Россия – неотъемлемая часть Западной, Европейской, Христианской Цивилизации. Многие видят в России надежду на второе дыхание Христианства. Возможно, в этом есть резон. Ибо вопросы, которые на Западе Европы давно утихли – отчасти из общей философской усталости, отчасти по простому исчерпанию аргументов обеих сторон, – в России все еще животрепещут. Одному из таких вопросов и посвящен настоящий сборник статей и мыслей, намеренно не обремененный ни комментариями составителя, ни обширным, расставляющим акценты вступлением либо послесловием. Читайте сами. Думайте сами. Будьте людьми.

Вл. С. Соловьев

ЕВРЕЙСТВО И ХРИСТИАНСКИЙ ВОПРОС

В оный день Израиль будет в третьих с Мицраимом и Ассуром; благословение будет посреди земли, которую благословит Господь Саваоф, говоря: благословен народ Мой Мицраим, и дело рук Моих – Ассур, и наследие Мое – Израиль.

Исайи ХІХ, 24, 25.

Взаимные отношения иудейства и христианства в течение многих веков их совместной жизни представляют одно замечательное обстоятельство. Иудеи всегда и везде смотрели на христианство и поступали относительно его согласно предписаниям своей религии, по своей вере и по своему закону. Иудеи всегда относились к нам по-иудейски; мы же, христиане, напротив, доселе не научились относиться к иудейству по-христиански. Они никогда не нарушали относительно нас своего религиозного закона, мы же постоянно нарушали и нарушаем относительно них заповеди христианской религии. Если иудейский закон дурен, то их упорная верность этому дурному закону есть конечно явление печальное. Но если худо быть верным дурному закону, то еще гораздо хуже быть неверным закону хорошему, заповеди безусловно совершенной. Такую заповедь мы имеем в Евангелии. Она совершенна, и по этому самому весьма трудна. Но нам открыты и особые средства – помощь благодати, не упраздняющей закона, но дающей нам силы для его исполнения. Итак, если мы сначала отвергаем эту помощь и затем отказываемся от исполнения евангельской заповеди под предлогом ее трудности, то мы не имеем извинения. Дело не в том, трудна или не трудна евангельская заповедь, а в том, исполнена она или нет? Если она неисполнима, то зачем она и дана? Тогда правы будут те иудеи, которые укоряют христианство, что оно внесло в мир начала и идеи фантастические, не могущие иметь никакого действительного применения. Если же евангельская заповедь исполнима, если мы можем относиться по-христиански ко всем, не исключая и иудеев, то мы кругом виноваты, когда этого не делаем.

Вместо того, чтобы прямо в этом покаяться, мы ищем, на кого бы свалить свою вину. Не мы виноваты – виноваты средние века со своим фанатизмом, виновата католическая церковь. Но вот начались гонения на иудеев в наши дни и в странах не католических. Тут уже виновными вместо нас являются сами потерпевшие. Живя среди нас, иудеи относятся к нам по-иудейски; ясно, что мы должны относиться к ним по-язычески; они не хотят нас любить – ясно, что нам следует их ненавидеть; они стоят за свое обособление, не хотят с нами сливаться, не признают своей солидарности с нами, напротив, всячески стараются пользоваться нашими слабостями: ясно, что мы должны их искоренить.

Правда, преследования евреев и более или менее откровенные оправдания этих преследований в настоящее время не составляют общего явления в Европе, напротив, говоря вообще, иудейство не только пользуется терпимостью, но и успело занять господствующее положение в наиболее передовых нациях. Англия неоднократно управлялась евреем Дизраэли, да и в других странах финансы и большая часть периодической печати находятся в руках евреев (прямо или косвенно). Но это господство евреев не только не опровергает, но прямо подтверждает мое указание, что христианский мир никогда не относился к иудеям по-христиански. Ибо разве современная терпимость, уступчивость и даже подчинение евреям происходит из христианского убеждения и чувства? Совершенно напротив: все это проистекает не из широты наших религиозных воззрений, а из отсутствия всяких религиозных воззрений, из полного индифферентизма в деле веры. Не христианская Европа терпит евреев, а Европа безверная, Европа, лишенная своих жизненных начал, Европа разлагающаяся. Иудеи живут не нашей нравственной силой, а нравственной, или, лучше, безнравственной, слабостью.

Говорят о еврейском вопросе; но в сущности все дело сводится к одному факту, вызывающему вопрос не о еврействе, а о самом христианском мире. Этот факт может быть выражен и объяснен в немногих словах. Главный интерес в современной Европе – это деньги; евреи мастера денежного дела, естественно, что они господа в современной Европе. После многовекового антагонизма христианский мир и иудейство сошлись наконец в одном общем интересе, в одной общей страсти к деньгам. Но и тут между ними оказалось важное различие в пользу иудейства и, к стыду мнимохристианской Европы, различие, в силу которого деньги освобождают и возвеличивают иудеев, а нас связывают и унижают. Дело в том, что евреи привязаны к деньгам вовсе не ради одной их материальной пользы, а потому, что находят в них ныне главное орудие для торжества и славы Израиля, т. е, по их воззрению, для торжества дела Божия на земле. Ведь кроме страсти к деньгам у евреев есть и другая еще особенность: крепкое единство всех их во имя общей веры и общего закона. Только благодаря этому и деньги идут им впрок: когда богатеет и возвеличивается какой-нибудь иудей – богатеет и возвеличивается все иудейство, весь дом Израилев. Между тем, просвещенная Европа возлюбила деньги не как средство для какой-нибудь общей высокой цели, а единственно ради тех материальных благ, которые доставляются деньгами каждому их обладателю в отдельности. И вот мы видим, что просвещенная Европа служит деньгам, тогда как иудейство заставляет служить себе и деньги и преданную деньгам Европу. Современные отношения передовой Европы к иудейству представляют собою как бы пародию одного пророческого образа: десять иноверцев хватаются за полу одного еврея, чтобы он ввел их – но не в храм Иеговы, а в храм мамонны; а до Иеговы им так же мало дела, как и до Христа.

Итак, нечего просвещенной Европе пенять на мрак средних веков с их религиозным фанатизмом, нечего ей хвалиться своею веротерпимостью. Веротерпимость хороша со стороны верующего, когда она происходит из полноты веры, из сознания высшей нравственной силы; а со стороны неверующего веротерпимость есть только выражение его неверия. Если мне все равно – что христианство, что иудейство, что идолопоклонство, то как же мне и умудриться быть нетерпимым в вере и в чем достоинство моей терпимости? Как ни далек от христианского совершенства религиозный фанатизм, но он все-таки есть нравственная сила, только в неразвитом, грубом виде, сила неуправленная и потому склонная к злоупотреблениям. Это во всяком случае есть величина положительная, между тем как религиозный индифферентизм показывает отсутствие сердечной теплоты и одущевления, это есть нравственная точка замерзания, холод духовной смерти. А когда при равнодушии общества к высшим идеям является крайнее неравиодушие к низшим интересам и материальным благам, тогда ясно, что наступило социальное разложение.

Итак, по отношению к иудейству христианский мир в массе своей обнаружил доселе или ревность не по разуму или дряхлый и бессильный индифферентизм. Оба эти отношения чужды истинно христианского духа, не находятся на высоте христианской идеи. Но уже с ХІІІ века встречаем мы единичные поиытки со стороны выдающихся деятелей и мыслителей христианского мира, попытки иного, истинно христианского отношения к иудейству . Эти попытки хотя и не привели ни к каким явным результатам, тем не менее они составляют начало того истинного разрешения еврейского вопроса, которое уже предсказано ап. Павлом в послании к римлянам (гл. ХІ).

Признавая только такое религиозное разрешение «еврейского вопроса», веруя в грядущее соединение дома Израилева с православным и католическим христианством на общей им теократической почве, я имел случай высказать в кратких чертах это свое убеждение с кафедры . Теперь я решаюсь дать более обстоятельную обработку и большую публичность этому взгляду на иудейство. В таком решении меня подкрепляет между прочим внушительный голос одного из наших архипастырей, за которым я могу следовать без опасности какого-либо соблазна.

В апреле настоящего года преосвященный Никанор, епископ херсонский и одесский (автор замечательного и еще недостаточно оцененного труда по религиозной философии), произнес в Одессе одушевленное и истинно-христианское слово о теснейшем родстве между ветхозаветной и новозаветной религией. Главная мысль прекрасного этого слова – единение иудейства с христианством не на почве индифферентизма или каких-либо отвлеченных принципов, а на реальной почве духовного и естественного родства и положительных религиозных интересов. Мы должны быть едино с иудеями, не отказываясь от христианства, не вопреки христианству, а во имя и в силу христианства, и иудеи должны быть едино с нами не вопреки иудейству, а во имя и в силу истинного иудейства. Мы потому отделены от иудеев, что мы еще не вполне христиане, и они потому отделяются от нас, что они не вполне иудеи. Ибо полнота христианства обнимает собою и иудейство, и полнота иудейства есть христианство.

Мои мысли об иудействе, следующие ниже, составляют прямое дополнение к тому, что высказано преосвященным Никанором, а потому его слово явилось мне как наилучшее ободрение и повод к изложению этих мыслей в печати.

Судьбы еврейского народа, на наш взгляд, связаны главным образом с тремя фактами его истории. Первый факт тот, что Христос по Матери своей был иудеем и христианство вышло из иудейства; второй факт тот, что большая часть иудейского народа отвергла Христа и заняла решительно враждебное положение относительно христианства; третий факт тот, что главная масса еврейского народа и религиозный центр новейшего иудейства находятся не в Западной Европе, а в двух славянских странах – России и Польше. Первым из этих фактов – воплощением Христа и Иудее определилось прошедшее Израиля – его первоначальное назначение как избранного народа Божия; второй факт – непризнание Христа иудеями и отчуждение их от христианства определяет настоящее положение иудейства в мире, его временное отвержение; наконец, третий факт – вселение Израиля в земле славянской среди народов, еще не сказавших миру своего слова, предсказывает будущие судьбы иудейства, окончательное восстановление его религиозного значения. Прежнее иудейство жило верою и надеждою на обетованное богочеловечество; настоящее иудейство живет протестом и враждою к непризнанному Мессии Богочеловеку, начатку богочеловечества на земле; грядущее иудейство будет жить полною жизнью, когда в обновленном христианстве найдет и узнает образ совершенного богочеловечества.

Эта надежда имеет самое твердое основание в слове Божием. Иегова предизбрал Израиля, заключил с ним завет, дал ему обетования. Иегова не человек, чтобы обманывать, и не сын человека, чтобы раскаиваться в Своих обещаниях. Часть народа израильского отвергла первое явление Мессии и за то терпит тяжелое возмездие, но только до времени, ибо слово Божие не может быть нарушено; и это слово Ветхого Завета, решительно подтвержденное в Новом Завете устами апостола языков, ясно и непреложно гласит: весь Израиль спасется.

Иудеи, требовавшие казни Христа, кричали: «кровь Его на нас и на детях наших». Но эта кровь есть кровь искупления. И наверно крик человеческой злобы не довольно силен, чтобы заглушить слово Божественного прощения:

Отче, отпусти им, не ведают ибо что творят. Кровожадная толпа, собравшаяся у Голгофы, состояла из иудеев; но иудеи же были и те три тысячи, а потом пять тысяч человек, которые по проповеди апостола Петра крестились и составили первоначальную христианскую церковь. Иудеи были Анна и Каиафа, иудеи же Иосиф и Никодим. К одному и тому же народу принадлежали и Иуда, предавший Христа на распятие, и Петр и Андрей, сами распятые за Христа. Иудей был Фома не верующий в воскресение, и не перестал быть иудеем Фома, уверовавший в Воскресшего и сказавший Ему: Господь мой и Бог мой! Иудей был Савл, жесточайший гонитель христиан, и иудеем из иудеев остался Павел, гонимый за христианство и «паче всех потрудившийся» для него. И что больше и важнее всего, Он Сам, преданный и убитый иудеями Богочеловек Христос, Он Сам, по плоти и душе человеческой, был чистейшим иудеем.

В виду этого разительного факта не странно ли нам во имя Христа осуждать все иудейство, к которому неотъемлемо принадлежит и сам Христос, не странно ли это особенно со стороны тех из нас, которые, если и не отреклись прямо от Христа, то во всяком случае ничем не обнаруживают своей связи с Ним?

Если Христос не Бог, то иудеи не более виновны, чем эллины, убившие Сократа. Если же мы признаем Христа Богом, то и в иудеях должно признать народ богорождающий. В смерти Иисуса вместе с иудеями повинны и римляне; но рождество Его принадлежит лишь Богу и Израилю. Евреи, говорят, всегдашние враги христианства; однако во главе антихристианского движения последних веков стоят не евреи, не семиты, а прирожденные христиане арийского племени. Отрицание же христианства и борьба против него со стороны некоторых мыслителей иудейского происхождения имеет и более честный и более религиозный характер, чем со стороны писателей, вышедших из христианской среды. Лучше Спиноза, чем Вольтер, лучше Иосиф Сальвадор, чем г. Эрнест Ренан.

Пренебрегать иудейством – безумно; браниться с иудеями бесполезно; лучше понять иудейство, хотя это труднее. Трудно понять иудейство потому, что те три великие факта, с которыми связаны его судьбы, не представляются как что-нибудь простое, естественное, само по себе понятное. Они нуждаются в особом и сложном объяснении. Эти три факта суть вместе с тем три вопроса, три задачи для разрешения:

1) Почему Христос был иудеем, почему краеугольный камень вселенской церкви взят в доме израилевом?

2) Почему большая часть Израиля не признала своего Мессию, почему церковь ветхозаветная не растворилась в церкви новозаветной, почему большинство евреев предпочитает быть вовсе без храма, нежели войти в храм христианский?

3) Зачем, наконец, и ради чего наиболее крепкие (в религиозном отношении) части еврейства вдвинуты в Россию и Польшу, поставлены на рубеже греко-славянского и латино-славянского мира?

Пусть отрицают или уменьшают значение этого последнего факта. Пусть также и относительно второго пункта ненавистники иудеев находят натуральным, что такой негодный и бессовестный народ отверг и убил Христа; но тогда пусть же они объяснят, почему Христос принадлежал именно к этому народу. С другой стороны, если находить, напротив, понятным первый факт – принадлежность Христа к народу израильскому, который изначала был избран и предназначен для этого, то в таком случае как же объяснить, что этот избранный народ оказался недостоин избрания именно в том, для чего он был избран? Так или иначе, дело все-таки представляется загадочным и требует объяснения. Начнем с первого факта и первого вопроса.

I. ПОЧЕМУ ИУДЕЙСТВО БЫЛО ПРЕДНАЗНАЧЕНО ДЛЯ РОЖДЕНИЯ ИЗ НЕГО БОГОЧЕЛОВЕКА МЕССИИ, ИЛИ ХРИСТА?

Поскольку назначение исходит от Бога, оно есть дело безусловной свободы. Но свободу Божественную не должно мыслить наподобие человеческого произвола или пристрастия; истинная свобода не исключает разума, а по разуму такое назначение или избрание, будучи отношением Бога к известному предмету, соответствует не только свойству избирающего, но и качеству избираемого. В национальном характере евреев должны заключаться условия для их избрания. Этот характер в течение четырех тысяч лет успел достаточно определиться, и нетрудно найти и указать его отдельные черты. Но этого недостаточно: нужно еще понять их совокупность и взаимную связь. Никто не станет отрицать, что национальный характер евреев обладает цельностью и внутренним единством. Между тем мы находим в нем три главные особенности, которые, по-видимому, не только согласуются, но и прямо противоположны между собою.

Евреи прежде всего отличаются глубокой религиозностью, преданностью Богу своему до полного самопожертвования. Это народ закона и пророков, мучеников и апостолов, «иже верою победиша царствия, содеяша правду, получиша обетования». (Посл. к Евр. ХІ, 33).

Во– вторых, евреи отличаются крайним развитием самочувствия, самосознания и самодеятельности. Как весь Израиль, так и каждая семья в нем и каждый член этой семьи до глубины души и до мозга костей проникнуты чувством и сознанием своего национального, семейного и личного Я и стремятся всячески на деле проявить это самочувствие и самосознание, упорно и неутомимо работая для себя, для своей семьи и для всего Израиля.

Наконец, третья отличительная черта евреев – их крайний материализм (в широком смысле этого слова). Чувственный характер еврейского мировоззрения выразился символически даже в их письме (в этом ограничении алфавита одними согласными) – телом слов, тогда как дух слов – гласные или вовсе опускаются или обозначаются лишь точками и маленькими черточками). Что касается до житейского материализма евреев, т. е. преобладания утилитарных и корыстных соображений в их деятельности от египетских сосудов и до бирж современной Европы, об этом кажется нет надобности распространяться.

Таким образом, характер этого удивительного народа обнаруживает одинаково и силу Божественного начала в религии Израиля и силу человеческого самоутверждения в национальной, семейной и личной жизни евреев и, наконец, силу материального элемента, окрашивающего собою все их мысли и дела. Но каким же способом в одной живой индивидуальности совмещаются эти противоборствующие между собой стихии? Что связывает религиозную идею Израиля с человеческой самодеятельностью иудейства и с жидовским материализмом? По-видимому, всецелая преданность единому Богу должна упразднять или, по крайней мере, ослаблять и энергию человеческого Я и привязанность к материальным благам. Так, мы видим, например, в индийском браманизме преобладающее чувство божественного единства приводило религиозных людей к совершенному отрицанию и человеческой индивидуальности и материальной природы. В свою очередь, преобладающее развитие человеческого начала – гуманизм, в той или другой форме, должен, казалось бы, с одной стороны, вытеснять сверхчеловеческую власть религии, с другой стороны, поднимать человеческий дух выше грубого материализма, как мы это и видим у лучших представителей древней Греции и Рима, а также и в новой Европе.

Столь же ясным представляется и то, что господство материализма во взглядах и стремлениях несовместимо ни с религиозными, ни с гуманитарными идеалами. Однако в иудействе все это уживается вместе, нисколько не нарушая цельности народного характера. Чтобы найти ключ к разрешению этой загадки, не нужно останавливаться на отвлеченных понятиях о религии вообще, об идеализме и материализме вообще, а нужно внимательно рассмотреть особенности иудейской религии, иудейского гуманизма и иудейского материализма.

Веруя в единство Бога, еврей никогда не полагал религиозной задачи человека в том, чтобы слиться с Божеством, исчезнуть в Его всеединстве. Да он и не признавал в Боге такого отрицательного и отвлеченного всеединства или безразличия. Несмотря на некоторые мистические представления позднейших каббалистов, несмотря на пантеистическую философию евреев Спинозы, вообще говоря, иудейство всегда видело в Боге не бесконечную пустоту всеобщего субстрата, а бесконечную полноту существа, имеющего жизнь в себе и дающего жизнь другому. Свободный от всяких внешних ограничений и определений, но не расплываясь в общем безразличии, сущий Бог Сам себя определяет и является как совершенная личность или абсолютное Я. Согласно с этим и религия должна быть не уничтожением человека в универсальном божестве, а личным взаимодействием между божеским и человеческим Я. Именно потому, что еврейский народ был способен к такому пониманию Бога и религии, он и мог стать избранным народом Божиим.

Сущий Бог сделал Израиль народом Своим потому, что и Израиль сделал Сущего Бога своим. Праотец Авраам, живя среди язычников и еще не получив прямого откровения истинного Бога, не удовлетворялся и тяготился культом мнимых богов, столь привлекательных для всех народов. Служение стихийным и демоническим силам природы было противно еврейской душе. Родоначальник Израиля не мог верить в то, что ниже человека; он искал личного и нравственного Бога, в которого человеку не унизительно верить, и этот Бог явился и призвал его и дал обетования его роду. «Верою, зовом Авраам послуша изыти на место, еже хотяще прияти в наследие и изыде не ведай камо грядет» (Посл. к Евр. ХІ, 8). То же самое, что вывело Авраама из земли Халдейской, вывело и Моисея из Египта. Несмотря на все соблазны египетской теософии и теургии, «верою Моисей велик быв, отвержеся нарицатися сын дщери фараоновы и верою остави Египет, не убоявся ярости царевы» (Там же, 24, 27).

Отделившись от язычества и поднявшись своей верою выше халдейской магии и египетской мудрости, родоначальники и вожди евреев стали достойны Божественного избрания. Бог избрал их, открылся им, заключил с ними союз. Союзный договор или завет Бога с Израилем составляет средоточие еврейской религии. Явление единственное во всемирной истории, ибо ни у какого другого народа религия не принимала этой формы союза или завета между Богом и человеком как двумя существами, хотя и неравносильными, но нравственно однородными.

Это высокое понятие о человеке нисколько не нарушает величия Божия, а, напротив, дает ему обнаруживаться во всей силе. В самостоятельном нравственном существе человека Бог находит Себе достойный предмет действия, иначе Ему не на что было бы воздействовать. Если бы человек не был свободной личностью, как возможно было бы Богу проявить в мире Свое личное существо? Насколько самосущий и самоопределяющийся Бог, царящий над миром, превосходит безличную сущность мировых. явлений, настолько священная религия иудеев выше всех натуралистических и пантеистических религий древнего мира. В этих религиях ни Бог, ни человек не сохраняли своей самостоятельности: человек был здесь рабом неведомых и чуждых законов, а Божество, в конце концов (в художественной мифологии греков), являлось игралищем человеческой фантазии. В иудейской религии, напротив, с самого начала одинаково сохраняются обе стороны – и божеская и человеческая. Наша религия начинается личным отношением между Богом и человеком в древнем завете Авраама и Моисея и утверждается теснейшим личным соединением Бога и человека в новом завете Иисуса Христа, в котором обе природы пребывают нераздельно, но и неслиянно. Эти два завета не суть две различные религии, а только две ступени одной и той же богочеловеческой религии, или, говоря языком германской школы, два момента одного и того же богочеловеческого процесса. Эта единая истинная богочеловеческая европейско-христианская религия идет прямым и царским путем посреди двух крайних заблуждений язычества, в котором то человек поглощается Божеством (в Индии), то само Божество превращается в тень человека (в Греции и Риме).

Истинный Бог, избравший Израиля и избранный им, есть Бог сильный, Бог самосущий, Бог Святой. Сильный Бог избирает Себе сильного человека, который бы мог бороться с Ним; самосущий Бог открывается только само– сознательной личности; Бог святой соединяется только с человеком, ищущим святости и способным к деятельному нравственному подвигу. Немощь человеческая ищет силы Божией, но это есть помощь сильного человека; человек от природы слабый не способен и к сильной религиозности. Точно также человек безличный, бесхарактерный и с мало развитым самосознанием не может понять как должно истину самосущего бытия Божия. Наконец, человек, у которого парализована свобода нравственного самоопределения, который неспособен начинать действие из себя, неспособен совершить подвиг, добиться святости – для такого человека святость Божия всегда останется чем-то внешним и чуждым, -он никогда не будет «другом Божиим». Ясно отсюда, что та истинная религия, которую мы находим у народа израильского, не исключает, а напротив, требует развития свободной человеческой личности, ее самочувствия, самосознания и самодеятельности. Израиль был велик верою, но для великой веры нужно иметь в себе великие духовные силы. Со своей стороны, энергия свободного человеческого начала всего лучше проявляется именно в вере. Весьма распространен предрассудок, будто вера подавляет свободу человеческого духа, а положительное знание расширяет свободу. Но по существу дела выходит наоборот. В вере человеческий дух переступает за пределы данной наличной действительности, утверждает существование таких предметов, которые не вынуждают у него признания, – он свободно признает их. Вера есть подвиг духа, обличающего вещи невидимые. Верующий дух не выжидает пассивно воздействий внешнего предмета, а смело идет им навстречу, он не следует рабски за явлениями, а предваряет их, – он свободен и самодеятелен. Как свободный подвиг духа, вера имеет нравственное достоинство и заслугу: блаженны невидевшие и веровавшие. В эмпирическом познании, напротив, наш дух, подчиняясь внешнему факту, страдателен и несвободен: здесь нет ни подвига, ни нравственной заслуги. Разумеется, эта противоположность веры и познания не безусловна. Ибо верующий всегда так или иначе познает предмет своей веры, а с другой стороны, положительное знание всегда принимает на веру нечто такое, что не может быть эмпирически показано, а именно – объективную реальность физического мира, постоянство и всеобщность законов природы, нелживость наших познавательных средств и т. п. Тем не менее несомненно, что преобладающей чертой в области веры является активность и свобода нашего духа, а в области эмпирического познания – пассивность и зависимость. Чтобы признать и познать данный извне факт, не требуется самостоятельности и энергии человеческого духа: она нужна, чтобы верить в то, что еще не перешло в видимый факт. Явное и настоящее само настаивает на своем признании; сила же духа в том, чтобы предугадать грядущее, признать и объявить тайное и сокровенное. Вот почему высшая энергия человеческого духа проявляется в пророках израилевых не вопреки их религиозной вере, а именно в силу этой веры.

Это соединение глубочайшей веры в Бога с высочайшим напряжением человеческой энергии сохранилось и в позднейшем иудействе. Как резко например оно выражается в заключительной пасхальной молитве о пришествии Мессии: «Боже всемогущий, ныне близко и скоро храм Твой создай, в дни наши как можно ближе, ныне создай, ныне создай, ныне близко храм Твой создай! Милосердый Боже, великий Боже, кроткий Боже, всевышний Боже, благий Боже, безмерный Боже, Боже израилев, в близкое время храм Твой создай, скоро, скоро, в дни наши, ныне создай, ныне создай, ныне создай, ныне создай, ныне скоро храм Твой создай! Могущественный Боже, живый Боже, крепкий Боже, славный Боже, милостивый Боже, вечный Боже, страшный Боже, превосходный Божс, царствующий Боже, богатый Боже, великолепный Боже, верный Боже, ныне немедля храм Твой восставь, скоро, скоро, в дни наши, немедля скоро, ныне создай, ныне создай, ныне создай, ныне создай, ныне скоро храм Твой создай!» (с латинского перевода Буксторфа).

В этой характерной молитве, кроме искренней веры в Бога Израилева и настойчивости человеческой воли, обращенной к Нему, замечается еще одна важная особенность: молящиеся не хотят, чтобы их Бог оставался в сверхмирной области; видя в Нем идеал всякого совершенства, они непременно требуют, чтобы этот идеал воплотился на земле, чтобы Божество дало себе внешнее видимое выражение,создало бы Себе храм, вещественную обитель Своей силы и славы, притом, чтобы этот храм был создан теперь же, как можно скорее. В этом нетерпеливом стремлении воплотить божественное на земле мы найдем руководящую нить для понимания еврейского материализма, а также для объяснения настоящего положения израильского народа.

Говоря о материализме, следует различать такого рода материализм: практический, научно-философский и религиозный. Первого рода материализм прямо зависит от господства у данных лиц низшей стороны человеческой природы, от преобладания животных побуждений над разумом, чувственных интересов над духовными. Чтобы оправдать в себе такое преобладание низшей природы, практический материалист начинает отрицать самое существование всего того, что не вмещается в эту низшую природу, чего нельзя видеть или осязать, взвесить или измерить. Возводя это отрицание в общий принцип, практический материализм переходит в теоретический или научно-философский. Сей последний, путем рассудочного анализа, сводит все существующее к элементарным фактам материальной природы, систематически отрицая все истины божественного и духовного порядка. Как практический материализм всегда существовал везде, где были нравственно-грубые люди, так и теоретический материализм проходит через всю историю философии, принимая различные видоизменения, соединяясь обыкновенно с теорией атомов в своей метафизике, с сенсуализмом в своей теории познания, а для этики своей пользуясь учением об удовольствии как высшей цели (идонизм), с одной стороны, а с другой стороны, опираясь на детерминизм, т. е. на учение о несвободном характере всех наших действий.

Оба эти вида материализма нс составляют особенной принадлежности иудейства. Практический материализм в своей чистой форме весьма редко встречается между настоящими евреями; как уже замечено, даже их всесветное сребролюбие освящается высшею целью – обогащением и славою всего Израиля. Точно так же и научно-философский материализм вырос не на семитической почве, а на почве греко-римского и потом романо-германского образования; лишь сквозь среду этого образования могут евреи усвоить себе материалистическую философию, совершенно чуждую их собственному национальному духу. Зато этому национальному духу издревле был свойственен третий, особый вид материализма, который радикально отличается от двух первых и который я для краткости обозначаю не вполне точным названием материализма религиозного.

Евреи, верные своей религии, вполне признавая духовность Божества и божественность человеческого духа, не умели и не хотели отделять эти высшие начала от их материального выражения, от их телесной формы и оболочки, от их крайнего и конечного осуществления. Для всякой идеи и всякого идеала еврей требует видимого и осязательного воплощения и благотворного результата; еврей не хочет признавать такого идеала, который не в силах покорить себе действительность и в ней воплотиться; еврей способен и готов признать самую высочайшую духовную истину, но только с тем, чтобы видеть и ощущать ее реальное действие. Он верит в невидимое (ибо всякая вера есть вера в невидимое), но хочет, чтобы это невидимое стало видимым и проявило бы свою силу; он верит в дух, но только в такой, который проникает все материальное, который пользуется материей как своей оболочкой и своим орудием.

Не отделяя духа от его материального выражения, еврейская мысль, тем самым, не отделяла и материю от ее духовного и божественного начала; она не признавала материю саму по себе, не придавала значения вещественному бытию как такому. Евреи не были служителями и поклонниками материи. С другой стороны, будучи далеки от отвлеченного спиритуализма, евреи не могли относиться к материи с равнодушием и отчуждением и еще менее с тою враждою, которую питал к ней восточный дуализм. Они видели в материальной природе не дьявола и не Божество, а лишь недостойную обитель богочеловеческого духа. Между тем как практический и теоретический материализм подчиняется вещественному факту как закону, между тем как дуалист отвращает от материи как от зла,– религиозный материализм евреев заставлял их обращать величайшее внимание на материальную природу, но не для того, чтобы служить ей, а чтобы в ней и через нее служить Вышнему Богу. Они должны были отделять в ней чистое от нечистого, святое от порочного, чтобы сделать ее достойным храмом Высшего существа. Идея святой телесности и заботы об осуществлении этой идеи занимают в жизни Израиля несравненно более важное место, нежели у какого-либо другого народа. Сюда принадлежит значительная часть законодательства Моисеева о различении чистого и нечистого и о правилах очищения. Можно сказать, что вся религиозная история евреев была направлена к тому, чтобы приготовить Богу израилеву не только святые души, но и святые тела.

Если теперь мы сопоставим стремление иудеев к материализации божественного начала с их заботами об очищении и освящении нашей телесной природы, то легко поймем, почему именно иудейство представляло для воплощения Божественного Слова наиболее соответственную, материальную среду. Ибо и разум и благочестие требуют признать, что для вочеловечения Божества, кроме святой и девственной души, должна была также послужить святая и чистая телесность.

Ясно теперь, что этот священный материализм евреев нисколько не противоречит, а напротив, служит прямым дополнением двум первым качествам этого народа – его сильной религиозности и энергии человеческого самосознания и самодеятельности. Верующий израильтянин хочет, чтобы предмет его веры обладал всей полнотою действительности, осуществлялся до конца; со своей стороны и энергия, или активность, человеческого духа не может довольствоваться отвлеченным содержанием идей и идеалов, – она требует их реального воплощения, требует, чтобы духовное начало до конца овладевало материальною действительностью, а это предполагает в самой материи способность к такому одухотворению, – предполагает духовную и святую телесность. Религиозный материализм евреев происходит не от неверия, а от избытка веры, жаждущей своего исполнения, не от слабости человеческого духа, а от его силы и энергии, не боящейся оскверниться материей, а очищающей ее и пользующейся ею для своих целей.

Таким образом, три главные качества еврейского народа в своем совокупном действии прямо соответствовали высокому назначению этого народа и способствовали совершению в нем дела Божия. Крепко веруя в Сущего Бога, Израиль привлек к себе богоявления и откровения; веря также и в себя, Израиль мог вступить в личное отношение к Иегове, стать с Ним лицом к лицу, заключить с Ним договор, служить Ему не как пассивное орудие, а как деятельный союзник; наконец, в силу той же деятельной веры стремясь к конечной реализации своего духовного начала, через очищение материальной природы, Израиль приготовил среди себя чистую и святую обитель для воплощения Бога-Слова.

Вот почему еврейство есть избранный народ Божий, вот почему Христос родился в Иудее.

II. ПОЧЕМУ ИУДЕЙСКИЙ НАРОД ОТВЕРГ ХРИСТА И ЧУЖДАЕТСЯ ХРИСТИАНСТВА

Все хорошее в человеке и в человечестве только в соединении с божественным предохраняется от искажения и извращения. Как только нарушена богочеловеческая связь, так сейчас же нарушается (хотя сначала и незаметно) нравственное равновесие в самом человеке.

Мы распознали три главные качества еврейского характера: крепкую веру в живого Бога; затем сильнейшее чувство своей человеческой и народной личности; наконец поддерживаемое стремление до крайних пределов реализовать и материализовать свою веру и свое чувство, дать им скорее плоть и кровь. Эти три качества, в своем правильном сочетании, при должной зависимости последующих от первого, составляли великое преимущество и славу Израиля, они сделали его избранным народом, другом Божиим, помощником Божественного воплощения. Эти же три качества, с нарушением должного отношения между ними, при перевесе последующих над первым, становятся источником великих грехов и бедствий.

Когда на первом месте стоит беззаветная вера в живого Бога и Его промысел, тогда и еврейское самочувствие и еврейский материализм служат делу Божию и обосновывают истинное боговластие (теократию).

Но как только эти чисто человеческие и натуральные особенности еврейского характера получают перевес над религиозным элементом и подчиняют его себе. так неизбежно этот великий и единственный в мире национальный характер является с теми искаженными чертами, которыми объясняется всеобщая антипатия к еврейству (хотя и не оправдывается вражда к нему): в этом искаженном виде национальное самочувствие превращается в национальный эгоизм, в безграничное самообожание с презрением и враждой к остальному человечеству; а реализм еврейского духа вырождается в тот исключительно деловой, корыстный и иным не брезгующий характер, за которым почти совсем скрываются для постороннего, а тем более для предубежденного взгляда, лучшие черты истинного иудейства.

Без этого глубокого искажения национального характера в значительной части еврейского народа были бы непонятны многие события еврейской истории, в особенности же, основное событие христианства. Правда, о прямых противниках Иисуса Христа мы видим пороки и заблуждения общечеловеческого, а не специально иудейского характера: озлобленное самолюбие обличенных в своей мелочности «учителей» в соединении с ложным патриотизмом и мнимой политической мудростью народных правителей – явление довольно известное повсюду и прежде и после Христа. Личная вражда и злоба, возбужденная Христом, вполне понятна; Его прямые противники не имеют в себе ничего загадочного – это самые обыкновенные образчики испорченной человеческой природы. Также понятно и то, что эти люди не могли быть убеждены чудесами И. Христа. Эти чудеса были благодеяниями для страждущих, а не знамениями для неверующих. Люди, лишь по народной молве знавшие об этих чудесах, легко могли отрицать их действительность, а те из противников Христа, которые сами были очевидцами Его чудотворений нисколько не затруднялись отвергать их божественный характер и приписывать их демоническим силам.

Но как объяснить, что народная толпа, увлеченная именно божественным характером учения и дел Христовых, вдруг отреклась от Него и выдала своего Мессию Его врагам? Я не нахожу возможным согласиться вполне с общепринятым у нас объяснением этого факта. Обыкновенно дело представляется так, что иудейский народ хотя и ждал Мессию, но, по своему грубочувственному характеру, представлял себе царство этого Мессии исключительно в виде политического торжества и господства Израиля над всеми народами; с этими ожиданиями не имела-де ничего общего евангельская проповедь о чисто духовном царстве Божием, а потому-де иудеи и не могли узнать в Иисусе своего Мессию-Царя. Такое объяснение, кажется мне, хромает на обе стороны и для своего утверждения нуждается в двойной поправке. Несомненно, что иудеи ждали от Мессии между прочим и политической победы иудейства; также несомненно и то, что Христос проповедовал прежде всего царствие Божие в духе и истине; но как в ожиданиях иудеев дело Мессии не исчерпывалось его политической победой, так, с другой стороны, и возвещенное Христом царство Божие не исчерпывается одним поклонением Богу в духе и истине. Что касается до иудеев, то их мессианские ожидания основывались прежде всего на пророческих писаниях, а в этих писаниях грядущее царство Мессии представляется преимущественно как полнейшее откровение и торжество истинной религии, как одухотворение синайского завета, как утверждение закона Божия в сердцах человеческих, как распространение истинного познания о Боге, наконец, как желание Святого Духа Божия на всякую тварь.

«Мною клянусь, – говорит Иегова, – из уст Моих исходит правда, Слово неизменное, Им же преклонится всякое колено предо Мною, Мною будет клясться всякий язык. Только у Господа, скажут обо Мне, правда и сила; к Нему придут и устыдятся все враждовавшие против Него» (Исайи ХУ, 23, 24).

«Услышь Меня, народ Мой, и племя Мое преклони ухо ко Мне! Ибо от Меня изыдет закон, и суд Мой поставлю во свете для народов». «Поднимите глаза ваши к небесам и посмотрите на землю вниз; ибо небеса исчезнут, как дым, и земля истлеет, как ветхая одежда, и все живущие на ней; а Мое спасение пребудет во веки и правда Моя не престанет» (Исайи 1, 4, 6).

«Вот Я дал Его (Мессию) свидетелем для народа, вождем и наставником для языков. Вот ты призовешь племя, которого ты не знал, и народы, которые тебя не знали, поспешат к тебе ради Господа Бога твоего и ради Святого Израилева, ибо Он прославит тебя».

«Да оставит нечестивый путь свой и беззаконник помыслы свои и да обратится к Господу, и Он помилует его, и к Богу нашему, ибо Он многомилостив».

«Мои мысли – не ваши мысли, и ваши пути – не Мои пути, говорит Господь. Но как небо выше земли, так Мои пути выше путей ваших и Мои мысли выше мыслей ваших» (Исайи, У, 45, 7-9).

«Ибо вот Я творю новое небо и новую землю, и прежние уже не будут вспоминаемы и не взойдут на сердце» (Исайи ХУ, 17).

«Если хочешь обратиться, Израиль, – говорит Господь, – ко Мне обратись; и если удалишь мерзости твои от лица Моего, то не будешь скитаться. И будешь клясться: жив Господь в истине, суде и правде, и народы благословятся в Нем и похвалятся Им. Ибо так говорит Господь к мужам Иуды и Иерусалима: распашите себе новые нивы и не сейте между терния. Обрежьте себя для Господа и снимите крайнюю плоть с сердца нашего, мужи иудейские и живущие в Иерусалиме» (Иеремии ІУ, 1-4).

«Вот наступают дни, говорит Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, не такой завет, который я заключил с отцами их в тот день, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли египетской; тот завет Мой они нарушили, хоть Я оставался в союзе с ними, – говорит Господь. – Но вот завет, который Я заключу с домом Израилевым после тех дней, – говорит Господь: – вложу закон Мой внутрь их и на сердцах их напишу его; и буду им Богом, а они будут Моим народом. И уже не будут учить друг друга, брат брата и говорить „познайте Господа“, ибо все сами будут знать Меня от мала до велика, говорит Господь, потому что Я прощу беззакония их и грехов их не вспомяну более» (Иеремии ХХХІ, 31-34).

«И дам им сердце единое и дух новый вложу в них, и возьму из груди их сердце каменное и дам им сердце плотяное, чтобы они ходили по заповедям Моим и соблюдали уставы Мои и выполняли их; и будут Моим народом, а Я буду им Богом» (Иезекиля ХІ, 19-20).

«И не буду уже скрывать от них лица Моего, потому что Я изолью дух Мой на дом Израилев, – говорит Господь Бог» (Иезекиля ХХХІХ, 29).

«И обручу тебя Мне навек, и обручу тебя Мне в правде и суде, в благости и милосердии. И обручу тебя Мне в верности, и ты узнаешь Господа. И будет в тот день, Я услышу, – говорит Господь, – услышу небо, и оно услышит землю; и земля услышит хлеб и вино и елей; а сии услышат Израиль. И посею ее для Себя на земле, и помилую непомилованную, и скажу не Моему народу: ты Мой народ, а он скажет: ты Бог мой!» (Осии 11, 19-23).

«Ибо Я милости хочу, а не жертвы, и Боговедсния более нежели всесожжений» (Осии VІ, 6).

«Вот дела, которые вы должны делать: говорите истину друг другу; в истине и миролюбии судите у ворот ваших. Никто из вас да не мыслит в сердце своем зла против ближнего своего и ложной клятвы не любите; ибо все это я ненавижу, -говорит Господь» (Захарии VІІІ, 16, П).

«От востока солнца до запада велико будет имя Мое между народами, и на всяком месте будут приносить фимиам имени Моему, чистую жертву; велико будет имя Мое между народами, – говорит Господь Саваоф» (Малахии 1, 11).

«И они будут Моими, – говорит Господь Саваоф, – собственностью Моею в тот день, который Я соделаю, и буду миловать их, как милует человек сына своего, служащего ему. И тогда увидите различие между праведником и нечестивым, между служащим Богу и неслужащим ему» (Малахии ІІІ, 17, 18).

«И вы, чада Сиона, радуйтесь и веселитесь о Господе Боге вашем, ибо Он даст вам дождь в меру и будет ниспосылать вам дождь, дождь ранний и поздний, как прежде. – И будет после того, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дщери ваши; старцам вашим будут сниться сны, и юноши ваши будут видеть видения. И также на рабов и на рабынь в те дни излию от Духа Моего. И будет всякий, кто призовет имя Господне, спасется; ибо на горе Сионе и в Иерусалиме будет спасение, как сказал Господь, и у остальных, которых призовет Господь» (Иоиля 11, 23, 28, 29, 32).

Та часть иудейского народа, которая не признавала пророческих писаний (саддукеи), не ожидала никакого Мессии; а те, которые его ожидали на основании пророков, не могли исключить из своих ожиданий того религиозного элемента, который у пророков был преобладающим. Царство Мессии для ожидавших его иудеев должно было иметь не исключительно политический, а религиозно-политический характер, оно должно было представляться им не в исключительно чувственных, а в духовно-чувственных образах. С другой стороны, христианское учение никогда не являлось как проповедь отвлеченной духовности. Основная истина христианства – воплощение Божественного Слова есть факт духово–чувственный. Когда Христос говорил: видевший Меня видел и Отца, – Он, конечно, не удалял, а приближал Божество к восприятию чувственного человека. Вместе с тем, Христос и словом Своим и примером освятил практические основы религиозной жизни – молитву, милостыню и пост. Что касается до юридических и политико-экономических постановлений Моисеева законодательства, то неудивительно, что Евангелие умалчивает о них накануне грядущих великих переворотов; самые крайние ревнители тогдашнего иудейства едва ли могли думать, что гражданские законы, данные Моисеем ввиду завоевания земли Ханаанской, останутся неизменными в царстве Мессии, когда народ Божий будет править всей землею – Христос говорил о разрушении иерусалимского храма, но, конечно, не из пренебрежения к его святыне, о которой Он, напротив, заботился с величайшей ревностью (изгнание торжников), а единственно потому, что предвидел самое событие, которое и совершилось немного времени спустя. Да это предсказание о разрушении второго храма не могло уже быть слишком обидно для чувств еврейского народа, который пережил разрушение первого храма, безмерно превосходившего второй величием и славой.

Вообще учение Христово не отрицало чувственных форм религиозной жизни, а одухотворило; нс отрицало оно и того, что царство истинного Бога должно покорить себе весь мир. Если бы царство Христово было от мира, то оно не имело бы права владеть миром, но именно потому, что оно не от мира и чуждо мирской злобы, оно по праву получает весь мир себе в наследие; блаженны кроткие, яко тии наследят землю, – христиане, так же, как иудеи (в пророках), стремятся не только к обновлению человеческого духа, но и нового неба и новой земли по обетованию Его чают, в них же правда живет, Царство Божие есть не только внутреннее – в духе, но и внешнее – в силе: оно есть настоящая теократия. Христианская религия, возвышая человеческий дух к Богу, низводит Божество до человеческой плоти: в этом явном таинстве все ее превосходство, ее полнота и совершенство. От языческой мудрости христианство отличается самою целью; от иудейства оно отличается только разным отношением к этой цели.

Окончательная цель для христиан и для иудеев одна и та же – вселенская теократия, осуществление божественного закона в мире человеческом, воплощение небесного в земном. Этот союз неба и земли, этот новый завет Бога с творением, этот совершенный круг и венец всемирного дела одинаково признается и христианством и иудейством. Но в христианстве нам открылся сверх того, и путь к этому венцу, и этот путь есть крест. Вот этого-то крестного пути и не сумело понять тогдашнее иудейство; оно искало знамения, т. е. прямого и непосредственного проявления силы Божией. Иудеи стремились прямо к окончательному заключению, к последним выводам, они хотели приобрести извне условным формальным путем то, что нужно выстрадать, что добывается сложным и тяжелым процессом, путем внутреннего раздвоения и нравственной борьбы. Ограничиваясь формальною верностью древнему договору, чтобы по условию получить царствие Божие, они не хотели понять и принять того крестного пути, которым царство не получается прямо извне, а сначала усвояется изнутри, чтобы потом проявиться внешним образом. Они не хотели понять и принять креста Христова, и вот уже восемнадцать веков как поневоле несут свой тяжелый крест.

Крест Христов, которым усвояется царство Божие, требовал от иудейского народа двойного подвига: во-первых, отречения от своего национального эгоизма, и во-вторых, временного отречения от мирских стремлений, от своей привязанности к земному благополучию. Сохраняя положительные особенности своего характера, иудейство должно было расширить и вместе с тем углубить свою религию, придать ей вполне универсальное значение и, в особенности, сообщить ей тот аскетический дух, которого ей всегда недоставало. Иудеи должны были бы на время занять такое положение относительно враждебного им мира, какое заняла гонимая церковь христианская: им следовало выступить против языческой империи не бунтовщиками, а мучениками – тогда они победили бы и соединились бы с христианством в общем торжестве.

Чтобы воплотить царство Божие на земле, нужно сперва отойти от земли; чтобы осуществить духовную идею в материальной действительности, нужно быть свободным, отрешенным от этой действительности. Раб земли не может владеть ею и, следовательно, не может сделать из нее основание для царства Божия. Чтобы сделать природную жизнь орудием и средством высшей духовной жизни, необходимо отрешиться от природной жизни как цели. Нужно прервать бессмысленное соединение духа с материей, чтобы установить между ними истинное и святое сочетание.

И для христианства высшая цель не в аскетическом отрешении от природной жизни, а в очищении и освящении этой жизни. Но чтобы ее очистить, надобно сначала быть от нее чистым. Задача христианства не в уничтожении земной жизни, а в ее подъеме навстречу нисходящему Богу. И как в физическом мире для подъема большой тяжести бывает нужен рычаг, то есть действующая сила должна находиться на известном расстоянии от сопротивления, так и в нравственном мире идеальная жизнь должна быть в известном отдалении от непосредственной жизни, чтобы тем могущественнее на нее действовать, чтобы тем скорее ее повернуть и поднять. Только тот, кто свободен от мира, может действовать в пользу мира. Пленный дух не имеет возможности перестроить свою темницу в светлый храм: он должен прежде всего из нее высвободиться.

Цель христианского аскетизма – не ослабление плоти, а усиление духа для преображения плоти. Соответственно этому и христианский универсализм имеет целью не уничтожение природных особенностей каждой нации, а напротив, усиление национального духа чрез очищение его ото всякой эгоистической закваски. Эти цели не были чужды иудейскому народу. Он заботился не только о чистоте и святости своей телесной природы, но и об оправдании своего национального духа. Но самый процесс этого оправдания рассматривался иудейскими законниками более по форме, нежели по существу. Они искали единения с Богом посредством внешнего условия соглашения, нравственный подвиг, чрез самоотречение личное и национальное. Но этот удивительный путь, ведущий к цели чрез удаление от нее, был совершенно непонятен большей части иудеев, стремившихся прямо и поскорее к окончательному результату. Их напряженное самочувствие восставало против христианского самоотречения, их привязанность к материальной жизни не вмешала христианского аскетизма; их практический ум не мог примирить этого видимого противоречия между целью и средством; они не могли понять, каким образом вольное страдание ведет к блаженству, каким образом умерщвление тела служит к его восстановлению, каким образом отречение от личных и народных интересов доставляет полноту личной и национальной жизни.

Если для этих иудеев уже большим соблазном являлась идея креста, налагаемого на человека, то крест, поднятый самим Богом, стал для них соблазном соблазнов; и тот самый иудейский народ, который своими лучшими элементами приготовил среду и материю для воплощения Бога-Слова, он же в своей массе оказался наименее восприимчивым к тайне этого воплощения.

Богочеловек, т. е. соединение Божества с человеческой природой в одном индивидуальном лице, – есть начаток, необходимое основание и средоточие, – конец же и завершение – есть богочеловечество (точнее, человечество обоженное), т. е. сочетание с Богом, – при посредстве Богочеловека – всего человеческого рода, а через него – и всей твари. Иудеи, во всяком деле ищущие окончательного практического результата, думали только о коллективном соединении с Богом и не поняли необходимости индивидуального начатка и посредства для достижения этой общей цели. Даже те из евреев, которые готовы допустить возможность воплощения божественного Лица (напр., каббалисты), отвергают путь Христов, как непрактичный и нецелесообразный. Но отвергая Богочеловека как единый общий для всех начаток спасения, как знамя языков, иудеи тем самым искажали и смысл богочеловечества, делая из него исключительного преимущество народа израильского. Это вполне соответствовало реалистическому характеру иудейского мировоззрения. Ибо народ есть хотя и собирательное, но все-таки реальное, явное существо, тогда как человечество со времен Вавилонского столпотворения превратилось в отвлеченное понятие, вовсе не существует как реальное и в себе самом солидарное целое. Поэтому иудей, не покоривший плотского ума разуму истины, в своем представлении царства Божия, естественно, останавливался на границах своей народности, отвергая все человечество как отвлеченную фантазию, отнимающую у царства Божия его реальную основу. Таким образом, христианство, с одной стороны, как проповедь всечеловеческого братства, казалось еврею чем-то слишком широким, отвлеченным и нереальным; вместе с тем, поскольку христианство связывает дело всемирного спасения с одною Личностью Иисуса, оно представляется еврею как что-то узкое, произвольное и недостаточное. И с той и с другой стороны христианство, имеющее в виду собрать всех вокруг одного и чрез одного соединить каждого со всеми, представляется еврею – практику и реалисту – как идея неосуществимая и уже по одному этому – ложная. Доказать евреям, что они ошибаются, можно только фактически – осуществляя на деле христианскую идею, последовательно проводя ее в действительную жизнь. Чем полнее христианский мир выражал бы собою христианскую идею духовной и универсальной теократии, чем могущественнее было бы воздействие христианских начал на частную жизнь христиан, на социальную жизнь христианских народов, на политические отношения в христианском человечестве – тем очевиднее опровергался бы иудейский взгляд на христианство, тем возможнее и ближе становилось бы обращение евреев. Таким образом, еврейский вопрос есть вопрос христианский.

III. СУДЬБЫ ЕВРЕЙСКОЙ И ХРИСТИАНСКОЙ ТЕОКРАТИИ. – РОССИЯ, ПОЛЬША И ИЗРАИЛЬ.

Христианство и еврейство имеют общую теократическую задачу – создание праведного общества. Так как источник всякой правды в Боге, то праведное общество есть общество богочеловеческое. Здесь весь человек добровольно подчиняется Богу, все люди единодушны между собою и пользуются полной властью над материальной природой. По еврейским понятиям, такое идеальное общество должно воплотиться в народе израильском (в царство Мессии), по христианским понятиям, к нему одинаково призваны все народы. Этот христианский универсализм не следует понимать в том смысле, будто все народности составляют лишь безразличный материал для вселенской теократии. Все народы равны лишь перед евангельским законом в том смысле, как, например, в государстве все граждане равны перед законом страны, что нисколько не мешает различным состояниям и разрядам граждан иметь свои особые права, вытекающие из особых обязанностей их служения (так, в самой эгалитарной стране врач получает особые права, которых нет у земледельца, и в самой демократической республике министр имеет преимущества перед ночным сторожем и т. д., хотя все они равны перед законом, который определяет как общие права всех, так и особые права каждого). Подобным же образом и в гражданстве Божием (іn сіvіtаtе Dеі) различные народы могут иметь различные преимущества, смотря по особому историческому положению и национальному признанию, лишь бы этим нe нарушались взаимная любовь и общая солидарность. Таким образом, между теократическими идеями христианства и еврейства нет непременного противоречия. Если евреи имеют притязание на особое положение и значение во всемирной теократии, то нам нет надобности заранее отвергать это притязание, особенно если мы вспомним, что говорит об этом предмете апостол Павел: «У них усыновление и слава, и заветы, и законоположение, и служение, обетования; их же отцы и от них же Христос по плоти, сущий над всеми Бог… Или отринул Бог людей Своих? Да не будет! Не отринул Бог людей Своих, которых прежде знал… Но чтобы вы не гордились, не хочу оставить вас, братия, в неведении о тайне, что ослепление было Израилю отчасти, доколе не войдет полнота народов. И тогда весь Израиль спасется». Но как спасется, как войдет в град Божий?

Чтобы узнать теократическое положение известного народа, необходимо ближе определить самое содержание теократии.

До тех пор, пока Бог не будет все во всех, пока каждое человеческое существо не будет вместилищем Божества, до тех пор Божественное управление человечеством требует особых органов и проводников своего действия в человечестве.

Притом, Божественное управление должно распространяться на всю человеческую жизнь и не может ограничиваться одною какою-нибудь частною областью этой жизни; поэтому и органы Божественного управления должны находиться не только в собственно религиозной, но также и в политической и в социальной сфере. Собственно религиозная сфера жизни имеет своим теократическим органом священника (или, скорее, первосвященника, так как священник невозможен без святителя, сфера политическая имеет своим теократическим органом царя, как помазанника Божия; наконец, социальная жизнь народа имеет свой теократический орган в лице пророка, т. е. свободного проповедника и учителя. Каждый из этих трех представителей теократии имеет свою самостоятельную сферу действия, но по самому характеру этих сфер, они находятся в определенном взаимоотношении друг к другу. Священник направляет, царь управляет, пророк исправляет. В порядке Божественного правления священству принадлежит авторитет, основанный на предании, царь – обладает властью, утвержденной на законе, пророк пользуется свободой личного почина.

Полнота теократического идеала требует равномерного и соглавного развития этих трех орудий Божественного правления.

Если мы взглянем теперь на иудейскую (ветхозаветную) теократию, то легко увидим, что хотя она обладала и священством (со времен Аарона) и царством (со времен Саула), но что оба эти служения, и священное и царское, как бы заслонялись и затмевались служением пророческим. Величайшим представителем еврейского народа был не первосвященник Аарон, а пророк Моисей, и если впоследствии Давид занял такое выдающееся место в судьбе еврейской теократии, то это потому, что он был не только царь, но и пророк. Во всяком случае замечательно, что как пророк Моисей учреждает священство, так пророк же Самуил учреждает царство и помазывает первых царей. Очевидно, что у евреев пророческое служение заключало в себе источник как царской, так и иерейской власти. Из трех царей нераздельного еврейского государства первый Саул, несмотря на свое мужество, и третий Соломон, несмотря на свою мудрость, оба оказались недостойными представителями теократического царства. При Соломоне уже обнаруживается нравственный упадок этого царства (идолопоклонство), а с разделением его надвое при сыне Соломона оно утрачивает также свой внешний блеск и могущество: для раздвоившегося государства порабощение чужеземцами стало лишь вопросом времени. Таким образом, оправдался взгляд пророка Самуила, который некогда столь неохотно согласился на учреждение царской власти в Израиле. Он был прав не потому, чтобы царская власть была излишней для еврейского народа (напротив, она была ему слишком нужна), но человек Божий, хорошо зная народ свой, предвидел, что царское начало не привьется к Израилю и своим неудачным осуществлением только умножит народные бедствия.

Как непрочность государственной власти оказалась пагубной для политического существования еврейства, так недостаточное развитие понтификального начала нанесло ущерб религиозной жизни евреев. Священство, приуроченное к одному роду и ограниченное формальными обязанностями жреческого служения, не могло иметь на народ животворного религиозного действия: своими отрицательными качествами оно, скорей, способствовало той фарисейско-талмудической кристаллизации иудейства, которая, хотя и сохраняет в себе зерно истины, но закрытое слишком жесткой и непроницаемой скорлупой. Впрочем, эта кристаллизация совершилась вполне лишь тогда, когда вслед за исчезновением последних призраков царства исчезло и священство с разрушением второго храма, а вдохновенное пророчество окончательно переродилось в рассудочное и кропотливое учительство (раввинизм), всю свою душу положившее в исполнение отеческого завещания: возводить ограду вокруг закона, и эта ограда возводилась с таким усердием и трудолюбием, что скоро из нее вышел настоящий лабиринт, в котором и самим евреям трудно отыскать путь истинной жизни.

С нашей точки зрения судьбы иудейской теократии представляют прежде всего тот поучительный результат, что при всей великой благости, которую еврейский народ получил от Бога чрез своих пророков, все-таки одно пророческое служение не могло возместить собою недостатка единой и крепкой государственной власти, с одной стороны, авторитетного и деятельного священства – с другой: первый из этих недостатков отнял у евреев политическую самостоятельность, второй остановил их религиозное развитие.

Христианство явилось расширением и воплощением иудейской теократии не тем только, что оно приобщило к ней новые национальные элементы, но еще более тем, что оно возвысило и усилило образующие начала самой теократии. Прежде всего, оно дало миру подлинное священство по прямому божественному праву, независимое ни от какого человеческого служения и установления. В иудействе, мы знаем, священство первоначально учреждено при человеческом посредстве, при посредстве пророка Божия Моисея. Таким образом, иудейское священство находилось в генетической зависимости от другого служения – пророческого, которое одно в еврействе стояло в непосредственной связи с Божеством. В христианстве, напротив, первоначальное священство представляется Божественным лицом Иисуса Христа. От него непосредственно получили апостолы и передали своим преемникам чрез рукоположение таинственный дар священства. Собственно говоря, Христос был и пребывает единым истинным первосвященником; но пока видимая церковь имеет отдельное существование на земле, необходимо должны быть видимые носители священства Христова, которые священствуют и свидетельствуют не от себя и не от какого бы то ни было человеческого имени, а лишь как заместители Христа, Его силою и благодатью. Этому соответствует в порядке временном тот факт, что существующая церковная иерархия прямой и непрерывной целью преемства связана с самим Христом без всякого постороннего посредства.

Внутреннее единство церковной иерархии зависит от ее божественного происхождения, видимым же выражением этого единства в жизни церкви служили вселенские соборы и папа.

Рядом с этим иерархическим элементом христианство возвысило и царственный элемент теократии. Развитие этого элемента выпало на долю Византии, представительницы эллинизованного Востока, перетянувшего к себе центр Римской империи. В православном царе нового Рима все языческие элементы царской идеи были очищены и перерождены христианством. Восток принес свой образ государя как верховного владыки, неограниченного самодержавца, Эллада внесла свою идею царя как мудрого правителя, пастыря народов, Рим дал свое представление императора как воплощенного государственного закона, христианство связало все это с высшим назначением православного царя как преимущественного служителя истинной религии, как защитника и хранителя ее интересов на земле. Признавая во Христе особое царское достоинство, наша религия дает высшее освящение государственной власти и делает христианского царя вполне самостоятельным, действительно верховным правителем. Как помазанник Божий, царствующий Божиею милостью христианский государь независим от народного своеволия. Но неограниченная снизу власть христианского царя ограничена сверху: будучи отцом и владыкой народа, христианский царь должен быть сыном церкви. Притом, в порядке временном цари, не будучи связаны с самим Христом никаким действительным преемством, должны получить свое освящение от прямых представителей Христовой власти, от первосвященников церкви, что и совершается в священном действии помазания и венчания на царство. Это не дает церковной иерархии никаких державных прав в государственной области, но это обязывает царя быть преданным сыном церкви и верным служителем дела Божия; только под этим условием он имеет значение христианского царя, одного из образующих органов истинной теократии. Те византийские императоры, которые ярче других выразили эту идею христианского царя и оставались ей всегда верны в принципе, несмотря на некоторые недостатки в употреблении своей власти, были и при жизни и по смерти высоко почитаемы и прославляемы церковью. Таковы Константин Великий, Феодосий Великий, Юстиниан. Тот почет, который приняли от церкви эти великие представители цесаризма, ясно показывает, что церковь дорожит принципом христианского царя и что она вовсе не безразлично относится к той или другой форме правления, как это утверждают некоторые.

Но идея христианского царя, при всем своем значении есть лишь часть теократической идеи, и одностороннее ее развитие в ущерб другим теократическим элементам, ее перевес над ними может привести к пагубным последствиям для дела Божия на земле. Так оно и случилось в Византии. Большая часть ее властителей думали, что то верховное владычество над христианским народом, которое они получили от Христа чрез церковь, распространяется и на самую веру Христову и на самые жизненные основы церкви, что они могут полновластно распоряжаться в самом святилище и вместо того, чтобы служить церкви своим господством, заставлять церковь служить их господству. Отсюда великие бедствия для христианского мира; отсюда ереси покровительствуемые, а иногда и изобретаемые императорами (монофелитство, иконоборочество); отсюда постоянные гонения и низложения православных епископов и незаконные поставления на их место еретиков и человекоугодников; отсюда и многие другие злоупотребления властью.

Но злоупотребления византийского цесаризма имели еще более глубокие последствия, они исказили самую жизнь христианского общества на Востоке. При недостаточно самостоятельной и твердой духовной власти в Византии, власть царская, не сдерживаемая с этой стороны, всею своею тяжестью обрушивалась на социальную жизнь, подавляя в ней всякий энергический личный почин, всякую самостоятельную деятельность. Все сильное уходило в монастыри, все слабое порабощалось грубому произволу. Деспотизм питался нравственным бессилием и порождал общественный разврат. Спасение души было предоставлено монастырям, а главная задача мирской жизни состояла в том, чтобы угождать императору и его слугам. Теократическая задача христианства – создание праведного общества – потерпела в Византии решительное крушение. Правда, благодаря хорошим сторонам византийского характера – набожности и привязанности к церковному преданию, православная вера сохранилась на Востоке, но этих качеств оказалось недостаточно не только для создания христианского общества, но и для защиты православного мира от победоносного вторжения мусульманства. Победа Ислама, почти искоренившего христианство в Азии и Африке, была прежде всего делом грубой силы, но вместе с тем она имела и некоторое нравственное оправдание. Мусульманин, веруя в свой простой и не слишком высокий религиозно-нравственный закон, добросовестно его исполняет и в личной и в общественной своей жизни; он судит и гражданские и уголовные дела по Корану, воюет по прямому повелению Корана, к чужеземцам и к побежденным относится опять-таки согласно предписаниям Корана и т. д. Между тем, в общественной жизни христианского мира Евангелие никогда не имело того значения, какое занял Коран в мусульманском государстве и обществе. Поэтому если мусульманин предается чувственности, то он может жить так не кривя душой, у него такой закон, – у них все так живут; но верующему христианину приходится волей-неволей постоянно нарушать свою веру, ибо то общество, среди которого он живет, мало руководствуется христианским законом. В Византии же в последние времена вследствие исключительно аскетического направления религиозности это раздвоение между верою и жизнью, между личным спасением души и общественною деятельностью было, можно сказать, возведено в постоянное правило. Таким образом, торжество мусульман было справедливым наказанием христианского Востока.

Что касается до Запада, то хотя там теократическая задача никогда не забывалась и не оставлялась, но практическое ее осуществление также оказалось неуспешным, но уже по другим и частью противоположным причинам.

Если в Византии главная причина всех зол заключалась в чрезмерном преобладании императорского единовластия, то на Западе, напротив, коренным препятствием теократического дела была слабость и раздробленность государственной власти. Карл Великий был первым и последним настоящим, т. е. единовластным императором на Западе (где его имя слилось с прозванием великого Сhаrlеmagne, так же как у пограничных с западной империей славян его имя сделалось синонимом государя: Саrоlus – король). После этого типичного представителя теократической монархии на Западе оставалась только идея «священной Римской империи германской нации», в действительности же исчезло не только единство Римской империи, но и единство германской нации. С уничтожением императорского единовластия западная церковь потеряла главное орудие для исполнения своей теократической задачи. Эта церковь, объединенная и сосредоточенная в римском престоле, не боялась сильной империи Карла Великого, а напротив, пользовалась ее силой: империя слабая и раздробленная оказалась для папства вредной и опасной. Оставшись в феодальном хаосе одинокими представителями порядка и общих интересов, папы имели перед собою безначальную и бессвязную толпу полудиких насильников, относительно которых папский авторитет поневоле должен был принимать характер принудительной власти. Так как римсквй епископ был единственной властью, общепризнанной во всем европейском мире, то ему приходилось принимать на себя функции и имперской власти, которая лишь номинально принадлежала немецким королям. Этим самым папы не только возбуждали против себя вражду тех полудиких державцев, которых им приходилось обуздывать, но еще, в особенности, вызывали соперничество немецких королей, которые, не умея сладить со своими прямыми вассалами, старались осуществить свои имперские признания насчет папы и итальянских городов, чтобы вознаградить себя в беззащитной Италии за свое бессилие в Германии и остальной Европе. Возгорелась та трагическая борьба между папством и империей, которая со своим эпилогом во Франции продолжалась три века и нанесла решительный удар делу христианской теократии. Во-первых, зрелище этой борьбы между двумя верховными властями производило глубокое деморализующее действие на христианские народы, подрывало в их глазах авторитет как церковного, так и имперского правительства и чрез это подготовляло почву для протестантского движения. Во-вторых, эта борьба вконец истощила и без того недостаточные силы германской империи, так что в исходе средних веков, при императорах Фридрихе ІІІ и Максимилиане, императорская власть дошла до полного ничтожества. Наконец – что всего важнее – эта злополучная борьба вынуждала папство надевать на себя «гнилую тяжесть лат земных», что и было прямой или косвенной причиной многих церковных злоупотреблений, многих ошибок духовной власти. А эти злоупотребления и ошибки послужили предлогом и оправданием для антицерковного движения. Между тем, доведенная до ничтожества имперская власть не могла уже, несмотря на свой поздний союз с папством, – остановить это революционное движение и ограничить эгоизм второстепенных державцев, которые покровительствовали перевороту, находя в нем двойную для себя выгоду, так как протестантство, во-первых, отдавало в их полное распоряжение все церковные и монастырские имущества, а во-вторых, предоставляло им верховные права в области самой религии согласно принципу cujus regio, ejus religio, ввиду чего, как известно, многие германские князья насильно вводили у себя протестантство. Что касается до сущности протестантства, то она состоит в злоупотреблении третьим принципом христианской теократии – принципом пророчества или свободы личного духа в деле религии. Злоупотребление здесь состояло, во-первых, в том, что принцип пророчества, т. е. свободы личного вдохновения, признается не на третьем месте, т. е. не под условием верности двум другим началам теократии, имеющим преимущество положительного Божественного установления, а признается первым и в, сущности, единственным началом царства Божия. Ибо та чрезмерная власть в религиозных делах, которую Лютер предоставил приверженным к нему государям, имеет характер практической и временной уступки; там же, где протестантство свободно и последовательно развивало свои начала – в Швейцарии, у английских и шотландских пуритан, в американских сектах, оно является глубоко враждебным монархической идее. Что касается апостольского священноначалия, то его полное отрицание и в теории и на практике составляет, бесспорно, отличительный характер протестантства, по которому всякий верующий тем самым уже есть священник. Священство здесь смешивается с пророчеством, и это последнее признается не как особое служение или обязанность некоторых людей, призываемых к тому Богом, а как естественное право всех. По истинному христианскому, так же как и по еврейскому понятию, пророческое призвание требует высокой степени праведности и особых нравственных подвигов (Илия, Иоанн Креститель); но протестантство отрицает значение человеческой праведности и подвигов и сводит всю религию к одному состоянию веры и таким образом предоставляет всякому верующему безусловное право выступать самочинным и безапелляционным вершителем религиозных дел.

Поистине, все истинно верующие будут пророками Божиими в конце времен, при явлении церкви торжествующей, когда все будут также царями и священниками. Но до этого еще далеко, и превращать конец в начало – прием, не обещающий успеха.

Истинный пророк в еврействе и христианстве не восстает против архиерейской и царской власти, а пристает к ним и помогает им своими обличениями и увещаниями. Истинный пророк сознает свое призвание не как естественное право, общее ему со всеми, а также и не как свою личную привилегию, а как особый дар Божий, требующий с его стороны нравственного возделывания. Отвергнув эти два необходимых условия истинного пророчества – подчинение законным властям и стремление быть достойными высшего призвания, – протестантство существенно исказило третье теократическое начало: отделив пророчество от священства, оно не подарило миру и истинных пророков.

Великий успех протестантства зависел немало от предшествовавшего раздора между двумя верховными властями в христианском мире. Без этого раздора при должном равновесии и правильном взаимодействии церковной и имперской власти не могло бы найтись ни столь благовидных предлогов для начала антицерковного движения, ни столь благоприятных условий для его распространения. Сила протестантства поднялась на развалинах теократического здания Запада. Непрочность этого здания зависела от неправильного отношения двух главных теократических властей, а это неправильное отношение, в свою очередь, прямо было обусловлено разделением и антагонизмом между царским Востоком и первосвященническим Западом. Среди своевольных и самоуверенных народов Запада общеимперская власть – главное орудие теократического дела – не могла иметь никакой силы. Для папства эта шаткая империя оказалась тою тростью, про которую говорит древний пророк; желая опереться на эту трость, духовный владыка Запада и ее сломал и себе проколол руку. Другое дело было бы, если б он мог опереться на непоколебимый цесаризм Востока, который, переходя из одной страны в другую, никогда не терял своего полновластия и могущества, благодаря патриархальному характеру восточных народов. Тогда одна сила уравновешивала бы и восполняла другую. Восточные цари, верные преданиям Константина и Феодосия, являлись бы главными служителями и попечителями церкви – ее наружными архиереями. Тогда, т. е. если бы не было разделения церкви, иерархия Восточной церкви, пользуясь, как и теперь, охраной православного царя, сверх того укрепляла бы свой авторитет всею сосредоточенною силою своих западных служителей, а иерархия западная в своей трудной борьбе с антицерковными и антирелигиозными элементами тех стран, имея за себя весь благочестивый Восток и предоставляя внешнюю сторону этой борьбы дружественной силе православного кесаря, не имела бы надобности примешивать к высокому образу своего духовного авторитета мелкие черты служебной государственной политики. Тогда не могли бы явиться те частные злоупотребления, которые ставятся с большей или меньшей справедливостью в упрек исторической деятельности католицизма; тогда не оказалось бы приличного повода для антихристианского движения на Западе, и если бы это движение все-таки произошло (ибо подобает и ересям быть), то оно не могло бы привязать к себе никаких высоких принципов и идеалов, не могло бы принять тех обширных размеров и достигнуть таких прочных успехов, какие теперь выпали на его долю.

Разделение церквей, нарушив равновесие между двумя первыми образующими началами христианской теократии – священством и царством, тем самым способствовало.незаконному проявлению третьего теократического начала – пророческого. Но протестантство было не только незаконным проявлением пророческого начала, оно было также реакцией германской национальной стихии против латинской. И в этом отношении также настоящей, хотя и отдаленной причиной протестантства было разделение церквей, которое подорвало универсальный характер христианства и дало верх национальным и племенным распрям.

И германский мир, в свою очередь, выставил свою особенную теократическую идею и враждебно противопоставил ее теократической идее католичества. Становясь под знамя свободного пророческого служения, протестантство являлось, до известной степени, возвратом к еврейству. Но, вместе с тем, между ними была в этом отношении огромная разница в пользу еврейства. Ибо, во-первых, еврейские пророки, как мы знаем, не восставали против законного священства, как это делали протестанты; а во-вторых, еврейские пророки проповедовали оправдание верой и делами, а не одной только верой. Когда после рассеяния Израиля пророческое служение заменилось учительным (раввинизмом), новые представители еврейства, раввины, поставили себе задачей «сделать ограду вокруг закона», т. е. со всех сторон обеспечить соблюдение закона в жизни. Эта практическая задача осталась преобладающей во всей талмудической литературе. В протестантстве, так же как и в иудействе и еще скорее, пророчество заменилось учительством. (Если Лютера и Цвингли можно назвать пророками нового исповедания, то уже ученый друг Лютсра Меланхтон гораздо более похож на раввина, чем на пророка). Исходная точка для еврейского и протестантского учительства была одна и та же – Библия; и те и другие были книжниками, но они совершенно различным образом относились к своей книге. Еврейские раввины видели в книге прежде закон, т. е. норму жизни, и все свои усилия направляли на то, чтобы упрочить этот жизненный закон непроницаемой оградой преданий и толкований. Такое отношение к священной книге вытекало из еврейского национального характера; иначе отнесся к Библии национальный гений германцев. Для немецко-протестантского учительства Библия сделалась не столько нормой жизни, сколько предметом теоретического изучения. Менее всего заботясь о практической ограде преданий, они, напротив, усиленно стараются исключить из разумения Слова Божия всякий традиционный элемент. Протестантское изучение Библии перешло в критику, а критика перешла в отрицание. В наши дни для передовых учителей протестантства Библия уже не есть опора веры, а только предмет отрицательной критики, и если они все-таки продолжают придавать ей исключительное значение и более всего ею занимаются, то это есть лишь дело привычки. Сначала предводительство протестантского мира перешло от пророков к учителям, теперь религиозное учительство, в свою очередь, уступает место школьной учености, преимущественно антихристианского направления. Тут уже не остается и следа той своеобразной, хотя и ложной, теократической идеи, которая одушевляла первых вождей протестантства. Теперешним разрушителям библейских текстов нечего сказать миру и некуда вести его . И сначала уже протестантство в своей борьбе против папства и империи слишком отдавалось во власть местных государств, чтобы иметь прямое влияние на народную жизнь. А теперь, в то время как представители религии предаются разрушительному буквоедству, жизнь народов остается всецело в руках мирской политики, во власти частных интересов, колеблясь между военным деспотизмом и господством плутократии.

Это падение христианской идеи не ограничилось одними германскими странами, в которых восторжествовало протестантство. Хотя в латинской, или романской части Европы религиозное движение реформации не имело успеха, но практический результат этого движения – всеобщая секуляризация, т. е. отделение от религии и церкви всех сфер человеческой деятельности – политики и народного управления, науки и школы, искусства и общественной жизни – эта всеобщая секуляризация распространилась и на латинскую Европу. В лице своих правящих классов и романские страны, по примеру германских, отреклись от теократической идеи. Можно было бы отчаяться в судьбах христианства, если бы в запасе всемирной истории не хранились еще свежие силы – силы славянских народов.

Обе нации, представляющие собою два противоположные полюса в славянстве – Россия и Польша – еще не отреклись от начала христианской теократии. Лучшие люди Польши, а также и вся масса простого польского народа – остаются ревностными католиками и усердно поддерживают теократическую идею Рима. Лучшие люди России и масса русского народа пребывают верными восточному православию и держатся теократических преданий Византии. В среду этих двух религиозных наций, имеющих каждая свою особую теократическую идею, история вдвинула третий религиозный народ, также обладающий своеобразным теократическим представлением, – народ израильский. Случайный ли это факт, или же эта внешняя связь трех теократических народов подготовляет их духовное соединение в одной всеобъемлющей теократической идее, несмотря на разделяющую их доселе вражду, – разрешение этого вопроса зависит от того, как относятся между собою по самому существу дела те теократические идеи, носителями которых являются эти три народа, исключают ли эти идеи друг друга или, напротив, совмещаются между собою.

Вообще теократия имеет целью осуществление религии (т. е. союза Бога с человеком) во всей жизни народов. Для успешного исполнения этой задачи необходимы три условия: 1) Полная самостоятельность религиозного начала в обществе, ибо в этом начале сущность и главный интерес всего дела, и если религиозный элемент занимает в общей жизни подчиненное или зависимое положение, то теократия не имеет никакого смысла; 1) правильное расчленение общественного тела и твердый порядок в его управлении, ибо без этого религия не имеет постоянных и целесообразных способов проводить свое влияние в жизнь и направлять ее в теократическом смысле; 3) наконец, свободная и энергическая деятельность личных сил, ибо без такой деятельности самая лучшая общественная организация останется пустою формой.

Теперь обратимся к существующему строю жизни в России, Польше и в современном еврействе, сосредоточенном в этих двух странах, чтобы посмотреть, насколько эти нации удовлетворяют указанным условиям истинной теократии, к осуществлению которой каждая из них призывается и своим национальным гением и своими историческими судьбами.

Начнем с России, с ее жизненного строя в церковной, государственной и социальной области.

Исторически сложившийся строй русской жизни выражается в следующих ясных чертах: церковь, представляемая архиерейским собором и опирающаяся на монастыри, правительство, сосредоточенное в самодержавном царе, и народ, живущий земледелием в сельских общинах. Монастыри, дворец и село – вот наши общественные устои, которые не поколеблются, пока существует Россия. Эти стихии нашего жизненного строя заключают в себе великие преимущества, но, вместе с тем, они не могут покрыть некоторых важных недостатков. Так, монастырь привлекает, укрывает и назидает верующие души; но он не может возбуждать, поддерживать и ограждать веру там, где она слаба, – для этого нужна постоянная деятельность в миру, несвойственная монаху. Восточный аскетизм, хотя и видоизмененный отчасти русским национальным характером, все-таки остается по преимуществу созерцательным и, следовательно, вовсе не призван приготовлять деятелей и правителей церковных. Для религиозной жизни вообще аскетизм необходим; но особые обязанности церковного управления потребуют еще особых нравственных и практических свойств, помимо аскетической святости. Нужна непоколебимая твердость и неутомимая деятельность в борьбе с мирскими, антицерковными силами, которые все более и более вооружаются против религии. Все дело в том, что церковь на земле должна не только хранить святыню веры, но и непрестанно бороться за нее с внешними врагами, должна укреплять, ограждать, усиливать религиозную жизнь. А для такой деятельной борьбы ни монашеский характер, ни синодальный образ церковного управления не представляют благоприятных условий. Для борьбы нужна церковная власть вполне независимая, сосредоточенная, энергичная. Зависимость духовной власти от светской и отсутствие у нее собственного средоточия парализует внешнюю деятельность церкви и подрывает ее влияние на жизнь народа и общества. Русская церковь, благодаря Богу, пользуется охраной православного царя, самодержавного и, следовательно, независимого от безбожных стихий современного общества. Но кроме этого отрицательного условия, которое у нас налицо, т, е. кроме политической неограниченности царской власти, для успешного ее служения делу Божию потребно еще положительное условие: нужно, чтобы власти христианского государства руководились указаниями самостоятельного духовного авторитета как явного представителя церкви Христовой на земле; для чего нужно, чтобы духовная власть, олицетворяющая религиозный элемент в обществе, имела полную самостоятельность. Церковь, лишенная вполне самостоятельного представительства, не может иметь настоящего влияния ни на правительство, ни на общество. И вот мы видим, что, несмотря на благочестие русского народа, несмотря на преданность православию наших государей, несмотря на многие прекрасные качества нашего духовенства, церковь у нас лишена подобающего ей значения и не руководит жизнью России. Наш народ ставит выше всего правду Божию, он теократичен в глубине души своей, но он лишен первого реального условия для осуществления теократии, благодаря коренным недостаткам нашего церковного строя.

Что касается до политического строя России, то его великая сила в царском единовластии и в единодушной привязанности народа к царю. Слабость же этого строя состоит в том, что между царем и народом нет в настоящее время ничего крепкого, нет хорошо организованного и дисциплинированного общества, нет правящего класса. С давних времен, в особенности же с Петра Великого и до Александра II гражданский строй России опирался на две определенные организации, соприкасавшиеся одна с другой, отчасти покрывавшие одна другую, но никогда вполне не совпадающие между собою: поместное дворянство и чиновничество. Это последнее было прямым орудием государственной власти, дворянство же стояло ближе к народу и представляло, до известной степени, русскую землю. Без помощи этих двух организаций Россия не могла бы сложиться в то однородное и плотное тело, каким она до сих пор представляется при всех своих настроениях. Главный же недостаток этой двойной организации состоял в том, что, будучи надежным орудием государственной власти, она не являлась вместе с тем верным проводником народных потребностей от земли к царю. Изменение нашего гражданского строя сделалось необходимостью. Этот строй был разрушен реформами шестидесятых годов. Дворянство, лишенное самостоятельного значения, охладевшее к земле и значительно разоренное (частью по собственной вине), образовало главный контингент той современной интеллигенции, которая не может иметь никакого государственного и гражданского значения, ибо в своей рутинной оппозиции правительству, в своем отчуждении от народа она никак не может служить посредствующим звеном между царем и землею. – Но вместе с дворянством решительный удар был нанесен также и старой бюрократии, которая должна была разделить свою область с новыми учреждениями иного характера. Помимо этого, твердый государственный дух и гражданская дисциплина старого чиновничества были в корне подорваны влиянием новой интеллигенции, вооруженной либерализмом рабьей печати. Что касается до новых учреждений, то они, с одной стороны, оказываются совершенно бессильными по несостоятельности того общественного элемента, который в них преобладает (остатки «рассыпанного» дворянства в земских учреждениях); с другой стороны, иные из этих учреждений не без основания обвиняются в том ложном направлении, в силу которого они служат не столько царю и России, сколько «либеральной» интеллигенции и ее общественному мнению, – служение тем более бесплодное, что ни настоящей интеллигенции, ни настоящего общественного мнения в России быть не может за отсутствием самого общества, за неимением определенных социальных групп, организованных для совокупной деятельности. Те общественные элементы, которые составляют активную часть общества, у нас решительно слабы и несостоятельны. Прежний класс служилых людей, состоявший из дворянства и чиновничества, утратил свои особенности и свое значение. Затем, помимо ученых и литераторов по профессии, которые ни в каком случае не составляют общества, а в России не представляют собою и крупной общественной силы, – помимо них у нас существует некоторое число образованных и даже мыслящих людей, но при отсутствии объединяющего начала и ясной цели действия их общественное значение совершенно ничтожно. Остается затем довольно большая и постоянно возрастающая полуобразованная толпа, способная иногда к хорошим порывам и движениям, но большею частью преданная грубым и мелким инстинктам. Настоящих элементов общественной организации не дает и эта среда. Существует у нас организованная деятельность, но только в разрушительном направлении, и здесь лучшие люди толпы являются бессознательными жертвами обмана.

При таком положении дела, хотя бы верховное правительство было воодушевлено самой высокой и святой идеей, оно не нашло бы для ее осуществления пригодных орудий в русском обществе. Самоотверженные исполнители, герои-рядовые всегда найдутся в нашем народе для всякого дела, но где в нашем обществе правящий класс, способный и привыкший к солидарному действию? Еще слава Богу, что наличных общественных сил хватает у нас на то, чтобы поддержать с грехом пополам обычный ход государственного механизма.

Между тем, такая несостоятельность общества не только печальна в смысле гражданском, но еще самым вредным образом отражается на экономическом положении России. Россия живет земледелием, и по-настоящему весь экономический строй должен бы определяться интересами сельскохозяйственными. Истощение почвы значит гибель России, а между тем, все ведет к такому истощению. В теперешней России при стомиллионном населении земледелие производится тем же самым способом, как и триста лет тому назад, когда население было вдесятеро меньше. Но если тогда хищническое хозяйство было единственно возможным, то теперь с каждым годом оно становится все более и более опасным. Естественные производительные силы земли не безграничны – народ рано или поздно съедает землю. Воспрепятствовать такому исходу или, по крайней мере, отдалить его может только переход от первобытного, или хищнического хозяйства к искусственному, или рациональному. Но нельзя и вообразить себе, чтобы народ сам собою переменил систему хозяйства. Старому способу научили отцы и деды – кто же научит новому? Необходим целый класс образованных и умелых людей, которые посвятили бы себя этому делу. Такого класса у нас нет. С другой стороны, разумное сельское хозяйство и в материальном отношении есть дело весьма сложное, оно требует деятельной поддержки со стороны промышленности, нуждается в технических изобретениях и открытиях. При таких условиях село не живет без города. Сельская жизнь сама по себе впадает в рутину и косность – возбуждающее действие принадлежит городу: ему свойственны предприимчивость, почин, изобретательность. Город должен помогать селу, должен быть с ним солидарен в общем интересе. Но и этого у нас нет. Нет у нас предприимчивого и деятельного промышленного класса, который, пользуясь естественными богатствами страны, помогал бы сельскому хозяйству своею индустрией. Городской элемент у нас не связан органически с жизнью земли, не принимает в ней никакого положительного участия: он занят исключительно своими частными выгодами. Будучи вообще страной сельской, Россия именно поэтому имеет величайшую нужду в помощи города с его сосредоточенными силами, экономическими и духовными. Но наш городской класс оказывается слишком слабым, разрозненным и неустрашимым, чтобы исполнять с успехом свое назначение. Разрастание наших городов (особенно в последние тридцать лет) породило лишь особую буржуазную цивилизацию с ее искусственными потребностями более сложными, но отнюдь не более возвышенными, чем у простого сельского народа. Между тем, большая часть нашей промышленности существует только для удовлетворения этих искусственных (а иногда и отвратительных) потребностей городской цивилизации. Промышленность служит не земле, а городу, и это еще было бы не беда, если бы сам город служил чему-нибудь хорошему. Но в действительности наши города вместо того, чтобы быть первыми узлами социального организма, скорее похожи на вредных паразитов, истощающих народное тело. Наша городская цивилизация все берет у земли и ничего не дает ей взамен. Более вреда, чем пользы приносят земле и важнейшие изобретения и открытия, которыми гордится наш век, например, железные дороги и пароходы. Кажущаяся выгода, доставляемая ими всей стране (облегченный сбыт земледельческих продуктов), решительно перевешивается вредом, который они наносят самому земледелию; говоря «вредом», я употребляю слишком слабое выражение, ибо скоро для всех станет ясно, что распространение этих столь удобных средств сообщения есть гибель нашего земледелия. Железные дороги беспощадно пожирают леса, и без лесов наша огромная континентальная равнина рано или поздно (скорей рано, чем поздно) обратится в бесплодную пустыню. Поразительное обмеление наших рек и умножающиеся засухи – это уже не пророчество, а факт. В других странах орошение обеспечивается или близостью моря, или высокими снежными горами. Но мы держимся только лесами и болотами, из которых вытекают и которыми питаются все наши большие реки. И вот мы, не ограничиваясь истреблением лесов, принялись усердно осушать болота.

Таким образом, основа нашей экономической жизни – земледелие – гибнет от ложной цивилизации, т. е. от такой цивилизации, которая превращает средство в цель, из орудия делает идола и для удобства некоторых приносит в жертву то, что необходимо для всех. Покоренный такою цивилизацией, город вместо того, чтобы пособлять селу, грозит ему гибелью; и само село спасти себя от этой гибели не может. Экономическая деятельность нашей сельской общины определяется вековой рутиной и совершенно беззащитна против новых и сложных бедствий, грозящих земледелию. Предотвратить эти бедствия могло бы только то, чего именно у нас и недостает: энергичная и дружная деятельность личных сил, одушевленных разумением общего блага, направленных к общей созидательной цели. Наше общество или так называемая интеллигенция решительно доказала свою неспособность к дружному и солидарному действию для общего блага, а в народной массе личный элемент слаб и страдателен.

Сводя итоги сказанного, мы приходим к следующему заключению. Все исторические преимущества нашего жизненного строя, указывающие нам на самобытное и великое призвание России, решительно парализуются такими вещественными недостатками, при которых исполнение этого призвания весьма затрудняется. Во-первых, мы обладаем важнейшим даром Божьим – православною и святою церковью, но церковь не обладает нами. Церковность, представляемая духовною властью, лишена у нас практической самостоятельности и не может свободно и направительно воздействовать на общественную и народную жизнь: мы причастны святому и благодатному телу – церкви, но первое условие для возрастания в нас этого тела отсутствует.

Далее, во-вторых, есть у нас еще великое преимущество – священная и самодержавная царская власть, но и этим благом мы плохо пользуемся. При гражданской несостоятельности нашего общества, при крайней дезорганизации общественных сил, при отсутствии настоящего правящего класса, верховная власть лишена необходимых орудий, чтобы ковать судьбу России. Наконец, третье наше сокровище – народ, глубоко благочестивый, с явным государственным смыслом и преданный самому настоящему и здоровому занятию – земледелию, народ терпеливый, спокойный и самоотверженный, это благо нам не впрок. Без дружной работы самодеятельных личных сил в социально-экономической области народная масса при всех своих добрых свойствах не только не в состоянии пересоздать землю и сделать ее покорным орудием человеческого духа, но не способна обеспечить себе необходимых средств к существованию, едва может прокормиться землею. Деревенская сила без помощи городского разума остается силой слепою и беззащитною против всевозможных бедствий. Но где же у нас городской (т. е. цивилизованный) разум, способный действительно помогать селу, способный научать и руководить народ в общей работе?

При таких условиях, т. е. лучше сказать, при таком отсутствии необходимых условий истинного прогресса, великие преимущества нашего национально-исторического строя являются лишь как добрые задатки или возможности, которые ждут иных условий и новых элементов для своего благотворного действия. Россия, предоставленная самой себе, Россия одинокая, бессильна. Не добро человеку быть одному: это слово Божие приложимо и к собирательному человеку – к целому народу. Только в соединении с тем, чего ей недостает, может Россия воспользоваться тем, что у ней есть, воспользоваться в полной мере и для себя и для всего мира. Тогда оправдывается наша вера в Россию и в те положительные силы, которыми она живет: в православную церковь, стоящую на предании и увенчанную идеалом аскетической святости; в священную и самодержавную власть православного царя; в силу православного народа, привязанного к земле, но не забывающего о Боге, ищущего высшей правды более чем житейских благ, народа, не делающего себе кумира из себя самого, народа не демократического, а теократического. Вот наши великие положительные силы, которые для своего творческого действия и проявления ждут недостающих им практических факторов.

Переходя от России к историческому строю Польши, мы встречаем здесь черты прямо противоположного характера. Если главный недостаток нашего строя в гражданском отношении состоит в слабой общественности, в отсутствии самостоятельного и деятельного высшего класса, то в Польше, напротив, высший класс был и есть все. Польша и шляхта – одно и то же. (Если слово «поляк» вызывает в нашем уме определенное и своеобразное представление, то это естъ непременно представление шляхтича, а никак не крестьянина или купца.) При отсутствии в Польше национального городского класса, при подавленности класса сельского (к тому же наполовину непольского происхождения) шляхта представляла собою всю нацию, а при ничтожестве королевской власти в шляхте же заключалось и все государство. Исключительное развитие и преобладание шляхты создало для Польши ее оригинадьную общественность, ее своеобразную и довольно высокую культуру. Благодаря тому же обстоятельству, поляки более чем другие славянские народы способны если не к дружному, то к дружинному действию. Но эти социальные и культурные преимущества не помешали нашим безбожно и бесчсловечно угнетать простой народ и вместо управления государством предаваться необузданному своеволию. Вся сила Польши была в шляхте, и Польша погибла. Не от того погибла, что обладала сильным дворянством, ибо это было преимущество, а от того, что ее дворянство вместо того, чтобы быть общественным классом, организованным для служения государству и для управления народом, превратилось в класс неограниченно господствующий, заключающий в себе само государство. Было бы большою ошибкой, основываясь на ничтожестве королевской власти и на бесправии народа, видеть в Польше аристократическую республику. Отличительный характер такой республики хорошо известен (напр., Венеция) и представляет прямую противоположность политическому строю Польши. Этот последний есть не более как узаконенная анархия. Известно, что польская шляхта представляет единственный в истории пример правящего класса, каждый член которого в отдельности обладал всего полнотою государственной власти. Эта-то абсолютная самостоятельность единичного лица сделала невозможным самостоятельное существование всего польского государства.

Но потеряв свою политическую самостоятельность, Польша еще не погибла: она живет своей национальной идеей, которая носит (хотя нередко в искаженном виде) особый теократический характер. Войдя большею частью в пределы русского царства, поляки не хотят, не могут слиться и исчезнуть в русском море; ибо они не только составляют особую национальную силу, но и представляют особую духовную идею – идею католичества. Мы знаем, что в католичестве заключается один из существенных элементов христианской теократии, что в нем начало первосвященническое достигло крайней степени своего развития; не вдаваясь здесь в богословское рассмотрение вопроса, мы не можем отрицать того факта, что только католичество представляет безусловную самостоятельность церковной власти перед государством и обществом. У нас на Востоке единая вселенская церковь все более и более скрывается за многими национальными церквами, связь между которыми все более и более ослабляется. Церковь исключительно или хотя бы только преимущественно национальная неизбежно становится церковью государственною. Государственная самостоятельность нации поглощает самостоятельность ее церкви. Для восстановления в себе независимой церковности наш царский Восток должен иметь точку опоры вне себя, как некогда православие Востока находило себе твердую опору в западном первосвященстве. Но западный первосвященник, в свою очередь, нуждается в охране и заступлении восточного царя, в патриархальном благочестии царского народа. Воссоединение между православием и католичеством должно освободить и усилить церковь на Востоке, а на Западе восстановить христианскую государственность. И так как государственная власть Востока принадлежит России в ее царе, а духовная власть Запада принадлежит римскому первосвященнику, то не являются ли естественными посредниками соединения наши поляки, подданные русского царя и духовные дети римского папы, поляки-славяне и близкие русским по крови, а по духу и культуре примыкающие к романо-германскому западу?

В настоящее время поляки менее всего думают о такой роли; все их усилия направлены не к универсально-религиозной, а к национально-политической задаче – к восстановлению великого польского государства. Но для всех, кроме них самих, вполне очевидна фантастичность этой цели и бесплодность их усилий. Правда, после падения польского королевства поляки кое-что забыли, кое-чему научились. Забыли они беспредельность личного своеволия, забыли свое «не позволям» и научились совокупному и организованному действию; теперь активная часть польской нации, т. е. шляхта, представляет довольно сплоченную и дисциплинированную коллективную силу. Тем не менее для своего политического воссоздания полякам недостает самых первых необходимых условий. Без всяких задатков крепкой государственной власти, при исключительно страдательном характере сельского класса и при отсутствии класса городского вся Польша представляется одной шляхтой. Но шляхта в лучшем случае может служить полезным и важным органом в государственном и национальном теле, но никак не может образовать самое это тело. Поляки должны понять (и лучшие между ними уже начинают понимать), что это стремление частного органа стать в своей отдельности целым организмом есть стремление и безумное и безнравственное. Хотят освободить и возвеличить польскую нацию и для этой цели смотрят на все остальное как на средство и на орудие. Но что если сама польская нация есть только средство и орудие? Что если истинная суть и значение этой нации в ней самой и не в том, чем она представляется, т. е. не в шляхте, а в том, что она представляет, т. е. в римском католичестве? Воистину так оно и есть. Воистину весь смысл и вся сила польского народа в том, что среди славянства, пред лицом Востока, он носит и представляет великое духовное начало западного мира. Погибло польское государство, погибнет и польский национализм и все замыслы и предприятия поляков обратятся в ничто. Но не погибла и не погибнет Польша, призванная к священному служению. Служить католичеству – вот высшее назначение польской нации. И первая и величайшая служба – воссоединение католичества с православием, примирительное посредничество между папой и царем, – первое начало новой христианской теократии.

Если христианство не обречено на бездействие, то оно должно показать миру свое нравственное могущество. оправдать себя как религия мира и любви. Я не говорю о любви безразлично ко всем и ко всему, я не говорю о примирении со всеми и со всем. Я знаю, что церковь на земле есть церковь воинствующая, но да будет проклята война междоусобная! Да обличится и рассеется давний обман, питающий беззаконную вражду и ею питаемый! Да возгорится новый огонь в охладевшем сердце невесты Христовой! Да сокрушатся и ниспровергнутся в прах все преграды, разделяющие то, что создано для объединения вселенной!

Наступит день, и исцеленная от долгого безумия Польша станет живым мостом между святыней Востока и Запада. Могущественный царь протянет руку помощи гонимому первосвященнику. Тогда восстанут и истинные пророки из среды всех народов и будут свидетелями царю и священнику. Тогда прославится вера Христова, тогда обратится народ Израилев. Обратится потому, что въявь увидит и познает царство Мессии в силе и деле. И не будет тогда Израиль лишним среди Египта и Ассура, среди Польши и России.

Да правда ли, что и теперь еврейство составляет совершенно лишний и даже исключительно вредный, паразитический элемент в месте своего наибольшего размножения – в русско-польском крае? Этот край, в особенности земли Белой и Червонной Руси, представляют замечательное явление: социальные элементы здесь резко распределены по различным народностям: русские составляют сельский земледельческий класс, высший класс представляется поляками, а городской промышленный – евреями. Если евреи не только при благоприятных, но большею частью и при весьма неблагоприятных для себя условиях сумели, однако, так прочно и безраздельно завладеть западно-русским городом, то это явно показывает, что они более, нежели русский народ или польская шляхта способны образовать городской промышленный класс. Если промышленный класс повсюду, вместо того, чтобы помогать сельскому народу, живет на его счет, эксплуатирует его, то неудивительно, что евреи там, где они составляют весь промышленный класс, являются эксплуататорами народа. Не они создали такое положение. Они были слишком долго в школе польских панов, которые одинаково давили и жида и хлопа. Но и помимо панов, разве своекорыстное угнетение одного класса другим не есть общее правило социальной жизни во всей Европе? Если наши крестьяне нуждаются в евреях и терпят от них притеснения, то это возможно единственно лишь в силу беспомощного социально-экономического положения этих крестьян; а это положение зависит не от евреев. Нуждающийся крестьянин идет к евреям потому, что свои ему не помогут. И если евреи, помогая крестьянину, эксплуатируют его, то они это делают не потому, что они евреи, а потому, что они – мастера денежного дела, которое все основано на эксплуатации одних другими.

Беда не в евреях и не в деньгах, а в господстве, всевластии денег, а это всевластие денег создано не евреями. Не евреи поставили целью всей экономической деятельности – наживу и обогащение, не евреи отделили экономическую область от религиозно-нравственной. Просвещенная Европа установила в социальной экономике безбожные и бесчеловечные принципы, а потом пеняет на евреев за то, что они следуют этим принципам.

Дела евреев не хуже наших дел, и не нам обвинять их. Разве только в том они виноваты, что остаются евреями, сохраняют свое обособление. Но покажите же им видимое и осязательное христианство, чтобы им было к чему пристать. Они народ дела – покажите им христианское дело. Объедините церковь, сочетайте ее с государством праведным сочетанием, создайте христианское государство и христианское общество. Конечно, евреи и не примут христианства, когда оно отвергнуто самими христианами; трудно допустить, что они соединятся с тем, что само разделилось. Не возражайте, что христианский мир пользовался некогда единством и, однако, евреи не пленились им. Ибо то было единство невольное, полусознательное, неиспытанное и неискушенное. И когда пришло испытанис и искушение, это единство и не устояло, к стыду христианского мира, к оправданию и торжеству еврейства. И будет оно право в своем торжестве пока мы не восстановим христианского единства свободно и сознательно. Прежде всего на нас, русских и поляках, лежит этот долг, ибо в нас христианский Восток и Запад стали лицом к лицу со всей неправдой своей вражды, со всею необходимостью своего примирения.

Объединение христианства будет великим разделением иудейства; но если разделение христианства было для него бедствием, то разделение Израиля будет для него великим благом. Лучшая часть еврейства пойдет в христианскую теократию, а худшая останется вне ее, и лишь в последние времена, получив возмездие по правде Божией, спасается по Его милосердию, ибо твердо слово апостола, что весь Израиль спасется.

И когда евреи войдут в христианскую теократию, они принесут ей то, в чем их сила. Некогда лучшие силы еврейства представлялись пророками; пророчество было первое проявление свободной и деятельной личности; потом пророки заменились учителями закона, пророчество перешло в раввинизм – новое проявление того же личного и деятельного начала; ныне, наконец, главные силы еврейства обращены преимущественно на деятельность экономическую – последнее крайнее проявление и материализация личного начала. Еврейская личность утверждала себя первоначально в сфере божественной, потом в сфере рационально-человеческой и, наконец, сосредоточивается в сфере материальной человеческой жизни. Здесь окончательное выражение еврейской силы и эта область останется за евреями и в христианской теократии. Но иной будет у нее характер, иная цель и иное отношение к предмету деятельности. В нынешнем безбожном и бесчеловечном строе нашей жизни и для евреев и для неевреев цель экономической деятельности есть только корысть: предметы материальной природы, хотя бы и живые, являются только орудием для удовлетворения слепых своекорыстных желаний. В теократии же цель экономической деятельности есть очеловечение материальной жизни и природы, устроение ее человеческим разумом, одушевление ее человеческим чувством. Таким образом, эта природа, земля и то, что на ней-животные и растения-входят уже в самую цель человеческого действия, а не употребляются как только его орудия: такое употребление есть злоупотребление. Когда своекорыстие не будет царить в общественных отношениях между людьми, оно перестанет господствовать и в отношениях человека к природе. И в теократии материальная природа будет служить человеку, и гораздо больше, чем теперь, но это служение будет основано на обоюдной любви. Природа с любовью подчинится человеку, и человек с любовью будет ухаживать за природой. И какой же народ более всех способен и призван к такому ухаживанию за материальной природой, как не евреи, которые изначала признавали за ней право на существование, и, не покоряясь ее слепой силе, видели в ее просветленной форме чистую и святую оболочку божественной сущности? И как некогда цвет еврейства послужил восприимчивой средой для воплощения Божества, так грядущий Израиль послужит деятельным посредником для очеловечения материальной жизни и природы, для создания новой земли, идеже правда живет.

Справедливость требует заметить, чго вообще в средние века высшие представители церкви, в особенности римские папы, сравнительно человеколюбиво относились к иудеям, а некоторые из пап даже прямо им покровительствовали, за что и подверглись тяжким обвинениям от своих современников.

В 1882 г. в лекции о всемирно-историческо.м значении иудейства, читанной в Петербургском университете и Высших женских курсах.

Оно напечатано в май-июньской книжке «Правосл. Обозр.» сего (1884) года.

Довольно поучительным подтверждением сказанного может служить книга известного Штрауса: «Der alte und der neue Glaube».

Известны прекрасные исключения – редкие люди, самоотверженно посвятившие свою жизнь народному благу. Их благородная деятельность не остается бесплодной, но общего положения она не изменит.

Прот. С. Булгаков

СИОН

(См. Ф. М. Достоевский. Дневник писателя 1877 г.).

Есть священные символы и мировые идеи, которые заставляют дрожать самые сокровенные струны сердца: такое значение имеет, например, христианский Царьград и крест на св. Софии, или освобождение из рук неверных Гроба Господня. Подобное же значение должно иметь для иудейского и христианского сердца (я трижды подчеркиваю это «и») вопрос о Палестине и устроении Израиля на земле, ему Богом данной и обетованной. В дни великих мировых свершений, когда обнажаются сокровенные корни истории, опять загорелась и эта идея, выступил на поверхность и этот вопрос, как очередной, близкий, подлежащий разрешению если не сегодняшнего, то завтрашнего дня. Постановка вопроса о предоставлении Палестины, в той или иной политической форме (и, конечно, за исключением величайших христианских святынь), в качестве национального жилища Израилю волнует душу совершенно исключительным волнением, ибо с духовными судьбами Израиля таинственно и непреложно связаны и судьбы христианского мира. Не земные расчеты на власть, богатство и влияние руководят теми представителями еврейского народа, которые справедливо видят в преодолении «голуса», диаспоры, рассеяния основу духовного возрождения своего народа и жаждут не только освобождения от «черты оседлости», или нового права на рассеяние, но и оседлости, права на самобытное существование. 06 этой верности евреев Сиону знал Достоевский, который писал (после приведенных стихов Кукольника): «все это, повторяю, я слышал как легенду, но я верю, что суть дела существует непременно, особенно в целой массе евреев, в виде инстинктивно-неудержимого влечения». И не меньшие, конечно», знал про это Вл. Соловьев, по изображению которого в последнюю эпоху истории Палестина является автономною областью, населенною и управляемою преимущественно евреями; им он приписывает и последнее восстание против всемирного императора-антихриста. Сионизм как национальное движение среди еврейства, необходимо приведшее к постановке вопроса о месте оседлости и, в конце концов, о Сионе, возникло в конце прошлого века – не только под влиянием антисемитизма и преследований, но и в не меньшей мере вследствие страха перед ассимиляцией и обмирщением иудейства, при котором, по характерному выражению одного еврейского же писателя, «современный еврей не знает больше, почему он еврей, почему он должен оставаться евреем», так что, «чтобы сохранить евреев для еврейства, имеются только два средства: внешнее угнетение или прекращение диаспоры» .

Предоставление евреям возможности образовать под покровительством могущественнейших государств Европы прочный национальный центр, восстановить здесь полную национальную жизнь со своим языком, хозяйством, правом, создать, по выражению компетентного исследователя положения евреев Руппина , «зерно национальной кристаллизации» (einen nationalen Kristallisation Kern schaffen), не должно рассматриваться как средство разрешения «еврейского вопроса» во внутренней жизни европейских государств, в частности, в России, и так не смотрят, прежде всего, сами сионисты, которые нисколько не тешатся мыслью увлечь за собой в Палестину значительное большинство своих соотечественников . Как место для колонизации, Палестина в ближайшем будущем не могла бы получить даже приблизительно того значения, какое имеет, например, Америка. Допустим, что еврейский вопрос как правовая и экономическая проблема, рассматриваемая с точки зрения «прав человека и гражданина», получит самое радикальное разрешение, в смысле полного уравнения прав, но этим он ни в малой степени не будет решен духовно, напротив, он тогда только поставится с новой остротой и в общем сознании, и в самосознании диаспоры, которой предстанет выбор между ассимиляцией и национальным вымиранием (что мне представляется совершенно невозможным) или же открытым утверждением своего национального лика; а в связи с последним необходимо, в конце концов, возникает и вопрос о национальном центре. Таким священным центром еврейства единственно и исключительно является Палестина – земля, отданная Израилю самим Богом.

В писаниях пророков, которые одинаково чтятся христианским и еврейским миром, по-видимому, имеются прямые указания на чаяния, ныне возникающие. В них Земля Иудова вторично обещается Израилю. «И будет, – читаем мы в пророчестве Исаии, – в тот день: Господь снова прострет руку Свою, чтобы возвратить Себе остаток народа Своего, какой останется у Ассура, и в Египте, и в Патросе, и у Хуса, и у Елама, и в Сеннааре, и в Емафе, и на островах моря. И поднимет знамя язычникам, и соберет изгнанников Израиля, и рассеянных Иудеев созовет от четырех концов земли». (Исайи, 11, 10-12). «После многих дней ты понадобишься; в последние годы ты придешь в землю, избавленную от меча, собранную из многих народов, на горы Израилевы, которые были в постоянном запустении, но теперь жители ее будут возвращены из народов, и все они будут жить безопасно». (Езек., 38, 8). И это наши общие пророчества, христианские и иудейские: неужели приближается их исполнение?

Была ведь диаспора и в эпоху Второго Храма Иерусалимского, но тогда в нем имела она средоточие свое и сердце свое. И существование подобного центра поможет и теперь Израилю совершить свою внутреннюю работу, победить трагическую раздвоенность и духовную борьбу, которая во все времена шла в душе Израиля. Величайшая трудность для сионизма состоит теперь в том, что он не в силах вернуть утрачиваемую веру отцов и принужден базироваться на национальном, или культурно-этнографическом принципе, на котором не может утвердиться никакая действительно великая народность, а уж тем более еврейская. Ибо воистину прав был Достоевский, когда писал: «Да и нельзя даже представить себе еврея без Бога». Он даже прибавляет: «Мало того, не верю я даже и в образованных евреев-безбожников» (чего я не мог бы за ним повторить). Возможность остаться наедине с собой, вне атмосферы диаспоры, на той священной земле, которая хранит в себе останки Авраама, Исаака и Иакова, и здесь прислушаться к голосу своего религиозного сознания – не явится ли для Израиля началом спасительнейшего религиозного самоиспытания и самоочищения, нового духовного рождения? Имеем о сем непреложное пророчество, о котором никогда не смеем забывать, трепетно склоняясь пред судом Божьего избрания: «Не хочу оставить вас, братия, в неведении тайны сей, что ожесточение произошло в Израиле отчасти, до времени, пока войдет полное число язычников. И так весь Израиль спасется, как написано: „приидет от Сиона Избавитель и отвратит несчастие от Иакова“ (Рим., 11, 25-6).

Близятся времена и сроки. На историческом небе загорелась новая идея, наряду с другими священными именами история произнесла и святое имя Сиона. Есть признаки, что «еврейский вопрос» в разных смыслах вступает в новое обострение, и трагическая его безысходность и диаспоре ощущается с новой силой. И в это время, когда загорается луч Будущего, появляется надежда на возможность новой постановки векового вопроса. О, пусть она не обманет!

Д-р Цольшан. Расовая проблема (с теоретическим обоснованием еврейского вопроса). Москва. 1914. Стр. 422, 441.

Artur Ruppin. Die Juden der Gegenwart. Eine sozialwissenschaftliche Studie. 2 Auflage. Koln und Leipzig. 1911. Стр. 287. Здесь см. превосходную характеристику положения современного еврейства.

"Если бы евреев выселить из Европы в Палестину, строился бы тот же процесс возвращения, который почти 2500 лет назад вернул часть евреев из вавилонского плена в Палестину. Как ныне Европа, так и тогда Вавилон был центром высокой культуры и – ассимиляции евреев. Лишь малая часть могла решиться променять благополучие Вавилона на палестинскую пустыню, как это произошло бы с европейскими евреями и теперь. И все же тогда из этой горсти евреев вырос еврейский народ со своей собственной культурой.

Прот. С. Булгаков

СУДЬБА ИЗРАИЛЯ КАК КРЕСТ БОГОМАТЕРИ

Воплощение Сына Божия – «Слово плоть бысть» (Ио. 1, 14) – соединило Его со всем человеческим родом без всякого ограничения и исключения. Однако оно совершилось в истории, в определенном месте и времени, чрез посредство «избранного», к тому приуготовленного в церкви ветхозаветной народа. Христос есть «сын Давидов, сын Авраамов», родословная которого проводится, по Матфею, от Авраама до «Иосифа, мужа Марии, от Которой родился Иисус, называемый Христос». (Мф. 1, 1, 16). Эта же генеалогия излагается у Луки в восходящем порядке: «Иисус… был, как думали, сын Иосифов… Адамов, Божий». (Лк. ІІІ, 23-28). И эта кровная связь с Израилем, запечатленная в генеалогии, раскрывается в Евангелиях как изначальная обращенность Христа именно к Израилю: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева». (Мф. ІУ, 24). Им он проповедовал Царство Божие, в их среде творил чудеса и учил их Сам и чрез учеников Своих. Он «пришел к своим, и свои Его не приняли». (Ио. 1, 11). Между Ним и Израилем назревает внутренний разрыв, который завершается открытой враждой с преданием Его на смерть, воплями: «распни, распни Его». Этот разрыв причиняет собою Господу глубокое страдание, как Он и Сам свидетельствует о том, вместе с призыванием праведного суда на него: «да придет на вас вся кровь праведная, пролитая на земле, от крови Авеля праведного до Захарии, сына Варахиина, которого вы убили между храмом и жертвенником. Истинно говорю вам, (что) все сие придет на род сей, Иерусалиме, Иерусалиме, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели. Се, оставляется дом ваш пуст». (Мф. ХХІІІ, 35-38; Лк. ХІІІ, 34-35). Посему в борение Гефсиманское включается и эта скорбь Христова о своем народе, но как бы в ответ на нее раздается то страшное, роковое слово исступления, всегда памятное: Пилат сказал: «неповинен я в крови Праведника Сего, смотрите вы. И, отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших». (Мф. ХХУІІ, 24, 25). И как бы в ответ на это слово, на крестном пути, когда «шло за ним великое множество народа и жен-щин, которые плакали и рыдали о Нем, Иисус, обратившись к ним, сказал: дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших, ибо приходят дни, в которые скажут: „блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие“. Тогда начнут говорить го-рам: „падите на нас“ и холмам: „покройте нас“. (Лк. ХХІІІ, 27-30). Это было скорбное прощание со Своим народом, который сам обрек себя на великие испытания на протяжении всего своего исторического пути до наступления того вожделенного часа, который тогда же проречен был Христом: „сказываю вам: вы не увидите Меня отныне, доколе не воскликните: „благословен Грядый во Имя Господне“. (Мф. ХХІІІ, 39; Лк. ХІІІ, 35). 06 этом же пророчествует ап. Павел, сам иудей из иудеев, израильтянин от семени Авраамова (Рим. ХІ, 25): «не хочу оставить вас, братья, в неведении о тайне сей… что ожесточение произошло в Израиле отчасти, (до времени) пока войдет полное число язычников. И так весь Израиль спасется… ибо дары и призвание Божие непреложны“. (25-6, 29).

Но Она, великая Молчальница, которая духовно разделяла со Христом и Гефсиманское Его томление, и истощание крестное, делила ли Она с Ним и эту скорбь Его о народе жестоковыйном и ярости христоубийственной даже до самоотречения: «кровь Его на нас н на чадах наших»? Можно ли об этом даже и спрашивать? Она не меньше, но даже более, чем Он, принадлежала этому христоносному и христоубийственному избранному народу Божию. Ибо если Она дала человеческое естество Сыну Своему, была «Материю, от которой родился Иисус», то это было все же «бессеменное зачатие» от Духа Святого, сама же Мария была дщерь Авраамова, обрученная мужу именем Иосифу, из дома Давидова (Лк. 1, 27). Она имела в Себе не только всю полноту тварной человечности, но во всей силе была дщерь Израилева, плоть его и кровь. Она была воспитана в его вере и благочестии, по верованию церкви, при храме с детского возраста, в назидании пророчеств – за чтением Исаии, согласно преданию, застал Ее Гавриил, Архангел Благовещения. Она жила общей жизнью со Своим народом, и даже не только ранее Своего Богоматеринства, но и после Него. Достаточно для свидетельства сего одной только черты, сохраненной в Евангелии (Лк. 11, 41-2): «каждый год родители Его ходили в Иерусалим на праздник Пасхи. И когда Он был двенадцати лет, пришли они также по обычаю в Иерусалим на праздник». Для Самого Господа естественно и предуказано было чувствовать Себя посланным к сынам Израиля, из его среды избрать Своих учеников и апостолов, но это же самое чувство не могла не разделять с Ним Матерь Его, как нечто как бы само собою разумеющееся. Она была призвана сорадоваться этой радо-стью с теми, о коих сказано: «блаженны очи ваши, что ви-дят, и уши ваши, что слышат». (Мф. ХІІ, 16; ЛК. Х, 23). И это лишь подтверждается рассказом (Мф. ХІІ, 46-50; Мр. ІІІ, 31-35; Лк. УІІІ, 19-21), где Христос, указывая на учеников Своих, сказал: «вот Матерь Моя и братья Мои». Это изречение может одинаково быть применено к тем и другим, но оно уже, во всяком случае, не содержит в себе противопоставления матери и братьев ученикам, напротив, оно их сближает как бы до отождествления. Но тем более ясно, какое страдание сердцу Марии должно было причинять начавшееся и все углублявшееся расхождение между Иисусом и иудеями, которое завершилось полным разрывом и христоубийственным их ожесточением. Она страдала не только за Сына Ее и вместе с Ним, но и за этот народ, единокровный и единоплеменный, богоизбранный и Христа отвергающийся. Какою тяжестью могли падать на сердце Ее гневные слова Господа (Мф. гл. ХХІІІ) с его осуждением и отвержением! Какою печалью для Нее прозвучало это: «се ныне оставляется дом ваш пуст». Апостол Павел так свидетельствовал об этой скорби своей: «великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему. Я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть израильтян». (Рим. ІХ, 2-3). И если он это так чувствовал, то что же можно сказать о Ней, Молчальнице, навычной слагать словеса Христовы в сердце Своем (Лк. 11, 51), теперь, когда стали столь печальны и страшны они? Ведь если все окружающие слышали их, то неужели только Ей одной оставались они неведомы, на том лишь основании, что об этом не сказано, утаено в Евангелии? Какой мукой не только за Сына, но и за народ ожесточенный, вопиющий «распни, распни Его», находящий в себе лишь слова поношения и злобы даже у креста, должно было раздираться сердце Ее! То был нарочитый крест Ее не только как Матери, но и как Дщери народа Ее, ради рождения которой он был избран и призван, «которому принадлежит усыновление и слава, и заветы, и законоположения, и богослужение и обетование, их и отцы, и от них Христос по плоти». (Рим. ІХ, 4-5). И над всем этим произносится суд Божьего отвержения. Это есть крест Богоматери, которая неотделима от Своего народа не только в благословении, но и в отвержении, любит его любовью Павловой, любовью дщери и матери, ему единородной.

Пречистая воскресла и вознесена на небо одесную Сына Своего, но в Успении Своем Она «не оставила мира». Она осеняет его молитвенным Своим омофором, состраждет с ним, есть утешение «всех скорбящих». Крестоношение Богоматери не прекратилось и в славе Ее. Это верование составляет великое христианское упование, но в него необходимо должна быть включена и сострадательная любовь Ее к Своему народу, вопреки продолжающейся его жестоковыйности в отношении ко Христу, в трагических судьбах его истории. И то и другое есть крестная скорбь Богоматери. Отдельные его черты по справедливости могут, конечно, и не вызвать сочувствия, ибо не пришло еще время для его христианского возрождения, но надо всегда помнить, что Израиль дал церкви патриархов, пророков, апостолов, то есть всех тех, кто явился ее основанием, был послан Христом поучать и крестить «все языки». И народ этот не только был, но и остается избранным, ибо «дары и избрание Божие непреложны», по слову ап. Павла (Рим. ХІ, 29). Это должны помнить и знать и теперешние его хулители, если только они сами не отрицают веры во Христа и почитания Пречистой Его Матери.

Здесь мы приближаемся к последней тайне, о которой говорит ап. Павел, – к обращению Израиля (26). В чем же эта тайна? Нам она не открыта. Однако остаются благочестивые домыслы, имеющие для себя и известную убедительность и даже и очевидность. Такая очевидность связана с нашим общим упованием о предстательстве Богоматери. Может ли совершиться дело «спасения всего Израиля», духовное его воскресение, помимо Той, ради которой и совершилось его избрание для того, чтобы послужить делу боговоплощения? «Не оставившая мира „Богородица“ оставляет ли молитвенной помощью и попечением то древо, от которого Она Сама возросла на земле, чтобы вознестись в небо? Есть ли Ее действенная к тому помощь? Достаточно только поставить такой вопрос, чтобы увидеть, что это есть именно так и иначе быть не может. Если Бог Авраама, Исаака и Иакова, всех ветхозаветных праотцев и пророков, Предтечи и апостолов внемлет молитве, произносимой ими в народе своем, то во главе сего молитвенного сонма предстоит Богу „в молитвах неусыпающая Богородица“, и этим предстательством совершается еще нам неведомая тайна „спасения всего Израиля в его обращении ко Христу“. Ибо так заключает апостол пророчественное свое обетование – „они теперь непослушны для помилования вас, чтобы и сами они были помилованы. Ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать. О, бездна богатства, премудрости и разума Божия! Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его“ (Рим. ХІ, 31-33).

Прот. С. Булгаков

РАСИЗМ И ХРИСТИАНСТВО

1. РАСИЗМ В ОТНОШЕНИИ К ХРИСТИАНСТВУ

Все великие и творческие нации в истории имели и имеют и свое особое самосознание, в этом выражается их «национализм». Современный «расизм» есть одна из его разновидностей, имеющая свои особые характерные черты, которые в своем контексте слагаются в целое мировоззрение, действенную идеологию. Его главным идеологом является в настоящее время А. Розенберг, книга которого «Миф XX века» имеет распространение уже в 900 000 экз. и выражает собой, очевидно, господствующее в настоящее время мировоззрение и самочувствие немцев. Помимо своего литературного блеска и остроты, она заслуживает внимания именно как симптом духовного состояния, определяющего волю германства к гегемонии в мире. Именно в этом качестве она заслуживает самого серьезного внимания.

Розенберговский расизм есть философия истории, но, прежде всего, это есть религиозное мироощущение, которое должно быть понято в отношении к христианству. К существующим христианским исповеданиям – католичеству и протестантству (восточное православие здесь вовсе игнорируется, словно исторически как бы не существующее) – Розенберг относится с резкой критикой, которая, впрочем, применима и вообще к христианству. Прежде всего, в связи с крайним антисемитизмом, свойственным всему современному германизму, здесь утверждается полный разрыв Ветхого и Нового Завета, иудео-христианское происхождение нашей веры. Раз навсегда «должен быть отменен Ветхий Завет как религиозная книга». Чрез это отпадает неудавшаяся «попытка последнего полуторатысячелетия сделать нас евреями». (603). Соответственная расправа производится не только над книгами Ветхого Завета, но и с апостолом Павлом, который объявляется «Verfalscher des Evangeliums». (605). Поэтому «наши павловские (paulinische) церкви суть по существу не христианские, но порождение иудейско-сирийских стремлений апостолов». (605). Вместе с ветхозаветными корнями христианства упраздняется, конечно, и вся новозаветная догматика, «магия» таинств, как и иерархия (благодаря которой «церковь стоит выше Христа» (161) в папизме). «Иисус» есть один из религиозных вождей наряду с предшественниками Его в других религиях, как, очевидно, и последующими. Его учение подвергается критике и исправлению, будучи проверяемо с точки зрения его соответствия германскому духу, как высшему критерию, именно – «любовь в смысле смирения, милосердия, покорности и аскезы». Всем этим учением любви наносится ощутительный удар душе северной Европы. (155). «Не жертвенный агнец иудейских пророчеств, не распятый есть теперь действительный идеал, который светит нам из Евангелий. А если он не может светить, то и Евангелия умерли». (604).

«Старая сирийско-иудейско-восточная церковность сама себя развенчивает» (215); начиная с догматики, она вся должна быть пересмотрена и переменена в смысле германского христианства. «Идеал любви к ближнему должен быть безусловно подчинен идее национальной чести», и «никакое деяние немецкой церкви не может быть одобрено, если оно в первой линии не ведет к обеспечению народности». (608). Отвергается вообще абсолютный масштаб ценностей жизни, в частности отдельных человеческих личностей. (21). Соответственно этой общей переоценке христианства иначе воспринимается в расизме и самая личность Иисуса. "Можно из Его изображений избирать различные черты. Его личность часто выступает мягкой и сострадательной, а потом снова резкой и суровой, всегда движимая внутренним огнем. В интересах властолюбивой римской церкви было выставлять подчиняющееся смирение как сущность Христа, чтобы получить себе возможно больше слуг, воспитываемых согласно этому «идеалу». Исправить это изображение есть дальнейшее неотложное требование немецкого движения к обновлению. Иисус является нам теперь как самосознающий господин (selbstbewu?ter Herr) в лучшем и высшем смысле слова. Его жизнь имеет значение для германцев, а не Его мучительное умирание… Могучий проповедник и гневающийся в храме, человек, который влек за собой и которому «все они» следовали, не жертвенный агнец еврейских пророчеств, не распятый есть для нас «das bildende Ideal, светящий нам из Евангелий». (604). «Любовь Иисуса Христа была любовью сознающего свое душевное благородство и свою сильную личность человека». Иисус жертвовал Собой «как господин, а не как раб». (622).

Неоднократно и по-разному повторяется утверждение, что «церковный Ягве (Иегова) теперь мертв, как и Вотан 1500 лет тому назад». (134). Происходит победная борьба нового мировоззрения со старым, и знаком нашей эпохи является «отвращение от безграничного абсолютного» (21), трансцендентных ценностей… «Таковой конечной целью является христианизация мира» и его спасение через новое пришествие Христа (подобной же целью является и мечта о «гуманизировании человечества»), (ibid.). Оба идеала погребены в кровавом хаосе и новом порождении переживаний мировой войны (т. е. еще предыдущей). Историческое христианство, в Европу введенное римской церковью, имеет многие корни. В частности, «великая личность Иисуса вскоре после Его смерти была нагружена и срастворена со всяческим изобилием переднеазиатских, еврейских и африканских переживаний» (74) и образ Иисуса слился с легендой о Chrestos. А это вдобавок еще соединилось с влиянием необузданного фанатизма Павла, проповедавшего международную всемирную революцию против Римской империи. Против такого Verbastardierung, Verorientalisierung und Verjudung христианство оказалось бессильно, даже духовное Евангелие Иоанна. Такова философия христианской истории Розенберга. Отсюда для него естественно заключить, что религия Иисуса должна быть исправлена и освобождена от проповеди смирения и любви к слабому. «Идея чести – национальной – является для нас началом и концом всего нашего мышления и действия. Она не терпит наряду с собой равноценного центра, какого бы то ни было рода» (514), в частности и христианской любви, которая истолковывается также лишь в смысле любви к чести. Такое учение приписывается и самому «Иисусу», чем оно освобождается от извращений и предстает в подлинном виде. «Все существо Иисуса было в противлении (Sich-Widersetzen), и за это Он должен был и умереть» (607), Его проповедь любви означает не исходящую из порабощения масс, эту «расслабляющую идею гуманитарной любви римской церкви». (621). «Мы должны сознательно поставить идею любви ниже идеи чести, последней ее подчинить, как любви к чести». (621). Она же приписывается и Христу. Поэтому является устарелым и символ креста, как распятия, и заменяется новым: das Hakenkreuz – свастика. Она знаменует уже не любовь Божию к творению, но «те, которые его созерцают, думают о народной чести, о жизненном пространстве, о национальной свободе и социальной справедливости и жизнеобновляющем плодородии». (688).

Христианством, исправленным и дополненным, освобожденным от груза всей христианской догматики, тайнодействия и иерархии, Розенберг готов наделить и «германскую» церковь нового типа, создание которой соответствует исканию северной расовой души (614-15) обрести «германскую религию будущего», «eine echte deutsche Kirche und eine einheitliche deutsche Volkskultur». (621). Это будет «новая религия народной чести», с «почитанием борющегося за честь народа солдата», это есть новое чувство жизни нового времени. Его пророком для Розенберга является Майстер Экхарт (наиболее пантеистический из всех немецких мистиков, однако здесь по-своему еще стилизованный) вместе с «закаленным в боях героем в стальном шлеме». Можно спросить себя, что же означает эта «честь», которая становится высшим критерием жизни, даже выше любви, ибо последняя допускается лишь в одной своей разновидности, как любовь к чести. Это трудно определимое понятие, которое почему-то соединяется с идеей свободы (очевидно, лишь для носителей этой чести), может быть понято как сознание своей единственности и превосходства, присущих «северной» расе. «Честь есть духовный центр северного германского запада». (152). «Честь и свобода суть в последнем счете не внешние свойства, но сверх-временные и сверхпространственные сущности» (218), некие духовные идеалы. Очевидно, здесь разумеется национальная гордость, расовое человекобожие, раса и кровь как высшая ценность. "Теперь пробуждается новая вера: миф крови, вера вместе с кровью вообще защищает и божественное существо человека. Вера, воплощенная в яснейшее знание, что северная кровь представляет собою то таинство (Mysterium), которое заменило и преодолело древние таинства (Sakramente)". (114). «Германская Европа одарила мир светоносным идеалом человечности, Menschenthums, учением о ценности характера как основы всех нравов, высшей песнью о ценностях; о высших ценностях северной сущности (des nordischen Wesens), идеей свободы совести и чести». (115). «Это знание есть основа нового мировоззрения… миф нового чувства жизни…» (115). «Старая вера церквей: какова вера, таков и человек; северно-европейское же сознание: каков человек, такова и вера». (145).

Человекобожие в расизме прежде всего отличается радикальным религиозным имманентизмом, соединяемым с отрицанием трансцендентных ценностей и оценок (для этого и оказывается пригодным, конечно, с особой еще стилизацией, Майстер Экхарт). Раса есть истинная реальность, помещающаяся между универсализмом и индивидуализмом, но их превосходящая собой. Оба они больны одной болезнью – интеллектуализмом. «Бог, которого мы чтим, не существовал бы, если бы не было нашей души и нашей крови» (701) – суждение, вполне достойное воинствующего человекобожия Фейербаха. Этому соответствует своеобразный расовый биологизм. «Каждая раса имеет свою душу» и осуществляет свой собственный идеал. (116). Поэтому «законом каждой подлинной культуры является: она есть сознательное выражение растительной витальности расы». (140). В связи с этим появляется новое и наиболее характерное для культурной философии расизма понятие мифа. "Ценности характера, линии духовной жизни, красочность символов совокупляются, взаимопоглощаются и дают в общем одного человека. Но только тогда лишь в цветущей полноте, когда они сами суть последствия, порожденные из одного центра, который лежит по ту сторону доступного эмпирическому восприятию. Эта неуловимая совокупность всех направлений я, народа, вообще общества, образует его миф". (459). "Он есть в этом смысле некая трансцендентальная реальность, биологический центр жизни и творчества, который ищет и находит для себя и обратное выражение. Он есть одновременно сущее и искомое, творимое и творящее, но этому биологическому субстрату чужда спиритуальность, напротив, реальность его бытия есть кровь. Он есть миф о крови, которая и образует существо расы. Миф о расе есть высшая реальность жизни: миф души, расы и я народа и личности, крови и чести, он один и только один, без компромиссов должен проникать всю жизнь, нести и определять". (699). «Миф есть новое пробуждение образующего клетки душевного центра», (ibid.). «Вера, миф только тогда подлинен, когда он охватит всего человека» (521), поэтому в центре ордена должна быть абсолютная прямолинейность" (ibid.), такова идея Fuhrerthums. Реальность расы есть кровь, которая соединяет ее многоедин-ство: «здоровые в отношении к крови народы не знают в качестве масштаба индивидуализма, так же, как и универсализма» (539), они принадлежат расе. Душа означает расу, видимую изнутри, и наоборот: раса есть внешняя сторона души". (2). Реальность расы есть ее миф, а этот последний отлагается в тип. «Тип не есть схема, но есть исторически обусловленная пластическая форма вечности /… / расово-душевного содержания, область жизни». (539). Переживание типа есть рождение познания мифа всей нашей истории: рождение северной расовой души и внутреннее признание высших ее ценностей, как руководящей звезды всего нашего существования". (531). Как мы уже помним, «Jesus ist kein Typenbilder, sondern ein Seelenbereicher gewesen». (515). Все проявления культуры расовой обусловлены как волевые ценности. Даже и «наука есть последствие крови» (120), так же, как и искусство. «Откровение» может быть только в пределах северного чувствования, как возвышение, увенчание становления, а не уничтожение естественного закона. «Последнего хочет лишь иудейское, а также и римское учение о Боге». (134). Вообще для этого расового монизма или имманентизма не существуют какие-либо иные критерии, кроме расы. Ему является присущим натурализм, чисто языческое отношение к миру. «Эта расовая душа живет и развивается в природе, которая будит одни качества и задерживает другие. Эти силы расы, души, природы суть вечные… предпосылки, бытие, жизнь, из которой получаются в качестве определенного образа бытия (Sosein) нравы, верование, искусство и проч. Таков последний, внутренний круговорот (Umkehr), вновь пробуждающийся миф нашей жизни». (251). «После 1918 г. древняя северная расовая душа пробудилась к новому, высшему сознанию. Она понимает, что равнопризнанное (gleichberechtigtes) сосуществование разных взаимно с необходимостью исключающих высших ценностей не может иметь места, как она великодушно мнила возможным его допустить на свою теперешнюю гибель… Она понимает, что расово и душевно сродное может соединяться, но чуждое безошибочно устраняется, а если нужно, то и уничтожается. Не потому, чтобы это было „ложно“ или „плохо“ само по себе, но потому что чуждо (artfremd), разрушает внутреннее строение нашего существа. Мы чувствуем теперь обязанность отдать себе отчет о нас самих с последней ясностью или познать высшую ценность и руководящие идеи германского запада, или же себя духовно и телесно извергнуть. Никогда». (119). Это маниакальное самосознание, родившееся из чувства национального унижения, на наших глазах превращается в не менее маниакальное стремление к мировой гегемонии. Во всяком случае, вместо Распятого и Его искупительной Крови, провозглашен также культ крови, но уже расовой, и знамением его является нехристианская свастика. «Органическое мировоззрение» с его имма-нентизмом неожиданно противопоставляется болезни нашего времени – «Relativitat von Allem», индивидуализм познается столь же относительным, как и безграничный универсализм. Новое мировоззрение, соответствующее «северному» бытию, по существу этого волевого устремления, не представляет «логической системы, но поток» (ein Fluten) души. «Ныне это поистине органическое мировоззрение среди рушащейся атомистической эпохи более, чем раньше, стремится осуществить свое право, право господствования (Herrenrecht): из центра чести, как высшей ценности северо-западного мира, ему надлежит с возрастающей быстротой пережить свое средоточие и неустрашимо заново преобразовать жизнь». (695). К кому же и к чему относится это призвание. Часто на этот вопрос дается прямой ответ: немецкому народу и его судьбам. «Миф крови и миф души, расы и я, народа и личности, один, он один бескомпромиссно должен проникать и определять всю жизнь». (699). Велик Аллах и Магомет пророк его. Призвание это в перспективе мировой истории, – публицистическая прогулка, которая совершается в первой части «Мифа XX века», относится ко всему «арийству» в широком смысле, которое, однако, сужается до понятия одного избранного народа, составляющего соль земли. Хотя алгебраическая формула расизма оставляет место (даже как будто постулирует) возможности и других «мифов крови», кроме германского, но, конечно, практический расизм означает собою воинствующий германизм, «Deutschland uber alles» – истина, которая не нуждается в подтверждении в наши дни. Духовная ясность требует определенной религиозной квалификации этого нового воинствующего национального челове-кобожия, которое само себя так исповедует: «Бог, которого мы почитаем, не существовал бы, если бы не существовала наша душа и наша кровь, так звучит для наших дней исповедание Майстера Экхарта. Поэтому является делом нашей религии, нашего права, нашего государства все, что защищает, укрепляет, проницает честь и свободу этой души» (761), – таковы заключительные слова исповедания расизма. Задача для миллионов людей нашего времени есть «einen Mythus zu erleben und einen Typus zu schaffen und aus diesem Typus heraus Staat und Leben zu bauen». (481). Рассуждения по женскому вопросу (в которых найдется немало и здравого, как, впрочем, и во многих других частных вопросах) приводятся к следующему заключению: «мужчина ищет творить бытие» через создание идей и произведений, женщина же есть вечная носительница бессознательного. В руках и в характере женщины лежит сохранение нашей расы" (510), «в проповеди о сохранении в чистоте нашей расы лежит священнейшая и величайшая задача женщины». (511). Подобная цель устанавливается и для «германской» (т. е. расистской) церкви: «стремление северной расовой души дать ей под знаком народного мифа свою форму, как немецкой крови, есть величайшая задача нашего века» (614-615), «миф крови» явится магнитом для всех личностей и религиозных обществ, невзирая на все их различия. (ib.)

Таким образом, нация есть высший критерий и ценность: «ist das Erste und das Letztedem sich alles andere zu unterwerfen hat». (526). Таков духовный идол расизма, которому, как богу, приносятся жертвы и совершается поклонение. Идол этот древнего, языческого происхождения, о котором можно найти немало и в Ветхом Завете, особенно в ветхозаветном апокалипсисе – книге пророка Даниила (а также, конечно, и в новозаветном, в образе Зверя, выходящего из бездны и всех покоряющего: «кто подобен зверю сему»). Излишне даже доказывать, что этот бог крови и эта религия являются не– христианскими. Да этого не отрицает и сам автор, который неоднократно выражает убеждение, что христианство устарело и умерло. Он не щадит слов, чтобы выразить такое же отношение не только к «римской» религии, т. е. католичеству, но и к протестантизму. Его поправки и дополнения к образу «Иисуса» также, конечно, не мирятся с сокровищем нашей веры и упования и не заслуживают опровержения. При резко выраженном языческом характере новой религии, которая, впрочем, давно и широко известна языческому миру (хотя бы миродержавному Риму, да, в сущности, и большинству языческих народов с их национальными богами), в расизме отсутствует та до– и вне-христианская наивность неведения, которая их в известной мере и оправдывает на путях их природного богоиска-ния. После-христианское воинствующее язычество неизбежно является и антихристианским, т. е. в этом отталкивании от христианства получает особую религиозную квалификацию актуального антихристианства. Мир не может забыть его или просто отречься, сделав как бы несуществующим. Таково и европейское неоязычество гуманизма, как и марксизм с экономическим материализмом (после большевистского погрома на веру не приходится это доказывать). У Розенберга и то, и другое излагается в одной линии в качестве порождений христианства, именно явлений его упадка и перерождения. На самом же деле он и сам, не менее, а даже более, относится к этой линии, поскольку он не просто а-религи-озен, но ищет создать суррогат религии, в прямом и сознательном отвержении всего христианского духа и учения. Разумеется, при отсутствии особой умственной одаренности, которая свойственна его предшественникам на путях человекобожия, как то: Фейербаху и К. Марксу, Ницше и dei minores, Розенберг не является значительным как мыслитель, но в пользу его говорит исторический контекст, та стихия, которую он несет в себе, именно немецкой национальной гордости и мощи. Таковая осознана как в состоянии униженности, так и в победном нашествии на всю Европу. Однако, идеологически в доктрине расизма мы имеем, при отсутствии настоящего антихристианского героя, «антихриста», приходящего «во имя свое» (Ио. V, 43), антихристианство более законченное и действенное, нежели даже экзотика Ницше и варварское гонение большевиков (поскольку за ним стоит духовное прельщение великого народа). Во всяком случае, здесь наличествуют все основные элементы антихристианства: безбожие, вытекающее из натурализма, мифа расы и крови с полной посюсторонностью религиозного сознания, демонизм национальной гордости («чести»), отвержение христианской любви с подменой ее, и – первое и последнее – отрицание Библии, как Ветхого (особенно), так и Нового Завета и всего церковного христианства – не только в его исторических повреждениях, но и в его мистической, тайнодейственной силе, с отвержением образа Спасителя нашего и Его учения. Да расизм и не прибегает к какому бы то ни было гриму под христианство и даже вообще под веру в личного, сверхмирного Бога, на место Его он ставит биологически-психический факт расы и крови. Этим Розенберг договаривает последнее слово человекобожия и натурализма в марксизме и гуманизме: не отвлеченное человечество, как сумма атомов, и не класс, как сумма социально-экономически объединенных индивидов, но кровно-биологический комплекс расы является новым богом религии расизма. Роскошь воинствующего безбожия позволяет себе только сам его идеолог. Практические его деятели в речах и выступлениях (например, у Гитлера) прибегают даже к выражениям, которые звучат религиозным признанием Бога, Творца и Промыслителя. Однако, если в них внимательно вслушиваться, становится ясно, что они сознательно избегают какой-либо христианской определенности. Разумеется, этот характер нельзя распространять на весь народ, имеющий в своей среде значительное количество верующих христиан, католиков и протестантов, но «душа народа» в этот исторический час не с ними, она носит знамение не христианского распятия, но не-христианской свастики. Таков исторический факт, вес и значение которого, конечно, можно по-разному расценивать. Поэтому расизм в религиозном своем самоопределении представляет собой острейшую форму антихристианства, злее которой вообще не бывало в истории христианского мира (ветхозаветная эпоха знает только прообразы ее и предварения, см., главным образом, в книге пророка Даниила). Она злее прямого воинствующего безбожия французских энциклопедистов, ненависти к святыне марксистов и варварства большевизма, потому что все они противопоставляют христианской вере неверие, пустоту отрицания и насилие гонения, не имея собственного положительного содержания. Между тем, «настоящий сын погибельный», по апостолу Павлу, приходит «во имя свое», он себя противопоставляет Христу и церкви Его. Это есть не столько гонение – и даже менее всего прямое гонение, сколько соперничающее антихристианство, «лжецерковь» (получающая кличку «немецкой национальной церкви»). Религия расизма победно заняла место христианского универсализма.

Для понимания религиозной природы расизма в высшей степени существенно считаться с одной его чертой, которая отражает не только характер его происхождения, но и обличает его внутреннюю тайну: это его антисемитизм. Должно сказать, что он не только включает в себя антисемитизм, как сознательное или бессознательное соперничество с избранным народом в желании его собою заменить, но сам он есть этот антисемитизм по своему религиозному коэффициенту, из него рождается и слагается, в него непрестанно, никогда о том не забывая, как в духовное зеркало, смотрится, ему рабствует, о нем забыть не может. Антисемитизм в современной Германии, духовно порабощающий себе и отравляющий этим весь европейский мир, имеет разные черты: бытовые и социальные, расовые и националистические. Инстинкт и воля здесь соединяются, и надо правду сказать, что этот инстинктивный антисемитизм таится в душе каждого «арийца», какова бы ни была чистота его собственной крови, так что это присутствие его требует особой самогигиены. Искушения антисемитизма, проистекающие из некоего как бы нового узрения всего значения, силы, характера международного еврейства, становятся неодолимы для соперничающего с ним в мировом значении германства, и это ведет к антисемитизму практическому, которого историческими свидетелями мы имеем несчастие теперь быть и постольку нести за него христианскую и историческую ответственность. Это чувство соперничества, соединяющееся с чувством национальной тревоги и унижения, стихийно пробуждается и растет у начальных основоположников расизма, находя для себя обильное питание и в исторической действительности. Германский антисемитизм в этой стадии имеет черты бытового явления, которое в разных образах наблюдается во всей истории христианских народов, он слагается из потребности самозащиты и национальной тревоги и гнева. Таков он в книге Гитлера «Mein Kampf», в которой ему дается еще непривычное по своей резкости, но в известной степени даже обывательски простодушное выражение (во всяком случае, эти страницы принадлежат к характернейшим и, может быть, важнейшим страницам в этом историческом документе). В книге Гитлера десятки интереснейших страниц посвящены как фактическому обоснованию, так и истории философии антисемитизма, причем здесь нисколько не скрывается указанное выше чувство расового соперничества германства с иудаизмом. «Германская нация не может снова возвыситься, если не будет энергично поставлена проблема расы и, следовательно, еврейский вопрос», а в то же время она нуждается в «силе, рождающейся из самовнушения, которое дается уверенностью в себе». Последнее же дается системой воспитания и культуры. Она «должна дать убеждение, что они абсолютно выше всех народов» духовно и телесно. (373).

Исходным догматом историософии Гитлера является мысль о единственности значения арийцев в истории человечества, от которых мы имеем «человеческую цивилизацию, произведения искусства, науки и техники», все это «почти исключительно есть плод творческой деятельности арийцев». (200). Здесь молчаливо отрицается всякое участие и значение в истории человечества Ветхого Завета (что уже открыто и воинствующе утверждается в антисемитизме позднейшем). Этому характеру арийства противопоставляется «еврей, представляющий собою наиболее поразительный контраст арийству» (270), что и прослеживается, можно сказать, по всей линии.

Автор Mein Kampf останавливается перед фактом сохраняемости еврейского народа в истории, который он связывает с его особым инстинктом самосохранения, причем интеллектуальные способности его все усиливались в течение тысячелетий (270), хотя он и не имел собственной цивилизации. Но ему не свойствен идеализм и воля к жертвенности. Он руководится чистым эгоизмом. Поэтому иудейское государство не имеет природных границ, как не имеет и собственной цивилизации. Он усвояет чужие цивилизации, как копиист, их деформируя при этом при содействии еврейской прессы. Весь прогресс человечества совершается не через него, но вопреки ему. Живя в чужих государствах, он составлял в них свое собственное, под маской «религиозного общества», как паразит других народов. Евреям свойственен их расовый, но отнюдь не религиозный характер, последний чужд им как лишенным идеализма. (275). Эти черты иудейства Гитлер прослеживает и старается подтвердить на его истории (277-295), кончая большевистской тиранией. Все эти антисемитские соображения имеют целью отрицательно привести к созданию гранитной базы, к образованию «Германского государства немецкой нации». (296). Эти общие соображения практического политика получают у Розенберга более антирелигиозный и зловещий характер. Здесь антисемитизм доводится до конца, именно до полного отрицания Ветхого Завета и его религиозной ценности, к чему, в свою очередь, присоединяется и ряд экскурсов (по-своему даже убедительных) относительно морального вырождения, конечно, частичного, иудаизма в Талмуде. Центральным здесь является своеобразное истолкование самой «расы» избранного народа, а в связи с этим его судеб в истории. Розенберг применяет к еврейству выражение Gegenrasse (462), как противоположность германской расе. Этой паразитической переоценке творческой жизни соответствует, что паразит также имеет свой «миф», миф избранничества. Это звучит насмешкой, что Бог именно эту нацию избрал в качестве Своей любимой. Но так как образ Божий сотворен человеком, то становится понятным, что этот «Бог» среди всех других избрал именно этот народ. (452). Для евреев даже благоприятно, что отсутствие у них изобразительных способностей воспрепятствовало им изобразить телесно этого «Бога». (462). «Еврейский паразитизм, как сложная величина, выводится здесь также из иудейского мифа об обещанном Богом Ягве праведном мировом господстве». (463 и т. д., и т. д.). Здесь антисемитизм принимает уже характер религиозного кощунства против Ветхого Завета, а постольку и Нового.

2. УЧЕНИЕ О НАРОДНОСТИ И РАСИЗМ В СВЕТЕ СОФИОЛОГИИ

В современном расизме нация, как некая душевно-мистическая реальность, своим «мифом» определяет свой тип, – извне и изнутри, – и она есть высшая единственная ценность и критерий истины и добра. Это учение утверждается в общем контексте натурализма, каковым, несомненно, является философия расизма. Последний с одинаковой энергией протестует против универсализма не только христианского, но и гуманистического, как против индивидуализма: между отдельной личностью и человечеством, как их совокупностью, стоит раса, она есть реальность, как определяющая душевно-телесная организация. В этом ее определении выключается начало духовности, для которой и вообще не находится места в расистской антропологии. Место духа здесь занимает кровь, во всей многосмысленности понятия: «миф крови». Эта черта заставляет отнести расизм к типу языческого натурализма, предоставляющего действовать инстинктам, и его фоном является своеобразный демонизм, который питается чувством гордости, или «чести», и в свою очередь питает их. В этом смысле расизм есть психологизм, как порождение исторических настроений в известной их фактической напряженности. Если еще недавно он питался чувством национального унижения после поражения, то теперь он, конечно, вдохновляется военными успехами, их упоением, однако не имея для себя иного, более глубокого содержания. Волна эта, сейчас поднявшаяся до небывалой высоты, способна и снова опуститься при других, изменившихся условиях и даже на это заранее обречена. Расизм есть пафос завоевания мира, философия насильничества и солдатчины. Это кощунственно пародируется иногда через применение символа Михаила Архангела и увенчивается нехристианской свастикой. При этом вскрывается некое противоречие и непоследовательность, присущие расизму: хотя принципиально существование расы допускается не только в единственном, но и во множественном числе, однако фактически существует лишь одна раса, достойная бытия, именно германская. Душевно-телесный характер расы является не столько человеческим, сколько животно-биологическим, хотя и человекообразным. Определение расы в доктрине расизма поэтому удивительно соответствует тем образам, в которых сменяющиеся расы и царства изображаются в ветхозаветном апокалипсисе прор. Даниила и новозаветном св. Иоанна.

Субстратом расы, как многоединства, для расизма является кровь. Основное учение именно Ветхого Завета о том, что в крови душа животных (почему и возбраняется ее вкушение), в известном смысле созвучно идее расизма. Раса мыслится не просто как коллектив, но как некая биологическая сущность, имманентная роду. «Человечество, вселенская церковь и отрешенное от святой крови, самогосподствующее я для нас более не суть собственно ценности, но порождения абстракции». (Роз. 22). «Новая, обильная взаимными связями, красочная картина истории земли и человечества ныне должна быть раскрыта, если только мы благоговейно признали, что взаимоотношение между кровью и окружающим миром, между кровью и кровью представляет для нас последнее доступное нам явление, за которым нам уже далее не дано искать и исследовать». (23). Если кровь есть в этом смысле абсолют, как последняя основа расы, за которою уже нечего искать, то «душа означает расу, видимую изнутри, а раса внешнюю сторону души». (2). «Жизнь расы, народа не есть логически развивающаяся философия, и не развивающийся закономерно факт, но образование мистического синтеза». (117). «Каждая раса имеет свою душу, каждая душа свою расу, с ее собственной внутренней и внешней архитектоникой». (116). Этим определяется и национальная культура: «она есть сознательное выявление вегетативно-витального (начала) в расе». (140). Постольку и «самая сильная личность уже не ищет ныне личности, но типа… Изживание же типа есть рождение познания мифа всей нашей истории: рождение северной расы и внутреннее опознание ее высших ценностей, как руководящей звезды всего нашего бытия». (531). Логика расизма постулирует расовый «плюрализм», но его биология и психология, вместе с практической политикой, зовет и ведет его к гегемонии одной лишь, именно «североевропейской», т. е. немецкой расы, пангерманизму, становящемуся поэтому уже мировою опасностью. Однако, мы рассматриваем здесь вопрос не в плоскости практической политики, но идеологии. В расизме, как доктрине определенно не-христианской и даже антихристианской, естественно отсутствует целый ряд черт и проблем, которые связаны именно с христианской религией, и, наоборот, наличествуют черты, с нею несовместимые. Попытаемся сначала выяснить христианское учение о нации и затем с ним сопоставить доктрину расизма. Знает ли христианство начало расы, нации или крови, и если да, та в каких пределах. Ветхий Завет считается с фактом существования наций как самоутверждающихся многоединств. В этом отношении он не отличается от общечеловеческого самосознания, даже и языческого: человечество дает место внутри себя разным и многим языкам или нациям, таков непосредственный самоочевидный факт, который раскрывается в национальной жизни: в религии, поскольку народы имеют своих богов и свою веру, в культурном творчестве, в социальной и политической жизни. Подлинно существует некий мистический субстрат национального многоединства, не только как внешний факт наследственности, преемственности и связи, но и как внутренняя его первооснова и сила. Нации различаются количественно и качественно, по силе и своим судьбам. При этом они отнюдь не представляют собой замкнутого единства, напротив, между ними все время происходит эндосмос и экзосмос, смешение кровей и культур. Самосознание изначального единства человеческого рода, предшествующее, так сказать, «вавилонскому смешению языков», выражается скорее недостаточно, хотя и все время ищет себя. Но в самом язычестве и нет надлежащего духовного основания для идеи единого всечеловечества, поверх многонародности, в себя его включающего и обобщающего. Его постулат и искание появляется в более позднем самосознании язычества, в его философии, каковою в данном случае является стоицизм с его разновидностями в истории античного гуманизма.

Особое место занимает здесь ветхозаветное откровение, данное избранному народу Божию. Он был взят под особое промыслительное блюдение Божие, поскольку он являлся единственным носителем чистоты веры и откровений истины. К тому же он был призван и в жизни своей, чтобы в себе самом осуществить человеческий путь боговоплощения, генеалогию Христа, род Пресвятой Богородицы. Отсюда проистекает совершенно особый, исключительный «национализм» Израиля: он не есть один из многих народов, но единственный – народ Божий, народ Авраама, Исаака, Иакова, Давида, хотя, разумеется, для воинствующего антихристианского антисемитизма ныне ничего этого не существует. Однако, и другие народы отнюдь не являются оттого как бы несуществующими. Напротив, и они ждут их спасения, которое Бог «уготовал пред лицом всех народов», и своего времени для принятия «Света и откровения языков и славы людей Твоих Израиля». (Лк. XI, 31-32). Своим избранничеством народ Божий не исключается, но включается во все человечество, как самая его сердцевина и средоточие. Однако, эта единственность Израиля среди всех народов мимоидет вместе с исполнением этого призвания, с пришествием Мессии. Хотя особое избранничество Израиля проявляется в самом Богоявлении, на протяжении всей евангельской истории, однако проповедь Евангелия, сначала направленная к овцам дома Израилева, постепенно обращается в сторону языков, хотя и через посредство апостолов и вообще избранных от Израиля служителей спасения. Христос Сам посылает апостолов: «шедше научите все языки, крестя их», и во Христе уже теряет значение различие «эллина и иудея, варвара и скифа», все становится единым во Христе. Ветхозаветный религиозный национализм единственного избранничества истаевает в лучах солнца Христова: хотя и остается место для много– и разноплеменности, но вся она, по крайней мере потенциально, является равноценной перед лицом Христова вочеловечения. И во всяком случае, вопрос о народах и народности хотя не упраздняется, но получает новое значение и в него должно быть вложено совсем новое содержание. Как можно христиански принять и осмыслить нацию, не только как факт, но и ценность? Допустим ли и в какой мере национализм в христианстве? Что есть народность?

По слову Lagarde'a, «нации суть мысли Божий». Это, конечно, самоочевидно, однако выражено слишком отвлеченно и интеллектуалистично: мысли Божий суть и дела Божий; предвечным идеям, раскрывающимся в истории, присуще и бытие, и притом каждый особый образ этого бытия во всей его конкретности, в различении не только его что, но и как. Этому многообразию человечества отведено много внимания в Библии и в истории ветхозаветной.

Эта множественность есть не только количественная, но и органическая, она включает в себя полноту, универсальную вселенскость, которая выражена в библейском новозаветном понятии «все народы», причем это относится как к исходному началу христианской истории: «шедше научите все народы, крестя их» (Мф. XXVIII, 19), ср.: (Мр. XIII, 10; Лк. XXIV, 47), так и к ее концу: на судище Христове предстанут «все народы» (Мф. XXV, 32), а также и к их историческим путям в прошедших родах: «попустил всем народам ходить своими путями». (Д. Ап. XIV, 16). Всем им возвещена тайна «по повелению вечного Бога… для покорения их вере». (Рим. XIV, 25). И «все народы придут и поклонятся перед Тобою, ибо открылись суды Твои». (Откр. XV, 4). Библейской антропологии, как ветхо– так и новозаветной неустранимо свойственна эта идея многообразия человечества, не только как факт, но и как принцип. Не скудость, но богатство, не схематическое однообразие, но многокрасочность свойственны всему творению Божию, также и человечеству. Однако, это не только не представляет противоположности единству человеческого рода, но его раскрытие и подтверждение: не множественность кровей и их «мифа», как это следует согласно доктрине расизма, раздробляющей человечество на многие части и тем упраздняющей самую его идею, но именно обратное: единство человеческого рода, как единство человеческой крови. Это прямо выражено в одном из самых торжественных апостольских свидетельств, – в речи ап. Павла в афинском Ареопаге, этом духовном центре язычества: «от одной крови Бог произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитанию» (Д. Ап. XVII, 26), и в этом смысле особо еще подтверждается: «мы Им живем и движемся и существуем, как и некоторые из стихотворцев ваших говорили: „мы Его род“. Итак, мы, будучи родом Божиим, не должны думать…» и т. д. (28). И это многоединство человечества косвенно и отрицательно подтверждается как, с одной стороны, смешением языков при вавилонском столпотворении (Быт. XI), так и обратным его преодолением в Пятидесятнице. (Д. Ап. II, 7-9). Этому единству всечеловеческой крови первого Адама соответствует и единство искупительной крови, излиянной Адамом Новым, Господом Иисусом Христом. Итак, душа в человеке, седалище которой в крови, согласно общему принципу библейской биологии: «в крови душа животных» – едина для всего человеческого рода, но многообразно окачествована в человеческих племенах или народностях, причем, конечно, в единственности и некоторой биологической абсолютности существует в народе избранном, предках Спасителя и сродниках Его по крови, в роде Богоматери. Это есть кровь и душа всего целокупного человечества в его много-единстве.

Началу крови (а, следовательно, и «мифу» ее) должно быть отведено соответственное место в учении о человеке и, прежде всего, должна быть отметена ложная и еретическая идея о том, что кровь есть единственное и всеопределяющее начало в человечестве, которое тем самым в свете такого понимания именно и есть кровь, точнее, некий ассортимент разных кровей, между собой различающихся, но не отожествляющихся (невзирая на различие смешанных кровей и рас). Можно ли удовлетвориться такою антропологией, которая является биологией ветхозаветной («в крови душа животных»), с проистекающей отсюда всей аксиомой расизма. Конечно, нет, ибо она одинаково не соответствует ни библейской антропологии, ни софиологии. Расизм с одинаковым негодованием отметает как идею духовного персонализма, с признанием самобытного духовного центра в каждом человеке («дыхание жизни», вдунутое в лицо человека, созданного из праха земного, самим Богом: Быт. II, 7), так и единого универсального всечеловечества. В том и другом им усматривается иудаизм, в борьбе и противлении которому и состоит духовное существо расизма. Последовательный в защите своего этнографического «плюрализма», расизм должен прийти вообще к отрицанию единого человечества, или же фактически видеть лишь в одной из национальностей, именно в «северном германстве», исчерпывающее его выражение. В богословии вообще борются между собою два антропологических воззрения: дихотомическое, признающее в составе человека лишь два начала, душу и тело, и трихотомическое, считающее три начала: дух, душу и тело. Расизм же представляет собой еще третью разновидность: в антропологии он знает лишь единое человеческое начало крови, как душевно-животное, «das Vegetativvitale einer Rasse» (140), чем, по его мнению, преодолевается в пользу динамики «статика» иудаизма. Но, конечно, христианскому учению соответствует лишь признание самостоятельного духовного начала, которое живет и действует в человеческом теле, одушевляемом душою. Начало крови имеет связующее, посредствующее значение среды, в которой раскрывается воплощенный человеческий дух. Этот же антропологический принцип приложим и к христологии, где дух человеческий замещается ипостасью Сына, которая, вместе с божеским естеством, ипостазирует и человеческое, состоящее из тела и разумной души в их соединении. Крови, собственно, и соответствует это соединение души и тела как таковое. Расизм своим животно-витальным началом крови упраздняет духовность человека, его превращая в особый вид животного мира во славу «плюрализма».

Однако, наряду с отрицанием этого грубого посягательства на то, что составляет подлинно человеческое в человеке, т. е. на его дух, надо установить и положительное значение расы, как факта и ценности. Этим вопрос переносится в область софиологии. В чем состоит и как устанавливается единство человеческого рода? Есть ли оно лишь биологическое, кровное, телесное, и в таком случае неизбежно разлагающееся на множественность рас? Или же оно есть духовное, подлинный моноплюрализм, духовное единство перво-Адама? Очевидно, последнее. Однако, как же совместить это единство с множественностью ипостасных человеческих центров. Очевидно, оно может быть понято лишь в свете многоединства в Новом Адаме, во Христе. Христос есть абсолютная ипостась, как «един сый Св. Троицы», однако эта ипостась существует как таковая лишь во Св. Троице, в Божественном триединстве, неслиянно, непоглощаемо, но и нераздельно. Этот образ Божий, отблеск триединства, получает и тварный Адам, множественное человеческое я – м ы, в котором каждая личная ипостась светит и гаснет в онтологическом многоединстве любви. Все человеческие личности сосуществуют в ипостаси Адама, Ветхого и Нового, как многоединство. Однако, это не есть только переливы света многоединого я в его я и н о с т и, но и личная окачествованность каждого отдельного я, его как с особой его окраской или голосом, ему свойственным. Все они соединяются и совмещаются в первоначальном Адаме, как отце и источнике человеческого рода, и в Новом Адаме, во Христе, как «совершенном человеке» в его полноте. Этим утверждается множественно-личный характер человека, всякая человеческая личность есть нерушимая точка и центр человечности. Не раса, не нация, вообще не какой-либо биологический коллектив есть перво-реальность или слагаемое в человечестве, но именно личность. Эта истина, ненавистная расизму, утверждается как в Ветхом, так и в Новом Завете как первооснова человеческого бытия. Человечество состоит не из рас, но из личностей, которые коренятся, как индивиды, в единой все-личности, в «Новом Адаме», во Христе. Если универсальное человечество может почитаться не только множеством, но и много-единством, вселичностью, то лишь во Христе: как Богочеловек, Он соединяет в Себе не только полноту человеческого естества, но и его все-личную окачест-вованность. В «совершенном» человечестве Христовом каждая человеческая личность находит саму себя. Однако, она обретает себя в Адаме лишь индивидуально, т. е. ограниченно и ущербленно (omnis definitio est negatio). Эта ограниченность, а позднее и ущербленность, проистекает не только из неполноты самоопределения человеческой личности, но и более всего от силы первородного греха, ослабляющего, ограничивающего и искажающего личность. Однако, это личное начало в человеке восстанавливается в полноте в человечестве Богочеловека. В Нем себя обретут и проявятся при воскресении во плоти все человеческие личности, как лично окачествован-ные центры вселенской любви. И в этой вселичной универсальности растворяются все промежуточные определения, национальные или иные. Личность сверхнациональна, она есть начало вселенское, как подлежащее для всех сказуемых, каковыми являются дальнейшие ее окачествования. Личность духовна, она исходит от Бога, Который есть дух, и она Его имеет образ.

Поскольку личности присуща сказуемость, она есть субъект жизни в ее проявлениях. Она живет, – не только в себе духовно, и в Боге боговдохновенно, но также и душевно и телесно, потому что в этом соединении духовности и душевно-телесности, в вопло-щенности духа, и состоит человечность. Но эта-то поплощенность духа, усвояя определенное личное качество, дает жизни характер многообразия. В нем находят для себя место и семья, и род, и нация, каждое по-своему и в своем особом качестве.

Душа и тело, душевно-телесность, в которой расизм только и видит последнюю субстанцию человечности, есть то тварное начало в человеке, в котором раскрывается сила образа Божия и осуществляется его подобие. Тварности свойственна относительность с возникновением из ничего творческим актом Божиим. Но это происхождение из ничего или в ничто не означает ничтожества того, происходит. Наоборот, творению, как образу Божию, принадлежит божественная нерушимость бытия, ибо оно божественно в своем первоисточнике. Оно есть образ Первообраза, который в Боге Самом есть София Божественная, в творении же София тварная. Первая в Боге предвечна, вторая же возникает в творении и становится собой, осуществляя свободным самотворчеством твари свой собственный образ, как тему своего бытия. Этой теме в человечестве присущи полнота и многообразие: вселенскость, или всеединство, всекачество-ванность, «кафоличность». Как единство всяческого бытия, она есть душа мира, единящая жизнь в ее потоке. Душа мира не есть духовное начало, хотя и открыта духу для единения с ним в послушности ему и проницаемости его самооткровениям. Она не есть только телесность, поскольку последняя неразрывно соединена с душой, как началом, открытым и для духа. Душа мира не есть личность, а только живое бытие, которое способно принадлежать личности, ею изживаться. Но отличаясь от личного начала, она находится с ним в неразрывном соединении. Она, принимая определение от личного духа, сама дает ему окачествованную конкретность, присущую становлению, самооткровению жизни. Здесь находит место вся многоступенность и многообразие бытия сверху донизу. На этой лестнице бытия получает силу и всяческий национализм. Таковой находит для себя и софийное основание, поскольку софийна душа мира. В тварной Софии поэтому обретает себя и основа национальности. Нация имеет пребывающее начало свое, небесное жилище, если не прямо как данность, то по крайней мере, в задании, которое есть небесный замысел о человеке. Абстрактный гуманизм, не имеющий ее реальности, противится божественному: да будет. Начало народности имеет не только право на существование, но и долг самосохранения, которое и осуществляется в истории, конечно, со всеми отклонениями, преувеличениями и ошибками, свойственными всему человечеству. В связи с этим, однако, возникает ряд опасных уклонов, которые представляют собой духовный бич человечества. И, прежде всего, таковым может оказаться неверная аксиоло-гия, ведущая к национальному идолопоклонству или язычеству. Отсутствие здравой антропологии и софиологии имеет последствием неразличение, а то и прямое смешение, духа и душевно-телесной жизни, – в расизме откровенно и последовательно, в национализме же разных видов менее решительно; народность (со всей неизбежной неточностью и ее определении) объявляется вообще высшим, если не прямо единственным, началом человечности. Вследствие такого потопления начал духовных и душевно-телесности получается натурализм и фактическое безбожие, которое столь явно просвечивает и расистской идеологии, представляющей собой рецидив язычества. Духу здесь не находится места, где приютиться в стихии душевно-телесности, да она в нем и не нуждается, даже более того, его отрицается, за ненужностью. Вообще высшей и, пожалуй, единственной здесь ценностью объявляется национальное бытие с его самораскрытием и самоутверждением, – в войне и культуре. Такова же и проистекающая отсюда философия истории.

Но нации даже и для расизма – по крайней мере, теоретически – существуют не только в единственности, но и в многообразии. Поэтому неизбежно возникает вопрос об их сравнительной относительной ценности. Каждая нация сознает себя и говорит о себе от первого лица и притом в собственном, единственном числе. Если бы эта единственность соответствовала действительности, не было бы места и особому национальному самосознанию, воинствующему и самоутверждающемуся. Народность в этом единственном ее виде была бы этим образом национальной самоочевидности. Но раз это не так, неизбежно возникает вопрос не только о национальной борьбе и соперничестве, чему свидетелями мы в настоящее время и являемся, но и о сравнительной национальной самооценке и самоутверждении. Раз существует данная нация, для живого ее члена она есть и национальное я, и соответствующая ему высшая и во всяком случае высокая ценность. В этом проявляется некая необратимость личного местоимения первого лица: о себе самом – и только себе одном – я могу думать так, как об единственном или, во всяком случае, первенствующем личном центре мировой истории. Постольку национальное сознание есть самоутверждение, которое откровенно или прикровенно и заявляет о себе, отрицательно – презрением или антипатией к другим нациям, положительно – исканием своего «мифа» и «типа», в которых сначала неприметно, а затем и явно выражается национальная mania grandioza. Все это в наши дни, может быть, с небывалой резкостью проявляется в расизме, как в его положительных, так и отрицательных самоопределениях. На этом пути возможны разные искушения: прежде всего в сторону расширения всемирно-исторических перспектив, свойственных данной нации (пример чему смотри в историософии Розенберга, для которого всемирная история, по крайней мере «арийства», есть история «северного» германства).

Особенностью расизма является его воинственно-оборонительно-завоевательный характер, соединяемый с односторонним утверждением мужского начала. Последнее религиозно утверждается Зауером (Hermann Sauer. Abendlandische Entscheidung. Arischer Mythus und christliche Wirklichkeit. 1939. 3-te Aufl.), который не устает повторять характеристику национального самосознания как mannliches Grenzgefuhl, осуществляющего себя в воинствовании. Символически это утверждается или в произвольном и потому кощунственном присвоении германству пер-воверховного архангела, ангела-хранителя еврейского народа (Дан. X, 13, 21; XII, 1) Михаила, который, очевидно, мыслится как вождь гитлеровских полчищ. Розенберг, по крайней мере, умеет обойтись без этой кощунственной декорации, которую, напротив, Зауер превратил в национальную виньетку, ироде свастики. Эта декорация не заслуживает даже обсуждения, она свидетельствует лишь о затемнении религиозного сознания у этого христиански-расистского (по-своему выдающегося) писателя. Однако, в идеологии этого христианского расизма, носящего притом резко выраженный протестантский характер, следует отметить своеобразное преломление и проявление основной черты, свойственной протестантизму, это именно его нечувствия Богоматеринства как Вечной Женственности и основания церкви. Стихия мужского начала и мужественности, так подчеркнутая Зауером в пруссачестве и вообще германстве, имеет параллель в общем отсутствии Богоматерного начала в протестантском мировоззрении. Вследствие этого получается лютерански-прусское искажение всего христианства. Последнее принимает насильнические черты под личиной «пограничного воинствования и мужественности». Архангел Михаил и «ангелы его», как вождь поинства небесного в борьбе с драконом, имеет| очевидно, рядом с собой и арх. Гавриила, вестника! Благовещения и в этом качестве ангела Богоматери! по он забывается в этом мужском начале. Мирочув·* ствие, имеющее воински-мужское начало в качестве основания, является а-софийным и становится анти-софийным. Стихия творчества, в которой осуществля-ь (!т себя женственное, рождающее, не насильническое, но органическое начало жизни, здесь упраздняется и пользу мужского насилия, которое в силу того же является не отцовским или сыновним, вообще не органическим, но воинственно-насилующим. То начало психеи, которое составляло душу романтизма и под знаком «das ewig Weibliche» ведомо было также и Гете, упраздняется, раздавленное каблуком немецкого сапога. В этом состоит основное извращение национальной души германства в расизме, как и его творческая пустота и духовное бессилие, прикрываемое воинствующим воодушевлением и… дисциплиной. Но насильничество может внушать только страх, а не любовь, и в таком отношении – как это ни покажется неожиданным – расизм имеет большую аналогию с большевизмом. Оба они способны до времени увлекать и опьянять внешними успехами и государственными достижениями, но это здание, как построенное на песке, может рушиться от внешнего толчка, как не имеющее в себе внутренней связности. У самих пророков расизма прорывается против их воли это самосознание. Горделивые заявления, что история человечества в нынешнюю войну определяется на 1000 лет вперед, чередуются с допущением возможности, что в случае военной неудачи вся эта храмина рассыплется. Теперешний германизм в своем милитаризме имеет внешние черты сходства с Римом, однако с той основной разницей, что Рим, невзирая на преобладание мужественности и слабо выраженную женственность, имел в себе все-таки органическое начало в своем происхождении из доброго, наивного, до-христианского язычества, и это до известной степени его охраняло, – по крайней мере, до времени – от окончательного идолопоклонства государству и того человекобожия, которое проявилось лишь в императорский период в культе цезарей. Расизм же с этого начинает (или уже кончает). Расизм есть послехристианское и постольку и антихристианское язычество, в котором Христос заменяется нео-Вотаном, а почитание Богоматери -человекобожеским культом крови. Немецкая кровь есть бог расизма, этого нового язычества, а этот культ трудно соединим с почитанием арх. Михаила, хотя бы даже извращенным. Расизм есть воинствующее Гнюбожие, ставящее на место божества нацию и призы-мающее приносить жертвы этому идолу. Этот духовный идол овеществляется в крови, как реальном субстрате национальности. Идея крови и ее почитание содержит в себе дву– или даже многосмысленность, которая и должна быть вскрыта.

Прежде всего, согласно определенному учению Ветхого Завета, которому в данном случае соответ-стпует и Новый Завет, «душа тела в крови» (Лев. XVII, II), и «кровь есть душа». (Втор. XII, 23). И таков же инстинкт и всего человечества, даже и в язычестве, на чем и основано принесение кровавых жертв. Кровь есть начало душевно-животной жизни, которое как таковое для животных останется и исчерпывающим. Однако, в человеке оно является только посредст-иующим между телом и духом, в известном смысле вместилищем последнего, началом не только душевно-животным, но и духовно-душевным. В таком качестве уразумевается и кровь Христова, как в евангельском откровении, так и в св. причащении. И эта связь души с духом в крови есть вообще для человека самое важное начало его жизни, которое и этом своеобразии и сложности отсутствует как у бестелесных (а потому и бескровных) ангелов, так и у бездушных животных. Для человека существенным является это одуховление крови, но именно в этой области и оказываются возможны лжеучения и жизненные уклонения в сторону животности человека, причем кровь рассматривается лишь как начало душевно-животное, собою исчерпывающее, определяющее человека. Так именно понимается кровь и в расизме, по крайней мере в руководящем сочинении Розенберга. Это есть ересь антропологическая, которая содержит и безбожие, и материализм, точнее, их подразумевает, хотя это и затушевывается фразеологией. Кровь национальностей имеет определенное качество и, конечно, неравную ценность, «Blut ist ganz besonderer Saft» (говорит Гете, правда, устами Мефистофеля), причем высшая, в своем роде единственная, ценность приписывается, конечно, крови германской.

Здесь, конечно, остается неустранимой основная трудность всего этого учения о примате германской крови, связанного с признанием ее, так сказать, многообразия. Действительно, было бы гораздо проще, а может быть и последовательнее, просто отвергнуть и различие, и многообразие кровей, признав, по ап. Павлу, что Бог "о т одной крови произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли, назначив предопределенные времена и пределы их обитания" (Деян. XVII, 26), или же признав, что вообще существует лишь один вид человеческой крови, именно германская. Однако, так далеко не идут и расисты, принужденные все-таки признать факт многообразия человеческого рода, а следовательно, и его кровей. Но это признание сталкивается как с прямым утверждением Библии, обратного содержания, как мы это только что видели у ап. Павла, так и с особой трудностью соединить признание единства крови человеческой с не-равноценностью разных ее видов, утверждаемой расизмом. Из этой трудности остается, может быть, один только выход, именно отказаться от идеи примата крови в чело-иске, признав ее субстратом человечности, но не ее субстанцией, т. е. отведя ей все-таки производное, а не первенствующее место. Нации, действительно, различаются, но прежде всего не кровно, а духовно, постольку же и душевно. Как существует единая душа мира, связующая собой все мироздание в его многообразии и полноте, так существует многообразие душ разных народностей, наряду с индивидуальными душами. Последние, рождаясь от родителей, тем самым им уподобляются, но и разнятся от них, как духовно-душевно, так и кровно… Различие это не упраздняется от единства крови отцов и детей, которое далее распространяется и обобщается для всего единокровного человеческого рода, но оно не устраняет и возможности различных, как индивидуальных, так и национальных духовных качеств, отлагающих свою печать и в крови. Таким образом, многоразличие крови может соединяться с ее единством, имея для себя источником духовные, а не душевно-телесные качества. Этим, впрочем, отнюдь не отрицается и не умаляется сила крови, как биологического начала в жизни человека. Кровь есть все-таки общий субстрат всей человеческой жизни, хотя и не первенствующий и не единственный ее определитель.

Если считать кровь материальным субстратом душевности, биологическим ее вместилищем, то, на основании откровения, следует признать и соответствие, существующее для нее в мире духовном, ангельском. Откровение свидетельствует, что существуют ангелы-хранители, присущие каждой человеческой личности, как и целым народностям, – см. особенно в книге пр. Даниила «князь царства Персидского» (X, 13), «князь Греции» (20). Первое же место занимает здесь «Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа своего». (XII, 1; X, 13; Откр. XII, 7). Это служение князя ангелов соответствует призванию избранного народа в своей единственности. Но является поразительным знамением наших дней, что это служение архангела самочинно приписывается теперь другому народу, который, конечно, не может соперничать с избранным народом, этой осью мировой истории, от начала ее и до конца. Такая претензия есть притязание исторических выскочек, которых не существовало в историческом вчера, т. е. во всей древней истории, и которые могут прекратиться в историческом завтра. Этим обличается и вся пустота этой притязательности, вместе с ее безмерностью.

Свидетельства библейской ангелологии подтверждают мысль, что, как отдельные личности, так и нации или вообще коллективы имеют для себя не только душевно-телесное основание в крови, но и духовное в ангельском мире, в его соответствии миру человеческому. Иными словами, человеку свойственны не только душа с телом, но и дух, причем душа является началом, посредствующим между духом и плотию. Однако, самобытность духовного начала с его индивидуальным характером молчаливо отвергается в расизме в пользу всеопределяющего начала крови. Здесь перевешивает в нем биологизм, причем волевое начало, как самоопределяющееся и самоутверждающееся, объявляется единственным. Отсюда проистекает и не-органический, а-софийный или даже антисо-фийный характер расизма, для которого не существует самооткровения Вечной Женственности, души мира» его «музы» вдохновляющей. Отсюда естественным историческим лозунгом становится всяческое насилие и засилие германства: военно-политическое, культурно-хозяйственное, вообще воинствующий германизм, как «Typenbilder», или ассимилирующий то, что поддается и способно к ассимиляции, или порабощающий «Untermenschen», или истребляющий их с лица земли, или же, по крайней мере, провозглашающий такое истребление в качестве единственного последовательного исхода истории (конечно, в применении к еврейству). Взаимный национальный симбиоз, дающий жить себе и другим, здесь или фактически просто исключается, или допускается лишь при условии такой гегемонии, которая не оставляет места для самоопределения. Впрочем, вопрос национального бытия других народностей, как неочередной или, по крайней мере, не первоочередной, оставляется в туманной неопределенности для будущего, (ср. Роз. кн. III, гл. VI-VIII). Речь идет – п о к а – о судьбах Европы и в ней гегемонии.

Высшим критерием ценностей, отменяющим, конечно, христианские, здесь является идея национальной чести и проистекающая отсюда мания национального величия, как и вообще всяческой гордости воинствующего человекобожия.

Личное самосознание включено здесь в национальное, подлинное же христианство, исправленное в сторону освобождения от проповеди любви, обращено также в религию гордости.

Национальное я, в котором соединяются и тонут все я индивидуальные, в отношении к другим нациям есть, конечно, сверх-я, оно существует только в единственном числе. Идея национальной чести, принятая в качестве высшего критерия, есть, конечно, национальный эгоизм, возведенный в верховный принцип бытия, «типообразующий», превращающий человеческое общение в военную казарму, а тип ее – в единообразие. В основе этой зоологической идеологии, таким образом, полагается не принцип, но факт, именно единство крови, Blutmythus, нация. Однако, такое самоопределение вообще мыслимо только в единственном числе, т.е. как беспредельный национальный эгоизм или эгоцентризм, раз в основу суждения о ценности и праве полагается лишь сила факта. От откровенного идеологического признания этого национального эгоцентризма расизм уклоняется недоговариванием до конца. Единственно же последовательный вывод отсюда есть всемирное господство «северной расы», всемирная ее империя. Это есть скорее бредовая идея, нежели политическая программа, которая подсказывалась бы политическим разумом, а не национальной страстью. Конечно, в последовательном своем осуществлении она ведет к неминуемой катастрофе, может быть даже скорее и неожиданнее, нежели оно сейчас (21 сентября 41 г.) кажется. Однако, на путях этого национального максимализма возникают проблемы, с трудом поддающиеся разрешению даже для здравого национального чувства. Где и как можно провести эту границу между национальным самоопределением и национальным эгоизмом и хищничеством. И этот вопрос становится все труднее и ответственнее, когда он ставится религиозно, в свете христианского самосознания.

Расизм в известном смысле смотрится в большевизм, хотя последний и чужд идеологии национальности (кроме как по соображениям политического оппортунизма, как теперь, и, конечно, лицемерия), большевизм интернационален, и потому ему чуждо как христианское, так и национальное самоопределение. Но он не знает для себя границ в завоевательной сноей экспансивности, и этим он сближается с расизмом. Не нужно преувеличивать значение их видимого соперничества и кажущейся противоположности. В этом говорит скорее соперничество, нежели несходство, тем более, что и то, и другое одинаково нпляется чуждо христианским критериям и проповедует культ силы и завоевания. Расизм есть мировоззрение не-христианское и антихристианское. Оно отрицает спасительную силу души, признавая лишь голос крови, хотя ее сила и раскрывается в творческой культуре. Он есть также мировоззрение волевое, воинствующее. Человек в нем превращается в творимого волею гомункула. Расизм есть мировая Panzerdivision, танковый отряд, предназначенный для покорения мира. И в этом также получается сближение с большевизмом, который хочет быть подобным же отрядом, только иного назначения, и лишь в силу этого с германством соперничает. Большевизм, как мировоззрение и мирочувствие, есть подобная ему а– или антисофийная идея механизации мира, овладения человечеством через его стальную деспотическую организацию. Здесь одинаково нет ни духовного, ни органического начала, остается лишь жестокая, неумолимая, прозаическая воля, для которой всяческая механизация является наиболее соответствующим образом устроения жизни. Но так как ничто живое не может быть механизировано до конца, то и в расизме остается в качестве животворящего начала голос крови, национальный фанатизм в степени маниакальной агрессивности, национальный империализм. Однако, подобный же имеется и в фанатизме советском, который жаждет все человечество обратить в колхозное послушное стадо и не останавливается ни перед чем на путях своего агрессивного империализма. Оба, и расизм, и большевизм, с одинаковым безбожием хотят обратить человечество в колхозных гомункулов и различаются, помимо исторического своего возраста да унаследованной от предков мировой культурности, лишь флагом, но не методикой жизни. Поэтому мировое соперничество и военное столкновение расизма с большевизмом заложено в их природе, с аналогичной агрессивностью. Если в отношении к другим нациям оно сопровождается хищничеством, наступательным или оборонительным, то в столкновении между расизмом и большевизмом, помимо того, проявляется их собственная природа и внутреннее сродство. Здесь приложимо евангельское слово: «Если сатана сатану изгоняет, то он разделился сам с собою: как же устоит царство его». (Мф. XII, 26; Мр. III, 24-26; Лк. 11,18). И не будет ли порождением этого еще небывалого в истории столкновения неожиданная и недоступная предвидению историческая катастрофа, с преодолением и самого гомункулизма. Обе силы стремятся к покорению мира, хотя и с неизбежным соблюдением времен и сроков, исторических к тому возможностей. Некоторое предварительное между ними даже соглашение в начале теперешней войны, столь многих удивившее, объяснялось лишь необходимостью соблюдения его с обеих сторон, но оно должно было, конечно, разрешиться решительным столкновением на жизнь или на смерть, что мы теперь и наблюдаем. Происходит борьба не только двух сил, но и двух мировоззрений, которые, объединяясь в существе, однако имеют различный исторический коэффициент. Оба они представляют собой разновидности одного и того же апокалиптического «зверя», имеющие сродные «зверства» вместе с одинаковым устремлением к изаимоуничтожению. Впрочем, наряду с главными чтими зверями к ним присоединяются еще и мелкие и второстепенные звереныши. Еще так недавно перед койной хор их припевал: «кто подобен зверю сему», воздавая ему почести и признание, теперь они объявляют свое присоединение к «крестовому» походу, как именуется с кощунственным лицемерием этот политический и исторический маскарад. Однако, это есть лишь защитная окраска, приспособление к тем, кому принадлежит здесь руководящая роль. Сам расизм в этом лицемерии уже не нуждается, хотя и тоже его n известных случаях применяет, по мере нужд. Впрочем, ни одно историческое явление в своей сложности не выступает в истории в чистом виде, свободное от известного исторического грима, который имеется и в данном случае.

3. РАСИЗМ И ЕВРЕЙСТВО

Однако, самоопределение расизма как антибольшевизма еще не является для него исчерпывающим, его, так сказать, онтологией. Скорее оно является для него некоей случайностью, которой могло бы и не быть. Вернее, в этой случайности не случайно проявляется неслучайная историческая сила, с которой лицом к лицу и столкнулся расизм. Эта сила есть «международное» еврейство, отношение к которому явилось мистическим и историческим оселком для расизма. Можно сказать наперед, что сам расизм, в качестве самосознающего себя «северного германства», есть не что иное, как воинствующий антисемитизм, всех возможных оттенков, от мистического до погромного. Душа расизма, по крайней мере, в ее отрицательном, полемическом самоопределении, есть плохо скрытая, отчасти же бессознательная зависть и ненависть к еврейству и соперничество с ним, отсюда проистекающее. И это-то соперничество есть в нем самое значительное и характерное, в этом смысле можно даже сказать, самое онтологичное и интересное.

Начинается этот антисемитизм в области эмпирической, как бытовое отталкивание и расовый инстинкт, который дает зрячесть относительно разных черт в духе и положении еврейства и определяет к ним соответственное отношение. В книге Гитлера Mein Kampf мы уже находим многие страницы с выражением такового обывательского антисемитизма, который питается еще чувством национальной ранености после первой мировой войны. Само по себе такое чувство не является какой-либо новостью и для Германии, как об этом достаточно убедительно свидетельствует подбор соответствующих цитат из произведений германских (и, конечно, не одних лишь германских) корифеев – в частности, не одного только мрачного франкфуртского отшельника, философа Шопенгауера, но и многих других, от которых этого можно было бы и не ожидать. Теперь и они охотно выставляются проповедниками антисемитизма и расизма. Изменение в атмосфере, свойственное нашему времени, выражается в том, что если прежде люди стеснялись в открытом выражении подобных чувств, то теперь они потеряли всякую застенчивость в травле еврейства выставками, плакатами, печатным словом, доходя до полного отсутствия стыда. То, что казалось естественным для некультурного варварства, теперь сделалось свойством стран высшей европейской культуры, – подобного явления никогда не видел еще мир. Этот бытовой антисемитизм питается в настоящее время не только темными инстинктами крови, что было и всегда, на протяжении всех времен в судьбах еврейства, но и широчайшей, хотя, конечно, и в высшей степени тенденциозной, осведомленностью о судьбах и делах еврейства в жизни международной, в том своеобразном соединении международного, точнее даже всенародного его распространения вместе с никогда не утрачиваемой национальной связью. Еврейство есть подлинная «ось» всемирной истории в том смысле, что оно в ней присутствует с самого ее начала до конца. Это есть единственный народ, удерживающий свое место в пестрой смене разных народов, в их исторической очереди. При этом его сила не ослабевает ни количественно, ни качественно. Таков основной факт в жизни «избранного народа», это предсказано и в пророческих книгах, как свидетельство на то воли Божией. И это физическое сохранение и распространение Израиля сопровождается внедрением его в жизнь всех наций в разных сторонах ее жизни – политической, экономической, культурной. Розенберг определяет это свойство как Gegenrasse. Этим он хочет выразить мысль, что еврейство остается всегда национально, в смысле своего проникновения в толщу жизни других народов, ее нервы и мозг, оставаясь при этом самим собой, как международно-сверхнародно-национальное единое в своей неразложимости. Это не устраняется даже смешением крови через смешанные браки, которое создает лишь для этого влияния новые возможности, более интимные. Современное знание располагает для определения такого влияния несравненно большими и точнейшими средствами, нежели в предшествовавшие времена. Оно способно раскрывать этот «противорасово-расовый» характер еврейства если не исчерпывающе, то, во всяком случае, несравненно полнее и очевиднее, чем предшествующие эпохи. Все области хозяйственной, политической и культурной жизни открыты этому влиянию и ему подвержены: биржа, рынок, пресса, театр, наука, парламент, даже правительства. Все это факты слишком общеизвестные, чтобы можно было пытаться в какой-либо мере ослабить или отвергнуть их. К этому присоединяется еще сила международной концентрации еврейского влияния, как национально-анонимной «противорасы», которое осуществляется в соответствующих организациях: сюда относится масонство, социал-демократия, большевизм как система правительственного террора и деспотизма. Конечно, никто не сможет утверждать, что все это подлинно суть еврейские организации, поскольку они действительно вмещают в себя различные национальные элементы. Однако никто не может отрицать здесь активности еврейства в его особой, органической сплоченности, которая не свойственна в такой мере никакому другому народу. В отношении к масонству это проявляется, может быть, слабее, чем к социал-демократии, которую считают, хотя также преувеличенно, организацией, вдохновляемой еврейством, на том, все-таки недостаточном, основании, что К. Маркс и многие другие социал-демократические писатели были евреи. (Достаточно вообще помнить, что в среде социалистов христианские влияния и вообще были всегда относительно слабее даже и среди «арийских» элементов). Что касается большевизма, то историческая правда требует все-таки признать здесь роковой характер рокового влияния еврейства в верхушке коммунистической клики, невзирая даже па то, что огромное большинство русского государства принадлежит к разным народностям, и прежде всего русской. Может быть, менее всего количественная пропорция еврейской национальности наблюдается в Германской империи теперь, когда началось то гонение на нее, которое ныне достигло предельной исключительности. К этому надо присоединить и то еще, что в настоящее время антисемитское влияние завоевателей распространяется во многих странах (и прежде всего во Франции), так что можно спрашивать себя: если этому влиянию не будет положено какой-либо внешней препоны, то где на земном шаре вообще останется место для существования еврейского народа? Во всяком случае, приходится констатировать следующее: то, что у других народов, может быть, является порождением растерянности, слабости, морального упадка, духовного разложения, то в расистской Германии в настоящее время является выражением национального самоутверждения, внутренним самоопределением. В силу этого и должно сказать, что расизм есть антисемитизм, по крайней мере, в нравственном смысле является ему тожественным. Расизму свойственно вообще над-мение и презрение по отношению ко всем нациям не-германским. Однако именно антисемитский пафос есть тайна расизма, которая, может быть, вполне даже и не доходит до его сознания, но инстинктивно остается определяющей. Конечно, не нужно закрывать глаза, что существует и среди других народов европейских известный инстинктивный антисемитизм, отталкивание от еврейства, духовное, эстетическое, всяческое, за редкими лишь исключениями. Сознательные и ответственные за свои чувства личности стремятся к преодолению этого инстинкта, у других он парализуется чувством слабости перед лицом сильнейших, потому что нельзя отрицать жизненной устойчивости еврейства, его силы в борьбе за существование, солидарности, сознательной и инстинктивной, – наряду с его сверхнациональным распространением в мире в качестве Gegenrasse (завистливое и ревнивое око расовой вражды презирает здесь некую подлинную действительность). Еврейство, как таковое, есть сила, которая требует себе подчинения, и фактически его добивается в самых разнообразных положениях, и слабейшие среди других народов этому не в силах противодействовать, хотя иногда и реагируют на это параксизмами бессильного бешенства разного рода, – погромами, вообще утратой гражданского и духовного джентельменства в отношении к евреям, при этом, однако, оказываясь невольно в положении виновных или как бы извиняющихся. Однако подлинное равенство и равноправие этим отнюдь не достигается. Пресловутый «интернациональный» характер еврейской «противорасы» делает ее гораздо сильнее и вооруженнее против всякого другого народа, пребывающего в ограниченных рамках национального существования. Самое существование Израиля в качестве подлинной «оси» истории, его самосохранение в веках, когда разрушение постигало царства, истреблялись и уничтожались народы, способно возбуждать национально-историческую ревность. Царства египтян, персов, вавилонян, эллинов, греков с иными их современниками миновали в веках древней, средней и новой истории, и на фоне всего этого сохранение Израиля есть настоящее чудо истории, которого не хотят видеть только слепотствующие. Еврейство вместо того, чтобы давно уже исчезнуть с лица земли, вместе с многочисленными своими современниками, несмотря на свой исторический возраст и вопреки, казалось бы, неизбежной физической дегенерации, не только сохраняется, но и умножается, крепнет и побеждает в историческом соревновании народов. Его национальная сила, в соединении с его интернациональной сверх– или противорасовостью, действительно ставит и не может не ставить вопрос о взаимоотношении между ним и всяким другим народом, в среду которого оно вкраплено, как численное меньшинство. Однако этому не отвечает его фактическая влиятельность и сила. Этого невозможно не видеть, хотя в известной степени и до известного времени и можно было еще не замечать. Однако теперь, при современных методах социологического наблюдения, стало навсегда невозможно. «Еврейский вопрос» уже занял место в центре мировой истории, и по отношению к нему является неизбежным ответственное самоопределение. Если бы он был разрешим на почве образования территориальной еврейской державы, которая бы втянула в свое население если не все, то во всяком случае значительное большинство еврейства, вопрос был бы действительно поставлен к мыслимому решению. Однако последнее не только оставалось до сих пор за пределами исторически досягаемого, но и вообще остается сомнительным в своей возможности.

Этому противоречит другая черта еврейства, также появившаяся с древнейших времен: его способность и даже особая склонность к ассимиляции, однако до известного предела. В разных местах своих исторических странствий, от Египта и Вавилона, Рима и Эллады даже до наших дней, Израиль оставлял и оставляет своих национальных заложников, которые частью сохранились в изолированности «гетто», частью же ассимилировались, входя в культурно-политическое тело чужого народа, до полного внешнего слияния с ним, и, однако, через то не теряя своего собственного лица. И эта ассимиляция становилась тем легче и естественнее, что собственный религиозный его тип все более выветривался под влиянием поверхностного европеизма, но при этом тем ощутительнее проявлялись неистребимые временем расовые черты. Перед всем европейским человечеством (включая сюда и американское) встал жизненный вопрос о самоопределении и взаимоотношении между количественно незначительным, но качественно могучим еврейством, с одной стороны, и всем огромным численным большинством других народов, с другой стороны. Таково трагическое положение, в котором находится сейчас выветрившаяся в своем христианстве Европа, одержимая в то же время социальными страстями, в своем отношении к «все-расе», а вместе и «противо-расе» еврейства. К этому интернациональному отношению, наряду с соперничеством и борьбой, еще привходит влечение, своего рода эрос ассимиляции с особой гибкостью и упругостью. Можно подумать, что на этом пути, на котором некоторая ассимиляция постигает все народы, в общем историческом котле растворится без остатка и нерастворимое, т. е. Израиль. Однако и это растворение есть только кажущееся, имеющее для себя известные пределы. Историческое чудо Израиля есть его неистребимость и, так сказать, субстанциальная целость, как «всего Израиля», который не только вообще существует, но и «в е с ь спасется», согласно пророчеству ап. Павла, и это божественно предустановлено. Такова о нем воля Божия, как в Ветхом, так и в Новом Завете, которая и исполняется на наших глазах со всей ее неотмененностью и непреодолимостью. Израиль, как ось истории, есть вместе с тем и избранный народ Божий, которому вверены закон и пророки. Через него восприял свое человечество от Пречистой Девы Марии воплотившийся Сын Божий, и против этого антисемитам остается только отрицать самый этот факт, объявляя Христа «арийцем». Из среды его призваны апостолы, которые посланы.Христом крестить и учить все народы, и исполнение этой заповеди, которое уже предполагает известную ассимиляцию, начинается с первых же веков существования церкви. Тогда – в известном смысле подобно, как и теперь – совершалась та «ассимиляция» вместе с интернационализмом, согласно которому в церкви Христовой «нет эллина или иудея, варвара и скифа», но во всех Христос. Однако это воссоединение во Христе не только не отменяет мистической и исторической силы того факта, что Израиль соединен некими узами духовного брака со всем человечеством, но его утверждает. Перед лицом его он поставлен самим Христом, к тому избран и призван. И нельзя мыслить это избрание только как временное и уже миновавшее за исполнением времен и сроков. Тому противоречит универсальный характер этого избрания и посланничества: «шедше научите все языки, крестяще их», эта заповедь и слово Божие, Ветхого и Нового Завета, также есть в человеческом смысле слово Израиля, прозвучавшее на его земле, частью на его языке, частью же не на его языке (на греческом, т. е. уже в ассимиляции). Поэтому то взаимоотношение, которое дано и задано в истории Израиля среди всех народов, свойственно природе и самого христианства, включено в его духовные судьбы. Поэтому есть и не может не быть, должно быть некое неизреченное и неисчерпаемое чувство благодарности от всех народов, по крайней мере, уже включенных в христианство (а далее и в него пока не включенных, но еще имеющих включиться) по отношению к Израилю. Здесь он также противопредстоит всему человечеству в единственности своего избрания и своего служения. Конечно, ныне, когда христиане перестают быть ими, внешне и внутренне раскрещива-ются, а еврейство заражается от них, как и само в свою очередь их заражает своим безбожием и воинствующим антихристианством, как будто утрачивается и почва для неизменности этого соотношения и все тонет в пустоте и бескрасочности европейского позитивизма, гуманизма, национализма и нигилизма. Теперь провозглашается, что еврейство есть не религиозное, но расовое единство. Эмпирически это может быть и так, по крайней мере в пределах Европы, однако мистически все остается без изменения, ибо неизменно определение Божие, и под покровом безбожного европеизма совершается тайна спасения «всего Израиля», с ней в связи и обращенность ко «всем языкам». Он остается неким подлежащим к мировой истории, которая является как бы его сказуемым. И это надо понять как в мистических корнях, так и в историческом свершении.

В этом контексте имеется одна черта в современном антисемитизме, которую следует понять в ее природе и проявлении на обеих сторонах, именно тот религиозный коэффициент, который остается и ему свойственен. В природе Израиля таинственно и как будто противоречиво соединяются две черты: ассимиляция и расовая или племенная неистребимость, причем и то и другое делает его осью мировой истории. Самые крайние антисемиты, кричащие о всепроникающем влиянии Израиля, всюду отыскивающие его черты и всячески его обличающие, свидетельствуют тем самым одинаково как об его непобедимости и неотразимости, так и об его незаменимости в жизни народов. С одной стороны, «противо-раса», плод ассимиляции есть в этом смысле всегда некоторая как бы подделка и двусмысленность в сопоставлении с расовыми аристократами в их национальной подлинности, есть нечто, так сказать, второсортное, – если и талантливое, то не гениальное. Оно не само себе творчески довлеет, но есть тревожная и суетливая подделка, паразитарный нарост на чужом дереве. Но в то же время эта ассимиляционная восприимчивость делает еврейство открытым и обращенным ко всей области культуры, оно всем интересуется, ко всему способно и является; физически руководящим, и притом все в большей и большей мере. Этот факт – в ясновидении ненависти – всего больше констатируется именно антисемитами, которые собирают свидетельства того, что без евреев' не может или, по крайней мере, не умеет обойтись европейская цивилизация, головка которой есть еврейская, хотя и всегда и неизменно в псевдорасовом облечении ассимиляции. В этом смысле всякая национальная культура, по крайней мере, начиная с известной эпохи господства интернационализма в жизни народов, есть подделка или, во всяком случае, смесь в смысле национальном. В этом состоит трагика еврейства в национальной жизни/ взаимное притяжение и отталкивание, борьба w соперничество. Еврейство в ассимиляции, как сторона наступающая, одновременно не может не чувствовать притяжение и некоторую собственность на творчество чужой национальной культуры, но, вместе с тем, и непреодолимую ее чуждость и состояние борьбы с ней. В этом выражается динамизм ассимиляции, но вместе и ее граница и непреходимый предел. Народы же, осознавшие в своем национальном бытии чужеродное тело, как нечто нерастворимое и неосвоимое, при всей напряженности ассимиляции чувствуют болезненно это его присутствие. С инстинктивной непримиримостью к этому, они находятся в состоянии самообороны, однако соединяющейся с неодолимым к нему влечением. Израиль в рассеянии не имеет собственного национального лица, но неизменно сохраняет свое собственное национальное естество во всей его нерастворимости. Конечно, смешение, сложность есть удел всех национальностей и национальных культур во все времена, и теперь больше, чем когда-либо раньше. Однако разные слагаемые в этом смешении сменяются в истории, и только одна ее ось, Израиль, остается неизменна на протяжении всей истории перед, лицом всех народов.

Эта трагика не измышлена антисемитами, хотя бы даже они силу этого факта и преувеличивали. Она должна быть преодолеваема лишь в свете высшего идеала и, конечно, не на путях зоологического истре-бительства, которое ни к чему и не приводит. Однако на протяжении многих веков этой борьбы были применяемы разные истребительные средства, как прямо погромного характера, так и изгнаний и ограничений, в правах. Теперь они восстанавливаются в давно уже неслыханной и невиданной степени. Нельзя при этом, отрицать и того, что на стороне обороняющейся, а вместе исторически и наступающей еврейской нации могла выработаться – в разные времена по-разному – и защитная идеология против «гоев», которая теперь с таким злорадством обнажается в антисемитской литературе, хотя она представляет собою теперь преимущественно исторический интерес, как уже не соответствующая действительности.

Все это противоборство, соединяющееся и с культурным сотрудничеством в разные времена, протекало на почве религиозной, взаимного неприятия иудейства и христианства. Это придавало ему религиозную глубину, однако вместе с безысходностью. Это была продолжающаяся борьба о вере, которая началась в Иудее еще за 19 веков до нашей эпохи и находится под знаком христианства и антихристианства. То была прикровенная или же откровенная и сознательная борьба о Христе: «За кого почитают люди Меня, Сына Человеческого?… А вы за кого почитаете Меня?» (Мф. XVI, 13-15). Она отражалась – не прямо, но косвенно, – в жизненных отношениях «христианских» народов к антихристианскому еврейству (впрочем, это же столкновение распространялось за пределы и нехристианского мира, в который также проникало – и с неизменной нерастворимостью – еврейство). Однако в новейшие времена, в частности, и в наши дни, это противоборство все более перестает быть религиозным, оно приняло извне гуманитарные (хотя и не гуманные) образы. Религиозное самоопределение ныне, казалось, перестало быть существенным и решающим, уступая свое место чертам сравнительно второстепенным. В наибольшей мере это можно сказать относительно бывших христианских, а теперь уже полухристианских или просто нехристианских в своем самосознании народов. Как бы они ни определялись теперь в отношении к еврейству, но, во всяком случае, не религия иудаизма является решающей. Поэтому с такой силой и исключительностью выдвигается национализм зоологический, расовый, как и принадлежность к еврейству также определяется признаком не религиозным, но национальным. Однако это не мешает признавать всю единственность этой расы, ее исключительный характер, борьба же с ней и одоление мыслится на почве расового противоборства. Очевидно, это предельно обедняет и уничижает характер этой борьбы даже сравнительно с «темным» средневековьем, которое по существу было гораздо более глубоко и право в сравнении с теперешним расовым варварством. Но так же ли это обстоит на стороне еврейской, по крайней мере, для интеллигенции, у которой тоже выдохлось под влиянием социализма, гуманизма, культуртрегерства религиозное сознание? Имеем ли мы здесь дело просто с отсутствием религии, пустотой религиозного сознания? Конечно, этого нельзя сказать о той небольшой части еврейства, которая остается исповедующей иудаизм, религию Моисея, «Ветхого» (для христиан) Завета и разрабатывает его богословие, насколько это оказывается возможно и осуществимо. Однако не этим своим богословием оно влияет на мир, хотя это вместе со строительством синагог и выражает собой национальное сознание. Как религия, иудаизм и теперь естественно сознает себя в противопоставлении христианству. Однако не им определяется то, что можно назвать религиозным сознанием еврейства, насколько вообще можно о нем говорить. Но здесь оно выражается или отрицательно, как фактическое оставление всякой религиозной веры, или же как воинствующее безбожие, не останавливающееся перед прямым гонением на религию, фактически на христианство. Таковым оно явило себя на несчастной родине нашей. Здесь это гонение превзошло по свирепости и размерам все предыдущие, которые только знает история. Конечно, нельзя его всецело приписать еврейству, но нельзя его влияния здесь и умалять. То, что в истоках своих имело характер вызывающего и презрительного безбожия в смысле отсутствия религиозного сознания (у Маркса), здесь приняло характер антирелигиозного варварства и организованного методического похода на веру. Конечно, советское безбожие психологически и исторически есть явление сложное. В нем соединяется русская интеллигентщина с ее воинствующим религиозным нигилизмом, в последний же входят влияния западного позитивизма, материализма и атеизма, начиная по крайней мере с шестидесятых годов, но фактически еще и раньше, начиная с влияний энциклопедистов. Сюда входит, конечно, влияние и еврейства, которое само по себе уже представляет собой готовую благоприятную почву для антихристианских влияний. Здесь надлежит со всей силой и искренностью констатировать тот факт, что вообще в еврействе, – не говоря уже об ортодоксальном иудаизме, но даже в самом поверхностно-безбожном – нет и не может быть равнодушия к христианству и, прежде всего, ко Христу, но есть враждебность. Я всегда это знал «шестым чувством». Однако, для того, чтобы это понять и почувствовать, вопреки всей поверхностной видимости обратного, надо оценить во всей силе религиозную природу еврейства, именно как избранного народа Божия, которому просто н е дано быть религиозно равнодушным. То самоопределение отвергнувшего Христа еврейства, которое совершилось 19 веков тому назад в Иудее, в частности в Иерусалиме, не было только преходящим эпизодом, касающимся лишь определенной эпохи и ее поколения. Оно имеет пребывающее значение и имеет силу в религиозных глубинах еврейства, сохраняя ее на все времена, одинаково в обоих своих противоположных полюсах: «распни Его», на одной стороне, и «благословен грядый во Имя Господне Царь Израилев», на другой. Таков здесь и голос крови, со всей силой его. В бешенстве расового антисемитизма это не уразумевается в своей религиозно-мистической значимости, поскольку здесь существует только слепая национальная страсть вражды и соперничества. Но ведение этого доступно для христианского чувства, которое открывает духовные очи, имеет орган духовного восприятия, мистическое чувствилище. И для него и через него всегда ведомо это фатальное, можно сказать, непобедимое и неизбежное неравнодушие еврейства к христианству, проистекающее именно из неравнодушия ко Христу. Это борьба в нем самом, которая закончится, лишь себя исчерпав, тогда, когда наступит время обетованного апостолом Павлом «спасения всего Израиля». При наличии же этого неравнодушия к христианству, сознательной или даже бессознательной к нему враждебности, еврейство, конечно, представляет собой благоприятную среду, создает благоприятную атмосферу и для религиозного гонения на христианство. Сказать, что именно ему это гонение обязано своим происхождением, значит, конечно, утверждать заведомую неправду, такое гонение могло бы возникнуть, да и возникает в отдельных случаях, и при полном отсутствии влияния еврейства. Антихрист и антихристианство есть явление универсальное, в котором соединяются разные национальные и духовные потенции. Так было уже во времена «великой» французской революции. Но наилучшим тому доказательством в наши дни является антихристианский расизм, который соединяется с самым ожесточенным антисемитизмом. И вообще в наши дни антисемитизм все более теряет религиозную природу и становится расовым, каковым себя и провозглашает. Религиозное лицо еврейства как таковое его все менее и менее интересует. Это совершенно откровенно и провозглашается в наши дни. Поэтому и «спасение всего Израиля» или явная победа христианства над еврейством, которой пока, разумеется, тоже не усматривается, для такого антисемитизма, как не имеющего характер религиозного антииудаизма, в сущности ничего не может изменить. Если же антисемиты с такой тщательностью и враждебностью собирают свидетельства об еврейской враждебности к христианам из религиозно окрашенных источников, то здесь их интересует все-таки не антихристианство, как таковое, но национальный иудаизм, который с одинаковой готовностью находят как в Талмуде, так и у Маркса и всяческих вообще представителей социализма и большевизма. Вообще социальный утопизм разных оттенков в наши дни является своеобразной дегенерацией древнего иудейского мессианизма, в котором мессия является социально-революционным вождем, имеющим осуществить земное царство, Zukunftstaat, своего рода «фюрер» национал-социализма на почве иудаизма. В этой последней роли и выступали в разные времена разные претенденты лжемессианства, например, Баркохба, а в наши дни… Маркс, который, впрочем, отличается от своих предшественников своей исключительной религиозной слепотой и духовной тупостью в своем материализме. В этом смысле духовно он стоит, конечно, неизмеримо ниже своих предшественников, невзирая на всю свою «научность», впрочем, тоже совершенно мнимую.

Но из всего этого неизбежно напрашивается неожиданное заключение следующего содержания: расизм, как национал-социализм, в котором одновременно и с одинаковой силой подчеркиваются оба мотива – и социализм (каково бы ни было его особое здесь проявление), и национализм, представляет собой не что иное, как пародию и вместе повторение или по крайней мере вариант на темы иудейского мессианизма. При этом и расизм определяется в отношении к христианству или прямо язычески-враждебно, или же индифферентно, даже если и сохраняет некоторую умеренно-протестантскую окраску. Этой религиозной аморфностью своей он также приближается к революционному зелотизму революционно-мессианских движений. Последние же в религиозном отношении, конечно, далеко отходили не только от традиционного библейского учения, в частности еврейских пророческих книг, но и были окрашены в цвета религиозного синкретизма. Однако, при этом пламенный социальный революционизм соединялся здесь с не менее пламенным национализмом, который питался враждебностью к римским завоевателям, покорителям земли обетованной. Конечно, все эти движения были пространственно весьма ограничены по сравнению с масштабом теперешних событий. Однако в зерне духовном они содержали в наличности и самоопределение теперешнего расизма, как бы в проекции. Вообще вся древняя история, как и само христианство, протекает в таких размерах, которые для нас кажутся теперь миниатюрными. Однако они уже содержат в себе наличие духовных потенций, которые раскрываются в новейшей, и уже ставшей мировою, истории в наши дни.

Итак, еще раз повторяем: германский расизм воспроизводит собою иудейский мессианизм, который является противником и соперником христианства уже при самом его возникновении, он же является им – точнее, идеологически и духовно должен бы являться – в наши дни.

При этом от коммунистического интернационала он отличается своим национализмом, от национальных же движений, свойственных и нашей эпохе, – революционным своим социализмом. Фюрерство же, как личное воплощение в «вожде» духовного движения в некоем цезаризме народных трибунов, является как бы исторической акциденцией, которой как будто могло бы и не быть. Но его наличие довершает сходство и родство современного расизма и фашизма с иудейским мессианизмом. Место прежних «помазанников Божиих» на престоле «Божией милостью» заняли теперь вожди на трибуне волею народною: Гитлер, Муссолини, Сталин – одинаково, хотя и с различием оттенков. Их своеобразный мессианизм неудержимо приближается к абсолютизму и деспотизму партии, объявляющей свою волю волею народною, – pars pro toto. Таков большевизм и таков же расизм. И это соединяется с оборонительно-завоевательными тенденциями нового мессианства.

Неожиданность этого наблюдения, устанавливающего типологическую тожественность или, по меньшей мере, сродство расизма и иудейского мессианизма, конечно, не может не поражать, хотя она не представляет вообще чего-либо нового в истории, потому что социальный утопизм с чертами религиозного фанатизма и мессианизма вспыхивает то здесь, то там, в частности, в сектантских движениях в эпоху реформации (лолларды в Англии, гуситы в Чехии, Иоанн Мюнстерский в Германии, подобные же движения в Италии). Однако, эти движения остаются миниатюрными и как бы случайными в сравнении с теперешними размерами национал– и интернационал-социалистических движений: расизма, фашизма, большевизма, неизменно жертвующих личной свободой во славу коммунистического или национал-социалистического истукана, который требует себе все новых жертв.

Однако на фоне этого общего сопоставления мессианства и расизма в отношении их внутреннего сродства проистекает и дальнейшее наблюдение, еще более важное. Мы видели уже, какое место в духовном оборудовании расизма занимает вражда к иудаизму, страсть антисемитизма, переходящая в некое бешенство, давно невиданное в мире, если даже и вообще когда-либо существовавшее в такой мере. Ее мы наблюдаем на первых шагах параноика Гитлера, и она является faculte maitresse идеологии расизма с Розенбергом во главе. При этом, как мы убедились, это не есть религиозное отталкивание или борьба, но именно национальная страсть, некая идиосинкразия, доходящая до крайних пределов и выражающаяся в практической политике в ряде мер, которые нельзя назвать иначе, как варварскими, и в особенности со стороны культурнейшего из европейских народов, народа Гете и Шиллера, Канта и Шеллинга, Гегеля и Новалиса и проч., и проч. Правда, теперь отыскиваются антисемитические мотивы у многих там, где это казалось бы и неожиданным (не говоря уже о мрачной злобе франкфуртского отшельника Шопенгауера). Вырванные из контекста, эти речения берутся под микроскоп, разводятся новые культуры этих ядовитых грибов с чувством злорадства и ненависти, вообще происходит на глазах грандиозное национальное самоотравление. Такие настроения культивируются с утратой стыда и морального чувства, и национальными пророками являются расисты…

Но это означает не больше не меньше, как то, что весь расизм есть не что иное, как антисемитизм, есть сублимированная зависть к еврейству и соревнование с ним, притом не в положительных, но отрицательных его чертах, влеченье – род недуга. Такая психопатическая влюбленность, которая делает его центром дум и дел, имеет характер навязчивой идеи, проистекает из этой сосредоточенности мысли на одном еврействе, именно в зависти и проистекающей отсюда враждебности к нему. Конечно, это покупается лишь дорогой ценой, – именно утратой национального стыда, зверским национальным эгоизмом, с отречением от христианства и в особенности от Ветхого Завета. Такова тайна расизма, его источник. Гитлер и зелоты антисемитизма суть религиозные, точнее, антирелигиозные (что есть тоже религиозная квалификация) маньяки, причем эта маниакальность – у каждого по-своему – развивается в целую доктрину или мифологему, идеологическую или политическую страсть (Гитлер и иже с ним). Антисемитизм всегда становится страстью, такова уже природа иудаизма, как в притяжении, так и в отталкивании. Только там, где он является рефлексом, духовным заражением или послушностью порабощенных народов (как мы это имеем теперь в областях германского порабощения), он теряет всякую трагику страсти и облекается мещанской пошлостью. Но в первоистоках своих антисемитизм есть, повторяем, явление религиозного, точнее, антирелигиозного характера. Если иные (и даже многие) видят в нем проявление христианских чувств, некоторое исповедание христианства навыворот, то такая оценка, конечно, возможна только по темноте и ожесточению. Напротив, по духу своему, как и в своем практическом осуществлении, антисемитизм есть не только искушение, но и прямое противление христианскому духу. В антисемитском фанатизме нет ничего христианского, и теперь он освобождается от всякой мимикрии и не стесняясь являет свою расовую природу, объявляя еврейство не религиозным исповеданием, но расой, безотносительно к религиозной вере. Однако таков антисемитизм лишь в поверхностных своих слоях, соприкасающихся с обывательством и пошлостью, но не таков он в своих мистических глубинах, в душах своих «вождей». Здесь он есть личина или же сублимация прямого антихристианства, которое не может быть ничем иным, как сознательной или бессознательной враждой ко Христу. Она же питается – и приводит к личной (молчаливой или даже явной) вражде к Нему -соревнованием или завистью. И это мы можем в настоящее время наблюдать в идеологии и психологии вождей расизма. Так, до конца уже раскрылось антихристианство Розенберга, которое прикрывается притязанием исправить евангельский образ Христа, ему ненавистный. В Гитлере это выражается в систематическом замалчивании имени Христа и христианства, что особенно рельефно проявляется в его последних военных речах, где, вместо того, имеется лишь расчетливо холодное упоминание имени Божия. Гитлер в своем безумии не выносит никакого личного соперничества, которое, очевидно, все-таки ему видится во Христе, и потому молчит о Нем так, как будто Его никогда и не было: но cum tacent clamant. Подобную же антипатию, имеющую источником зависть и личную манию величия, следует предполагать и вообще в расизме, насколько можно судить об этом по бешеному, небывалому и иначе необъяснимому успеху их сочинений, который свидетельствует о глубоком упадке духовного вкуса, не может быть объяснен и какими-либо особыми достоинствами их сочинений, в общем стоящих на уровне памфлета, хотя бы объема толстых книг. Поэтому расизм религиозно представляет собой одно из проявлений той общеевропейской апостазии, отпадения от христианства, которое составляет одну из характерных черт «новой» истории, примерно, начиная с XVIII века, с «великой» французской революции, но и до нее. Но его нехристианство или антихристианство отличается исключительной напряженностью и активностью, в пафосе объязычения, которое наблюдается теперь в германском народе. Этот неогерманский паганизм связан с культивированием военного духа, с духовным пленением германства у солдатчины. Как мы говорили, эта последняя есть, с одной стороны, порождение естественной самообороны, как проявления жизненной силы нации, поставленной перед лицом тяжелого испытания и национального унижения. Но, с другой стороны, поднявший свою голову милитаризм быстро и неожиданно привел страну в состояние настоящей воинской одержимости, опьянения достигнутыми успехами и варваризации. Будущее покажет, сколь далеко зашло его духовное вырождение. Однако эта солдатчина лишь прикрывает во вне то, что совершается внутри в связи с отпадением от христианства. Характерно, что германский милитаризм свой поход против России (каково бы ни было ее теперешнее состояние в образе большевизма) объявляет «крестовым походом», чему вторят и льстивые его вассалы. Военная авантюра, направленная к уничтожению русской государственности и к превращению России в немецкую колонию, маскируется как освободительный поход. Общая и последняя цель германского милитаризма, всемирная супрематия, цезаризм «фюрерства», не терпит на своем пути существования России вообще, – а не большевизма. Последний и насаждался именно Германией, доставившей в Россию в запломбированном вагоне чумную бациллу большевизма -Ленина, – не будем забывать этого факта, который есть и исторический символ. И в начале теперешней войны состоялось соглашение большевиков и Гитлера. С вступлением же в войну Японии и Америки карты уже смешались и общая постановка вопроса безмерно еще усложнилась. Однако Провидению было угодно, чтобы судьбы мира и нашей родины были связаны с этим столкновением большевизма, под звериным ликом которого скрыта Россия, с германским империализмом, чтый да разумеет. Допустить же победу этого последнего означало бы не только упразднение России, что невозможно, – такова для нас историческая аксиома, – но и внутреннюю победу антихристианства в Германии, а далее и вне ее.

Рассуждая отвлеченно, самой по себе здесь нет невозможности, однако есть историческая маловеро-ятность, которая основана как на общих религиозных соображениях о судьбах мира, так и относящихся к судьбе Германии. Может ли Германия победить, достигнув своих завоевательных целей, или же, напротив, будет с шумом повержена, и лопнет этот исторический пузырь с истерическим своим фюрером, и, главное, может ли победить отпавшая от христианства – в руководящей своей части – страна. Легче допустить (как это уже и имело место в русско-японской войне) победу не-христианского или, может быть, еще н е-христианского язычества Японии, нежели победу христианской апостазии, в какие бы цвета крестоносцев она ни маскировалась, т. е. страны, объятой духовной болезнью, расизмом, и потому духовно обреченной на вырождение. Расизм, как и все вообще антихристианское язычество, не имеет в себе творческого начала для органического развития. Отпадение от Христа не может пройти безнаказанно и остаться без последствий, каковы бы ни были чисто человеческие достижения, дисциплина и воля, оборудование и вся вообще техника жизни. Германия все-таки не Япония и никогда ею стать не может. Она в своем расизме обречена на катастрофу и, несмотря на временные успехи, окончательно победить она не может, как и самый расизм неизбежно готовит разочарования, таит в себе вырождение. Вырождаются, конечно, все государства и народности, каждая в свое время и от разных причин: одни просто от естественного увядания и разложения, другие же, как Германия, от мании величия, которою она страдает в расизме, также имеющем свою меру. Никто сейчас (декабрь 1941 г.) не в состоянии определить, как и когда произойдет та германская катастрофа, но для нас несомненно, что она явится спасительной для Германии самой, поскольку будет освобождением от искушений расизма, духовным его извержением. Именно признание величия и духовного здоровья Германии, которая преодолеет и теперешнее свое духовное заболевание, порождает в нас эту уверенность. История германства не кончена, она имеет свое будущее, хотя и не нам дано определить его. Но, конечно, это будущее зависит от той внутренней победы, которую предстоит одержать Германии над самою собой на путях духовного возрождения с освобождением от расизма. И военное поражение для нее будет спасительной милостью Божией. Разумеется, судьбы германства духовно связаны с реформацией и протестантизмом, с продолжением того еретичества, которое в них содержится. Однако, несмотря на него, даже и в протестантизме (не говоря уже о германском католичестве) содержится такое здоровое зерно евангельское, которое еще может прорасти. Но на пути к тому стоит все тот же роковой германский антисемитизм, зависть германства к еврейству, как Богом избранному народу, и собственное его притязание на избранность. Внешне, эмпирически это выражается в национальном самомнении, которое является даже естественным, принимая во внимание все достижения германского народа в области культуры и цивилизации, к несчастью, в наши дни с такой быстротой утрачиваемые и уступающие свое место варваризации национализма. Однако эта одаренность и культурные достижения обязывают и предостерегают от чрезмерностей этого, хотя бы даже и естественного, увлечения собой. Всякому народу присуще национальное самосознание, вера в себя, в свое призвание. Но на этой почве его подстерегает искушение национального самомнения, с признанием своей единственности и вообще всяческого превосходства над всеми народами. К сожалению, немецкий народ, по крайней мере, в лице своих духовных вождей, находится именно в таком маниакальном состоянии. И это есть не только недуг национально-душевный, но и духовный. Это есть притязание на избранность, которая дается только Богом. И Богом избранный народ есть еврейский, «дары и избрание Божие неотменны». Каков бы ни был этот народ, нравится он кому-либо или не нравится, человеку не дано проверять суды и избрание Божие. Бытовой антисемитизм, даже имеющий известное бытовое основание, не идет обычно дальше личных вкусов, национальной психологии. Но германский народ постигло большее искушение, и, насколько можно судить, в своем роде единственное в истории. Решив о себе самом – сознательно или полу– или даже бессознательно, – что избранность и единственность принадлежит именно ему, он вознедуговал соперничеством и завистью к еврейскому народу, обратившейся в настоящую национальную страсть антисемитизма, и этот последний вошел теперь органически в национальное самоопределение германства. Можно сказать теперь, что оно есть антисемитизм. Последний является мрачной тенью еще более мрачного его недуга и греха, именно антихристианства, причем психологически трудно даже сказать, что и от чего происходит. Но оба недуга между собой связаны и неотделимы. Одним словом, немецкий антисемитизм есть патологическая зависть к еврейству, пародия на народ Божий, расизм же есть расовая претензия. Он не имеет в себе положительного духовного содержания и обречен на кризис, внешний и внутренний. Одинаково, как для блага самого германства, так и всего мира, чем скорее этот кризис совершится, тем лучше.

С этой онтологией расизма, как антисемитизма, извне сливается, но внутренне от него отличается антисемитизм эмпирический, бытовой, свойственный не только германству, но и всему миру, и, быть может, во все времена вековечного существования еврейства. Этот погромный расизм, с одной стороны, порождается подлинным обособлением, как естественным, так и искусственным (гетто) еврейства на путях истории. Частью же оно имеет для себя и более глубокие корни, заложенные в действительном противлении еврейства христианству, а через то и христианам, в том христоборстве, которое свидетельствуется уже Евангелием. Вражда иудеев ко Христу начинается уже с первых Его выступлений на общественном служении, его сопровождает на всем его протяжении и, наконец, приводит к крестной смерти, к распятию Голгофскому. Она продолжается и доныне, с разной мерой сознательности и интенсивности. Дом еврейства остается и доныне «п у с т», и за единичными пока исключениями в нем не раздается покаянного и ликующего вопля: «благословен грядый во имя Господне, осанна в вышних». Если со стороны еврейства существует сознательная или несознательная, инстинктивная вражда ко Христу и христианству, то и наоборот, со стороны христиан, как верующих, так и неверующих даже, существует ответное чувство самозащиты и соревнования. Между иудейством и христианством есть отношение взаимной обиды и непризнания, с проистекающей отсюда враждебностью. Она отражается и в памятниках иудейской письменности, которые тщательно собираются антисемитами, а глаза ненависти зорки и внимательны (тот же Розенберг, от которого странно было ожидать особого уважения и пристрастия к христианству, в ряде памфлетов собирает соответствующие свидетельства). Если со стороны гонимого, презираемого христианами еврейства это является даже естественным и понятным, то для христиан такое отношение противоречит проповедуемой Евангелием любви к врагам и добротворению ненавидящим. Этим навлекается по отношению к христианам особая вражда еврейства. Но евреи умеют быть благодарны за христианское отношение к себе, когда оно исходит от христиан. К прискорбию, взаимные отношения христианства и еврейства остаются больными, притом в большей мере и по-иному, нежели это имеет место для всех других религий, каковы ислам, буддизм, браманизм и др. Это проистекает, конечно, не из дальности или взаимной чуждости, как в вышеназванных случаях, но именно из-за близости, сродства и вытекающего отсюда соревнования и борьбы. Иудаизм есть все-таки Ветхий Завет для христианства, а последнее хочет стать Новым Заветом для еврейства, его продолжением и исполнением. Поэтому напряженная ревность, доходящая до вражды, является здесь естественной, она даже достойнее, чем взаимное равнодушие и небрежение. Отсюда видно, насколько трудно осуществлять и сохранять христианское отношение к еврейству, которое здесь является стороной одновременно наступающей и обороняющейся, и оно больно христоборством и отвержением христианства. Еврейство умеет враждовать, как оно способно и любить. Образы любви еврейской дает нам св. Евангелие, – в апостолах, мироносицах и во всем вообще окружении Христовом. И эта энергия любви не иссякла и не может иссякнуть даже доныне, но она не находит для себя взаимности. Христиане должны осуществлять христианское отношение к еврейству, даже и тогда, когда последствием того создается для еврейства господствующее положение в мире. И этого нельзя бояться христианам, потому что только таков есть путь преодоления еврейства, не извне, а изнутри. Вообще нет – и не может быть – более трагического и антиномического вопроса, нежели отношение между христианством и еврейством. Он не разрешается погромным или угнетательским расизмом, т. е. гонением на еврейство под предлогом христианства от христиан, быть таковыми перестающих.

3. СУДЬБЫ МИРА, ГРЯДУЩЕЕ

Вопрос еврейский

Судьбы избранного народа, хотя и отвергающегося своего избрания во Христе, никогда не переставали оставаться в центре истории после начала нашей эры, но никогда еще не были так центральны, как сейчас. Эту центральность вместе с еврейством разделяет еще народ русский, судьбы которого ныне так предрешаются, даже если они и не могут быть поставлены на один уровень с еврейскими. Исторические судьбы еврейства представляют собой чередующиеся волны гонений, с одной стороны, и мирового влияния с растущим покорением мира, с другой. Одно с другим связано, одно из другого вытекает. Первое, гонение на еврейство, проистекает из национального инстинкта самообороны и самосохранения, вместе с мнимохристианскими, в действительности же антихристианскими чувствами враждебности и страха. Второе же связано с особой, исключительной живучестью и одаренностью народа, единственного в своей избранности и обреченности, а вместе с тем и национальной солидарности. Раньше она имела определенно религиозный характер, связанный с верностью иудаизму, вместе с антихристианской устремленностью. Теперь этот религиозный характер все более слабеет, уступая место пестрому и многогранному спектру новоевропейской цивилизации. Однако, при всей ее духовной пестроте и многогранности, национальный дух и сплоченность еврейства остаются неразложимы и неодолимы никакими силами национального соперничества и антагонизма других народов. Происходит мирная, но победоносная борьба еврейства со всем миром, меняющая формы, но неизменная по содержанию. При всей уродливости расизма, нельзя не отдать ему справедливости в том, что самый факт этот здесь почувствован и констатирован с исключительной пронзительностью. В нем есть печать избранности избранного народа, некое всемирно-историческое чудо, совершающееся на протяжении всех веков и перед лицом всех народов. Отрицать или даже преуменьшать этот факт некоей всемирной супре-матии еврейства, при этом лишенного государственности и территории и составляющего в мировом масштабе ничтожное меньшинство, хотя бы даже и возрастающее в численности, является тенденциозным умалением или замалчиванием исторической действительности. Не лучше ли будет поставить вопрос о силе и значительности самого этого факта и, в связи с этим, о правильном к нему отношении. Уже в самом этом факте нельзя не видеть печати особой богоизбранности еврейства, независимо от того, угодно или неугодно нашему ограниченному человеческому суждению это произволение Божие. Каждый может по-своему чувствовать и расценивать это избрание, но оно остается делом смотрения Божия и тайною Промысла, которая в глубинах своих является нераскрытой до наступления полноты времен. Однако одна – и притом основная – сторона этой тайны нам уже ведома: народ Божий есть родословная Христа Спасителя, он является Ему сродным по плоти. О Нем самом говорится в Евангелии: «жидовин сый» (Ио. IV, 9), эта мысль раскрывается в обеих родословных Спасителя, у Мф. (1) и Лк. (3), и Господь приемлет ее и подтверждает сам: «Мы (т. е. иудеи) знаем, чему кланяемся, ибо спасение от иудеев». (Ио. IV, 22). Он сам не отрицается быть сыном Давидовым, Царем Иудейским. Также и Пречистая Его Матерь есть избранная отрасль избранного народа. Однако тайна всего Израиля доселе остается нераскрыта в полноте и силе, но свидетельствуется апостолом лишь как предмет веры: «не хочу оставить вас, братия, в неведении о тайне сей, – чтобы вы не мечтали о себе, – что ожесточение в Израиле произошло отчасти (до времени), пока войдет полное (число) язычников, и так весь Израиль спасется» (Рим. XI, 25-26), «ибо дары и избрание Божие непреложны» (29). И апостол прибавляет перед лицом этой тайны: «как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его» (33).

Эта непостижимость путей Божиих своим знамением имеет – антиномию, – в указанном особом характере исторических судеб Израиля, который пребывает в некотором противостоянии всему человечеству, но вместе образует и его исторический центр, в неодолимости и неустранимости своей. Но в то же время сам Израиль остается как бы под маской, является сам для себя скрыт в богоизбранности своей. Его духовный облик искажен под образом материализма – философского или экономического, – плутократизма, большевизма или масонства, ложного интернационала и демократизма, вообще под всем, кроме «единого на потребу» – Царства Божия. Об этом и было сказано Христом: «се остается дом ваш пуст, дондеже воскликнете: благословен грядый во Имя Господне, осанна в вышних». Все существо Израиля, под какими бы внутренними или внешними масками оно ни сокрывалось, есть дума, чаяние, борьба, противление, всегда гложущая и никогда не оставляющая мысль о Мессии, грядущем или уже Пришедшем, – о Христе. Это своеобразное прирожденное христианство Израиля пока остается антихристианством, как борьбой со Христом в себе самих. Парадоксально, что это-то антихристианство и является не только самым живым, но и наиболее христианским в нем. В Израиле и для Израиля самое мертвящее есть христианское равнодушие или забывание о Христе, все равно какое: гуманистическое, плутократическое, всяческое. Даже большевистское гонение на христианство, поскольку оно действительно проистекает из еврейских источников и вдохновений, в судьбах самого Израиля все-таки естественнее, чем религиозное равнодушие. Однако это не позволяет самим христианам, как имеющим обетование о спасении всего Израиля, об этом забывать или оставаться к нему равнодушным. При всем противлении влиянию отпавшего от веры еврейства, для христиан остается законом непреложным религиозное признание и почитание во Израиле его даров и избрания. Поэтому христианское отношение к Израилю по силе этого признания может быть только антиномическим, как к живой и живущей родословной Христа, к Его народу, но и отвергшему Его, не узнавшему своего часа. Последнее же требует от христиан обуздания и борьбы со страстями антисемитизма, которые естественно, хотя и искусительно подымаются в душах народов перед лицом его религиозного отпадения, измены своему призванию. Насколько все существо и образ, и судьбы Израиля вообще антиномичны, здесь, при установлении христианского отношения к нему, мы имеем эту самую антиномию, которая требует от нас своеобразного национального аскетизма и в практическом применении распадается на множество частных противоречий. Антиномизм этот предостерегает нас на каждом шагу жизни. При этом утрата этой аскетической нормы, односторонность и упрощение здесь недопустимы, ибо еврейский вопрос для христиан труден, хотя и в своем особом смысле, не меньше, чем для самих евреев.

Можно и должно видеть особую природу еврейства и всю силу его влияния в жизни народов. Сентиментальная слепота, как и гуманистическая халатность здесь одинаково недопустимы. Если и вообще отношения между народностями определяются не только солидарностью, но и соревнованием, то нигде, как здесь, это имеет особую силу. Это проистекает одинаково как из любви к избранному народу, с признанием всей его единственности и исключительности, так и из необходимости противодействовать этой силе и энергии, ради сохранения и умножения того особого дара Божия, который дается каждому народу в его национальном призвании. Однако, это противоборство должно быть поставлено в определенные границы, которые не мирятся с гонением на Израиля в какой бы то ни было форме, уже не говоря о современном варварстве германском, как и его подражаниях. Противодействие это, насколько оно проистекает из законного и естественного чувства самосохранения, должно выражаться в положительной самоохране действием, т. е. в творческом самораскрытии собственной народной стихии, а не насильственно запретительными мерами. Вся особая трудность судеб еврейства издревле и до наших дней связана с его рассеянием по всему миру, оно же имеет последствием культурную ассимиляцию народа, который и сам ее как будто ищет и приемлет, в то же время оставаясь по существу неассимилируемым, откуда проистекает некая культурно-национальная псевдонимность. В таком положении вещей иудейское рассеяние содержит в себе трагический рок для себя самого, а вместе и для всего мира, для всех народов, среди которых оно находит для себя приют. При особой жизненности и исключительной живучести своей еврейство действительно занимает если не первое, то во всяком случае выдающееся место, притом не только в экономике, в денежном и банковом, вообще финансовом мире, но и в самых различных отраслях культуры: наука, печать, искусство и проч., все это прослоено еврейским элементом. Как бы ни относиться к этой прослойке, но трудно отрицать – иначе, как тенденциозно – самый факт и его силу. Еврейство, при относительной, процентной своей малочисленности, неудержимо проникает во все области творчества и труда, которые только ему доступны и приемлемы. А с теми же, которые ему по существу чужды и враждебны, – сюда относится, конечно, все, связанное с христианством и церковью, – оно ведет борьбу на уничтожение. Это мы можем наблюдать в большевистской России. Не нужно умалять силу того факта, что гонение на христианство здесь хотя и вытекало из идеологической и практической программы большевизма вообще, без различия национальностей, однако естественно находило наибольшее осуществление со стороны еврейских «комиссаров» безбожия. Таким образом, мировое еврейство вообще, а в России в особенности, оказывается в борьбе с христианскими началами европейской культуры и во всяком случае занимает в ней руководящие позиции там, где эта борьба возникает в среде самих христианских народов, впадающих в антихристианскую апостазию. Это так очевидно, что не требует доказательства. Эта борьба частью прикрывается, частью даже смягчается под личиной гуманизма и либерализма, свободы совести и вероисповеданий. Однако эта равноценность множественных истин перед лицом единой Истины Христовой является, конечно, лишь духовным маскарадом.

Это относится к тому, что касается самого дорогого и существенного – религиозной веры. Во всех же других областях жизни и культурного творчества еврейство оказывается непобедимым и неотразимым, даже больше того – незаменимым и необходимым, как некие дрожжи, на которых вскисает историческое тесто. В этом отношении, несмотря на все злобные и завистливые преувеличения, в которые впадает антисемитствующий расизм, с ним трудно спорить относительно констатирования самого факта, который, впрочем, имел место еще с древнейших времен, начиная с Египта. И в роковом характере этого факта нельзя не видеть какой-то внутренней неизбежности, проистекающей из особых судеб, избранности иудейского народа, которая в данном случае выражается в его энергии, работоспособности и, конечно, одаренности. Антисемиты видят в этом влиянии еврейства в мире плод какого-то злоупотребления, коварства, лживости, всяческого обмана. Такое суждение есть прежде всего порождение зависти и вражды. Во всяком случае, нет весов, на которых можно было бы точно взвесить сравнительную честность еврейства и не-еврейства. Однако, чашка весов неоспоримо склоняется в пользу еврейства в отношении его годности и особой жизненной ценности, не иссякающей на протяжении веков всей мировой истории.

Нужно, однако, к этому прибавить, чтобы быть справедливым, следующее: еврейство в своем состоянии «дома пуста» утратило свое высшее право существования, ту единственность, которая проистекала из его избранности и призванности. Ему предстоит его восстановить, что произойдет лишь когда наступит желанный и для всего христианского мира блаженный час «спасения всего Израиля», когда он возопиет: «Осанна в вышних, благословен Грядый во Имя Господне». Дотоле же можно сказать, что сохраняя всю неистребимую силу свою духовную, он остается лишен той истинной духовности, которая была вверена и дана ему в Ветхом Завете и явлена в Новом, в Предтече, свв. апостолах, – со св. Иоанном Богословом и с ап. Павлом во главе. Можно сказать, что в своей апостазии Израиль утерял свой гений, взамен же его остается лишь полнота талантливости. Однако талант не есть гений и никогда не может с ним сравниться. Во всех отраслях духовного и душевного творчества сынам Израиля и теперь дано являть высокие достижения творчества, – мысли, искусства, воли, организации, настойчивости. И, однако, все это не восходит до «гением начатого труда». Поэтому духовно руководящая роль им утрачена, – не безвозвратно, но временно, хотя всецело, потому что гений дается от Бога, особым непосредственным вдохновением, но не приобретается волевым усилием. Поэтому и творчество еврейское онтологически второсортно, как бы ни было оно в своем роде ценно. Можно и вообще спрашивать себя, где же это творчество, и в чем теперь оно первосортно, духовно гениально. Не знаю, может ли быть дан утвердительный ответ на этот вопрос относительно области культурного творчества, но есть здесь одна лишь сила бесспорная: христианская святость, которая дается только церковью и недостижима одним силам человеческим. В состоянии своего отпадения, пока оно длится, Израиль сам лишает другие народы себя, своего гения; вместо высших и ему единственно данных достижений, он дает не-высшее, суррогат. В этом состоит настоящая духовная трагедия еврейства, а с ним и всего мира, его лишенного в высшем его образе. Это суждение, проистекающее из признания единственности и избранности Израиля, может показаться – и, несомненно, покажется – многим умалением или уничтожением даров и дел еврейства, но на самом деле как раз наоборот, оно вытекает из признания высшего его призвания. В цветущую пору своего национального существования, именно ветхозаветную, будучи избранным народом Божиим, Израиль непрестанно впадал в грех… ассимиляции, как об этом свидетельствуют пророческие и исторические книги Ветхого Завета. Эта ассимиляция религиозное выражение находила в отпадениях в язычество, обличениями которых эти книги полны. Конечно, эти грехи еще не имели угрожающего значения, поскольку сохранилось в нерушимости религиозно-национальное ядро Израиля даже в Вавилонском изгнании, и тем более в земле обетованной, вблизи храма, во святом граде Иерусалиме. Но в рассеянии, после отвержения Христа, состояние Израиля совершенно изменилось. Правда, долгие века сохранялась, да и теперь еще сохраняется, нерушимость национального и старозаветного быта, поддерживающая его в состоянии обособления и даже изоляции, перед угрозой переселений, изгнаний, всего аппарата мучительства и гонения. Но такими средствами нельзя сокрушить несокрушимое. Менялась историческая обстановка, появлялись и разрушались новые царства, новые народности, Израиль оставался нерастворим. Однако и его подстерегала при этом основная опасность – духовного опустошения, судьбы Агасфера, «вечного жида». Агасферизм есть трагедия духовной беспочвенности и добровольно призванной на себя богоотверженности: «кровь Его на нас и на чадах наших». Об этом горестно свидетельствовал на крестном Своем пути Христос: «Дщи иерусалимская, плачьте не обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших. Ибо приходят дни, в которые скажут: „блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие“. Тогда начнут говорить горам: „падите на нас“, и холмам: „покройте нас“. Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет». (Лк. XXIII, 28-31). И это скорбное пророчество с тех пор и доныне исполняется.

Однако жизненные силы еврейства таковы, что выдерживали, выдерживают и, конечно, выдержат испытания, и если какой-либо земной властитель думает победить непобедимое и сокрушить несокрушимое, то он собирает лишь горящие уголья на свою собственную голову, обрекает себя на неизбежное падение, – в этом законе истории мы еще убедимся в наши дни, хотя и неведомы времена и сроки. И потому этот удел народа гонимого, преследуемого, ненавидимого, презираемого, как ни тягостен по-человечески, не страшен для судьбы Израиля, самому бытию которого ничто не может угрожать. Он находится под высшей охраной и защитой божественной, ибо избранный народ нужен для свершений божественных. Но эти судьбы страшны духовно по тому состоянию опустошенности, которое порождается отвержением Христа в самом Израиле и вносится им в духовное состояние всего человечества. Последнее – по-своему – также заражается его болезнью в антисемитизме. Избранный народ Божий, прежде своего обращения ко Христу, после которого он станет светом и откровением языков и славой людей Твоих Израиля, сам разлагаясь, разлагает и ту среду, в которой он пребывает. Здесь надо считаться с несокрушимой жизненностью Израиля, исключительной одаренностью в борьбе за существование Израиля, воспитанного и закаленного в веках. Но при этом вся эта жизненная сила и одаренность как бы утрачивают право на существование, потому что держатся на религиозной пустоте или же – хуже того – на борьбе со Христом и христианством. И эта роковая пустота, отрава обреченности, становится роком и для той среды, национальной и исторической, в которой они проявляются. Израиль и в состоянии отвержения от Христа и духовной опустошенности сохраняет самосознание своей избранности и единственности, нерушимость самоутверждения, хотя и при наличии беспочвенности, национальной и культурной. И этому, конечно, бессилен помочь и сионизм, и опыты создания национального государства (хотя обладание святым градом, согласно пророчествам, и лежит на путях его).

Политическая и историческая судьба Израиля обрекает его на паразитизм, который есть обратная сторона агасферизма, трагедия беспочвенности при наличии полноты жизненных сил. Израиль теперь является для всех чужим, но вместе и для всех своим, или, точнее, все для него могут стать своими. Он агасферически применяется к чужому народу, его национальному государству и культуре, к ним органически н е принадлежа. Уже тем самым он обречен на вто-росортность, при наличии органического притязания на первенство и руководящее значение, принадлежащее избранному народу. Плод этого агасферизма есть ассимиляция того, что неассимилируемо, нерастворимо, она есть тем самым печальный рок еврейства. Оно не только паразитирует на чужом историческом теле за неимением собственного, но оно и привязывается к нему жизненно, его любит по-своему, хочет с ним органически соединиться, в то же время оставаясь ему чуждым, нося в себе это неодолимое двойство и раздвоение. Это ассимилирование проявляется во всем – увы – кроме веры (что бывает, конечно, до сих пор еще ограниченными и редкими исключениями, хотя в них-то именно и заключается все разрешение «еврейского вопроса»). Ассимиляция проявляется во всем, в смешанных браках и смешении крови, при ее нерастворимости, смешанной культуре, в государственной жизни (начиная с ветхозаветного Иосифа в качестве первого министра фараона египетского и до наших дней), в экономической жизни, в прессе, литературе, искусстве. При этом сила и мера этого влияния совершенно непропорциональна количественной доле еврейства в составе населения, к чему присоединяется еще и его подвижность.

Ассимиляция дает новый источник исторической энергии еврейства, однако вместе с ее трагическим искажением и отравленностью. Однако это не есть человеческое произволение или даже грех, но судьба или суд Божий, который притом имеет силу на обе стороны: на Израиля и не-Израиля. На последний же, в меру его христианства, возлагается долг «христианского отношения» к еврейству, непрестанной борьбы внутренней и внешней с антисемитизмом, в который входят, как слагаемые, самоутверждение, зависть, ревность, самосохранение. Он, во всяком случае, представляет собою духовное искушение, в борьбе с которым требуется непрестанное противоборство и жертвенность. Христиане духовно также ответственны за еврейство своим к нему отношением, которым они его привлекают или же отталкивают, – и не только от плохих или мнимых христиан, но и от самого христианства. Конечно, это не может служить оправданием для неприятия его со стороны Израиля, который, как старший брат, не должен соблазняться младшими, но по человеческой немощи может ими задерживаться на своем духовном пути.

Что же касается самого Израиля, то он становится жертвой этого ложного своего положения в жизни, самоопустошения, с одной стороны, и самоутверждения, с другой. Первое сопровождается преувеличенным развитием тех свойств, которые ему природно свойственны (еще по Ветхому Завету): материализма, чувственности, властолюбия. Второе же связано с роковой псевдонимностью всего его исторического существования. Последняя же выражается в том, что, будучи чуждым, ассимилируясь, он выдает себя или же искренно себя считает принадлежащим к той народности и культуре, которые составляют его историческую среду. Эта ассимиляция в отдельных случаях – а их может быть очень много – приводит к подлинному самоподмену, к двойству личного и национального самосознания. Но эта именно возможность является особенно важной и многообещающей для грядущего всеобщего спасения как самого Израиля, так, через его помощь и духовное посредство, – всего человечества.

Однако, ранее этого в состоянии агасферизма рок исторической псевдонимии содержит в себе нечто нездоровое и фальшивое, есть некоторая поза, лишенная простоты и подлинности. В таком качестве она наиболее свойственна профессиям, которым присуще некоторое позирование: таковы литература и сцена. Псевдонимной становится сама жизнь и ее самооткровение в творчестве. Эта черта не свойственна Ветхому Завету в подлинности жизни в богоизбранности Израиля. Трудно сказать, когда и как она исторически возникает и развивается, однако в новое время и в наши дни она достигает апогея, в особенности же, конечно, в советской жизни, где она, впрочем, даже и никого не обманывает, а просто наглствует перед лицом горькой правды жизни. И, проистекающая из потребностей ассимиляции, она в действительности вырывает и углубляет ров, который хочет засыпать. «Псевдонимия» есть именно л ж е-именность, в которой свидетельствуется, что данный носитель имени есть не тот и не то, кем и чем он себя именует. И все это есть проявление той духовной опустошенности, в которой пребывает Израиль в том состоянии, о котором рекла сама Истина: "се ныне оставляется дом ваш пуст, – дондеже воскликнете: «благословен грядый во Имя Господне», т. е. доколе Израиль не обратится ко Христу и в Нем познает свое подлинное естество, и во Христе обрящет и свое собственное имя. Дотоле же псевдонимия жизни, плод ассимиляции, вместо органического соединения, остается всеобщим духовным бедствием, приучая скрываться и прятаться от себя самих, как и от других, построяя жизнь на условной лжи, которая даже если и замалчивается, то никого уже не обманывает. Следует стыдиться лжи и отвращаться от нее. Не духом истины, но духом лжи проникается наша псевдонимная цивилизация, своими ложными личинами обезличивающая личности, жизнь и творчество.

На дне этой псевдонимности, если таковое вообще существует для бездонности, таится одно основное чувство и устремление: сознательная или бессознательная борьба с христианством, вражда со Христом. Поэтому и все оно существует дондеже, до духовного воскресения Израиля, его окончательного обращения ко Христу, «ибо ожесточение произошло в Израиле до времен и». (Рим. XI, 25).

Снова и снова, в 1000-й раз вникая умом и сердцем в пророческие главы ап. Павла о судьбах и спасении Израиля, в сопоставлении с ветхозаветными пророчествами о нем же, изумляемся их таинственной антиномике в учении об отпадении Израиля, как и об его спасении, с нерушимостью Божия о нем определения. И эта антиномика не только внешняя, но и внутренняя, она содержит тайну не только его духовной судьбы, но и нашей, она совершается не в нем одном, но и в нас. Это есть и наша собственная судьба на путях трагедии мировой истории, вокруг ее оси, по изволению Божию в избрании. (Рим. IX, 11). «В отношении к благовестию они враги ради вас, а в отношении к избранию возлюбленные (Божий) ради отцов». (XI, 28). «Дары и избрание Божие непреложны» (29), «они теперь непослушны для помилования вас, чтобы и сами они были помилованы» (31). Израиль – это отвергшийся Христа и Богом отверженный «дом пуст», но он же есть и святыня народов, Богоизбранный сосуд. И нам, как христианам, дано повеление вместить и всю силу борьбы с антихристианством с верностью и любовью к Израилю в его избранничестве. Нам равно возбранен подлый и греховный антисемитизм, страсть ненависти и зависти, которая столь легко нас подстерегает на путях правого ему противления, как и утрата чувства ответственности за его конечные судьбы, которые творятся и при нашем участии, суть судьбы общие всего мира, «ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать». Но для этого требуется от нас самих особое обострение чувств при нашем собственном различении его положительных и отрицательных потенций, духовная зрячесть к тому. Но это как раз и отсутствует в поверхностном либерализме и гуманизме, хотя они и должны занять приличествующее им место в практическом отношении к «еврейскому вопросу», однако, в наличии напряженной настороженности христианского чувства. И ныне, благодаря антисемитскому, безбожному гонению на еврейство, это всеобщее христианское чувство ответственности за еврейство должно подняться в наибольшей мере, и таково его положительное значение. Но оно же имеет, должно иметь подобное же значение и для еврейства, насколько оно лишается земного благополучия, царства от мира сего с его могуществом. Судьбы его становятся мартирологом, крестоношением, которое, однако, совершается еще не со Христом и не во имя Его. Но будем верить, что это есть зов и воспитание к тому.

Исключительная трагедия Израиля является необходимым для него путем спасения, как его самого, всего Израиля (Рим. XI, 26), так и всех языков «до полного числа их» (25). Нам не дано знать времена и сроки свершений «непостижимых судеб Божиих» (33), но мы можем и должны различать внутреннее значение, силу и смысл происходящего. И мы не можем не понимать внутренней логики того, что перед нами совершается. Да будут же собственные чресла наши препоясаны и светильники горящи. Мы должны относиться к врагам креста Христова не как к своим личным врагам, при всей нашей непримиримости к этой враждебности их самой по себе. Мы должны не только внешне, но и внутренно с нею бороться прежде всего в себе самих, несмотря или вопреки всей ее трудности. Для нас является естественным любить спасающегося с нами во Христе Израиля, и это так естественно и легко любить его, трудно даже не любить. Однако, нельзя не бороться с ним в состоянии его отпадения и противоборства церкви Христовой. Но борьба за веру, противоборство антихристианству, сокрытому и явному, может не быть, а следовательно и не должно быть враждой или ненавистью, – апостол указует нам здесь путь антиномический. Ныне все христиане проходят путь воспитания христианских чувств в самых чувствительных и деликатных его точках. Но духовные плоды этого нашего воспитания, с его достижениями, имеют значение и для «спасения всего Израиля», через преодоление тех искушений, которые возникают на наших собственных путях жизни.

Но здесь наши собственные судьбы и пути встречаются и сплетаются с путями народов, которые сейчас занимают первое место на исторической арене, как. главные действующие лица, между собою борющиеся. Здесь противостоят в борении германство и еврейство, германство и Россия, русский народ, русскость и еврейство. Все это по-своему переплетается в судьбах своих. А далее, на втором – пока – плане, выступают и азиатские и американские народы, этот мировой океан истории.

СУДЬБЫ РОССИИ, ГЕРМАНСТВО И ЕВРЕЙСТВО

Мировая война втягивает в себя народы всего мира и определит их судьбы и взаимоотношение на ближайшую эпоху истории. Но во всей этой для нас еще недоступной к пониманию сложности центральным dramatis personae для нас, русских, являются три народа: немецкий, как зачинатель войны, меч Божий; русский, как сердце истории и в то же время жертва войны и воинствующего антихристианства; и еврейский, как настоящая «ось» мировой истории. Их грядущими судьбами, сейчас (февраль 1942 г.) не раскрывшимися, в их взаимоотношении нам теперь и предстоит заняться.

Есть особая предустановленность во взаимоотношении Германии и России, род эроса, поработительного со стороны германской и пассивно-притягательного с русской. И, может быть, теперешняя борьба, – притом не на жизнь, а на смерть или, по крайней мере, порабощение – даст России желанную свободу.

Между германством и Россией доселе – странно сказать – существовал род культурно-исторического романа взаимного притяжения (хищнического со стороны Германии), один как-то не мог обойтись без другого. Странно может звучать такое суждение сейчас, когда германство является предметом ужаса и отталкивания, общей нелюбви со стороны всех народов, не исключая и перед ним рабствующих и порабощенных. Германство является сейчас наследственным врагом России, и однако эта связь остается даже и теперь, и еще более выявится по окончании войны, в которой столь таинственно связаны и определяются именно их судьбы, помимо других народов. Это очевидно и в той кровавой и отчаянной схватке, не на жизнь, а на смерть обоих народов, в необъятных русских ширях и далях, в ее снегах и грязи. Эта война страшна и мучительна для всех народов, но можно сказать, что никакие народы не несут в ней такого риска и такого страдания, как соседние географически и культурно народы русский и немецкий. Можно ли сравнить с этой близостью и связанностью с Россией любой из других европейских народов, ныне втянутых в мировое ратоборство? «Всечеловечный» народ русский вмещает в широте души своей сочувственное понимание и любование всеми народами, каждым по-своему: он способен уважать британскую суровую серьезность вместе с трагическим чувством жизненных глубин, он способен любоваться грацией и изяществом Франции, ее языком и искусством, трогаться красотой и величием Италии с античным ее наследством, вместе и со всеми ее вкладами в мировую сокровищницу культуры, да и вообще нет такого европейского народа или даже только народности, которые не нашли бы для себя место в этом мировом или, по крайней мере, всеевро-пейском музее культуры, которым является наша «варварская» родина. Русские люди поочередно ко всем испытывают влеченье, род недуга, поочередно как бы влюбляются то в одного, то в другого из великих народов Европы, подпадая – временно и односторонне – влиянию каждого из них. Однако ни с одним из них – таково, по крайней мере, мое чувство – не связана наша родина так серьезно и ответственно, как с германским и его культурой: его голос слышит, на него ответствует, с ним ведет разговор, у него учится, даже если это переходит в суровую и тягостную учебу, рабство, борьбу, со скрытым страхом и скрежетом зубовным. Здесь известное отношение снизу вверх соединяется, однако, с добродушной насмешкой, с одной стороны, как и надменной презрительностью, с другой. В германство русский народ не влюблялся, как в другие, но взаимное их отношение всегда было серьезнее и ответственнее, чем ко всем другим, носило какой-то роковой характер. Немцу не свойственно любить бритта, при всем различии судеб и характеров все-таки они слишком друг на друга похожи. Не может немец брать в серьез и французское искусство, чтобы им увлекаться, не говоря уже о малых народностях, в их чисто количественной с ним несоизмеримости. Только Россия с ним соразмерна, к ней он прикован, ее инстинктивно ценит, хотя и высокомерно презирает. Впрочем, в своем полигисторстве и немец есть также всечеловек, как и русский, хотя и по преимуществу умом, а не сердцем. К тому же он несравненно старше и взрослее культурно-исторически, нежели еще не преодолевший внутреннего и внешнего варварства, отягченного большевизмом, народ русский.

В соотношении между русской и германской душой существует основная противоположность: она в том, что германство выражает собой мужеское начало духа, русская же стихия – женское; между обоими существует, таким образом, разнополость, основное биологически-психологически-духовное различие всего чувства жизни, ее данностей и заданий. Нельзя преувеличивать и абсолютизировать этого различения, внутри его есть, конечно, и свои собственные различия мужского и женского в типах и индивидуальностях, но есть некоторая summa summarum, в которой подводится этот итог. В этом смысле оба исторических типа представляют собой, конечно, каждый по-своему, односторонность и неполноту, однако взаимно восполняемую. (Разумеется, каждый народ имеет свои особенности и односторонности, сводящиеся также к различию и преобладанию мужского и женского начала. Но эти определения различаются, как сами по себе, так и в своем соотношении, и постольку не совпадают с конкретностью русского и германского начал, с их плюсами и минусами, поставленными именно в одних и тех же или сходных местах).

Это общее и основное различение в духе того и другого народа может быть применено и разъяснено на их отношении к вопросу национального самосознания и его проблематике, в частности, в применений к доктрине национал-социализма. Последний, насколько он определяется в речах и писаниях как «вождя», так и «имперского руководителя» – Reichsleiter Розенберга (духовном образе теперешнего герман-ства), является, вернее, хочет быть всеопределяющим миросозерцанием и жизнечувствием германства, его религией, философией, научностью, эстетикой, экономической политикой, всей полнотой жизни. Одним словом, он хочет занять то место, которое в средние века занимала христианская церковь. Уже само это притязание подтверждает сказанное выше о нехристианском, а постольку и антихристианском характере этого мировоззрения. Но ему присущ еще и резко выраженный волевой наступательный характер. Национал-социализм есть не только свидетельство о национальном бытии и соответствующем ему самосознании, но это есть воля и самопринуждение к таковому, не данность, но заданность, которая с неуловимой последовательностью приводит к национал-милитаризму характера завоевательного и насильственного. При этом проявляется и та характерная черта национал-социализма, которую можно назвать его лицемерием. Выражая собой фактически самосознание лишь одного германства, рядом умалчиваний он имеет вид всеми свободно принимаемого мировоззрения до того времени, когда может быть оно провозглашено открыто, как своего рода социально-политический гитлеровский ислам: велик Аллах, и Магомет – пророк его. Перед этим лицемерием приходится faire bonne mine au mauvais jeu как союзникам, так и побежденным, но это соответствует действительности этого завоевательного движения. В отношении же к России национал-социализм поворачивается, более чем к кому-либо другому, этой хищнической наступательной стороной своей, тем более, что прикрытием здесь является борьба с большевизмом, «крестовый против него поход» (только с знамением не христианского креста, но языческой свастики).

Замечательно, что, вопреки женственности русского народа, именно в большевизме, с зверообразным грузином и его иудейскими сопроводителями во главе, навстречу национал-социализму также выступает волевое начало не русское. Не следует забывать и того, что исторически, как и духовно, на всем вообще большевизме лежит марка MadeinGermany – знак немецкого его происхождения. В Россию Ленин доставлен немцами, большевистский режим в первые годы получил техническую выучку от немцев, а социалистическую муштру от германского марксизма. Теперешние нац-социалы окончательно зачислили Маркса в ведомство иудаизма. Однако, хотя и нельзя здесь отрицать известных духовных черт, ему свойственных, преобладающий характер всего «научного социализма» является более немецким, нежели еврейским. В этом смысле большевизм есть также и немецкое, точнее, не-мецко-еврейское засилье над русской душой. Не надо забывать, наконец, первоначального, хотя и коварно неискреннего с обеих сторон (как это и соответствует волевой стихии столь сродных между собой типов, как Гитлер и Сталин) военного соглашения, которое явилось решающим для начала войны. Одним словом, фактически именно в большевизме, а не в русском народе, нашел своего союзника в начале войны Гитлер, и это не случайный политический трюк, но действие, внутренно проистекшее из взаимного сродства: такое соглашение, сначала тайное, а затем и явное, тогда невозможно было бы для Сталина ни с кем из европейских народов, кроме немцев, хотя им самим это и отрицается, после того, как силою вещей, в результате гитлеровского наступления, Сталин оказался в ряду союзников антигитлеровского блока.

Однако, это не изменяет того факта, что гитлеро-большевизм не является порождением русского духа, напротив, есть величайшее его попрание и насилие над ним. Это есть не русский, но анти-русский блок воли, прусско-еврейское порождение. Парадоксия обоих видов национал-социализма, черного и красного, националистического и интернационального, такова, что оба они сближаются, а в известной мере и отожествляются, как деспотическое насилие над нашей родиной, сопровождаемое ее развращением: Гитлер – Розенберг – Сталин – Троцкий в их тожестве. Большевизм есть сатанинское насилие над русским духом. Он развился в благоприятной среде русского варварства, унаследованного в многовековой истории, как жертва европейской катастрофы, общеевропейского банкротства. В этом состоянии и Россия перестала быть сама собой, извратив свой лик, утеряв свое собственное естество, именно свою женственность, которую подменила солдатчиной и интернациональным комиссариатом, этой духовной клоакой для всяких отбросов Европы. СССР – не Россия, это чудовищная маска, дьявольская гримаса. Русский гений, русская муза относится не к области характера, воли, но вдохновения, обретения, духовного рождения. Оно могуче, но беззащитно перед насилующей волей, оно трезво, но не прозаично, разумно, но не рассудочно, оно художественно, но не рассчитанно. Оно есть порождение Эллады и Египта, но не римского права, духовной иерархии, но не канонического папизма, мистики православия, а не этики протестантизма, соборность, но не католический централизм, свобода исканий, но не схоластика с куполом папской непогрешимости. Русский гений таит в себе откровения умной красоты, новое в творчестве, хотя и на путях традиции, мистическое созерцание и художественное прозрение. Большевизм, так же как и расизм, – оба полюса: интернационал– и национал-социализма, удушающие нашу родину, – равно бесплодны и бездарны, равно не-гениальны и не-софийны. Софийность вдохновения есть удел русского гения.

Поэтому, когда придет час освобождения от большевизма, оковы его спадут, как внешнее бремя, как татарское иго, как власть завоевателей, тяжелый кошмар истории, сила разрушения, которая по себе оставит лишь пустоту. Порода комиссаров в своем зверином образе, поскольку она выражает русскую стихию, есть порождение варварства, которое имеет упраздниться в истории бесследно.

Напротив, гитлеризм есть, хотя по-своему, также звериный образ, но есть и настоящее порождение немецкого духа. Он не есть плод завоевания и насилия над народом, от которого имеет происхождение большевизм, он принят – и восторженно принят – германским народом (хотя, конечно, не всем). Разумеется, для последнего он есть явление духовного заболевания после войны с ее поражением и версальским уничижением, постольку он может быть частично этим оправдан, насколько вообще может быть оправдана хула «крови» на дух. Однако, и в прошлой Германии, наряду с чертами немецкого гения, существует эта мрачная волевая линия, которую не без успеха, а даже с торжеством теперь констатирует национал-социализм (в лице Розенберга) и у Фихте, и у Шопенгауера, и у других немецких мыслителей. Гитлеризм не есть видимое иго, как большевизм (которым заболевали, то там, то там, вследствие войны, и могут еще заболеть после войны сама Германия и другие страны), но внутреннее, духовное. В этом отношении напрашивается на сопоставление религиозная природа гитлеризма и большевизма (как ни парадоксальна и ни противоречива может показаться самая квалификация обоих как явлений религиозной жизни).

Здесь приходится сказать, что гитлеризм, как религиозное явление, есть еще более отрицательное даже, чем воинствующий атеизм большевизма, он более глубоко отравляет душу народную, чем большевизм; поскольку последний есть удушающее насилие, первый есть своеобразное явление духовной жизни, некоторое зачатие духовное, однако не в христианстве, но в язычестве. Мистический монизм, вообще свойственный германскому духу, теперь выступает как явная реставрация паганизма, которая неизбежно является и антихристианством, – прямо или косвенно, сознательно или несознательно. Этот паганизм есть сложное явление современной духовной культуры, совершенно лишенное той простоты и элементарности, которая свойственна варварству большевизма и его гонению на всякую религию. Практически и этот монизм, как отрицание личного Бога, есть, конечно, также атеизм, однако прошедший через протестантизм, критицизм, идеализм, словом, атеизм после Канта и Шопенгауера, Шеллинга и Гегеля и т. д., и т. д. Он выражает собой то опустошение и самоотравление религиозного духа, которое начинается с реформации и гуманизма, вообще с нового времени, и которому свойственна своя глубина и чужда поверхностность и элементарность французского (и даже английского) просветительства. Характерна для расизма его вражда к католичеству, вызывающая неизбежный внутренний раскол в самом расизме, поскольку католицизм даже и в германской душе не сдается без боя, хотя до сих пор все-таки патриотически склоняется перед гитлеризмом и ему покоряется. Враждебность расизма к католичеству выражается и в литературе расизма, в этом смысле возникает как бы некое возрождение реформации, однако, не в религиозно-положительных, но отрицательных ее тенденциях. В общем: они сливаются в русло героического человекобожия, осложненного еще невиданным в истории фанатизмом антисемитизма, который здесь равнозначен, конечно, с прямым антихристианством. Расизм еще раз в истории отожествляет свое дело с полным упразднением еврейства, хотя и не прямо физическим – до этого еще он, по лицемерию или все-таки некоторой растерянности и нерешительности (как ни странно об этом говорить в применении к furor teutonicus, однако это так) не дошел, или сам себя еще недовыяснил. Но, конечно, речь идет именно об этом, расизм есть соперничающий с еврейством антисемитизм, борьба с Господом Богом в Его избрании избранного народа. Он остается доселе слепым в понимании судеб Израиля в их единственности.

Возвращаясь к русскому безбожию, в образе даже не человекобожия, но скорее зверобожия, в скотстве этом следует видеть, прежде всего, варварство, пугачевщину, бессмысленный бунт против святыни, хамство, отсутствие культурного воспитания вместе со стихийным безудержем. Эта стихия «бунта бессмысленного и беспощадного» приняла в себя дрожжи духовного отравления, под давлением жесточайшего рабства, под игом, удушающим и обескровливающим нацию устрашением, нуждой, гонением, всяческим истреблением. И в этом смысле история не знает равного большевизму порабощения ни по размеру, ни по последовательности и его, так сказать, технике. Духовное отравление безбожием шло при этом двумя путями. Во-первых, роковое значение здесь получило влияние «интеллигентщины» (борьбу с ней, как только я сам преодолел для себя ее соблазн, я сделал делом жизни своей). Интеллигентщина представляет собой – в преломлении русской души – некоторую равнодействующую разных не– или антирелигиозных течений европейской истории. Здесь и папизм, конечно, так сказать, с минусом, в виде протестантского его отрицания, но вместе и с высокомерным презрением к православию, им обоим равно свойственным (правду сказать, сюда надо присоединить еще и справедливое борение против рабского его образа в качестве государственной церкви, вместе с примирительным клерикализмом, папизмом второго разряда). Интеллигентщина впитала в себя все духовные яды западного безбожия, начиная с энциклопедизма и гуманизма, материализма и человекобожия, наконец, социализма в образе марксизма и вообще экономического материализма. Вообще не было такого яда в европейской лаборатории, которого бы не прививала себе русская интеллигентщина. Вообще весь пестрый спектр европейского безбожия был здесь воспринят в смешении, и только по особой милости Божией сохранилась духовно русская мысль свободной именно от расизма.

Национальное самосознание в России преимущественно выражалось в религиозной мысли (учение о «третьем Риме», славянофильство, философия нового времени). Аналогию расизма можно указать лишь на задворках русской жизни, в варварстве «истинно-русских людей», «союза русского народа». Но все это было настолько невлиятельно и малокультурно, что никогда не представляло опасности самоотравления расизмом для русского духа. Но всегда гораздо серьезнее была опасность интеллигентщины и религиозного нигилизма. Но в этом нигилизме, которым была отравлена Россия до революции, неповинно было еврейское влияние уже потому, что оно и количественно, да и качественно оставалось в России слабо, частью наносное, как общеевропейская инфекция «нового времени», частью же как стихия собственной пугачевщины и бунтовства. Интернационал же, символически выразившийся в триумвирате «Ленина-Сталина-Троцкого» и иже с ними, принял в себя всю нечисть, поднявшуюся со дна нашего великого отечества. И бунт, и цареубийство имеют в русской истории русское, а не интернациональное происхождение. Однако, именно такими «вождями» наша родина приблизилась к роковой черте своей истории, отмеченной проклятием, – к большевизму.

Чем он является духовно? Прежде всего это есть демагогия, обращенная к низшим стихиям, он разжигает классовую зависть и ненависть. Его «духовная» энергия есть злоба и месть вместе с порабощающим насилием. Большевизм в этом смысле глубоко народен и стихиен. Однако, какое же участие принадлежит здесь еврейству? Чувство исторической правды заставляет признать, что количественно доля этого участия в личном составе правящего меньшинства ужасающа. Россия сделалась жертвой «комиссаров», которые проникли во все поры и щупальцами своими охватили все отрасли жизни. Они воспитали новую стихию народного гнева к себе, страшную опасность всероссийского погрома, когда пробьет час падения большевизма. Это явится вместе с тем и страшным искушением для русского народа, к которому все верные сыны православной России должны готовиться духовно уже теперь. В большевизме более всего проявилась волевая сила и энергия еврейства, все те черты, которые так известны уже и по Ветхому Завету, где они были предметом гнева Божия на Израиля и пророческих обличений против него. Еврейская доля участия в русском большевизме – увы – непомерно и несоразмерно велика. И она есть, прежде всего, грех еврейства против святого Израиля, избранного народа. Это есть внутреннее двойство и противоборство в нем. И не «святой Израиль», но волевое еврейство проявляло себя, как власть, в большевизме, в удушении русского народа. Здесь проявился исключительный дар воли к власти, свойственный еврейству, в соединении с одаренностью умом, энергией, вообще всеми основными качествами, нужными для воцарения в царстве от мира сего. К этому надо присоединить инстинктивное чувство крови и единокровности, спаивающей его в единый душевный конгломерат. Можно по-разному выражать этот факт национального единства всего еврейства в его нерушимости, но его отрицать или даже только умалять можно только тенденциозно, вопреки истории. Для христианского отношения к еврейству имеет силу тот основной факт, что оно находится в состоянии отпадения от Христа, до наступления той блаженной поры, когда обозначится на небе и на земле, что «ожесточение произошло в Израиле отчасти (до времени), пока войдет полное число язычников», ибо «весь Израиль спасется». (Рим. XI, 25-26). «Дары и избрание Божие непреложны» (29), никогда не надо этого забывать, но ныне оно является не в своей спасительной неотразимости, но во враждебной непобедимости.

И однако, да не покажется после сказанного неожиданным парадоксом, если мы скажем, что духовное влияние еврейства даже в русском большевизме относительно ничтожно, при всей внешней его разрушительной силе. Это, прежде всего, относится к самому марксизму и Марксу, который, «как религиозный тип» или мыслитель, есть совершенное ничтожество. Если он мог иметь известное антирелигиозное влияние, то отнюдь не в том смысле, как всякие «просветители», но своей холодной враждебностью ко всему святому, в частности к христианству (хотя о Христе самом им не было написано, если только не ошибаюсь, ни слова во всех обширных его сочинениях). Нельзя отрицать, что принятие активного антихристианского мировоззрения, с практическими из него выводами и волевыми применениями, наиболее естественно для духовного состояния Израиля в состоянии его «ожесточения», ибо сознательно или бессознательно в самом существе богоизбранного народа, в мистических его глубинах нет места религиозному индифферентизму и пустоте, напротив – происходит борьба в его душе. Поэтому, пока не пришло время для его обращения, которое будет, «как воскресение из мертвых», для него естественным является антихристианство. Если для самих христианских народов таковое является плодом духовного отпадения и бунта, то здесь оно оказывается до известной степени естественным самоопределением, помимо личной вины и скорее даже в качестве некоей исторической судьбы. Одновременно с тем, как Россия была завоевана большевизмом, а в этом последнем получило влияние еврейство, совершилось и духовное самоопределение русской революции в качестве воинствующего безбожия, выразившегося в никогда невиданном в истории гонении на всякую религиозную веру, но на христианство по преимуществу. Антирелигиозное сознание русской интеллигентщины и нигилизма из интеллектуального и идеологического стало практическим и волевым: «свобода совести», как веры и неверия, фактически была совершенно устранена, и принудительным стало не только просто неверие, но и активное, волевое отрицание религии, не только идеологическая борьба, но насильственное разрушение культа. Это выразилось в методическом и организованном кощунстве. Это было выражение антирелигиозной и, прежде всего, антихристианской страсти, молчаливо владевшей умами и сердцами представителей новой власти.

Не о холодном, рационалистическом просветительстве энциклопедистов или иронии Вольтера шло дело, но о страстной, исступленной, хотя и неосознанной до конца ненависти ко всякой святыне: о «сыне погибели» говорится, что «во храме Божием сядет он, как бог, выдавая себя за Бога». (2 Фесс. II, 4).

То, перед чем ужаснулось бы христианское сердце, здесь не встречало противодействия, но явилось естественным и как бы само собою разумеющимся: систематическое осквернение храмов и поругание святыни, методическое религиозное нахальство, руководимое целью всячески унизить и профанировать святыню, воссесть в храме, «выдавая себя за Бога», -это именно и произошло в России, – небывалое торжество последовательно проведенной вражды к самому имени Божию, вплоть до запрещения писать его с прописной буквы вопреки смыслу слова, вместе с организованным преследованием веры среди религиозно темного и малопросвещенного, несмотря на 1000-летнее христианство, народа. В насильственном насаждении безбожия даже проявилась такая антирелигиозная ревность, равной которой давно не видела история. Во главе этой антирелигиозной миссии стал союз безбожников, возглавляемый Губельманом – «Ярославским». То было самое смрадное и нахальное явление всего большевизма. Конечно, принятие этого поста (фактически, конечно, захват его в свои руки) перед лицом всего православного русского народа есть акт такого религиозного нахальства, который, боюсь, тяжело отзовется в будущем, и православным надо заранее готовиться к самообладанию и противодействию этой реакции, по слову Христову: «молитесь за обижающих вас и гонящих вас». (Мф. VI, 46).

Духовное лицо еврейства в русском большевизме отнюдь не являет собой лика Израиля, ни ветхо-, ни новозаветного. Это есть отвратительная маска предрассветного затемнения, в котором утеряно иудейство и религиозное сознание опустошено и сведено к антирелигиозным и антихристианским инстинктам. Это есть в самом Израиле состояние ужасающего духовного кризиса, сопровождаемое к тому же озверением. Это аналогично по-своему религиозному явлению Сталина, который в прошлом есть питомец духовной семинарии, унесший из нее лишь примитивный религиозный нигилизм, как и многие идеологи русской интеллигентщины (и в этом неповинно никакое еврейство, подобно как и в Белинском, Добролюбове, Писареве и Чернышевском). Эта же звериность проявилась и в отношении к религии, грубейшим, примитивнейшим гонением, которое под собой не имеет ничего, кроме пустоты и духовного ничтожества, не притязая даже на духовную убедительность.

Таковы истоки и духовное содержание русского гонения на веру. При всей свирепости своей оно гораздо безвреднее отравы расизма, поскольку он хочет соперничать с христианством и в этом качестве есть активное антихристианство, религиозный соблазн, и «горе миру от соблазнов». (Мф. XVIII, 7).

Конечно, молодому и духовно неопытному русскому сознанию нелегко будет справиться с наваждением безбожия, которым затоплена ныне русская земля, при полном истреблении положительной религиозной письменности и запрещении печатного слова. Над русским народом совершено духовное насилие, которое для себя не имеет равного в истории, как по своей грубости, беспощадности и последовательности, так и по внешним размерам. Классические гонения на христианство при Диоклетиане и др., в связи с которыми церковь славит и возвеличивает великомучеников, – это краткие лишь эпизоды и сама кротость в сравнении с советчиной, хотя здесь и не было декоративных львов, к которым бросали христиан, как и костров для сожжения. Однако, здесь были свирепее львов – чекистские палачи, и страшнее костров – ссылки на крайний север на годы и десятилетия. Вообще большевики превзошли все доступное человеческому воображению в систематическом гонении на веру, и если они не могли ее истребить, ибо она в человеке неистребима, то, во всяком случае, они оказались способны вызвать глубокое потрясение в душе народной, причем этой цели служил весь государственный и политический аппарат бывшего русского государства. Душа содрогается при одной мысли о том, что совершалось на нашей родине в последнюю четверть века.

И, однако, следует в доброй надежде констатировать, что ни реформации (пародия ее в виде «живой церкви» провалилась), ни религиозного кризиса в точном смысле слова советчине вызвать на нашей родине не удалось, и все гонение на церковь оказалось покушением с негодными средствами. Этого и можно было ожидать вследствие внутренней пустоты и духовного ничтожества этой волны безбожия по идейному содержанию, ибо в нем не было ничего, кроме нигилизма, кощунства и повторений ранее уже высказанного в мировой истории и, главное, не было ни искренности, ни внутреннего пафоса. Все это безбожие не было убедительно, но лишь принудительно; оно держалось, да и держится и доныне насилием, – полицейским и духовным. Последнее выражается, наряду с воспрещением и устранением всякого религиозного воспитания и просвещения, в накачиванье безбожной и кощунственной литературой, соответственными выставками и музеями, с поруганием святынь душ, находящихся в состоянии детскости и неведения, которое неспособно даже во всей силе воспринять им внушаемого, им глубоко отравиться. Насильственный гипноз рассеется, прежде всего, с устранением насилия, с торжеством свободы совести и веры, и уже в силу естественной психологической реакции волна скорее всего откатится в противоположную сторону. Все это оскорбление народной души и поругание святыни почувствуется с небывалой силой и поведет к великому религиозному возрождению русского народа.

Нам неведомы конкретные судьбы России вместе с временами и сроками их свершений, но явны уже и теперь духовные плоды его: небывалые испытания имеют дать и небывалые достижения через углубление веры и новые откровения жизни. Не забудем, что дело идет о духовной судьбе русского народа, который подвергнут был величайшему духовному испытанию и искушению. Этот народ имеет великое религиозное призвание явить силу и глубину православия в творчестве и в жизни, в осуществлении откровений, столь тяжелым путем получаемых. Но уже самые эти судьбы его свидетельствуют об особой его избранности.

Конечно, мы не хотим ему приписывать того единственного и высшего избрания, которое дано Израилю, лишь его дары и призвание Богом непреложны. (Рим. XI, 29). Но из всех исторических народов, и в это мы верим, непреложно призванным к грядущему откровению является народ русский. И его брачный час приближается, на небе духовном восходит его созвездие. Мы не будем связывать эту веру с империалистическими мечтаниями, хотя великому народу, казалось бы, должно соответствовать и великое земное царство, которое уже ознаменовано в исторических предвестиях прошлого. Однако эта «священная империя» не есть прямая цель или даже только необходимое условие русского возрождения; по крайней мере, в первую очередь Россия может и не ожидать этого свершения, но она не может не ждать и не должна не ждать того, к чему она призвана, – явить миру творческий лик русского православия. Эта великая задача есть внутренняя цель всего ныне совершающегося в мире со всеми его потрясениями. Россия есть в этом смысле энтелехия мировой истории, ее подлинная «ось», и это всегда знала русская душа. Это сознание завещано нам из прошлого и коренится в ее глубинах, и его не могли в ней угасить ни сатанизм большевизма, ни горечь эмиграции. Россия воскреснет и воскресает, и сие буди, буди.

Конечно, это не означает того национального надмения, образа как бы повторения или пародии расизма. При всей своей единственности, судьбы России во всех смыслах связаны со всем миром, они даже уже становятся и будут все более становиться вселенскими, «экуменическими». И свое служение Россия имеет проходить в духовном единении со всеми народами. И даже мировые войны, в частности и последняя, хотя нанесли страшные раны всему духовному единству человечества, но они и заново связали его, сделали его по-новому ощутимым. Однако и при всей этой всечеловеческой соборности в ней остаются духовно-иерархические различия, лествица ценностей, соответствующая различию духовных призваний и дарований. В этой лествице высокое место занимает и будет занимать народ германский, которому суждено будет, пройдя через унижение поражения, преодолеть духовную болезнь расизма, вместе с отпадением от христианства. В симфонии истории займут свое место все ныне воюющие между собой народы. Однако, наверху в этой лествице исторических ценностей, в духовной их иерархии стоит наша родина, – таково непреложное свидетельство духовного ясновидения. Более всех исторических народов она есть народ будущего, не явивший себя и своего слова не сказавший. Она же есть Будущее и всей мировой истории, на путях к ее свершениям. Иначе быть и не может, ибо такова иерархия Божественная. Если православие призвано быть чистейшим и полнейшим явлением церкви в мире, которое, однако, совершается через откровения истории в жизни разных народов, то величайшим из них в наши дни, призванным вывести его из провинциальной ограниченности на высоту и широту вселенских задач, является, очевидно, русский. Конечно, и он доселе еще не дозрел до своего призвания, но время его приближается, начинается русский «апокалипсис», первые же его страницы открываются «прологом в а д у», большевизмом в русской истории. Однако вся эта историософская концепция может быть принята и правильно понята лишь в контексте с судьбами того народа, которому дано первое, центральное и единственное в своем роде место в истории Самим Богом, – Израиля, народа еврейского. Судьбы обоих народов, русского и еврейского, таинственно связаны единством. Конечно, на путях жизни этого сверх-, а потому и всеисторического народа, каковым является еврейский в его избранности, судьбы его в разные времена вплетались в историю других народов: достаточно вспомнить Египет, Вавилон, Рим и эллинство, не говоря о разных малых народах, его окружавших: филистимляне, аммонитяне и т. д. и ныне разные народы буквально всего мира. В этом смысле, будучи всем чуждым, народ еврейский оказывается и никому не чужой, поскольку он является историческим спутником и современником для всех, для одних больше и ближе, для других же дальше и меньше. Из всех мест еврейской диаспоры Вавилоном или Египтом для евреев сейчас является, быть может, более всего Америка. Однако, эта их близость не идет ни в какое сопоставление с той особенной связью, которая установилась между Россией и еврейством, именно в последнюю историческую эпоху, в большевизме, хотя, конечно, и ранее его.

Между Россией и еврейством, очевидно, существует взаимное влечение и предустановленная связь, которая проявляется, несмотря на всю внешнюю разность и даже чуждость, как будто бы естественно существующую между русской женственностью и еврейской волей. Это есть связь по контрасту. Расизм с Гитлером и Розенбергом, выражающими волевое начало в германстве, может ставить себе задачу для окончательного изгнания еврейства из Германии и, доходя в своих антисемитских вожделениях еще до большего, именно до полного истребления еврейства (культурно-исторического или просто физического, до конца это еще не договаривается). Как ни преступен и ни безумен этот замысел, но он, по крайней мере, в применении к Германии и к германству, является даже естественным, поскольку волевое начало в германстве сопернически отталкивается от подобного же начала в еврействе. Германству легко и даже естественно обойтись без еврейства, как и наоборот. Но этого отнюдь не может быть сказано о взаимоотношении начал русского и еврейского. Напротив, одно в другом в каком-то смысле нуждается, одно на другое взаимно опирается. Можно сказать даже больше: одно без другого не может обойтись. Здесь есть аналогия взаимоотношения России с герман-ством, которые между собою как-то жизненно, если не духовно, то, по крайней мере, душевно связаны, отчасти именно в силу контраста, существующего между мужественностью германской и женственностью русской. Если даже нельзя прямо сказать, что одно начало в другом положительно нуждается, то, по меньшей мере, они удобно, легко и естественно соединяются между собой, хотя результатом этого и получается некоторая зависимость России от германства. Это не есть только различие культурного возраста и национального характера, но здесь есть особая нарочитая конгениальность, хотя и по контрасту. Но здесь нет того религиозного соотношения, сложного и трудного, создающего своеобразную духовную интимность, соединение притяжения с отталкиванием, какие заложены в отношениях между Россией и еврейством. И в этом нельзя не видеть известной предустановленности их взаимных судеб. Если мерить их внешним масштабом, то как бы ни увеличилось в наше время еврейство в численности, однако простое арифметическое сопоставление делает очевидной всю биологическую разность национальной мощи России и еврейства. Однако, этому соотношению совершенно не соответствует то мировоззрение, которое принадлежит еврейству во всем мире, в частности же и в особенности в России. Оно связано с исключительными свойствами еврейства, его своеобразной жизненной энергией, вследствие ее оно получает в руководящих отраслях жизни и руководящее влияние, от которого антисемитизм теперь пытается защищаться мерами заградительного характера.

Главное, конечно, завоевание еврейства совершилось на почве русского большевизма, и в этом была перейдена – нельзя этого отрицать – всякая мера. Поэтому и вместе с крахом большевизма, очевидно, не может не наступить крах и этого завоевания, так или иначе, в той или другой степени и форме. Но как бы это все ни совершилось, тогда-то и встанет еврейский вопрос, как внутренняя проблема духовной судьбы русского народа во всей ее остроте и глубине.

Отношение между еврейством и Россией тогда освободится от насильственного характера и перейдет в область духовную, религиозную. Это и явится одним из свершений апокалипсиса. Но для этого еврейство должно исполнить всякую правду о себе, воскреснуть из мертвых, когда «весь Израиль спасется». Но для этого он должен выйти из состояния самодовольства и самоутверждения, в котором он все-таки еще пребывает, выстрадав до конца свое страдание, донес исторический крест свой и сложив его к подножию Голгофы. Невозможно сомневаться в том, что он для этого достаточно силен, несокрушимость и неистребимость избранного народа достаточно засвидетельствована историей. Но его духовное ослепление, в котором он находится вследствие своего христоборства, должно, наконец, уступить место прозрению, когда «возо-пиют: осанна в вышних, благословен грядый во Имя Господне». То, что открывалось в глубинах еврейской мистики как софийность, должно быть опознано как воплотившийся Логос, Божия Сила и Премудрость, Царь Израиля, грядый во Имя Господне. И вся трагическая история Израиля за все времена его существования до наших дней предстанет как путь к спасению во Христе, призывающем к Себе народ Свой. В самом Израиле и над ним самим происходит борьба между еврейством, семенем Авраамовым, и поклоняющимся золотому тельцу и ждущим земного царства земного мессии, настанет время, когда «воззрят нань, его же прободоша».

Об этом– то и идет вековой спор в душе еврейского народа, и одновременно с ним решаются и судьбы мира, который, созревая, приближается к своему концу. В этом свете только и могут быть понимаемы судьбы еврейства всех времен, в частности и нашего, последнего. Разумно или инстинктивно, сознательно или бессознательно, они совершаются в истории. И всякое новое обострение и углубление того, что составляет «еврейский вопрос», ведет Израиля по этому пути. Наивно и слепо думать, что и теперь, в этой мировой войне, речь идет о судьбах германства или его примате, как в безумии своем и антисемитической зависти вообразил о себе расизм, оно само есть только орудие истории и ее деталь, ось же ее есть не «тройственная» или иная «ось», но избранный народ Божий, разумеется в своей связи и соотношении с другими народами.

Является тайной, в какой мере созрело и созревает еврейство для этого своего спасения. В сущности, никто со стороны не может этого понять и определить. Еврейский народ был и остается недоступен никакой христианской миссии, поскольку речь идет о частных случаях личного обращения ко Христу, которые имеют скорее пророчески-прообразовательное значение, нежели исторически-совершительное. Да и вообще апостольское учение о спасении «всего Израиля» следует понимать не количественно, но качественно, онтологически – святой «остаток». (Рим. IX, 27; XI, 5).

Еврейство в целом и доселе остается выше или ниже христианской миссии, недоступно особым организованным ее усилиям для обращения его в христианство. Правду сказать, оно в нем и не нуждается. Явление истины, обращение ко Христу может совершиться лишь в недрах самого еврейства, как его собственное глубинное самораскрытие, которое в Новом Израиле в иудео-христианстве явится и новым, а вместе и изначальным самораскрытием церкви. Внутренний этот процесс для христиан и вообще не-иудеев остается сокрытым и таинственным. Еврейство нельзя и не нужно, миссионерствуя, убеждать в истине христианства, в душе его диавол непосредственно, лицом к лицу борется со Христом, как в душе Иуды. Да и нужно сознаться, что современное «историческое», не-"апокалиптическое" «христианство» бессильно и безоружно для такой задачи, не имеет для этого огня, способного воспламенить Израиля. Христианству самому надо учиться христианскому отношению к еврейскому вопросу, его для себя находить. Оно находится в духовном плену у антисемитизма и само не знает, каким новым откровением «первого воскресения» явится иудео-христианство будущего. В свете его потеряют силу и значение и теперешние разделения вероисповеданий с их притязаниями явить миру вселенский лик, силу и правду Церкви Христовой. Содержание истории определяется этим духовным рождением в христианство – не евреев, но еврейства, святого Израиля, остатка. В этой внутренней борьбе Савла с Павлом совершается жизненная переоценка ценностей, причем эта внутренняя борьба в урочный час истории выразится и во вне в его судьбах.

В настоящее время может показаться неожиданным и непонятным, почему же и как определяющим содержанием мировой войны оказывается вопрос еврейский в разных его аспектах. Однако, таково самосознание и самоопределение самих борющихся сторон, и можно сказать, что никем не сделано публицистически и политически для этого так много, как Розенбергом-Гитлером и вообще расизмом. В них сделалось навязчивой идеей, одержимостью жидоненавистничество. И нужно признаться, что в этом фанатизме ослепление соединяется с прозрением, благодушный гуманизм и поверхностное ассимиляторство сменилось острым чувством проблематики еврейского вопроса, и это есть одно из исторических достижений наших дней. Однако борьба с еврейством ведется на такой почве, на которой она неспособна дать духовные плоды, разве только кроме новой закаленности в борьбе за существование, которая во все времена была присуща еврейству, причем на этой почве оно оставалось и остается непобедимым. Борьба антисемитизма с еврейством, как «расовая», не имеет отношения к христианству, она ведется на почве бесплодной, происходит в духовной пустоте и не может дать никаких положительных плодов, но является лишь опустошительной для обеих сторон. Фило– и антисемитизм одинаково ограниченны и односторонни, как базирующиеся на историческом и биологическом основании. Нужна перемена ориентации, переход в другую плоскость. В сущности, есть только один «еврейский» вопрос, поставленный самим Учителем на пути в Кесарию Филиппову: «что вы думаете о Христе, Сыне Человеческом» (Мф. XVI, 16), – в этой борьбе со Христом, но и за Христа, в которой Он явится победителем. И – вопреки гонимости Своей, всему христоборству Израиля, Он Сам ответит ему на этот «еврейский вопрос» так, что он услышит, скажет Свое слово: это Я.

Что же означает такое понимание исторических судеб и путей Израиля? Не признается ли тем трансцендентность Христа в истории вообще и еврейского народа, в частности? В силу нее Он не открывается, но сокрывается в истории, из нее как бы выключается в некую иноприродность. Но что же тогда означает вся «родословная» Его воплощения, Ветхий и Новый Завет, вместе со всеми «Деяниями Апостольскими», как в узком, так и в расширенном смысле? Где же история церкви, «священная история»? Допустимо ли такое отделение земного, исторического пути от религиозного? На это одинаково можно дать как положительный, так и отрицательный ответ: трансцендентность должна пронизать собою имма-нентность, чтобы возникло новое, неведомое в своем образе бытие. Это взаимопроницание именуется на языке Слова Божия воскресением, – притом воскресением из мертвых, с прохождением через смерть и ее преодолением, а также и преображением в славе. Образ воскресения применяется именно к земным, историческим судьбам Израиля, и прежде всего в Ветхом Завете у прор. Иезекииля, – о воскресении сухих и мертвых костей (XXXVII, 1-11): «вот Я введу дух в вас и оживете» (9). Также и в Новом Завете у ап. Павла (Рим. XI, 15): «что (будет) принятие, как не жизнь из мертвых». Так же говорится о тех, которые в первом воскресении «ожили и царствовали со Христом 1000 лет». (Откр. XX, 4). Здесь одинаково дается обетование как о новой жизни, так и о связанности и обусловленности ее прежнею, ибо оживление, воскресение из мертвых соединяет в некоем отожествлении два термина: terminus a quo и terminus ad quern, прошлое и настоящее.

Здесь нас опять встречает тот же вопрос о связи судеб России и еврейства.

История, как апокалипсис нашего времени, ставит нас перед лицом новых свершений и в чаянии новых сил, в этом смысле исторических чудес и становлений Божиих. Это относится в первую очередь к судьбам России и Израиля в их совместном свершении, а в них последние в нашем историческом зоне судьбы избранного народа Божия перед наступлением 1000-летнего Царствия Христова после «первого воскресения». А это есть хотя еще и не последняя, но предпоследняя глава истории ранее конца этого мира. Времена и сроки находятся в руках Божиих, и их наступление не открыто человеку, но их приближение, знамение конца, становится ему ведомо, и оно уже ныне предначертывается, и в грядущих событиях центральное место принадлежит России и еврейству. И та, и другое пребывают еще во мраке и под испытанием: Россия находится под игом большевизма, которое сменяется игом гитлеризма, еврейство же претерпевает еще раз в своей истории гонение. Но само же оно доселе остается в состоянии поклонения золотому тельцу и отпадения от веры, даже и в Бога Израилева. Все эти новые бедствия являются для него не только как последние, может быть, испытания перед его обращением ко Христу и духовным воскресением, но и как неизбежная кара за то страшное преступление и тяжкий грех, который им совершен над телом и душой русского народа в большевизме. Он не может остаться неискуплен. Еврейство в самом своем низшем вырождении, хищничестве, властолюбии, самомнении и всяческом самоутверждении, через посредство большевизма совершило если – в сравнении с татарским игом – и непродолжительное хронологически (хотя четверть века не есть и краткий срок для такого мучительства), то значительнейшее в своих последствиях насилие над Россией и особенно над св. Русью, которое было попыткой ее духовного и физического удушения. По своему объективному смыслу это была попытка духовного убийства России, которая, по милости Божией, оказалась все-таки с негодными средствами. Господь помиловал и спас нашу родину от духовной смерти. Сатана, который входил поочередно то в души ближайших ко Христу апостолов, Иуды, Петра, то вождей иудейства и в лице их в душу всего отпавшего еврейского народа, ныне еще раз пытается умертвить удел Христа на земле, св. Русь. Он ищет и находит для себя орудие в большевистско-иудейской власти и в ее безумном дерзновении раскрестить нашу родину духовно. По справедливости можно сказать, что власть большевистских комиссаров и всего их окружения духовно совершила в русской душе не что иное, как еврейский погром, – такое поругание и оскорбление еврейства, которому не было и не может быть равного в истории. Да, большевизм есть именно еврейский погром, совершенный именно еврейской властью, – ужасная победа сатаны над еврейством, совершенная через посредство еврейства. Можно сказать, что это есть историческое самоубийство еврейства, однако, в том лишь смысле, что оно совершилось над земным Израилем, изменившим своему призванию. Но и в нем бессмертный и неспособный умереть в «святом остатке» своем «весь Израиль спасется».

Однако, этот грех и преступление перед Израилем и перед Россией должны быть осознаны и исповеданы в национальном еврейском покаянии, а не замолчаны и смазаны или горделиво отвергнуты. Большевизм должен быть назван по имени.

В этом злоумышлении против родины нашей есть великое и страшное, опасное для нее искушение, новые сети сатаны, расставленные им на путях России к ее высшим свершениям. Насилие, соединенное с презрительным надругательством над святыней души народной, воспламеняет чувства непримиримости и мести, создает опаснейшее искушение. Погром, учиненный над Россией, используется, конечно, не только друзьями ее, но также и недругами, – под предлогом борьбы со злом большевизма, – как духовная и политическая провокация мести, ответного погрома. Ведь можно сказать, что еврейство в России, находясь под еврейской же властью, – вернее, именно в силу этого, благодаря тому, не имеет искреннего друга даже в собственных недрах ее самой. Сталин, как глава советской власти, есть лишь звериная маска, которая прикрывает собой то, что находится за этой маской и под нею. И инстинктивно вся сила ненависти и презрения сосредоточена не на нем. И это искушение мести, провокация междоусобицы есть величайшая опасность, возникающая теперь на путях истории, в судьбах русского народа, которые неразрывно соединены с еврейскими.

Русский погром над еврейством, как ответный на еврейский погром над русским народом, угрожает утопить в крови, растоптать нежные, под почвой скрывающиеся ростки Грядущего. Из мстительного он может явиться самоубийственным, если не будет применена заблаговременно и действенно вся аске-тика воздержания против мстительных чувств и действий, в час, когда наступит время исторической ассенизации, расчистки русской почвы к свободному творчеству. И эта опасность вдвойне увеличивается еще и тем, что сатана в качестве орудия для своей провокации зла, наряду с еврейской властью большевистских комиссаров, имеет союзников в гитлеризме, систематически воспитывающем низкие чувства и зверские навыки в отношении к еврейству, прежде всего в собственных своих пределах, а затем и в других странах (Франция). Христианское отношение к еврейству на нашей родине требует для себя настоящего духовного героизма.

Итак, эта страшная опасность приближается, как очередное искушение и испытание для обоих народов, между собою связанных в своих судьбах. Чрез нее предстоит перейти, ее из себя извергнуть, если, может быть, не целиком и не из всего народного тела, то, во всяком случае, из «святого остатка» в обоих народах. Тогда лишь расчистится путь к «тысячелетнему царству». Но таковы исторические препятствия, которые предстоят к преодолению на этом пути. Таково отрицательное предусловие новых откровений Грядущего в Христовой Церкви, ее апокалипсиса.

Лишь после этого преодоления нас ждет положительное ее откровение: новая творческая эпоха в истории. Очевидно, ни один из исторических народов не призван в такой мере к религиозному творчеству, как русский, и, конечно, нет иного избранного самим Богом народа, как Израиль, которому даны были «закон и пророки». Из его же среды явятся и два «свидетеля», о которых говорит Откровение (XI, 3-7) и пророк Илья, предтеча Второго и Славного пришествия Господня. На месте духовного опустошения в самом еврействе произрастет лилия Грядущего, воссияет благодать и сила Богоматерняя, почувствуется сила пророков и Предтечева, и избрание и призвание святого остатка наконец совершится. Таковы не гадания лишь или постулаты, но таково пророчество истории, которое ныне над нами в предначатках своих уже совершается. И сие буди, буди… И это будет новое христоявление во Израиле, которое сольется с «первым воскресением». «Народ, ходящий во тьме, увидит свет великий, на живущих во тьме и сени смертной свет воссияет». (Ис. IX, 1-2). В историческом христианстве явится новая сила, которая и станет духовным его средоточием, как было это и в первые дни его: иудео-христианство.

Зима 1941-42 г.

Это, впрочем, не мешает видеть в Одине «вечное отражение душевных первосил северного человека, живущее ныне, как и 5000 лет назад. Он соединяет в себе честь и геройство, творчество, песни, т. е. искусство, защиту права и вечное искание истины». (679).

Розенберг готов признать в «Иисусе, вопреки всем христианским церквам, узловой пункт нашей истории», в своем особом истолковании достоинства личности в христианстве, «хотя и до сей поры нередко в отталкивающем извращении». Однако, «предпосылкой к этому является преодоление до сих пор существующих суждений „христианских церквей“. (391). Однако, в Иисусе, даже и в исправленном образе, отрицается „typenschaffende Kraft“ (621), „auch Jesus ist kein Typenbilder, sondern Seelenbereicher gewesen“. (621). Будучи включен в систему римской иерархии, Он стал слугою своих „рабов“, для цели противоположной тому, что Он сам хотел (как Франциск Ассизский)», (ibid.)

«Почитание солдата, борющегося за честь своего народа, есть новое, только что родившееся чувство жизни нового времени. Во имя этой новой религии народной чести может пробудиться это северо-европейское сознание». (620-1). «К этой [церкви], свобод-н о построенной на идее чести национальной, а также и личности, самочинно присоединятся лишь те люди – к какой бы церкви они ни принадлежали, – которые и внешне определяются преимущественно как nordisch», (ibid.).

Даже протестантский богослов Зауер, еще один новый мифолог германства, снабдивший его мифом Михаила, умеющий непонятным образом соединять в себе столь третируемый Розенбергом протестантизм с его доктриной, испытывает затруднение в том, что Розенберг заходит, в конце концов, в тупик. Ибо мысль об арийской расе оказывается предельно растягиваема. «Всюду он в результате дома. Всюду раса, как таковая, вступила в связь с изначальными культурами. Его принцип расы в его применении становится принципом высшей интеллектуальности, вместо того, чтобы быть ферментом к обеспечению западной культуры. Она простирается от Индии до Испании и угрожает стать скорее содействующей чужим влияниям (Ueberfremdung), нежели им препятствующей». (Sauer. Abendlandische Entscheidung. Arischer Mythus und christliche Wirklichkeit). (625-626).

В соответствии с проектируемым исправлением проповеди христианской об Агнце Божием и прочей догматики христианства должна быть произведена и замена крестов (Kruzifixe) с изображением мучительного распятия в церквах и на дорогах. (616).

Соответственно подменивается и христианское понимание личности и ее ценности: см. характерные, хотя и туманные рассуждения у Розенберга, op. cit., стр. 390-396 и далее.

Mon combat, 304-305. Все цитаты по французскому изданию Mein Kampf.

Для расизма, как антисемитизма, характерно, что Михаил Архангел, согласно кн. пророка Даниила, есть вождь и хранитель еврейского народа, из соперничества с которым духовно и рождается расизм. Он не останавливается перед таким мистическим плагиатом.

«И четыре большие зверя вышли из моря, непохожие один на другого. Первый, как лев, но у него крылья орлиные… и стал на ноги, как человек, и сердце человеческое дано ему. И вот еще зверь второй, похожий на медведя… вот еще зверь, как барс». (Дан. VII, 4-6). «И вот зверь четвертый, страшный и ужасный и весьма сильный… и десять рогов были у него… и вот вышел между ними еще небольшой рог, и вот в этом роге были глаза, как глаза человеческие, и уста, говорящие высокомерно». (7-9). Подобная же символика борющихся между собою зверей (овна и козла) применима к гл. VIII. Тому же посвящена XIII и отчасти XVII главы Откровения Иоанна.

В ветхозаветном пророчестве мы встречаем следующее его выражение: «все народы ходят каждый во имя Бога своего, а мы будем ходить во Имя Господа Бога нашего во веки веков». (Мих. IV, 5).

«Ибо ты народ святой у Господа Бога твоего, и тебя избрал Господь, чтобы ты был собственным Его народом из всех народов, которые на земле». (Второз. XIV, 1).

«Blutma?ig gesunde Volker den Individualismus als Ma?stab nicht kennen, ebensowenig wie den Universalismus». (539). Cp. 127 ел. против «статического монизма». Ср. 391 сл.

Разумеется, нельзя ставить вполне знак равенства между германством и расизмом: первое обширнее и, конечно, глубже иторого, последнее же есть скорее болезнь – и будем надеяться преходящая – души германства. Оно сохраняет в себе силу церковного христианства в католичестве, даже обедненном до современного протестантизма, и, хотя и подчиняется расистскому засилью, но с ним духовно не отожествляется и тем оставляет надежду на грядущий христианский ренессанс и внутреннюю победу над расизмом.

Как мы уже знаем, в расизме только мужчина творит бытие через Ideenbildung und Werke, женщина же есть «ewige Behuterin des Unbewu?ten» (p. 510), на долю которой остается, как священнейшая задача, сохранение чистоты расы. (ib.).

Der Gott, den wir verehren, ware nicht, wenn unsere Seele und unser Blut nicht waren. Deshalb ist Sache unserer Religion, Rechtes und Staates alles, was die Ehre und Freiheit dieser Seele un-d dieses Blutes schutzt, starkt, lautert, durchsetzt. (701).

Die Sehnsucht nach Personlichkeit und Typus ist im tiefsten innern dasselbe. (529). В пределах этих только и возможна «echte organische Freiheit», (ib.)

«Nicht der Gekreuzigter ist heute das bildende Ideal». (605).

См. мой очерк: ^{«К. Маркс как религиозный тип»}, – точнее было бы сказать: а-религиозный, стоящий ниже и вне религиозной квалификации, на уровне предельного духовного мещанства, при всем своем «социализме». Маркс был вообще предельно прозаичен и недуховен, несмотря на то, что склонен был позировать в сторону мировых образов трагедии (Шекспира), но это не идет у него дальше щегольства литературными цитатами.

Характеристику его в таком именно смысле мне приходилось давать еще в начале этого века: см. очерк «Социализм и христианство» в сборнике «Два града», 1907, т. П-ой.

См.: ^{«Карл Маркс как религиозный тип»}, в том же сборнике «Два града», как и в отдельном издании.

См. в моем «Очерке экономических учений», ч. 1.

Этому влиянию расистской идеологии соответствует небывалая и невероятная утрата чувства стыда и национального достоинства, которая наблюдается в настоящее время в практических мерах ограбления и всяческого насильничества, истязаний и прямого физического истребления еврейства. Особенно выразительна эта унизительная варваризация, как присущая народу, вчера еще высшей европейской культуры, никогда еще не опускавшемуся так глубоко. Конечно, в сохраняющейся еще духовно части германства это должно вызывать чувство национального стыда и покаяния, для которого еще не пришло, но придет свое время.

Не развивая здесь этой мысли, однако, отметим, что расизм есть одно из выражений недуга всего протестантизма, именно непочитания и нечувствия Пресвятой Богородицы. Тоталитарность солдатчины и расизм неизбранного народа, который притязает на избранность, связаны с этим ослеплением духовным, которое отражается решительно на всем жизненном самочувствии, историческом и космическом.

Как в отдельных случаях это обнаруживается с очевидностью. Как можно иначе понять, что современный расистский богослов, безусловно не лишенный остроты и знаний, может молча присвоить германскому народу водительство и образ архангела Михаила, ангела народа еврейского. (Дан. X, 21; XII, 1).

Ср. ряд речей и статей в сборнике Alfred Rosenberg. Tradition und Gegenwart. 1941.

Недаром в самоослеплении Зауер присвоил германству герб арх. Михаила, вождя еврейского народа.

Характерен в этом отношении последний омерзительный жест гитлеровской власти (к сожалению, имевший для себя и в католической истории многих предшественников) – желтое клеймо с надписью, имеющее целью и последствием издевательство над евреями. Но вводящие теперь эту меру не замечают, что они уже имеют в ней для себя предшественника в лице Пилата, повелевшего сделать надпись на кресте, на котором распят был «сын Авраамов, сын Давидов»: «Иисус Назорей, царь Иудейский». Пилат не разумел той истины, о которой он насмешливо свидетельствовал, как и современные пилаты, ему подражающие. Однако история, которая есть суд Божий, явила его относительно Пилата, она явит его и относительно его подражателей.

См. «Два града», да в сущности и все мои сочинения прямо или косвенно посвящены той же борьбе.

В историческую заслугу этой власти можно вменить ту волевую энергию, которая проявилась для всех неожиданно – в технических ее достижениях в области военной подготовки. Советская власть – надо быть справедливым – имеет национальные заслуги. Может быть, благодаря ей наша родина, вместе со всем миром, спасется от гитлеризма.

Прот. С. Булгаков

ГОНЕНИЯ НА ИЗРАИЛЬ

(Догматический очерк)

Снова гонимыми являются сыны Израиля, вчера еще как будто торжествовавшие, правда, гонимыми не во всем мире, по крайней мере не в Америке, где они скорее еще торжествуют, однако в Европе, и снова уже в России. Неизвестно, когда оно, это гонение, остановится и чем кончится. Но сейчас уже оно становится жестоким и губительным, причем главными вдохновителями его и гонителями являются Гитлер и расисты. Гонение распространяется не только на взрослых, мужчин и женщин, но и детей, которые отделяются от родителей или же вместе с ними берутся в лагерь и ссылку, обрекаются на истребление. Снова и снова исполняются слова Христовы: «плачьте о себе и о детях ваших» (Лк. XXIII, 28), «ибо, если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет» (31). А над всем этим снова и снова звучит страшный самоприговор Христовых распинателей: «кровь Его на нас и на детях наших». (Мф. xxvil, 25). Однако ответом на это является и слово Павлово, что «ожесточение произошло в Израиле отчасти» (Рим. XI, 5), ибо наступит время, когда «весь Израиль спасется» (26). Есть начало и конец, избрание и призвание Израиля, как его новое возрождение после ожесточения, ибо «дары и призвание Божие непреложны» (Рим. XI, 29), и все обетования Бога, данные Аврааму, сохраняют всю свою силу. Но перед лицом этого гонения снова и снова возникает вопрос о судьбах избранного народа в его отвержении. Что оно означает для самого этого народа и чад его, о которых сказано самим Христом: "не плачьте обо мне, но… о детях ваших, ибо приходят дни, в которые скажут: «блаженны неплодные… и сосцы непитавшие»? (Лк. XXIII, 29). А далее и для всех: «тогда начнут говорить горам: „падите на нас“, и холмам: „покройте нас“. Ибо если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?» (30, 31). Такова мука и недоумение пред лицом происходящего, которые являют собой «тайну». (Рим. XI, 25). Ибо они являют собой, с одной стороны, наказание Божие и отвержение, роковое последствие избранничества, не оправдавшего себя, но с другой – и таинственное возрождение. Израиль и в отпадении своем не перестает быть народом избранным, сродником Христа и Пречистой Матери Его, и это кровное родство не прерывается и не прекращается и после Рождества Христова, как оно имело силу и до него, – вот факт, который надо продумать и постигнуть во всей силе его, в его догматическом значении, в применении к судьбам Израиля. Эта связь крови нерушима так же, как дары и избрание Божие непреложны, и даже в состоянии отвержения, однако лишь временного, – таково прямое свидетельство апостола Павла. Каковы могут быть основания для принятия этой истины и какие отсюда следуют выводы? Надо понять идею родословной Христа как «Сына Давидова, Сына Авраамова» (Мф. I, 1), как Сына Богоматери, глубже и шире в применении к Израилю, как народу избранному, народу Божию, земным предкам Спасителя, но и не только к предкам, но и единоплеменникам, в применении не только к прошедшему, но и настоящему и будущему. Надо принять всю неразрывность этой связи, с начала человеческого рода, от Адама (согласно родословной евангелиста Луки) и до конца истории. И эта связь не разрывается и не упраздняется отвержением Израиля, поскольку, по апостолу Павлу, «если корень свят, то и ветви» (XI, 16) сей маслины Божией. Эта связь корня и маслины со Христом проявится в тот урочный срок, когда «весь Израиль спасется». Но вот основной вопрос, который при сем возникает: если земные предки Спасителя, участвуя в Боговоплощении по человечеству своему, тем самым имеют свою долю участия и в искуплении и со Христом состраждут, то сродники его по плоти после Его воплощения сохраняют ли эти связи, это свое участие в искуплении? Отделяется ли Христос от народа Своего, после того как он в Богорождении, в Рождестве Богоматери, как будто уже совершил свое дело, или же Он остается с ним соединенным?

РОДОСЛОВНАЯ ХРИСТА

По человечеству Своему Христос свидетельствуется евангелистом (Мф. XI, 1) как «Сын Давидов, Сын Авраамов». Генеалогия св. Луки, излагаемая в обратном, восходящем порядке, также включает в себя оба имени: Давидово и Авраамово, и постольку не отличается от первой. Обе генеалогии, как известно, различаются между собой в деталях, в общем числе перечисляемых предков, их имен, и вообще представляют собой известную схематическую стилизацию. Конечно, обе генеалогии не ставят целью историческую точность и полноту, и объяснение их известных различий представляет непреодолимые трудности. Однако, при всей этой разности исторической схемы и ее особой стилизации в первом и третьем Евангелиях, обе генеалогии содержат в себе определенные догматические идеи, хотя и выраженные в различной форме. Первая генеалогия Христа, как сына Авраама, сына Давида, выражает мысль о принадлежности Христа к избранному народу, имеющему праотцем Авраама, отца народа, с которым Бог заключил Завет и дал ему обетование о том, что в нем «благословятся все племена земные». Это есть свидетельство особой избранности Израиля, к которому по человечеству принадлежит Христос. Однако у Матфея этот Богоизбранный народ берется в своей особности, вне как бы общего контекста всемирной истории, всего человеческого рода. Здесь можно сказать самое большее, что он есть один среди других, из многих исторических народов, хотя и Богоизбранный. Генеалогическая схема 3-х частей, каждая из 14 колен, построена на факте внешне-исторического значения пленения вавилонского, до него и после него (именно вторые и третьи 14 родов. Мф. I, 17). Это есть схема национально-историческая, она дает удовлетворение иудейскому патриотизму, можно даже сказать, национализму.

Иного рода схема второй генеалогии. (Лк. III, 22-38). Она чужда национально-исторических и хронологических граней, также и того подчеркнуто царского* и патриархального характера, свойственного евангелисту Матфею. Последняя, в силу того, в сущности своей может быть выражена в этих двух определениях: «Родословие Иисуса Христа, сына Давидова сына Авраамова» (I, 1), причем это «сыновство» Давидово и Авраамово раскрывается в трех 14-коленных схемах в истории. Оба эти имени предков Христовы» хотя и названы у Луки, но они здесь не выделены в качестве главной темы генеалогии, как у Матфея, но лишь включены в общее перечисление земных предков Спасителя. Но зато эта генеалогия продолжается за обоих этих предков или, соответственно се восходящему характеру, восходит выше их. Куда же? Она возводится к патриархам послепотопным и допотопным, конец которых упирается в перво-человека Адама. Конечно, исторически эта генеалогическая схема не выдерживает прикосновения рациональной критики. Самый переход от истории к доисторической (и допотопной) эпохе есть догматическое построение, основанное на заведомо не-исторических, метаисторических, мифических (для эмпирического историзма) главах книги Бытия (1-11). Однако верна не эта спорная или, вернее, даже бесспорная неточность этой генеалогической схемы, но ее догматическая идея. А идея эта состоит в том, что еврейский народ, имеющий в гранях истории свою особую генеалогию, здесь, через это его включение в историю всего человеческого древа, молчаливо провозглашается с в е р х историческим или в с е историческим. Хотя он в истории, эмпирически, проявляется лишь в определенную эпоху, но его бытие восходит далеко за ее грани, и вообще он присущ бытию человеческого рода с самого его начала в Адаме. Хотя до Авраама история не знает еврейства как особого народа, однако оно существует как основной ствол всечеловеческого древа, оно есть, можно сказать, сама онтология человечества. Древо это имеет разные ветви и отпрыски, но ствол его один, и в том нерасчлененном, недифференцированном состоянии человечества, которое предшествует истории, этот ствол имеет в себе прямых предков Авраама и Давида, т. е. еврейство возводится к Адаму как первочеловеку. Таким образом догматическая идея генеалогии Луки состоит в том, что все человечество происходит от еврейского корня, или, вернее, в себя его включает. В этом смысле приходится сказать, что и сам первочеловек Адам (конечно, вместе с Евой) был еврей, не в смысле принадлежности к этому одному из многих других племен и народностей, но в смысле универсальной единственности своей: все народные ручьи и потоки вливаются в него или из него исходят. Адам есть всечеловек, но он же есть и еврей, каковое еврейство и раскрывается в его историческом бытии, уже в образе Авраама, отца народов, и царя Давида. Угодно ли нам это или неугодно, но именно это свидетельствуется в евангельской родословной, включая в нее и книгу Бытия. Историческим сюда комментарием может явиться следующий факт. Хотя для еврейского народа устанавливается историческое бытие лишь со второго тысячелетия до Р. X. (и в этом смысле он, конечно, представляет собой в этой древности своей настоящее чудо истории), однако он не является древнейшим из тех народов, которые знает история: египтяне, вавилоняне хронологически ему предшествуют (на основании, по крайней мере, существующих источников) на добрую тысячу лет.

Но эта историческая хронология может, конечно, и не противоречить тому строению человеческого рода, которое сокрывается в глубинах метаистории или онтологии человечества. Можно, во всяком случае, допустить, что исторически засвидетельствованное появление на арене истории древнейших народов еще не является изначальным, но имеет для себя предшествующее ему происхождение от изначального корня перво-Адама. Здесь, конечно, умолкает история, но свидетельствует откровение. Эта мысль, так сказать, об еврействе перво-Адама, а вместе и все–Адама, всечеловека, совершенно и в точности соответствует христологическому догмату о Богово-площении Христовом. Ибо человечество Христово исторически и конкретно и даже эмпирически соединяет Его именно с еврейством; Христос по плоти, по человечеству Своему, согласно Евангелию, был иудей, а вместе с тем воистину всечеловек, который в человечестве Своем в себе соединяет, в себя включает все народности всего человечества. Таким образом, это говорит одинаково как о личном еврействе самого Христа, так, вместе с тем, и о со-еврействе всего человечества в Нем. Во Христе, как в Богочеловеке, иудее по плоти, несть эллин или скиф, но все соединены во Христе.

Но она (историческая хронология) восходит у Луки (38) еще выше, к самому последнему основанию, именно, что Христос, как сын Адамов, есть сын «Божий». Иными словами, человеческая генеалогия возводится в небеса и утверждается в них. Бог, как Творец человека, творит его по образу и подобию Своему. И это есть Адам, который является в конкретном бытии своем как еврей. Отсюда необходимо заключить, что и полнота образа Божия в человеке дана в иудее, небесный первообраз человека на земле выражен в иудействе. Вот что содержит в себе генеалогия Христа и церковная догматика, в частности, и Халкидонский догмат.

ТАЙНА ИЗРАИЛЯ

Сказанное участие Израиля в искуплении свидетельствуется одним евангельским событием в церковном его истолковании, это именно избиение первенцев иудейских Иродом. (Мф. II, 13, 17). Событие это, по ссылке евангелиста, предуказано было в пророчестве Иеремии, которое применимо к данному случаю. Этим свидетельствуется, конечно, его особая важность. Замечательно и его истолкование церковью, которая прославляет младенцев (29 декабря) как мучеников за Христа. Что это истолкование в себе содержит? Согласно этой канонизации убиенных младенцев в чине мученическом, на них еще ранее страсти Христовой распространяется сила искупления: Ирод их «содела мученики… и граждане вышнего царствия», «лик младенцев приведеся мученическою кровию… еже вселил еси во обители присноживотные» (стих, на Господи, воззвах)… «младенец множество мученически, по Бози всех пострадавши, почести страдания от него приемлет» (канон, песнь 4), «сверстници дети страдальцы Христова воплощения» (песнь 2).

Эта канонизация содержит в себе мысль огромного догматического значения, и именно в отношении к интересующему нас «еврейскому вопросу». Младенцы эти явились жертвой жестокости Иродовой, будучи чужды сознательности уже в силу своего возраста, к тому же и при отсутствии связи с Христом в его младенчестве. Конечно, есть особое таинственное избранничество этих младенцев (о нем дается намек в церковном песнопении: о Рахили здесь говорится, что она «веселится, в недрах Авраамовых ныне видящи»). Но, помимо тайны этого личного избрания, остается еще факт общего значения, который относится к особой связи, существующей между избранным народом, как призванным нарочито послужить делу Боговоплощения, и самим воплотившимся Господом. Еврейский народ является живой родословной Христа Спасителя, которая свидетельствуется в первом и третьем Евангелии, как и всем вообще соотношением между Ветхим Заветом и Новым. Оба они в совокупности своей представляют собой две части евангельского повествования о пришествии в мир Сына Божия, причем первая часть относится ко времени до Боговоплощения, вторая же к нему самому со всеми его последствиями. Хотя сама родословная Христа определяется и исчисляется лишь в ряду определенных лиц и поколений, однако это не замыкает ее, напротив, она должна быть понята в применении ко всему Израилю, что явствует из содержания ветхозаветных пророчеств, сюда относящихся. Личные предки Спасителя являются только представителями всего своего народа, носителя священной крови, таковой страшной тайне послужившей. Ветхозаветная святость предков Спасителя свидетельствуется церковью о многих и не входящих в список прямой родословной. Еврейство, как и все народы, состоит из совокупности разных индивидов, которые различаются между собой личными свойствами, однако эти индивидуальные различия не упраздняют органического единства крови и судьбы. Мало того, необходимо отнести принадлежность избранного народа, в качестве родословной Христа Спасителя, ко всей ветхозаветной его части: все ветхозаветное еврейство принадлежит к предкам Спасителя, прямо ли или косвенно. Об этом свидетельствует факт церковной канонизации, причисление к лику христианских святых многочисленных ветхозаветных праведников от Адама: патриархов, пророков, судей и различных угодников Божиих, о которых повествует апостол Павел в 11 главе послания к Евреям (об этом же свидетельствует церковь их богослужебным почитанием в месяцеслове и проскомидийном чине). Вся же сила избранности и святости Израиля находит для себя личное выражение в Приснодеве. Однако и она почитается церковью, как даровавшая человечество Богочеловеку, не в личном только качестве своем, но и как Новая Ева, Дщерь и Матерь избранного народа. Израиль, от которого воспринял человечество Свое Богочеловек, есть единство и органическая связь – телесная, душевная и духовная всего еврейского народа. В этом избранность избранного народа не отменяется всеми его падениями, единоличными и народными. Об этом свидетельствуют непререкаемо книги пророческие, с их беспощадными обличениями еврейскому народу, которые соединяются, однако, с неотменно данными ему обетованиями, «Заветом» Бога с Израилем во всей его непреложности, с такой энергией засвидетельствованной ап. Павлом. Израиль, как ветхозаветная церковь, принадлежит Христу, есть Его тело, Его человечество ветхозаветное, которое становится и новозаветным, включается в Церковь Христову силою самого Боговоплощения. Отсюда является очевидным, что это включение совершается не только здесь, на земле, но и за пределами земной жизни, силою «проповеди во аде», так сказать, загробного его крещения.

В контексте этого органического единства Израиля ветхозаветного только и может быть воспринимаемо и значение убиения младенцев Иродом, которые, как будто вопреки всякой внешней очевидности признаются церковью мучениками Христовыми, с Ним и за Него пострадавшими. Здесь указуется наличие этой таинственной связи, соединяющей Христа с человечеством в избранном Его народе. Однако такая связь одним этим случаем не ограничивается и не исчерпывается, поскольку младенцы Израиля избивались и избиваются не одним только Иродом. По силе этой связи возникает общий вопрос о дальнейшем соотношении, существующем между Христом и Израилем в его избранничестве, уже после пришествия Христова в мир и отшествия из него, после совершившегося искупления. Оканчивается ли эта связь и это избранничество в Боговоплощении одним лишь пришествием Христа в мир и с основанием на земле церкви из всех языков? Отходит ли оно в прошлое, в Ветхий Завет, уже упраздненный, или же сила его сохраняется, хотя уже в образе новозаветного, нового избранничества? Отменено ли и отменимо ли оно? На этот вопрос имеем прямой и категорический ответ у ап. Павла именно в том смысле, что «дары и избрание Божий непреложны». (Рим. XI, 29). Именно таковое соотношение сохраняется и теперь между избранным народом и всем христианским миром: «если начаток свят, то и целое, и если корень свят, то и ветви» (16), и «не ты (говорит апостол, обращаясь к церкви языков) корень держишь, но корень тебя» (18). «Итак, спрашиваю: неужели Бог отверг народ Свой? Никак… Не отверг Бог народа Своего, который Он наперед знал» (1-2). «Так и в нынешнее время, по избранию благодати, сохранился остаток» (5), чрез который и «весь Израиль спасется» (26).

О такой непрерывности избрания Израилева свидетельствует апостол, в свете этого свидетельства надо понимать другие, как будто ему противоположные указания, говорящие об отвержении Израиля.

Что же изменилось, что произошло в отношении Христа к избранному народу после того, как последний отрекся от Него? Вникнем в сказанное об этом в Евангелии и прежде всего в слова Самого Христа. После страшного обличения книжников и фарисеев, духовных вождей Израиля (Мф. XXIII), Господь обращается к Иерусалиму с приговором: "сколько раз хотел я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели. Се, оставляется вам дом ваш пуст. Ибо сказываю вам: не увидите Меня отныне, доколе не воскликнете: «Благословен грядый во имя Господне». (XXIII, 37-39; Лк. XIII, 31-35). Есть ли это разрыв и окончательное отчуждение? Или же это есть вынужденное разлучение, со всею его скорбностью, однако временное и в себе уже содержащее обетование грядущего воссоединения – в некоем апокалиптическом свершении? Последнее остается не открытым в образе своем, но не оставляет сомнений относительно своего наступления, и оно созвучно по смыслу указанному обетованию ап. Павла, его апокалипсису об Израиле, что «ожесточение произошло в Израиле отчасти» (Рим. XI, 25) и лишь «до времени».

Далее идет страшное повествование о предании Христа на распятие по настоянию вождей израильских и наущаемого ими народа: «распни, распни Его». Может показаться, что это требование является всенародным: у Матфея (XXVII, 22) сказано: «говорят ему (Пилату) все: да будет распят», и, далее, отвечая ему, весь народ сказал: «Кровь Его на нас и на детях наших». Однако надо взвесить все слова этого страшного и рокового текста, звучащего, как самоприговор над Израилем: есть ли это действительно полное самосознание всего народа, в котором, однако, таится грядущее иудео-христианство апостольской церкви, или же это есть голос части его, городской иерусалимской толпы, настроенной ее вождями. Но тогда – он не был голосом всего народа даже здесь, в Иерусалиме: ведь среди него было столько свидетелей чудес и учения Христова, толпами следовавших за Ним во время Его служения. Об этом достаточно свидетельствует евангелист Лука, так повествующий о распятии: «и весь народ, сшедшийся на сие зрелище, возвращался, бия себя в грудь». (Лк. XXIII, 48). Ранее же так говорится о шествии ко кресту: «и шло за ним множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем» (27).

И к нему– то обратясь, изрек Господь Свои милосердствующие и вместе пророческие слова: «Дщери Иерусалимские! Не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших». (XXIII, 27-31).

Итак, прежде всего здесь происходит в народе разделение, и даже до противоположности: одни плачут и рыдают о Нем, другие неистовствуют: «распни Его», – и готовы принять на себя за это самую последнюю ответственность: «кровь Его на нас и на детях наших». Это же разделение простирается и на грядущую судьбу Израиля, которая для одних является неизбежным последствием принятой ими вины, как «строгость к отпадшим» (Рим. XI, 22), а для других судьбой печальной и страшной, хотя и спасительной. Это единые судьбы единого и избранного народа Божьего, «который Он наперед знал», даже в его ожесточении, которое описывается самыми тяжелыми чертами, заимствованными из ветхозаветных пророков (XI, 3, 8-10). Падение их есть (подобно как и падение

Иуды) богатство миру, и оскудение их богатство язычникам (11). И хотя Бог проявил «строгость к отпадшим» (22), но «они, если не пребудут в неведении, привьются, потому что Бог силен опять привить их» (23), и «ожесточение произошло в Израиле отчасти, до времени… и так весь Израиль спасется» (25-26). Такова трагическая антиномия судеб избранного народа в истории. В ней соединяются последствия вины, вольно принятой в ожесточении, но ставшей судьбою и роком («на нас и на детях наших»). При этом, по слову Господа, эта вина ложится на плечи как принявших вину, так и не принимавших ее и ей даже чуждых.

Однако эта единая судьба связана и с духовным обращением Израиля, которое, однако, может быть лишь делом свободной его воли. Он в отпадении своем является виновным и невиновным одновременно, но «дары и избрание Божие остаются непреложными» (29). И самой таинственной стороной из судеб Израиля остается именно его единство. Благодаря ему вина одной лишь его части, вождей, является судьбой для всего народа, и эта часть говорит от лица своего народа, призывая на себя проклятие христоубийства и христоборчества. Но это же единство имеет для себя и другую положительную сторону: весь Израиль спасется силою спасения его «святого остатка», хотя до времени этот остаток и сокрыт в Израиле отпадением. Таким он и ныне предстоит пред лицом мира. В теперешнем его состоянии его самосознание вырождается в еврейский расизм, национальное идолопоклонство, завистливую пародию на который представляет собой расизм германский. Безбожный или же христианоборческий национализм избранного народа есть, конечно, жуткая картина, но сила его все-таки состоит в единственности его избранничества, которое остается непреложным, даже пребывая в состоянии вырождения или искания. Так трагично и антиномично самое бытие Израиля, еще не осуществившего своего призвания и не явившего своего святого остатка. Потому он есть камень преткновения для всех народов, страшное искушение о христианстве для христианствующих помимо и без Израиля. Ибо болезнь Израиля есть болезнь и всего христианства, которое не может и не должно от него отвернуться, не отвернувшись тем самым и от сына Давида и Авраамова.

ХРИСТИАНСТВО БЕЗ ИЗРАИЛЯ

Христианство без иудео-христианства себя до конца не осуществляет, остается неполным. Оно может обрести свою полноту лишь соединившись с иудеохри-стианством, как это и было в церкви апостольской, ибо эта последняя была именно таковою. Господь избрал своими апостолами и послал на проповедь научить и крестить все языки – именно своих единокровных соплеменников, но не кого-либо другого. И первенствующая церковь иерусалимская была иудео-христианская. После этого и невзирая на это, Израиль Христа отвергся, церковь же оказалась церковью языков без Израиля. Это обрекло мир на христианство без центрального своего ядра, а отвергшийся Христа Израиль на агасферизм и на христоборчество духовное. Образ Израиля в этом состоянии является роковым и страшным. С одной стороны, он является гонимым именно со стороны христианских народов, причем это гонение принимает время от времени жестокие и бурные формы – преследования и ненависти до истребления, таковы еврейские погромы даже до сего дня, а с другой стороны, он сам остается явным или тайным гонителем Христа и христианства, до прямого и лютого преследования его, как в России. Но то и другое есть еще не самая тяжелая сторона в его судьбе. Худшая же заключается в том, что отвергшийся Христа Израиль вооружается орудием князя мира сего, занимает его престол. Вся неодолимость стихии еврейства, его одаренность и сила, будучи направленными к земному владычеству, выражается в культе золотого тельца, ведомого ему изначально в качестве ветхозаветного искушения еще у подножия Синая. Власть денег, маммона являются всемирной властью еврейства. Этот неоспоримый факт не противоречит тому, что значительная, даже большая часть еврейства и доныне пребывает в глубокой нищете, нужде, в борьбе за существование, которая не находит для себя естественного исхода за отсутствием собственной страны, в силу агасферического рассеяния, состояния «вечного жида». Другое же проявление власти князя мира сего выражается в лжемессианском пафосе, в ожидании будущего, земного мессии на месте Отвергнутого и Распятого. По силе этого мессианства и всей его пламенности сыны Израиля оказываются в ряду вдохновителей безбожного материалистического социализма наших дней.

Столь же противоречиво и духовное состояние Израиля. С одной стороны, в состоянии антихристианства и христианоборчества Израиль представляет собой лабораторию всяких духовных ядов, отравляющих мир и в особенности христианское человечество. С другой – это есть народ пророков, в которых никогда не угасает дух пророчества и не ослабевает его религиозная стихия. Однако в состоянии ослепления это есть христианство без Христа и даже против Христа, однако Его лишь одного ищущее и чающее.

В этой духовной аберрации сохраняется чаяние грядущего мессии при неведении о Пришедшем. Эта сила и вдохновение, живущие и действующие в избранном народе даже и в состоянии отверженности, есть Ветхий Завет, продолжающийся при Новом и вопреки ему. Это есть продолжающееся странствие в пустыне в землю обетованную, искание Христа в борьбе с Ним и неведении Его.

Такова судьба Израиля в ее единственности и целостности, в которой соединяется материализм и высота духовного напряжения пророческого, не находящая для себя равного.

Такова историческая и эмпирическая очевидность, имеющая для себя силу факта. Но за этим фактом стоит некая высшая действительность, которая и есть тайна судеб Израиля, а с ним и всего мира. И тайна эта есть сила «родословной» Христа, который Израилю единоплеменен, и в этой своей единоплеменности «не совлекся и не отрекся». «Им принадлежит усыновление, и обетования, их и отцы, от них Христос по плоти, сущий над всеми Бог, благословенный во веки». (Рим. IX, 4-5).

Еврейство и в состоянии отверженности находится в нерушимой связи с христианством, в единстве конечной судьбы, которая, однако, не может совершиться, пока не осуществится это единство, не раскроется его сила. Христос не придет в мир, доколе не будет призван воплем всего мира: «ей, гряди, Господи Иисусе», но в этот вопль ранее должно включиться и Израилево: «осанна в вышних, благословен Грядый во имя Господне!» Но это не может явиться как бы внезапным и неожиданным событием, которое противоречило бы всей его истории и ниспровергало бы все его судьбы, напротив, оно будет зрелым плодом, который таинственно созревает на корне маслины природной. Это-то сокровенное созревание вносит непрерывность в историю Израиля, которая ведет к тому, что «весь Израиль спасется», но, следовательно, уже и спасается и ныне. Такова эта тайна о его спасении. Когда тайна эта не выходит на поверхность, не становится постижимой и осязаемой, дается ее откровение. Почему, чем и как спасается Израиль, в чем этот «святой остаток», как понимать эту непрерывность избрания Божия? Будем искать ответа на этот вопрос в Евангелии.

У креста совершилось разделение Израиля на две части. «И шло за ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем». (Лк. XXIII, 27). Напротив, другие в злом единогласии «говорят ему (Пилату) все – да будет распят» (Мф. XXVII, 22), и, «отвечая, весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших» (25). И изрек Свое пророчество: "сколько раз хотел я собрать детей твоих,… но вы не захотели… не увидите Меня отныне, доколе не воскликнете: «Благословен Грядый во имя Господне» (Мф. XXIII, 39), но они еще не воскликнули. И это была определенно судьба Израиля. И тогда же Господь, обращаясь к плачущим и рыдающим о Нем, произнес Свое слово: «Дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и детях ваших». (Лк. XXIII, 28). Это значит, что судьба всего Израиля достойна слез, одинаково как распинающих Христа, так и плачущих о Нем, ибо Израиль один, он есть единая маслина, о которой говорится далее Господом: «если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет» (31). К чему относится это противопоставление зеленеющего и сухого? Очевидно, первое относится к пребыванию Христа на земле и к Его приятию, последнее к Его удалению от земли и отвержению, и, однако, все «сухое» дерево ожидает одна общая судьба, которая и изображается с такой неумолимостью в словах Господа. Для одних, отвергающихся, это есть возмездие, для других же, в том неповинных, – роковая судьба единого Израиля.

Это раздвоение именно продолжается и после пришествия Христова в состоянии отверженности Израиля, в его христоборстве и служении князю мира сего. Оно содержит и земное торжество, земные победы, но и роковые его судьбы. Спрашиваем себя, что же таится в этих судьбах. Если родословная Христа была предварением боговоплощения, которое она собой предуготовляла, то каково же в нем участие Израиля после уже совершившегося, но и продолжающегося, пребывающего боговоплощения? Здесь необходимо не только разделить, но и отождествить это участие всего единого Израиля. Он не стал чуждым и посторонним делу Христова воплощения, но сохраняет неопознанную и таинственную с Ним связь. Если «свет и откровение языков и слава людей твоих Израиля» явлены были праведному Симеону, державшему на руках уже родившегося младенца Христа, то это значит, что они распространяются на Израиль и после этого рождения. Такая слава, однако, не есть даровое преимущество, данное этому народу, но это есть его избранничество для участия в деле искупления человечества. Это-то участие и есть тайна его судьбы, совершающаяся в истории, в жизни древа сухого и зеленеющего. В нем неизменно сохраняется «святой остаток», «силою коего» весь Израиль спасется.

Как понять эту антиномию: совершившееся уже искупление человечества крестною жертвою Господа Иисуса Христа и совершающееся, еще продолжающееся? В ней проявляется соотношение времени и вечности, становления и бытия. Полнота спасения включает не только силу его, но и образ совершения, Ветхий Завет и Новый, а в нем и еще новейший, «последние времена», всю священную историю Нового Завета. Христос прославленный и воскресший и одесную Отца сидящий пребывает и на земле в людях Своих, с Ним соединенных через вочеловечение Его, с ними Он и еще состраждет, со-распинается. Воскресение, вознесение и прославление Христа не означает ни оставления Им человечества, ни разрыва с ним! Относительно Успения и Вознесения Пресвятой Богородицы церковь прямо учит не только о неусыпающей молитве о нас Богородицы, но и о плаче Ее о мире и с миром, и даже схождении в мир с участием Ее в его муках. Отсюда делаем применение к судьбам Израиля как особом кресте Богоматери. Применимо ли аналогичное заключение и к Господу? Сила искупления должна быть понята не только интенсивно, в его средоточии в земном служении в едином акте Гефсиманского борения и Голгофской смерти, но и экстенсивно, в смысле сострадания Христа со страждущим человечеством, и постольку с избранным народом, с ним нарочито связанным. Основная идея церковного года с его временами и сроками, памятями и празднованиями ведь в том именно и заключается, что земная жизнь и земная страсть Христова не только закончилась в своем совершении, но и повторяется в своем как бы повторении или продолжении. Однако оно есть не только как бы, его и на самом деле надо и буквально понять, как соединение земного пути воплощения Господа с небесной славой Его. Одним словом, искупление продолжается вместе с историей мира, и будет продолжаться, доколе она не совершится в полноте своей. Как понять это соединение совершившегося с совершающимся, небесной славы и земной страсти, это есть тайна смотрения Божия и жизни Божией, кенозиса Христова, во всей его широте и глубине. Но он должен быть понят именно так. Да как же иначе и можно понять то самоотождествление Христа с каждым из страждущих и болезнующих, о котором Он сам свидетельствует на страшном суде Своем по отношению ко всему человечеству. Однако в нем, этом последнем, по прямому свидетельству откровения, как и самого Господа, особо выделена избранная часть человечества. Господь свидетельствовал во дни Своего земного служения, конечно, как и после него: «сколько раз хотел собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья». (Мф. XXIII, 37). И, конечно, с этой избранной частью Господь нарочито состраждет, делит судьбы его, доколе не совершится его спасение.

Такова христологическая сторона судеб Израиля. Ясны те выводы, которые могут быть отсюда сделаны относительно гонителей Израиля: они гонят Самого Христа в нем, так же, как и сами евреи, поскольку последние христоборствуют, противясь своему собственному избранию… Поистине, «всех заключил Бог в непослушание – каждого по-своему, – чтобы всех помиловать». (Рим. XI, 32).

Так и должны мы, христиане, чувствовать и переживать судьбы Израиля, чувствуя и здесь прикосновение к непостижимой тайне смотрения Божия, и такова должна быть непрестанная христианская молитва о спасении Израиля, образ коей явил сам Господь, молившийся о своих распинателях: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают». (Лк. XXIII, 34).

Однако в самом том гонимом и страждущем Израиле мы не можем не различить как слепотствующих и, в свою очередь, гонящих церковь и распинающих Христа, так и ту избранную часть «святого остатка», которая, будучи гонимой вместе с Израилем, в то же время является гонимой за Христа, подобно младенцам Вифлеемским. Мы разумеем то и у д е о-христианство, которое уже существует в начатках своих, неся миру явление Церкви Христовой в ее силе и славе, обетованной пророками и чаемой христианами, не ослепленными враждою. Этим нарочитым избранникам Христовым дано понести тяжесть двойного креста: своего христианства по отношению к его гонителям, как и своего христианства по отношению к своим же единокровным, но не единоверным братьям, к своему народу, от Христа отвергшемуся. Удел их есть поистине пророчест-венный, но вместе и мученический. Им дано распинаться за Христа и со Христом. Они не имеют здесь пребывающего града, но грядущего взыскуют. В них открывается сила грядущего.

1942 г.

Об этом прямо и говорится у Матфея (XXVII, 20): «но первосвященники и старейшины возбудили народ просить Варавву, а Иисуса погубить». И вот об этой-то городской черни, жертве' демагогии вождей, и сказано ниже: «весь народ сказал: кровь Его на нас и на детях наших», из всего общего евангельского контекста (у Марка и Иоанна совсем отсутствуют аналогичные данные о народе) с необходимостью следует, что «весь народ», как здесь, так и ниже, означает лишь «все окружающие и присутствующие».

Это же разделение среди иудейского народа выражено и в повествовании о шествии в Эммаус, во время которого говорят своему спутнику ученики: «Иисус Назарянин был пророк, сильный в деле и слове пред Богом и всем народом; как предали Его первосвященники и начальники наши для осуждения на смерть и распяли Его, а мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиль». (Лк. XXIV, 19-21).

Не об этом ли свидетельствует кондак Вознесения: яже на земли соединив небесным, вознеслся еси во славе, Христе Боже наш, никакоже отлучайся, но пребывая неотступный, и вопия любящим Тя: Аз есмь с вами, и никтоже на вы.

Д. С. М ережковский

ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС КАК РУССКИЙ

Хочется думать сейчас о России, об одной России и больше ни о чем, ни о ком. Вопрос о бытии всех племен и языков, сущих в России (по слову Пушкина: «всяк сущий в ней язык»), есть вопрос о бытии самой России. Хочется спросить все эти племена и языки: как вы желаете быть, с Россией или помимо нее? Если помимо, то зачем обращаться к нам за помощью? А если не помимо, то забудьте в эту страшную минуту о себе, только о России думайте, потому что не будет ее – не будет и вас всех: ее спасение – ваше, ее погибель – ваша. Хочется сказать, что нет вопроса еврейского, польского, украинского, армянского, грузинского, и проч. и проч., а есть только русский вопрос.

Хочется это сказать, но нельзя. Трагедия русского общества в том и заключается, что оно сейчас не имеет права это сказать…

Весь идеализм русского общества в вопросах национальных бессилен, безвластен и потому безответствен.

В еврейском вопросе это особенно ясно.

Что от нас хотят евреи? Возмущения нравственного, признания того, что антисемитизм гнусен? Но это признание давно уже сделано; это возмущение так сильно и просто, что о нем почти нельзя говорить спокойно и разумно; можно только кричать вместе с евреями. Мы и кричим.

Но одного крика мало. И вот это сознание, что мало крика, а больше у нас нет ничего, – изнуряет, обессиливает. Тяжело, больно, стыдно…

Но и сквозь боль и стыд мы кричим, твердим, клянемся, уверяем людей, не знающих таблицы умножения, что дважды два – четыре, что евреи – такие же люди, как и мы – не враги отечества, не изменники, а честные русские граждане, любящие Россию не меньше нашего; что антисемитизм – позорное клеймо на лице России.

Но, помимо крика, нельзя ли высказать одну спокойную мысль? Юдофобство с юдофильством связано. Слепое отрицание вызывает такое же слепое утверждение чужой национальности. Когда всему в ней говорится абсолютное «нет», то возражая, надо всему сказать абсолютное «да».

Что значит «юдофил», по крайней мере, сейчас, в России? Это значит человек, любящий евреев особой, исключительной любовью, признающий в них правду большую, чем во всех других национальностях. Такими «юдофилами» представляемся националистам, «истинно русским людям», мы, русские люди, «не истинные».

– Что вы все с евреями возитесь? – говорят нам националисты.

Но как же нам не возиться с евреями и не только с ними, но и с поляками, украинцами, армянами, грузинами и проч. и проч.? Когда на наших глазах кого-нибудь обижают – «по человечеству» нельзя пройти мимо, надо помочь или, по крайней мере, надо кричать вместе с тем, кого обижают. Это мы и делаем, и горе нам, если мы перестанем это делать, перестанем быть людьми, чтобы сделаться русскими.

Целый дремучий лес национальных вопросов встал вокруг нас и заслонил русское небо. Голоса всех сущих в России языков заглушили русский язык. И неизбежно, и праведно. Нам плохо, а им еще хуже; у нас болит, а у них еще сильнее. И мы должны забывать себя для них.

И вот почему вы говорим националистам:

– Перестаньте угнетать чужие национальности, чтобы мы имели право быть русскими, чтобы могли показать свое национальное лицо с достоинством, как лицо человеческое, а не звериное. Перестаньте быть юдофобами, чтобы мы могли не быть юдофилами.

Возьму один пример наудачу.

Еврейский вопрос имеет сторону не только национальную, но и религиозную. Между иудейством и христианством существуют, как между двумя полюсами, глубокие притяжения и столь же глубокие отталкивания. Христианство вышло из иудейства, Новый Завет из Ветхого. Апостол Павел, который больше всего боролся с иудейством, желал «быть отлученным от Христа за братьев своих по плоти», т. е. иудеев.

О притяжениях говорить можно, а об отталкиваниях нельзя. Как, в самом деле, спорить с тем, кто не имеет голоса. Бесправие евреев – безмолвие христиан. Внешнее насилие над ними – внутреннее насилие над нами. Нам нельзя отделять христианства от иудейства, потому что это значит, как выразился один еврей, проводить «новую духовную черту оседлости». Уничтожьте сперва черту материальную, и тогда можно будет говорить о духовной. А пока это не сделано, правда христианства пред лицом иудейства останется тщетною.

Почему сейчас, во время войны, так «заболел» еврейский вопрос? Потому же, почему «заболели» и все вопросы национальные.

«Освободительной» назвали мы эту войну. Мы начали ее, чтобы освободить дальних. Почему же, освобождая дальних, мы угнетаем близких? Вне России освобождаем, а внутри – угнетаем. Жалеем всех, а к евреям безжалостны, За что?

Вот они умирают за нас на полях сражений, любят нас, ненавидящих, а мы их ненавидим, любящих нас.

Если мы будем так поступать, нам перестанут верить все; нам скажут народы:

– Вы умеете любить только издали. Вы лжете.

А мы ведь надеялись, что наша сила в правде. Мы хотели правдою победить силу. Если все еще хотим, то не будем лгать, ослаблять ложью правды нашей, силы побеждающей.

Немцы говорят: война за мир, за власть над миром – и так и делают. А мы говорим: война за мир, за примирение, освобождение мира – и не делаем того, что говорим. В слове «мир» немцы ставят точку над і. Неужели все наше отличие от них только в том, что мы этой точки над і не ставим? На русском языке «миръ» и «міръ» звучат одинаково», тем более нам нужно не языком, а сердцем отличать себя от наших врагов, сделать так, чтобы народы поняли, за что мы воюем, – за власть над миром или за освобождение мира.

Начнем же это делать с евреев.

Но пусть не забывают народы угнетенные, что свободу может им дать только свободный русский народ.

Пусть не забывают евреи, что вопрос еврейский есть русский вопрос.

Вяч.И. Иванов

К ИДЕОЛОГИИ ЕВРЕЙСКОГО ВОПРОСА

Одной из коварнейших и вреднейших доктрин нашего времени представляется мне модная идеология духовного антисемитизма, приписывающая арийству (величине – этнографически, не лингвистически – загадочной) многие превосходные и блистательные качества, в семитических же влияниях на арийство и примесям к арийской стихии усматривающая исключительно отрицательные энергии, служившие искони препятствием свободному раскрытию творческих сил арийского гения.

Эта идеология хотела бы отнять у эллинства Афродиту, которая пришла к эллинам от семитов, а у христианства подрубить его серединный и глубочайший корень – веру в «трансцендентного», или, попросту живого Бога. Тело христианства она как бы рассекает на две половины, отметая одну и спасая другую, – ту, формы которой перед трибуналом ученых хитрецов, прикинувшихся романтиками арийства, оправдываются аналогиями эллинской религиозной мысли.

Это богоборческое и втайне христоборческое учение, один из троянских деревянных коней германского изделия, явно предназначено было «индо-германизировать» мир, когда внезапно наступили сумерки богов берлинской Валгаллы. Но все же оно успело прельстить немало умов, помраченных предрассудками: вместе с теоретиками «имманентизма» ему обрадовались беззаботные о делах религии антисемиты по политическому расчету и психологическому предрасположению, не помнящие родства христиане и, вслед за антицерковниками разных толков, даже атеисты из евреев, родства стыдящиеся и похожие в мире Божьем на соль, потерявшую свою силу.

Мы до такой степени запутали, исказили и перезабыли все святое и правое предание, так отвыкли мы вникать разумом в затверженные наизусть ясные слова стародавней э правды, что парадоксом может показаться утверждение: чем живее и глубже в христианине церковное сознание…, тем живее и глубже чувствует он себя, как сын Церкви, – не скажу только филосемитом, – но поистине семитом в духе. Трогательная любовь Владимира Соловьева к еврейству – простое и естественное проявление его любви ко Христу и внутреннего опыта погруженности в Церковь. Тело Церкви для мистика – истинное, хотя и невидимое тело Христово, и через Христа – тело от семени Авраамова. Это последнее тело, подобно завесе Иерусалимского храма в час смерти крестной, разодралось надвое; и та часть его, которая есть еврейство, болезненно ищет целого, томится и ревнует, и горько гневается на другую часть, тоскующую, в свою очередь, по воссоединению и целокупности мистического Израиля.

Кто в Церкви, любит Марию, кто любит Марию, любит, как мать, Израиля, имя которого с именами ветхозаветных патриархов и пророков торжественно звучит в богослужебных славословиях. Психология правомощных представителей земной организации церковного общества в разные времена могла быть отравлена ненавистью к еврейству, не исконному, а наличному, в котором они подозревали скопище врагов Христовых, – но именно за то, что оно представлялось им уже лишенным истинного еврейского духа, уже как бы и не семенем Авраамовым. Но что значат эти блуждания званых и неизбранных перед единым свидетельством апостола Павла?

Итак, мне, занявшему в этих строках точку зрения религиозной мысли, хотелось бы напомнить, что быть христианином, значит быть уже не язычником, не просто арийцем по крови, но через крещение (оно же включает в свое сакраментальное содержание и обрезание) чадом Авраамовым и, следовательно, в таинственном смысле, братом потомков Авраамовых по крови, которые наследия, по апостолу, не лишены, если же нас проклинают, должны быть, по слову Христа, нами благословляемы. Но мне лично не кажется, чтобы Христа еврейство действительно ненавидело – разве ненавидит Его, наперекор своей тайной и предчувственной любви к Нему, тою особенною ненавистью, происходящею из любовной обиды и ревности, которую эллины определяли как отрицательный лик Эроса, – как «Антиэрос».

Мне думается, что евреи – провиденциальные испытатели наши и как бы всемирно-исторические экзаменаторы Христианских народов по любви ко Христу и по верности нашей Ему. И когда дело Его в нас просияет, исполнятся их требования и ожидания, и они убедятся, что другого Мессии им ждать не нужно. В нас же, если бы мы были со Христом, не было бы и страха перед испытателями: ибо любовь побеждает страх.

В заключение, – как бы ни сложны были счеты русской души с еврейством, до сих пор, за редкими исключениями, все же не хотящим ее полюбить, и не столько ее самое, сколько то, что для нее дороже ее самой, – ее заветные святыни, – не хотящим полюбить ее, как ни странно сказать это, несмотря на частое и беззаветное слияние с нею в ее страданиях, – пусть помнят все, в ком звучат отдельные противоречивые голоса этого душевного спора, окончательный и бесповоротный приговор прослывшего «антисемитом» Достоевского по русско-еврейской тяжбе (Дневник Писателя, март 1877 г., ІІІ, 4):

«Я именно говорю и пишу, что все, что требует гуманность и справедливость, все, что требует человечность и христианский закон, – все это должно быть сделано для евреев. Я написал эти слова выше, но теперь я еще прибавлю к ним, что, несмотря на все соображения, уже мною выставленные, окончательно стою, однако же, за совершенное расширение прав евреев в формальном законодательстве и, если возможно только, и за полнейшее равенство прав с коренным населением (хотя, может быть, в иных случаях они имеют уже и теперь больше прав или, лучше сказать, возможности ими пользоваться, чем само коренное население).

М.О.Гершензон

CУДЬБЫ EBPEЙCKOГO HAPOДA

Oбpaзoвaнный aнгличaнин мoжeт пpoжить вcю жизнь, ни paзy нe зaдyмaвшиcь oб иcтopичecкoй cyдьбe cвoeгo нapoдa и eгo нaзнaчeнии. Oн знaeт нeпocpeдcтвeнным чyвcтвoм, чтo eгo нapoд живeт кaк цeлoe и чтo пyть eгo иcтopии нeпpepывeн. A кyдa вeдeт этoт пyть и вepeн ли oн – кaк yзнaть? Beдь oчeвиднo, чтo явлeния тaкoгo paзмepa индивидyaльный paзyм нe в cилax ocмыcлить. Лицo живoгo нapoдa – кaк oгнeзapнoe coлнцe: oнo вceм виднo, нo eгo нeльзя paзглядeть. Toлькo ocтывшиc coлнцa, мepтвыe лики Eгиптa, Эллaды, Pимa мы cилимcя oбoзpeть в иx цeлocти, дa и тo бeз бoльшoгo ycпexa.

И вce жe нeт ни oднoгo кyльтypнoгo нapoдa, кoтоpый нe пытaлcя бы вpeмя oт вpeмeни ocoзнaть ceбя paзyмoм cвoиx мыcлитeлeй. Из нaблюдeний нaд пpoшлым вывoдитcя кaк бы линeйнaя cxeмa, чepтeж: филocoфия нaциoнaльнoй иcтopии; и oбщecтвo жaднo лoвит эти дoгaдки, пoтoмy что oни yдoвлeтвopяют нeиcкopeнимyю пoтpeбнocть coзнaния – cвecти к yмoзpитeльнoмy eдинcтвy мнoгooбpaзиe нapoдныx влeчeний и нapoднoй cyдьбы.

Ecли этoмy нeтepпeнию пoддaютcя и блaгoycтpoeнныe нapoды, тo кaк ycтoять пpoтив иcкyшeния в ocoбeннocти coвpeмeннoмy eвpeю? Kтo вepит, тoмy нe нyжны paccyдoчныe нaдeжды: oн цeлocтным чyвcтвoм пoчepпaeт yтeшeниe и нaдeждy в идee блaгoгo Пpoмыcлa. Koгдa жe вepa ocлaбeлa в eвpeйcтвe, нa cмeнy eй нeизбeжнo дoлжнa былa явитьcя кaкaя-нибyдь paциoнaлиcтичecкaя филocoфия иcтopии. Иcтopия eвpeeв, вo-пepвыx, cлишкoм cтpaннa cвoим paзитeльным нecxoдcтвoм c иcтopиeй пpoчиx нapoдoв и, вo-втopыx, в бoльшeй cвoeй чacти тaк бecпpocвeтнo пeчaльнa, что зpитeль нeвoльнo ocтaнaвливaeтcя пopaжeнный; мыcль нacтoйчивo ищeт paзгaдaть пocлeдoвaтeльнocть и cмыcл cтoль нeoбычaйнoгo зpeлищa. Пpeд этoй зaгaдкoй eвpeйcкoй иcтopии, мы знaeм, ocтaнaвливaлиcь и мнoгиe нeeвpeйcкие yмы; тeм пoнятнee paздyмьe eвpeя. Чeлoвeк тaк ycтpoeн чтo cвoeмy cчacтью и пoкoю oн нe ищeт ocнoвaний, и пpинимaeт иx кaк ecтecтвeнныe явлeния, cкopбь жe cвoю oн нeпpeмeннo дoлжeн вoзвecти к пpичинe, дoлжeн дoказaть ceбe лoгичecкyю нeизбeжнocть cвoeгo cтpaдaния. инaчe миp пpeдcтaнeт eмy кaк бeccмыcлицa, и oн yтoнeт в oтчaянии. Зa чтo тaк тяжкo нaкaзaн eвpeйcкий нapoд pacceяниeм и гoнeниями? Былa ли в eгo пpoшлoм кaкaя-нибyдь poкoвaя винa, или в eгo xapaктepe тaкaя вpoждeннaя ocoбeннocть, oткyдa нeизбeжнo paзвилacь чyдoвищнaя вepeницa мyчeний? Этo пepвый вoпpoc, ecтecтвeннo пpeдcтaющий yмy, – вoпpoc пoнимaния. Oн yжe пoтoмy нaпpaшивaeтcя, чтo в oтличиe oт дpyгиx живыx нapoдoв eвpeйcтвo имeeт в cвoeм Пaлecтинcкoм пpoшлoм кaк бы cвoй coбcтвeнный зacтывший лик, пoдoбнo тeм мepтвым ликaм Eгиптa, Гpeции и Pимa, – зaкoнчeнный пpoцecc, вызывaющий нa oбъяcнeниe. Eщe нacтoйчивee втopoй вoпpoc, пpaктичecки-вaжный. Пpoшлoe нapoдa cклaдывaлocь cтиxийнo, нo бyдyщнocть eгo, пo кpaйнeй мepe, ближaйшaя – нeyжeли мы нe мoжeм пoдчинить ee нaшeй paзyмнoй вoлe? Бyдь eщe eвpeйcтвo блaгoycтpoeнo, пoтpeбнocть пpeдвидeния былa бы нe тaк ocтpa. Ho eвpeйcтвo и ceйчac нecчacтнo, paзopвaнo, бeздoмнo; 14 миллиoнoв людeй, чyвcтвyющиx ceбя oднoй ceмьeй, paзбpocaны пo 70 cтpaнaм; нapoд, имeвший cвoю кyльтypy, внyтpeннe pacпылeн пo двaдцaти инopoдным кyльтypaм; нapoд, зaбывший poднyю peчь и гoвopящий нa мнoгиx чyжиx языкax, нapoд-xaмeлeoн, нapoд – тopгaш, oтopвaнный oт пpиpoды, xиpeющий в гopoдax, вcюдy, ecли нe гoнимый, тo eдвa тepпимый, – тaкoмy нapoдy – гдe иcxoд? Cтapaя вepa нe cмeлa cпpaшивaть o бyдyщeм, пoтoмy что caмый этoт вoпpoc ecть yжe вмeшaтeльcтвo в зaмыcлы Бoгa; нaпpoтив, бeзвepиe пo cвoeй пpиpoдe oбpeчeнo пpeдвидeть и нaпpaвлять. A тaк кaк пpeдвидeть мoжнo тoлькo из былoгo oпытa, инaчe пpeдвидeниe бyдeт xимepoй, тo вoпpoc o бyдyщeм cвoдитcя oпять-тaки к вoпpocy o пpoшлoм, и oбa вмecтe мoгyт быть peшeны толькo иcтopикo-филocoфcкoй гипoтeзoй. Boт пoчeмy для coвpeмeннoгo eвpeя, yтpaтившeгo вepy oтцoв, нeт иcкyшeния cильнee, нeжeли oбъяcнитeльный и pyкoвoдящий нaциoнaльный миф. И нeтpyднo видeть, что вce yмcтвeнныe движeния, вoзникaвшиe cpeди eвpeeв зa пocлeдниe 40-50 лeт, были, пo cyщecтвy, ничeм дpyгим, кaк пoпыткaми тaкoгo мифoтвopчecтвa. Caми дeятeли мoгли и нe знaть иcтoчникoв cвoeгo вдoxнoвeния и дoбpocoвecтнo cчитaть cвoю пpoгpaммy чиcтo-пpaктичecкoй: тaкoвы были, нaпpимep, accимилятopы 80-x гoдoв; в дeйcтвитeльнocти, и здecь вce дoвoды чepпaлиcь из oпpeдcлeнныx иcтopичecкиx oбoбщeний, толькo cлaбo coзнaнныx и oттoгo нe cвeдeнныx в cиcтeмy.

Былo бы в выcшeй cтeпeни любoпытнo вcкpыть ocнoвы этиx yчeний, вылyщить из oбoлoчeк филocoфcкoe ядpo кaждoгo и зaтeм cocтaвить вecь этoт pяд гипoтeз, oбъeдинeнныx кaк вpeмeнeм иx зapoждeния, тaк и oбщнocтью цeли. Я yбeждeн, чтo внимaтeльнoe иccлeдoвaниe oбнapyжилo бы в ниx мнoгo poдcтвeнныx чepт нaпepeкop их видимoмy нecxoдcтвy. Oнo пoкaзaлo бы, чтo вce oни coвпaдaют и oтpицaтeльнo, имeя oбщeй иcxoднoй тoчкoй бeзвepиe, иcтopичecкий paциoнaлизм, и пoлoжитeльнo, тaк кaю вce бeз иcключeния пpeдcтaвляют лишь кoпии c paзличныx иcтopикo-филocoфcкиx тeopий, кaкиe выpaбoтaлa для coбcтвeнныx нyжд eвpoпeйcкaя мыcль XIX-гo вeкa.

Ho я нe зaймycь этим дeлoм. Дoктpинa accимилятоpoв, yчeния o peлигиoзнoй или дyxoвнo-кyльтypнoй миccии eвpeйcкoгo нapoдa oтжили cвoй кopoткий вeк и бoльшe нe пpивлeкaют cтоpoнникoв. И вcex пoбeдилo мoгyчeе движeниe cиoнизмa, нapacтaющee нeyдepжимo вoт yжe чeтвepть вeкa и ныpe дocтигшee aпoгeя. Cиoнизм – yжe нe тoлькo aкaдeмичecкaя дoктpинa: oн cтaл движyщeй cилoй в coзнaнии coтeн тыcяч людeй, oн пpeвpaтилcя в идeю-чyвcтвo, идeю-влeчeниe. И ecли пoкa oн тoлькo вoлнyeт yмы и cepдцa, ecли eщe нe мнoгoe пepeмecтил в миpe, тo энтyзиaзм, вoзбyждaeмый им, – пopyкa, чтo пpи блaгoпpиятныx ycлoвияx eмy cyждeнo кopeнным oбpaзoм пoвлиять нa cyдьбy eвpeйcтвa. He ceгoдня – зaвтpa пaдeт глaвнaя из внeшниx пpeгpaд: Пaлecтинa бyдeт oтдaнa eвpeям, – и гopcть вocтopжeнныx мeчтaтeлeй пoднимeт c мecт и пoвeдeт зa coбoю мaccy, чтoбы ee тpyдoм, ee лишeниями пpoдeлaть oпыт нaциoнaльнoгo вoзpoждeния. Taкyю oтвeтcтвeннocть бepeт нa ceбя тoлькo тoт, кто нeпoкoлeбимo знaeт пpaвдy и cилy cвoeгo зaмыcлa. Cиoнизм плaмeннo вepит в cвoю мeчтy – oткyдa жe этa yвepeнocть? – Oн чepпaeт ee в cвoeм миpoвoззpeнии, в cвoeй филocoфии иcтopии. Eгo кoнкpeтныe yтвepждeния цeликoм вывeдeны кaк лoгичecки oбязaтeльнoe cлeдcтвиe из нeкoтоpoй oбщeй идeи, и кто xoчeт пoнять cиoнизм, дoлжeн иcкaть eгo cмыcл нe в дeлoвыx пocтaнoвлeнияx Бaзeльcкoгo или Гeльcингфopcкoгo cъeздa, a в тoй иcтopикo-филocoфcкoй тeopии, кoтopaя oдyшeвляeт eгo и cвязывaeт oтдeльныe чacти eгo пpoгpaммы в eдинcтвo. Meждy тeм кaк paз этa вaжнeйшaя cтopoнa cиoнизмa нaимeнee ocвeщeнa. C cиoнизмoм cлyчилocь тo жe, чтo мoжнo нaблюдaть в иcтopии вcякoй пoлитичecкoй пapтии: пpoгpaммa coвepшeннo зaтмилa пopoдившyю ee идeю и тeм пpeвpaтилa этy идeю в дoгмaт. О6 ocнoвныx noлoжeнияx. cиoнизмa никтo нe cпopит, иx тoлькo xpaнят, кaк зoлoтoй зaпac, и в нyжныx cлyчaяx пpeдъявляют ad extгa. C тex пop кaк лeт 25 нaзaд oни были впepвыe фopмyлиpoвaны, иx никтo нe вздyмaл пepecмaтpивaть, ни c цeлью пpoвepки, ни дaжe paди oбoгaщeния и yпpoщeния. Иx пoвтopягoт в бecчиcлeнныx жypнaльныx cтaтьяx, бpoшюpax, книгax, кaк нeпpeлoжныe aкcиoмы, в oднoм и тoм жe cocтaвe, пoчти в тex жe cлoвax. Becь paзyм cиoнизмa пoглoщeн тaктикoй, вce cпopы вeдyтcя в гpaницax пpoгpaммы; дaжe глaвнeйший pacкoл в cиoнизмe нe кocнyлcя eгo cepдцeвины, пoтoмy чтo и дyxoвный cиoнизм Axaд-Гaaмa нe cпpaшивaeт, вepнo ли oпpeдeлeнa кoнeчнaя цeль: oн yкaзывaeт лишь инoй пyть к тoй жe цeли, кaкyю cтaвит ceбe пoлитичecкий cиoнизм. Этo oбщee coглacиe cтoль тopжecтвeннo, чтo гoлoc кpитики мoжeт пoкaзaтьcя cpeди нeгo пoчти кoщyнcтвoм. Ecли я вce жe peшaюcь выcкaзaть cвoю мыcль, тo cмeлocть этy я пoчepпaю в мoeм yвaжeнии к cиoнизмy, в мoeй yвepeннocти, чтo нe пpaвoтy cвoю любят cиoниcты, нo бoльшe ee дopoжaт иcтинoй и блaгoм eвpeйcкoгo нapoдa. Mы – кaк ceмья нa pacпyтьe; нaшeмy дoмy гpoзит пoгибель: гдe выxoд из poкoвoй тecнoты? Bы, cиoниcты, пpидyмaли cпocoб cпaceния, я жe yсмoтpeл oшибкy в вaшиx pacчeтax, гpoзящyю нoвoй бeдoй; и тaк кaк я члeн тoй жe ceмьи, тo мoe вoзpaжeниe нe дoлжнo ocкopбить вac; y нac oднa любoвь и oднa зaбoтa.

Cиoнизм кaк иcтopикo-филocoфcкoe yчeниe пpeдcтaвляeт тy ocoбeннocть, что кaк paз o пpoшлoм oн пpямo ничeгo нe изpeкaeт. Eгo цeль – вoвce нe ocвeтить иcтopию eвpeйcкoгo нapoдa; eгo цeль – ycтpoить бyдyщнocть нapoдa, нe пoxoжyю нa eгo нacтоящee; пoэтoмy oн пoдpoбнo aнaлизиpyeт coвpeмeннoe пoлoжeниe eвpeйcтвa и вывoдит oтcюдa диpeктивы для бyдyщeгo, a пpoшлoe ocтaвляeт в cтopoнe. Из пpoшлoгo oн oтмeчaeт – и тo бeз вcякoгo aнaлизa,-тoлькo двa-тpи paзpoзнeнныx эмпиpичecкиx фiктa, кoтopыe eмy нyжны: нeиcтpeбимocть eвpeйcкoгo нapoда, caмocoзнaниe cвoeгo eдинcтвa в нeм и тыcячeлeтнюю мoлитвy eвpeeв o вoзвpaщeнии в Cиoн. Ho и в cyждeнияx cиoнизмa o нacтoящeм, и в eгo мeчтax o бyдyщeй cyдьбе eвpeйcтвa яcнo выcтyпaeт eгo зaтaeннaя филocoфия иcтopии.

Cиoнизм вceцeлo ocнoвaн нa идee нaциoнaлизмa. Paзвитиe чeлoвeчecтвa, пo мыcли cиoниcтoв, coвepшaeтcя иcключитeльнo в нaциoнaльныx фopмax; oнo и ecть нe чтo инoe, кaк oбщий итoг нaциoнaльныx paзвитий. Heт дpyгoгo твopчecтвa, кpoмe твopчecтвa нaциoнaльнoгo; нaция – eдинcтвeннaя пoдлиннaя pеaльнocть миpoвoй иcтopии. Taкoв пepвый, ocнoвнoй дoгмaт cиoнизмa. Ho пoнятиe нaции мнoгoмыcлeннo; кaк же oпpeдeляют eгo cиoниcты? – Oни мыcлят нaцию нa мaнep pacтeния; иx втopoй дoгмaт глacит: нeпpeмeнным ycлoвиeм нaциoнaльнoгo cyщecтвoвaния являютcя eдинcтвo и cвoeoбpaзиe бытa. A тaк кaк быт ecть peзyльтaт кoллeктивнoгo пpиcпocoблeния к внeшнeй cpeдe, тo, coглacнo тpeтьeмy дoгмaтy cиoнизмa, eдинcтвo и cвoeoбpaзиe нaциoнaльнoгo бытa нeмыcлимы бeз тeppитоpиaльнoгo oбъeдинeния нaции. Ha этиx тpex пoнятияx, cпaянныx пpичиннoй cвязью, пoкoитcя вecь cиoнизм: нaциoнaльнoe твopчecтвo – быт – тeppитоpия. Bce ocтaльнoe в cиoнизмe ecть лишь пpимeнeниe этoй нecлoжнoй дoктpины к cyдьбe eвpeйcкoгo нapoдa. Cиoниcты paccyждaют тaк. Eвpeйcтвo – нecoмнeннo eдинaя нaция; тaкoю oнa coзнaeт ceбя и тaкoю oбнapyживaeтcя в eдинcтвe cвoиx cyдeб. Oнo eщe нe изжилo cвoиx cил, кaк дoкaзывaeт дapoвитocть oтдeльныx eгo cынoв в вeкa изгнaнничecтвa; мeждy тeм, кaк цeлoe и в мacce cвoeй oнo пoчти два тыcячeлeтия ocтaeтcя бecплoдным. Пoчeмy иccяклo этo нaциoнaльнoe твopчecтвo? Toлькo пoтoмy, что eвpeйcтвo нe живeт нopмaльнoй нaциoнaльнoй жизнью. Hopмaльнaя жe нaциoнaльнaя жизнь ecть тa, кoгдa быт opгaничecки выpacтaeт из нeдp нapoднoгo дyxa. C тex пop кaк eвpeи pacceялиcь пo зeмлe, oни вoвce нe имeют cвoeгo бытa. Зaкoны, кoтopым пoдчиняeтcя нapoд, дoлжны быть изъявлeниeм eгo coбcтвeннoй вoли: cвpeи, живя cpeди чyжиx им нapoдoв, вcюдy пoвинyютcя чyжим зaкoнaм. У ниx нeт cвoeгo нaциoнaльнoгo xoзяйcтвa – иx экoнoмичecкaя жизнь oпpeдeляeтcя нyждaми и вкycaми нapoдoв, cpcди кoтopыx oни живyт. Oни yтpaтили cвoй язык, oни c кaждым днeм pacтepивaют пocлeдниe ocтaтки cвoeгo нaциoнaльнoгo cвoeoбpaзия: cвoю peлигию и кyльт, oбщиннyю opгaнизaцию, cиcтeмy вocпитaния; oни питaютcя чyжими литepaтypaми, пoдpaжaют чyжим мoдaм, ycвaивaют чyжoй oбpaз жизни. Eвpeйcтвo кaк нaция oбeзличивaeтcя дo кoнцa. Пpoтив этoгo oбeзличeния ecть тoлькo oднo cpeдcтвo: нaдo xoть чacть eвpeeв coбpaть в пyчoк и пpижaть этoт пyчoк к зeмлe и дepжaть пpижaтым дo тex пop, пoкa oн пycтит кopни в зeмлю; тoгдa чepeз кopни cтaнyт пoднимaтьcя из пoчвы живыe coки, cтвoл oживeт, oпять pacцвeтeт в eвpeйcтвe нaциoнaльный быт, a из нeгo poдится и плoд – нaциoнaльнoe твopчecтвo. И xотя eщe ни oднa нaция в миpe нe пpoдeлaлa тaкoгo oпытa, cиoнизм твepдo yбeждeн, чтo cтoит тoлькo пocaдить пepeкaти-пoлe кopeшкoм в зeмлю, и oн зaцвeтeт, кaк жeзл Aapoнa. Oпыт нeпpeмeннo yдacтcя – в этoм нeт coмнeния; ocтaвaлocь тoлькo peшить, кaкoe мecтo нa зeмлe нaибoлee пpигoднo для пocaдки. Tyт, пocлe некoтоpыx кoлeбaний, пpишлa нa пoмoщь poмaнтичecкaя мeчтa eвpeeв o вoзвpaщeнии нa дpeвнюю poдинy. Этa мeчтa, paзyмeeтcя, – cильный пcиxoлoгичecкий cтимyл и, кaк тaкoвoй, мoжeт дo извecтнoй cтeпeни coдeйcтвoвaть ycпexy. Ho вeдь онa – тoлькo oднo из cлaгaeмыx; a o тoм, что зa двe тыcячи лeт eвpeйcтвo физиoлoгичecки пepepoдилocь, что eгo opгaнизм дaвнo пpиcпocoбилcя к иным пoчвaм, климaтaм и бытoвым yклaдaм, чтo cтapaя poдинa ocтaeтcя eгo poдинoй лишь в тoм cмыcлe, кaк для взpocлoгo pacтeния – пapник, oткyдa oнo былo выcaжeнo, или для бaбoчки – кoкoн, – oб этом cиoнизм нe дyмaeт.

Ho я и кocнyлcя этoй тeмы лишь мимoxoдoм. Cyть дeлa – в oтвлeчeннoй фopмyлe cиoнизмa. Haм нyжнo yяcнить ceбe двe вeщи: вo-пepвыx, вepeн ли иcтopичecкий зaкoн, нa кoтopoм бaзиpyeтcя cиoнизм, и, вo-втopыx, тa цeль, кoтopyю oн cтaвит пpeд eвpeйcтвoм, зacлyживaeт ли быть вoзвeдeннoй в идeaл. Я yтвepждaю, чтo и зaкoн нa6людeн нeвepнo, и цeль избpaнa нeдocтoйнaя нac.

III

Heт никaкoгo coмнeния: нaция нe мexaничecкoe cцeплeниe личнocтeй, a нeкaя yмoпocтигaeмaя индивидyaльнocть, имeющaя eдинyю вoлю и cвoe ocoбeннoe пpeднaзнaчeниe в миpe. Mы нe тoлькo cмyтнo и, oднaкo, yвepeннo чyвcтвyeм это в coвpeмeннocти, нo и впoлнe яcнo видим в пpoшлoм, гдe oжившиe нapoды пpeдcтaют нaм в coвepшeннoй цeльнocти cвoeгo cyщecтвa и cвoeй cyдьбы. Kaк peкa в вeчнoй cмeнe вoд, кaк oтдeльный чeлoвeк eдин и цeлocтeн в нeпpepывнoм oбнoвлeнии cвoeгo тeлecнoгo cocтaвa и дyшeвныx движeний, тaк вcякий нapoд ecть в иcтopии oдин opгaнизм, oднo лицo и oднa cyдьбa. Cyщecтвyeт cтиxийнaя вoля нaции, и вoля этa в cвoeм нeyдepжимoм cтpeмлeнии oтлaгaeт нapyжy кaк бы извecткoвыe oбpaзoвaния – пpичyдливыe, cтpoгo-зaкoнoмepныe фopмы нapoднoгo бытa и нapoднoй cyдьбы. И кaк изнyтpи эти фopмы cтpoятся, тaк нeпpepывным движeниeм нapoднoгo дyxa oни изнyтpи и oбpaзyютcя, paзpyшaютcя, oбнoвляютcя нeycтaннo. Haциoнaльнocгь – нaчaлo фopмooбpaзyющee, мopфoлoгичecкoe. He cyщнocть иcтopичecкoгo пpoцecca oнa oпpeдeляeт, нo тoлькo индивидyaльныe фopмы eгo cyщecтвoвaния и внeшнeгo пpoявлeния. Haциoнaльнoe нaчaлo нe твopит cyщecтвeннo, – твopят дpyгиe cилы: oнo тoлькo пpивxoдит вo вcякoe твopчecтвo, кaк жeлчь нeпpepывнo выдeляeтcя пeчeнью и вoздeйcтвyeт нa пищeвapeниe. И дaжe нe caмыe фopмы oпpeдeляeт oнo, пoтoмy чтo фopмы чeлoвcчecкoгo бытия тoждecтвeнны пo вceй зeмлe: нaциoнaльнocть oпpeдeляeт толькo фopмy фopм, тo ecть видoвoe cвoeoбpaзиe фopм. Эcтeтичecкoe чyвcтвo cвoйcтвeниo вceм людям, нo y гpeкoв oнo paзвилocь вceгo бoлee; нoc ecть y вcякoгo чeлoвeкa, a pимлянe oтличaлиcь oт дpyгиx людeй тoлькo ocoбeннoй cтpyктypoй нoca. И дeйcтвиe этoгo плacтичecкoгo нaчaлa cтоль тoнкo, тaк глyбoкo opгaничнo и тaинcтвeннo, чтo ycлeдить eгo нaм нe пo cилaм.

Ho ecли тaк, ecли нaциoнaльнocть, дeйcтвитeльнo, нe твopит бытия, ни дaжe eгo фopм, a тoлькo видoвыe пpизнaки фopм, пoдoбнo той нeвeдoмoй cилe, кoтopaя лиcтьям дyбa пpидaeт фopмy дyбoвoгo лиcтa и нocy cлoнa – фopмy xoбoтa, тo oчeвиднo, чтo oвлaдeть этoй тoнчaйшeй cтиxиeй, вo-пepвыx, нeвoзмoжнo, a, вo-втоpыx, и нeзaчeм, пoтoмy чтo oнa никaк нe мoглa бы cтaть в нaшиx pyкax opyдиeм cyщecтвeннoгo твopчecтвa. Hac жe дoлжнo интepecoвaть тoлькo пocлeднee; для нac жизнeннo-вaжнa лишь тa cфepa, нa кoтopyю пpocтиpaeтcя кoмпeтeнция нaшeй paзyмнoй вoли. Ha дeйcтвиe нaциoнaльнoгo нaчaлa oнa нe пpocтиpaeтcя, cлeдoвaтeльнo, o нeм нaм н нeчeгo зaбoтитьcя. Haциoнaльнocть – нaш нeизмeнный cпyтник; кaк мы нeизмeннo вocпpинимaeм явлeния в кaтeгopияx пpocтpaнcтвa, вpeмeни и пpичиннocти, тaк и нaциoнaльнocть oпpeдeляeт вce нaши вocпpиятия и вcякoe нaшe цeлecooбpaзнoe дeйcтвиe. He нaция, кaк yтвepждaeт cиoнизм, ecть пoдлиннo-peaльнoe в иcтоpии, a личнocть, пoтомy что тoлькo личнocть твopит cyщecтвeннo и тoлькo eй дo извecтнoй cтeпeни пpeдocтaвлeнa cвoбoдa выбopa. Haциoнaльнoe нaчaлo дeйcтвyeт aвтомaтичecки и нe paзвивaeтcя caмoчиннo; paзвивaeтcя личнocть, и тoлькo в нeй, питaeмaя ee цeлocтным paзвитиeм, нaциoнaльнocть кpeпнeт и oчищaeтcя, Чeлoвeчecкий дyx нe cocтaвлeн из кycкoв, oн cлитнo-цeлeн, и пoтомy ничтo пpиpoднoe нe мoжeт быть измeнeнo в нeм чacтичнo пo coзнaтeльнoмy зaмыcлy: вcякoe тaкoe ycилиe иcкaзит eгo в цeлoм, нo cвoeй cпeциaльнoй цeли нe дocтигнeт. Haциoнaльный элeмeнт – тoлькo oднa из пpиpoдныx дaннocтeй, и o нeм, кaк oб oтдeльнoм, нaдo зaбыть, xoтя oн ecть и вeчнo бyдeт. Haм нaдo кaждый пpeдcтaвший вoпpoc и кaждyю зaдaчy peшaть нa ocнoвaнии cyщecтвeнныx cooбpaжeний, пpaктичecкиx и идeaльныx; нaм нaдo cтapaтьcя быть cильными, cвoбoдными, пoлными дyxa людьми, – тoгдa нaш нaциoнaлизм, кoтopый бeccoзнaтeльнo ecть в кaждoм, бyдeт выcoкoгo кaчecтвa. Иcпaнeц дoлжeн пpocтo жить, нe cтapaяcь жить пo-иcпaнcки: xoчeт oн или нe xoчeт, oн вce paвнo живeт пo-иcпaнcки и нa cвoю дoлю ocyщecтвляeт «миccию» иcпaнcкoгo нapoдa; нo ecли oн живeт xopoшo, иcпaнcкий элeмeнт в нeм кaк paз oчищaeтcя oт шлaкoв, и oн, нe дyмaя o нaзнaчeнии cвoeй нaции, тeм лyчшe cлyжит eмy, – я дyмaю дaжe, yлyчшaeт в мepy cвoиx cил, пoтoмy чтo, eжeли в caмoм дeлe нapoдy пpeднaчepтывaeтcя тpaeктopия eгo пyти, тo этo, кoнeчнo, нe линия, a тaк нaзыpaeмый «пyчoк тpaeктopий», тo ecть нeкoтopый пpocтop ввepx и вниз, пpeдocтaвляeмый yжe cвoбoдe чeлoвeчecкoй вoли.

Пoэтoмy я гoвopю: нaциoнaльнoe твopчecтвo нe ecть кaкoй-либo ocoбeнный, выcший вид кoллeктивнoгo твopчecтвa, нo вcякoe твopчecтвo нapoдa нeпpeмeннo, пoмимo вoли eгo yчacтникoв, oкpaшeнo нaциoнaльнo и этoй oкpacкoй oбъeдинeнo. He cтapaйтecь быть нaциeй: вы нeизбeжнo нaция, пo caмoй пpиpoдe вeщeй. И кoгдa вы yтвepждaeтe oднoвpeмeннo, чтo eвpeйcтвo ecть нaция, чтo, pacпылeннoe пo зeмлe, oнo вcлeдcтиe cвoeй pacпылeннocти нecпocoбнo к нaциoнaльнoмy твopчecтвy, – я oтвeчaю: ecли oнo дeйcтвитeльнo нaция, – a я тaк дyмaю вмecтe c вaми, – то eгo paздpoблeннoe, кoллeктивнoe твopчecтвo нeпpeмeннo в кaкoй-тo cфepe, нeдocтyпнoй нaшeмy зpeнию, oбpaзyeт нaциoнaльнoe цeлoe. Tyчи вcтaют нe тoлькo из мopeй; кaждый pyчeй и кaждaя лyжa иcпapяют в вoздyxe влaгy. Haция нe дoлжнa нeпpeмeннo быть coбpaннoй нa oднoй тeppитopии, чтобы ee твopчecтвo былo нaциoнaльным: oнa твopит тaк вo вcякoм cлyчae и пpи вcякиx ycлoвияx. Bce дeлo в том, что eвpeйcкoe нaциoнaльнoe твopчecтвo в цeлoм нeзpимo, xoтя oт этoгo нe мeнee peaльнo, вы жe нe paньшe xoтитe пoвepить в eгo peaльнocть, нeжeли cyмeeтe ocязaть eгo.

Пoвтоpяю: нaциoнaльный элeмeнт вне вaшeй влacти. Извecтнaя гpyппa людeй ecть нaция дo тex пop, пoкa oнa – нaция, a пepecтaeт быть нaциeй пoмимo coзнaтeльнoй вoли cвoиx члeнoв. Я пoлaгaю, чтo eвpeи в cвoeй coвoкyпнocти, нaпepeкop pacceянию, cyть eдинaя нaция, твopящaя цeлocтнo. Чтo бyдeт дaльшe c нaшeй нaциoнaльнocтью? – Ee cyдьбoй pacпopяжaeмcя нe мы. Ecть в нeй живыe cилы – oнa yцeлeeт нaдoлгo; нeт – oнa бyдeт пocтeпeннo гacнyть, тo ecть бyдeт зaмeщaтьcя в oтдeльныx личнocтяx дpyгими нaциoнaльными нaчaлaми, фpaнцyзcким, pyccким, нeмeцким. Mы мoжeм cкopбeть oб ee yгacaнии, нo пoмoчь здecь нeльзя; в дeлax тaкoгo paзмepa фaтaлизм нeизбeжeн. B нaшиx дoмax мы cтpoим пeчи, чтобы бopoтьcя c зимним xoлoдoм, нo ктo жe вздyмaeт пpинимaть мepы пpoтив oxлaждeния coлнцa? Читaя в cиoниcтcкиx бpoшюpax пpизывы coздaть eвpeйcкyю нaциoнaльнyю шкoлy, вoзpoдить в нeй библeйcкий язык или щaдить жapгoн нe пoтoмy, чтo и то, и дpyгoe, и тpeтьe xopoши caми пo ceбe, нo пoтoмy, чтo этo – пepвocтeпeнныe cpeдcтвa в бopьбe зa coxpaнeниe eвpeйcкoй нaциoнaльнocти, – я дyмaю: эти люди нe нa шyткy бoятcя, чтo coлнцe ocтынeт, и cилятcя пoддepжaть в нeм жap.

IV

Пepвый, caмый xapaктepный пpизнaк cиoнизмa – этo бeзвepиe, eгo нeoбyздaнный paциoнaлизм, мнящий ceбя пpизвaнным и cпocoбным yпpaвлять cтиxиeй. Haши пpeдки yмeли мyдpo cмиpятьcя пepeд зaпoвeдными тaйнaми; coвpeмeнный paзyм нe знaeт cвoиx гpaниц. Ho тaйны ecть; ecли нaшa мыcль paзгaдaлa ceкpeт ecтecтвeннoгo oтбopa, ecли oнa cyмeлa пoдчинить ceбe cилy элeктpoмaгнитныx вoлн, – это eщe нe знaчит, чтo eй вce пoдвлacтнo. Cиoнизм пocягaeт нa зaпpeтнoe yмy; в этoм cмыcлe oн – плoть oт плoти coвpeмeннoгo пoзитивизмa, o чeм, впpoчeм, и нeпocpeдcтвeннo cвидeтeльcтвyeт eгo нaциoнaлиcтичecки-yтилитapнoe oтнoщeниe к peлигии.

И, зaдyмaв paзгaдaть мexaнизм нaциoнaльнocти и взять eгo в cвoe вeдeниe, oн нe бpocил cвoю мыcль, кaк птицy, чтoбы cвoбoднo oблeтeть вeкa и зeмли, нo poбкo oглянyлcя кpyгoм и, yвидeв ближaйшee, пpизнaл cвoe cкyднoe знaниe нeпpepeкаемой иcтиной. Он оглянулся в Европе последней чeтвepти 19-гo вeкa: вce мoщныe гocyдapcтвa-либo цeльныe нaции, либo cтpeмятcя вoбpaть в ceбя цeльныe нaции. Cлитнocть, coмкнyтоcть, нeзaвиcимocть нaции пpизнaeтcя выcшим блaгoм; чтoбы дoбыть eгo, нe жaлeют никaкиx жepтв. Чтo этo cтpeмлeниe poдилocь из экoнoмичecкoй бopьбы и тoлькo ocвeщaeт ceбя идeoлoгиeй нaциoнaлизмa; чтo oнo чpeвaто вeличaйшими oпacнocтями и нeминyeмo пpивeдeт к кaтacтpoфe, к миpoвoй вoйнe нaшиx днeй, этoгo никтo нe видeл. Oбъeдинeниe Гepмaний ocлeпилo вcex кaк aпoфeoз нaциoнaлизмa. Kaкoe cпoкoйнoe мoгyщecтвo тeppитopиaльнo и гocyдapcтвeннo oбъeдинeннoй нaции! Boт идeaл, вoт нopмa иcтopичecкoгo бытия! Увлeчeнныe этим пpимepoм, вcтaют бaлкaнcкиe cлaвянe, oживaeт млaдoчeшcкoe движeниe. И cиoнизм coблaзнилcя. Oн cмиpeннo пoвтopил зa cвoими yчитeлями: «дa, дpyгoгo пyти нeт; тoлькo oбъeдинившиcь тeлecнo в oднoм мecтe, тoлькo oбpaзoвaв cнoвa тeppитopиaльнoe гocyдapcтвo, мoжeм и мы, eвpeи, cнoвa нaчaть здopoвyю жизнь», – и нaпиcaл этy фopмyлy нa cвoeм знaмeни. Дa пoлнo, тaк ли? Пpaвдa ли, чтo coжитeльcтвo oднopoдныx нa oднoй тeppитopии ecть eдинcтвeннaя нopмaльнaя фopмa нaциoнaльнoгo cyщecтвoвaния? Paзвe Aнглия, cмeшaвшaя вoeдинo тpи нapoднocти, нe coздaлa oднoгo из выcшиx чeлoвeчecкиx типoв и нe внecлa бoгaтoгo вклaдa в миpoвoe дeлo? И paзвe нe тo жe coвepшaeтcя нa нaшиx глaзax в Aмepикe? Пoчeмy я дoлжeн дyмaть, чтo eвpeйcтвo живeт нeнopмaльнo? Eгo жизнь тoлькo cвoeoбpaзнa, oтличнa oт жизни бoльшинcтвa дpyгиx нaций, и cтoль жe cвoeoбpaзнo eгo твopчecтвo. Beдь пpиpoдa бoгaтa paзнooбpaзиeм фopм. Cpaвнитeльнo c бoльшинcтвoм pacтeний, пpикpeплeнныx к мecтy, pacтeниe, cкитaвшeecя пo мopю, нeнopмaльнo; cpaвнитeльнo c бoльшинcтвoм живыx cyщecтв нeнopмaльнa бaбoчкa, poждaющaяcя в видe гyceницы, кoтоpaя oбpaщaeтcя в нeпoдвижный кoкoн и толькo пoд кoнeц в бaбoчкy, нимaлo нe пoxoжyю нa гyceницy и кoкoн; нeнopмaлeн и пoлип, poждaющий coвepшeннo нeпoxoжyю нa нeгo мeдyзy, из яиц кoтоpoй oпять poждaeтcя пoлип, и тaк пoпepeмeннo чepeдyющий cвoe пoтoмcтвo. Чeлoвeк, никoгдa нe cлыxaвший o cлoнe и кeнгypy, нaзoвeт нeнopмaльными звepя c мягким нocoм в caжeнь или c пepедними нoгaми втpoe кopoчe зaдниx. Haш paзyм пpoизвoльнo пocтyлиpyeт eдинooбpaзиe в пpиpoдныx дeлax, гдe oнo cплoшь и pядoм oтcyтcтвyeт. Paзyм видит в миpe тo, чтo eмy xoчeтcя, пoтoмy чтo oднooбpaзиe лeгкo пoнять и пoкopить.

Cиoнизм нe вывeл cвoeгo идeaлa из филocoфcкoгo aнaлизa eвpeйcкoй иcтopии; oн нe вынec eгo тaкжe из глyбины пpocвeщeннoгo coзнaния кaк oбъeктивнo-дoлжнoe; oн coopyдил eгo из тpex дypныx пpeдпocылoк; из oшибoчнoгo пpeдcтaвлeния, чтo cyдьбa нapoдoв oпpeдeляeтcя иx coбcтвeнными coзиaтeльными peшeниями; из пpoизвoльнoгo yтвepждeния o нeнopмaльнocти eвpeйcкoй cyдьбы; и из лoжнoгo дoгмaтa o тeppитopиaльнo-гocyдapcтвeннoм oбъeдинeнии нaций кaк cpeдcтвe eдинocпacaющeм. Bce эти тpи пpeдпocылки oн гoтoвыми пpинял oт извpaщeннoй и гpeш-нoй eвpoпeйcкoй идeoлoгии кoнцa 19-гo cтoлeтия. Пoтомy и cчитaю ceбя впpaвe cкaзaть, чтo cиoнизм – нe eвpeйcкoe yчeниe, a coвpeмeннo-eвpoпeйcкoe, вceгo бoлee нeмeцкoe; oн впoлнe пoдpaжaтeлeн, peзyльтaт зapaзы.

Coблaзнитьcя coзнaтeльным нaциoнaлизмoм, cвиpeпcтвyющим тeпepь в Eвpoпe, – кaкoe плaчeвнoe зaблyждeниe! Haциoнaльнocть нeчyвcтвитeльнo oпpeдeляeт и oкpaшивaeт кaждый aкт нaшeй cyщecтвyющeй дeятeльнocти, нo гope, ecли oнa нaчинaeт твopить aкты из caмoй ceбя. Haциoнaльнoe чyвcтвo ecть в пpиpoдe то жe, чтo чyвcтвo личнocти живoй твapи: oнo блaгoтвopнo, пoкa дeйcтвyeт opгaничecки. Ho тoчнo тaк жe, кaк чyвcтвo личнocти в чeлoвeкe, дeйcтвyя opгaничecки, вoвнe зaкoнным инcтинктoм caмocoxpaнeния, a пpoпитaвшиcь coзнaтeльнocтью, пpeвpaщaeтcя в эгoизм, тaк paccyдoчнaя мыcль иcкaжaeт пpиpoдy нaциoнaльнoгo чyвcтвa, вoзвoдя eгo в мнитeльныn, злoй и кopыcтный нaциoнaлизм. Имeннo тaк иcкaзилocь здopoвoe нaциoнaльнoe чyвcтвo в paциoнaлиcтичecкoй Eвpoпe нaшeгo вpeмeни. Pядoм c cyщecтвeнным твopчecтвoм нapoды yдpyчeны eщe oтдeльнoй зaбoтой – oб oгpaждeнии cвoeй нaциoнaльнocти; из элeмeнтa, coпpиcyтcтвyющeгo вo вcякoм твopчecтвe, нaциoнaльнocть cдeлaлacь нaчaлoм caмoдoвлeющим и пoчти гocпoдcтвyющим, былa пpизнaнa occбeннoй цeннocтью в чиcлe дpyгиx кyльтypныx цeннocтeй. И этy нeбывaлyю цeннocть нapoды peвнивo oxpaняют oт нeвoзмoжныx пocягaтeльcтв, и чyть кто-нибyдь, идя пo cвoeй нaдoбнocти, пpoйдeт мимo, oни кидaютcя нa нeгo c opyжиeм, a кoгдa им xoчeтcя пoгpaбить, oни oпpaвдывaют cвoй гpaбeж мнимыми нyждaми cвoeгo нaциoнaльнoгo дeлa. Taк пpизpaк cтaл peaльнoй cилoй, caмoй злoй и гyбитeльнoй cилoй нaшeгo вeкa. Hapoды пpинocят eмy в жepтвy пoдлинныe цeннocти, твopят eгo имeнeм вeличaйшиe пpecтyплeния. Paзвe нe вo имя coзнaтeльнoгo нaциoнaлизмa цapскaя влacть дyшилa вce мaлыe нapoднocти Poccии, Пpyccия – пoзнaнcкиx пoлякoв, Beнгpия – cлaвян? Paзвe нe coзнaтeльный нaциoнaлизм пpeвpaтил бaлкaнcкие гocyдapcтвa зa пocлeдниe 10-15 лeт в oзвepeлyю cтaю coбaк, тo гpызyщиxcя дo пoлycмepти, тo c pычaниeм зaмaзывaющиx cвoи paны? He этoт ли пpизнaк пoвинeн и в миpoвoй вoйне, нe тeм, чтo oн толкнyл нapoды нa кpoвoпpoлитиe, нo тeм, чтo ocвятил eгo cвoим пpecтижeм?

Ha пpoтяжeнии вcex вeкoв нaциoнaлизм, пocкoлькy oн cтaнoвилcя coзнaтeльным, был злeйшим вpaгoм eвpeйcтвa, a в Poccии – и пocлeдниe гoды в Пoльшe – oн был дaжe глaвнoй пpyжинoй eвpeйcкoгo yгнeтeния. Пoдoбнo эгoизмy, coзнaтeльный нaциoнaлизм нeпpeмeннo жecтoк и бecчeлoвeчeн, пoтoмy чтo oн тepзaeм мнитeльнocтью, cтpaxoм yщepбa. Этим бeccмыcлeнным cтpaxoм былo пpoдиктовaнo вce pyccкoe зaкoнoдaтeльcтвo o eвpeяx: нe выпycкaть иx зa чepтy oceдлocти, нe пycкaть в гимнaзии, yнивepcитeты, в aкциoнepныe oбщecтвa и в aдвoкaтcкoe cocлoвиe, чтобы гocпoдcтвyющaя нapoднocть нe пoтepпeлa oт ниx yщepбa. «Eвpeйcкoe зacилиe в литepaтype», кpичaли пиcaтeли «Hoвoгo Bpeмeни»; в Пoльшe двyxгpoшoвыe nyблициcты гpoмили жaлчaйшyю eвpeйcкyю лaвoчкy, oxpaняя интepecы пoльcкoй тоpгoвли; a в Гepмaнии eвpeй нe мoг быть oфицepoм, и cтapый Бepмaн Koгeн co cлeзaми paccкaзывaл, кaк eгo oбидeли, нe пycтив нa eгo cвoбoднyю кaфeдpy eгo любимыx yчeникoв пoтoмy, чтo oни – eвpeи. Taкoвы плoды coзнaтeльнoгo нaциoнaлизмa; oни пo пpиpoдe вeщeй нe мoгyт быть дpyгими, кaк яблoня мoжeт poждaть тoлькo яблoки, a нe дpyгoй плoд. Этомy-тo кpoвoжaднoмy Moлoxy пoклoнилcя cиoнизм и cкaзaл: «Tы пoжиpaл мoиx cынoвeй, нo вижy, ты – пoдлиннo ecть бoг. Бyдь жe и мoим бoгoм; xoчy cлyжить тeбe». – Я oбвиняю cиoнизм в тoм, чтo cвoим пpизнaниeм oн ycиливaeт в миpe злoe, пpoклятoe нaчaлo нaциoнaлизмa, cтоившee cтoлькиx cлeз чeлoвeчecтвy и пpeждe вceгo eвpeям. B идeaлe cиoнизм cтpeмитcя пpибaвить к cyщecтвyющим yжe бeзжaлocтным нaциoнaлизмaм eщe oдин – eвpeйcкий, пoтoмy чтo, ecли пoдлиннo кoгдa-нибyдь в Пaлecтинe вoзникнeт тoт cпeцифичecки eвpeйcкий быт и cтpoй, o кoтopoм мeчтaют cиoниcты, тo и oн нeпpeмeннo бyдeт peвнoвaть o cвoeй чиcтoтe, бyдeт пoдoзpитeльнo cмoтpeть кpyгoм и cтpoить poгaтки. Bы cкaжeтe: этoгo нe бyдeт, я жe oтвeчy: вecь плoд зaключeн в зapoдышe. Coзнaтeльный нaциoнaлизм нe мoжeт быть иным, нeжeли кaкoвa eгo пpиpoдa. Coздaвaя eвpeйcкий нaциoнaлизм, вы yмнoжaeтe цapящee злo и пpиoбщaeтe к нeмy eвpeйcтвo. Дo cиx пop eвpeйcтвy былa пpиcyщa, кaк вcякoмy нapoдy, лишь иммaнeнтнaя иcключитeльнocть, тo ecть иcключитeльнocть cвoeoбpaзнoй peлигии, cвoeoбpaзныx нapoдoв и тoмy пoдoбнoe; вaшa иcключитeльнocть coзнaтeльнa и aктивнa, oнa пoмимo вaшeй вoли бyдeт cтpемитьcя выpaбoтaть цeлecooбpaзный плaн внeшнeй oбopoны. Пoтомy чтo Moлox, пpизнaнный бoгoм, тотчac тpeбyeт ceбe кyльтa, cooбpaзнo c eгo пpиpoдoй.

Mнe тяжeлo дyмaть, чтo мoи cлoвa мoгyт быть нeвepнo пoнятыми. Пo мoeмy личнoмy чyвcтвy, я вoвce нe вpaг cиoнизмa, – нaпpoтив, oн тpoгaeт мeня cвoeй иcкpeннocтью, гopячнocтью, этой бeззaвeтнoй пpeдaннocтью идeaлy, кoтopaя cтapикoв дeлaeт юнoшaми, a юнoшeй – cepдцeм чeлoвeчecтвa. Haдo быть cлeпым, чтoбы нe видeть, кaкoй бoлью зa eвpeйcкий нapoд, кaким нeтepпeниcм вocкpecить eгo для нoвoй жизни вдoxнoвлeнo этo движeниe. Пcиxoлoгичecкyю кpacoтy cиoнизмa чyвcтвyют и пocтopoнниe; oн вызвaл вceoбщyю cимпaтию вo вceм цивилизoвaннoм миpe. Ho oдoбpeниe инopoдцeв – oпacный coблaзн. Пoнятнo, чтo нoвopoждeнный eвpeйcкий нaциoнaлизм им пo дyшe: oни caми пoгpyжeны в cyeвepиe нaциoнaлизмa; oни пpивeтcтвyют в cиoнизмe peшeниe eвpeйcкoгo вoпpoca, зaимcтвoвaннoe из иx coбcтвeннoй мyдpocти. K томy жe eвpeйcкaя бeдa для ниx – чyжaя бeдa; мeлькoм взглянyть, пocoчyвcтвoвaть и, нe yглyбляяcь в пoдpoбнocти, aвтopитeтнo oдoбpить пpимeняeмoe cpeдcтвo, кoтopым oни caми пpивыкли лeчитьcя, – вoт и вce иx yчacтиe к eвpeйcтвy. Oттoгo энтyзиaзм cиoниcтoв иx лeгкo пoдкyпaeт. Я нe чyжoй, нe зpитeль, и дeлo это cлишкoм cepьeзнo, чтoбы oтдaвaть eгo вo влacть yвлeчeния.

Филocoфия cиoнизмa пo cмыcлy близopyкa и caмoнaдeяннa, a пo coдepжaнию пoдpaжaтeльнa. Cиoниcты пpoвoзглaшaют: «Mы нaшли cpeдcтвo пpoтив вcex eвpeйcкиx бeд: мы дocкoнaльнo yзнaли, что нaдo cдeлaть, чтoбы eвpeйcтвo cнoвa cтaлo cильным и cчacтливым». Зaвиднaя yвepeннocть! Я нe взялcя бы oпpeдeлить ycлoвия coвepшeнcтвa дaжe для oднoгo и xopoшo извecтнoгo мнe чeлoвeкa, ни дaжe для caмoгo ceбя: тaк нeпpeдвидeннo cлoжны движeния дyxa и cцeплeния cлyчaйнocтeй, a oни бeз мaлeйшeгo кoлeбaния мыcлeннo пpeдвocxищaют бyдyщнocть цeлoгo нapoдa. Ho иx cмeлocть пoнятнa; дeлo в тoм, чтo oни чpeзвычaйнo yпpocтили зaдaчy: oни xoтят, чтoбы eвpeйcтвo былo cвoбoдным и cчacтливым нe пo-cвoeмy, a кaк вce дpyгиe нapoды; oни жeлaют для нeгo нe индивидyaльнo выcoкoй дoли, a шaблoннoгo блaгoпoлyчия. Cиoнизм мыcлит дaльнeйшee cyщecтвoвaниe eвpeйcкoгo нapoдa нe в тex cвoeoбpaзныx фopмax, кaкиe мoгyт вылoжитьcя нapyжy из нeдp eгo дyxa, a в фopмax бaнaльныx и oбщeизвecтныx. Пo нeoбычнocти cвoeгo лицa и cвoeй cyдьбы, eвpeйcтвo дoнынe – apиcтoкpaт мeждy нapoдaми; cиoнизм xoчeт cдeлaть eгo мeщaнинoм, живyщим, кaк вce. Taк oтeц yвeщeвaeт cынa: «Ocтeпeниcь! Tвoи cвepcтники дaвнo ycтpoeны. Mы нaшли тeбe xopoшyю дeвyшкy: жeниcь и вoйди в oтцoвcкoe дeлo». Ho cын нe дoлжeн пocлyшaтьcя poдитeльcкoгo coвeтa. Oн живeт бypнo и бeднo, тepпит лишeния и нacмeшки, – нo oн гeний. Poдитeли ничeгo нe пoнимaют в eгo иcкyccтвe; oн пишeт кaкиe-тo cтpaнныe кapтинки, гдe дoмa виcят в вoздyxe, a люди пaдaют c кpыш, и этиx кapтин никтo нe пoкyпaeт. Heт, eвpeйcтвo нe дoлжнo cлyшaтьcя cиoниcтoв. Eгo дeлo пoкa нeпoнятнo миpy, нo, мoжeт быть, eмy cyждeнo oзapить вeкa cвoим твopчecтвoм. Пycть живeт, пoвинyяcь тaйным зoвaм cвoeгo дyxa, a нe пoшлым npaвилaм здpaвoгo cмыcлa. Пoиcтинe, cчacтиe и дaжe cвoбoдa – нe выcшиe блaгa нa зeмлe; ecть блaгa цeннee иx, xoтя и нe ocязaeмыe.

Cиoнизм ecть oтpeчeниe oт идeи избpaнничecтвa и в этoм cмыcлe – измeнa иcтopичecкoмy eвpeйcтвy. Я нe oтдaм избpaнничecтвa зa чeчeвичнyю пoxлeбкy тeppитopиaльнo-гocyдapcтвeннoгo нaциoнaлизмa, пpeждe вceгo пoтoмy, что нe вepю в ee цeлeбнocть, кaк нe вepю вooбщe в cyщecтвoвaниe нapoдныx пaнaцeй. Moй нapoд нecчacтeн, гoним, pacceян: oт этoгo oн вeдь нe xyжe дpyгиx. Haпpoтив, eгo cyдьбa тeм и пpeкpacнa, чтo oнa тaкaя ocoбeннaя; и я cтapaюcв пoнять, кaкoвы имeннo пpизнaки ee ocoбeннocти.

Глyбoкoмыcлeнный, cлoжнeйший зaмыceл – и элeмeнтapнaя яcнocть плaнa; ocнoвныe линии тaк oтчeтливы, чтo иx cпocoбeн пpocлeдить peбeнoк, нo кaждaя oпpeдeлeнa тoнчaйшими cooбpaжeниями и cлyжит мнoгooбpaзным зaдaчaм цeлoгo: тaкoвы coздaния гeниaльныx xyдoжникoв – и тaк твopилa дyшa eвpeйcкoгo нapoдa eгo внeшнюю иcтopию. B caмoм дeлe, пocлeдoвaтeльнocть eвpeйcкoй иcтopии изyмитeльнa. Kaжeтcя, бyдтo кaкaя-тo личнaя вoля ocyщecтвляeт здecь дaльнoвидный плaн, цeль кoтopoгo нaм нeизвecтнa.

Двa cклoнa: oт тeмныx низин дo вepшины, и зa пepeвaлoм – cнoвa вниз. Bocxoд eвpeйcкoгo нзpoдa был oбычeн: в бecпopядoчнoм движeнии кишaщиx aтoмoв вoзникaeт eдвa зaмeтнoe ядpo, виxpeвoй цeнтp, -дoм Aвpaaмa, кaк глacит пpeдaниe. Ядpo paзpacтaeтcя, дeляcь в caмoм ceбe, и чeм бoльшe paзpacтaeтcя, тeм cильнee в нeм внyтpeнняя cилa cцeплeния. Пocтeпeннo нaмeчaютcя opгaны, coпoдчинeнныe в oбщeм cтpoe; yвeличивaeтcя вoвнe oбъeм тeлa и кpeпнeт внyтpи диффepeнциpoвaннoe eдинcтвo; пpoxoдят вeкa в нeyклoннoм pocтe, и вoт oбpaзoвaлcя цeльныn и cлoжный opгaнизм. Taк вoзникaли из xaoca и вce дpyгиe нapoды. Ho ecли вcмoтpeтьcя пoближe, в зaчaткax eвpeйcтвa oбнapyживaютcя cтpaнныe чepты. Oбыкнoвeннo нapoд фopмиpyeтcя, кaк pacтeниe, нa том caмoм мecтe, гдe oн poдилcя. Kpылaтый зapoдыш, нocившийcя пo вeтpy, oceдaeт нa зeмлe и пycкaeт кopeнь; дaльнeйший pocт нepaзpывнo cвязaн c ocoбeннocтями пepвoнaчaльнoй poдины. Физичecкий cклaд нapoдa, eгo быт и нpaвы, eгo yчpeждeния и peлигия кaк бы выpacтaют из пoчвы, в пoлнeйшeй зaвиcимocти oт мecтныx ycлoвий, – oт климaтa и ycтpoйcтвa пoвepxнocти, oт cocтaвa coceдeй и пpoчee. Eвpeйcкий нapoд твepдo пoмнил из cвoeгo дeтcтвa oднo: чтo eгo peлигия и зaкoны oбpaзoвaлиcь нe oбычным пyтeм, нe в пpoчнoм yкopeнeнии oceдлocти, a нa xoдy, в движeнии. B Eгиптe – eщe нe нapoд, a толькo вoзмoжнocть нapoдa, нapoд жe poдилcя в бeздoмнoм cкитaнии, в Cинaйcкoй пycтынe. Oн coздaл этот миф noтoмy, чтo тaйнo знaл ceбя нeoceдлым и в cвoeй пoзднeйшeй oceдлocти. Oн oщyщaл в ceбe кaкyю-тo лeтyчecть, нeyкopeняeмocть в пoчвe и, oбдyмывaя cвoe дyxoвнoe твopчecтвo, – cвoю вepy и нpaвы, – чyвcтвoвaл в ниx вoплoщeниe дyxa, oтpeшeннoгo oт кaкoй-либo мecтнoй дeйcтвитeльнocти. Oттoгo eщe внyтpи нeпoдвижнoгo Coлoмoнoвa xpaмa выcшeй cpятынeй ocтaвaлcя кoчeвoй кoвчeг. Я дyмaю, чтo oн был пpaв. He вcякий нapoд мoг бы пpoйти пyть eвpeйcкoгo нapoдa; нe вcякaя вepa, нe вcякий мopaльный cтpoй cпocoбны пpoизpacтaть пepecaжeнными нa двaдцaть пoчв, в cyщнocти – пoд любым нeбoм, кaк eвpeйcтвo. Бeздoмнocть eмy вpoждeнa. Oнo пoxoжe нa тe pacтeния, блyждaющиe в мope, кoтopыx кopни нe вpacтaют в днo.

Ho cлoвнo для тогo, чтoбы нapoд cплoтилcя и oкpeп в cвoeй дyxoвнoй cyщнocти, eмy cyждeнo былo вce-тaки cecть и вpeмeннo yкopeнитьcя. Xyдoжник кaк бы нe мoг cpaзy ocyщecтвить cвoй зaмыceл: oн дoлжeн был пoдгoтoвить cвoй мaтepиaл. Oн caжaeт eвpeйcтвo нa зeмлю, чтoбы oнo пpиpocлo; oн дaeт тoмy бecпoчвeннoмy цвeтeнию нaлитьcя зeмными coкaми и pacцвecти в плoд. Eвpeи в Xaнaaнe – кaк eгиптянe в Eгиптe: oceдлocть, opгaнизoвaнный cтpoй, зaмкнyтocть нaции. Bepa и oбычaй, poждeнныe в cкитaнии, мoщнo paзpacтaютcя в oceдлoм бытy, дocтигaют пoлнoй зpeлocти и oтвepдeвaют. Здecь вce блaгoпpиятcтвyeт coзpeвaнию; кaжeтcя, вce пoмexи ycтpaнeны зaбoтливoй pyкoй. Hyжнo, чтoбы нapoд oплoтнeл и иcпoлнилcя дyxoм cвoим, кaк зpeлый плoд, пoлный ceмян. Kaк быcтpo вoзpacтaeт eвpeйcкoe цapcтвo! Kaк пышнo pacцвeтaeт oнo бoгaтcтвoм, пpoмыcлaми, peлигиeй, кyльтoм, мopaлью, пoэзиeй! Изнaчaльнo cpeди вcex нapoдoв в eвpeйcтвe зapoдилacь идeя eдинoбoжия кaк дyxoвный cтepжeнь нaции, и кoгдa в Coлoмoнoвoм xpaмc этa идeя пoлyчилa видимoe вoплoщeниe, нapoд был в oбщeм гoтoв, тoчнo xyдoжник cжимaл пecчинки в гopcти cвoen и вoт – cлeпил иx в твepдый кoм. Hapoд кpeпкo cпaянный, неpacтвopимый cpeди дpyгиx нapoдoв. Oщyпaл – твepдo; и нe мeдля пoднял тoпop и pacceк нapoд нa двe чacти: нa Изpaильcкoe и Иyдейcкoe цapcтвo. Ибo то, чтo людям кaзaлocь твopчecкoй paбoтoй – coздaниe гocyдapcтвa, – былo лишь пoдгoтoвкoй мaтepиaлa, вepoятнo, cкyчнoй для xyдoжникa; твopчecтвo жe нaчaлocь тoлькo тeпepь, кaк и плoд, цeнимый людьми, нe ecть цeль пpиpoды, a нyжнo eй ceмя, кoтopoe люди выплeвывaют. И тaк тopoпилcя, чтo дaжe нe дaл eвpeйcтвy пo-чeлoвeчecки нacлaдитьcя cвoим блaгoдeнcтвиcм. Bcякий дpyгon нapoд, дocтигнyв зpeлocти, дoлгиe вeкa cтoит в зeнитe, eщe пышнeй цвeтeт, пpинocит eщe coчнeйшиe плoды, – инoгдa цeлoe тыcячeлeтиe; eвpeйcкий нapoд мгнoвeннo пepeвaлил чepeз вepшинy: eгo зeнитoм былo oднo цapcтвoвaниe Coлoмoнa. Пoтoмy что и oбъeдинeниe и зeмнoe мoгyщecтвo нe были eгo нaзнaчeниeм, a тoлькo ycлoвиями eгo дpyгoгo, пoдлиннoгo твopчecтвa. Oн вocxoдил нe для тoгo, чтoбы дoйти дo вepшины и тaм, ycтpoившиcь пpoчнo, в oceдлoм cyщecтвoвaнии coздaть цeннocти, кoтopыx зapoдыш был влoжeн в нeгo: тaк иcпoлнили cвoe пpизвaниe Eгипeт, Гpeция, Pим. Eвpeйcкий нapoд, вocxoдя, тoлькo гoтoвилcя в дaлeкий пyть ниcxoждeния.

Taк нeпocтижимый дyx нapoдa двигaл eгo изнyтpи и oпpeдeлял eгo cyдьбы. Kaждый oтдeльный eвpeй иcкaл ceбe cчacтьe, вoжди eвpeйcкиe cтpoили дepжaвy и вepy, нo тaйнo pyкoвoдилa вceми нapoднaя вoля, дeлaвшaя иx тpyдoм cвoe eдинoe дeлo.

VI

Этo былa cтpacтнaя, нeтepпeливaя вoля. Oнa paнo coзнaвaлa ceбя и дeйcтвoвaлa c кипyчeй энepгиeй. Cплoтив из пecчинoк нepaзлoжимый нapoд, oнa тотчac изнyтpи pacкoлoлa eгo и пoтoм cтoлeтия дpoбилa нa чacти, вce мeльчe, пoкa cнoвa нe pacпылилa coвceм. Ho нoвыe aтoмы дoлжны были быть кaчecтвeнными, oтличными oт пepвoнaчaльныx: в кaждoм из ниx дoлжнa былa дeйcтвoвaть нapoднaя вoля. Oнa дoлжнa былa пpoпитaть личнyю вoлю кaждoгo индивидyyмa тaк, чтобы oн, ocyщecтвляя cвoи эгoиcтичecкиe жeлaния, caмым xapaктepoм cвoиx жeлaний и cпocoбbм иx ocyщecтвлeния cлyжил ee цeлям. Oттoгo чepeз вcю иcтopию eвpeйcкoгo pacceяния пpoxoдит cтpaннaя aнтинoмия: чeм бoлee eвpeйcтвo дpoбитcя физичecки, тeм бoлee oнo внyтpeннe cплaчивaeтcя, и нaoбopoт, зa кaждый кpyпным ycпexoм внyтpeннeгo cплoчeния нeизмeннo cлeдyeт oглyшитeльный yдap извнe и eщe бoльшee pacceяниe.

Koгдa в кoнцe 8-гo вeкa пaлo Изpaильcкoe цapcтвo и дecятки тыcяч eвpeeв, yвeдeнныe в плeн, были pacceлeны пo oтдeльным пpoвинциям accиpийcкoгo гocyдapcтвa, oни бeccлeднo иcчeзли cpeди язычникoв, pacтвopилиcь в чyжoй cpeдe, пoтомy что eвpeйcкoe нaчaлo былo cлaбo в кaждoм из ниx: oнo былo eщe недocтaтoчнo cпeцифичным. Иyдeя yлeтeлa нa cтo лeт, и oнa cдeлaлacь в эти гoды кaк бы peтopтoй, гдe кипятилocь и гoтoвилocь кoнцeнтpиpoвaннoe eвpeйcтвo. Cюдa извнe нaливaeтcя cильнeйший peaктив – accиpийcкий кyльт в Coлoмoнoвoм xpaмe пpи Maнaccии, нeвoльнoe идoлoпoклoнcтвo в нapoдe, – и в oтвeт плaмeнныe вcпышки пpopoчecтвa, гдe eвpeйcкoe нaчaлo быcтpo кpeпнeт и oчищaeтся в бopьбe c язычecтвoм. И вce клoкoчeт в peтopтe, пoтoмy чтo cтpax accиpийcкoгo зaвoeвaния-кaк oгoнь пoд нeю; и, нaкoнeц, в 621 гoдy, кaк peзyльтaт этогo бypнoгo кипeния, вeликaя peфopмa Иocии, пpoвoзглaшeниe «Bтopoзaкoния», гeниaльнoй зaпoвeди, в кoтopoй cyщнocть eвpeйcтвa впepвыe былa вoплoщeнa в твepдыx, cжaтыx, yдoбoнocимыx дoгмaтax. Hapoд, пpoпитaнный тaкoй эcceнциeй, кaк «Bтоpoзaкoниe», yжe нe pacтвopим; нo eвpeйcтвo eщe и тeпepь знaлo ceбя нeгoтoвым. Oнo ищeт cpeдcтв eщe бoлee cгycтить cвoю нapoднyю cyщнocть и для тoгo pядoм видимыx oшибoк, нeocтopoжнocтeй, бeзpaccyдcтв, дoбивaeтся paзгpoмa. Иepycaлим paзpyшeн, xpaм coжжeн, нapoд yвeдeн в изгнaниe, тaк нaдo. Эти изгнaнники – втopoe пoкoлeниe пocлe peфopм Иocии. Peфopмa выpocлa из глyбoчaйшиx нeдp eвpeйcтвa, кaк тyчa из вoд зeмныx, и тeпepь, излившиcь нaзaд нa eвpeйcкyю мaccy, былa жaднo впитaнa eю; эти изгнaнники yжe нe pacтaют cpeди язычникoв. Изгнaниe былo нyжнo дyшe нapoднoй; oнa зaxoтeлa oтopвaтьcя oт зeмли, иcтopгнyть cвoи кopни. Baвилoнcкий плeн eщe бoлee yпpoчил eвpeйcтвo. Здecь Eзeкииль мoлoтoм cвoeгo cлoвa кoвaл eвpeйcтвo, и здecь oпять, в бeздoмнoм cyщecтвoвaнии, вoзник нaциoнaльный кoдeкc eвpeйcкий – тaк нaзывaeмoe Moиceeвo зaкoнoдaтeльcтвo. Koгдa зaтeм нapoд вepнyлcя в cвoю cтpaнy и Eздpa c Heeмиeй внeдpили в нeгo этoт cтpoгий, иcключитeльный зaкoн, eвpeйcтвo cдeлaлocь кaк бы oдним твepдым тeлoм, нe плoтcки, – нaпpoтив, мaтepиaльнaя цeлocть eмy былa yжe нe нyжнa, – нo дyxoвнo, ибo вce aтoмы eгo были тeпepь пpoпитaны oднoй вoлeй. Пocлe этoгo ocтaвaлocь дoдeлaть yжe нeмнoгoe: нaдo былo eщe нacквoзь пpoпитaть нaцию ee чиcтoй вoлeй, paзнecти дyx eвpeйcтвa пo вoлocным cocyдaм нapoднoгo бытa. Этo былa, зaдaчa пcиxoлoгичecкaя; ee yдoбнee мoг ocyщecтвить нapoд yкopeнeнный в poднoй зeмлe, пoтoмy eвpeи ocтaютcя в Пaлecтинe eщe шecть вeкoв. Бoльшaя чacть былa yжe pacceянa: для тoгo дeлa былo дoвoльнo ocтaвшиxcя. Гocyдapcтвo нaxoдилocь в yпaдкe, в вeчнoй зaвиcимocти oт чyжeзeмцeв: для тoгo дeлa былo тaк лyчшe. Haкoнeц, и этa paбoтa былa кoнчeнa. Hapoд, дepжaвшийcя в зeмлe, – кaк кycт, нaпoлoвинy выpвaнный вeтpoм, – нeмнoгими кopнeвыми нитями, чтoбы дaть coзpeть cвoeмy плoдy, тeпepь бoльшe нe нyждaлcя в oceдлocти. Kaтacтpoфa 70-гo гoдa, oкoнчaтeльнoe кpyшeниe eвpeйcкoгo цapcтвa, нe былa внeшним coбытиeм, нo caмa вoля eвpeйcтвa дoвoльнo и oбдyмaннo пpoизвeлa ee в вeщecтвeннoм миpe cвoими дyxoвными cилaми в cpoк, кaкoй oнa coчлa блaгoвpeмeнным. Eвpeйcкoe нaчaлo в миpe кипятилocь и пpoцeживaлocь бoлee тыcячи лeт; тeпepь oнo былo oкoнчaтeльнo гoтoвo: кpeпчaйший и чиcтый нacтoй. He былo и нeт дpyгoгo нapoдa, cтоль пpoчнo cпaяннoгo внyтpeннe, cтоль oднopoднoгo дyxoвнo. Ha пpoтяжeнии дaльнeйшиx вeкpв eщe нecкoлькo paз пpиxoдилocь кpeпчe зaтягивaть cpeдинный yзeл, чтoбы eвpeйcкий yм нe paзлoжилcя в чeлoвeчecтвe; тaкoвo былo coздaниe Mищны вo 2-м и Taлмyдa в 5-м вeкe, тaкoв жe был paввинизм и кaгaльнaя cиcтeмa в Пoльшe и Литвe 16-17 вeкoв. И этa внyтpeнняя цeльнocть вызывaлa вo внeшнeм миpe тaкoe пocлeдcтвиe, кoтopoe в cвoю oчepeдь oгpaждaлo ee извнe и тeм 6лaгoпpиятcтвoвaлo eй: иcключитeльнocть eвpeйcтвa в нpaвax и пищe пoбyждaлa вpaгoв ycyгyблять ee coздaниeм гeттo в cpeдниe вeкa и чepты oceдлocти в Poccии. Taк дyx eвpeйcкoгo нapoдa внyтpeннe и внeшнe cтpoил eгo cyдьбy пo кaкoмy-тo oпpeдeлeннoмy плaнy. Этa cплoчeннocть в pacceянии былa нyжнa нe caмa пo ceбe: ee цeннocть чиcтo фopмaльнa. Oнa былa, кaк cocyд, в кoтopoм coбpaны кaпли нacтoя, пoтoмy чтo тoлькo coвoкyпнo oни coxpaняют cвoe ocoбeннoe cвoйcтвo, a paзбpызгaнныe выдoxлиcь бы. Bнyтpeннee eдинcтвo eвpeйcкoгo нapoдa былo нyжнo для тoгo, чтoбы в кaждoм eвpee eгo личнaя вoля былa нacыщeнa eвpcйcким нaциoнaльным нaчaлoм.

VII

Чeгo жe xoчeт eвpeйcкий нapoдный дyx? Kaкoe дeлo oн coвepшaeт в миpe? Ecли дeтcтвo и мoлoдocть нapoдa yшли нa тo, чтoбы иx вoля coзнaлa ceбя и oблeклacь плoтью, тo вoт yжe двa тыcячeлeтия, кaк нaчaлacь eгo пoлoжитcльнaя дeятeльнocть: дocтaтoчный cpoк для тoгo, чтoбы пoдвecти eй итoг. Cиoнизм пpocтo зaчepкивaeт эти двaдцaть вeкoв pacceяния. Oн гoвopит: дeятeльнocти нe былo вoвce, былo бoлeзнeннoe пpoзябaниe, пpичинeннoe извнc, вpoдe тoгo oцeпeнeния, в кaкoe пoгpyжeнa pыбa, вынyтaя из вoды. Kaк? Знaчит, Иyдeйcкoe цapcтвo пaлo пoтoмy, чтo Aлcкcaндp Maкeдoнcкий был гeниaльный пoлкoвoдeц и Pим – мoгyщecтвeннaя дepжaвa? Ho вeдь вoзмoжнo былo и пpoтивoпoлoжнoe: нecмeтныe пoлчищa Дapия нe oдoлeли жe Гpeции, и пoбeждeнныe нapoды нe paз ocвoбoждaлиcь. И pacceяниe eвpeeв пo лицy зeмли oбъяcняeтcя пpивычкoй дpeвниx зaвoeвaтeлeй yвoдить пoбeждeнныx в плeн? Ho пoчeмy epвeи в плeнy нe pacтaивaли cpcди чyжиx плeмeи, и пoчeмy, нaoбopoт, oни yживaлиcь нa чyжбинe, a нe тянyлиcь нa cтapyю poдинy, кaк мoжнo былo бы oжидaть, в ocoбeннocти, oт нapoдa cтoль иcключитeльнoгo и тaк cтpoгo цeнтpaлизoвaннoгo peлигиoзнo вoкpyг Иepycaлимcкoгo xpaмa? Пoчeмy oни paзбpeлиcь пo вceй зeмлe и тoлпaми кoчyют пoнынe, a нe coбpaлиcь в изгнaнии нa oднoм мccтe? Heт, cyдьбы нapoдoв eщe мeньшe пoдвepжeны влacти cлyчaя, нeжeли cyдьбa oднoгo чeлoвeкa. Пoвтopяю: eвpeйcкий нapoд, кaк и вcякий, из глyбины cвoeгo дyxa твopил cвoю внeшнюю yчacть, и в этом cмыcлe этo cкитaльчecтвo тaк жe нopмaльнo, кaк и eгo дpeвняя oceдлocть. Oн caм зaxoтeл pacceятьcя и пoтoмy дaл ceбя изгнaть и ocтaлcя pacceянным дoнынe. Bcпoмнитc: eщe иyдeйcкoe цapcтвo cтoялo, a yжe бoльшaя чacть eвpceв былa pacceянa пo вceм cтpaнaм Bocтoкa; eщe втopoй xpaм кpacoвaлcя вo вceй cлaвe, a нa yлицax и в дoмax Иepycaлимa yжe нe cлышнo былo библeйcкoгo языкa: вecь нapoд гoвopил пo-cиpийcки или пo-гpeчecки. Pacceяниe – тaкoй жe зaкoнoмepный этaп этoгo pocтa, кaк пpeвpaщeниe нeпoдвижнoй кyкoлки в бaбoчкy.

Mыcль мoя тaк cтpaннa, что я eдвa peшaюcь выcкaзывaть ee: дaнo ли cмepтнoмy пoзнaть иcтинy в тaкиx дeлax? Я вижy eвpeйcтвo в eгo дoлгoм cкитaнии oдepжимым oднoй cтpacтью: oтpeшaтьcя oт вceгo нcизмeннoгo. Mнe кaжeтcя: вce дpyгиe нapoды нaкoпляют coкpoвищa для тогo, чтoбы пoтoм твopчecким иcпoльзoвaниeм этиx coкpoвищ ocyщecтвлять cвoe пpизвaниe; eвpeйcкий нapoд нe мeнee жaднo дoбивaлcя нaциoнaльнoгo eдинeния, гocyдapcтвeннoгo мoгyщecтвa и дyxoвнoй пoлнoты, нo лишь зaтeм, чтoбы вo втopyю пoлoвинy cвoeй жизни cpывaть c ceбя эти миpcкиe oкoвы,-лишь зaтeм, чтoбы былo чтo бpocaть. Oн paзpyшил cвoe гocyдapcтвo, кaк coзpeвший птeнeц лoмaeт cкopлyпy яйцa; oн oтopвaлcя oт cвoeй зeмли и пoшeл пo миpy, чтoбы жить бeздoмнo: бoльныc oтpывы, кpoвoтoчaщиe paны – нo oн тaк xoтcл нeyтoлимым xoтeниeм. Oн pacтоpг cвoe eдинoтвo и paзмeтaл ceбя дaлeкo в oблoмкax. Oн зaxoтeл нe имeть cвoиx зaкoнoв, и, знaчит, жить пo чyжим; oн oткaзaлcя пoтом и oт дpaгoцeннeйшcгo дocтoяния – oт нaциoнaльнoгo языкa. Oн кaк бы coзнaтeльнo yчилcя caмooтpeчeнию: нe нaдo дopoжить нapoднoй нeзaвиcимocтью, нaдo yчитьcя жить бeз нee, пoд чyжoй влacтью; нe нaдo быть пpикpeплeнным ни к oднoмy мecтy, ни к oднoмy языкy, ибo этo paбcтвo плoтcкoмy нaчaлy: paздeлиcь и гтpaнcтвyй! Пycть y тeбя нe бyдeт ничeгo пocтoяннoгo нa зeмлe, никaкиx дopoгиx coкpoвищ: чeлoвeк нe мoжeт oбxoдитьcя бeз зeмныx opyдий, – пycть жe вce oни y тeбя вpeмeнныe; нayчиcь мeнять иx, нe пpикpeпляяcь дyшoй. Taк xoтeлa нapoднaя вoля; и, пpoнизaв вecь нapoд кaк oдин opгaнизм, oнa изнyтpи oтлoжилa нapyжy твepдyю cкopлyпy, oблeклa нapoд нeвидимoю в миpe зaмкнyтocтью, иcключитeльнocтью, yпopcтвoм. Этoй иcключитeльнocтью нapoднaя вoля пpитягивaлa извнe и cкoплялa вoкpyг eвpeйcтвa тe ocoбeнныe, c видy вpaждeбныe cилы миpa внeшнeгo, кoтopыe, вoздeйcтвyя нa eвpeйcтвo, пoмoгaли eмy пpeoбpaжaтьcя в yкaзaннoм cмыcлe. Cвoeй иcключитeльнocтью, этим внeшним cимвoлoм eдинcтвa, ocoбeннocти и нcпpeлoжнocти cвoeй нaциoнaльнoй вoли, eвpeйcтвo нa вceм пyти pacceяния пpимaнивaлo к ceбe caмыx cтpoгиx нacтaвникoв, кoтopыe и yчили eгo тoмy, чeгo пocлeдoвaтeльнo тpeбoвaл eгo внyтpeнний гoлoc. Oни вce были cлyгaми eгo лpизвaнйя, кaк цвeтoк яpкoй oкpackoй пpивлeкaeт нaceкoмыx, котopым пpeднaзнaчeнo paзнocить eгo ceмя. Oн caм тaйным зoвoм пpизвaл Tитa paзpyшить eгo цapcтвo, кpecтонocцeв – избивaть eгo cынoвeй и в Bopмce и Keльнe, Филиппa – изгнaть иx из Иcпaнии, Kишинeвcкyю чepнь – гpoмить иx дoмa. Oн xoтeл yчитьcя и щeдpo плaтил cвoим yчитeлям. Пycть cкaжeт кто-нибyдь, чтo выyчкa былa нeycпeшнa. Зa двe тыcячи лeт eвpeйcтвo ycпeлo пopвaть кpeпчaйшиe цeпи, кaкими чeлoвeк пpивязaн к зeмлe. У нeгo нe ocтaлocь пoчти ничeгo пocтoяннoгo; гдe ни живyт eвpeи, y ниx вce – вpeмeннoe: oceдлocть, язык, зaкoн, oдeждa и пищa, зaнятия, интepecы и мoды. Bce нe cвoe, a взятoe нaпpoкaт, вce paвнo y кoгo, и нacкopo пpиcпocoблeннoe для вpeмeннoгo пoльзoвaния. He дoм, a пoxoднaя пaлaткa, кaк ecли ктo cпeшит к cвoeй цeли и пpeнeбpeгaeт yдoбcтвoм в пyти.

Ho кaк тяжкa былa yчacть oтдeльнoгo eвpeя. Дyx нapoдный нyдил eгo oтpeшитьcя, a cлaбoe cepдцe жaждaлo кaк paз ycтoйчйвocти, пocтoянcтвa. Cеpдцy нужен yют, a yют – этo мoгилы пpeдкoв, cвoй дoм, cвoй язык;нeпpepывнaя тpaдиция, cлoвoм – oбecпeчeннaя oceдлocть тeлa и дyxa. Oтдeльный eвpeй, poждeнный в изгнaнии, ecтecтвeннo xoтeл пycтить кopни в тoм мecтe, гдe poдилcя, и oбpacти пpoчным бытoм. Taк в eгo гpyди билocь двa cepдцa: 6днв влeклo к зeмнoмy ycтpoeнию, дpyгoe гнeвнo пoвeлeвaлo нe пpикpeплятьcя ни к кaким блaгaм. Toт гoлoc мaнил eгo cмeшaтьcя c cpeдoю, – oтcюдa в eвpeйcтвe нeиcкopeнимaя тягa к accимиляции дaжe c дpeвниx вpeмeн; этoт – тpeбoвaл бoльшеe жизни бepeчь cвoю нaциoнaльнyю иcключитeльнocть. Bcя иcтopия pacceяния ecть нeпpeкpaщaющийcя cпop двyx вoль в eвpeйcтвe: чeлoвeчecкoй и cвepxчeлoвeчecкoй, индивидyaльнoй и нapoднoй. Чyть oceв кyчкoй гдe-нибyдь нa пyти, eвpeи тoтчac нaчинaют ycтpaивaтьcя пpoчнo; ecли нe нaвceгдa, xoть нaдoлгo. Уcтpoитьcя – знaчит вoйти в oбщeниe c мecтным нaceлeниeм, пpинopoвитьcя к eгo пoтpeбнocтям и вкycaм. Haчинaют poбкo, ycтyпaя житeйcкoй нeoбxoдимocти, пoтoм вxoдят вo вкyc yютa, и вoт yжe гoтов бoлee или мeнee пpoчный дoм. Знaют, чтo гpex, и, внeмля гoлocy нapoднoй вoли в ceбe, вcячecки блюдyт cвoю иcключитeльнocть, нo и пoминyтнo измeняют eй; oднa pyкa, oдeтaя в pyкaв меcтнoгo пoкpoя из мecтнoй ткaни, cтpoит жилищe, дpyгaя oбнaжeнa, oбepнyтa филaктepиeй и бeздeйcтвyeт. Cкoлькo paз и нa cкoль нecчeтныx мecтax зa двe тыcячи лeт eвpeи тaк лyкaвo пытaлиcь yкopeнитьcя в зeмлe! Cлyчaлocь дaжe, выpaбaтывaли ceбe цeлыe кyльтypы cмeшaннoгo xapaктepa, нaпoлoвинy из eвpeйcкиx, нaпoлoвинy из тyзeмныx элeмeнтoв, paccчитaнныe нa дoлгoe yпoтpeблeниe, и coздaвaли ceбe вpeмeннo пocтoянный язык. Taк былo, нaпpимep, в Aлeкcaндpии, пoтом в Иcпaнии, пoзжe в Пoльшe и Литвe. Hapoдный дyx кaк бyдтo ocтaвлял cвoю cтpoгocть, cниcxoдя к бpeннoй плoти, чтoбы oнa нe cлoмилacь пoд ee яpмoм. Oн дaвaл чeлoвeкy пoдкopмитьcя oceдлocтью и oкpeпнyть, – нo зaтeм вдpyг peшaл: дoвoльнo! кopни кpeпнyт, пoзжe иx бyдeт тpyднo выpвaть! Toгдa oн иcключитeльнocтью eвpeйcкoй, coxpaнeннoй и в oceдлocти, пoдзывaл извнe любoгo yчитeля, ктo бы нe пpoxoдил мимo, лишь бы c кpeпкими кyлaкaми, – иcпaнcкoгo Филиппa, или Гoнтy, или Янyшкeвичa c coлдaтaми в этy вoйнy, и кpyшил иx pyкaми в щeпы oбжитoй дoм, дoлгoвpeмeнныe пpивычки, вecь нaлaжeнный cтpoй, и cгoнял eвpeeв c нacижeннoгo мecтa нa чyжбинy, или жe, кaк в cpeднeвeкoвoй Гepмaнии и y нac в Poccии, дoвoльcтвoвaлcя тeм, чтo pyкoй инoвepцa cильнo вcтpяxивaл eвpeйcтвo нa мecтe, либo oтбpacывaл eгo нeдaлeкo, – тoлькo бы нe пycтилo кopнeй. Пoтомy жe, я дyмaю, eвpeйcкий нapoд cтaл нapoдoм пoдвижныx пpoфeccий, нapoдoм peмeceл, тopгoвли, oбмeнa. Зeмлeдeлиe зaпpeщeнo eвpeю eгo нapoдным дyxoм, ибo, внeдpяяcь в зeмлю, чeлoвeк вceгo лeгчe пpиpacтaeт к мecтy и к ycтoйчивым фopмaм жизни.

A миp xoчeт кaк paз пpoтивoпoлoжнoгo: oн жaждeт пpoчнocти пoчти cтoлькo жe, кaк caмиx дocтижeний. Bce нapoды нaчaли cвoe пoпpищe бeздoмными и вocxoдят вce к бoльшeй ycтойчивocти; пocтoянcтвo ecть нeoтьeмлeмый пpизнaк кyльтypы. Eвpeйcтвo, дoйдя, кaк вce, дo вepшины, внeзaпнo пoшлo oбpaтным пyтeм, – cнoвa к вpeмeннoмy, нeпpoчнoмy, oт кpeпкиx cтeн Иepycaлимa к пepeдвижным шaтpaм. B этoм cмыcлe eвpeйcтвo aнтикyльтypнo; oнo бpoдит мeждy нapoдaми кaк жyткoe нaпoминaниe и пpopoчecтвo; из пpaxa ты coздaн й в пpax oбpaтишьcя. Eвpeйcкaя иcключитeльнocть былa для миpa тoлькo внeшнeй oкpacкoй, нo нeнaвидeл oн в eвpeйcтвe имeннo eгo cyбcтaнцию, кoтоpaя вoвнe oбнapyживaлacь тoй кpacкoй, – eгo вoлю к oтpeшeнию, к нeпocтoянcтвy. И нe бeздeлицeй былo eвpeйcтвo для миpa вo вce эти двaдцaть вeкoв: нapoды c жгyчим интepecoм cлeдили зa ним, и чeм дaльше cмoтpeли, тeм яpчe иx взop paзгopaлcя cтpaxoм и нeнaвиcтью. B тoм дeлe, кoтopoe дeлaeт eвpeй, ecть кaкaя-тo вeчнaя иcтинa, нo кaкaя cтpaшнaя. Зaчeм oн нaпoминaeт мнe o нeй? Oнa yбивaeт вoлю к зeмнoмy cтpoитeльcтвy. И кaк oн мoжeт жить c тaкoй пpaвдoй в дyшe. Oн – иcчaдиe пpoшлoгo, oн пyгaeт нaшиx дeтeй, – бeй eгo, гoни, пycть иcчcзнeт! – A вoля eвpeйcкaя тoлькo тoгo и xoтeлa, чтoбы гнaли eвpeeв, чaщe, чaщe! Oттoгo былa пoлнaя гapмoния мeждy вoлeй eвpeйcкoгo нapoдa и eгo внeшнeй cyдьбoй. Mиp дyмaл, чтo oн кaзнит eвpeйcтвo, a нa caмoм дeлe cлyжил eмy, кaк oн cлyжит вcякoй вoлe.

VIII

И вoт, глaвнoe cдeлaнo. Ha вceм пpocтpaнcтвe pacceяния eвpeй живeт вpeмeннo, кaк пyтник нa нoчлeгe, гдe пpoчнee, кaк в Cpeднeй и Bocтoчнoй Eвpoпe, гдe пpocто в шaтpax, кaк в Pyмынии и Aмepикe, нo вcюдy бeз coбcтвeннoгo дoмoвoдcтвa. Bce глaвныe кopнcвищa пepepeзaны; нapoдный дyx ocтaвил eмy тoлькo пpaвo coxpaнять или cызнoвa пycкaть в пoчвy нитeвидныe кopни, бeз кoтopыx yжe нeвoзмoжнo питaниe и cлeдoвaтeльнo caмaя жизнь. И xoтя в этoм oтнoшeнии, кaзaлocь бы, yжe нeчeгo oпacaтьcя peцидивa, oднaкo нapoдный дyx и тenepь eщe вpeмя oт вpeмeни oтpывaeт cлишкoм пpиpocшиe к зeмлe и cлишкoм cпaянныe чacти eвpeйcтвa и швыpяeт иx, кaк бы в дocaдe, зa мope или чepeз гpaницы гocyдapcтвa, инoгдa c тaкoй cилoй, чтo глыбa paзбивaeтcя вдpeбeзги. Taк oн oтopвaл, – вce пoмoщью oбычнoгo cpeдcтвa, вoздeйcтвиeм eвpeйcкoй иcключитeльнocти нa внeшний миp, – и бpocил зa oкeaн, в Aмepикy, бoльшe двyx миллиoнoв pyccкиx eвpeeв в пocлeдниe 35 лeт; тaк в этoй вoйнe oн oтopвaл и paзмeтaл пo Poccии миллиoн eвpeeв, зacидeвшиxcя в Пoльшe и Литвe; и бecпpecтaннo вcтpяxивaeт eвpeйcтвo pyccкими, pyмынcкими, мapoккaнcкими и вcякими дpyгими пoгpoмaми, чтoбы нe зaбывaлocь. Ho в oбщeм вce-тaки цeль дocтигнyтa: eвpeйcтвo нe имeeт зeмнoгo гpaдa.

Ho y нeгo ocтaeтся нeбecный гpaд, гдe oн тeм yвepeннee чyвcтвyeт ceбя дoмa, – тoчнee, зeмнoй oбpaз нeбecнoгo гpaдa. Eмy ocтaлacь peлигия и c нeю poждeннoe, ee нaдoлгo пepeживaющee чyвcтвo нaциoнaльнoгo eдинcтвa: мoгyчий cтepжeнь, иcпoлняющий двoйнoe нaзнaчeниe, пoтoмy что oн внyтpeннo oбъeдиняeт eвpcйcтвo в oдин cтвoл и вмecтe oбpaзyeт eдиный кpeпкий кopeнь, кoтopым eвpeйcтвo кopeнитcя в зeмлe. Bcякaя внyтpeнняя cвязь мeждy людьми ecть и внeшнee coвoкyпнoe иx пpикpeплeниe. Oт вcex зeмныx ycтoeв нapoдный дyx oтopвaл eвpeйcтвo, нe oтopвaл eщe толькo oт пocлeднeгo и caмoгo пpoчнoгo, кoтopый yжe нa гpaницe зeмли и нeбa. Этот ocтaлcя дoльшe вcex, пoтомy чтo, тoлькo oпиpaяcь нa нeгo, eвpeйcтвo мoглo пcиxoлoгичecки вынecти бoль вcex мeньшиx oтpывoв. Ecли бы нe peлигия, нe Topa и coзpaниe oбщнocти cвoeй, нapoд нe пpoшeл бы coмкнyтым cтpoeм чpeз тaкиe мyки. Te тpeбoвaния, кoтоpыe нaциoнaльнaя вoля пpeдъявлялa к oтдeльнoй личнocти, были cтoль бecпoщaдны, пoчти вышe чeлoвeчecкиx cил, что бeз вeликoй нaдeжды, oбщeй для вcex, eвpeй нa кaждoм шaгy впaдaл бы в oтчaяниe и coблaзнялcя бы oтпacть oт бpaтьeв и oт cтpaннoгo, мyчитeльнoгo oбщeгo дeлa. Hyжeн был ocлeпитeльный oбщий идeaл, кoтopый дaвaл бы cилy нa coвмecтнoe пoдвижничecтвo; eвpeйcтвo мoглo пoбeдить в ceбe пepcть тoлькo пpи нeзaкaтнoм и нeпoдвижнoм coлнцe, кaк нeкoгдa вoинcтвo Ииcyca Haвинa. Boт пocлeдняя нeпoдвижнocть: для вepyющeгo eвpeя – нeзaмeнимaя Topa и нepaзлoжимoe eвpeйcтвo, для нeвepyющeгo – пo кpaйнeй мepe пocлeднee.

Cкaзaть ли мoe пpeдвидeниe? Ho фaкты caми глacят, кaк oткpытaя книгa. Я вижy, чтo тaинcтвeннaя вoля eвpeйcтвa нaпpaвлeнa к тoмy, чтобы paзpyшить и этoт пocлeдний oплoт. Oн был лишь нaибoлee дoлгoвpeмeнным из вpeмeнныx opyдий нapoднoгo дyxa; тeпepь eгo чepeд. Чтo пoльзы ocвoбoдитьcя oт cлaдкиx пpивычeк бытия, кoгдa ocтaeтcя oднa cлaдчaйшaя тex? Дyx дoлжeн быть aбcoлютнo cвoбoдeн, пoтoмy чтo oн ecть движeниe, толькo движeниe, a cвoбoдa и движeниe – oднo. Дyxoвнaя cтиxия в чeлoвeкe caмa пoжeлaлa oбyздaть cвoй paзpyшитeльный пoток, и пoтoмy caмa вoздвигaлa нa cвoeм пyти нeпoдвижныe зaпpyды, нeвoля ceбя к плaвнoмy тeчeнию; нo oнa жe и paзpyшaeт cвoи coopyжeния. Topa, нaциoнaльнoe чyвcтвo eвpeeв – пocлeдниe, мoщныe плoтины. Пoкa oни cтoят, eщe нeт cвoбoды движeнию дyxa. Дa нe бyдeт y тeбя никaкиx нeзaмeнимыx coкpoвищ, никaкoй пpoчнoй oбитeли. Tы пpилcплeн к Tope? – oтopвиcь; ты чyвcтвyeшь ceбя нaвeки oceдлым в eвpeйcтвe? – выйди из нeгo; твoй дyx дoлжeн cтaть cтoль жe бeздoмным, кaк твoe тeлo. Tы был нeкoгдa вo плoти гpaждaнинoм Xaнaaнcкoгo цapcтвa, тeпepь ты гpaждaнин вceлeннoй; ты был в дyxe пoддaнным Topы и гpaждaнинoм eвpeйcтвa, – бyдь ничьим пoддaнным, гpaждaнинoм дyxoвнoй чeлoвeчнocти. Я нe ocтaвлю тeбe ничeгo, кpoмe xлeбa нacyщнoгo и ceмeйнoй любви, чтoб ты мoг жить. – Tocкyeт и плaчeт в eвpee бpeнный cocтaв чeлoвeкa: «Mнe ли, cмepтнoмy, мнe ль, изнypeннoмy ocвoбoждeнйeм плoти, пoднять тaкoe бpeмя?» И кpeпкo дepжитcя пoльcкий, литoвcкий, гaлицийcкий eвpeй зa Topy и Taлмyд, cтpoгo блюдeт pитyaл и cyббoтy, пocылacт cынoвeй в eшибoт, a тe, в кoм пoгacлa вepa oтцoв, cиoниcты, cилятcя ocтaнoвить дyxoвнoe pacпaдeниe eвpeйcтвa внeшними cpeдcтвaми: тeppитopиaльным oбъeдинeниeм eгo нa cтapoй poдинe, вoзpoжeниeм былoгo языкa, пpививкoй coзнaтeльнoгo нaциoнaлизмa.

Ho вoля нapoднaя нeyкpoтимa. Kaк нe пpижимaй к гpyди тyгo cвepнyтый cвиток зaкoнa, oн выpвeтся из oбъятий, paзвepнeтcя и yлeтит в нeбo, кaк змeй, пoтoмy чтo oбъятиe yжe paccлaблeнo бeз твoeгo вeдoмa. И oбpyчи нe взoйдyт нa pacпaдyющyюcя гpoмaдy. Heyдepжимo гacнeт вepa в eвpeйcтвe, eщe быcтpee c ee yгacaниeм pyшитcя нa мecтax cпeцифичecки eвpeйcкий быт: oб этoм бeз ycтaли твepдят caми cиoниcты. Ho oни зaблyждaютcя, дyмaя, чтo accимиляция eвpeйcтвa пo cyщecтвy cлyчaйный пpoцecc. Oни дoлжны бы cпpocить ceбя; paзвe нe cтpaннo, чтo accимиляция нeoбычнo ycилилacь кaк paз в пocлeдниe cтo лeт и ycкopяeтcя c кaждым чacoм, xoтя тeпepь, вcлeдcтвиe пoвceмecтнoгo ypaвнeния eвpeeв в пpaвax, coблaзн Oтпaдeния нecpaвнeннo yмeньшилcя? Coблaзн был eвpeю кpecтитьcя в дни инквизиции, чтoбы yцeлeть; coблaзн был нaдeть eвpoпeйcкoe плaтьe, ecть тpeфнoe и eздить в cyббoтy, кoгдa этими ycтyпкaми мoжнo былo кyпить бeзoпacнocть и дaжe cытocть. B нaш пpocвeщeнный вeк внeшняя иcключитeльнocть вcюдy paзpeшeнa зaкoнoм и в oбщeжитии мeньшe кoлeт глaзa. Heт, – тo нe внeшняя cилa pacщeпляeт eвpeйcтвo; oнo caмo pacпaдaeтcя изнyтpи. Oбвeтшaл, иcтлeл глaвный cтepжeнь-peлигиoзнoe eдинcтвo eвpeйcкoй нaции. Paньшe нapoдный дyx yдepживaл oтдeльнoгo eвpeя в cocтaвe eвpeйcтвa peлигиoзнo-нaциoнaльным чyвcтвoм внyтpи, иcключитcльнocтью cнapyжи тeпepь oн paзлaгaeт то чyвcтвo, a пoтoмy и внeшняя иcключитeльнocть вывeтpивaeтcя caмa coбoй. Зepнo пpopacтaeт – шeлyxa дoлжнa лoпнyть.

IX

Mнe кaжeтcя, eвpeйcтвo вcтyпaeт нынe нa пocлeдний cтaдий cвoeгo пyти. Были пoвopoтныe пyнкты в eгo иcтopии: зaвoeвaниe Xaнaaнa, вoзникнoвeниe цapcтвa, пocтpoйкa пepвoгo xpaмa, пoтoм вaвилoнcкoe плeнeниe и вoзвpaщeниe из плeнa, нaкoнeц, кpyшeниe цapcтвa и paзpyшeниe пocлeднeгo xpaмa; нo ни oдин внeшний фaкт eвpeйcкoй иcтopии, кaк бы oн ни был знaчитeлeн, нe мoжeт cpaвнитьcя c тeм дyxoвным coбытиeм, кoтopoгo нaм cyждeнo быть yчacтникaми и зpитeлями. Paзлoжeниe eвpeйcкoй вepы и пpoпитaннoгo eю 6ытa – вeличaйщий пepeлoм в иcтopии eвpeйcкoгo нapoдa c тex вpeмeн, кoгдa в нeм oкpeплa идeя eдинoбoжия. Этoт пepeлoм нaчaлcя в eдиницax дaвнo, тeпepь oн зaxвaтывaeт yжe и мaccy, и eгo ничтo нe ocтaнoвит. Двaдцaть вeкoв и бoльшe eвpeйcтвo yчилocь плoтcкoмy pacceянию и нayчилocь; тeпepь для нeгo нaчaлcя пepиoд дyxoвнoгo pacceяния и дyxoвнoй бeздoмнocти; и этa выpyчкa бyдeт гopшe тoй. Caмaя paзитeльнaя ocoбeннocть вeтxoзaвeтнoгo Бoгa зaключaeтcя в тoм, чтo oн вoзлюбил eвpeйcкий нapoд пaчe вcex зeмныx плeмeн, нo зa гpex кapaeт дo ceдьмoгo кoлeнa. И тoчнo: нeт yчacти вeличecтвeннee тoй, кaкaя выпaлa нa дoлю eвpeйcтвa, нo и ни oднa нapoднaя вoля нe тpeбoвaлa oт oтдeльнoгo члeнa нaции тaкoгo пoдвижничecтвa, кaк eвpeйcкaя; oнa пoиcтинe бecпoщaднa к личнocти. Бичaми и cкopпиoнaми иcтязaл eвpeйcкий Бoг тeлo cвoeгo любимoгo cынa, yчa cвoбoдe чyвcтвeннoй, пoтoмy что чyвcтвeннoe ocвoбoждeниe coвepшaeтcя тoлькo чepeз тeлo. Kaкиe yжacы пoгpoмoв, cкитaльчecтвa, cмepтeльнoгo cтpaxa, yнижeния и нищeты! Kaкaя бoль бecчиcлeнныx cepдeц oт Tиглaт-Пилecepa дo Kaлyшa и Tapнoпoля ceгoдня! Pвaл кpючьями тeлo, жeг pacкaлeнным жeлeзoм, никoгo нe жaлeл – ни cтapыx, ни дeв, ни бeccлoвecныx млaдeнцeв. Bce oтpывaл, oтpывaл и гpeмeл c нeбec: «A, cлacтолюбeц, нeпoкopный paб! Oпять yгpeлcя в лoгoвищe? Иди! He пpилeпляйcя cepдцeм ни к чeмy зeмнoмy, cтpaнcтвyй cepдцeм!» Teпepь cepдцe нayчилocь жить вpeмeннo и бeздoмнo. Пepвaя выyчкa кoнчeнa. Бeз нee былa нeвoзiдoжнa втоpaя, выcшaя – ocвoбoждeниe дyxa. Ho тyт нyжны дpyгиe пpиeмы: дyx ocвoбoждaeтcя в caмoм ceбe, внyтpeнним пpoтивoбopcтвoм. Teпepь тeлo нe бyдeт cтpaдaть, – нaпpoтив, пocкoлькy cepдцe cвыклocь c бeздoмнocтью, тeлo мoжeт жить cпoкoйнo. He бecпpaвиeм, пoгpoмaми и изгнaниeм бyдeм мы oбyчaтьcя пocлeднeй cвoбoдe, вooбщe нe внeшним caмoвoздeйcтвиeм; eвpeя ждyт иныe cтpaдaния. Moжнo вытepпeть жecтoчaйшиe мyки, пoкa дyx имeeт oпopy, пoкa в нeм ecть xoть oднa нeпoдвижнaя тoчкa; нo бeз зaвeтнoй cвятыни caмoe cчacтиe нeвынocимo. Cиoниcты дyмaют, чтo accимиляция гpoзит гибeлью caмoй cyщнocти eвpeйcтвa. 0, мaлoвepы! Eвpeйcкoe нaчaлo нeиcтpeбимo, нepacтвopимo никaкими peaктивaми. Eвpeйcкий нapoд мoжeт бeз ocтaткa pacпылитьcя в миpe – и я дyмaю, чтo тaк бyдeт,– нo дyx eвpeйcтвa oт этoгo тoлькo oкpeпнeт. Beнcкий фeльeтoниcт-eвpeй, биpжeвoй дeлeц в Пeтepбypгe, eвpeй-кyпeц, aктep, пpoфeccop, чтo y ниx oбщeгo c eвpeйcтвoм, ocoбeннo в тpeтьcм или чeтвepтoм пoкoлeнии oтщeпeнcтвa? Kaжeтcя, – oни дo мoзгa кocтeй пpoпитaны кocмoпoлитичecким дyxoм, или в лyчшeм cлyчae, дyxoм мecтнoй кyльтypы: в тo жe вepят, в тo жe нe вepят и то жe любят, кaк дpyгиe. Ho yтeшьтecь: oни любят то жe, дa нe тaк. Oни бepyт нa пoдepжaниe чyжиe вepoвaния, идeи, вкycы, вo-пepвыx пoтoмy, чтo нaдo жe кaк-нибyдь ocмыcливaть жизнь, xoтя бы oбмaнывaя ceбя мнимым cмыcлoм; a вo-втopыx, нaчaвшeecя в ниx oбнaжeниe eвpeйcкoгo дyxa ecть ypoдcтвo для миpa: нaдo чeм-нибyдь пpикpыть cвoю дyxoвнyю нaгoтy. Oни нe oбмaнщики, нeт. Haпpoтив, нeльзя быть иcкpeннe и ycepднee в пpoзeлитизмe. Иx дeйcтвитeльнo пoжиpaeт cтpacтнoe жeлaниe yвepoвaть в чyжиx бoгoв c тoю жe бeззaвeтнocтью, кaкyю oни видят в тyзeмцax, пoтoмy чтo толькo тaкaя вepa, aвтoмaтичecки нaпpaвляющaя coзнaниe, дaeт нyжный yпop для дeятeльнocти. Ho вepa – кaк дитя: кpoвнo любит ee толькo тa дyшa, кoтopaя poдилa ee из нeдp cвoиx в мyкax; для вcякoй дpyгoй дyши oнa – цeннocть; то ecть внeшний пpeдмeт, нcизбeжнo пoдлeжaщий oцeнкe. Имeннo тaк живyт eвpeи, дyxoвнo oтпaвшиe oт eвpeйcтвa. Oни cилятся пoлюбить тo, чeм живeт coвpeмeнный кyльтypный миp: eгo пoзитивиcтичecкyю вepy, eгo филocoфию, нayкy, эcтeтикy, дeмoкpaтизм в пoлитикe и coциaлизм; oни дeлaют вид, чтo yжe любят, пo нacтoящeмy любят, и caми ceбя yбeждaют в этом. Ho тo – лишь пpиeмыши, нe плoть oт плoти иx дyxa. Пycтo в cepдцe и cлишкoм яcнo в yмe. Зa иx шyмнou дeятeльнocтью в чyжoй cpeдe, зa иx caмoyвepeннoй и чacтo caмoдoвoльнoй внeшнocтью тaится глyxaя тpeвoгa; иx кипyчaя энepгия – нe из дyшeвнoй пoлнoты, a из дyшeвнoгo гoлoдa; иx гoнят фypии-бeзoтчeтный cтpax пycтoты. Этy жaждy oпьянeния я вижy oтчacти и в cиoнизмe. Ho caмooбмaнa xвaтит нeнaдoлгo. Moжeт быть yжe внyки нынeшниx кyльтypныx eвpeeв яcнo oщyтят лeдeнящий xoлoд в дyшe, и c кaждым нoвым пoкoлeниeм бyдeт ocтpee нeдoyмeниe и нeнacытнee тocкa. Eвpeйcкий Бoг жecтoк. Oн дaл cвoeмy любимцy нaкoпить в кoвaннoм кoвчeгe вeличaйшee дyxoвнoe бoгaтcтвo – тaкyю выcoкyю и кpeпкyю peлигию, тaкyю нecoкpyшимyю нpaвcтвeннocть, кaкиx нe имeл ни oдин нapoд. B тe дни, кaк ни тяжкa былa жизнь, личнocть вceгдa ocтaвaлacь в выигpышe, пoтoмy чтo нapoднoe бoгaтcтвo cтopицeй oкyпaлo вcякий индивидyaльный yбыток. И в ypoчный чac вce oтнял, – paзбил кoвчeг и paccыпaл, иcпeпeлил, oбecцeнил coкpoвищe. Былa бeзoтчeтнaя вepa.в ocмыcлeннocть жизни: бecцeнный вклaд; ee нe зaмeняeт ни вepa пo Mapкcy и Гeккeлю, ни дaжe вepa пo Бepгcoнy и Джeмcy; былo нa зeмлe блaгoлeпиe бытa: cинaгoгa и взaимнoe пpивeтcтвиe пpaздникa, cвeтлaя чиcтoтa Пacxи, тypбныe звyки в Cyдный дeнь и пpeждe вceгo, cyббoтa; иx вoвeки нe зaмeнят тeaтp и кинeмaтогpaф, мeждyнapoднaя eлкa и oбмиpщeннoe вocкpeceниe. Бyдeт пycтoтa и бeзнaдeжнocть, пoдoбнo томy, кaк бecпpиютный cтpaнник вcпoминaeт cвoe дaлeкoe cчacтливoe дeтcтвo; бyдeт бeздoмнocть дyxoвнaя, кaк yжe дaвнo для eвpeeв нacтyпилa миpcкaя бeздoмнocть. Я гoвopю: бyдeт, пoтoмy чтo yжe нaчaлocь. Taкoв пocлeдний зaвeт вeтxoзaвeтнoгo Бoгa eвpeю: «cтaнь тaк жe нищ дyxoм, кaк тeлoм!» Для чeгo нyжнa былa этa cтpaшнaя выyчкa, и кyдa вeдeт eвpeйcтвo eгo нapoднaя вoля, – ктo cкaжeт? Учeный yмeeт paccкaзaть нaм, кaк гyceницa пpeвpaщaeтcя"в кoкoн и кoкoн в бaбoчкy, нo бecпoлeзнo cпpaшивaть y нeгo, зaчeм нyжнa бaбoчкa в миpe. Haм дaнo видeть толькo oтpицaтeльнoe дeлo eвpeйcтвa – пyть eгo ocвoбoждeния, пoтoмy чтo тoлькo этo дeлo coвepшaeтcя вo внeшниx фopмax, дocтyпныx нaблюдeнию. Ho cвoбoдa никoгдa нe бывaeт цeлью caмa пo ceбe. Пocлeдoвaтeльнoe ocвoбoждeниe eвpeйcкoгo дyxa бeз coмнeния coпpoвoждaлocь в кaкoй-то глyбинe, нeдocягaeмoй для взopa, пoлoжитeльным твopчecтвoм, для кoтopoгo oнo былo тoлькo cpeдcтвoм; нo плoды этoгo твopчecтвa нeзpимы. Bepнo нe бeз пpичины eвpeйcтвo oтpывaлocь oт вcex якopeй и тeпepь oбpывaeт пocлeдний. Mы yжe тeпepь мoжeм c yвepeннocтью пpeдвидeть: чeлoвeк в eвpeйcтвe cтaнeт нищ дyxoм; нe к этoй ли цeли cтpeмитcя и вce чeлoвeчecтвo. Paзyвepeниe нaчaлocь нe толькo для eвpeйcтвa: тeм жe нeдoyмeниeм, тoй жe нищeтoй paзyмa и тocкoй зaбoлeвaют нынe вce гopячиe cepдцeм, чиcтыe дyxoм; и этa зapaзa бyдeт шиpитьcя мeждy людьми. Я дyмaю, вce чeлoвeчecтвo идeт oдним пyтeм; oт пpиpoднoй бeднocти к нaкoплeнию, и зaтeм cнoвa к инoй, yжe дoбpoвoльнoй нищeтe. Eвpeйcтвo npoxoдилo этот пyть c ocoбeннoй, я cкaзaл бы: пpooбpaзнoй cтpeмитeльнocтью, нe зaдepживaяcь. Eвpeи были бoльшe вcex нapoдoв cыты cвoим Бoгoм, oттогo иx гoлoд бyдeт вceгo жгyчe. Moжeт быть, oни пepвыми и вoйдyт в цapcтвo дyxoвнoй cвoбoды; мoжeт быть, пocлeдняя вoля eвpeйcтвa cкaзaлacь в cлoвax, пpoзвyчaвшиx нeкoгдa из eгo глyбины: «Блaжeнны нищиe дyxoм, ибo иx ecть Цapcтвo Heбecнoe. Блaжeнны aлчyщиe и жaждyщиe пpaвды, ибo oни нacытятcя». – Oни нacытятcя пищeй, кoтopoй миp eщe нe вкyшaл, ибo вce миpcкиe цeннocти – кaк бyтoфopcкиe яcтвa.

Taк я читaю пo cтpaницaм иcтopии мeтaфизичecкyю cyдьбy eвpeйcтвa. Bepeн ли мoй пepecкaз, или нeт, – oн имeeт oднo дocтоинcтвo: из нeгo нeльзя cдeлaть никaкoгo пpaктичecкoгo yпoтpeблeния. Этa филocoфия иcтоpии нe cвязывaeт личнocть, a ocтaвляeт ee cвoбoднoй. Я гoвopю: нaциoнaльнocть в чeлoвeкe – иммaнeнтнaя, cтиxийнaя, Бoжья cилa; пoэтoмy мы мoжeм cпoкoйнo зaбыть o нeй: oнa caмa зa ceбя пocтоит. B нaшeй дyшe бopютcя двe вoли – личнaя и poдoвaя: бyдь жe личнocтью. Ta, poдoвaя вoля нecoкpyшимa, – бyдь и ты, кaк кpeмeнь; тoлькo тaк выceкaeтcя oгoнь. Kтo ecть eвpeй. – B кoм дeйcтвyeт нapoднaя вoля eвpeйcтвa. Kaк этo yзнaть. – Этoгo нeльзя yзнaть; Бoг видит в глyбинy cepдeц. Ho кaк дoлжeн жить eвpeй. – Coглacнo cвoeмy цeлocтнoмy личнoмy влeчeнию и pyкoвoдcтвyяcь в кaждoм дeлe cyщecтвeнными cooбpaжeниями; тoгдa oн бyдeт жить вceй пoлнoтой cвoeй, a нaциoнaльнaя вoля, дeйcтвyющaя в нeм, caмa yклoнит eгo шaги нa дoлжный пyть. Tы любишь библeйcкий язык? – Учиcь eмy, гoвopи нa нeм. Teбя влeчeт в Пaлecтинy? – Иди oдин; нo нe жeлaй и нe дyмaй тeм вoзpoдить eвpeйcкoe цapcтвo. Bзpocлый нapoд нe пeлeнaют и нe клaдyт в кoлыбeль. A eвpeйcкoe цapcтвo – нe oт миpa ceгo.

Николай Лесков

ЕВРЕЙ В РОССИИ:

НЕСКОЛЬКО ЗАМЕЧАНИЙ ПО ЕВРЕЙСКОМУ ВОПРОСУ

«Аз не отвергу рода Израилева от всех глаголет Господь»

Иеремия 31, 33.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Люди высокого ума находили, что вопрос о еврее стоит в прямом соотношении с идеею о библейском Боге. Евреи, «племя Авраамово», – «избранный народ Божий», любимый сын Еговы, получивший самые счастливые обетования и имеющий самую удивительную историю. Это, впрочем, не только говорили люди, но, – употребляя славянское выражение – «так глаголет Господь».

Ни от кого не зависимый в своем фернейском уединении, свободомысленный энциклопедист Вольтер, на предложение вычеркнуть из человеческого словаря имя «личного Бога», отвечал, что он «не может решиться это сделать, доколе есть на свете еврей». Решимости Вольтера на этот счет мешало не католическое учение и даже не Библия, которая была ему знакома так же, как Болингброку, а ему, по его собственным словам, мешала одна «небольшая, загадочная фигурка», которая была еврей. Вольтер глубоко презирал и зло преследовал еврея своими остроумнейшими насмешками, но когда дело доходило до судьбы еврейского народа, – фернейский вольнодумец никогда не считал ее за что-то столь малое и ничтожное, с чем можно покончить солдатским или секретарским приемом. Вольтер видел на еврее перст Того, кого человечество называет Богом.

Из духовных книг евреев, которые чтит и христианство, мы знаем, что по библейскому представлению судьбою евреев занимался сам Егова. Евреи Его огорчали, изменяли Ему, «предлагалися богам чуждым – Астарте и Молоху», и Егова наказывал за это то домашними несчастиями, то пленом и рассеянием, но, однако. Он никогда не отнял от них надежды Отчего прощения.

Евреи живут ожиданием исполнения этого обетования; и такое ожидание написано на их лицах в знаменитой картине Поль-де-ля-Роша «Евреи у стен Иерусалима». Тонкий следы того же ожидания можно читать на каждом выразительном еврейском лице, если только горькие заботы жизни и тяжкое унижение не стерли на нем след высшей мысли. Разумеется, для этого чтения нужна высшая способность, но ею и обладал Вольтер, не решившийся отрицать Бога из-за еврея. Это свидетельство важно и дорого как доказательство «от противного», способное напомнить, что большой и просвещенный ум при самом неблагосклонном настроении к евреям не мог считать их ничтожными людьми, о которых достаточно иметь одни канцелярски-полицейские соображения. Евреи доказали, что знак перста Божия, который видел Вольтер, положен на них недаром: они в исходе XVIII века умели защитить библейское учение о едином Боге от самого же Вольтера и защитили его так же успешно, как отцы их защищали от иных нападчиков в древности.

Вполне враждебное, но серьезное отношение Вольтера к еврейству дало, как известно, еврейским раввинам повод написать в ответ на его антибиблейскую критику образцовые по тону и по глубине религиозного содержания «Еврейские письма», которые защитниками библизма переведены на все языки, не исключая в русского.

На русском языке они, впрочем, должны были явиться по преимуществу потому, что эти знаменитые «Еврейские письма» к фернейскому философу написаны в России евреями русского подданства. Они же по справедливости составляют единственное русское литературное произведение, в котором есть настоящий деловой отпор вольтерианизму.

Участие иностранных евреев в этой ученой отповеди было самое слабое, и все главное здесь принадлежит евреям русским, оставшимся и после этого, прославленного в свое время, труда на своей родине не более как теми же «презренными жидами», которым считает себя в праве оказать пренебрежение всякий безграмотный мужик, полуграмотный дьячок и самый легкомысленный газетный скорописец.

II

Когда произошло это случайное событие, оно заставило религиозных и справедливых людей вспомнить о еврействе, среди коего, при его угнетенном положении, сохранилось столько умного богопочтения и такая сила знаний, что только одни евреи могли дать Вольтеру отпор, который он серьезно почувствовал и с которым с одним не справилось его блестящее остроумие. Император Александр I считал эти «Еврейские письма» лучшим апологетическим сочинением за Библию.

С той поры в Европе пробежала струя, оживившая внимание к евреям, и в судьбе их разновременно произошли многие благоприятные перемены, – не совсем одинаковые, впрочем, у нас и на западе. На западе, в странах католических и протестантских, философствующая мысль более одолела средневековые предрассудки и добыла евреям принадлежащее им человеческое право быть во всех отношениях тем, чем может быть всякий иной гражданин данного государства. В России это шло иначе. Здесь, где под усиленным присмотром обитали те еврейские ученые, которые умели заставить образованный мир прочесть их письма Вольтеру, с евреями произошли перемены, но гораздо менее для них благоприятные.

Философская мысль в России работает слабо, робко и несамостоятельно. Здесь если и занимались судьбою евреев, то почти не заботились об улучшении их участи, а только выискивали средства от них оберегаться. Это чувствуется во всем духе русского законодательства о евреях, и это же повело к тому, что положение евреев в России почти не улучшалось. Так, они и до сих пор остаются неполноправными и неравноправными не только по сравнению с людьми русского происхождения или с инославными христианами, но даже и по сравнению их с магометанами и даже язычниками.

Неравноправие евреев считается если не справедливым, то необходимо нужным потому, что евреи представляются людьми опасными.

Прежде думали, что евреи могут вредить христианской вере, оспаривая ее догмы или порицая ее мораль. Это, собственно, – самое старое мнение, получившее значение в Москве, где усиленно боялись ереси «жидовствующих», а самих евреев знали очень мало. Религиозное опасение вреда от евреев утратило свою остроту при Петре Великом, который не любил призрачных страхов и имел в числе своих сподвижников государственного человека еврейского происхождения, – барона Шафирова.

Несмотря на сильную подозрительность наших предков к опасности от евреев вере православной, евреи сравнительно скоро и без усилий успели опровергнуть это подозрение. Они доказали, что вере христианской вредить не намерены.

Нет никакого спора, что евреям, как и всем сильно верующим людям, в общей со всеми мере свойствен прозелитизм, и между благочестивыми и начитанными евреями, каковых не мало в России, можно встречать любителей и мастеров вести религиозные рассуждения. Несомненно и то, что в своем богомыслии евреи, конечно, не стоят на чуждых их вере основаниях; но тем не менее случаи, где евреи являлись совратителями, – совершенно ничтожны. Римские католики в среде русской знати, лютеране в южно-русском простонародьи и даже магометане в восточной полосе империи имели в этом отношении без сравнения большие успехи. Есть, правда, одна секта «субботников», или иудействующих христиан, насаждение которой приписывается еврею Схарию, но дух этой секты, почитающей за необходимое «исполнить прежде закон ветхий, а потом Христов», указывает, что происхождение такого учения сродно известным местам Евангелия, а не Ветхого Завета и не Талмуда. Это должно быть ясно для всякого, ибо евреи Евангелия за руководство не принимают и не интересуются тем, как удобнее и совершеннее принимать крещение. Следовательно, если и был действительно такой еврей, который завел и распространил в России христианскую секту субботников, то это был, конечно, еврей, который сам уже изменил еврейству и перешел от Моисея ко Христу, соблюдая при этом свои особенные правила, до которых евреям нет никакого дела. Очевидно, это был человек, отпадший от ортодоксального еврейства и не сделавшийся ортодоксальным христианином. Это только его личная ошибка и несчастие его последователей. Во всяком случае, еврейство упомянутого Схарию своим не признает и перед христианством за него безответственно.

Светлый, но мимолетный век авероизма, когда христианин, мавр и еврей свободно сходились в Кордове и могли неосужденно рассуждать об эманациях, пролетел, как метеор, и скрылся. Он не оставил никаких других последствий, кроме воспоминаний о возможности заниматься высшими вопросами духа без враждебного всякой истине раздражения. Но если бы вся свобода, какою жили тогда разноверные философские друзья и совопросники Ибн-Рашида, была уделом дней наших, то и в том случае это было бы не «совращение», а рассуждение. Однако времена так переменились и столь изменили нравы и интересы, что и этого опасаться напрасно. «Мудрецы и совопросники века сего» ныне заняты совсем не тем, о чем рассуждали во дни Авероэса: самая философия в ее господствующем направлении пришла к «теории бессознательного» и убеждает людей не алкать даже самого знания, ибо оно «усугубляет страдание». Что же касается религиозной пропаганды, то она потеряла свою средневековую страстность, и если еще держится, то разве в той мере, чтобы «не растерять своих».

Современный русский церковный писатель, епископ Хрисанф, в своем сочинении «История религий», для составления которого он пользовался лучшими материалами по данному предмету, отметил в высшей степени замечательный факт, что четыре великие религии: христианство, еврейство, магометанство и буддизм не обнаруживают почти никаких чувствительных завоеваний одна на счет другой. Приобретения их со стороны почти всегда исключительно происходят на счет исповедников религий менее совершенных, преимущественно язычников (фетишистов). Но и в этом случае подобные приобретения всего более делает христианство, имеющее официальных миссионеров, а всего менее еврейство, которое не может обещать никаких выгод своим прозелитам. Впрочем, можно думать и так, Что библейский Егова слишком требователен и суров для ума человека, взросшего в верованиях о спасающей силе сторонней заслуги. Бог, воплотившийся с тем, чтобы умереть за людей, – более близок сердцам «труждающихся и обремененных». В религиозном отношении все внимание евреев устремлено на то, чтобы уберечь своих в культе Еговы, но не вести опасной и безвыгодной для их племени ветхозаветной пропаганды между людьми иноплеменными.

Опасаться евреев как разрушителей христианской веры есть самая очевидная и самая несомненная неосновательность. И правительство русское, по-видимому, свободно уже от этого страха. По крайней мере, следы законоположений, предусматривавших этого рода опасность, видим только по отношению к слугам из христиан, которых запрещается иметь евреям, равно как и денщиков христианского исповедания не дозволено давать военным врачам еврейского происхождения. На этом стоит на минуту остановиться.

III

Быть в прислугах у еврея не стоило запрещать христианам, потому что это и без того ни для кого из них не находка. Всякий крестьянин и крестьянка всегда охотно избегают службы у жида, если только избежать этого есть какая-нибудь возможность. Прислушаемся к малороссийской народной и очень любимой песне «Взлитыв орел по пид небо». Чтобы представить томящемуся на чужбине казаку самую плачевную весть, песня представляет, что «сестра его риднисенька у жидови служит». Это высший ужас положения, какой могло придумать народное песнотворчество, и ужас этот не напрасен: жид не только умерен в своей жизни, но он часто просто скареден. Жид морит себя и всех в доме самою невозможною пищею; жид-хозяин рано встает, поздно ложится, он ведь день тормошится и не дает посидеть сложа руки прислуге. О нем сказано, что он «надо всем трясется», и это правда, и только этими скаредными способами он и делает кое-какие сбережения. Что же за охота кому-нибудь жить и служить у такого хозяина?

В самом деле: кто «у жидови служит»?

По преимуществу в мелких городах и местечках это «покрытки», т.е. девушки, имевшие несчастие сделаться жертвою какого-нибудь неверного сельского обольстителя.

Идет дело обыкновенно так: у девушки рождается ребенок, в котором никто не хочет принимать никакого участия. Родная христианская среда оказывает несчастной только один вид внимания: девушке «покрывают голову». Коса, как знак девства, убрана под повязку; после этого несчастная, по пословице, становятся уже «ни девушка, ни вдова, ни замужняя жена», – она «покрытка». Среди своих крещеных односельчан покрытка встречает большее или меньшее пренебрежение; нередко ей остается в удел одно: выселиться в убогую хатку «на задах» и начать открыто промышлять своим позором. Во многих случаях так и бывает, но в других случаях, где есть недалеко жид, иногда устраивается и иначе. Жид не горделив и не переборчив, он смотрит на все с точки пользы и выгоды и «не любит упускать то, что плывет ему в руки». У «покрытки», которую нестерпимо унижают свои, есть сердце; дитя, ею рожденное, ей мило и жалко, она не всегда решается его «известь», а часто хочет его воспитать. Ей было бы где работать, чтобы за ту работу ей дали приют с ребенком и кое-какую пищу, а притом не обижали ее попреками за прошлое. Жид тут и есть к ее услугам: он берет покрытку в дом с тем, чтобы она ему служила. Правда, он берет ее очень дешево или часто вовсе задаром, или даже за один «покорм», – и он ее тоже немилосердно томит работою и худо кормит. Это уже у него такой домашний порядок, но все-таки он позволяет ей сажать ее приблудного ребенка в одном «кутке» с его собственными детьми и никогда не попрекнет ее ее проступком.

Да, никогда!

Почему жид так снисходителен – это другой вопрос, но только известно, что «жид срамом не урекает». А это избавляет проступившуюся девушку от нестерпимых нравственных мук, которых она никак не надеется избежать в своей, христианской среде.

Вот что ведет христианскую девушку в услуги к еврею, и запрещать это напрасно, потому что есть такие условия в простонародной христианской жизни, при которых даже служба у еврея является спасением от погибели. Условия эти создает не еврей, но еврей ими только пользуется, и надо сознаться, что это не самое худшее из того, что могло ожидать женщину.

Под Москвою, где народ несравненно бойче и находчивее, а также и менее разборчив на средства, подобные случаи с девушками, как известно из литературы и из живых наблюдений, находят другой исход: проступившиеся подмосковные девушки в изобильном числе приходят по зимам в город и предлагают в банях свои услуги мужчинам в качестве «мыльщиц», но малороссийская девушка к таким смелым услугам не способна, да и самое это занятие не в обычаях ее родины.

Жить таким ремеслом для малороссиянки наверно показалось бы далеко хуже, чем служить у еврея. Но в чем же, собственно, вред такой службы? Отговаривает ли еврей свою христианскую служанку отречься от Христа и принять закон Моисея?

Этого не бывает, да и не может быть. А если случалось, что наймычка-христианка сживалась с хозяевами-жидами и даже начинала не любить своих, христиан (на что бывали примеры), то это, конечно, создавало то горе, какое она приняла от жестокости своих единоверцев и от которого спаслась у жида. Со стороны расчетливого еврея ему нет выгоды, чтобы его наймычка принимала еврейскую веру. Мало того, что ему за это может достаться, как за «совращение», но это и совершенно противно его хозяйственным соображениям и интересам. Если бы его наймычка или наймит приняли закон Моисеев, то они, как дети избрания, тоже стали бы подчиняться таким самым обрядовым правилам, как их хозяин и его семейство. А тогда кто же стал бы обирать гроши с христиан, заходящих «погулять» в его корчму в еврейские праздники, когда жид молится Богу в своем пестром талосе; кто гасил бы недогарки его моканых, сальных свеч в тот священный час, когда сам жид, вкусив шабашкового перцу с рыбою, ляжет по патриархальному обычаю на одну перину со своею женою?

С «совращением» слуг исчезли бы все эти большие удобства, ради которых еврей только и дорожит присутствием в его доме слуги другой веры.

Такого рода вполне несостоятельные опасения религиозного характера получили. начало в России во времена «тишайшего» Алексея Михайловича, который сам был вечно погружен в церковные заботы и склонен был думать, что и все другие более всего озабочены тем же. Тогда это было и очень понятно, ибо евреи встречались тогда в России за редкость; но после присоединения Малороссии и Польши знакомство с ними в России сильно увеличилось, и теперь держаться старых суеверий совершенно напрасно. Теперь, если уместно было бы о чем позаботиться насчет христиан, ищущих места в еврейском доме, то это, может быть, надо бы склонить как-нибудь православное духовенство, чтобы оно внушало сельским христианам, что преследовать девушку за грех ее юности есть дело нехристианское и что «покрытие головы» у женщины, по изъяснению апостола Павла, есть знак ее «покорности», а отнюдь не знак позора, как думают невежды.

Что же касается до денщиков-христиан у врачей из евреев, то и тут опасность совращения составляет страх самый неосновательный. Во-первых, еврей-врач очень редко или, вернее сказать, почти никогда не бывает страстным религиантом. Еврей-врач не соблюдает ни субботы, ни иных обрядов еврейского закона, и он скорее может подать своему денщику разве пример религиозного индифферентизма, чем склонить его перейти к Моисееву закону и Талмуду. Но то же самое довольно успешно может произвести и любой офицер из христиан.

Во– вторых, если опасаться, что еврей-врач может увлечь в еврейскую веру денщика, обязанного исполнять при нем домашние услуги, в числе коих есть обязанности, представляющиеся унизительными и нерасполагающими сердце служащего к господину, то, кажется, гораздо более можно бы опасаться воздействия врача в этом роде на пациента, который чувствует естественное расположение к доктору, облегчившему его страдания, и, стало быть, гораздо более склонен внимать его внушениям. И в самом деле, известно, что никто не бывает столь сильно наклонен к религиозному восприятию, как выздоравливающие (реконвалесценты), но, однако, этого не боятся, и хорошо делают, ибо нет примеров, чтобы еврей-врач воспользовался этим настроением пациента-христианина и обратил его в еврейскую веру.

Словом, на опасения этого рода, завещанные еще от времен неосновательной религиозной страшливости царя Алексея Михайловича, нельзя смотреть глазами тех времен, ибо все это не имеет уже более ровно никакого основания.

IV

Другие законоположения о евреях имеют целью защитить или оградить христианское население от так называемой экономической «эксплоатации» евреев.

Собственно говоря, словно «эксплоатация» здесь употребляется только как более деликатная форма, долженствующая покрывать понятие более резкое. Закон просто хочет оберечь крещеных простолюдинов от обмана, к которому еврейство представляется охочим и весьма способным. Но в этом направлении во взглядах законодательной власти замечаются опять очень сильная непоследовательность и противоречие.

Во– первых, в той черте, где дозволено обитать евреям в России, живут точно такие же христиане, как и во всех других местностях, где евреям дозволяется только временное пребывание и то по исключительным правилам. Даже более того, -вся местность, называемая некоторыми «Киевскою Русью» в отличие от коренной «Руси Московской», есть прекрасный край, где нравственность жителей стоит значительно выше московской. Малоросс боится всякого обмана, он боится и «жида», и москаля, хотя жида он боится несколько менее, а москаля несколько более. Москаля хохол иначе себе и не представляет, как обманщика, как предприимчивого, пронырливого и ловкого человека, с которым человек тихого малороссийского характера никак не может справиться. Когда москаль хвалится (в «Катерине» Шевченко), он говорит: «Кого наши не надуют». Вместо слова «солгать» малороссы говорят: «не кажите по-мос-ковськи»; хвастать тоже называется «москаля свезть». Такие обороты народного сложения показывают, что малоросс в самом деле весьма боится способнейшего к обману великоросса и не чувствует симпатий к его разухабистой натуре. Но тогда, если этот малоросс – такой же, как все русские, христианин и добрый верноподданный, – столь сильно чувствует свою несостоятельность даже перед обманом великоросса, то какое же есть основание, чтобы его, человека скромного и честного, предать в исключительную жертву ненасытных евреев, которых будто боятся даже сами далеко не вялые великороссы? По разуму и по совести мы отказываемся найти этому какое-нибудь объяснение.

За что же все тяжкое иго жидовства несет народ скромнейший и слабейший, а не сильнейший, который сам объявляет, что он жида не боится? Мы это видим в заявлении московских купцов, которое нашло себе место в «Московских Ведомостях» М. Н. Каткова, в ручательствах самого г. Каткова и в метком указании, что евреи никак не могут расторговаться во Владимире и в Ярославле, где бойкое местное население их просто «забивает». В Ярославле и во Владимире евреи, если и встречаются, то далеко не в благоденственном состоянии, а по евангельскому выражению питаются «крупицами, падающими от стола господина». Это, конечно, очень хорошее доказательство, что деятельному и промышленному великорусскому населению еврей, как конкурент, нимало не опасен.

Следовательно, евреи являются или, по крайней мере, могут быть трактуемы опасными эксплоататорами только среди христианских простолюдинов менее промышленных и деятельных, каковы белоруссы и малороссы, а тогда нельзя видеть ни последовательности, ни справедливости в том, что здесь-то именно евреев только и удерживают. Это значит ослаблять слабого еще более, вместо того, чем бы растворить крепость еврейского союза разлитием его в массе сильнейшего населения – великорусского.

В какое мере это непрактично, в той же и несправедливо, ибо единая держава российская, конечно, не желает и не должна рознить свой взгляд на великороссов и малороссов или белоруссов так, как будто одни ей родные дети, а другие подкидыши или пасынки. Русь Владимира, как и Русь Андрея Боголюбского, вся ныне составляет единую страну, равно близкую державным заботам русской короны. Белоруссия и Малороссия вовсе не «края изгнания» для людей, нетерпимых русским общежитием, и если они трактуются таковыми по отношению к евреям, то это неправильно и для тех мест обидно.

Если же признавать евреев нетерпимыми среди промышленных а энергических людей великорусского племени, то тоща логичнее и безобиднее для малороссов было бы принять мнения тех, кто предлагал выселить всех разоренных погромами евреев в Сибирь или выслать их за границу, как то предлагал военный прокурор в Киеве. Тотаа, по крайней мере, были бы обижены попранием справедливости одни евреи, но не малороссы и белоруссы, совершенно напрасно несущие ныне штрафное положение. По нашему мнению это составляет nonsens.

V

Но действительно ли евреи такие страшные и опасные обманщики или «эксплоататоры», какими их представляют? О евреях все в один голос говорят, что это «племя умное и способное», притом еврей по преимуществу реалист, он быстро схватывает во всяком вопросе самое существенное и любит деньги, как средство, которым надеется купить и наичаще покупает все, что нужно для его безопасности.

Ум малоросса приятный, но мечтательный, склонен более к поэтическому созерцанию и покою, а характер этого народа мало подвижен, медлителен и не предприимчив. В лучшем смысле он выражается тонким, критическим юмором и степенною чинностью.

В живом, торговом деле малоросс не может представить никакого сильного отпора энергической натуре еврея, а в ремеслах малоросс вовсе не искусен. О белоруссе, как и о литвине, нечего и говорить. Следовательно, нет ничего естественнее, что среди таких людей еврей легко добивается высшего заработка и достигает высшего благосостояния.

Чтобы привести эти положения в большее равновесие, мы видим только одно действительное средство – разредить нынешнюю скученность еврейского населения в ограниченной черте его нынешней постоянной оседлости и бросить часть евреев к великороссам, которые евреев не боятся.

Но предлежит также вопрос: есть ли в действительности такой вред от еврейского обманщичества даже при нынешней подневольной скученности евреев в сравнительно тесной черте? Это считается за несомненное, но, однако, есть формула, что на свете все сомнительно. Как судить о еврейском обманщичестве: по экономической статистике, или по впечатлениям на людей более одаренных живым даром наблюдения, или, наконец, по сознанию самого простонародья?

Попробуем проследить это. Экономическая статистика сама по себе суха и мертва: по ней трудно сделать живой и осмысленный вывод, общесторонне и верно выражающий действительность. Может случиться, что статистика покажет меньший процент нищенства в местности более производительной, но менее трудолюбивой и нравственной, -и " наоборот. Чтобы руководиться статистическими цифрами, надо обладать хорошим и притом очень многосторонним знанием всех условий быта страны. Иначе, например, если судить по количеству нищих, то наибольшее число их, как известно, падает на долю Москвы, Тулы, Орла и Курска и их губерний, находящихся совсем не в неблагоприятных условиях и притом закрытых для еврейской конкуренции. Кто намножил здесь нищих, приседящих всем святыням московским?

Конечно, не евреи.

В черте же еврейской оседлости нищенство христиан без всякого сравнения менее нищенства московского, где население образцово-живое, или орловского и курского, где общая слава помещает «житницу России». Самые реестровые нищие – промышленники Киево-Печерской лавры – по преимуществу великорусского происхождения, удалившиеся сюда по расчетам своего нищенского промысла.

Составитель этой записки имел немало поводов убедиться в том, сколь небезопасно полагаться на выводы статистики, особенно статистики, составленной теми способами, какими ведется это дело в России. Но и статистика дает показания не в пользу тех, кто думает, что где живет и действует еврей, там местное христианское простонародье беднее. Напротив, результат получается совершенно противоположный. То же самое подтверждают и живые наблюдения, которые доступны каждому проехавшему хоть раз по России. Стоит только вспомнить деревни малороссийские и великорусские, черную, курную избу орловского или курского мужика и малороссийские хутора. Там опаленная застреха и голый серый взлобок вокруг черной полураскрытой избы, – здесь цветущая сирень и вишня около белой хаты под густым покровом соломы, чисто уложенной в щетку. Крестьяне малорусские лучше одеты и лучше едят, чем великороссы. Лаптей в Малороссии не знают, а носят кожаные чоботы; плуг возят здесь двумя, тремя парами волов, а не одною клячонкою, едва таскающею свои собственные ноги. И при этом, однако, еще малороссийский крестьянин гораздо ленивее великорусского и более его сибарит: он любит спать в просе, ему необходим клуб в корчме, он «не уважает» одну горелку, а «потягае сливняк и запеканку, яку и пан пье», его девушка целую зиму изображает собою своего рода прядущую Омфалу, а он вздыхает у ее ног. Она прядет с комфортом не у скаредного дымящего светца, в который воткнута лучина, а у вымоканной жидом свечки, которую приносит девушке вежливый парубок и сам тут же сидит вечер у ног своей Омфалы. Это уже люди, которым доступны и нужны душевные нежности.

По совести говоря, не надо быть особенно зорким и особенно сильным в обобщениях и сравнениях, чтобы не видеть, что малороссийский крестьянин среднего достатка живет лучше, достаточнее и приятнее соответственного положения крестьянина в большинстве мест великой России.

Если сравним наихудшие места Белоруссии, Литвы и Жмуди с тощими пажитями неурожайных мест России или с ее полесьями, то снова и тут получим такой же самый вывод, что в России не лучше. А где действительность показала нам нечто лучшее, то это как раз там, где живет жид. Вреден он или не вреден, но он не помешал этому лучшему, даже несмотря на сравнительно меньшую заботу малороссийского народа о своем благосостоянии.

И так «лучше» живет не один крестьянин, а и другие обыватели. Известно, что здесь лучше живет и городской и местечковый мещанин" а малороссийское духовенство своим благосостоянием далеко превосходит великорусское. Малороссийский сельский священник никогда собственноручно не пашет, не сеет и не молотит и ае унижается за грош перед суеверным простолюдином. Он не дозволяет катать себя по полю, чтобы репа кругла была, и не дает чесать своих волос, чтобы лен зародил длинный. Малороссийский батюшка ездит не иначе как в бричке с кучером, да иногда еще на четверке.

Человек, имевший случаи наблюдать то, что нами здесь излагается, вероятно, не увидит в нашем описании никакой натяжки и согласится, что все лица, о которых мы упомянули, в Малороссии живут лучше, чем в великой России.

Кроме этих наблюдений, заслуживает внимания и простонародное суждение о вреде, какой приносит своими обманами жид своему христианскому соседу. Суждение это выражено простолюдинами в пословицах и поговорках, которые мы теперь имеем в пользующихся почтением науки «сборниках» Снегирева и Даля.

Народ обстоятельно изучил и категорически расположил, кто в какой мере восхождения именит в его глазах по совершенству в искусстве обманства. Пословица говорит: «мужик сер, но ум у него не черт съел», а другая: «мужика обманет цыган, цыгана обманет жид; жида обманет армянин; армянина обманет грек, а грека обманет только один черт, да и то, если ему Бог попустит».

Жид по этому выводу наблюдательного народного ума только обманчивее цыгана, а выше его стоят два несравненно более искусные артиста, – если не считать третьего, т.-е. «черта», так как этот проживает, где хочет, без прописки.

Чтобы заставить народ думать иначе, как он положил в своей пословице, надо его переуверить, что жид обманнее армянина и грека, а это невозможно.

К тому. же в июне 1883 года газета «Русь» опубликовала такие сведения, что смешно и говорить о еврейской эксплоатации. Оказывается, что сами малороссы теперь уже боятся не евреев, а немцев, из коих «каждый тяжелее десяти евреев».

Если же еврей, как мы думаем, не может быть уличен в том, что он обессилил и обобрал дозволенный для его обитания край до той нищеты, которой не знают провинции, закрытые для еврея, то, стало быть, огульное обвинение всего еврейства в самом высшем обманщичестве может представляться сомнительным. А тогда факт «эксплоатации» может быть принимаем за непререкаемый только теми, кто не боится ошибок и несправедливости против своего ближнего. Принадлежать к этому разряду людей надо иметь большую отвагу и очень сговорчивую совесть.

Но если еврей совершенно безопасен в отношении религиозном (как совратитель) и, быть может, не более других опасен в отношении экономическом (как эксплоататор), то нет ли достаточных причин оберегать от него великорусское население в отношении нравственном? Не опасен ли он великороссам как растлитель добрых нравов, на коих зиждется самое высшее благосостояние страны?

Заботливое правительство, конечно, должно и об этом подумать. Оно поистине не превысит своих обязанностей, если попечется еще о том, что лучший русский драматург А. Н. Островский назвал «жестокими нравами нашего города». Правительство приобретет себе даже за это общую благодарность.

Посмотрим, какой вред для нравов сделал еврей в тех местах, где он живет; тогда видно станет, чем он способен угрожать в другом месте, куда просится.

VI

Нравы в Малороссии и в Белоруссии везде сравнительно много выше великорусских. Это общепризнанный факт, не опровергаемый никем и ничем, ни шаткими и сбивчивыми цифрами уголовной статистики, ни высоким и откровенным словом народной поэзии. Малороссийская звучная песня, как дар лесных дриад, чиста от выражения самых крайних помыслов полового схождения. Мало того, малороссийская песня гнушается бесстыжего срамословия, которым преизобилует народное песнетворчество в России. Малороссийская песня не видит достойного для себя предмета во всем, что не живет в области сердца, а привитает, так сказать, у одной «тесовой кроватки», куда сразу манит и здесь вершит любовь песня великорусская. Поэзия, выражающая дух и культ народа в Малороссии, без сомнения, выше, и это отражается во все стороны в верхних и нижних. слоях общества. Лермонтов, характеризуя образованную малороссиянку, говорит: «От дерзкого взора в ней страсти не вспыхнут пожаром, полюбит не скоро, зато не разлюбит уж даром». И, нисходя отсюда разом к нижайшей степени женского падения, отмечает другой факт: нет примера, чтобы малороссийская женщина держала притон разврата. Профессия эта во всей черте еврейской оседлости принадлежит или немкам, или полькам, или же еврейкам, но в сем последнем случае преимущественно крещеным.

Стало быть, еврей не испортил женских нравов своих соседей иного племени. Идем далее. Говорят: «евреи распаивают народ». Обратимся к статистике, и получаем факт, который представляет дело так, что опять рождается сомнение: распаивает ли жид малороссов?

Оказывается, что в великорусских губерниях, где евреи не живут, число судимых за пьянство, равно как и число преступлений, совершенных в пьяном виде, постоянно гораздо более, чем число таких же случаев в черте еврейской оседлости. То же самое представляют и цифры смертных случаев от опойства. Они в великороссийских губерниях чаще, чем за Днепром, Вилиею и Вислой. И так стало это не теперь, а точно так исстари было.

Возьмем те времена, когда еще не было публицистов, а были только проповедники, и не было повода нарекать на жидов за растление русского народа пьянством. Развертываем дошедшие до нас творения св. Кирилла Туровского в XII веке, и что же слышим: святой муж говорит уже увещательные слова против великого на Руси пьянства; обращаемся к другому русскому святому, – опять тоже Кириллу (Белозерскому), и этот со слезами проповедует русским уняться от «превеликого пьянства», и, к сожалению, слово высокого старца не имеет успеха. Святость его не одолевает хмельного загула, и Кирилл делает краткую, но ужасную отметку: «Люди ся пропивают, и души гибнут». Ужасно, но жид в том нимало не повинен. «История церкви» (митрополита Макария, проф. Голубинского и Знаменского), равно как и «История кабаков в России» (Прыжова) представляют длинный ряд свидетельств, как неустанно духовенство старалось остановить своим словом пьянство великорусского народа, но никогда в этом не успевало. Напротив, случались еще и такие беды, что сами гасильники загорались… «Стоглав» встретил уже надобность постановлять, чтобы «священнический и иноческий чин в корчмы не входили, не упивались и не лаяли». Так духовенство, обязанное учить народ словом и примером, само подпало общему обвинению в «пьянственном оскотении». Миряне жалуются на учителей, а учители на народ, – на «беззаконников от племени смердья». Об этом ' говорят живая речь народа, его песни, его сказки и присловья и, наконец, «Стоглав» и другие исторические материалы о лицах белого и черного духовенства, которые были извергаемы или отдаваемы под начало в монастыри, Пьяницы духовного чина прибывали в монастыри в столь большом количестве, что северные обители протестовали наконец против такого насыла и молили начальство избавить их от распойных попов и иноков, которые служат вредным примером для монахов, из числа коих им являлись усердные последователи и с ними вместе убегали. Явление – ужасное, но, к несчастию, слишком достоверно засвидетельствованное для того, чтобы в нем возможно было сомневаться. Во все это время жидов тут не было, и как св. Кирилл Белозерский, так и знатные иностранцы, посетившие Россию при Грозном и при Алексее Михайловиче, относили русское распойство прямо к вине народного невежества, – к недостатку чистых вкусов и к плохому усвоению христианства, воспринятого только в одной внешности. Перенесение обвинения в народном распойстве на евреев принадлежит самому новейшему времени, когда русские, как бы в каком-то отчаянии, стали искать возможности возложить на кого-нибудь вину своей долгой исторической ошибки. Евреи оказались в этом случае удобными; на них уже возложено много обвинений; почему же не возложить еще одного, нового? Это и сделали.

Почин в сочинении такого обвинения на евреев принадлежит русским кабатчикам – «целовальникам», а продолжение – тенденциозным газетчикам, которые ныне часто находятся в смешном и жалком противоречии сами с собою. Они путаются в своих усилиях сказать что-нибудь оригинальное и то представляют русское простонародье отменно умным и чистым и внушают, что оно-то именно будто и в силах дать наилучший тон русской жизни, то вдруг забывают свою роль апологетов и признают это же самое учительное простонародье бессильным противостоять жидовскому приглашению пропить у него в шинке за стойкою весь свой светлый ум и последние животы.

Блажен, кто может находить в этом смысл и логику, но справедливый и беспристрастный человек здесь видит только одно суетливое мечтание и пустое разглагольствие, которое дало один видный исторический результат: разграбление евреев. Результат этот, вовсе нежеланный правительству, был, однако, приятен некоторым тенденциозным писателям, приявшим на свою часть если не поддерживать погромы, то по крайней мере извинять их с точки зрения какой-то народной Немезиды.

VII

Из многих обвинений против евреев, однако, справедливо то, что евреи в черте своей оседлости во множестве промышляют шинкарством. Чтобы отвергать это, надо иметь тупость или недобросовестность, некоторых пристрастных защитников еврейства. Гораздо важнее для дела – рассмотреть причины этой «склонности евреев» к шинкарству, без которой в России как будто не достало бы своих русских кабатчиков и было бы лучше.

Прежде всего стоит уяснить: какое соотношение представляет число евреев-шинкарей к общему числу евреев ремесленников и промышленников, занимающихся иными делами. Вероятно, если посвятить этому делу много труда, то можно было бы достичь очень любопытных результатов, которые показали бы, что шинкарей много менее, чем слесарей, пекарей и сапожников. Но труд этот будет очень велик, и мы не располагаем нужными для него материалами. К счастию, и здесь, как и в других случаях, простая, беспристрастная наблюдательность дает полную возможность иметь о деле довольно ясные представления.

В любом местечке, где есть пять, шесть шинкарей, – все остальное еврейское население промышляет иными делами; и в этом смысле окольные жители из христиан находят в труде тех евреев значительные удобства не для пьянства. Евреи столярничают, кладут печи, штукатурят, малярят, портняжничают, сапожничают, держат мельницы, пекут булки, куют лошадей, ловят рыбу, о торговле нечего и говорить; враги еврейства утверждают, что «здесь вся торговля в их руках». И это тоже почти правда. Какое же отношение имеют все занятые такими разнообразными делами люди к кабатчикам? Наверно не иное, как то отношение, какое представляют христиане-кабатчики города Мещовска или Черни к числу прочих обывателей этих городов. Если же в еврейских городках и местечках соотношение это будет даже и другое, т. е. если процент шинкарей здесь выйдет несколько более, то справедливость заставит при этом принять в расчет разность прав и подневольную скученность евреев, при которой иной и рад бы заняться чем иным, но не имеет к тому возможности, ибо в местности, ему дозволенной, есть только один постоянный запрос – на водку.

Христианин не знает этого стеснения; он живет, где хочет, и может легко избрать другое дело, но, однако, и он тоже кабачествует и в этом промысле являет ожесточенную алчность и бессердечие.

Художественная русская литература, до пригнетения ее газетною письменностию, относилась к жизни не только справедливее, но и чутче; и в ней мы встречаем типы таких кабатчиков, перед которыми бледнеет и меркнет вечно осторожный и слабосильный жидок. И это писали не только европейски известные люди из поместного дворянства, но и литераторы, вышедшие сами из русского простонародья (напр., Кольцов и Никитин). Им нельзя было не знать настоящее положение дел в русских селах, городах и пригородах, и что же мы встречаем в их известных произведениях? Русский кабатчик, «как паук», путает единоверного с ним православного христианина и опутывает его до того, что берет у него в залог свиту с плеч и сапоги с ног; топор из-за пояса и долото с рубанком; гуся в пере и барана в шкуре; сжатый сноп с воза и несжатый урожай на корню. Теперь говорят «надо уважать мужика», но гр. Ал. К. Толстой, когда шло такое же учение, спрашивал: "уважать мужика, но какого? -

Если он не пропьет урожаю,

Я тогда мужика уважаю.

Беда, по словам этого поэта, в том, что:

Русь… испилась, искралася,

Вся изворовалася.

И опять это сделалось без всякого соучастия жида, при одной помощи русских откупщиков и целовальников.

Поэты и прозаики, изображавшие картины русского распойства, не преувеличивали дела, а, напротив, художественная литература наша не выразила многого, ибо она гнушалась простонародности до Пушкина (в поэзии), до Гоголя (в повествовании) и до Островского (в комедии). А потому вначале в литературе замечался недостаток внимания к сельскому быту, и она впала в ошибочный сентиментализм. Иначе художественная литература отметила бы сцены еще более возмутительные, как, напр., старинное пропойство жен и уступку их во временное пользование за вино и брагу, что, как явствует из дел, еще не совсем вывелось и поныне.

История в этом случае строже и справедливее. Несмотря на все русское небрежение к этой науке, она нам систематизировала страшные материалы для «Истории кабаков в России», Кто хочет знать правду для того, чтобы основательно судить, сколь сведущи некоторые нынешние газетные скорописцы, укоряющие евреев в распойстве русского народа, тот может найти в «Истории кабаков» драгоценные сведения. Там отобраны обстоятельные указания: кто именно главным образом был заинтересован в этом распойстве, и кто тому служил, и чем радел ему и на каком основании.

«Страсть к питве» на Руси была словно прирожденная: пьют крепко уже при Святославе и Ольге: при ней «седоша Древляне пита». Св. князь Владимир публично сознал, что «Руси есть веселие пита», и сам справлял тризны и братчины и почестные пиры. Христианство, которое принял св. Владимир, не изменило его отношения к пиршествам. «Постави князь Владимир церковь в Василеве и сотвори праздник велик, варя 300 провор меду». Некоторые ученые полагают, что этой склонности самого князя к «почестным пирам» Русь в значительной степени обязана тем, что она не сделалась магометанскою. При Тохтамыше «русские упивахуся до великого пьяна». Со временем эту страсть «к питве» захотели было уничтожить – так, при Иване III народу было запрещено употреблять напитки; при его преемнике кн. Василии отгородили слободу «в наливках», где могли пить и гулять его «поплечники», т. е. сторонники и преданные слуги. Иван Грозный, взяв Казань, где был «ханский кабак», пожелал эксплоатировать русскую охоту к вину в целях государственного фиска, и в Московской Руси является «царев кабак», а «вольных винщиков» начинают преследовать и «казнить». Новою государственною операциею наряжены были править особые «кабацкие головы», а к самой торговле «во царевом кабаке» приставлены были особые продавцы «крестные целовальнички», т. е. люди клятвою и крестным целованием обязанные не только «верно и мерно продавать вино во царевом кабаке», но и «продавать его довольно», т. е. они обязаны были выпродавать вина как можно больше. Они имели долгий присягу об этом стараться и действительно всячески старались заставлять людей пить, как сказано, «для сбору денег на государя и на веру». Такой же смысл по существу имели контракты откупщиков с правительством в 28 великороссийских губерниях в откупное время.

В должность целовальников люди шли не всегда охотно, но часто подневольно. Должность эта была не из приятных, особенно для человека честного и мирного характера. Она представляла опасность с двух сторон: где народ был «распойлив», там он был и «буйлив», -"чинился силен", и присяжных целовальников там бивали и даже совсем убивали, а государево вино выпивали бесплатно; в тех же местностях, где народ был «трезвен и обычаем смирен» или «вина за скудостью не пьют», – там целовальнику «не с кого было донять пропойных денег в государеву казну». И когда народ к учетному сроку не распил все вино, какое было положено продать в «цареве кабаке», то крестный целовальник являлся за то в ответе. Он приносил повинную и представлял в свое оправдание, что ему досталось продавать вино «в негожем месте меж плохих питухов». Нередко целовальник рассказывал, что, «радея про государево добро, он тех плохих питухов на питье подвеселял и подъохочивал, а кои упорны явились, тех не щадя и боем неволил». Другие же чины в этом усердии крестному целовальнику помогали приучать народ к пьянству. В таких заботах, как видно из «Истории кабаков», дело не ограничивалось одним «боем», а иногда доходило и «до смертного убийства». И вот тоща, как отмечает Сильвестр в своем Домострое, «множество холопов» стали «пьянствовать с горя», и мужики, женки и девки, «у неволи плакав» (заплакав), начали «красти и лгати, и блясти и в корчме пяти и всякое зло чинити».

Сначала народ и духовенство просили «снести царевы кабаки», потому что «подле государева кабака жить не мочно», но потом привыкли и перестали жаловаться.

Удивительно ли после этого, что люди, от природы склонные к пьянству, при таких порядках распились еще сильнее, а те, которым и не хотелось пить, стали прилежать сему делу, «заневолю плакав», чтобы только избежать «смертного боя».

Евреи во всей этой печальнейшей истории деморализации в нашем отечестве не имели никакой роли, и распойство русского народа совершилось без малейшего еврейского участия, при одной нравственной неразборчивости и неумелости государственных лиц, которые не нашли в государстве лучших статей дохода, как заимствованный у татар кабак.

VIII

Кто продолжал и довершил начатое целовальниками дело народного распойства и разорения, это тоже известно. Довершали разорительное дело кабака торговый «кулак» (см. поэму Никитина) и сельский «мироед» (см. Погосского); но оба они тоже прирожденные русские деятели, а не иноплеменники. Даже более того: и кулак, и мироед везде азартнее всех других идут против евреев. Еврей им неудобен, потому что он не так прост, чтобы даться в руки мироеду, и не так ленив, чтобы дать развиться при себе кулачничеству. Как человек подвижный и смышленый, еврей знает, как найти справу на мироеда, а как труженик, предпочитающий частый оборот высоте процента, – он мешает кулаку взять все в одни его руки. Самый страшный из кулаков – «ссыпной кулак» в старинном, насиженном гнезде кулачества – в Орле недавно сознался, как ему вреден и противен еврей, и орловский кулак выжил еврея. Теперь он остался опять один на свободе от жидовской конкуренции и опять стал покупать хлеб у крестьян за что захочет, по стачке.

Это не измышление и не частный случай, а настоящее дело. В издаваемом правительством «Сельском Вестнике» (июнь 83 г.), конечно, недаром сделано разъяснение народу насчет «барышников, которые торопились выжать сок» из попавших в их руки дворянских имений, и насчет мелких кулаков, во множестве выраставших повсюду из местных же сельчан.

Мы верим правительственному органу и еще более недоумеваем: может ли быть страшен великорусскому крестьянству пришлец-еврей при таком сильном, цепком и бесцеремонном домашнем эксплоататоре, каковы кулак и мироед? Еврей может быть страшен только этим кулакам и мироедам и то в таком только разе, если этот пришлец в состоянии обмануть этих местных людей, бессовестных, крепких тонкой сметкой и способных не остановиться ни перед чем на свете. Но в этом можно сомневаться. Вспомним одно, что в целом мире ни у какого народа нет такой эпопеи обмана, как «Мертвые души», и не забудем характерного замечания того англичанина, который, по прочтении поэмы Гоголя, сказал, что «этот народ непобедим», ибо «такой плут, как Чичиков, ни в каком другом народе не мог родиться».

Кто может лучше устоять в деле народного распойства – еврей или христианин, одинаково в том заинтересованные, – для этого есть пригодное сравнение.

Каждому винному откупщику нужно было, чтобы народ в его откупной черте пил как можно больше вина. В этом была откупщикова польза. Отрезвление народа в каждой данной местности равнялось разорению откупа, который содержал очень большое число своих служителей и кроме того множество казенных чиновников. Но вот незадолго перед уничтожением откупов, в царствование Александра II, – с почина католических ксендзов начались было «общества трезвости». Они очень быстро и свободно распространились по Литве и на Жмуди, где откупщиками были евреи, и эти откупщики в здешних местах скоро и основательно разорились, но вопиять против христианской проповеди не посмели, да не придумали и никаких других средств, чтобы повредить распространению трезвости.

Совсем не то видим, когда дело дошло до Калуги, где кто-то из местных духовных тоже было пожелал подражать ксендзам в призыве христиан к трезвости. Откупщики русского происхождения и православного исповедания тотчас же нашли средство остановить эту попытку отрезвить народ словом христианского убеждения и положили трезвости прочный конец. Уста проповедников трезвости были запечатаны, но только не от иудеев.

История эта нашла для себя изображение в хронике Лескова «Соборяне». Откупщики-жиды оказались и ненаходчивыми и бессильными в сравнении с откупщиками из православного купечества и частию из знатного российского дворянства.

После такого примера мы не видим, за что бы можно было дать еврею какой-нибудь преферанс в уменьи вести распойное дело в народе. И в почине, и в мастерстве устранять неблагоприятные для распойства случайности все преимущества оказываются на стороне православных русских.

IX

Остается все-таки тот факт, что евреи шинкуют. Это верно. Но пусть никто не подумает, что это весьма распространенное в еврействе занятие есть тоже и излюбленное занятие.

Совсем нет!

Еврей и пьянство между собою не ладят. Известно всем, что между евреями нет пьяниц, как между штундистами, молоканами и некоторыми другими из русских сектантов евангелического духа. Пьяный еврей несравненно реже даже, чем пьяный магометанин. Человеку трезвому противен самый вид пьяного, а докучная, бестолковая и часто безнравственная беседа пьяницы – омерзительна. Сносить целые дни на своих глазах такое безобразие за грошовую пользу может заставить только самая тяжелая нужда. Притом хмельной человек дерзок и буен, и от слов он легко переходит к драке, для которой поводом может служить самое ничтожное обстоятельство. Среди нескольких таких, вкупе собравшихся, пьяниц еврей нередко остается один… Положение его постоянно рискованно, а еврей жизнелюбив, – очень нежный отец, – он очень любит и жалеет своих бахеров. Почему же он все-таки сидит в кабаке? На это стоит ответить.

Еврей сидит в шинке по трем причинам: 1) потому, что при непомерной скученности евреев в черте их оседлости слишком сильна всякая торговая конкуренция на малые средства, и еврей хватается за все, за что только возможно. 2) Еврей шинкует потому, что он также любит производство, на которое более спроса. В местности, где живет еврей в России, всего более спроса на водку, и еврей является продавцом этого ходкого продукта. На книгу здесь спрос всего менее, и евреи книгами не торгуют, но в Варшаве, в Вильне и в Петербурге они торгуют и книгами. Их живой коммерческий смысл сейчас же везде прилаживается к спросу.

Двадцать лет тому назад евреи не издавали в России газет, но появился спрос на газеты, и сейчас же в Одессе нашелся еврей Рабинович, который явился с предложением своих услуг; теперь их есть уже несколько. Усмотрев в Киеве, сколь прибыльно дело от торговли изображениями святых, евреи занялись даже этим, по-видимому, совсем не подходящим для них издательством. Они, как известно, заказывают в Берлине хромолитографические изображения, которые, по правде сказать, значительно лучше и дешевле таких же изображений местного производства. Евреи – люди торговые, а не филантропы, и коммерческий склад их ума всегда стремится изыскать всевозможные средства к тому, чтобы получить заработок посредством удовлетворения существующему или возникающему спросу. Где спрашивают только водку, там еврей тем и озабочен, чтобы подать водку. Ему нельзя здесь производить иные предметы, которых у него никто не потребует. Вот отчего еврей и шинкует, – не без отвращения к этому делу.

Политическая экономия, правда, учит, что «как запрос вызывает предложение, так и предложение вызывает запрос», и законы этой науки, быть может, верны, но только в применениях более широких, а частный человек с бедными средствами всегда будет стараться применяться к запросу, какой существует и дает скорый, немедленный заработок. А как запрос на водку везде по России очень оживлен, то нет ничего естественнее, что еврейская приспособительность стремится дать именно на этот живой запрос самое соответственное предложение. Это, разумеется, не рыцарственно, но и не так возмутительно низко, как то стараются представить враги еврейства, которые забывают или не хотят знать, что услуги евреев в распродаже питей в черте еврейской оседлости признаются нужными и самим правительством.

Несколько лет тому назад евреям было запрещено держать шинки, но распоряжение это было отменено по представлениям акцизного ведомства, и отмена эта была необходимою, потому что местные крестьяне не хотели заниматься беспокойным и грязным шинкарским промыслом, а от того казне угрожал очень серьезный убыток.

Следовательно, пока акциз с вина составляет важнейшую статью государственных доходов, еврей даже необходим в шинке во всей той местности, где нет других предприимчивых людей, сродных терпеть этот грязный род торговли. А в таком случае и порицать евреев за то, что они занимаются непочтенным, но в силу условий существующего положения необходимым промыслом, – совершенно напрасно, да и не предусмотрительно.

Если бы евреи имели то кагальное всевластие над своими единоверцами, о котором довольно много лишнего написал г. Брафман, то они давно бы воспретили шинкарский промысел всем своим единоверцам, ибо всем порядочным людям из евреев крайне неприятно, что их соплеменников беспрестанно этим попрекают. Для евреев это было бы полезно, но тогда в Малороссии сейчас же остановилась бы торговля вином, и, чтобы сохранить доходы казны, пришлось бы, может быть, делать вызов целовальников из России, из московских людей, «за которых и в тамошнем соборе никто не ручается» (Полное собрание законов, 1603), и «приводить их к вере по святой евангельской, непорочной заповеди» (103). Так это было в старину, когда таковых людей «выкликали через бирючей»… И было бы возобновить эту старину наново, – значит не унять нынешнее пьянство на Руси, а создать некую последнюю вещь горше первой. Лучшие люди в еврействе, однако, не могут сделать этого, весьма им желательного, запрета только потому, что в их распоряжении нет такого кагального авторитета и такого террора, о каком с преувеличениями говорит Брафман. Пусть это и было в те времена и в тех случаях, на кои указывает г. Брафман, но все это более не существует, и то, что мы говорим, – не голословная фраза. Еврейство, живучи между христианами, тоже испытывает на себе влияние идей века и тоже чувствует сильное ослабление старых учреждений, основанных на авторитете религии. Кагал, как религиозная община, есть своего рода миф, власть его не более сильна, как власть простого общественного мнения, которое нынче уже нигде не обнаруживает такой силы, чтобы сдерживать человека на идеальной высоте помыслов, когда ему угрожает реальная опасность – погибать от голода.

Да и стоит ли хлопотать, чтобы не шинкарил еврей, а сидел вместо него орловский или калужский обирало-целовальник? Какая польза была бы от такой замены? Как еврей-шинкарь не может быть филантропом, точно так же никогда таковым не будет и православный кабатчик, – точно такой же, если не хуже, ростовщик и обирало. Вспомним, что сами воеводы и их дети, продавая чарки крестьянам, «с иных все платье снимали в заклад» (Соловьев, т. IX, 401).

Если стоит о чем в этом деле подумать, то это совсем о другом… Пока брак, крестины, похороны и всякое храмовое торжество – им же несть числа – у православных, будто как у язычников, только и "красны «пьянством» и мужик, прося в долг вина, жалобно стонет, что «ему без того нельзя помолиться», – то при жиде ли или православном кабатчике он все равно понесет в заклад шинкарю какую-нибудь нужную в хозяйстве вещь из тех, что на официальном языке удобно называется «крестьянскими излишками». Еврей и русский кабатчик одинаково примут заклад и возьмут проценты, – еврей несколько меньшие, а православный гораздо побольше.

Только и разницы.

Не лучше ли смотреть в другую сторону, ще можно видеть кое-что наводящее на более плодотворные мысли.

Вот факт: где появляется штунда, или, как ее называют, «непитущая вера», там православный кабатчик сначала делает доносы, а потом бежит оттуда, ибо видит, что ему «тут уже делать нечего». Он нащупывает себе место среди людей более православных, а еврей-шинкарь, которому некуда отбежать от еретиков, бросает шинкарство и приспособляется заняться тем, что указывает ему запрос образующегося нового культа. Среди штундистов еврей часто начинает с того, что подвозит контрабандным путем для новых христиан русские Библии лондонской или венской печати (без апокрифов); или он открывает чайную, или, наконец, строит стодол с поместительною залою для собраний нововеров, любящих читать вместе слово Божие. Вообще еврей сейчас применяется и делает что-нибудь такое, что подходит к изменившимся условиям жизни окружающей его среды.

И да не очернит ложь уста христиан, – еврей сам уже таковую перемену похваляет и сам ей радуется, ибо, повторяем, он по натуре своей как не любит крови, так не любит и пьяных, с которыми ему в шинке беспокойно и небезопасно.

Словом, при первой возможности оставить это ремесло без потери выгод, еврей сейчас же спешит этим воспользоваться и является перед соседом-христианином с таким новым предложением, какого тот спросит. А пока дела в околице стоят так, что для всех всего милее водка, – до тех пор ненарушимо будет исполняться экономический закон: «каков спрос – таково и предложение».

Х

Все нехорошее, что сделает еврей, обыкновенно приписывается его злой натуре или его плохой вере, причем, к великому греху христиан, из них и об одном и о другом редко кто имеет настоящие понятия. Доказательства налицо: большая газета, как «Новое Время», посвятивши еврейскому «врожденному мошенничеству» многие столбцы, наконец в июне месяце 1883 года узнала на всемирной выставке в Амстердаме, что все алмазы и брильянты на 33-х амстердамских промышленных фабриках гранят евреи и что они не только искуснейшие в этом деле люди, но что между ними нет также ни одного вора.

Еврей – и не крадет ни алмаза, ни брильянта, которые так легко спрятать и которые могут выпасть!

Но это в Голландии. Наш русский жид, быть может, иной природы, или инакова природа людей, окружающих жида в Голландии, где ему верят, и в России, где ему беспрестанно мечут в глаза, что он плут и бездельник…

Последнее, кажется, едва ли не вернее. Стоит ославить человека канальею, относиться к нему, как к каналье, и в нем в самом деле явится нечто канальское.

Так у нас и сделали. И факт, что жид живет честным человеком на берегах Амстеля, не в силах изменить мнение тех, кому хочется настаивать, что на берегах Днепра жид может быть только эксплоататором и плутом.

Во время царствования в России императора Николая Павловича в Англии возник спор за евреев, и благородные друзья человечества, не отрицая очевидных фактов нравственного повреждения в нищенствующей и полунищей массе еврейства, признали своим христианским и человеческим долгом помочь этим людям исправиться немедленно же. Было сказано: «начнем это не с завтрашнего дня, а с сегодняшнего». Так, кажется, должен бы сказать и всякий, кто хочет видеть еврея лучшим человеком, чем каков он есть при нынешнем загоне. Что именно предполагалось «начать» в Англии для того, чтобы уничтожить специфические еврейские пороки? Уничтожить все удерживающее евреев в изолированном положении и признать их равными по правам жизни с другими, т. е. уничтожить все особые о них положения, поддерживающие изолированность.

Слово «еврейская изолированность» сделалось тогда таким же модным, как в последние десять лет «еврейская эксплоатация», и пришло в Россию.

Между государственными людьми Англии были умы, в которых робкая осторожность превозмогла инициативу. Эта осторожность внушала страх, что сравненные со всеми другими евреи вредно повлияют на общие нравы, но люди более широкого и дальнозоркого ума указывали на пример Голландии, где жидовское рассеяние и смешение сильнее, чем во всякой другой стране, и между тем жид здесь не только не возобладал над христианским населением, но евреи представляют класс страдальческий («Так это и поныне», – как свидетельствуют отчет «Нового Времени» об амстердамской выставке 14 июня 1883 года). К чести века и к удовольствию добрых просвещенных христиан в Англии, идея человеколюбия и справедливости восторжествовала над традиционными страхами, и худого не вышло. «Еврейская изолированность» исчезла, и жида в Англии теперь даже трудно стало распознать от англичанина, как и от голландца. Произошла гражданская ассимиляция.

В тогдашнее время газеты в России передавали европейские события глухо и невнятно. Достоинства или недостатки капитальных общественных реформ даже на чужбине не встречали в России новых оценок, которые позволяли бы судить о настроении умов в здешнем обществе; но, однако, есть приметы, что тогдашнее русское общество было на стороне уничтожения «изолированности» и, что всего важнее, на этой же стороне был сам император Николай Павлович. Что касается общества, то благосклонность его к евреям мы видим в том, что в городках, смежных с чертою еврейской оседлости, местные обыватели постоянно привечали и укрывали евреев-ремесленников, ибо находили их очень для себя полезными. Местные власти тоже везде им мирволили, ибо и для них, как и для прочих обывателей, евреи представляли значительные удобства.

Когда в сороковых годах по указу императора Николая были отобраны крестьяне у однодворцев, поместные дворяне увидели, что и их крепостному праву пришел последний час и что их рабовладельчество теперь тоже есть только уж вопрос времени. Увидав это, они перестали заводить у себя на дворе своих портных, своих сапожников, шорников и т. п. Крепостные ремесленники стали в подборе, и в мастеровых скоро ощутился большой недостаток. Единственным ученым мастеровым в селах стал только грубый кузнец, который едва умел сварить сломанный лемех у мужичьей сохи или наклепать порхницу на мельничный жернов! Но и то как это делалось! Наверно не многим лучше, якоже бысть во дни Ноевы… Даже чтобы подковать порядочную лошадь, не испортить ей копыт и раковины, приходилось искать мастера за целые десятки верст.

Во всем остальном, начиная от потерянного ключа и остановившихся часов до необходимости починить обувь и носильное платье, за всем надо было относиться в губернский город, отстоящий иногда на сотни верст от деревни, где жил помещик. Все это стало делать жизнь дворян, особенно не великопоместных, крайне неудобною, и слухменые евреи не упустили об этом прослышать, а как прослышали, так сейчас же и сообразили, что в этом есть для них благоприятного. Они немедленно появились в великорусских помещичьих деревнях с предложением своих услуг. Шло это таким образом: еврей-галантерейщик, торговавший «в развоз» с двух или трех повозок, узнав, что в России сельским господам нужны мастера, повел с собою в качестве приказчиков евреев портных, часовщиков и слесарей. Один торговал, – другие «работали починки». Круглый год они совершали правильное течение «по знакомым господам» в губерниях Воронежской, Курской, Орловской, Тульской и Калужской, а «знакомые господа» их не только укрывали, но они им были рады и часто их нетерпеливо к себе ждали. Всякая поломка и починка откладывалась в небогатом помещичьем доме до прихода знакомого Берки или Шмульки, который аккуратно являлся в свое время, раскидывал где-нибудь в указанном ему уголке или чулане свою портативную мастерскую и начинал мастерить. Брался он решительно за все, что хоть как-нибудь подходило под его занятия. Он чинил и тяжелый замок у амбара, с невероятною силою неуклюжего ключника, поправлял и легкий дамский веер, он выводил каким-то своим, особенно секретным, мылом пятна из жилетов и сюртуков жирно обедавшего барина и артистически штопал тонкую ткань протершейся наследственной французской или турецкой шали. Словом, приход евреев к великорусскому помещику средней руки был весьма желанным домашним событием, после которого все порасстроившееся в домашнем хозяйстве и туалете приводилось руками мастерового-еврея в порядок. Еврея отсюда не только не гнали, а удерживали, и он едва успевал окончить работу в одном месте, как его уже нетерпеливо тащили в другое и потом в третье, где он тоже был нужен. Притом все хвалились, что цены задельной платы у евреев были гораздо ниже цен русских мастеров, живших далеко в губернских городах.

Это, разумеется, располагало великорусских помещиков к перехожим евреям, а те с своей стороны ценили русский привет и хлебосольство. Путешествовавшим евреям давали угол, хлеба, молока, овощей, гарнец овса для их кляч и плошку или свечку, при свете которых евреи-мастера производили свой энциклопедические занятия, чуть не во всех родах искусства. В хозяйстве помещиков такое хлебосольство стоило очень мало, но еврей хороший счетчик: он берет и расчет все. Он не простофиля, – он знает, во что бы ему обошлись все эти великодушно даром ему предложенные удобства, если бы ему пришлось за них заплатить дома, в его «бисовой тисноте», как он называет переполненную черту своей «постоянной оседлости». И вот он всю эту стоимость скинул со счета на цене сделанной им работы. Еврей ничего не потерял на такой сбавке, а помещик был в восторге от очевидной выгоды и хвалился, что он заплатил денег гораздо менее, чем взяли бы с него в губернском городе. И оба – и еврей, и помещик – оставались чрезвычайно довольны друг другом.

– Прощай, Борис! – говорил еврею помещик, давая ему, не в счет всего прочего, четверик овса и гарнец пшена на дорожную кашу. – Не забудь меня, когда опять будешь!

А жид раскланивался, приговаривая:

– Будем, будем, – не забудем.

Таковы были эти законопреступные отношения, проторившие еврею первые тропы к тем великорусским людям, к которым и нынешние евреи стремятся.

XI

Власти, как коренные, так и выборные, начиная от дворянских предводителей до городничего и станового, нуждались в сказанных услугах евреев столько же, сколько все другие обыватели, и потому евреи в сороковых годах, несмотря на всю тогдашнюю будто бы строгость, свободно обтекали ближайшие великороссийские губернии и везде по деревням у дворян торговали и работали.

Богу одному ведомо, с какими они ездили паспортами, но в городе Кромах, Орловской губернии, раз один любознательный солдат из грамотных отобрал у евреев при городской заставе документ с печатью, который оказался объявлением Оподельдока о его майском бальзаме или летучей мази. В другом случае там же было получено красивое печатное объявление о папиросах Спиглазова. Уголовщины из этого не вывели. Оба документа только возбудили смех да заставили евреев произвесть бесплатно в городническом доме некоторые необходимые починки. Затем те же самые объявления были им возвращены для дальнейшего свободного следования.

Фальши тут не находили, а видели, так сказать, только «игру фантазии».

Великорусское дворянство и средний класс мелких городов открыто покровительствовали евреям и завидовали жителям тех мест, где «всегда есть под рукою услужливый еврей». Еврей в Кромах никому не мешал, не исключая самого уездного отца-протопопа, которому он выверял солнечные часы на его широком, как площадь, дворе и доставлял превосходную «нежного блеска лоснящуюся ваксу» для его опойковых со скрипом сапог. Иногда отец-протопоп указывал на еврея и в «беседах» – «как-де он крепок в своем заблуждении, а мы, обладая спасительною истиною, – слабы и малодушны».

Еврей так всеми своими боками и пришлифовался. Живой и общительный характер великорусских людей, не питавших тогда в здешних местах тупой казацкой презрительности к жидовину, породил между ними отношения только приятные.

Рассказанное здесь движение еврейства никогда не указывается ни врагами, ни друзьями еврейского вопроса, а оно составляет достопримечательный и несомненный факт сороковых годов. Об нем словно не знают газеты, ни еврейские, редактируемые людьми, бытовая опытность которых началась со вчерашнего дня, ни русские, во главе которых нередко стоят люди очень незначительного беспристрастия. А эти факты важные, как доказательство, что еврей пришел в Россию в новейшее время не перед погромами, а гораздо раньше, и что он вначале искал возможности жить здесь без шинкарства, и никому не был в тягость.

Если бы тогда, в тех сороковых и пятидесятых годах, великорусское дворянство, купечество и мещанство было вопрошено: желают ли они оставить у себя на оседлости тех прихожих евреев, которых они передерживали у себя, нарушая законные постановления, то невозможно сомневаться, что самый искренний ответ был бы в пользу евреев. От всех этих великороссов получился бы такой же ответ, каковой дали в «Московских Ведомостях» московские купцы.

Это, смеем думать, было бы мнение общества, т.е. лучшей ею части, но теперь вместо того, стараются ставить на вид другое мнение, – мнение кулаков, не составляющих хорошей среды общества.

До сих пор мы говорили, как относились к евреям в сороковых годах частные люди в великороссийских губерниях. Теперь взглянем, как относился к ним сам государь Николай Павлович, в царствование которого последовало много важных распоряжений о евреях.

Может быть, цели и намерения покойного императора Николая не всегда были совершенно понятны и применены не везде счастливо.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

Известно ли было покойному государю Николаю Павловичу, как относилось к евреям великороссийское поместное дворянство, мы об этом не можем выразить никаких соображений, но думаем, что если бы такие вести дошли до императора, то они могли бы его разгневать разве только как послабление в исполнении закона. Но дух сближения не мог быть ему противен, ибо император Николай сам желал противодействовать «изолированности» евреев и хотел достичь их гражданской «ассимиляции» с прочими подданными.

Имели ли в этом случае какое-нибудь влияние на взгляды государя принципы, руководившие друзьями еврейского вопроса в Англии, или его величество сам пришел к убеждению, что «изолированность» надо прекратить и ввести «ассимиляцию», это нам неизвестно, и в том мы не видим себе укоризны. Освободительные идеи государя Николая Павловича насчет крестьян, которые он несомненно имел и о которых говорил графу Чернышеву, так же неизвестны нам, как были неизвестны и многим государственным лицам его царствования. Да, собственно говоря, не в этом и дело; каким бы путем государь ни пришел к убеждению, что с «изолированием» надо кончить и сделать «ассимиляцию», – важно то, что эта идея его занимала. К осуществлению этого в царствование государя Николая был предпринят целый ряд мер любопытных и вполне достойных внимания тех, кто ныне призван сообразить все касающееся еврейского дела.

Надо думать, что государь Николай желал ассимиляции даже более всесторонней и плотной, чем та, о какой хлопотали в Англии; он хотел произвести все вдруг, прямее и кратче, чем шло в Англии. У нас и действительно представлялось возможным достичь всего посредством одного повеления, обязывающего к точному исполнению воли монарха.

Преобразования в еврействе начались у нас с наружности евреев, которую решено было изменить к лучшему, но далее они обнимали всю сферу труда и умственности и завершались высшей кульминационной точкой – религиею.

Прежде всего началось, так сказать, с переобмундировки: евреям велели обрезать их пейсы и запретили носить пантофли, ермолки, лапсердаки с цицисами, шапки с меховою опушкою, широкополые шляпы, длиннополые широкие турецкие кафтаны, схожие покроем с рясами, какие со времен султана Мурада носят православные духовные.

Несмотря на часто воспоминаемую строгость николаевского времени, намерение преобразовать внешность евреев встретило большие затруднения. «Преобразование евреев» в их внешности дало только полицейским чиновникам один новый, но очень хороший повод к поборам. Широкополые шляпы, шапки с опушью и ермолки держались очень долго и по местам не совсем еще вывелись по ею пору; длиннополые охабни нашли компромисс в длинных сюртуках по щиколотку, а лапсердаки (как одежда унижения) и цицисы уступили не настояниям полиции, а «австрийской моде». Венский более изящный вкус в это время очень кстати изобрел «аккуратненькие лапсарду», которые любой франт может носить, не выпуская их наружу, при еврейском платье. Удобная мода эта перешла к нам через Броды сначала в Дубно, потом в Ровно и наконец разлилась повсеместно, благодаря большому сочувствию всех еврейских щеголей, давно наскучивших хохлатыми цицисами и лапсердаками. Но старшее поколение ветхозаветных так и доносили свои лохмотья до износа. Те же евреи, которые пускались промышлять торговлею или ремеслами в великороссийские губернии, еще прежде, до распоряжения о «преобразовании», сами попрятали свои лапсердаки. Они также охотно стригли и пейсы («стригались по-адесску») и носили такие сюртуки, какие и по сей день носит русское степенное купечество. То-есть, вращаясь среди русских, сами не хотели отличаться от них видом и одеждою, которую в черте их оседлости с них приходилось снимать почти насильно. Секрет этого заключался в том, что в «черте», где их много, они друг перед другом стеснялись и крепились, а в разброде сами захотели «преобразоваться». В Одессе было замечено, что прибывающий туда еврей прежде всего сейчас же «стригался по-одесски», а потом волосы до прежней длины никогда уже у него и «не выростали». Говорили, что у одесских стригачей «такие ножницы».

Туфли выводились тоже медленно, пока на этом настаивали, но потом сами стали исчезать. Сапоги оказывались удобнее туфель в глубокой грязи местечковых улиц, а за пейсы только ловчее хваталась драчливая рука офицера и чиновника.

В этом роде «преобразование» кое-как удалось, хотя, впрочем, до сих пор еще не вполне. И теперь у еврея свой особенный нос, свой угол глаз, и по-своему на нем сидит его длиннополый сюртук.

Это, вероятно, уже надо оставить природе.

Вторым делом государя Николая I было призвание к просвещению еврейского юношества. И в этом отношении евреи тогда действительно были уравнены со всеми русскими подданными соответственных сословий: евреям из купеческого класса был открыт доступ в гимназии наравне со всеми, но в высших заведениях евреи опять уже встречали ограничения: им дозволено было изучать только одни медицинские науки. В этом было большое неудобство, ибо ко врачеству, как известно, не все люди сродны, да и потом не все евреи-медики могли находить себе места на службе, так как число евреев-врачей было ограничено известным процентным отношением к общему числу медиков. Права, приобретаемые другими по образованию, не были уделом евреев, и это сделалось причиною, что ученость между евреями распространялась не так быстро, как желал император Николай. Практический ум евреев не видел резона затрачивать время и деньги на обучение детей таким наукам, из которых нельзя было извлечь в жизни никакой практической пользы.

И в этом очень трудно обвинять евреев или осуждать их строже купцов и мещан великорусского происхождения, которые тогда, при несравненно более широких путях для карьеры, тоже не понимали пользы бесприкладного образования и детей своих в казенные школы не отдавали.

Конечно, можно поставить в вину евреям: почему же они из преданности государю не отдавали детей учиться ради самой науки? Но, во-первых, такая наука для науки у евреев существовала, и ей не надо было учиться в русских школах. Евреи изучали ту науку в тихой безвестности у своих библейских мудрецов, которые сумели дать наилучшие ответы порицавшему Библию Вольтеру.

Выше этой науки богословско-философского и исторического характера ум тогдашнего еврея не представлял и не мыслил. Что же касается до прохождения курсов русских средних учебных заведений con amore, без всякой практической пользы от затрат на это образование, то требовать подобного от евреев значило бы простирать к евреям такие претензии, каких не предъявляют ни к кому другому.

Однако, факт все-таки тот, что и в этом положении евреи купцы отдавали детей в гимназии чаще, чем купцы русского происхождения.

Третий род мер к уничтожению «изолированности» и к «ассимиляции» было введение рекрутской повинности, производившееся приемами, устрашавшими и заставлявшими содрогаться все сердца; евреев брали от родителей в малолетстве и отправляли их в отдаленные баталионы, где их и крестили в православие по ранжиру.

Солдатство евреев до известной степени послужило уничтожению «изолированности» и «ассимиляции», но только в том отношении, что отставные солдаты из евреев, вкушавшие на службе по необходимости «треф» и нарушавшие по той же необходимости субботу, не все пошли назад в «места своей прежней оседлости», где их, как «трефленых», могло встретить недружелюбие ортодоксов, а стали по праву отставных солдат приписываться к другим городам «вне черты». Таким образом впервые появились в России первые оседлые евреи, совсем «изолировавшиеся» от кагала, и это явилось последствием одной из мер императора Николая к уничтожению еврейской «изолированности». Цель императора Николая Павловича этим в некоторой степени достигалась, но потом некоторым невеликим людям припала забота и это испортить. В недавние годы голова одного великорусского городка возбудил вопрос о детях, которых эти солдаты нарожали в новых местах своего жительства и сами умерли. Вопрос заключался в том, что не будет ли справедливо теперь этих, здесь рожденных, солдатских детей выгнать в «черту» еврейской оседлости, где у них нет ни пяди земли, ни родства, ни связей. Вопрос этот и до сих пор еще не решен, а дети еврейских солдат, рожденные на великорусской земле, не выгнаны только благодаря министерскому распоряжению, имеющему, впрочем, временный характер.

Люди эти, конечно, предпочитали бы иметь для своей защиты твердый закон, а не личную милость, которая может быть изменчивою.

Думается, что покойный император Николай I, большой любитель войска и охотник ценить заслуги солдат, вероятно, был бы недоволен тем тревожным положением, в котором находятся ныне дети честно ему служивших солдат из евреев.

Евреи верят, что венценосный внук императора Николая не дозволит отнять у детей, и внучат николаевских солдат право жить там, где их родили и воспитали отцы их.

Четвертый способ уничтожения «изолированности» шел рядом с двумя сейчас только названными, т.е. с рекрутством и сопровождавшим оное крещением малолетних. Это был опыт приучения евреев к земледелию – опыт, прекрасный по замыслу, но, к сожалению, совершенно неудачный по исполнению.

Об этом надо говорить подробней.

II

Евреям– мещанам, которые объявят согласие оставить свою оседлость в еврейских городках и торговых местечках, положено было отводить в достаточном количестве казенные земли, по преимуществу в степном херсонском крае, и, кроме того, им давали пособие на подъем и сельское обзаведение на новом месте.

Казалось бы, можно было ожидать большого движения из душной скученной «черты» на широкий простор новороссийских, не знавших плуга, степей, но результат не оправдал таких ожиданий. Напротив, он дал повод должностным лицам представлять государю о «еврейском упорстве».

Как и почему в самом деле евреи, сидящие на носах друг у друга в Гомеле, Шклове, Бердичеве и Белой Церкви, где они по расчету зарабатывают средним числом около 7 коп. в день на взрослого человека и питаются сухим хлебом, потертым зубцом чеснока, не захотели дышать простором степей, где носится один ковыль да перекати-поле?

Чиновники считали это «упорством», но дело имеет другое, более верное объяснение.

Евреи – такой народ, который способен взвесить и обсудить выгоды одного и другого положения, и не им надо удивляться, что они не шли пахать херсонские степи, а тем, кто не умел представить государю все детали этой очень хорошей по замыслу операции.

Удивительно, что никто из трактовавших об этом деле не обратил внимания на самую существенную его сторону, – на то, что земледелие, особенно в девственном степном крае, требует не одной доброй воли и усердия, но и знаний и навыка, без которых при самом большом желании невозможно ожидать от земледелия ближайших полезных результатов.

Каждый городской обыватель из образованного или необразованного класса знает, что переход от городской жизни к сельскому хозяйству есть дело чрезвычайно серьезное и трудное. Если кому доводилось отваживаться на такое дело, то он по доброй воле приступал к нему не иначе, как с запасным капиталом на полный севооборот по трехпольной системе (т.е. на четыре года). Без такого запаса первый случайный неурожай, градобой или другой неблагоприятный случай в течение четырехлетнего периода угрожает остановить весь почин дела, погубить даром все положенные труды и привести молодое, неустоявшееся хозяйство к разорению.

Такие последствия доказаны в обширных размерах на судьбе европейских колонистов Нового Света, где опытное и сведущее в сельском хозяйстве правительство признало необходимым давать земли только таким людям, которые имеют достаточные средства выдержать случайные невзгоды, почти неизбежные при основе полевого хозяйства. А земли Америки если не везде лучше земель степей новороссийских, то почти всегда находятся в лучшем положении в отношении кредита и сбыта продуктов. Кроме того, они представляют земледельцу больше уверенности в строгой охране его права твердым законом и обычным уважением к достоянию труда. Наши помещики Нарышкин и гр. Перовский, делавшие большие заселения степных земель своими крепостными крестьянами из серединных губерний, поддерживали переселенцев на новых местах по пяти и по семи лет.

Евреи наши, из которых мог бы быть образован класс степных земледельцев, все были бедняки. Это были люди, пришедшие «в черте» в полное захудание и еле влачившие полунищенское существование на счет кое-какой общественной благотворительности.

О собственном обеспечении на четыре года хозяйства первого севооборота у них не могло быть и речи. Если бы у них был такой капитал, то никто из них и дома не бедствовал бы и не вызывал бы правительственных забот, а предпринял бы на своем родном месте дело по своему уму и знаниям. От всякого такого дела он скорее съел бы хлеб свой, ибо всякое, решительно всякое дело еврею более знакомо и более сподручно, чем земледелие, от которого еврейство совершенно отвыкло вследствие долгих особенностей его роковой судьбы.

Но еврею помогало правительство. Это правда.

Весь капитал, с которым русскому еврею предстояло двинуться с своей убогой мещанской оседлости (где его, однако, кое-кто знал и кое-как поддерживал) и идти в безлюдную степь на совершенно незнакомое дело, действительно заключался в том вспоможении, которое назначало правительство на первое обзаведение. Капитал этот был рассчитан с строгою умеренностью на путевые расходы и на первое обзаведение. Если этого вспоможения даже и достало бы опытному в полевом хозяйстве крестьянину, то неопытный человек, с ним ничего не мог сделать. При первом неурожае в первую тяжелую зимовку ему с семьею в голой, безлесной степи приходила верная и неотразимая холодная и голодная смерть… Такая смерть страшна всякому, как эллину, так же и иудею.

Опасности в сказанном роде часты и почти неизбежны, и их боится всяк, но человек не приученный к земледелию, страшится их и должен страшиться еще более. Ему страшно все, ибо он понимает, что хозяйственное дело требует знания, а у него нет этого знания… Он обречен ужасною необходимостью приступить к делу, без обеспечения на случай первой неудачи и с неопытными руками, без всякой надежды на чью-либо поддержку… Положение кругом рискованное и отчаянное! Не понимая его – наделаешь глупостей и ошибок, понимая – опустишь в отчаянии руки… И так, и этак – получается несчастие…

Предусмотрительный ум евреев разобрал это, взвесил, оценил все pro и contra и нашел, что переход из местечек «черты» на земледелие в степях, казавшийся правительству столь удобным, на самом деле не только неудобен, но просто страшен, и что даже самые плохо оплачиваемые работы, даже самое нищенство в «черте» между своими все-таки грозит меньшею бедою.

Хоть отогреешься, как нетопырь, у соседской трубы… хоть сгложешь выброшенную сытым соседом корку…

Вот вследствие каких простых соображений еврей не пошел в землевладельцы на даровые земли в степи, и вот это-то приписывали его «упорству»…

Не имело ли такое «упорство» против себя какое-то формалистическое легкомыслие?

III

Переселения в степи на хлебопашество, однако, бывали, – более только на бумаге, но в весьма редких случаях на самом деле.

Это началось с тех пор, как с целью побудить евреев к переселению последовал закон об освобождении переселенцев от всяких повинностей и в том числе от рекрутства. Но все отбегавшие таким образом от рекрутской повинности впоследствии, по миновании страха, от своей земли бежали, бросив на произвол судьбы все свое ничтожное хозяйство.

Эту неспособность еврея ужиться на полевом хозяйстве опять ставили ему в вину и снова были правы; но только по-своему. Еврей действительно не оказывал выносливости и терпения в борьбе с непривычными ему делами; но преодолима ли в самом деле борьба для неосвоенного с полеводством человека? Сошлемся в этом на хорошего свидетеля, на русского солдата старой, долгосрочной службы.

Между доблестными «кавалерами» старой русской армии, без сомнения, было множество превосходных людей. Добрая часть из них были герои, которые отличались честностью, мужеством в перенесении самых тяжких военных лишений, находчивостью, отвагою и часто удивительною, неустрашимою храбростью.

Своеобразные и необычайно верные правде рассказы покойного военного писателя А. Ф. Погосского запечатлели ряд мастерски, художественно и верно списанных солдатских историй и типов. Всем литературно образованным людям известно, что у Погосского не было фантазии, а была только наблюдательность и способность художественно переносить виденное на бумагу. Известно из его же собственных признаний и то, что он изображенных им солдатских повестей и типов не сочинял или не выдумывал, а всегда списывал с натуры. Да и самые эти ручательства не имеют особой важности в виду того, что все солдатские повести и рассказы Погосского представляют самое верное отражение действительности. И что же мы видим как в этой действительности, так и в рассказах Погосского? Старинный солдат, происходивший по преимуществу из землепашцев, но оторванный от земли всего на 25 лет, возвращался ли он охотно к сохе? Далеко нет! Напротив, полевым хозяйством занимался редкий из отставных. Хотя «кавалеры» приходили домой, имея на плечах от 45 до 50 лет, когда еще крестьянин работает на поле во всю силу, но солдат уже считает себе это не по силам. В редком только случае он заводил себе «огородинку», т.е. грядки, какие имеет и еврей, но поля себе солдат" не покупал, если даже и имел на то деньги. Даже если он шел в зятья к вольному хлебопашцу, то приспособлялся приносить пользу дому не хлебопашеством, от которого он отвык, а другими занятиями, которых он не знал до сдачи его в рекруты, но усвоил их себе на службе. Отставной солдат портняжил, сапожничал или безданно-беспошлинно открывал самую мелкую, но ходовую фабрикацию табаку, т.е. крошил «дубек-самокраше» и тер в глиняном горшке нюхательный «пертюнец» или «прочухрай», подмешивая к нему для веса – чистой золы, а для букета и для крепости – доброй русской чемерицы. И если так умно приготовленный нюхательный «пертюнец» или «прочухрай» приходился крестьянам по вкусу и носы у них авантажнели, то честный кавалер проживал на счет этого безбандерольного производства.

О том, что беспошлинная торговля «прочухраем» приносит убыток казенному фиску, кавалер не заботился.

– Мало ли что? – говорил он, – а мне где взять? Красть не хочу.

И он не крал, а только портил крестьянские носы золой да чемерицей, а пахать все-таки не шел, – говорил: «отвык, – битая кость болит».

И был он во всех прочих отношениях человек честный и добрый, а не выстаивал «в борьбе за существование» и наносил казне еще больший вред. При своей не весьма значительной табачной фабрике, состоящей из одного глиняного горшка, кавалер часто содержал под полом в ямке другой горшок с корчемным полугаром.

Во все время существования винных откупов, когда число кабаков было ограничено расписанием, отставные солдаты повсеместно занимались по селам не открытым шинкарством, которым занимаются евреи, платя за то установленный патентный сбор в казну, а тайным корчемством безданно-беспошлинно (Один раз евреи даже платили по настоянию акцизных литературный сбор на книги г. Кордо-Сысоева). Солдатское корчемство, впрочем, трудно сказать, было ли даже для кого тайною. В любом селении где жил какой-нибудь кавалер, никогда не случалось недостатка в водке, а на вопрос любого проезжего и прохожего крестьяне без всякой опаски рассказывали, что «кабака тут нет, а вон в той-то избе солдатик шинкует», и всяк, кому нужно было вина наскоро и в небольшом количестве или в кредит, а не на чистые деньги, шел к «кавалеру» и получал штоф или полуштоф.

Большими мерами кавалеры в новейшее время торговали редко, потому что винный подвал солдата, состоящий из ямки под полом, не вмещал много, а большое помещение представляло опасность на случай обыска, а ведро кавалер мог иметь для своего употребления и рисковал быть пойман в корчемстве только с «подсылом». Поимок этих, как явствовало из дел уездных судов и уголовных палат, было множество, но они составляют самый ничтожный процент к несметному числу солдатского корчемства в откупных губерниях.

Встарь же стрельцы корчемствовали еще состоя на службе, и их примеру следовали солдаты полков Преображенского, Семеновского и Бутырского и «чинились сильны и не давали вынимать у себя продажного вина».

При откупах попадался в корчемстве только такой кавалер, который был слишком жаден на прибыль и брал водку для корчемной распродажи не из «приходского кабака», а из кабака соседнего откупа, где ему давали вино с уступкой, «с напуском». Тогда местный «приходский» кабатчик на него доносил – иначе они делились выгодами. Выгоды же кавалера возвышались тем, что он подливал в вино воду, как подсыпал в табак золу. И, однако, при всех своих таких неблаговидных занятиях этими делами «кавалеры» во всех других статьях умели оставаться честными людьми, но… землю пахать не хотели.

В отставных солдатах замечают даже много прямого благочестия, и во время управления министерством народного просвещения графа Дм. Андр. Толстого была мысль доверить им преподавание Закона Божия в тех сельских школах, где не законоучительствуют священники. И в этом, думается, не пришлось бы раскаиваться, а все-таки этот старинный кавалер лукавил торговлею, а землю не пахал, потому что отвык от нее… (Солдат новой, краткосрочной службы – совсем другая личность. Этот земли не забывает.)

Пример солдата мы привели к тому, с целью показать, что не одному еврею трудно приняться за соху, которою еврей не владел с детства, да и дед не владел тоже.

IV

Историческая или генерационная приспособительность – не пустое слово без значения. Никто так хорошо не плавает, как жители береговые, никто лучше не лазит, как горцы. Переселить их одного на место другого – получится неприспособительность. То же самое о повороте к земледелию евреев.

Обратимся еще на мгновение к тем же солдатам, чтобы указать один пример еще большего общего характера. Солдаты из крестьян шли на службу от сохи; они плакали, их терзала тоска по родине, у них бывали нередко болезненные галлюцинации, вызывавшие обоняние скошенных трав или вид колеблющихся нив. Словом, их всем существом манило и влекло к полю. – Прекрасно! – Ружейная муштра с полировкою ремней и чисткою пуговиц приводила их в отчаяние; но проходил год, два, десять лет, и… человек так фундаментально переформировывался, что навыки совсем изменялись. До чего? А до того, например, что все, прежде ему милое, теперь становилось постыло, и наоборот. Большой и не шуточный, а трагический тому пример представило государству ретивое, но дурно обдуманное графом Аракчеевым введение военных поселений при императоре Александре I. Известно, что как на севере в новгородских, так и на юге в чугуевских поселениях обращение солдат «к пахотности» производило среди них только неудовольствия, закончившиеся бунтом и казнями.

Еврейская же отвычка от полевого хозяйства образована не одним поколением, а она есть последствие важных исторических условий их жизни, которых забывать не следует.

Библейская история свидетельствует, что и евреям, как и всем людям, дана способность возделывать поле и убирать его (хотя, впрочем, не очень чисто, как надо думать по истории Руфи). Палестинские евреи хозяйничали, – Христос указывает на их нивы, виноградники, точила, стада овец и супруги волов. Вскоре после роковой неправды, в которой человек был пожертвован субботе, еврейское царство пало, и началась неволя со всеми ужасами того времени. Римляне поставили пленных в такое положение, что земледелием им было негде заниматься. Вся история евреев в Европе с этой поры есть история ежеминутного страха и терзаний. В таком положении не до сельского хозяйства, которое требует спокойствия и уверенности, что никто не придет и не вытопчет безнаказанно посева и не сожжет скирд. Евреи не могли иметь такого покоя. Полевое хозяйство в их положении сделалось невозможно, – они стали приспособляться к другому. Ежеминутные опасности всякого рода указали евреям необходимость запасаться сбережениями в таком удобопереносном виде, в котором бы можно было все легко скрыть и унести с собою на другое более безопасное место.

Так исторически образовалась страсть к золоту и другим легко уносимым драгоценностям. Страсть эта заметна в них уже в истории исхода из Египта, когда они, обобрав своих туземных знакомцев и потом соскучась долго стоять у Синая, безрассудно стопили все унесенное золото в одного ни на что не нужного тельца. Но раз что стены Иерихона пали и евреи сели в Палестине, они стали сеять и жать и собирать в житницы. Эту перемену, конечно, произвели покой и уверенность в том, что урожай земли будет принадлежать тому, кто бросил в нее зерна.

В Европе буквально не было такого благополучия для евреев, пока они появляются с запада в Польше и в русских землях приднепровского казачества. Тут бы, может быть, и возможно было запустить плуг в землю еврейскою рукою, но повстречались иные условия. Несмотря на весь здешний простор, евреи еще менее могли забыть многовековые навыки, усвоенные ими под страхом средних веков в Европе. Ни в Польше, ни у казаков ничто не благоприятствовало их направлению к сельскому хозяйству, и все решительно ему противодействовало. С одной стороны, политические беспокойства и частые беспорядки не обещали в этой стороне покоя и ручательств за охрану полей, а с другой – польская магнатерия, имевшая обширные земли, имела для их обработки и очень много вполне к этому делу привычных и способных рабов. Жид, как пахарь, тут был никому не нужен; а между тем тут часто нуждались в людях, способных реализировать остававшиеся долго без движения сырые продукты хозяйства; и вот еврей к этому пригодился, и опять так и пошел далее, все по торговой части.

Судьба, рок, случай, – назовите как хотите, – но дело в том, что еврейство во всей Европе и у нас все так попадало, что от него требовали не пашни, а совсем других занятий. Это и образовало в евреях родовую приспособительность особого, не земледельческого свойства.

Как же это изменить?…

Вывод изо всего этого очевиден и прост: евреи утратили склонность к земледелию вследствие исторических причин, долго не благоприятствовавших их занятию сельским хозяйством. Отвычка от этого дела у них так сильна, что она равняется утрате способностей к земледелию. Последнее доказывается примером тех еврейских переселенцев из Европы в Америку, которые хотели заняться землепашеством в Новом Свете, но не сумели себя к нему приспособить. Они оказались несостоятельными и бежали, а это доставило здесь много удовольствия, из которого, впрочем, хорошо бы извлечь и немножко пользы.

V

Обратить к земледелию евреев, не знающих рукомесла и не обладающих капиталами для достойных занятия торговых дел, не есть цель напрасная или недостижимая… Напротив, это и важно, и нужно, и человеколюбиво, и притом это вполне достижимо, только не вдруг, по одному мановению, как желали сделать при императоре Николае, Вековая отвычка может быть исправлена только тем же самым историческим путем. Это путь медленный, но единственно верный: он состоит в том, чтобы поставить экономически бедствующую часть евреев в такое благоприятное положение, при котором бы в ней прежде всего исчез страх за свою обеспеченность от произвола страстей окружающего их христианского населения. Надо, чтобы погромы были невозможны. Затем необходимо уничтожить все «особенные» положения о землевладении для евреев и не-евреев, и дозволить еврею, как и не еврею, приобретать себе в собственность для возделывания мелкие участки. Лучший земледелец тот, кто возделывает свой любимый клок земли. Не в одних отдаленных степных местах, где хозяйство особенно трудно, надо дозволить сельские занятия еврею, а там, ще ему нравится. «На немилом поле, – говорит пословица, – и урожай не мил». Пусть еврей пашет там, где ему удобно, где он может найти кредит на случай временных затруднений, – что в степях совершенно невозможно. Словом, необходимо дозволить еврею приобретение поземельных участков везде, где это дозволено не-еврею, и тоща в России будут евреи земледельцы, как желал император Николай I.

В степные пустыни неумелым земледельцам идти нельзя.

VI

В царствование императора Александра Второго николаевские меры к «уничтожению изолированности евреев» частью совсем упразднились, частью сильно видоизменились. В этом направлении многие из них сделались очень пригодными для целей, намеченных государем Николаем I, но, по несчастию, и тут опять произошло нечто странное и недоуменное.

Начнем последовательно.

Во– первых, заботы о крещении взятых от родителей еврейских мальчиков в батальонах военных кантонистов тотчас же по воцарении императора Александра Николаевича изменили свой скоропостижный характер. Огульные крещения прекратились. Вместе с тем вывелась из практики выдача выкрестам 30-рублевой награды. Это тоже было прекрасно, ибо, с одной стороны, положило конец проделкам некоторых плутов, повторявших над собою крещение несколько раз в разных местах, а с другой -эти «тридцать Серебреников», напоминавшие счетом своим «цену цененного», – были как бы профанациею. Вероятно, что в мысли законодателя не было иронии в том, что за выкреста из евреев платили как раз столько же серебряных монет, сколько было выдано фарисеями за предание им Иисуса Христа, но народ видел или сам сочинил такую иронию и соблазнялся ею.

С воцарением государя Александра II крещебные операции за известные вознаграждения или поневоле прекратились, и прекращено тоже ужасавшее сердца забирание в рекруты еврейских детей в малолетнем возрасте. Евреи в отношении рекрутской повинности были сравнены с не-евреями. Третья из сильных николаевских мер к уничтожению «изолированности» евреев была – привлечение евреев к земледелию. Она не получила новых применений и оставалась по-прежнему без успеха. С нею, очевидно, ничего невозможно сделать, пока еврей состоит в особых отношениях к земле. Но зато четвертая из мер государя Николая, т.е. образование еврейских детей в русских училищах, сделала при Александре II успех огромный, который наверно порадовал бы государей Петра I и Николая, но теперь же, к удивлению, он вызвал самые неожиданные и даже почти невероятные последствия.

VII

Как только при императоре Александре II было дозволено евреям получать не одно медицинское образование в высших школах, а поступать и на другие факультеты университетов и в высшие специальные заведения, – все евреи среднего достатка повели детей в русские гимназии. По выражению еврейских недоброжелателей, евреи даже «переполнили русские школы». Никакие примеры и капризы других на евреев не действовали: не только в чисто-русских городах, но и в Риге, и в Варшаве, и в Калише евреи без малейших колебаний пошли учиться по-русски и, мало того, получали по русскому языку наилучшие отметки. Учебная реформа, последовавшая при управлении министерством народного просвещения графом Дм. Андр. Толстым, возбудила против себя неудовольствия значительной доли русского общества, но со стороны евреев и она не встретила никакого неудовольствия. Напротив, это не только не уменьшило, но даже еще усилило приток еврейского юношества в классические гимназии. Удостоверяясь из разъяснений обстоятельных людей, что классическая система есть совершеннейшая и высшая форма образования, евреи даже радовались, что дети их усвоят самое лучшее образование. Они видели в этом успокоительный залог, что такое образование уже не может остаться втуне. Верили в это несомненно, да и нельзя было не верить, ибо тогда в тех органах печати, которые считались У особенно компетентными по учебным вопросам, прямо и неуклонно указывали, что стране нужны люди классически образованные и что таким людям по преимуществу желают вверить самые важные служебные должности. Евреи проходили факультеты юридический, математический и историко-филологический, и везде они оказали успехи, иногда весьма выдающиеся. До сих пор можно видеть несколько евреев на государственной службе в высших учреждениях и достаточное число очень способных адвокатов и учителей. Никто из них себя и своего племени ничем из ряда вон унизительным не обесславил. Напротив, в числе судимых или достойных суда за хищение, составляющее, по выражению Св. Синода, болезнь нашего века, не находится ни одного служащего еврея. Есть у нас евреи и профессора, из коих иные крестились в христианство в довольно позднем возрасте, но всем своим духом и симпатиями принадлежавшие родному им и воспитавшему их еврейству, и эти тоже стоят нравственно не ниже людей христианской культуры…

Казалось бы, все это стоило доброго внимания со стороны русских, но вместо того евреи в образованных профессиях снова показались столь же или еще более опасными, как и в шинке! Повторяем – евреев не было в числе достопримечательных служебных хищников, – они не попадались в измене; откуда же к ним пришла эта напасть, извратившая все их расчеты на права образования? В так называемой образованной среде нашлись люди, которые в появлении евреев на службе увидели то самое, что орловские «кулаки» заметили на подвозных трактах к своим рынкам. Еврей учился прилежно, знал, что касалось его предмета, жил не сибаритски и, вникая во всякое дело, обнаруживал способность взять его в руки и «эксплоатировать», т.е. получить с него возможно большую долю нравственной или денежной пользы, которую всякое дело должно принести делателю и без которой собственно ничто не должно делаться в большом хозяйстве государства.

Эта способность «эксплоатировать» вмертве лежащие или уходящие из рук статьи подействовала самым неприятным образом на все, что неблагосклонно относится к конкуренции, и исторгла крик негодования из завистливой гортани. Слово «эксплоатация» заменило в новом времени слова времени николаевского: «изолированность» и «ассимиляция». То, чего желал император Николай, по мнению политиков нового времени, выходило вредно. Выходило, что никакой «ассимиляции» не надо, и пусть жид будет попрежнему как можно более «изолирован», пусть он дохнет в определенной черте и даже, получив высшее образование, бьется в обидных ограничениях, которых чем более, тем лучше. Лучше – это, конечно, для одних людей, желающих как можно менее трудиться и жить барственно, не боясь, что за дело может взяться другой «эксплоататор».

VIII

Слово «эксплоатация» получило в России не то значение, какое оно имеет повсюду и какое ему присвояется в политико-экономических словарях. Оно стало у нас синонимом, выражающим способность на разбойные дела, чинимые так, что их нельзя изловить. Это оригинально, но нелепо.

Обвинение евреев в эксплоатации более всего сводилось и сводится к распойному делу, на что указывает Св. Кирилл Белозерский, т.е. что «люди ся пропивают, и души гибнут»… Евреи распоили исконных «питухов»… Удивительное дело! Но при этом никто никогда не напоминал, что так было на Руси еще до нашествия евреев. Нет; все беды и все весчастия малорусского племени тоже снесли на счет евреям и настаивали на этом в полном забытьи разума, истории и всякой справедливости.

Подбирая и систематизируя эти усердствования, по ним одним когда-нибудь строгий и справедливый ум сурово осудит порядок идей нашего времени, но и это напоминание не поможет живущим по пословице: «aprеs nous le deluge» .

Упованием евреев действительно опять остается один Егова, – один Он, обещавший через Иеремию «не отвергнуть рода Израилева от всех».

Евреи не зовут отмщения Немезиды, они заодно с христианами верят, что «Бог поруган не бывает» (Гал. 6, 7), а в том, что делалось в последние годы над еврейством, есть прямое поругание самых священных чувств, возженных в сердце человека, «эллина же яко иудея». Во время разграбления евреев в Нежине и Балте было указано, что евреи в некоторых случаях «могли бы дать отпор, но не дали его», – русская газета заметила: «еще бы!», т.е. «еще бы» евреи посмели защищаться!" – хотя, однако, защищать себя от нападающего насильника дозволяется и не вменяется в преступление.

Но, может быть, если нельзя защищать себя от побоев, а свое имущество от разграбления, то можно защищать мать, жену или дочь, если их насилуют на глазах их отцов и мужей? Но оказывается, что – тоже нет! И в этом еврей не должен сметь воспротивиться силою произволу христиан, бесчестящих еврейскую женщину…

К стыду русской печати, был случай, что одна распространенная газета, воспроизводя доказанное известие об изнасиловании буянами вместе с полицейскими солдатами двух еврейских женщин и одной девушки, нашла даже цинические шутки для смягчения события и одобрила, что евреи выдержали и это…

Вести себя так, чтобы шутить по поводу таких злодейств, значит – ругаться сердцу человека.

Указываемый нами возмутительный цинизм не оставался без отражения в народной массе: буйная чернь производила последние свои бесчинства над евреями в Ростове в те самые дни, когда коленопреклоненная Москва пред лицом представителей всех европейских держав молилась Всевидящему о благополучии всех людей, над коими помазан царствовать наш нынешний император!…

И были ли это последние дни бесчинства?

Конец ли на этом?

Не будем напрасно и вопрошать о том, на что никто, надеемся, не может дать достоверного ответа, пока положение евреев стоит в нынешней неясности. Но тени на еврейском горизонте сгущаются: говорить о их деле с беспристрастием стало уже не только неудобно, но даже и небезопасно. Защиту евреев в «Московских Ведомостях» г. Каткова представляют нечистою со стороны бескорыстия этого журналиста; о Стасюлевиче прямо напечатано, что у него «жиды взяли пай», а третьему журналисту, Л. Полонскому, за слово в пользу евреев тоже печатно указано, будто он когда-то распространял польские прокламации.

Кто поручится, что завтра человек, имеющий не злое мнение о евреях, не будет таким же образом заподозреваем в секретном изготовлении фальшивых денег или динамита? Раздражение этим долго тянущимся вопросом дошло до того, что людям, несогласным с жидотрепателями, остается выбирать только между необходимостью умолкнуть или же подвергаться таким инсинуациям, которые само правительство может быть поставлено в необходимость не оставлять без последствий. Даже и автор этого труда стяжал уже себе за свои идеи укоризны. Он мог ожидать встретить деловые поправки и указания, но их не последовало, а явились только сомнения и намеки насчет его способности знать дела и уметь излагать свои мнения.

Автор очень благодарен этим господам за снисхождение, с которым они не бросают, по крайней мере, теней на его денежную честность и политическую благонадежность, и, пользуясь такими преимуществами, он позволил себе еще раз попытаться изложить, что ему известно о евреях, в надежде, что это не будет излишним для суждения об их деле.

Третья, вслед за сим идущая, часть этой записки представит бытовую действительность еврейской жизни, какова она есть, если ее рассматривать без предубеждения и с верною меркою.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

В противоположность тому, что часто говорят о евреях, они далеки всякой мысли кичливо присвоивать своему племени какие бы то ни было особенные преимущества и гордиться перед народами, среди коих воле Провидения угодно было их рассеять. Напрасно некоторые из современных писателей стараются выводить такое кичение из некоторых мест мало известной им Библии или из частных случаев средних веков или новейшего времени. Неоспоримо, что соответственные места могут быть указаны в книгах библейских и в Талмуде; бесспорно и то, что в жизни встречались и вперед могут встречаться среди евреев люди заносчивые и склонные ставить свое происхождение от благословенных Богом праотцев выше доблестей ума и сердца, которые одни имеют цену перед Богом и разумом людей просвещенных. Если обратиться к истории веков, то увидим такое кичение повсюду. Знаменитый проповедник четвертого крестового похода Фулько Нельи (XIII в.) представляет, до чего доходила кичливость народов друг перед другом: «Англичан называли пьяницами и шутами, французов гордецами, немцев скотами, норманцев самохвалами, римлян мятежниками, и это возбудило ненависть и повсеместные ссоры». И все эти люди были христиане и кичились друг перед другом, оскорбляя один другого совершенными пустяками.

То же самое, что выражали в XIII в. таким образом жители Пуату, Фландрии или Брабанта, выражали позже владимирцы против новгородцев и еще поныне выражают великороссы против малороссов. Кичение происхождением от семени Авраамова во времена древние было гораздо понятнее, и если это в известной доле есть у евреев до сих пор, то это держится исключительно среди людей малопросвещенных. Некоторые из русских писателей (напр., Всев. Крестовский) называют это своего рода аристократизмом, но, как нам кажется, такой аристократизм не должен вызывать ни сурового порицания, ни даже презрительной улыбки. Полунищий или совсем нищий смрадный еврей, одетый в лохмотья и таскающий за ничтожное вознаграждение на своей согбенной спине тяжести, далеко превышающие вес и силы его изнеможденного неустанным трудом тела, и в то же время мечтающий о каком-то своем племенном аристократизме, представляет собою саркастическому уму нечто несообразное, смешное и глупое… может быть, даже дерзкое. Это и действительно так, но только с первого взгляда, который, однако, непременно изменится, если рассуждающий о таковом самомнении человек даст себе труд всмотреться и понять этот «смешной аристократизм».

Прежде всего совершенно ошибочно говорить, будто еврей мечтает о своем племенном аристократизме. Мечтать вообще не в природе еврея. Из всех наиболее вознесенных, как и наиболее униженных судьбою, народов мира еврей менее всех склонен к мечтательности. Он по преимуществу рационалист и чтит в жизни реальное, действительное. Сознание превосходства своего племени, исходящее из уст самих евреев, может давать острословам повод к ироническим обобщениям, но мы имеем в виду говорить слуху людей, ищущих правды и истины, а не острословия, которое из часто находится даже в прямом к ним противоречии.

Еврей не мечтает о своем племенном аристократизме, а он в нем уверен, и он не подлежит за это осуждению. Здесь может иметь место только снисхождение, какое истинный ум может и должен выразить пониманию несовершенному. Еврей верит в свое особое избранничество, потому что об этом избранничестве он встречает упоминание в Библии, которую он признает за слово Божественного откровения, а там сказано, что «евреи – род избранный» и «народ Божий». Поколику велика вера еврея в божественность книг Ветхого Завета, – потолику крепка и глубока его уверенность в непреложной святости и реальной действительности каждого сказанного там слова. «Вы дети избрания», «вы народ Мой» (по преимуществу) – это для еврея не мечта, а действительность, и притом действительность самая непререкаемая, ибо она ему удостоверена Богом и запечатлена в книгах, которые и христиане наравне с еврейством признают священными.

Ошибка евреев малого образования заключается в том, что они принимают сказанные места Библии буквально и по своему умственному неразвитию не умеют понимать их, как следует по духу Писания. Избранничество в удел «чад Божиих», всеконечно, изречено «не крови и плоти, которые царства Божия не наследуют» – а бессмертному духу, наследующему вечность. Это разъяснено в других местах Библии, которых мы не цитируем и не обозначаем, потому что не находим нужным пестрить нашу записку ссылками, имеющими место в специальном религиозном трактате. Притом же, указывая на книгу, которая пользуется у христиан такою же известностью и авторитетом, как и у евреев, мы находим эти обозначения и бесполезными.

Другой вопрос, почему евреи упускают места разъяснительные и твердо держатся общих мест об избранничестве своего племени, – но это весьма понятно и не составляет исключительного явления, свойственного будто только одному народу еврейскому. То же самое мы встречаем повсюду, – не только в низших религиях, но и в высших: в магометанстве, в буддизме и, наконец, даже в самом христианстве, и при этом в последнем более, чем в двух первых. Последователи каждой из этих религий считают себя наследниками избранных обетовании по преимуществу. Причина этого весьма очевидна: чем выше и совершеннее религиозное учение, тем труднее простому и малопросвещенному уму улавливать высшие кульминационные точки религиозной философемы основателей этих религий. Про более отвечает его примитивным понятиям о соотношениях между Богом и человеком. Что такое «еврей по духу» – это требует. большой силы мышления и самоуглубления, между тем как племенное родство с Авраамом – это просто и совершенно доступно уму каждого. А между тем обетования наследия счастия по одному праву родства, понимаемого в земном смысле, совершенно отвечают представлению простого ума, для которого нет ничего естественнее, как усвоять все по-земному и этого только и держаться. Ошибки этого рода не чужды и христианам, а потому нимало не удивительно, что еврей и не-еврей при тесной ограниченности мышления одинаково способны убежденно верить в свое избранничество.

II

В отношении христианства евреи держат себя почтительно, и к этому их побуждают не только политическая их зависимость от христианских правительств и деликатность по отношению к вере народов, среди которых они живут, но и чувства более независимого регистра.

Различаясь в ипостасных и некоторых других догматических верованиях с христианами, евреи, постигающие свое собственное религиозное учение в его библейской высоте, конечно, никогда не желают забывать, что основатель христианства считал долгом своего сыновства Богу «соблюсти закон», писанный в священных книгах еврейских. Христос чтил ветхозаветных праотцев и пророков, – Он не хотел «переломить трости надломленной и угасить курящегося льна». Библейски просвещенный еврей знает, что евреи и христиане близки друг другу по чувству богопочитания, разлитому в разных руслах, но из одного источника. Религиозно просвещенный еврей так и мыслит, а еврей непросвещенный, который не объемлет духа учения в своем уме, не может быть судим, ибо он не знает ни истории, ни сущности религий, как не знает этого и христианин из простонародья. Но обвинять в этом как одного, так и другого было бы недостойною просвещенного ума несправедливостью.

Умственная тьма есть печальное право на снисхождение просвещенного и богопочтительного ума.

Евреи чтут христианство не только за страх, как религию народов, среди которых они живут и властям коих повинуются, но и за совесть, как религию, в духе которой по мысли ее Основателя возможно благоуспешное развитие всякого добра и совершенства. Это почтение, искренности которого, надеемся, не затруднится поверить всякий истинно просвещенный человек, знакомый с философским взглядом евреев и способный понимать единство богопочитающего разума, дает нам смелость, ничем не рискуя, перенестись от сознанных нами заблуждений еврейского самомнения к таким же свойствам в среде христиан соответственно невысокого умственного образования.

Бесспорно, что груба и достойна осуждения ошибка человека еврейского происхождения, который убежден, будто ему уготовано место на лоне Авраама только за то, что он состоит в племенном родстве с этим праотцем по крови и исполняет древние религиозные обряды. Это осуждал боговдохновенный Исаия и другие пророки, бичевавшие своим огненным словом племенную кичливость ветхозаветных евреев горячее, чем делали это Фулько во Франции и Максим Грек или святой Дмитрий Ростовский в России. Кичливость происхождением осуждал и Иисус Христос, и то же самое осуждают те из новейших еврейских раввинов, благочестие и набожность которых находятся в счастливом согласии с истинным просвещением ума. Мы их не назовем и не станем утверждать, что их очень много, но несомненно, что они есть, и имена их весьма известны в Западной Европе и даже у нас в России. У нас их, конечно, менее, потому что наши евреи теперь богословски менее образованы, чем евреи стран, где они давно допущены к свету науки, но и у нас (преимущественно в Литве) тоже есть раввины светлого взгляда, а новые секты в еврействе, стремящиеся выбиться из-под давления Талмуда и усвоить один чистый библизм, свидетельствуют, что и у наших евреев богословская мысль не лежит в окоченении, как было в течение многих веков. И мы в этом видим залог счастливый для будущего, если только ничто не остановит этого весьма благоприятного явления. Чтобы оценить дух упомянутого религиозного веяния, довольно сказать, что оно ставит «образование сердца» действительнее обрядового обрезания, как учил Иисус Христос. Следовательно, это не противно совести просвещенного еврея, так же, как не противно совести просвещенного христианина здравое толкование, что «крещение духом» и «облечение во Христа» делами доброй воли есть истинное обращение ко Христу. Но так ли смотрит на это православный простолюдин, принявший крещение в той же самой купели и помазанный одним и тем же миром, как и христианин просвещенный? Без сомнения, у образованного и необразованного человека разница в понимании этих важных вещей существует огромная. Для крещеного простеца водное крещение есть право на превосходство, которым он возносится над некрещеным не менее, как обрезанный еврей над необрезанным иноплеменником, а просвещенный духом Христовым человек ничем не возносится. В этом отношении евреи и не-евреи одинаковы, и необразованные люди из тех и других равно стоят на пути заблуждения, – на пути чуждом истинному духу их высоких религий; тот и другой – они равно оскорбляют своим горделивством идеи всечеловеческого братства по сыновству своему единому Богу.

Но если евреи и не-евреи во всем этом равны и потому равно достойны сожаления, то не достойно ли внимания и удивления, что столь очевидное сходство и равенство явлений пользуется совершенно различною оценкою? Справедливость, которою укрепляются царства и народы и торжества которой жаждет каждая благочестивая душа, здесь вдруг утрачивает свою светлость и уступает место несправедливости. Слепое кичение еврейского невежды в законе вменяется в вину всему еврейскому племени, а то же самое в соответственном человеке христианской веры даже не ставится в счет. О таковом со всяким снисхождением и теплотою говорят, что он тверд в вере.

Евреи, конечно, иногда ищут скрывать пороки и грехи, унаследованные людьми их племени от их тяжелого исторического прошлого. Им разумеется, это не легко, ибо порочные склонности их, по выражению русской пословицы, «видны, как еврейский нос на лице», но умнейшие из евреев нынче уже и не прибегают к изворотам, которые были в ходу прежде. Рассудительные из евреев знают, что такие извороты бесполезны, и они открыли бы только недружелюбным к ним лицам повод укорять всех евреев в неискренности. Поэтому и мы поставили в начале всего самое генеральное обвинение, какое ставят евреям многие народы и в том числе русские (например, роман Всев. Крестовского: «Жид идет»), т.е. «жидовское религиозное самомнение». Оно есть, но только вовсе не такое, как его описывают, и во всяком случае оно ничуть не более самомнения крещеных простолюдинов над некрещеными. Как там, так и тут самомнение это держится на узости религиозного понимания и, без сомнения, в глазах просвещенных людей может встретить только совершенно одинаковую оценку.

Средство против этого самомнения везде одно и то же: это истинное просвещение, расширяющее взгляд до способности совершеннее постигать духовный смысл религий.

Переходим к другим нравственным свойствам современных евреев и не-евреев.

III

Нравственность одна или не одна, это оставим доказывать ученым в специальных трактатах, а сами для измерения уровня нравственности христиан и евреев воспользуемся тем общим масштабом, который приложим к ним обоим одинаково.

Для христиан и евреев есть одна строго и гениально начертанная линия, равно обязательная для тех и других. Все, что равняется по этой линии, есть безгрешно, безвинно и неосудительно. Это называют рядовою или урядовою нравственностью. Все, что держится ниже этой линии, находится в падении. Тут слабости, проступки и преступления, которые, смотря по глубине падения, унижают в человеке «образ и подобие Божие» более или менее. На самой наибольшей глубине этой бездны образ Божий совсем изменяется и темнеет. В этом положении вера христиан и евреев видит «противника Божия» – сатану. Он «исконный клеветник», который «во истине не стоит».

Вверх над чертою рядовой нравственности начинается безграничная область возвышенного и святого. Здесь царство любви, правды и милосердия. Область эта безграничнее области падения, и подъем на нее труден. Священная поэзия народов в безвестной выси этого пространства без границ чертит всевидящее око. Все, что выше нормальной черты нравственности, есть возношение душ, способных парить над миром и стать превыше мира и страстей. Высоты возможного в эту область подъема мы не знаем пределов, ибо путь туда, по прекрасному выражению поэта гр. Ал. Толстого, «как вечность, без конца».

Общество самое нравственное и образованное имеет право требовать от человека только ненарушения той черты, ниже которой начинается безнравственность. За эти уклонения общество судит людей и наказывает виновных. Насколько оно достигает в этом цели, это другой вопрос. Пушкин указывал слои общества, где вовсе «не карают преступлений, но тайны требуют для них». Однако все-таки о нравственности людей судят только по этой линии.

Зигзаги, которые образуют человеческое уклонение вниз линии нравственности, чрезвычайно разнообразны, но самая линия начертана ясно и с поражающею прямизною. Чертеж этот мы имеем в десяти заповедях, данных на Синае чрез Моисея. По ним доселе судится человек и по ним же будет судим до века. Это относится равно как до христиан, так и до евреев.

Проведем же по этой линии нашего еврея, каким он есть в эту минуту, когда мы им занимаемся, и поведем его не разутого, а в тех самых сапогах, в которых он бегает по торжищам, обделывая свои грошевые гешефты. Он недостоин подойти в этой обуви к купине, пылавшей на Хориве, но помянем сами, «яко персть есьмы», и будем к нему терпеливы.

IV

Первая заповедь, или, как евреи говорят, «приказание Божие», не велит еврею иметь иного Бога, кроме Еговы, и еврей этого держится.

Вторая запрещает иметь кумир и всякое подобие, еврей опять и это исполняет ненарушимо. У него, как и у других темных людей, есть свои суеверные обожания, но число их значительно менее, чем у христиан, и значение их несравненно скромнее.

Говорят, «кумир еврея – злато». Не станем спорить, что в известной доле это справедливо: еврей любит деньги. Но попросим указать нам, кто денег не любит и у каких культурных народов для приобретения их люди не допускают мер унизительных и бесславных? Злато есть кумир, но кумир не исключительно еврейский, а всеобщий.

Третья заповедь говорит о божбе, о клятве, о призвании имени Божия всуе. Да, мелкий еврейский торгаш, конечно, нередко приемлет всуе имя Божие, и случается, что он клянется ложно на суде под присягой. Это очень дурно, но самая частая божба, изумлявшая своим кощунством иностранцев, была замечена писателями, посещавшими встарь Россию, не в еврейских, а в русских людях, среди которых сложилась ужасная пословица: «не побожиться – не обмануть, а не обмануть – не продать». Прошли столетия, давно уже сотлел прах этих божебщиков, приводивших в ужас именитых иностранцев, а кощунственная пословица жива, и, что хуже, жив и обычай, ею выражаемый.

У евреев обмана много, но такой извиняющей пословицы у них нет, и это, может быть, свидетельствует, что нравственность евреев хотя обходится с подобным делом и нечисто, но она, по крайней мере, не сочиняет себе цинического оправдания, как это введено у соседей.

Родителей своих (5-я заповедь) евреи почитают не хуже, чем прочие, а может быть, даже и несколько лучше. По крайней мере, известно, что жалобы на детскую непочтительность в еврействе составляют необычайную редкость, меж тем как у христиан, особенно у православных, это, к несчастию, явление весьма нередкое. Известно, что в наших деревнях, особенно в хлебородной полосе, крестьяне не считают за бесчестье и стыд посылать своих стариков «побираться».

«Есть дети, да выгнали меня», – это ответ, который весьма нередко услышите от сельского нищего, но никогда ничего подобного не увидите у евреев.

Убийство (6-я заповедь) в еврействе во всяком случае реже, чем среди всех других людей. Еврей не любит пролития крови и чувствует к ней отвращение даже в жарком или бифштексе. Люди, не знающие еврейской истории, обыкновенно думают, что боязнь крови у евреев происходит от «трусости», но кто читал Флавия, тот знает, что племя еврейское способно давать людей и не робких, а даже очень мужественных и отважных, но пролитие крови еврею все-таки противно, и если бы все это знали, то пошлая книжка об употреблении евреями христианской крови была бы встречена только со смехом, а не с доверием. О прелюбодеянии (7-я заповедь) известно, что евреи очень семьянисты, и одна черта благословенного многочадия показывает их верность брачному ложу. Женатый еврей не видит нужды искать того за домом, что у него есть дома и принадлежит ему не только по праву, но даже составляет его священную супружескую обязанность. Притом еврей не эстетик и менее других падок на красоту. Отыскивая в известном акте только то, что в нем есть существенного, еврей не блазнится призраком роскошных очертаний, а берет дело просто, и потому он чаще других верный муж. Ему даже не трудно сохранить верность своей жене, ибо если они станут друг другу противны, то закон их не воспрепятствует им развестись и освятить свое ложе новою любовью.

Уклонения, конечно, и здесь возможны; но только они без сравнения реже, чем у православных и католиков с их браком, нерасторжимым без лжи, клятвопреступлений и огромных расходов, если последних не заменяют огромные протекции. Если брачные нарушения в еврействе и случаются, то только как редкое явление и то не в простонародьи, а в более достаточных классах, где имеют более досугов и других средств удовлетворять похотям своего сибаритства.

Воровство (8-я заповедь) свойственно евреям и не-евреям, допустим, хотя даже одинаково, но не в превосходящей других мере. Русское воровство исстари славилось. Есть целые города, жители которых пользуются репутациею «первых воров». «Орел да Кромы – первые воры, а Карачев на придачу». Моковский летописец жаловался, что там от воров житья нет. И мастерство это не оскудело на Руси и поныне, выражаясь в низших слоях общества простыми кражами, а в высших более или менее смелыми и ловкими хищениями. На это есть указания в послании Св. Синода, а поэт гр. А. Толстой представляет Россию в таком положении, что она «испилась, искралася, вся изворовалася».

Во всяком случае корить кого бы то ни было воровством со стороны русских будет нескромностью, в ответ на которую им могут ответить; «врачу, исцелися сам».

Лжесвидетельство (9-я заповедь) – старый порок, способный служить темою любопытного вопроса: преступление породило закон, или закон создал преступление. Со лжесвидетелями встречались суды всего мира и держали себя по отношению к лжесвидетелям неодинаково: они то их преследовали, то в другое время и при других обстоятельствах беззастенчиво пользовались услугами лжесвидетелей. Еврейский народ тоже поставлял лжесвидетелей как в свои национальные судилища, так и в суды народов, среди которых разлилось еврейское племя после утраты своей государственной самостоятельности. О лжесвидетелях упоминается в книгах Ветхого Завета, и в Евангелии на суде против Иисуса Христа «приступиша два лжесвидетеля». Лжесвидетель делает правого виноватым, виновного. – правым, это человек худший, чем откровенный разбойник, это лицо презренное и сугубо вредное. Но есть ли в мире страна, которая не отмечала бы точно таких же явлений в своей собственной народности? Драматических и даже трагических событий, основанных на ложном свидетельстве, можно указать ряд чрезвычайно длинный. История богата ими не менее вымысла. Русский «Шемякин суд» и суды позднейшего времени преизобиловали лжесвидетелями, показывавшими всякие неправды «ради посулов и корысти». Перед Грозным бояре, «забыв Бога, обносили друг друга всякой клеветой». XII посмертный том «Истории русской церкви» митрополита Макария показывает, что высшее придворное московское духовенство «не уставало лжесвидетельствовать на Никона». Человек великой, правдивой и бесстрашной души, митрополит Филипп Колычев, был оклеветан соловщиками иноками, – старцами, приехавшими в Москву прямо с тем, чтобы лжесвидетельствовать на митрополита, – и лжесвидетельствовали эти старцы на Филиппа такие бесстыдия, что трость летописца даже постыдилась передать их клеветы потомству. «Розыскные дела» в собраниях Г. В. Есипова испещрены лжесвидетельствами. Но что во всех этих явлениях бросается в глаза, – это одна черта, остановившая внимание христианского апостола: не отличишь: преступление ли порождает закон, или закон вызывает преступление? Видно, что лжесвидетельство усиливается тоща, когда на него усиливается спрос и когда суды обнаруживают большую степень удобоприемлемости заведомо ложных показаний. В ряду явлений cero рода по русской практике мы можем указать два, из коих одно падает на долю евреев, а другое на часть христиан.

V

В немного отдаленное от нас время (о котором мы выше упоминали), т. е. когда до воцарения императора Александра II у евреев брали в рекруты малолетних детей (от 12-летнего возраста), между общинными или катальными старшинами, с одной стороны, и родителями детей, с другой стороны, шла ожесточенная борьба. В интересе сдатчиков было доказывать, что изловленные и представляемые ими еврейские малютки имеют уже в данное время требуемый законом двенадцатилетний возраст; а в интересе родителей было доказать противоположное. Закон принимал в доказательство того и другого «присяжное» показание, «добросовестных евреев». Соблазн был велик, и земля, предоставленная русским правительством для жительства евреев, покрылась лжесвидетелями, которые давали ложно всякое любое показание какое кому нужно. Бывали очень нередкие случаи, что одни и те же «добросовестные евреи» свидетельствовали раз для общины, что известному ребенку уже минуло двенадцать лет, а потом они же самые по найму родителей ребенка присягали, что дитяти идет восьмой или девятый год. Представляло это картину безобразную и растлевающую, о которой однажды посланный в Киевскую губернию кавалерийский полковник Ардалион Николаевич Новосильцев докладывал в своем отчете государю императору. Но как только отменился ужасный закон отторжения детей от родителей, так и лжесвидетельство, как профессиональная формула в еврейском обществе, сейчас же исчезло. Значит, прекратился запрос, сейчас же не стало и предложения.

Но вот прошло четверть столетия, и постыдная профессия лжесвидетельства с ожесточением появляется снова, но только теперь уже не среди евреев, а среди христиан, и притом не в какой-нибудь одной определенной местности, а по всему лицу земли русской. Мы разумеем очевидцев акта нарушения супружеской верности, показания которых составляют прецедент к разводу ищущим расторжения брака супругам православного исповедания.

Появился опять запрос, и он тотчас вызывает точно такое же постыдное предложение. Лжесвидетельство у приходящих в православные консистории наблюдателей акта совокупления супругов с несоответствующими лицами сделалось повсеместным и притом крайне бесцеремонным. Оно даже поставлено ныне на правильно организованную коммерческую ногу, – имеет известных антрепренеров, нанимающих достоверных лжесвидетелей «и официальных сплетников», которые будто невзначай доводят до сведения оскорбленного якобы супруга о том, что случилось. Никто не может сказать, чтобы это было иначе, и всякий знает, что этому нельзя быть иначе, ибо никто не обращается с своими ласками к женщине так, чтобы другие видели его с нею «в самом акте», но, тем не менее, все, кому нужно, обращаются к этой преступной комедии, закрепляемой страшною ложною клятвою именем всемогущего Бога.

Двадцать пять лет прогрессивной жизни и некоторое оживление христианской мысли, происшедшее в это время и у нас, и в Европе, не помешали развить христианам такое усиленное лжесвидетельство, перед которым бледнеют картины лжесвидетельств еврейских ради спасения детей.

Современный русский сатирик назвал нынешних «очевидцев акта» «сословием достоверных лжесвидетелей», и прививчивость этой клички лучше всего свидетельствует, как она верна и сколь заслуженна.

Но между лжесвидетелями из христиан и евреев есть и разница. Лжесвидетельствовавший еврей, без сомнения, превзойдет в своей старой профессии не-еврея. Евреи развели у себя торг клятвой ради спасения малолетних детей, к чему их побуждала скорбь, вопиющая к небу, ибо «Рахиль рыдала о чадах своих и не хотела утешиться, ибо не суть», а в делах лжесвидетельства развода брачного у православных мотив совершенно иной; он может быть тоже страстен, но не столь «вопиющ к небу». Напротив, мотив к разводу, иногда весьма важный, нередко поддерживается капризом чувственности или дурно дисциплинированного характера и прихотливого темперамента и варьируется «между барскою спесью и анютиными глазками». А это, без сомнения, менее уважительно, чем родительское желание спасти от чужих рук своего ребенка.

Положение, вызвавшее в заметной мере лжесвидетельство у евреев, несравненно трагичнее того, которое создало подобную же профессию и «сословие достоверных лжесвидетелей» у православных. Притом евреи все-таки сохраняли в этом извороте некоторую скромность, а у людей русского происхождения упоминаемое дело дошло до такой скандалезной откровенности, что лжесвидетельствовать о наблюдении, как два человеческих существа совокуплялись, теперь начали являться даже женщины или, лучше сказать, дамы.

Тут что– нибудь одно: или в таких свидетельницах совсем пропал женский стыд, или лжесвидетельство стало в России самым обыкновенным делом даже для женщин.

У жидов до этого еще не доходило.

В заключение не излишним кажется отметить ту разницу, что у евреев все дело лжесвидетельства производилось между чернью (мещанами), а у русских разводятся на сказанном основании только люди образованных классов, а чернь только привлекается к наемному лжесвидетельству. Таким образом здесь высший слой общества оказывает растлевающее влияние на людей слоя низшего. Это хуже всего, что мы знаем о лжесвидетельстве. По духу учения Евангельского, «кому больше дано, с того больше должно быть и взыскано».

VI

Посвятив много 9-й заповеди, мы будем кратки с последнею десятою, которою воспрещается желать чего бы то ни было чужого – «дому ближнего, села его, вола и всякого скота и всего елико суть ближнего твоего». Существование целой юрисдикции, ведающей гражданские иски, ясно указывает, сколь обще людям всех вер «желание» получить в свою собственность что-либо принадлежащее ближнему. Все повинны этому греху, и русские тоже. Самый возвышенный в своих помыслах поэт русский, Пушкин, не счел себя совершенно свободным от этого греха. В поэтической перифразе этой заповеди о неприкосновенности «всего елико суть ближнего» Пушкин говорит: «Не надо мне его вола», и действительно, – вола, которого ему «не надо», Пушкин отнимать у ближнего не хочет, но если есть «подруга», которая «мила, как ангел во плоти»… тогда «о Боже праведный, прости!» – поэт сознается, что он воспользуется ее милостью… Его не стесняло, что потеря милой подруги будет для ближнего, конечно, тяжелее потери вола.

Еврейские экстасты и поэты в этом случае были скромнее: их Суламита сама «стережет свой виноград» и сама снимает свои «одежды легкотканные» перед тем, к кому «влекли ее желанья знойные». Нафан приходит обличать самого царя Давида за соблазн чужой жены, и царь надевает рубище и посыпает голову пеплом. Таков жидовский дух. Игривая поэтическая шутка русского поэта, столь легко извиняющая соблазн чужой жены, показалась бы преступною в глазах религиозного еврея. Но у нас, русских, это, к сожалению, даже не ставится в грех, а считается молодечеством и нередко составляет своего рода признак хорошего тона.

В изложенном мы показали, как представляется нравственность евреев на заповедной черте, разграничивающей безнравственность от доблестей духа, переходящих в область героического и святого. По нашему мнению, нивелировка, которую мы могли произвести по заповедной линии, не дает никаких оснований утверждать, чтобы евреи были хуже не-евреев.

Теперь посмотрим на то, что можно видеть в области чувств высших.

VII

Точные определения высшей нравственности гораздо более трудны, чем указания, сделанные по заповедной линии и под нею. Героическое часто зависит от случая, а святое и доброе по природе своей всегда скромно и таится от похвал и шума.

Старая хроника Флавия и самая история осады Иерусалима Титом довольно свидетельствуют, что духу евреев не чужды героизм и отвага, доходившие до изумительного бесстрашия; но там евреи бились за свою государственную независимость. Ныне не в меру строгие суды еврейства часто требуют, чтобы евреи обнаруживали то же самое самоотвержение за интересы других стран, ими обитаемых, и притом без различия, – относятся ли эти страны к своим еврейским подданным, как матери, или как мачехи, и иногда самые недобрые мачехи. Такое требование, разумеется, несправедливо, и оно никогда и никем не будет удовлетворяемо. Но все-таки евреи и в нынешнем своем положении не раз оказывали замечательную преданность государствам, которых они считают себя согражданами. Мы видели еврейских солдат в рядах французской армии в Крыму, и они вели себя там стойко и мужественно; при осаде Парижа прусскими войсками не мало еврейских имен сделались известными по преданности их патриотическому делу Франции, и литература и общество этой страны не только не отрицали заслуги евреев, но даже выставляли это на вид с удовольствием и с признательностью.

В Польше патриоты последнего восстания в своих заграничных органах долго не уставали хвалиться доблестным с их точки зрения поведением евреев в эту критическую пору для восставших. Поляки упоминали также и о больших еврейских приношениях деньгами и о личном их участии в рядах повстанцев. А там при дезорганизации сил требовалось много самоотвержения и всегда было мало шансов на победы.

Мы, разумеется, не станем говорить о похвальности этого участия с русской точки зрения, но констатируем этот факт только как доказательство, что еврей способен и к высшей патриотической жертве в соучастии с иноплеменными людьми, среди коих он живет. Надо только, чтобы он не был ими обидно отталкиваем.

Мы думаем, что не иным чем оказался бы еврей и в России на стороне патриотизма русского, если бы последний в своих крайних проявлениях не страдал иногда тою обидною нетерпимостью, которая, с одной стороны, оскорбительна для всякого иноплеменного подданного, а с другой – совершенно бесполезна и даже вредна в государстве.

До чего доходит подобная бестактность, видно из того, что когда недавно один из еврейских органов, выходящих в России, попробовал было представить ряд очерков, свидетельствующих о мужестве и верности долгу воинской чести русских солдат из евреев в русских войнах, то это встречено было насмешками.

Что можно было найти худого в том, что еврейская газета рассказывает что-то о евреях, которые на службе вели себя, как следует вести хорошему солдату? Дай Бог таких, а еврейской газете делает честь, что она напоминает евреям не худые, а хорошие примеры. Кажется, так? Но не тут-то было: воодушевительные примеры были русскою газетою осмеяны и оскорблены самым обидным подозрением.

Так людей не привлекают к себе и не исправляют их, а только отталкивают и портят их еще более.

Подобным же образом встречается насмешками и многое другое со стороны тех евреев, которые льнут к русским с своим дружелюбием и готовы слиться с ними как можно плотнее во всем. Таких евреев очень много, и кто их не знает.

Если же и есть евреи, которые не любят России, то это понятно: трудно пламенеть любовью к тем, кто тебя постоянно отталкивает. Трудно и служить такой стране, которая, призывая евреев к служению, уже вперед предрешает, что их служение бесполезно, а заслуги и самая смерть еврея на военном поле не стоят даже доброго слова. Не обидно ли, что когда русскому солдату напоминают пословицу, что «только плохой солдат не надеется быть генералом», то рядом с ним стоящему в строю солдату-еврею прибавляют: «а ты, брат, жид, – до тебя это не касается»…

И затем после такого военного красноречия ведут рядом в огонь битвы обнадеженного русского и обезнадеженного еврея…

Не знаешь, чему более удивляться: этой бестактности, или этой несправедливости, каких не позволяют себе люди нигде, кроме как в России.

По– настоящему все это не может вызвать ничего, кроме скрытой и затаенной, но непримиримой злобы… Однако подивимся: таких чувств нет у обиженных русских евреев. Пусть сегодня отнесется Россия к ним как мать, а не как мачеха, и они сегодня же готовы забыть все, что претерпели в своем тяжелом прошлом, и будут ей добрыми сынами.

VIII

Если считать за доблесть необязательные добровольные пожертвования на общественные дела воспитания и благотворения, то всем известно, что еврейские капиталисты в делах этого рода занимают в России не последнее место. Однако, по нашему мнению, гораздо большее значение имеет еврейская благотворительность в кругу самого же еврейства. В этом деле всего лучше можно сослаться на многочисленных врагов еврейства, которые всегда и неустанно повторяют одну песнь о том, как «жид жиду пропасть не дает» и «жид жида тянет».

Все это более или менее правда.

Почти невозможно указать другую национальность, где бы сочувствие своим было так велико и деятельно, как в еврействе. Враги евреев говорят: «у них это в крови, у них это в жилах». Да, это совершенно справедливо, и мы можем на этот счет не желать и не разыскивать никаких других свидетельств. Но как вражда способна ослеплять людей и часто заставляет их говорить нелепости, то то же самое случилось и тут.

Недоброжелательные люди ставят в укоризну евреям, что их альтруизм ограничивается только средою людей их же племени и не распространяется в равной же мере на других. Один юдофобский орган в Германии недавно поставил казуистический пример: как бы поступил еврей, встретив на чужбине (в Лиссабоне) двух человек, нуждающихся в его помощи, из которых один был бы еврей, а другой не еврей, но только согражданин по государственному подданству. Причем нужды обоих этих евреев была таковы, что путешествующий еврей был в состоянии помочь только одному из них, а не обоим.

«Кого бы из них он выбрал?» – спрашивает юдофобский орган и тут же утвердительно решает, что еврей непременно предпочел бы помочь еврею же. Это с восторгом подхвачено известными русскими органами и повторено на множество ладов, как сильный аргумент против еврейского характера.

Странно слушать и самый этот пример, напоминающий детскую игру о перевозе в одной лодке волка, козы и капусты, но еще страннее внимать тем рацеям, которые разведены по этому поводу.

Во– первых, есть еврей и еврей, и в данном придуманном, частном случае справедливый ум не решился бы утвердительно высказать обобщающее заключение, как непременно поступит каждый еврей. Возможен, конечно, такой оборот, какой придумала фантазия немецкого публициста, -но еще более возможен и иной. Например, еврейский путешественник мог уделить свое пособие просто более достойному участия. Но если бы оба требующие помощи и в этом отношении были выравнены до безразличия, что возможно только в сказках, то еврейский путешественник (олицетворяющий в себе в данном случае все еврейское племя) не поступил бы предосудительно, если бы он отдал предпочтение именно еврею. По крайней мере, так заставляет нас думать христианский авторитет апостола, указывавшего прежде заботиться «о присных по вере».

Так же надо судить с точки зрения русских патриотов, которые чем крайнее в своих воззрениях на народность, тем настойчивее требуют всяких предпочтений для одних русских. Да, они именно требуют не равноправия, а предпочтений. Такие претензии выражались и столь умными людьми, как покойный Ю. О. Самарин, и многими другими, не идущими с Самариным ни в какие сравнения. Все эти русские писатели требуют «предпочтений» русским за одно их русское происхождение, и никто их за это не осуждает. Но еврею предосудительно любить и жалеть еврея. Почему?… Или христианский апостол не дело говорил, внушая людям заботиться «о своих» прежде, чем о чужеверных?

Говоря об этом, чувствуешь, как будто ведешь речь с людьми, не ведающими ни Писания, ни силы Божией, объединяющей людей единством веры, крови и языка.

Гневаться на это – все равно, что гневаться на Бога, перстом которого начертаны симпатии в. сердцах человеческих.

Но отметим еще нечто иное.

IX

Личному эгоизму одного человека противопоставляется альтруизм. Высшее и совершеннейшее представление альтруизма основательно указывают в учении христианском, повелевающем «любить ближнего, как самого себя». Высота, едва достигаемая, но иногда даже превосходящая меру положенной грани: «умереть за людей», как умер Христос, по-видимому, значит перейти эту грань, – значит любить тех, за кого умираешь, больше, чем самого себя. Однако ученые изъяснители христианства ставили точное обозначение, при котором любовь к ближнему не должна совсем забывать о себе: так, например, никто из любви к ближнему не должен принести в жертву своего человеческого достоинства. Никто не в праве унизить себя усвоением чужих пороков. Евреи это давно знали и кое-что делали, чтобы остерегать своих от многого, что по их понятиям нехорошо у иноплеменников. Евреи, например, трудолюбивы, бережливы, чужды мотовства, празднолюбия, лености и пьянства, между тем всеми признано, что эти пороки очень сильно распространены среди многих народов иного племени. Евреи почти повсеместно стараются устранять свои семейства от этого рода соблазнов. Пьянице приятнее, чтобы с ним пили, игроку – чтобы с ним играли, блуднику – чтобы с ним шли к блуднице; но тешить таких людей податливостью не следует. Однако, к удивлению, такая-то именно осторожность вменяется евреям не в похвалу, а в порицание. Это самое и выставляют, как стимул обособленности и замкнутости еврейства. Из любви к народам, среди которых евреи живут, они должны усвоить все намеченные слабости их культурных привычек; но такое соревнование не оправдали бы ни христианская мораль, ни экономические выгоды самых народов, требующих такой к себе любви.

К такому альтруизму еврейство не стремится, как не стремилось ни к чему подобному христианство первых трех веков.

Но еврейство поставляет немало личностей, склонных к высокому альтруизму, для осуществления идей которого известные лица еврейского происхождения жертвовали собою так же, как и христиане. Люди эти стремились и стремятся к своим целям различными путями, иногда законными, а иногда незаконными, что в последнее время стало очень часто и повсеместно. В первом роде нам известны евреи философы и гуманисты, прославившиеся как благородством своих идей, так и благочестием своей жизни, полной труда и лишений. Во втором, составляющем путь трагических, иногда даже бешеных порывов, ряды альтруистов еще не перечислены. Путь их чаще всего – путь ошибок, но ошибок, вытекающих не из эгоистических, побуждений, а из стремлений горячего ума «доставить возможно большее счастье возможно большему числу людей». Мы говорим теперь о евреях-социалистах. Деятельность их не оправдима с точки зрения разума, умудренного опытом, и преступна перед законами, но она истекает все-таки из побуждений альтруистических, а не эгоистических и мы ее только в этом смысле и ставим на вид. Кто так поступает, – тот не большой эгоист.

При этом еще надо добавить, что евреи сего последнего закала обрекают себя на верную погибель не ради своего еврейского племени, к которому они принадлежат по крови, а, как им думается, ради всего человечества, то-есть в числе прочих и за людей тех стран, где не признавали и не хотят признать за евреями равных человеческих прав…

Больше этой жертвы трудно выдумать.

Х

Что натура еврея совсем не лишена благородства, как о ней говорят, а, напротив, способна к самоотвержению, – мы видим тому и еще одно доказательство. Мы до сих пор всегда говорили о евреях, верующих в «библейского Бога» и хранящих связи с талмудическим учением. Их, конечно, и следует главным образом принимать в соображение, ибо таково все большинство евреев. Но не следует забывать, что между образованными евреями не мало и таких, для которых Сефир-Тора и Талмуд имеют только значение историческое. Между таковыми встречаются деисты, пантеисты (читатели философии Спинозы) и, наконец, даже просто атеисты. При совершенном равнодушии к вопросам веры таким людям, казалось бы, нет ничего рассудительнее и выгоднее, как отречься от религии своего племени, которой они и без того фактически не содержат, и присоединиться к господствующей церкви, в ведомстве которой, по словам Хомякова, можно «состоять» чрезвычайно удобно и спокойно, пребывая в глубине своей души в «круглом неверии». Чего удобней? И между тем тогда сразу же для таких евреев пали бы все ограничения, стесняющие свободу их деятельности, и открылись бы пути ко всем христианским почестям. Однако, к удивлению всех расчетливых людей из христиан, ни во что не верующие евреи этого все-таки не делают. Проститутка и какой-нибудь проходимец скорее крестятся, чем еврей врач, артист или негоциант. Вообще число выкрестов из евреев весьма незначительно, и надо признаться, что приобретения, делаемые на этот счет христианством, отторгают от еврейства далеко не лучших людей, о которых бы скорбело еврейство.

Чему же следует приписать такую приверженность еврейской вере со стороны евреев, для которых религиозный культ Еговы утратил свое божественное значение?

Конечно, не чему иному, как благородному альтруистическому стремлению не оставлять свое униженное и часто жестоко страдающее племя, доколе оно страдает.

Других объяснений нет и быть не может. Так же ведут себя русские раскольники, окончившие курс в высших училищах. Конечно, они не верят в преимущество двуперстия, но… своих не бросают.

Это чувство напрасно бы стали считать упрямством, – оно скорее – просто известная нравственная опрятность, или, как иначе говорят, – порядочность. Смешно и жалко слушать тех людей, которые утверждают, будто это делается из страха утратить благорасположение еврейской среды. Говорящие таким образом, очевидно, совсем лишены и начитанности, и живой наблюдательности, иначе они знали бы, как неблагосклонно относится еврейское общество к своим религиозным индифферентам и как часто оно само их жестоко преследует. Это мы можем видеть из участи «не омывающих рук», о которых есть упоминание в книгах Нового Завета, из печальной участи Спинозы и даже из IV тома свода русских законов, который выступал на защиту исключаемых из обществ и отдаваемых в рекруты за несоблюдение правил и обрядов.

Этим и закончим наши картины еврейской нравственности в настоящее время.

XI

Стараясь быть, сколько могли, беспристрастными в этом изображении совершенной действительности, мы показали, что еврей на заповедной черте нравственности опускается не ниже не-еврея; что его исключительность, заключающаяся в неусвоении некоторых свойств характера людей иноплеменных, – есть только бережь от усвоения привычек, вредных экономически и нравственно, и что, наконец, стремления эгоистические и альтруистические per fas et nefas [правдами и неправдами (лат.).] присущи евреям по крайней мере в равной степени, как и другим народам, среди которых живут они, нередко отчуждаемые от равноправия с другими людьми этих народностей.

Говоря по совести, чистоту которой отрадно соблюсти для жизни и для смерти, мы не видим в нашей картине ничего, способного отклонять просвещенный и справедливый ум от того, чтобы не считать евреев хуже других людей.

Разумея и сами себя не наихудшими людьми в России, евреи, конечно, сильно чувствуют обиду в том, что они не пользуются равными со всеми правами, а терпят большие стеснения, но справедливое недовольство их не заключает в себе даже тени дерзостного ропота и не проявляет беспокойного протеста. Только само их униженное положение протестует за них пред миром всего человечества, и этот протест помимо всякого старания самих евреев находит отклик и сочувствие в сердцах добрых и просвещенных людей в Европе.

История о правах евреев идет у нас почти тем же путем, как шла история русских староверов, терпение которых удивляло иностранцев и стяжало почтение стойким характером наших людей «древнего благочестия». Они наконец дождались льгот, значительно облегчивших их положение, по манифесту 15 мая 1883 года, и снова ждут полного уравнения со всеми остальными русскими людьми, принадлежащими к господствующей русской церкви. Они получили значительное расширение свободы и прав, но еще ждут большего… ожидания эти не секрет, – о них не двусмысленно, а ясно говорят русские газеты, и, говоря это, они ничего не преувеличивают, а только передают дело, как оно есть. Русские староверы и сектанты не полагают целью своих желаний в гражданском отношении достижение каких-либо отдельных особых прав, а хотят быть во всем равны другим русским подданным, православным, лютеранам или магометанам. Того же хотят и евреи, и с уверенностию можно сказать, что еврейский вопрос перестанет докучать правительству только тогда, когда оно решит его раз и навсегда именно в этом смысле. Евреи твердо уверены, что такое счастливое время непременно настанет для всякого, хотя бы он был «триста раз потомком Моисея Мендельсона». Еврей по происхождению, поэт Гейне (в «Атта Тролле») пророчествует, что «будет время», когда свершится многое, на наш взгляд невозможное:

Медведь Тролль находил это необходимым, потому что плясать на рынках составляло его привилегию.

В этой шутке много ума и меткости, и мы ее приводим отнюдь не ради веселья. Медведь Тролль олицетворяет невежество и зависть, которую постоянно встречаем в людях, видящих в еврее соперника. Все говорят то, что говорит плясун-медведь, и это понятно. А отсюда бездна тенденциозной лжи, сквозь которую иногда только, как бы обмолвясь, сама скажется правда, и на сих днях она сказалась устами редактора «Руси» г. Аксакова (в июне 1883 года). Г.Аксаков огласил, что западный край наш переполнен теперь уже не евреями, а «прусскими немцами», и теперь каждый крестьянин на Волыни «скажет, что десять евреев он предпочтет одному колонисту» (немцу). Таким образом, значит, нашелся настоящий эксплоататор-землепашец, который один хуже десяти жидов.

Евреи, без сомнения, должны быть очень благодарны г. Аксакову за такое указание, тем более, что для немцев от этого никакого беспокойства не предвидится ни в нынешнее мирное время, ни в случае столкновений, когда все имеющие причины считать себя обиженными русскими порядками поневоле окажутся не на русской стороне.

XII

Немалое препятствие к беспристрастному обсуждению еврейского вопроса составляет то, что тут дают много ненадлежащего значения конкурентам, которых тревожит всякий более живой и прилежный сосед. От них еврейство, конечно, никогда не добьется ничего, кроме старых нареканий. Широкие государственные или общественные точки зрения конкурентов торгового сословия нимало не занимают, раз их огорчает, зачем евреи не пашут, в другой им неприятно, зачем немцы хорошо пашут. То им досадно, что жид не крестится, то они ругаются крещеному еврею, ставя его ниже некрещеного. Так это все и идет, как самая докучная басня, которая для ленивых людей заменяет дело. Совершенно необходимо, чтобы вопрос еврейский обсуждался не с точки зрения тех или других промышленных кружков или торговых фракций, где евреи всегда неминуемо встретят опасение за их прилежание, воздержность и расторопность, а надо, чтобы еврейский вопрос решался непременно с точки зрения высших государственных интересов, с которыми, по счастью для евреев, совершенно солидарны самые высшие вопросы истинного человеколюбия. и справедливости. А потому евреи ждут времен отрады и покоя от правительства, которое столь вознесено над низменными сферами меркантильных соображений, что может видеть дело ясно и решать его, имея в виду высшую выгоду – выгоду государства.

Друзья справедливости и беспристрастия благодарны честным людям из московского купечества, поднявшим свой голос за евреев в «Московских Ведомостях» М. Н. Каткова; они ценят и то, что г. Аксаков показал эксплоататоров ровно вдесятеро более опасных, чем евреи, ценят они и другие усилия рассмотреть еврейский вопрос без злобы и гнева; но для них ясно, что решения этого вопроса нужно ждать только от правительства.

Особенно русское, безгранично полновластное правительство, не поставленное в необходимость соображаться со взглядами и стремлениями партий, представляется еврейству единственною силою, которая может дать их делу скорейшее и наилучшее направление.

Евреи в России будут поставлены как должно только тогда, когда они дождутся себе общечеловеческих прав, равных со всеми русскими подданными непривилегированных классов. Вне этого возможны бесчисленные компромиссы, но настоящее, удовлетворительное решение никогда не возможно.

1) Нужно дозволить евреям жить во всех без ограничения местах Империи и заниматься ремеслами и промыслами, дозволенными законом, наравне со всеми прочими подданными государства, и

2) нужно уничтожить все отдельные еврейские общества по отбыванию повинностей, нужно полное совмещение в этом отношении евреев со всеми другими обитателями страны, с которыми евреи должны нести равную государственную и земскую тягу и подлежать за всякое нарушение гражданского долга и общественной безопасности равной со всеми ответственности перед законами.

Всякие особые правила, сколько бы они ни были предусмотрительны, не предоставят этому делу закончания, а только отодвинут его решение в глубь времен, которым по естественному ходу событий, может быть, предлежат иные, более хлопотливые заботы.

Пока еврейский вопрос не будет разрешен в этой самой простейшей форме без всяких привилегий и даже, пожалуй, с устранением евреев от карьерных путей служебной деятельности, до тех пор литература европейских народов, свободная в выражении господствующих идей времени, всеконечно не перестанет высказываться против пригнетения евреев в России, а в случае каких бы то ни было столкновений на Западе русское правительство будет иметь в евреях людей им недовольных и потому ему не преданных… Это, конечно, можно игнорировать, но только "в известной степени, и притом нельзя отрицать, что это все-таки не будет оставаться без влияния на экономические и политические выгоды государства.

Частные лица, особенно из среды людей, незнакомых с политическими условиями международных отношений, обыкновенно думают, что все это касается одних лишь тех, кто ведет биржевую игру или имеет непосредственные торговые отношения с заграничными рынками, но, по счастию, решение еврейского вопроса в настоящую минуту зависит не от суждения таких людей.

Государственные люди, умам которых открыты истинные выгоды международного положения государства, конечно, не станут на точке зрения умов стесненных в своем суждении суеверными опасениями или мелкой завистью к расторопным конкурентам.

Только такое решение еврейского вопроса будет правильно и сообразно с истинными выгодами великого государства, которое уравняет русских подданных еврейского исповедания со всеми подданными русского государства без различия их по их племенному происхождению и по вере.

Н.А. Бердяев

СУДЬБА ЕВРЕЙСТВА

(Из книги «Смысл истории»)

Еврейству принадлежала совершенно исключительная роль в зарождении сознания истории, в напряженном чувстве исторической судьбы, именно еврейством внесено в мировую жизнь человечества начало «исторического». И я хочу обратиться вплотную к самой исторической судьбе еврейства и его значению во всемирной истории как одного из непрерывно действующих и до наших дней мировых начал, обладающих своей специфической миссией. Еврейство имеет центральное значение в истории. Еврейский народ есть, по преимуществу, народ истории, и в исторической судьбе его чувствуется неисповедимость Божьих судеб. Историческая судьба этого народа не может быть объяснена позитивно-исторически, потому что в ней наиболее ясно проявляется «метафизическое» и та грань между метафизическим и историческим, о которой я говорил как о препятствии для постижения внутреннего смысла истории, именно здесь, в судьбе еврейского народа, исчезает. Я вспоминаю, что в дни моей юности, когда меня привлекало материалистическое понимание истории, когда я старался проверить его на судьбах народов, мне казалось, что величайшим препятствием для этого является историческая судьба еврейского народа, что с точки зрения материалистической судьба эта совершенно необъяснима. Нужно сказать, что со всякой материалистической и позитивно-исторической точки зрения этот народ давно должен был бы перестать существовать. Его существование есть странное, таинственное и чудесное явление, которое указывает, что с судьбой этого народа связаны особые предначертания. Судьба эта не объясняется теми процессами приспособления, которыми пытаются объяснить материалистически судьбы народов. Выживание еврейского народа в истории, его неистребимость, продолжение его существования как одного из самых древних народов мира в совершенно исключительных условиях, та роковая роль, которую народ этот играет в истории, – вес это указывает на особые, мистические основы его исторической судьбы. Истории еврейства есть не только феномен, но есть и ноумен в том особом смысле, на который я указывал уже, говоря о противоположении феномена и ноумена в истории. Я говорил уже, что в историческом открываются не только внешние явления, но может обнаруживаться и самый ноумен, само существо бытия. Это – особенность судьбы еврейского народа, необъяснимость его судьбы как древней, дохристианской, так и судьба его уже в христианскую эру. Всемирно-историческая роль еврейства, в сущности, не может быть поколеблена научной критикой традиционной библейской истории, таинственность этой судьбы остается неприкосновенной. Совершенно особая причастность еврейства к «историческому» и исключительная напряженность, внесенная им в историю, этой критикой не задевается. Вокруг судьбы еврейства разыгрывается особо напряженный драматизм истории. В чисто арийском духе такой напряженности нет. В арийстве есть некоторая пресность. Как ни значителен дух Греции, дух Индии, быть может, даже превосходящий дух еврейского народа, – остается несомненным неисторический характер этого духа и этого склада культуры. Судьба истории, драматизм истории, напряженность исторического действия и исторического движения из этого духа непосредственно не вытекают. Индия остается образцом очень древней культуры, по существу не исторической, застывшей в глубине своих внутренних духовных созерцаний, но не вошедшей в непосредственное, драматическое действие всемирной истории. То же самое можно сказать, в другом смысле, и о Греции. В Греции дано было откровение арийского духа в величайших созерцаниях художественных и философских, не превзойденных ни одной культурой мира, но это есть замкнутый статический космос, в котором напряженного исторического действия нет. Греция в конструировании «исторического» дала очень мало. С чем это связано? «Историческое» имеет религиозную основу. Это является основной предпосылкой того, что основа исторического лежит в той или другой форме религиозного сознания. В религиозной природе еврейского народа и еврейского духа заложено такое начало, которое должно было определить его напряженный исторический характер, его напряженную историческую судьбу.Прежде всего; если сравнить еврейскую религию с другими дохристианскими религиями, религиями языческими, то можно сказать, на что не раз уже указывалось, что еврейская религия есть откровение Бога в исторической судьбе народа, в то время как языческие религии были откровения Бога в природе. Это различие религиозной основы языческих арийских религий от религии еврейской определяет историчность еврейского народа. Еврейская религия проникнута мессианской идеей, которая стоит в ее центре. У Израиля было ожидание дня суда, выхода из той горестной исторической судьбы, которую народ переживает, ' переход в какую-то всеразрешающую новую мировую эпоху. Мессианская идея определяет исторический драматизм этого народа. Обращенность к грядущему Мессии, страстное ожидание Его рождает двойственность религиозного сознания еврейского народа, которая составляет узел судьбы европейского народа и исторической судьбы человечества. Эта двойственность мессианского сознания обращена к историческому движению и историческому разрешению. Еврейский дух, который представляет из себя особый тип, отличный от всех других расовых типов, в XIX и XX веке сохраняет свои основные особенности, роднящие его с духом древнего Израиля. И в современном еврействе можно узнать судьбу всего того же народа, но в бесконечно разные моменты исторической жизни и судьбы. Еврейский Дух XIX и XX века перекликается с древнеевропейским духом. В нем есть иная, искаженная и извращенная форма мессианизма, есть ожидание иного Мессии, после того как истинный Мессия был еврейством отвергнут, есть все та же обращенность к будущему, все то же настойчивое и упорное требование, чтобы будущее принесло с собою всеразрешающее начало, какую-то все раз решающую правду, и справедливость на земле, во имя которой еврейский народ готов объявить борьбу всем историческим традициям и святыням, всякой исторической преемственности. Еврейский народ есть, по существу своей природы, народ исторический, активный, волевой, и ему чужда та особая созерцательность, которая свойственна вершинам духовной жизни избранных арийских народов. К. Маркс, который был очень типичным евреем, в поздний час истории добивается разрешения все той же древней библейской темы: в поте лица своего добывай хлеб свой. То же еврейское требование земного блаженства в социализме К. Маркса сказалось в новой форме и в совершенно другой исторической обстановке. Учение Маркса внешне порывает с религиозными традициями еврейства и восстает против всякой святыни. Но мессианскую идею, которая была распространена на народ еврейский как избранный народ Божий. К. Маркс переносит на класс, на пролетариат. И подобно тому, как избранным народом был Израиль, теперь новым Израилем является рабочий класс, который есть избранный народ Божий, народ, призванный освободить и спасти мир. Вес черты богоизбранности, все черты мессианские переносятся на этот класс, как некогда перенесены они были на народ еврейский. Тот же драматизм, та же страстность, та же нетерпимость, которые раньше связаны были с народом Божьим – Израилем. Еврейский народ был всегда Божьим народом, народом трагической исторической судьбы. Прежде чем Бог еврейского народа был создан как единый Бог, Творец вселенной, как Господь,-Он был Богом всего народа, народным Богом. Эта связанность идеи монотеистической, идеи единого Бога с национальной судьбой избранного народа Божьего и создала свою особенность и специфичность религиозной судьбы еврейского народа. Здесь мы сталкиваемся с другой стороной религиозного сознания арийцев, которое определило особенную историю еврейского народа. Богосознание еврейского народа было богосознание трансцендентное; оно предполагает огромную дистанцию, которая делала невозможным лицезреть Бога лицом к лицу без опасности погибнуть. Семит снизу смотрел на бесконечную высоту Бога, эта далекость и страшность Бога, это трансцендентное сознание Бога вне человека и над человеком очень благоприятствовали созданию исторического драматизма. Это и вызывает напряженное движение, драматическое отношение между человеком, народом и трансцендентным Богом, встречу народа с Богом путем истории. Типическое же богосознание арийское, которое достигает своей чистоты в сознании индусов и в древнеиндийской религии, есть сознание имманентное. ощущение Бога как находящегося в последней глубине самого человека. Но такое сознание не особенно благоприятно для исторического движения. Это вырабатывает такую форму созерцательности, такую форму углубления вовнутрь, которая противоположна религиозной жизни, создающей историческое движение вовне. Все основы религиозного сознания еврейского народа были таковы, что они были благоприятны для исторического движении. Такова конкретная идея Бога у евреев как Бога личного, у которого существует личное отношение к человеку. Это – основа истории народа. Историчность такого отношения между человеком и Богом, между народом и Богом вытекает из внешнего драматизма положения. У еврейского народа, по его первоначальному жизнеощущению, была страстная мечта о справедливости в земной судьбе народа. Я думаю, что эта другая специфическая особенность еврейского народа, требовавшая осуществления справедливости в этой земной судьбе и обращавшаяся с вымогательством к будущему, предопределяет всю сложность этой исторической судьбы. У греков, типичных арийцев, никогда не было этой мечты о справедливости. Эллинскому духу идея эта совершенно чужда. Поскольку она была в греческом духе, она являлась идеей побочной. Все это тесно связано с вопросом об отношении к индивидуальности и с тем или иным отношением к вопросу о бессмертии души. Греки более всего сделали для выработки идеи бессмертии психеи, бессмертия души. Это была особая мечта греческого народа на вершинах его духовной жизни. В орфизме, у Платона, в греческой мистике Греция приходила к этой идее. Греция выработала понятие психеи, между тем как для еврейского народа, для которого центр тяжести лежал не столько в индивидуальной судьбе человека, сколько в судьбе народа, понятие психеи было чуждо. У евреев в их религиозном сознании поражает отсутствие идеи бессмертия души почти до последнего периода истории еврейского народа перед христианством. Очень поздно пришли они к идее личного бессмертия. В еврейском понимании отношения между Богом и человеком бессмертен один Бог. Бессмертность человека казалась еврейскому сознанию преувеличивающим значение человека. Для этого сознания существовало лишь бессмертие народа. Ренан, этот блестящий, но неглубокий писатель, религиозно плоский, но не лишенный психологической наблюдательности, в своей «Истории еврейского народа», быть может, самом интересном его труде, дает блестящие характеристики еврейского народа, хотя он и перегибает дугу и недостаточно понимает религиозные судьбы еврейского народа. Так, например, он очень метко говорит: «Древний семит отверг как химеричные все формы, под которыми другие народы представляли себе загробную жизнь. Один Бог вечен; человек живет только несколько лет, бессмертный человек был бы Богом. Человек может продлить немного свое эфемерное существование лишь в своих детях». Я думаю, и это является для меня ключом для объяснения всей исторической судьбы еврейства, что в еврейском сознании столкнулась жажда еврейского народа осуществления земной справедливости, земной правды, земного блага с индивидуальным бессмертием. В мессианском сознании еврейского народа была заложена двойственность, которая и была источником роковой судьбы еврейства, потому что здесь было истинное ожидание Мессии, Сына Божия, который в еврейском народе должен был явиться, и ожидание ложного Мессии, противоположного Христу. Эта двойственность мессианского сознания привела к тому, что еврейский народ не узнал Мессию, за исключением избранной своей части в лице апостолов и немногих первохристиан. Народ не узнал Мессии в Христе, отверг Его и распял. Это – центральный факт во всемирной истории, к которому всемирная история шла, из которого она исходит и который делает еврейство как бы осью всемирной истории. В еврействе ставится тема, разрешающаяся уже во всемирной христианской истории. Дело в том, что в этом наряженном еврейском стремлении к осуществлению правды на земле, земной справедливости и земного блага есть не только какое-то истинное и религиозно оправданное начало, но есть, поистине, и какое-то ложное богоборческое начало, есть нежелание принять предначертания Божьей судьбы, есть противление Богу и божественному миропорядку, есть человеческий произвол, утверждающий, что судьбе людей и народов, как она складывается в истории и жизни мира по Божьей воле и по какому-то неисповедимому и непонятному для нашего человеческого разума смыслу, может быть противопоставлено человеческое понимание справедливости и человеческое понимание правды, которая должна быть осуществлена здесь, на земле, на поверхности земной планеты, в которую переносится центр тяжести всякой жизни, потому что другой, вечной, бессмертной жизни как будто и нет. Это есть отрицание бессмертия человека, отрицание той бесконечной жизни, в которой осуществляется смысл всякой судьбы человеческой. Судьба человеческая, полная страданий и мук, непонятных и неоправдываемых в пределах этого небольшого отрывка жизни, который изменяется временем с момента рождения до момента смерти, в какой-то другой жизни получает свое разрешение, превосходящее логику справедливости малого человеческого разума и малого человеческого нравственного сознания. В еврейском народе было не только истинное требование и истинное ожидание мессианского конца всемирной истории, победы над неправдой, но было и ложное народное притязание, являющееся вызовом Божьему Промыслу и сталкивающееся, по существу, с самой идеей бессмертной жизни, потому что все в этой смертной жизни должно было быть окончено и разрешено. Справедливость, по этой идее, должно быть окончено и разрешено. Справедливость, по этой идее, должная быть осуществлена во что бы то ни стало уже в этом мире. «Еврейский мыслитель, подобно современному нигилисту, держался того мнения, что если в мире немыслима справедливость, то пусть мира совсем не будет!» (Ренан). Книга Иова-одна из самых потрясающих книг Библии. Внутренняя нравственная диалектика, которая рассказывается в Библии, исходит из того положения, что праведный человек должен пользоваться счастливой жизнью на земле и потому незаслуженные страдания, которые выпадают на долю праведного Иова, вызывают в нем глубокий нравственно-религиозный кризис. Сама тема судьбы Иова ставится безотносительно к тому, существует ли бессмертие и какая-то бесконечная жизнь, где эти страдания получают свое разрешение. В этой земной судьбе Иова должна быть окончательно осуществлена правда и справедливость, потому что ни в каком другом месте она осуществлена быть не может. Награда или наказание в какой-то другой жизни, в религиозной предпосылке, положенной в основу книги, не мыслится. В земном плане раскрывается диалектика одной из основных и величайших тем человеческого духа-темы о том, что праведники могут страдать на земле, в то время как грешники и люди злые могут быть счастливы и торжествовать, – тема вечная, которая повторяется и до наших дней в величайших творениях человеческого духа. Эта тема в сознании еврейского народа была ограничена слабостью и бессилием еврейского религиозного сознания поставить судьбу человеческую в перспективу вечной жизни. Из этого ограничения и рождается вся историческая напряженность еврейского народа в земной его жизни, именно потому, что судьба человеческая и судьба народа не ставились в перспективу вечной жизни, а лишь в перспективу исторической жизни на земле. В эту историческую жизнь на земле евреи внесли величайшую активность, внесли в нее религиозный смысл, в то время как арийские народы приходили к тому, чтобы ставить проблему индивидуальной судьбы. Для арийства самого по себе трудно было осмыслить историческую судьбу в земной жизни. Арийское сознание в этой жизни указывало путь созерцания жизни вечной, историческая судьба человечества казалась ему пустой, в то время как есть созерцание иных духовных миров. В конце концов, и на высшей стадии духовной жизни греческого мира не было религиозного сознания смысла исторической земной судьбы. Если мы возьмем Платона, это величайшее явление духа в Греции, то и у него сознание религиозного и метафизического смысла исторической судьбы отсутствовало: он обращался к первообразам бытия и к миру идей, в них узнавал первичную бездвижную действительность и от них не мог вернуться к движущемуся эмпирическому миру с внутренним осмысливанием процесса истории. Здесь чувствуется граница религиозного сознания эллинскою мира.

Противоречие между историческим бессмертием народа и индивидуальным бессмертием характерно для всей судьбы еврейского народа. Даже у пророков, предвещавших христианское откровение, нет идеи бессмертия. В еврейской религии нет также, в строгом смысле слова, ни мифологии, ни мистерий, ни метафизики. Немецко-еврейский философ Коген – представитель неокантианства – в последний период своей деятельности обратился к своим религиозным истокам и начал проповедовать своеобразный еврейский модернизм, очищенный критическим философским разумом. Коген утверждает, что его религия есть профетическая религия, по своему существу обращенная к будущему миру, в то время как всякая мифологическая религия обращена к прошлому и связана с прошлым. Миф есть рассказ, всегда связанный с прошлым. Этот профетизм еврейского религиозного сознания, который ставит еврейскую религию выше всех остальных, объясняет отсутствие в ней элементов мифологических. С точки зрения Когена, этот профетизм еврейской религии придает ей по преимуществу этическую окраску. Герман Коген в своем толковании юдаизма приспособляет к нему кантовскую философию. Он забывает, что есть один миф и в юдаизме – это миф, обращенный не к прошлому, а к будущему: миф эсхатологический. Еврейскому сознанию свойствен эсхатологический миф, который является мистической основой еврейского народа, с которым связана историческая жизнь еврейства. Слово «миф» имеет в моих устах реальное значение, а не противоположное реальности. Эта особенность еврейского сознания, которая является особенностью его исторической судьбы, приводит к тому, что социализм как некоторое всемирно-историческое начало имеет юдаистический источник. Социализм не есть явление наших дней, но в наши дни он приобретает особенную силу и исключительное влияние на весь ход истории. Социализм есть одно из всемирно-исторических начал, но все всемирно-исторические начала имеют свои корни в глубине веков, и, как все начала, имеющие древние истоки, они постоянно действуют и ведут борьбу с началами противоположными. Я думаю, что социализм имеет источники рслигиозно-юдаистические, связанные с эсхатологическим мифом еврейского народа, с глубокой двойственностью его сознания, трагической не только для истории еврейства, но и для истории человечества. Именно эта двойственность исторического сознания евреев порождает еврейский религиозный хилиазм, обращенный к будущему со странным требованием и ожиданием осуществления тысячелетнего царства Божия на земле, наступления судного дня, когда зло будет окончательно побеждено добром, когда прекратятся несправедливость и страдания в земных судьбах человечества. Это хилиастическое ожидание является первоначальным источником для религиозно окрашенного социализма. Это связано еще с тем, что еврейство по своей духовной природе коллективистично, в то время как арийство – индивидуалистично. Эта связанность еврейского духа с судьбой народа, эта невозможность мыслить судьбу индивидуальную вне существования народа вне судьбы Израиля, это перенесение центра тяжести на историческую сверхличную народную жизнь делает этот народ коллективистическим, в то время как в арийской культуре и в арийском духе мы впервые имеем раскрытие начала индивидуального, прославление индивидуального духа. Еврейскому духу были чужды идея индивидуальной свободы и чувство индивидуальной вины. В еврействе идея свободы не была индивидуальной, это была свобода народа – она конструировалась коллективистично, и вина не была идивидуальна, это не была вина отдельного человека, а вина народа перед лицом Бога. Это требование, религиозное и социалистическое, чтобы правда во что бы то ни стало победила на земле, это ожидание правды и победы, особенной правды и справедливости в коллективной судьбе народа – стало главным движущим духовным началом, – из-за которого разыгралась вся трагедия отвержения еврейским народом Христа. Это сделалось главным мотивом, главным основанием, почему Христос был отвергнут еврейским народом.Ренан, со свойственной ему односторонностью в этой области, дает острую характеристику различия между арийским и семитическим типом. Он говорит: «Ариец, допускающий с самого начала то, что боги несправедливы, не питает такого страстного желания добиться мирских благ. Он не принимает всерьез утех жизни, увлеченный своей химерой загробной жизни (только такая химера и может подвинуть на великие дела, ариец строит свой дом для вечности, семит же хочет, чтобы добро пришло, пока он жив. Он не хочет ждать; слава и благо, которых не чувствуешь, для него не существуют. Семит слишком верит в Бога, ариец слишком верит в вечность человека. Семит дал Бога, ариец дал бессмертие души». Эта характеристика очень односторонняя и в такой крайней форме не соответствует сложной исторической действительности, но есть здесь известная доля истины, и она объясняет исключительную напряженность этого мессианского ожидания евреями наступления дня блаженного царства Божьего на земле. Есть здесь что-то как бы предопределяющее двойственный характер еврейского мессианизма. Вот место из книги пророка Исаии. Если вникнуть в него, нас поразит то, что, с одной стороны, это может быть источником действительного ожидания земного царства, а с другой стороны, это есть ожидание какого-то божественного мессианского пира:"Тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись с медведицей, и детеныши их будут лежать вместе, и лев, как вол, будет есть солому. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо змеи. Не будут делать зла и вреда на всей святой горе моей, ибо земля будет наполнена ведением Господа. как воды наполняют моря".

Вот такого страстного ожидания наступления дня блаженства Божьей правды, царства Божьего не было никогда и нигде, ни у одного народа мира, кроме этого мессианского пророческого сознания.

Вместе с тем, это мессианское сознание могло иметь и свою противоположную сторону. Оно могло превратиться в еврейском народе в ожидание Мессии как земного царя, который осуществит царство Израиля, национальное царство Израиля на земле, в котором наступит окончательное блаженство. Возможность такого понимания мессианского сознания все время присутствует в древнееврейской апокалиптике. Тот же Ренан говорит: «Истинный израильтянин – этот человек, терзаемый недовольством, пребывающий во власти неутолимой жажды будущего». Неутолимая жажда будущего и есть жажда наступления такого дня царства Божьего на земле. «Иудей неспособен, как христианин, к покорности Провидению. Для христианина нищета, унижения-добродетели, для иудея это – бедствия, с которыми надо бороться. Злоупотребления, насилия, переносимые христианином со смирением, иудея возмущают». Это проводит границу между еврейским сознанием, и тем христианским сознанием, которое для евреев, не победивших своего еврейства, является неприемлемым и невместимым. В этом – основа революционного характера религиозного сознания еврейства. Еврей легко становится революционером и социалистом. Евреи поддерживают тот ложный миф, что в основе истории лежит эксплуатация человека человеком. Я говорю это не в узком современном смысле слова, а в смысле характеристики типа, в смысле вызова судьбе, тем испытаниям и страданиям, которые выпадают в этой судьбе, и настойчивого, страстного, напряженного требования, чтобы уже здесь, в этой земной судьбе, были осуществлены правда и блаженство. У евреев эта идея земного царства была не светской, секулярной, а религиозной, теократической. С этим связано то, что у евреев было сравнительно слабо чувство государства в мирском смысле слова, государства секулярного. Здесь мы встречаемся с одним противоречием. В то время как ни один народ никогда не жаждал так страстно осуществления своего национального земного царства в земной исторической судьбе, именно этот народ был в своей истории лишен того элементарного, чего не были лишены другие народы. Он был лишен возможности иметь свое самостоятельное государство. Страстное желание осуществления своего земного царства привело в конце концов к противоположному полюсу – не оказалось у еврейского народа царства, которое было у других народов, никогда так не жаждавших осуществления земного царства. Это – один из парадоксов в судьбе еврейства, связанный с судьбой еврейского мессианизма. Духовная жизнь еврейского народа должна была привести к явлению Христа и к распятию Христа. Христос не осуществил упований еврейского народа, не стал земным царем и не осуществил земного царства Израиля. Это и привело к коренному противоречию в судьбе еврейского народа. В то время как еврейский народ отверг распятие, он, в судьбе своей, оказался распинаемым. Это и было основное противоречие всей его религиозной судьбы. Эта страстная мечтательность еврейского народа о своем национальном земном царстве, которое предваряет страстную мечтательность новейшего времени об осуществлении социального земного царства уже не еврейского народа, а земного царства всего человечества в социализме, в социалистическом земном раю, не через Мессию, а через мессианский класс-пролетариат, – это страстное отношение к земной исторической судьбе, связанное с основной духовной особенностью еврейского народа, противоречит чаяниям жизни бессмертной, потому что осуществление высшей Божьей правды не переносится в высшую бессмертную жизнь. Верящий в бессмертие должен трезво относиться к плану земной жизни и видеть, что в нем невозможно окончательно преодолеть темное иррациональное начало, что в нем неизбежны страдания, зло и несовершенства. Чувство бессмертия у еврейского народа, народа, религиозно поднявшегося на самую высшую ступень до христианства, было гораздо слабее, чем у персов и египтян. У персов, великого арийского народа Востока, были зачатки подлинной веры в бессмертие и в воскресение, а у египтян была страстная жажда воскресения тела умершего, на которой и была построена вся египетская история. Построение пирамид было великим памятником человеческого духа, опровергающим верность материалистического понимания истории, материалистического отношения к жизни (1 «Большие пирамиды есть древнейшее и наиболее внушительное из дошедших до нас свидетельств окончательного возникновения организованного общества» (Брэстед). В конце концов, и еврейский народ в дальнейшей своей исторической судьбе должен был прийти к вере в бессмертие и к вере в воскресение. Он прошел тот же путь, который проходили другие народы до начала христианской эры истории. Еврейский народ был народом-моноидеистом, у него было потрясающее чувство реальности Бога. Эта потрясающая душу реальность и конкретность Бога так овладевает еврейским народом, что вытесняет всякое другое чувство и всякое другое понимание и постижение. Между тем, как осмыслить идею бессмертия души оказалось необходимым в дальнейшей исторической судьбе. Наступил такой новый опыт и такое испытание в еврейском народе, и вплотную стал перед ним этот вопрос. Тогда возникает в еврейском мире так же, как возникло в мире эллинском и вообще в древнем мире, который верил в непосредственную победу добра, правды и праведника здесь, на земле, – сомнение в справедливости земной судьбы. Наступил момент, когда в это изверились, когда начали ощущать, что здесь, на земле, правда, добро и праведник не получают справедливого возмездия. Праведник страдает, он распинается. Это начинает чувствоваться в книге Иова, в притчах Соломона, в орфизме, у Платона и после этого начинается искание иного мира, разрешение индивидуальной судьбы в ином плане. В древнееврейском мире, как и в мире эллинском, возникает, по-разному, великая религиозная проблема распятия праведного человека, творившего величайшее добро. Эта проблема распятия праведника в греческой культуре была поставлена в судьбе Сократа и послужила духовным толчком для философии Платона. Смерть Сократа заставила Платона отвернуться от мира, в котором столь праведного человека могли подвергнуть незаслуженной казни, и искать иного мира добра и красоты, в котором невозможна несправедливая гибель праведника. Этот мотив повторяется повсюду в древнем мире. Он повторяется в мире языческом, повторяется и в мире еврейском. С возникновением этого исключительного и обостренного духовного опыта начинается обращение к иному высшему миру и искание разрешения судьбы человечества в этом ином мире. Момент возникновения такого рода религиозного опыта в религиозной жизни дохристианского мира есть не что иное, как переход от национального склада религиозного сознания к складу идивидуальному, возникновение религиозного индивидуализма. Этот религиозный индивидуализм повсюду в древнем мире сменяет собой предшествующую стадию объективизма, обращенного к жизни народа и нации в этой земной действительности. Отсюда происходит обращение к глубинам индивидуальным в судьбе человеческой, которую пытаются объяснить за пределами национальной земной жизни. Период объективизма сменяется индивидуализмом. Это – переходный период. Этот субъективизм является периодом зарождения христианства. Христианская истина раскрывается человеку в тот период его духовной жизни, когда старая национальная религиозность начинает расшатываться и колебаться, когда дух человеческий начинает болеть об индивидуальной судьбе человека, которая не нашла себе разрешения ни в пределах ветхозаветных, ни в пределах язычества. С этим переходом от объективно-народной религиозности к религиозности субъективно-индивидуальной связывается в судьбе еврейского народа развитие и колебание его мессианского сознания. Мессианское сознание начинает испытывать внутреннее раздвоение между национальным мессианским сознанием, которое исключительно прикреплено к судьбе израильского народа, к этой земной исторической судьбе народа, и универсальным мессианским сознанием, которое ждало некоего божественного явления, несущего благую весть для всей вселенной, а не только для народа израильского, и которое этим своим универсальным характером принесет благую весть и для индивидуальной души каждого человека. В старом складе национальной религиозности происходит процесс внутреннего расщепления и раздвоения. Сознание идет путем индивидуализма, но вместе с тем это связано с большим универсализмом. Мессианская идея несет благую весть не только для всего человечества, но несет и для каждой индивидуальной человеческой судьбы. В этой постановке разрешалась вся трагедия. Этим подготовлялось христианство. В еврейском народе должен был родиться Христос, в еврейском народе с его напряженным чувством истории, обращенным к будущему, должно было совершиться центральное явление всемирной истории – явление этого мира и явление мира иного, имманентное и трансцендентное. Здесь совершается величайшая человеческая трагедия, в которой судьба еврейского народа связана с судьбами всей христианской истории. Роль еврейства связана с тем, что еврейство было наделено такими мессианскими ожиданиями, какими не был наделен ни один народ мира. Только еврейству дано была прямо и непосредственно ждать явления Мессии в мире, в то время как всем другим народам в мире языческом были даны лишь туманные предчувствия и не было прямого обращения сознания к грядущему Мессии. И вот этот народ, которому было дано это мессианское сознание, в котором должен был родиться Мессия, этот народ не выдержал испытания двойственности своего сознания и своего ожидания, не понял явления Распятого. Сущность трагедии, разыгрывавшейся между еврейством и христианством, в том, что Мессия должен был явиться в еврейском народе и что еврейский народ не мог принять Мессию распятого. Еврейский народ ждал Мессию и пророчествовал о Мессии, и еврейский народ Мессию не принял и отверг, потому что не мог принять Мессию в образе раба, он ждал Мессию в образе царя, который осуществит земное царство Израиля. Это напряженное ожидание еврейского народа было прообразом религиозного социализма еврейского народа. Тайны распятия еврейский народ принять не мог, он не мог принять Христа, потому что Христос явился в образе смиренной, а не торжествующей в земной жизни правды. Он отверг всей своею жизнью и своею смертью ложное упование еврейского народа на блаженное земное царство. Таким образом, в христианстве было отвергнуто то, что еврейский народ – народ Божий в каком-то другом смысле, кроме того смысла, что в народе еврейском должен был явиться Христос. Поскольку Христос явился в нем, – он был народом Божьим, но после отвержения Христа он перестал быть народом Божьим. Никакой мессианизм после явления Христа в еврейском старом смысле слова – невозможен, и мессианское ожидание после явления Христа есть ожидание ложного Христа, явление Мессии, обратного Христу. Национальный мессианизм есть всегда та или иная форма возвращения к юдаизму, так же как и мессианизм классовый. Мессианизм социалистический имеет юдаистические корни, ожидание антихриста. Избранный народ в христианстве есть – церковный народ. Эта двойственность еврейского мессианизма, с одной стороны, обращенного к Мессии Христу, а с другой стороны, связанного с антихристом, с принудительно-религиозным осуществлением правды на земле, ведет к тому, что всякое отвержение Христа, которое было в мире на протяжении всей истории, совершается всегда на тех же основаниях и по тем же мотивам, по которым Христос был отвергнут ложным еврейским мессианизмом, по которому Он был распят евреями. Это есть отрицание свободы духа во имя принудительного осуществления царства Божьего на земле. Христос отвергается потому, что Он умер на кресте, вместо того чтобы царственной мощью уничтожить зло и страдание и начать историю блаженную и справедливую. Это создает тот величайший из парадоксов, то противоречие в судьбе еврейского народа, которое формулировано замечательным французским католическим писателем, недавно умершим, к сожалению, мало известным, но заслуживающим большей известности, Леоном Блуа. Он так формулировал основную трагедию еврейского народа: «Евреи обратятся лишь тогда, когда Христос сойдет с креста, Христос же может сойти с него лишь тогда, когда евреи обратятся („Le salut par les Juifs“)». Этими гениально острыми словами обнажается не только трагедия еврейского народа, но и трагедия христианского мира, вскрывается основное возражение против христианства. Главное возражение против христианства есть то, что христианство не осуществилось в мире, не удалось, как часто говорят, правда не победила на земле, страдания в мире продолжаются. Около двух тысяч лет тому назад пришел Христос, Спаситель и Искупитель мира, а зло, страдание, ужасы и– муки продолжаются. Это возражение против христианства, типическое возражение ложного еврейского мессианизма, основано на том, что явление Мессии, Сына Божьего, должно было бы осуществить на земле добро и окончательно победить зло, прекратить всякое страдание, всякую муку, всякую тьму и водворить блаженство. Но отвержение Христа есть еврейское отвержение. И это еврейское отвержение свойственно арийскому племени не менее, чем еврейству. Это приводит к тому основному парадоксу всей истории еврейской и всей истории христианской, что без еврейства христианство было бы невозможно и невозможна была бы христианская история. Без еврейства, не принявшего тайны Голгофы, не было бы Голгофы. Христианская история находится во внутренней борьбе с еврейским духом. И отношение к еврейству является внутренним испытанием для христианского духа, потому что как податливость и слабость христиан, отдающая их во власть еврейского духа, так и расовый антисемитизм, переходящий в насилие, одинаково не выдерживают этого испытания. Антисемитизм не понимает всей религиозной серьезности еврейского вопроса. Расовый антисемитизм сплошь и рядом заражается тем ложным еврейским духом, против которого он восстает. Ненависть к евреям – нехристианское чувство. Христиане должны относиться к евреям по-христиански. В пределах самой христианской истории происходит постоянное взаимодействие начал юдаистических и начал эллинских, которые и являются главными источниками всей нашей культуры. Я думаю, что столкновение двух начал существует и в пределах самой христианской церкви. Христианскому духу свойственна семитическая прививка, без которой невозможна была бы историческая судьба христианства. Древняя еврейская тема, поставленная еврейской историей, тема всемирной истории. Вокруг этой темы разыгрывается всемирная история, в центре которой стоит Христос. От Христа начинается новая всемирная эра. С этим связано то, что еврейский вопрос неразрешим в пределах истории. Сионизм – самое благородное течение в еврействе, но он бессилен разрешить еврейский вопрос. Еврейская тема, поставленная в Библии, продолжает быть темой, вызывающей страсти и в веках XIX и XX. Материальная прикованность к миру сему в капитализме Ротшильда и социализме Маркса есть еврейская, по идее, прикованность, хотя она и не имеет обязательной связи с евреями. И вокруг нее разыгрываются страсти и кровавая борьба. Но враждебный христианству юдаизм может быть свойствен и неевреям, а равно как евреи по крови могут быть от него свободны. Никакой вульгарный антисемитизм ни может быть оправдан религиозным постижением судьбы еврейства. Окончательное разрешение еврейского вопроса возможно лишь в плане эсхатологическом. Это и будет разрешение судьбы всемирной истории, в последнем акте борьбы Христа и антихриста. Без религиозного самоопределения еврейства задача всемирной истории не может быть разрешена.

Н.А.Бердяев

ХРИСТИАНСТВО И АНТИСЕМИТИЗМ

Религиозная судьба еврейства

I

Леон Блуа, страстный католик, писал: «Предположите, что окружающие Вас люди постоянно говорят с величайшим презрением о Вашем отце и матери и имеют по отношению к ним лишь унижающие ругательства и сарказмы, каковы были бы Ваши чувства? Но это именно происходит с Господом Иисусом Христом. Забывают или не хотят знать, что наш Бог, ставший человеком, еврей, еврей по преимуществу, по природе, что мать его еврейка, цветок еврейской расы, что апостолы были евреи, так же как и все пророки, наконец, что наша священная литургия почерпнута из еврейских книг. Но тогда как выразить чудовищность оскорбления и кощунства, которое представляет собой унижение еврейской расы?» Слова эти обращены главным образом к христианам-антисемитам и должны быть ими услышаны. Поистине поразительно легкомыслие христиан, которые считают возможным быть антисемитами. Христианство по своим человеческим истокам есть религия еврейского типа, т. е. типа мессиански-пророческого. Еврейский народ внес мессиански-пророческий дух в мировое религиозное сознание, этот дух был совершенно чужд греко-римской духовной культуре, как и культуре индусской. «Арийский» дух не мессианский и не пророческий, ему чуждо еврейское напряженное чувство истории, чуждо ожидание явления Мессии в истории, прорыва метаистории в историю. Должно быть признано явлением очень знаменательным, что германский антисемитизм превращается в антихристианство. На мир хлынула волна антисемитизма, которая грозит захлестнуть все новые и новые страны и которая опрокидывает гуманитарные теории XIX века. В Германии, Польше, Румынии, Венгрии антисемитизм торжествует. Но он нарастает даже во Франции, наиболее проникнутой гуманитарными идеями, где он потерпел поражение после дрейфусовского дела. Можно указать на такие тревожные симптомы, как появление книги Седина, которая есть настоящий призыв к погрому. Возрастает количество французов, которые не могут примириться с тем, что Леон Блюм еврей, хотя Леон Блюм один из самых честных, идеалистических и культурных политических деятелей Франции. Антисемитизм очень резко проявляется на поверхности политической жизни, о которой мы ежедневно читаем в газетах. Но еврейский вопрос не есть просто вопрос политический, экономический, правовой или культурный. Это вопрос несоизмеримо более глубокий, религиозный вопрос, затрагивающий судьбы человечества. Это ось, вокруг которой вращается религиозная история. Таинственна историческая судьба евреев. Непостижимо самое сохранение этого народа и необъяснимо рационально. С точки зрения обыкновенных исторических объяснений, еврейский народ должен был перестать существовать. Ни один народ мира не выдержал бы подобной исторической судьбы. Еврейский народ есть народ истории по преимуществу, он внес в историю человеческого сознания самую категорию исторического. И история была беспощадна к этому народу. Это была история гонений и отрицания элементарных человеческих прав. И после долгой истории, требовавшей страстного напряжения сил для самосохранения, народ этот сохранил свое единственное лицо и по всему еврейскому рассеянию среди других народов лицо это все узнают и часто ненавидят и проклинают. Ни один народ в мире не пережил бы столь долгого рассеяния и, наверное, потерял бы свое лицо и растворился бы среди других народов. Но по неисповедимым путям Божьим народ этот должен сохраниться до конца времен. Менее всего, конечно, можно было бы объяснить историческую судьбу еврейства с точки зрения материалистического понимания истории. Мы тут прикасаемся к тайне истории.

Еврейский вопрос можно рассматривать с разных точек зрения. Но он имеет особенную важность как вопрос внутренне христианский. Антисемитизм в прошлом был создан главным образом христианами, для которых он наиболее невозможен, В отношении к еврейскому народу на христианах лежит великий грех. Грех этот особенно велик был в средние века, когда феодальные рыцари преследовали и уничтожали евреев, чтобы не платить им долгов. И теперь именно на христианах лежит долг защиты евреев. В Германии это уже происходит. Тут уместно вспомнить имя Вл. Соловьева, который считал защиту евреев с христианской точки зрения одной из важных задач своей жизни. Для нас, христиан, еврейский вопрос совсем не есть вопрос о том, хороши или плохи евреи, а есть вопрос о том, хороши или плохи мы, христиане. Со скорбью приходится сказать, что христиане в этом вопросе оказываются очень плохи, перед высотой христианского сознания они обыкновенно бывали много хуже евреев. Но вопрос о том, хорош ли я, много важнее вопроса о том, хорош ли мой сосед, которого я имею склонность в чем-то обвинять. Христианам и христианским церквам во многом приходится каяться, не только в еврейском вопросе, но и в вопросе социальном, в вопросе о войне, в постоянном конформизме по отношению к самому отвратительному государственному строю. Не имеет никакого принципиального значения вопрос о недостатках евреев. Нет нужды отрицать эти недостатки, их много. Есть еврейское самомнение, которое раздражает. Но оно психологически объяснимо: этот народ был унижен другими народами и он себя компенсирует сознанием избранности и своей высокой миссии. Так и германский народ, униженный в течение ряда лет после войны, компенсирует себя тем сознанием, что он высшая раса и призван господствовать над миром. Так и пролетариат, самый униженный класс в капиталистическом обществе, компенсирует себя сознанием своего мессианского призвания быть освободителем человечества. Еврейский народ есть народ полярно противоположных свойств, в нем соединяются черты высокие с чертами низкими, жажда социальной справедливости со склонностью к наживе и к капиталистическому накоплению. По поляризованности своей природы русский народ имеет черты сходства с народом еврейским, и он походит на него своим мессианским сознанием. Антисемиты очень любят говорить о том, что Библия свидетельствует о жестоковыйности еврейского народа. Но какой народ не был жестоковыйным? Не были ли жестоковыйными вавилоняне, ассирийцы, египтяне, персы. Не имели ли отвратительных свойств греки, создавшие величайшую в мире культуру? О каждом народе нужно судить по его вершинам, а не по низинам. О немецком на роде нужно судить по его великим философам, мистикам музыкантам, поэтам, а не по русским юнкерам " лавочникам. И о еврейском народе, народе религиозного призвания, нужно судить по пророкам и апостолам, а не по еврейским ростовщикам. Каждый волен иметь свои национальные симпатии и антипатии. Есть люди, которые не любят немцев, поляков или румын. Тут ничего поделать нельзя, к любви нельзя принудить и трудно подавить без отчетную антипатию. Но ненависть к целому народу есть грех, есть человекоубийство, и ненавидящий должен нести ответственность. С отношением к евреям вопрос сложнее. Евреи не могут быть названы просто национальностью. Целый ряд признаков нации у еврейства отсутствует, и есть признаки, которых у других наций нет. Евреи народ особой, исключительной религиозной судьбы. Избранный народ Божий, из которого вышел Мессия и который отверг Мессию, не может иметь исторической судьбы, похожей на судьбу других народов. Этот народ скреплен и на века объединен не теми свойствами, которые обыкновенно скрепляют и объединяют народы, а исключительностью своей религиозной судьбы. Христиане принуждены признать богоизбранность еврейского народа, этого требует христианское вероучение, они это делают неохотно и часто забывают об этом. Мы живем в эпоху звериного национализма, культа грубой силы, настоящего возврата к язычеству. Происходит процесс, обратный христианизации и гуманизации человеческих обществ. Национализм должен был бы быть осужден христианской церковью как ересь, и католическая церковь недалека от этого осуждения. Но евреи падают жертвой не только этого национализма. Причины антисемитизма глубже. Несомненно, существуют мистический страх перед евреями. Этот страх, правда, испытывают обыкновенно люди довольно низкого культурного уровня, которые легко заражаются самыми нелепыми и низкопробными мифами и легендами.

II

Необычайно парадоксальна еврейская судьба: страстное искание земного царства и отсутствие своего государства, которое имеют самые незначительные народы, мессианское сознание избранности народа и презрение и гонение со стороны других народов, отвержение креста как соблазна, и распятие этого народа на протяжении всей его истории. Может быть, более всего поразительно, что отвергнувший крест его несет; те же, которые приняли крест, так часто распинали других. Есть несколько типов антисемитизма, которые могут, конечно, соединяться и поддерживать друг друга. Я не буду останавливаться на том эмоционально-обывательском антисемитизме, который играет немалую роль в антисемитских движениях, но не представляет принципиального интереса. С ним связаны насмешки над евреями, изображение комического типа еврея, брезгливое отношение к евреям, в отношении которых не хотят допустить человеческого равенства. С этим обыкновенно не связывается никакой идеологии. Настоящая идеология антисемитизма есть идеология антисемитизма расового, и это самая распространенная форма вражды к еврейству. Германия – классическая страна этой идеологии, ее можно найти и у великих немцев, например, у Лютера, у Фихте, у Р. Вагнера. Евреи объявляются расой низшей, отверженной и враждебной всему остальному человечеству. Но при этом эта низшая раса оказывается самой сильной, вечно побеждающей другие расы в свободной конкуренции.

С христианской точки зрения расовый антисемитизм совершенно недопустим, он непримиримо сталкивается с христианским универсализмом. Гонения против католиков в Германии вызываются тем, что католичество универсалистично. Христианство провозгласило ту истину, что нет эллина и нет иудея. Оно обращено ко всему человечеству и ко всякому человеку, независимо от расы, национальности, класса и положения человека в обществе. Не только расовый антисемитизм, но и вообще расизм не выдерживает критики с трех точек зрения; с религиозной, моральной и научной. Он недопустим для христианина, который должен видеть в каждом человеке образ и подобие Божье. Не только расизм, но и национализм для христианской совести неприемлем. Но он неприемлем и для общечеловеческого и гуманитарного морального сознания. Расизм бесчеловечен, отрицает достоинство человека, отрицает ценность человеческой личности и допускает обращение с ней, как с врагом, подлежащим истреблению. Расизм есть самая грубая форма материализма, гораздо более грубая, чем материализм экономический. Расизм есть крайняя форма детерминизма и отрицания свободы духа. Над представителями отверженный рас тяготеет фатум крови, и нет для них спасения. Экономика все-таки принадлежит психической среде, а не физиологии и анатомии, и определение экономикой не есть все-таки определение формой черепа и окраской волос. Расовая идеология представляет собой большую степень дегуманизации, чем классовая пролетарская идеология. С классовой точки зрения человек все-таки может спастись, изменив свое сознание, например, усвоить себе марксистское мировоззрение, хотя бы он был дворянин или буржуа по крови; он может даже стать народным комиссаром. Ни Маркс, ни Ленин не были пролетариями. С расовой точки зрения еврею нет спасения, ему не поможет ни принятие христианства, ни даже усвоение себе национал-социалистического мировоззрения, над ним тяготеет фатум крови. Но расизм несостоятелен и с чисто научной точки зрения. Современная антропология считает весьма сомнительным самое понятие расы. Расизм относится к области мифологии, а не науки. Самого существования арийской расы современная наука не признает. Никаких чистых рас не существует. Раса есть категория зоологическая, а не антропологическая, предысторическая, а не историческая. История знает лишь национальности, которые представляют собой результат сложного смешения крови. Избранная арийская раса есть миф, созданный Гобино, который был замечательным художником и тонким мыслителем, обосновывающим не антисемитизм, а аристократизм, но как ученый-антрополог он мало стоит. Избранная раса есть такой же миф, как и избранный класс. Но миф может быть очень действенным, может заключать в себе взрывчатую динамическую энергию и двигать массами, которые мало интересуются научной истиной и вообще истиной. Мы живем в очень мифотворческую эпоху, но характер мифов довольно низменный. Единственный серьезный расизм, существовавший в истории, есть расизм еврейский. Соединение религии с кровью и национальностью, вера в избранность народа, охранение чистоты расы – все это древнееврейского происхождения, внесено евреями. Не знаю, замечают ли германские расисты, что они подражают евреям. В расизме как раз нет ничего «арийского», «арийцы» индусские и греческие были более склонны к индивидуализму. Но есть разница между еврейским и германским расизмом. Еврейский расизм был универсально-мессианским, он вынашивал универсальную религиозную истину. Германский же расизм есть агрессивный, мирозавоевательный партикуляризм. Расизм сейчас означает дехристианизацию и дегуманизацию, возврат к варварству и язычеству.

Есть такие типы антисемитизма экономического и политического. Политика тут является орудием экономики. Этот тип антисемитизма носит довольно низменный характер, он связан с конкуренцией и борьбой за преобладание. Евреев обвиняют в том, что они очень успешно спекулируют и наживаются, побеждая другие народы в экономической конкуренции. Но у обвинителей чувствуется желание самим спекулировать более успешно, чем спекулируют евреи. Ненависть к евреям часто бывает исканием козла отпущения. Когда люди чувствуют себя несчастными и связывают свои личные несчастья с несчастьями историческими, то они ищут виновника, на которого можно было бы все несчастья свалить. Это не делает чести человеческой природе, но человек чувствует успокоение и испытывает удовлетворение, когда виновник найден и его можно ненавидеть и ему мстить. Нет ничего легче, как убедить людей низкого уровня сознательности, что во всем виноваты евреи. Эмоциональная почва всегда готова для создания мифа о мировом еврейском заговоре, о тайных силах «жидомасонства» и пр. Я считаю ниже своего достоинства опровергать «протоколы сионских мудрецов». Для всякого не потерявшего элементарного психологического чутья ясно при чтении этого низкопробного документа, что он представляет наглую фальсификацию ненавистников еврейства. К тому же можно считать доказанным, что документ этот сфабрикован в департаменте полиции. Он предназначен для уровня чайных «союза русского народа», этих отбросов русского народа. К стыду нашему нужно сказать, что в эмиграции, которая почитает себя культурным слоем, «союз русского народа» подымает голову, мыслит и судит о всякого рода мировых вопросах. Когда мне приходится встречаться с людьми, которые ищут виновника всех несчастий и готовы видеть их в евреях, масонах и пр., то на вопрос, кто же виноват, я даю простои ответ: как кто виноват, ясно кто, ты и я, мы и есть главные виновники. И такое отыскание виновника представляется мне наиболее христианским. Есть что-то унизительное в том, что в страхе и ненависти к евреям их считают очень сильными, себя же очень слабыми, неспособными выдержать свободной борьбы с евреями. Русские склонны были считать себя очень слабыми и бессильными в борьбе, когда за нами стояло огромное государство с войском, жандармерией и полицией, евреев же считали очень сильными и непобедимыми в борьбе, когда они лишены были элементарных человеческих прав и преследовались. Еврейский погром не только греховен и бесчеловечен, но он есть показатель страшной слабости и неспособности. В основе антисемитизма лежит бездарность. Когда изъявляют претензию на то, что Эйнштейн, открывший закон относительности, еврей, что еврей Фрейд, еврей Бергсон, то это есть претензии бездарности. В этом есть что-то жалкое. Есть только один способ борьбы против того, что евреи играют большую роль в науке и философии: делайте сами великие открытия, будьте великими учеными и философами. Бороться с преобладанием евреев в культуре можно только собственным творчеством культуры. Это область свободы. Свобода есть испытание силы. И унизительно думать, что свобода всегда оказывается благоприятной для евреев и неблагоприятной для неевреев.

Нужно остановиться еще на одном обвинении против евреев. Их обвиняют в том, что они создали капитализм и социализм. Но и для сторонников капитализма и для сторонников социализма, казалось бы, желательно предоставить и «арийцам» честь создания чего-либо, нельзя же вес уступить евреям. Оказывается, что евреи сделали все научные открытия, были замечательными философами, создали капиталистическую промышленность, создали мировое социалистическое движение, борющееся за справедливость и за улучшение положения трудящихся, в их руках находится все общественное мнение, мировая пресса и пр. Сознаюсь, что в качестве «арийца» я чувствую себя обиженным и не согласен до такой степени все предоставить евреям. Остановлюсь на создании евреями капитализма и социализма. Прежде всего, если это есть обвинение, то оно не может исходить от одного лица. Для сторонников капитализма создание евреями капитализма есть заслуга евреев, как для сторонников социализма создание евреями социализма есть их заслуга. Нужно выбрать обвинение. Что евреи играли преобладающую роль в создании капитализма, это есть тезис известной книги Зомбарта. Бесспорно, евреи играли немалую роль в этом процессе, бесспорно, в их руках сосредоточивались большие капиталы. Этому способствовали выработанные историей свойства евреев. В средние века евреи занимались ростовщичеством, единственным занятием, которое им было предоставлено. Еврейский народ создал тип ростовщика и банкира, но он же создал тип идеалиста, беззаветно преданного идее, бедняка, живущего исключительно высшими интересами. Но «арийцы» также руку приложили к созданию капитализма и капиталистической эксплуатации. Еврейский капитализм зародился у купцов Флоренции. Обвиняющие евреев в создании капитализма обыкновенно не бывают противниками капитализма, они просто хотели бы быть более сильными в капиталистической конкуренции, иметь больше капиталов, чем евреи. Поразительно, что К. Маркс, еврей и социалист, был в известном смысле антисемит. В своей статье по еврейскому вопросу, которая многих смущает, он признал евреев носителями мировой капиталистической эксплуатации. Революционный антисемитизм Маркса, между прочим, опровергает легенду о мировом еврейском заговоре. Маркс и Ротшильд, оба евреи, непримиримые враги, и в одном заговоре участвовать не могут. Маркс боролся против власти капитала, в том числе и еврейского капитала. Другое обвинение евреев в том, что они создатели социализма и главные участники революционных социалистических движений, очевидно, может исходить лишь от людей, которые не гнушаются капитализмом и хотели бы сохранить капиталистический строй. Для русских антисемитов обвинение это сводится к тому, что русская коммунистическая революция создана евреями. Фактически это неверно. Ленин не еврей, не евреи и многие другие вожди революции, не были евреями огромные рабоче-крестьянские массы, давшие победу революции. Но евреи, конечно, играли немалую роль в революции и ее подготовке. В революциях всегда будут играть большую роль угнетенные, угнетенные национальности и угнетенные классы. Пролетариат всегда активно участвовал в революциях. Это заслуга евреев, что они принимали участие в борьбе за более справедливый социальный строй. Но обвинения против евреев, в конце концов, упираются в одно главное: евреи стремятся к мировому могуществу, к мировому царству. Это обвинение имело бы нравственный смысл в устах тех, которые сами не стремятся к могуществу и не хотят могущественного царства. Но «арийцы» и арийцы-христиане, исповедовавшие религию, которая призывала к царству не от мира сего, всегда стремились к могуществу и создавали мировые царства. Евреи не имели своего царства, не только мирового, но и самого малого, христиане же имели могущественные царства и стремились к экспансии и владычеству.

Перехожу к типу антисемитизма религиозного, самому серьезному, единственному заслуживающему рассмотрения. Христиане бывали антисемитами главным образом по мотивам религиозным. Евреи признавались расой отверженной и проклятой не потому, что это низшая раса по крови, враждебная всему остальному человечеству, а потому, что они отвергли Христа. Религиозный антисемитизм есть в сущности, антиюдаизм и антиталмудизм. Христианская религия действительно враждебна еврейской религии, как она кристаллизовалась после того, как Христос не был признан ожидаемым евреями Мессией. Юдаизм до Христа и юдаизм после Христа – явления духовно различные. Есть глубокая парадоксальность в том, что явление Христа, т. е. боговоплощение и боговочеловечение, совершилось в недрах еврейского народа. Евреи с большим трудом могли принять боговочеловечение, это было легче для язычников. Бог стал человеком – это представлялось евреям кощунством, посягательством на величие и трансцендентность Бога. Для древнего еврейского сознания Бог все время вмешивается в человеческую жизнь, вплоть до мелочей, никогда не соединяется и не сливается с человеком, не принимает человеческого образа. Тут пропасть между христианским и юдаистическим сознанием. Христианство есть религия Богочеловечества и религия Тринитарная. Юдаизм же есть чистый монотеизм. Главное религиозное обвинение, которое евреи выдвигают против христианства, это что христианство есть измена монотеизму. Вместо единого Бога является Троица. Христиане основали свою религию на том, что в истории явился человек, который назвал себя Богом, сыном Божьим. Для закостенелого юдаистического сознания это было кощунством. Человек не может быть Богом, человек может быть пророком Божьим, Мессией, но не Богом. И тот не настоящий Мессия, кто назвал себя Богом. В этом завязка мировой религиозной трагедии. У язычников было много бого-человеков или человеко-богов, боги были имманентны космической и человеческой жизни. Никакой трудности не было для языческого сознания принять боговочеловечение, это соответствовало художественной образности языческого созерцания мира. А для евреев это был ужас. Никто не мог увидеть лица Бога и остаться в живых. А тут вдруг говорят, что Бог имеет человеческое лицо. Распятый Бог есть величайший соблазн для евреев. Бог может быть только великим и могущественным. Богоуничтожение представлялось кощунством, изменой древней вере в величие и славу Бога. Такова затверделая почва еврейских религиозных верований, из нее выросло отвержение Христа. И вот на протяжении всей христианской истории раздается обвинение, что евреи распяли Христа. После этого на еврейском народе лежит проклятие. Еврейский народ сам себя проклял, он согласился на то, чтобы кровь Христа была на нем и на его детях. Он принял на себя ответственность. Этим воспользовались враги еврейства. Христос был отвергнут евреями, потому что он не оказался Мессией, который должен осуществить царство Израиля, а оказался каким-то новым Богом. Богом страдающим и униженным, проповедующим царство не от мира сего. Евреи распяли Христа, сына Божьего, в которого верит весь христианский мир. Таково обвинение. Но ведь евреи же первые и признали Христа. Апостолы были евреи, еврейской была первая христианская община. Почему же за это не восхваляют евреев? Еврейский народ кричал: «Распни, распни Его». Но все народы имеют непреодолимую склонность распинать своих пророков, учителей и великих людей. Пророков всегда и повсюду побивали камнями. Греки отравили Сократа, величайшего из своих сынов. Неужели проклинать за это греческий народ? И не только евреи распяли Христа. Христиане, или называвшие себя христианами, в течение долгой истории своими делами распинали Христа, распинали и своим антисемитизмом, распинали своей ненавистью и своими насилиями, своими услугами сильным мира сего, своими изменами и своим искажением Христовой истины во имя своих интересов. «Арийцы» также отвергли и отвергают Христа. И делают это во имя своего царства. И лучше, когда прямо и открыто отвергают Христа, чем когда прикрываются именем Христа для оборудования дел своего царства. Когда проклинают и гонят евреев за то, что они распяли Христа, то явно стоят на точке зрения родовой мести, которая была очень свойственна древним народам, в том числе и народу еврейскому. Но родовая месть совершенно неприемлема для христианского сознания, она совершенно противоречит христианской идее личности, личного достоинства и личной ответственности. Да и христианское сознание не допускает никакой мести, ни личной, ни родовой. Мстительные чувства греховны, и в них подобает каяться. Род, кровь, месть – все это совершенно чуждо чистому христианству и привносится в него извне, от древнего язычества.

III

С еврейством связана историософическая тема двойного хилиазма. Что, царство Божье исключительно по ту сторону, не то мира сего или его можно ждать и готовить также по ею сторону, на этой земле? Христос сказал: «Царство Мое не от мира сего». Это обыкновенно объясняли так, чтобы можно было не делать никаких усилий для осуществления царства Божьего в мире сем. Пусть мир сей принадлежит князю мира сего, хотя странным образом этот князь мира сего очень почитался христианами и на этом основывалось христианское государство, в котором никакой христианской правды не осуществлялось. Но слова Христа можно понимать так. что царство Божье не походит на царство этого мира, что основы его иные, правда его противоположна закону этого мира. Это совсем не значит, что христиане должны подчиняться князю мира сего и не должны осуществлять правду царства Божьего, т. е. изменять этот мир. Жак Маритен, вождь французского томизма и защитник христианского интегрального гуманизма, написал замечательную статью о еврействе, напечатанную в сборнике «Les Juifs». Он высказывает интересную мысль о разделении двух миссий. Христиане приняли сверхъестественную истину христианства, истину о небе, но очень мало делали для осуществления правды в социальной жизни людей, не применяли своей истины к обществу. Евреи же не приняли сверхъестественной истины христианства, но были носителями истины о земле, правды в социальной жизни людей. И действительно, идея социальной справедливости была внесена в человеческое сознание главным образом еврейством, «арийцы» легко примирялись с социальной несправедливостью. В Индии был создан режим каст, санкционированный религиозным сознанием. В Греции величайшие философы не подымались до осуждения рабства. Древнееврейские пророки были первыми, требовавшими правды, справедливости в социальных отношениях людей, они защищали бедных и угнетенных. Библия повествует о том, что происходил периодический раздел богатств, чтобы богатства не сосредоточивались в одних руках и не было резкого различия между богатыми и бедными. Евреи же принимали активное участие в мировом социалистическом.движении, направленном против власти капитала. Еврейство стоит под двойным знаком – денег и социальной справедливости. Христиане любят говорить, что царство Божье неосуществимо без креста. И христиане свято правы. Все на нашей грешной земле должно быть вознесено на кресте перед вхождением в царство Божье. Неправы они только, когда противопоставляют эту великую истину всякой попытке осуществить правду Христову и на земле, в социальных отношениях людей, всякому исканию царства Божья и на нашей грешной земле. Беда в том, что христиане, принимая крест, совсем не пытались осуществить правду Христову в социальной жизни, совсем не стремились к царству Божьему, хотя, конечно, окончательное осуществление царства Божья в этом мире невозможно и предполагает преображение мира, новое небо и новую землю. При этом представители исторического христианства,, т. е. приспособленного к условиям этого мира, совсем не гнушались царством этого мира, царством кесаря. Наоборот, они признавали царство кесаря своим, сакрализировали его. И это было царство кесаря, наиболее далекое и от христианской правды и от правды просто человеческой, не знавшее справедливости и человечности. Такими были в прошлом «христианские государства», христианские теократии, восточные и западные.

Обычное возражение евреев против христианства заключается в том, что христианство нереализуемо и христиане его никогда не реализовали. Еврейская же религия реализуема, и евреи ее реализовали. Христианство заключает в себе столь возвышенные заповеди, что они оказываются не соответствующими человеческой природе. Особенно нереализуемо и непрактично оказывается христианство в отношении к социальной жизни, которая у христиан всегда оказывалась непохожей на то, к чему призывал Христос. На этом обычном возражении особенно настаивал Сальвадор, выдающийся французский еврейский мыслитель и ученый середины XIX века, написавший одну из первых жизней Иисуса Христа. Очень интересно формулирует различие между юдаизмом и христианством Розенцвейг, замечательный еврейский религиозный философ, недавно умерший, который переводил с Мартином Бубером Библию на немецкий язык. Он говорит, что еврей по религии своей призван оставаться в еврейском мире, в котором он родился, и только возвышать и совершенствовать свое еврейство, от него не требуется отречения от своей природы. Именно поэтому еврейская вера реализуема. Христианин же по своей природе язычник (обычный взгляд евреев). Чтобы реализовать христианскую веру, он должен уйти из своего мира, отрицать свою природу, отречься от своего природного язычества. С этим связана трудная реализуемость христианства. При этом оказывается, что только евреи не язычники по крови. Розенцвейг, делая это противоположение, заключает отсюда о преимуществе юдаизма. Я же думаю, что это есть преимущество христианства. Божественное откровение приходит из иного мира, и оно трудно для этого мира, оно требует движения по линии наибольшего сопротивления. Но христиане сделали все, чтобы противники христианства признали его религией нереализуемой. Они страшно злоупотребили этой нереализуемостью христианства на земле, успокоили себя идеей страшной трудности. Христиане сделали самые дурные выводы из учения о греховности человеческой природы. Это можно выразить так, что смирялись перед грехом и создали систему приспособления к греху. Константин Леонтьев, мыслитель очень острый и искренний, в этом отношении особенно поучителен. Он свел христианство к потустороннему спасению души, к тому, что он сам называл трансцендентным эгоизмом, и был рад тому, что христианская правда никогда не может осуществиться на земле, ибо это осуществление противоречило его языческой эстетике. В терминологии Розенцвейга можно было бы сказать, что К. Леонтьев остался в своем природном языческом мире, и только в отношении к потустороннему личному спасению души он хотел путем монашества и аскезы преодолеть эту свою языческую природу. Но все эти обвинения относятся к христианам, а не к христианству.

IV

Разрешим ли еврейский вопрос в пределах истории? Это вопрос трагический. Он неразрешим просто путем ассимиляции. В это разрешение верили в XIX веке, и это делало честь гуманности века. Но мы живем совсем не в гуманном веке, и события нашего времени дают мало надежды на разрешение еврейского вопроса путем слияния и растворения евреев в других народах. Да и это означало бы исчезновение еврейства. Не много надежды также на разрешение еврейского вопроса путем образования самостоятельного еврейского государства, т. е. путем сионизма. И на собственной древней земле евреи испытывают преследования. Да и такое решение представляется противоположным мессианскому сознанию еврейского народа. Еврейский народ остается народом-странником. Можно было бы сказать, что судьба еврейского народа эсхатологическая, она разрешима лишь в перспективе конца времен. Но это нисколько не снимает с христиан обязанности христианского и человеческого отношения к евреям. У ап. Павла есть таинственные слова о том, что весь Израиль спасется. Эти слова разно толкуются, ибо под Израилем понимается не только еврейский народ, но и народ христианский, т. е. Новый Израиль. Но очень вероятно, что ап. Павел имел в виду обращение евреев в христианство и особенное значение этого обращения. Мы живем в эпоху не только зверского антисемитизма, но и все увеличивающегося количества обращений евреев в христианство. Для расовых антисемитов этот вопрос неинтересен, для них материальный факт крови важнее духовного факта веры. Но религиозные антисемиты могут видеть единственное разрешение еврейского вопроса в обращении еврейского народа в христианство. В этом, с моей точки зрения, есть большая правда. Но вместе с тем требование такого разрешения еврейского вопроса может быть морально двусмысленным и даже ложным. Если христиане-антисемиты, приставив нож к горлу, требуют от евреев обращения в христианство, при несогласии же евреев обратиться считают естественным погром, то это есть моральное безобразие, ничего общего с христианством не имеющее. Почему же не требовать обращения в христианство от разных «арийских» народов, которые совершенно отпали от христианства или держатся за совершенно внешнее христианство? Да и обращение в христианство есть факт глубоко личный, и вряд ли в будущем можно будет говорить о целых народах как о христианских и нехристианских. Для обращения евреев в христианство очень важно, чтобы сами христиане обратились в христианство, т. е. стали христианами не формальными, а реальными. Ненавидящие и распинающие не могут быть названы христианами, сколько бы они ни били поклонов. Сами христиане являются ведь главным препятствием и для обращения в христианство нехристианского Востока, индусов и китайцев. Состояние христианского мира с войнами, национальной ненавистью, колониальной политикой, угнетением трудящихся классов есть великий соблазн. Как раз самые правые, самые ортодоксальные, почитающие себя наиболее благочестивыми христиане являются сейчас наибольшим соблазном для малых сил. Для евреев между ними и Христом стоят христиане и заслоняют образ Христа. Евреи могут признать Христа своим Мессией, такое движение есть внутри еврейства, могут признать роковой религиозно-исторической ошибкой отвержение Христа. Но тогда они признают Мессию Распятого и через Мессию Распятого признают Бога Униженного.

Формы, которые принимает современный антисемитизм, с христианской точки зрения есть приговор над антисемитизмом. Это есть заслуга германского расизма, который имеет в Германии глубокие, но совершенно не христианские корни. Гораздо хуже православный антисемитизм, например, в Румынии; он компрометирует христианство и вряд ли заслуживает серьезного опровержения. Антисемитизм неизбежно должен превратиться в антихристианство, должен выявить свою антихристианскую природу, и это сейчас происходит. Этому соответствует процесс очищения в самом христианстве, освобождение христианской истины от тысячелетних наслоений, связанных с приспособлением к господствующим формам государства, к социальным интересам господствующих классов, к социальной обыденности, к низкой ступени сознания и культуры, с использованием христианства для очень земных целей. Этот процесс очищения христианства, который, отчасти, связан с тем, что христиане сами стали гонимыми, приводит к обнаружению как бы двух христианств – старого христианства, защищающего искажения христианства, и нового христианства, освобождающего от этого искажения и желающего быть верным Христу и евангельскому откровению о царстве Божьем. Настоящие, не формальные, не номинальные, не условные, не условно-риторические христиане всегда будут меньшинством. «Христианского государства», которое было великой ложью и искажением христианства, больше не будет. Христиане будут бороться духовно и потому смогут иметь внутреннее влияние, которое было утеряно, смогут убеждать. Христианам прежде всего подобает защищать правду, а не силу, дающую им возможность процветать в мире. Именно христианам подобает защищать достоинство человека, ценность человеческого лица, всякого человеческого лица, независимо от расы, национальности класса, положения в обществе. Именно на человека, на человеческое лицо, на свободу человеческого духа посягает со всех сторон мир. Посягает и антисемитическое движение, которое за частью человечества отрицает человеческое достоинство и человеческие права. Еврейский вопрос есть испытание христианской совести и христианской духовной силы.

В мире всегда были и есть две рясы, и это деление рас важнее всех остальных делений. Есть распинающие и распинаемые, угнетающие и угнетенные, ненавидящие и ненавидимые, причиняющие страдание и страдающие, гонители и гонимые. Не требует объяснения, на чьей стороне должны быть настоящие христиане. Роли тут могут меняться в истории. Сейчас христиане делаются гонимыми, как были ими в первые века. Сейчас и евреи делаются вновь гонимыми, как бывали уже не раз в истории. Об этом необходимо задуматься. Русские антисемиты, живущие в состоянии аффекта и одержимые маниакальной идеей, говорят, что евреи правят сейчас Россией и гонят там христиан. Это фактически неверно. Совсем не евреи по преимуществу стояли во главе воинствующего безбожия, русские играли в этом очень большую роль. Я даже думаю, что существует русский воинствующий атеизм как явление специфически русское. Русский барин-анархист Бакунин был его крайним и характерным выразителем. Таков же был Ленин. Достоевский именно о русском атеизме, о его внутренней экзистенциальной диалектике сделал великие открытия. Неверно и то, что Россией правят евреи. Главные правители не евреи, видные евреи-коммунисты расстреляны или сидят в тюрьмах. Троцкий есть главный предмет ненависти. Евреи играли немалую роль в революции, они составляли существенный элемент в революционной интеллигенции, это совершенно естественно и определялось их угнетенным положением. Что евреи боролись за свободу, я считаю их заслугой. Что и евреи прибегали к террору и гонениям, я считаю не специфической особенностью евреев, а специфической и отвратительной особенностью революции на известной стадии ее развития. В терроре якобинцев евреи ведь не играли никакой роли. Я вспоминаю, что в годы моего пребывания в Советской России, в разгар коммунистической революции еврей – хозяин дома, в котором я жил, при встрече со мной часто говорил: «Какая несправедливость, вы не будете отвечать за то, что Ленин русский, я же буду отвечать за то, что Троцкий еврей». Потом ему удалось уехать в Палестину. Я же согласен взять на себя ответственность за Ленина. Печальнее всего, что реальности и факты не существуют для тех, мышление которых определяется ressentiment, аффектами и маниакальными идеями. Более всего тут нужно духовное излечение.

Н.А.Бердяев

ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС, КАК ВОПРОС ХРИСТИАНСКИЙ

Когда я читал сборник «Россия и евреи», я остро чувствовал глубокий трагизм самосознания русских евреев, которые любят Россию, не любят русской революции и хотят быть русскими патриотами. Я во многом не согласен с мыслями этого сборника, но уважаю усилие объединенной в нем группы утвердить свое достоинство русских евреев вне использования революции в интересах еврейства. Это наводит на мысль о глубоком, быть может, безнадежном трагизме еврейского вопроса. Антисемитические настроения среди русских, и в России, и за границей, нарастают стихийно и принимают формы свойственной русским исcтупленности. Может наступить час, когда этот антисемитизм выразится в диких и кровавых насилиях, когда несчастные русские люди, раздавленные и униженные революцией, жестоко отомстят за свои страдания и унижения евреям, возложив на них целиком ответственность за свои бедствия. Уже и враги евреев, и друзья евреев, и сами евреи говорят, что падение большевизма будет сопровождаться ужасным и неслыханным избиением евреев. Что русские евреи попали в тиски между большевизмом и погромом, это должно тревожить и волновать прежде всего самих евреев. Такое положение вызывает протест с точки зрения гуманной, либеральной, демократической и с точки зрения «прогресса» человечества и судьбы цивилизации. Но есть еще одна точка зрения, на которую редко становятся и которая представляется мне самой существенной и основоположной в обсуждении этого трагического вопроса,– точка зрения христианская. Еврейский вопрос есть также христианский вопрос, внутренний вопрос христианского сознания. Не слышно голоса об этом вопросе, вызывающем страсти и чреватом катастрофами изнутри христианского мира, голоса христианской совести. Только две точки зрения на еврейский вопрос оказались широко распростра-ненными – или погромно-антисемитическая, или гуманно-либерально-демократическая. Ведь те, от кого с ужасом ждут евреи погрома в час ликвидации большевизма, в финале революции, считаются православными христианами. И очень многие евреи видят для себя угрозу и опасность в русском христианстве, в росте православного движения. Можем ли мы, русские христиане, спокойно и равнодушно выносить такое положение? Не должен ли раздаться и наш голос, как голос христианской совести? Двенадцать лет тому назад я написал в «Русской мысли» статью под заглавием «Национализм и антисемитизм перед судом христианского сознания». Там сделал я попытку говорить о еврейском вопросе по существу, как внутреннем христианском вопросе. Тогда же я почувствовал, как трудно по существу, не тактически обсуждать этот вопрос. В России никогда не было нравственной свободы мысли в обсуждении еврейского вопроса. Раньше не было потому, что среди советских комиссаров оказалось слишком много евреев и слишком большая роль их вызывает опасность бурной и жестокой реакции. Тогда были погромщики, и теперь они есть. Но хочется хоть когда-нибудь сказать правду по существу. Вокруг еврейского вопроса образовалась очень болезненная атмосфера мнительности и подозрительности. Одни повсюду видят «жидомасонский заговор». Другие повсюду видят антисемитизм. Свобода мысли и свобода совести совершенно задавлены в этой атмосфере взаимной ненависти и вражды. Евреи и иные защитники евреев мнительны и подозрительны до того, что если вы христианин и православный по убеждению, если вы не видите в демократии перла создания и не сторонник революции, то уже поэтому предполагают в вас тайного антисемита. Это есть такое же извращение и такой же террор, как и видеть в евреях источник всех зол и бедствий. Должна быть, наконец, провозглашена декларация прав такого же свободного обсуждения еврейского вопроса, как и всякого другого вопроса. Не должно лежать никакого специфического одиума на тех, которые свободно высказывают те или иные мысли по этому вопросу. Это – условие обсуждения еврейского вопроса, основное условие самой возможности защиты евреев со стороны христиан.

Можно установить четыре типа антисемитизма: бытовой, политический, расовый и религиозный. Рассмотрим все эти типы с точки зрения христианского сознания. Самый распространенный тип антисемитизма есть тип бытовой. Он не нуждается в сознательном идеологическом обосновании, он стихиен и опирается на непосредственный инстинкт. Слово «жид» родилось в его недрах. Инстинктивная, непосредственная антипатия и отталкивание от еврея так же неопровержимы, как и всякий вкус, всякая симпатия или антипатия. Это не есть дело «направления» или миросозерцания. Я знал очень «левых», демократически и революционно настроенных людей, которые были бытовыми антисемитами. Есть бытовые антисемиты и среди коммунистов. Как и, наоборот, среди «правых» есть люди, которые очень хорошо относятся к евреям. Одно только можно сказать: не христианское дело культивировать в себе антипатию или ненависть к целому народу. Это есть нездоровая душевная настроенность и направленность. Питать отвращение к евреям, как питать отвращение к немцам, или полякам, или армянам, есть вообще недолжное отношение к людям. Христианским сознанием никак нельзя оправдать бытового антисемитизма, как нельзя оправдать никакой ненависти и никакого отвращения, кроме ненависти и отвращения к самому злу. Русские бывают бытовыми антисемитами совсем не потому, что они чувствуют себя очень христианами, и во всяком случае не потому, что чувствуют себя хорошими христианами. В чувстве ненависти нужно каяться на исповеди.

Политический антисемитизм основан обычно на соревновании и конкуренции, на борьбе за преобладание и властью над жизнью. Эти начала ничего общего не имеют с христианством. Политический антисемитизм явно принадлежит царству кесаря, и страсти его принадлежат миру сему, а не царству Христову. В этой сфере и антисемиты стоят на той же почве, на которой стоят и евреи, движутся теми же мотивами и интересами. На почве политического антисемитизма нельзя еврейской идее противопоставить христианскую. Ограничение евреев в политических правах есть обыкновенная мирская борьба за преобладание и власть. Политический антисемитизм имеет обыкновенно экономический базис и является формой борьбы против экономического преобладания евреев. Часто он хочет защищать экономически более слабых. Глубины еврейского вопроса эта форма антисемитизма не затрагивает.

Глубже уже расовый антисемитизм. Он имеет свою идеологию. Это целое идейное течение. Идеологами расового антисемитизма являются по преимуществу немцы. Германское сознание любит противополагать арийскую и семитическую расу и видеть в германцах носителей чисто арийского духа. Очень талантливым представителем расового антисемитизма является Чемберлен. В немецкой духовной культуре очень глубоко заложено это арийско-антисемитическое течение. Этот антисемитизм был у Фихте, у Вагнера, у многих великих немцев. Идеология расового антисемитизма не хочет принять еврейский дух в недра арийской культуры, признает еврейство расой абсолютно чужой, враждебной и низшей. Может ли христианин быть расовым антисемитом? Расовый антисемитизм, доведенный до конца, превращается во вражду к христианству, он принужден признать христианство семитической прививкой к арийской культуре и обратиться к истокам чисто арийской религиозности, к Индии. Христианин не может исповедовать расового антисемитизма, так как не может забыть, что Сын Божий по человечеству был евреем, что еврейкой была Божья Матерь, что пророки и апостолы были евреями и евреями были многие первохристиане-мученики. Раса, которая была колыбелью нашей религии, не может быть объявлена низшей и враждебной расой. Попытки Чемберлена признать Христа не евреем по крови совсем не приемлемы для христианского сознания. А с научной точки зрения эти опыты легкомысленны. Христиане принуждены верить, что еврейский народ есть избранный народ Божий. С этим связаны для нас глубина и трагизм еврейского вопроса. Это подводит нас к типу антисемитизма религиозного.

Христианство, в глубинном смысле, есть религиозный антисемитизм или, точнее, антиудаизм. Так же, как совершенно недопустима для христианского сознания и совершенно чужда религии любви бытовая или политическая ненависть к евреям, так же религиозный антиудаизм входит в христианскую веру как ее составная часть. Христианский антиудаизм и есть обратная сторона веры в богоизбранность еврейского народа. Вульгарный антисемитизм, дышащий духом ненависти и насилия, не может сделать никакого употребления из этого религиозного антиудаизма, он не стоит на уровне понимания еврейского вопроса как вопроса религиозного. Если бы антисемиты хоть на одно мгновение способны были понять тайну религиозной судьбы еврейского народа, то весь их антисемитизм исчез бы, как порождение ничтожных и своекорыстных чувств. Ибо тайна религиозной судьбы еврейского народа есть тайна всемирной истории. Она скрыта в действенности мессианских упований еврейского народа, в двоении образа Мессии, в смятении ожиданий царства не от мира сего и царства от мира сего. Царство мира сего есть еврейская хилиастическая идея, во имя которой был отвергнут Христос с его религией креста и распятия. Но верны ли антисемиты всех стран распятой правде и царству не от мира сего, во имя ли царства Христова ненавидят они еврейство и готовы его распинать? Это и есть еврейский вопрос. Антисемиты не менее, чем евреи, преданы еврейской мессианской идее, хотят могущества, власти, успеха, блаженства на земле без распятия и искупления, и они более привыкли царствовать, чем евреи. Антихристианская иудаистическая идея царства и блаженства в этом мире, не искупленном от греха, свойственна не только евреям, ею не менее одержимы и чистые арийцы, и не все евреи по крови служат этой идее, ибо и перед ними открыт путь в царство Божие. Для христианского сознания нет эллина и иудея, есть лишь противоборство идей и верований, а не рас и национальностей. Еврейский дух сыграл огромную роль в создании капитализма и социализма, двух форм исключительной прикованности современного человека к «миру сему». Первый из Ротшильдов и К. Маркс – одинаково евреи (это не мешало Марксу быть антисемитом и утверждать, что евреи являются носителями капиталистического духа эксплуатации). Но ведь и арийцы всех национальностей, принадлежащие к миру христианскому, этим духом соблазнены не менее евреев и восстают против евреев из чувства конкуренции. С другой стороны, и еврейство продолжает выдвигать немало отрешенных идеалистов. Для того, чтобы иметь религиозное право говорить против преобладания еврейского духа, нужно самому иметь другой дух. Этот другой дух, дух христианской отрешенности трудно найти у большей части антисемитов. Они хотят быть безраздельными господами жизни и хотят устранить евреев, как слишком даровитых конкурентов в этом деле. Люди такой духовной направленности не могут быть носителями христианской идеи, противоположной идее иудаистической. Их антисемитизм определяется своекорыстными политическими и бытовыми мотивами, борьбой за интересы и преобладание в жизни. Это имеет ту же природу, что и борьба классов. Христиане-антисемиты обыкновенно бывают хуже евреев, ибо, как указывал уже Вл. Соловьев, евреи относятся к христианам согласно своим верованиям и убеждениям и не обязаны относиться по-христиански, христиане же относятся к евреям не по-христиански и изменяют заветам своей веры. Тот, кто имеет смелость утверждать, что его антисемитизм имеет христианский источник, обязан по-христиански относиться к евреям, обязан осуществлять свое христианство на деле. Имеет духовное право на христианский антисемитизм лишь тот, кто будет любить, а не ненавидеть евреев, будет противиться еврейскому духу силой своего христианского духа. Таков парадокс еврейского вопроса, как вопроса христианского.

Отношение к еврейству есть испытание силы христианского духа. Это испытание в высшей степени выпало на долю русского народа. И с горечью нужно осознать, что русский народ его очень плохо выдерживает. Напрасно думают наши антисемиты, что испытание это заключается лишь в том, чтобы не поддаться антихристианской ненависти к евреям и не стать на путь борьбы злобой и насилием. Не случайно русский народ исторически оказался связанным с народом еврейским и принужден дать приют богоизбранному народу, претерпевающему кару за неузнание рожденного в его недрах Спасителя. Еврейский вопрос есть вопрос христианского призвания русского народа. Между этими народами есть какое-то сходство в мессианском сознании. И не случайно предельный коммунизм оказался по преимуществу русско-еврейской идеей, русско-еврейской антихристианской верой. В русской духовной стихии и русском христианстве сильны были элементы иудаистически-хилиастические, национально-мессианские. Эксперимент осуществления «земного рая», царства абсолютной справедливости на земле русские должны были проделать вместе с евреями. И если русский народ в час преодоления кошмара и ада коммунизма совершит кровавый еврейский погром, то это будет значить, что русский народ не излечился духовно, не освободился от терзавших его демонов. Для нас, русских христиан, это очень ответственный и страшный вопрос. И те из нас, в ком не погасла христианская совесть и христианское сознание, должны будут защищать евреев от грозящих им насилий и мести. Еврейский вопрос, как наш внутренний христианский вопрос, есть вопрос о том, хочет ли русский народ быть христианским народом и по-христиански относиться к жизни. Нас должна беспокоить не только физическая судьба евреев, но прежде всего духовная судьба самого русского народа, как народа христианского. Погромный антисемитизм есть гибель души русских, вторичная измена христианству после погромного большевизма. Христианство несовместимо с культом злобы и ненависти. Наша эпоха задыхается от злобы, потому что она изменила христианству. Мы, русские, если мы еще христиане, должны прежде всего осознать собственную вину и каяться в собственных грехах, а не исключительно винить во всем других и прежде всего евреев. Не христианское занятие злобно и мстительно повсюду искать виновников. Погромный антисемитизм есть проявление слабости русского характера, неспособности мужественно отстаивать свои идеи и свой дух. Нет ничего унизительнее, чем эти озлобленные жалобы на то, что евреи повсюду начинают играть слишком большую роль в современной культуре. Роль евреев действительно непропорционально велика. Но что же делать? Смешно претендовать на то, что еврей Эйнштейн открыл закон относительности. Если мы, русские, немцы, французы, англичане, хотим играть большую роль, то будем проявлять больше духовной силы, больше дарований, больше верности своей идее и своей вере, больше активности. Другого достойного пути нет. Мы еще претендуем на то, что у евреев есть большая сплоченность, солидарность, готовность помогать друг другу. Так как мы сами очень мало склонны к сплоченности и солидарности и всегда готовы поедать друг друга, то остается злобствовать и бессильно завидовать. Все это наводит на мысль о наших русских грехах. Мы сами виноваты в нашей несчастливой судьбе, не евреи, даже не большевики, а прежде всего мы сами, каждый из нас. С этого сознания должно начаться возрождение. Мы исторически живем в дни великого поста. В такое время не рекомендуется злобствовать и ненавидеть. С религиозно-христианской точки зрения объективно неразрешим еврейский вопрос, он остается трагическим до конца времен. Замечательный католический писатель Леон Блуа очень остро выразил трагедию христианства и еврейства. Христос сойдет с креста, когда в него поверят евреи, евреи же поверят в него лишь после того, как он сойдет с креста. Но субъективно еврейский вопрос решается в любое время как обязанность по-христиански относиться к евреям. Вл. Соловьев напомнил христианам об их обязанности. Его предсмертная молитва о еврейском народе есть глубоко волнующий факт, который мы должны помнить. Мы можем ненавидеть ложную идею, но нам абсолютно запрещена ненависть к людям и народам. Если бы даже оказалось, что «протоколы сионских мудрецов» подлинны и изобличают роль еврейства в мире (я лично абсолютно убежден в подложности этих протоколов – фальсификацию должен почувствовать всякий непредубежденный человек), то и в этом случае не уменьшилась наша обязанность по-христиански относиться к евреям.

Христианское решение еврейского вопроса не зависит от того или иного еврейского решения христианского и общечеловеческого вопроса. Пусть несчастная и страдальческая судьба еврейского народа в истории есть искупление религиозной вины богоизбранного народа, его напряженной воли к царству Божьему на земле без сознательного принятия Голгофы. Но не дело нас, христиан, увеличивать еврейскому народу тяжесть его исторического креста. Наша обязанность нести свой крест и облегчать его ношу другим.

Святой Иоанн Кронштадский (Сергиев)

МЫСЛИ МОИ ПО ПОВОДУ НАСИЛИЙ ХРИСТИАН С ЕВРЕЯМИ В КИШИНЕВЕ (1903)

Прочел я в одной из газет прискорбное известие о насилии христиан кишиневских над евреями, побоях и убийствах, разгроме их домов и лавок, и не мог надивиться этому из ряда вон выходящему событию. Помню, что было подобное событие в 1881 году, на юге России, но в гораздо меньшей силе и остроте, и было следствием пагубных увлечений и заблуждений. А теперь, что породило это, потрясающее до глубины души, буйство христианского русского народа, который, вообще, отличается простотой и добротой? Сильно чувствуется воздействие извне злонамеренных людей, подстрекнувших наш народ к такому небывалому погрому. Сердце царя, пекущегося об общем благе и спокойствии народа и о правильном течении жизни государства, особенно скорбит об этом ужасном кровавом происшествии. И когда же оно свершилось? На Пасхальной неделе, когда вся тварь разумная небесная и земная, ангелы и верные христиане ликуют о воскресении Христа из мертвых, как начатке общего воскресения всего рода человеческого. Какое недомыслие или непонимание величайшего праздника христианского, какое тупоумие русских людей! Какое неверие! Какое заблуждение! Вместо праздника христианского они устроили скверноубийственный праздник сатане, – землю превратили как бы в ад. Тому ли научились христиане от Христа, своего небесного Учителя, кроткого и смиренного сердцем, Который «трости надломленной не переломит и льна курящегося не угасит» (Мф.12,20), то есть сердца сокрушенного и смиренного не уничижит и курящуюся верой и покаянием душу не угасит, не допустит умереть,– пока она не довершит покаяния своего? Русский народ, братья наши! Что вы делаете? Зачем вы сделались варварами,– громилами и разбойниками людей живущих в одном с вами отечестве, под сенью и властью одного русского царя и поставленных от него правителей? Зачем допустили пагубное самоуправство и кровавую разбойническую расправу с подобными вам людьми? Вы забыли свое христианское звание и слова Христовы: «научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем» (Мф.11,29). Послушайте, ка Он поучал учеников Своих кротости и незлобию. Однажды Он, восхотев идти в Иерусалим, послал вестников в селение Самарянское, чтобы приготовить для Его сердца людей. Но там не приняли Его, потому что Он имел вид путешествующего в Иерусалим. Видя то, ученики Его Иаков и Иоанн, сказали: Господи! хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал? Но Он, обратившись к ним, запретил им и сказал: не знаете, какого вы духа. Ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать. И пошли в другое селение. Вот каково должно быть поведение христианина, вот каков должен быть дух его. Каков же и чей дух проявили кишиневцы над евреями? Дух диавола, – но кто не имеет Духа Христова, кротости, смирения, терпения, повиновения власти, тот и не Его (Рим.8,9), тот и не Христов, а раб диавола и наследует подобную ему участь. Ученики Иаков и Иоанн из ревности к Господу и любви к Нему хотели истребить Самарян огнем небесным, но Господь строго запретил им это. О, как бы Он грозно запретил кишиневским громилам убивать горожан-евреев и громить и истреблять их жилища! Познайте-ка, братья русские, какого вы духа? Не обижайте никого и ни из-за чего. Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас (Мф.5,44). Вот мое краткое Евангельское слово, братья русские, по поводу кровавой расправы с евреями и с детьми их, ни в чем не повинными. Аминь.

Георгий Петрович Федотов

НОВОЕ НА СТАРУЮ ТЕМУ

(К современной постановке еврейского вопроса)

Мы живем в такой дичающий век (железный ли? каменный?), что самую постановку еврейской темы приходится оправдывать. Чувствительность притупляется и совесть сгорает: если не прожженная еще, то порядочно обуглившаяся. Самое разлитие зла служит защитным покровом против моральных реакций. В Германии и Франции десятки тысяч евреев томятся в концентрационных лагерях? – Но в России в лагерях миллионы – не евреев только, но всех народностей. Гитлер производит физическое истребление всего еврейского населения в Польше – а теперь, кажется, и на Украине? – Но другие народы, например, поляки, тоже истребляются сознательно и планомерно. – Такой отвод, обычный в наше время (большее зло оправдывает меньшее), – сам по себе свидетельствует о тяжкой пораженности морального чувства. Движимый инстинктом самосохранения, человек старается приглушить свою совесть: с волками жить – по-волчьи выть.

Но то правда, конечно, что еврейская беда, еврейские страдания сейчас вливаются в общее море крови и слез. Все рушится – самые основы нашей цивилизации, и под ее обломками одной из первых жертв оказывается еврейский народ.

Есть две причины, почему судьба этого народа сейчас больнее, чем судьба других, затрагивает нееврейский, а особенно христианский мир. Первая-это всеобщее распространение еврейской диаспоры и ее далеко зашедшая ассимиляция. Каждый христианин в любой стране имеет среди евреев друзей и близких. Через их личное горе он легко может ощутить национальную катастрофу еврейства, если, конечно, сам не принадлежит к его сознательным врагам. Вторая причина порядка религиозного. Для христианина евреи не просто народ среди прочих, но народ, отмеченный божественным избранием, народ Христа, Его породивший и Его отвергший: народ, судьба которого имеет особое, всемирно-историческое значение.

Не без колебаний предлагаем читателю несколько мыслей на эту вечную тему, заново поставленную перед нами историей. В этих мыслях мало нового, но повседневные суждения по этому вопросу так поверхностны, полны стольких предрассудков и страстей, что углубленное внимание к нему является общим долгом.

Одной из первых и самых распространенных ошибок – ошибок перспективы – является отождествление еврейского вопроса с немецким. Гитлер – вот главный, если не единственный, виновник зла. Гитлер, или национал-социализм, или стоящая за ним Германия. Эта привычка рассматривать еврейский вопрос в связи с Германией так распространена, что отношение к еврейству в большинстве случаев определяет отношение к Германии. Антисемит будет прогитлеровцем, друг евреев – врагом Германии. Эта аберрация зрения несет с собой один утешительный самообман. Если Гитлер (или Германия) единственный источник современного зверского антисемитизма, то с поражением его (ее) все приходит в порядок. Евреи, как и все человечество, могут вздохнуть свободно. Эта же аберрация, с другой стороны, чрезвычайно опасна для будущего всей европейской культуры, ибо она зачастую несет с собой ненависть к Германии как таковой, к ее «душе», к ее «вечному» содержанию. Практическим выводом из этой ненависти является не всегда высказываемое, но молча носимое убеждение в необходимости не победить только, но уничтожить Германию. Но это значит сделать невозможной Европу, уничтожить Европу, ибо Европа без Германии, как птица без одного крыла (Р. Роллан).

На самом деле, острая вспышка антисемитизма в Германии – явление, сопутствующее ее общему послевоенному заболеванию, и нисколько не вытекает из ее «вечной» традиции. Не углубляясь особенно в историю антисемитизма, нельзя же забывать о том, что антисемитизм есть явление всеобщее (т. е. связанное с самим фактом диаспоры), и что он принимает лишь разные формы и получает разную остроту в зависимости от местных условий.

До великой войны Германия занимала далеко не первое место по линии антисемитизма. Россия была страной погромов, Франция во дни Дрейфуса – наши дни! – сделала из антисемитизма символ веры своего национального сознания. В Германии была антисемитская партия, но она играла очень скромную роль в политической жизни страны. Всего сильнее антисемитизм был в Польше и на Украине. И это объясняется не особенной злобностью польского или малорусского народов, а просто густотой еврейского населения на территории бывшей Речи Посполитой. Великороссы не знали антисемитизма, – но они не видели и евреев. Гоголь дал в «Тарасе Бульбе» ликующее описание еврейского" погрома. Это свидетельствует, конечно, об известных провалах его нравственного чувства, но также о силе национальной или шовинистической традиции, которая за ним стояла. Стоит ли за Гитлером традиция подобной силы? Я в этом сильно сомневаюсь.

Германия больна острым национализмом давно, – но не дальше прошлого столетия. Эта болезнь, сопутствующая ее объединению, ее имперскому росту, – тоже не ее личная, а общеевропейская болезнь XIX века. В Германии национализм (а не антисемитизм) принял грубые милитаристические черты, которые делают ее более других ответственной за мировую войну. Антисемитизм пришел совсем недавно, как явление, связанное с экономической болезнью послевоенной Германии: инфляцией, широким приливом евреев из Восточной Европы и их быстро выросшим влиянием в некоторых отраслях хозяйства и культуры. Основное и здесь – болезненное развитие национального чувства, оскорбленного и ущербленного проигранной войной. Известно, что худшие тираны выходят из «униженных и оскорбленных»; Иван Грозный, Павел, русские большевики.

Я, разумеется, не хочу сказать, что война против Германии сейчас не имеет смысла. Когда психическая болезнь принимает буйные формы, опасные для окружающих, больного нужно связать прежде всего, а потом уже думать о лечении. Но никак нельзя забывать о том, что заболела сейчас половина мира, да и другая половина вовсе не защищена от психической заразы.

Германия сейчас, бесспорно, является мировым очагом антисемитизма. Отсюда он культивируется, подчас искусственно, подчас даже насильственно в других странах. Но нельзя не видеть, что очаги его имеются повсюду, и что достаточно политической катастрофы, обвала либерально-демократического строя, чтобы он вырвался наружу. Можно сказать, что фашизм – явление не местное, а общеевропейское, естественно порождает антисемитизм как одного из своих спутников. Всякий, кто встречался с фашистски настроенными кружками молодежи любой нации, может в этом убедиться. Не трудно показать, почему антисемитизм логически вытекает из фашистского умонастроения.

Фашизм есть движение национальной и социальной революции, обращенное против всей культуры XIX века, особенно против его интеллектуализма и либерализма. Каждый из этих моментов несет угрозу еврейскому народу.

Национальное чувство, в его нормальном состоянии, совместимо с уважением и терпимостью к чужим нациям. Национализм, особенно тот горячечный пароксизм его, которым сейчас заражен мир, питает ненависть ко всем народам (кроме собственного), с которыми приходит в соприкосновение. Можно сказать, что современный национа– лизм, окончательно изживший средневековое культурное наследие, только в этой ненависти и находит себя. Стремясь к абсолютной однородности национального целого, не вынося ничего чужеродного, никаких автономизмов и своеобразий, он повсюду наталкивается на этот иррациональный, не растворяющийся, не перевариваемый остаток далекого, давно исчезнувшего восточного мира, каким является еврейство. Какими бы добрыми патриотами ни сознавали себя евреи в Германии, во Франции, в России, они не могут стать только немцами, только французами, только русскими. В этом их преступление. Даже утратив свою религию, забыв свой язык (или свои языки), они в своем устойчивом физическом типе, в своей психологии напоминают об ином, «неарийском» духовном мире, в котором некогда родились. К тому же естественная солидарность с евреями других стран нелегко разрушается. Подобно римскому католицизму, подобно (увы, столь хилому) культурному единству «республики ученых», еврейство было одной из немногих сил, которыми держалось единство европейской культуры. Когда какая либо нация хочет насильственно оборвать все связи, которые соединяют ее с чeлoвечеством, она прежде всего находит евреев и мстит им.

Обвал капитализма является, быть может, одной из главных причин нашего кризиса. Все революционные силы эпохи, левые и правые, объединены в одном антикапиталистическом натиске. Но силой вещей и давней средневековой традиции еврейство оказывается ответственным за капитализм – по крайней мере, за финансовый капитализм. Некогда запертые в гетто, насильственно отрезанные ото всех или почти всех источников хозяйственной жизни, кроме торговли и ростовщичества, евреи выработали в себе веками тонкое несложное искусство обращения с деньгами, этим самым таинственным из товаров, и когда капитал начал завоевывать мир вчерашние менялы превратившись в банкиров, оказались в чрезвычайно выгодных условиях конкуренции. У них не было феодальных поместий, не было военной знати, не было связей в светском обществе. Деньги открыли для них все или почти все двери. В XIX веке за деньги можно было купить баронство, породниться с княжескими династиями. Не удивительно, что евреи не спешили отказываться от тех профессий, которые обеспечивали им одно из первых мест в общественном строе. Но все это рушится с того момента, когда капитал снова становится предметом ненависти и презрения.

У евреев, конечно, были другие права на общественное уважение в XIX веке. В своем гетто они не только считали деньги или торговали восточными товарами. Они усердно изучали Тору и Талмуд. Вероятно, ни один народ не имел такой многочисленной интеллигенции и не уважал ее так, как они. Когда пришло время, тысячелетиями утонченный умственный аппарат оказался прекрасно приспособленным к современной аналитической и рациональной науке. Если средневековая схоластика была подготовительной школой научного мышления, то такой же школой был и Талмуд. Сыновья и внуки ученых раввинов становятся в первых рядах европейской науки. А тонкая нервная организация, тонкие пальцы, не изуродованные грубой работой, дают лучших музыкантов – скрипачей, пианистов, – наших дней. Воспитанное Библией и вековым притеснением острое чувство социальной справедливости, где современный социализм перекликается с древними пророками, создает вождей пролетариата, глашатаев социальной революции, деятелей Интернационала. Еврейская революционная интеллигенция подрывает тот самый капитализм, в котором так уютно чувствовала себя еврейская буржуазия.

Но все это обращается теперь против еврейства. «Чистая» наука, аналитическая направленность ума глубоко противны новым поколениям. В науке они признают ее служебную полезность, ее практическую направленность. Она должна стать служанкой политики или погибнуть.

Чувствительность, эмоциональность в искусстве тоже подлежит «преодолению». Новый век требует от искусства выражения мощи прежде всего: монументальности, единства, целостного восприятия жизни. Что коммунизм и капитализм отвечают друг за друга, это понятно без лишних слов.

Фашизм (как и коммунизм, который является его разновидностью) есть ложный ответ на подлинный вопрос, поставленный историей. Фашизм прав в основном ощущении порочности и безвыходности современнй культуры. Но видя зло, он бессилен преодолеть его, потому что_сам носит в себе все яды умирающей_цивилизации. Возмущаясь против ее механичности, он является самым механическим из ее общественных движений. Мечтая об органической силе жизни, он является жертвой и тираном самой мертвой техники, примененной к политике и воспитанию. В припадке бешенства он бьет направо и налево, не чувствуя, что носит врага в самом себе. Грубыми суррогатами пытается заменить недостающую веру, которой жаждет. Но, если он действительно услышал вопросы жизни, то в самых уродливых его достижениях мы вправе угадывать очертания культуры будущего. Пусть фашизм погибнет, и демократия, обновленная, будет строить, вместо него, «новый порядок» мира, – этот порядок будет совершенно отличен от прошлого. К «старым башням родного Содома» возврата нет. Новый мир, если только он будет построен, преодолеет не только капитализм, но и рассудочный, разорванный духовный мир буржуазной Европы. Он должен обрести новую цельность, новую органичность жизни. Дай Бог, чтобы он мог сочетать с ней свободу личности. Но эта свобода уже не будет свободой безраличия. Вся та среда, в которой жило, в сравнительном благополучии, еврейство XIX века, погибла навсегда.

Какие проблемы ставит перед еврейством новый, в крови рождающийся мир?

Разрыв с капитализмом, конечно, особой драмы не представляет. Еврейство слишком богато ресурсами, чтобы не пережить гибели финансового капитала, как оно пережило много других экономических и политических режимов. Но самый вопрос о его «переживании», о его существовании – как он ставится теперь?

Еще недавно были возможны споры между еврейскими националистами и сторонниками ассимиляции. Они ведутся и теперь, но, по существу, возможны ли они? Фашизм показал, что никакая ассимиляция не спасает еврейства, не может укрыть его. 3абвения религии, языка, трех денационализированных поколений недостаточно. Быть может, десять поколений могли бы изгладить все следы прошлого, замазать последние черты древней благородной расы, но история не дает этих десяти поколений. Выход из гетто начался лишь с ХIХ века, примерно с французской революции, а в России-много позже. Ассимилированное еврейство все еще еврейство, и враг сумеет распознать его. Ну, а в «новом мире» – придется ли и там прятаться от врагов?

Надеясь на лучшее, предполагая, что в этом мире не будет ни исключительных законов, ни травли «инородцев», трудно представить себе процесс ассимиляции столь легким, каким он был в прошлом столетии. Этот процесс протекал безболезненно в денационализированной, обезличенной среде. В XIX веке еврей, желавший забыть о своем еврействе, легко мог стать членом космополитического общества. Но ему уже было много труднее стать своим, скажем, в кругу русских славянофилов или во французском католическо-дворянском свете. Ему надо было носить маску или делать насилие над собой. Родиться заново в иную нацию не так легко. И, если грядущая культура будет более почвенна, будет религиозна и в духовном (может быть, не в политическом) смысле национальна, то еврейство может найти в ней место как особое исповедание, особый народ, равноправный среди других, но едва ли сможет раствориться в ней без остатка.

Да и желательно ли это? Не возмущает ли самая мысль о таком исходе? Даже с чисто позитивной точки зрения, исчезновение одного из самых одаренных народов, давшего миру столько гениев, если бы оно и было возможно, представляло бы тяжелую утрату для человечества. Нельзя утешаться тем, что евреи будут давать миру свой вклад, как они дают и сейчас в чужих национальных общинах. Да, сейчас дают, потому что не истощены еще силы, накопленные в гетто, силы тысячелетней религиозной веры и мессианских упований, растрачиваемые теперь в «теориях относительности», в «психоанализах» и проч. Но потухнет этот костер, и его жар остынет, тепло рассеется в воздухе. Неизбежная «энтропия» сравняет уровень еврейской и «арийской.» духовной температуры.

Если же стоять на точке зрения религиозной, то гибель народа давшего миру две мировые религии и сохраняющего доныне свой религиозный пламень, было бы прямо катастрофой. Слишком большие религиозные чаяния сопряжены с этим народом. Его судьба в христианском пророчестве связана с эсхатологическими судьбами мира. С этой точки зрения, он не только не должен, он не может погибнуть.

Ассимиляционизм осужден историей, и Гитлеру суждено было стать одним из виновников еврейского национального возрождения. Нам приходилось слышать евреев, которые так оценивали смысл гитлеровского гонения. Еврейский Бог всегда вел свой народ путем страданий, и в страданиях он обретал новую силу жизни. Вольная и покойная жизнь среди язычников разлагала. Вот и сейчас, на что в России жизнь невольна и непокойна, но в условиях полного равенства и денационализированной культуры миллионы евреев почти растворились в полу-монгольском море. Русская революция, с одной стороны, удушившая национально-религиозную культуру еврейства, с другой, облегчившая его ассимиляцию, сделала больше для уничтожения народа, чем Гитлер со своими лагерями и палачами.

Если нe ассимиляция, то что же? Национальное возрождение – но в каких формах?

Здесь возникает новый соблазн: перенять у врага его политическое сознание, бороться с ним его же оружием – если угодно, опять-таки ассимилируясь с ним, только не в дружбе, а в борьбе. Израилю предлагается осознать себя одним из народов земли – таким же, как все другие-и требовать для себя места под солнцем. Вчера еще это значило: подчинить все задачи еврейства одной цели – созданию и развитию национального государства в Палестине. Сегодня это звучит еще иначе: создать еврейский фашизм, покончить с гуманизмом и ответить криком крови и расы на крик крови и расы. Этот соблазн тем опаснее, что в самых древних страницах Священной Книги можно найти кажущееся оправдание для этой антигуманистической реакции. Гитлер вывернул Библию наизнанку. Теперь начинают выворачивать наизнанку Гитлера, – только что останется от Библии в результате этой двойной перелицовки?

Я ничего не хочу говорить здесь ни за, ни против сионизма, который в целом вызывает во мне сочувствие. Но сионизм может быть оправдан лишь как частичное, подспорное решение задачи – сохранения еврейской национальности. Если для сохранения всемирного еврейства важно иметь национальный очаг в Палестине, пусть он будет. Но пусть борьба за него, работа в нем не заслоняет всей проблемы. Так папское государство в Италии могло и должно было стать опорой для универсальной политики католической церкви. Но как часто оно делалось помехой и соблазном для этой самой политики! Призвание Израиля универсально. Его Мессия обещан как освободитель и примиритель всех народов, и религиозный национализм был временной формой, скорлупой, охраняющей вселенскую идею Израиля. Отказ от этой идеи – это отказ от первородства, отказ от самого себя. Да и возможен ли он? То есть возможна ли узко-национальная еврейская политика?

И здесь уже история говорит свое предостерегающее слово. Насколько еврейство сильно своим культурным подвигом, своим нравственным упором в мировых пределах, настолько слабо и беззащитно оно в «своем» национальном государстве. Первый вихрь, налетевший из заиорданской пустыни, может смести его. Оно существует стечением благоприятных обстоятельств, политическим компромиссом Британской дипломатии. Стоит заколебаться Британской Империи, усилиться давлению арабского мира, политическое пробуждение которого является одним из новейших фактов мировой жизни, и что останется от Сиона? Останется диаспора, останутся огромные, но рассеянные энергии, вечный, неутолимый, духовный голод Израиля.

Если чисто политическое решение еврейского вопроса не удастся, то как следует понимать его культурное решение? Что такое еврейская культура? Есть ли она, была ли она когда-нибудь? Нельзя же видеть эту культуру в пережитках пестрого происхождения фольклора, еще не везде разложившегося. А за вычетом их, оказывается, что все, что Израиль создал подлинно своего – для себя и для мира – была его религия. Он вечно жил в чужих культурных формах – вавилонских, эллинистических, испанских, немецких, русских, но вечно вынашивал в себе одну и ту же свою религиозную тему. Религия, а не культура, и спасла его самобытность, сохранила его от растворения в море чужих племен. Обрядовый закон ограждал его лучше, чем гетто, священный язык поддерживал единство во всех концах рассеяния. Отнимите их, и что останется? Ассимиляция началась немедленно с упадком веры. И национальное возрождение в наши дни сопровождается возрождением религиозным.

Наше время, ощупью и медленно, но верно выходит на забытые религиозные пути. Это возрождение бесспорно в католичестве, православии, протестантизме. Бесспорно оно и в еврействе, хотя, может быть, и не столь явственно. Гитлер сумел заполнить молящимися еще не разрушенные синагоги, и в них влечет не одно национальное горе, но и подлинная религиозная боль. Да и не Гитлер породил Бубера, Когена, стольких других. Речь идет, конечно, не о простой реставрации веры отцов, но о ее новой творческой интерпретации. Этому движению принадлежит будущее. Здесь проходит основное русло национально-культурного возрождения. И если нельзя веровать насильно и преступно обращать веру в орудие политики, то законно и даже обязательно для всех пристальное внимание, изучение религиозных проблем.

Кто сказал, что еврей – это усталый скептик, тонкий, но бесплодный рационалист? Да, таким мы знали его часто в последние десятилетия. Но таким ли он был хотя бы два поколения назад, когда Гейне проводил свою знаменитую параллель между эллинством и иудейством? Утрата веры подорвала его жизнеутверждающие творческие силы. Но гений расы (то есть религии Израиля) есть сама жизнь, борьба за вечную жизнь. Израиль боролся с Богом тысячелетия. Нельзя поверить, что у него нет больше сил для этой трагической борьбы.

Но христианин, который со стороны созерцает ее, не может не думать своей думы. И, говоря откровенно на эту больную, кровью политую тему, нужно быть откровенным до конца. Для христианина не может быть другой истинной религии, кроме христианства. Он может сочувственно наблюдать возрождение религиозной жизни в чужих мирах – в Исламе, в Китае, в Индии, но при этом верит, что рано или поздно эти духовные потоки вольются в одно вселенское море. По отношению к еврейству вопрос для него стоит еще несомненнее. Еврейство и христианство не две различные религии, но две фазы одной и той же истинной, родившейся в Иудее, но вселенской религии. Христианство относится к иудаизму как его завершение. Поэтому всякое движение в иудаизме, направленное не вспять, то есть не от пророчества к закону, а от закона к пророчеству, должно прийти и к Иошуа и поставить вопрос о его месте в религии Израиля. Чем вызван трагический разрыв между еврейским народом и его пророком, который явился ему как Мессия раньше, чем открылся язычникам как Спаситель мира?

Едва ли этот вопрос получит жизненное разрешение для еврейства в нашем поколении. Но евреи задумываются над проблемой Иисуса, и эти мысли далеки от древней враждебности. Книги Монтефиоре, Клаузнера говорят о новом отношении к Иисусу. Пожалуй, еще более говорят об этом частые обращения в христианство чистых и духовно-жаждущих людей – новый тип конвертита. Эти обращения разрывают единство духовной жизни Израиля, и здесь заключена драма, личная и национальная, едва ли устранимая. По существу дела, древняя религия Израиля, взятая в отрыве от христианства, с трудом удовлетворяет современное религиозное сознание. Путь от современной, xoтя бы обезбoжeннoй культуры к религии закона представляется сужением сознания. Национализм может принести эту жертву. Но религиозная личность примет ли ее?

Ответ, конечно, будет звучать по-разному. Одни примут, другие не примут. Сейчас не время поднимать этот спор, который принадлежит будущему. Хотелось бы только указать на новый, совершенно неожиданный оборот, который история дает древней еврейско-христианской тяжбе. Когда то евреи распяли еврея Иисуса. После того, скоро уже две тысячи лет, как Его ученики распинают евреев. Ныне Иисус возвращается своему народу, под улюлюкание и крики язычников: «Распни Его, Он жид!»

Но как не поражаться апориям, которые на всех путях встречает национальное движение еврейства. Точно кто-то незримый гонит Израиля, загоняет его в безвыходные тупики, не дает опомниться от боли и ран? Кто Он, этот неутомимый охотник? Не тот же ли Бог Израиля, ревнивый и любящий, гоняющийся по пустыне за своей возлюбленной, навеки обрученной с Ним кольцом Завета?

Прот. Александр Мень

ЧТО ТАКОЕ ИУДЕОХРИСТИАНСТВО?

Друзья! Меня попросили рассказать вам о некоторых событиях, лицах, именах, о моих соображениях по вопросу: что такое иудеохристианство? Существует ли вообще такое явление или это миф? Я всю жизнь вокруг этой темы и думал, и действовал. Не взыщите, если что-нибудь будет коряво или недостаточно аргументированно.

Боюсь, что сегодня иудеохристианства не существует, это миф. Есть христианство евреев, так же как есть христианство русских, англичан или японцев. Иудеохристианство – термин, подразумевающий некий синтез между ветхозаветными обычаями и новозаветной верой. Пока этот синтез не существует нигде. Впрочем, должен сказать, забегая вперед, он существовал: была особая иудеохристианская Церковь, существовавшая около пяти столетий в начале нашей эры.

Маленькая преамбула. Часто вопросы религиозные смешивают с национальными. Недавно в израильской газете «Менора» некий Барсела с пеной у рта писал, что евреи-христиане пытаются отравить национальное сознание израильтян, пытаются внести ересь Христову в их головы. Для него еврей, который принял чужую веру, становится отступником от своего народа. Конечно, для меня такого рода погромные речи являются нашей национальной формой черносотенства, потому что тут нет ни разумных доводов, ни логики – одни аффекты. Происхождение этих аффектов ясно: выработанная тысячелетиями схема конфликта между евреями и христианами. Тысячелетний антисемитизм и, наоборот, презрение к гоям – все это вызывало взаимную ненависть. Мы можем сейчас либо переживать эту ненависть снова (это легче), либо пытаться над ней подняться – как люди, как израильтяне, как представители любой национальности.

Итак, абсурдным, как мне кажется, является утверждение, что в наше время, в двадцатом веке, можно говорить об автоматическом тождестве наций и религий. Если человек неверующий, например, Троцкий или Каганович он все равно еврей. Если человек – оккультист или теософ, последователь Штейнера, и он еврей – он перешел в другую веру, но он все равно еврей. Разве не еврей был Спиноза, отлученный от синагоги? Все они были евреями.

В древнем мире нация, общество и религия почти всегда были тождественны. Замкнутые цивилизации требовали этого, и это частично сохранилось в обществе более позднем. «Русский» и «православный» тоже считались тождественными терминами. Между тем мы теперь знаем, что русский может быть воинствующим атеистом, и православным, и баптистом – и не перестает от этого быть русским. Лев Николаевич Толстой был в высшей степени русским, но никогда не был православным, во всяком случае, в свой сознательный период жизни. Мы вступили в такую эпоху, когда сама жизнь неизбежно заставляет разделять веру и нацию. В высказываниях вроде заявления Барселы видятся просто рецидивы прошлого.

Напротив, я недавно познакомился с тезисами доктора Давида Флуссера, специалиста по рукописям Мертвого моря (кумранским материалам), раннему христианству и вообще по эпохе Второго храма. В этих тезисах он говорил о генетической связи между иудаизмом и христианством. Эта позиция профессора Иерусалимского университета здравая, спокойная, объективная, и под его тезисами я мог бы подписаться во всех пунктах, кроме тех, где речь идет о вещах мистических. Тут можно не спорить, а просто стараться поделиться друг с другом какими-то внутренними убеждениями.

Прав ли был Давид Флуссер, утверждая, что иудейство и христианство есть единая вера, «one face» (так он и говорил)? Если он прав, то возможность иудеохристианства налицо.

Я могу ответить на это неоднозначно: Флуссер и прав, и неправ. Безусловно, Христос принял все то, что содержалось и в Библии, и в раввинистической духовной традиции, – все завещанное Ветхим Заветом наследие как нечто органичное, освящаемое Им. Но выразиться, как Давид Флуссер, что Христос был иудеем, жил в иудейской вере и умер за нее, не означает ли сказать нечто парадоксальное, потому что тогда непонятно – что же нового внесло христианство? Тогда христианства не существует! Мы же видим, что все-таки есть какая-то разница. Итак, я сейчас попытаюсь проследить, где в глубине есть точки соприкосновения и где начинаются расхождения.

Прежде всего я должен поставить эпиграфом слова Христа: «Не думайте, что Я пришел нарушить Закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить» (Мф. 5, 17). Далеко не все понимают эти слова правильно.

Под словом «Закон» («Тора») Христос не имел в виду весь конгломерат обрядовых предписаний. Он исходил из той концепции, которую выдвинул за несколько столетий до Него знаменитый раввин Гиллель, который говорил, что весь Закон и пророки заключаются в нравственном служении Богу, а все остальное – комментарии. Для Христа Закон заключался именно в этом. Главными заповедями Он считал «Шма, Исраэль» («Слушай, Израиль» (начальные слова заповеди о том: что Бог – един)) и вторую – «люби ближнего, как самого себя». В этом для Него был Закон. Кроме того, Христос никогда не отвергал внешних обрядовых постановлений. Только толстовцы, либеральные богословы, рационалистические критики полагали, что Он хотел основать некую религию без обрядов. Напротив, Иисус и Сам совершал обряды. Скажем, исцелив человека, Он говорил: иди, покажись священнику – так, как требовало того предписание Торы. Но Христос даже увеличивал количество обрядов: Он создал священнодействие Евхаристии на основании пасхального еврейского праздника. Он создал таинство крещения на основании иудейского обряда принятия прозелитов.

Иисус исполнял и устанавливал обряды, потому что обращался к живым людям из плоти и крови, которые нуждаются во внешних проявлениях своей веры. Но когда Он говорил, что Он пришел «исполнить Закон», это вовсе не значит, что Он хотел выполнять все заповеди. Очень многие хотели выполнять все заповеди. Рабби Шаммай – антипод Гиллеля – который тоже жил в 1 в. до нашей эры, старался исполнить все заповеди, которые только можно было изобрести, даже те, которых не было и в устной Торе. Он изобретал новые запреты, выводя их логическим путем из старых. Разве это имел в виду Христос? Нет. Слово, которое стоит в подлиннике этой евангельской фразы, обозначает не «исполнить» в смысле «выполнить». Там стоит «плеросис» – «восполнить», от слова «плерома» – «полнота». Христос хотел подчеркнуть, что учение ветхозаветное – это открытая система, которая нуждается в восполнении. Его учение, вернее. Его явление, было восполнением Ветхого Завета.

И для Нового Завета, и для Ветхого исходной теологической точкой является непостижимость Бога. Израильское сознание с большим недоверием относится к спекулятивной метафизике. Поэтому Бог был признан непостижимым, «Кадош» – Священным, совершенно Иным, которого созерцать человек не в состоянии. Об этом свидетельствовал запрет изображения Бога. Только символически Он мог присуствовать, только через Теофанию, через Славу Свою – через «Кавод», через Облако, огненный язык, светлый дым. Но к мысли о полной инаковости Бога по отношению к миру приходили все мыслители. Это, в конце концов, высший и заключительный аккорд мышления человека о Боге. В самом деле, когда человек порывает с грубыми мифологическими представлениями, поднимаясь все выше и выше, он наконец, приходит к идее Универсального, Чистого, Мирового Разума или Действия, Энергии, Силы – Божества, о котором нельзя ничего сказать. Возникает апофатическое богословие – богословие, которое исходит из того, что о Боге нельзя высказать ни одного позитивного утверждения, потому что Он превосходит все, даже бытие. Это апофатическое богословие было развито в индийской философии, было развито в греческой философии, особенно в неоплатоновской, у христианских Отцов Церкви. В Израиле это было выражено в понятии «Кадош» – понятии Святости Божией. Но такой, безмерно превосходящий всю тварную реальность Бог оказывался Отцом мира, любящим Отцом. В этом и заключалось необычайное, удивительное, потрясающее Откровение пророков: что Бог заинтересован в мире, что Он хочет сблизиться с миром, от которого Он далек, заключить с ним союз, «Верит» – договор. Присоединить к Себе, искупить, то есть взять в Свой удел, приблизить. Это необычайное чудо ведет от Ветхого Завета к Новому. Как же оно совершилось?

Рационально описать этот процесс невозможно. Перед нами люди, действовавшие в Палестине и диаспоре в течение нескольких столетий, которые говорили от лица Божия и чувствовали в самих себе действие Бога настолько реально, что они говорили прямо от первого лица. Они не передавали слова Божий, а как бы становились Богом: «Выйди, народ Мой…» и т.д. Кто это говорит: Бог или пророк? Это говорит Бог через пророка.

Было множество попыток смоделировать это мышление, аналитически проникнуть в тайну двуединого сознания. Кое-что здесь сделано, кое-что достигнуто, но чудо остается чудом. В других религиях известно мистическое, экстатическое слияние с Богом, когда Божественное входит в человеческое. Но во всех тех случаях человеческое подавляется, оно растворяется, и это выражено в известной притче о статуе из соли, которая хотела познать вкус моря и растворилась в море.

Пифии, прорицатели, вещуны, вакханки, дионисисты, менады – все они говорили в состоянии безумия, одержимости, мании (отсюда слово «менада»). А пророки не только оставались теми, кем они были, сохраняли сознание личности, но они даже спорили с Богом. Иеремия не хотел проповедывать того, что Бог ему велел. Ему было жалко и Иерусалим, и свой народ, и однако он говорил: «Тако глаголет Господь… будет город разрушен и ковчега никто не вспомнит, потому что не будет его» (Это не точная цитата из Библии, а скорее выражение сути проповеди Иеремии, как она изложена в Иер. 5.16-17: «В те дни, говорит Господь. не будут говорить более: „ковчег завета Господня“; он и на ум не придет, и не вспомнят о нем, и не будут приходить к нему, и его уже не будет. В то время назовут Иерусалим престолом Господа». Ср. Иер. 5,17: «Разрушат мечом укрепленные города твои, на которые ты надеешься»). Он плакал, и жаловался, и говорил Богу, что ему не хочется идти с такой проповедью, но Слово Божие было в нем. Вот этот феномен (если это можно назвать феноменом – я употребляю это слово неточно) удивительной близости двух "я": Божественного «Сверх-я» и тварного человеческого "я", – этот феномен выявляет самое глубокое в израильской религии.

Когда же является Христос, Сын Человеческий, в Нем этот феномен достигает абсолютного уровня. Достигает такого уровня, в котором Божественное и человеческое почти неразличимы. Перед нами единая Личность, а не просто посланник – хотя Христос часто говорит о Себе, как о Посланнике. Пророков жгло Слово Божие – Христос говорит: «Я и Отец – одно». Пророки так никогда не говорили: пророк Исайя, обнаружив перед собой Видение Божие, говорил: «Горе мне! погиб я! ибо я человек с нечистыми устами… и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа» (Ис. 6, 5). У Христа никогда не было сознания греха: «Аз есмь свет» – говорит Он (Ио. 8, 12). Совершенно иное сознание: это Пророк, который полностью отождествился с Богом, Пророк, в Котором человеское сознание и Божественное слились в одну феноменальную личность – только такая Личность могла создать мировую религию для миллиардов людей на многие-многие века. И, как правильно говорят большинство христиан, главное, что приносит нам Евангелие – это не новая доктрина, а высочайшее, величайшее соединение Бога с человеком. Христос говорит: «Я есть Путь» (Ио. 14, б)… «Все предано Мне Отцом Моим» (Мф. II, 27). Он открывает Бога через Себя, потому что Он Сам в себе Его носит в абсолютном смысле.

И здесь уже может говорить только вера. Когда люди увидели Его, почему они пошли за Ним? Потому что Он сказал им: «Любите Бога»? Но так говорил и Гиллель, и пророки, и Тора. Потому что Он сказал им о Божественном Милосердии? Так ведь об этом писал и пророк Осия. Потому что Он сказал им о Царствии Небесном? Но о Царстве Божием говорили пророк Даниил, апокрифы, все апокалиптики. Все ждали этого Царства. Что же привлекло – что Он творил чудеса? Но и чудотворцы были в Израиле. Были и предсказатели: ессей Менахем предсказал Ироду, что он будет царь, когда Ирод был еще мальчиком. Ессей Иуда около 100 года привлекал всех тем, что он прекрасно предсказывал. Был такой дар в Израиле, и сейчас он, наверное, не вымер. Но все это не то. Ни один из них не создал ничего подобного христианству.

Уникальная, феноменальная сила Присутствия Бога в этом Человеке и создала христианство. Когда критики Евангелия говорят, что там нет учения о Божественном начале Христа, что это не Богочеловек, а просто пророк, они лишают Евангелия правдоподобия. Христос, который проповедывал бы толстовство, никогда бы не смог сделать того, что было сделано. Такую личность как Христос не смог бы изобразить даже гений, а Евангелие написано четырьмя людьми. Но тем не менее, как свидетельствуют все объективно читавшие Евангелие, даже в плохих переводах, в устаревших переводах все равно чувствуется сила Христа. Откуда? Все четыре евангелиста – гении? Нет. Их свет – это лунный свет, отражающий солнечный. Была такая Личность.

Больше того, как говорил один из современных богословов, для нас Иисус не просто был, а Он есть. И есть не только в памяти, а, совершив свое дело на земле. Он включается в Богочеловеческое действо. Он осуществляет тог самый Завет, который предсказывал Иеремия, – Завет между Богом и людьми.

Этот Завет в сознании Израиля был связан с грядущим Царством. В отличие от всех, или, по крайней мере, большинства, преобладающего большинства древних религий израильская религия была не статической, а динамической. Все религии были системами из обряда, морали и верований. Израильская религия заключала в себе некую надежду на будущее. Она была путешествием, которое начал Авраам и продолжал ее в неведомую даль. Это было всегда ожидание чего-то свершающегося впереди, причем чего-то исключительно грандиозного; «Настанет время, когда из Сиона выйдет Закон, и Слово Господне из Иерусалима, и соберутся все народы, и потрясется небо и земля. О, если б Ты разверз небеса и сошел!». Что-то космическое, какое-то необыкновенное Богоявление было в предчувствии пророков. Надо считать их либо заблуждавшимися глубоко, либо слепцами – потому что если отвергать, что это случилось, что это произошло в христианстве, тогда непонятно, о чем говорили пророки. О возрождении Израиля, как государства? Представим себе, что пронесутся годы и прекратятся войны, и будет небольшое государство – одна из многих прибрежных стран, с обычным парламентом, с обычными грехами, с обычными ресторанами. Можно ли сравнить это с тем, о чем грезили пророки? Что небо и земля потрясутся, что весь мир будет потрясен?

Пророк Исайя, так называемый «Второ-Исайя», говорит, обращаясь к Израилю – к его олицетворению, служителям: «Я сделаю Тебя светом народов» (Ис. 49,6). В каком отношении? Когда это случилось? Это действительно случилось. Причем только единственный раз – больше этого не было. Две тысячи лет назад Ветхий Завет был взят Христом в правую руку, выражаясь образно, отдан народам и они пришли и поклонились. Все совершилось. Это совершилось, хотя эти народы были грешными, столь же грешными, как и Израиль. Они так же отступали от Бога, нарушали Его Волю, как Израиль в Ветхом Завете. Но тем не менее они встали под этот знак, под это знамя. Это произошло. В Ветхом Завете ожидался пророк, царь и первосвященник. Христос был пророком в том смысле, о котором я сейчас говорил – ибо в Нем действовал Бог. Он был Царь, потому что Он является сейчас Царем – Владыкой Новой Жизни, о которой, конечно, нельзя говорить в отвлеченных терминах. И, наконец, Он – первосвященник. Первосвященник – это тот, кто был посредником, кто стоял между алтарем, народом и Небом. И вот Христос есть именно врата – Он Сам себя называет: «Аз есмь дверь» (Ио. 10,9) – открытые врата в Небо.

Противоречит ли это ветхозаветной вере? Нисколько. Потому что во времена Гиллеля, Шаммая, во времена первых таннаим верили, что этот ир («Олам ха-зэ») сменится будущим миром («Олам ха-ба»), в котором все будет иным. Верили, что Бог приблизится к человеку, что наступает иная эра. В этих же терминах пишет апостол Павел, которого многие еврейские писателя несправедливо упрекают в отрыве от иудаизма, хотя он весь жил иудейскими понятиями. «Проходит образ мира сего», – говорит апостол Павел (1 Кор 7, 31), и Христос говорит о двух мирах, о двух веках, о двух эонах. Только Он говорит о том, что с Его явлением кончился Ветхий мир и начинается история Нового. Само по себе это учение не противоречило упованиям фарисеев и книжников. Мы знаем, что многие фарисеи и книжники обратились в христианство,

Закон, который был дан Богом на Синае и после Синая, апеллирует к человеку, к его воле, к его совести, к его разуму. Но он не дает человеку сил исполнить то, что он повелевает. Поэтому апостол Павел сравнивал его с оградой, да и в Талмуде он называется «оградой». В «Пирке-авот» (один из трактатов Талмуда) говорится: «Сделайте ограду, закон». Закон ограждал, выполнял преимущественно охранительную функцию.

Что же является в Новом мире, который возвещает Христос? Теперь уже Бог взаимодействует с человеком непосредственно, и благодаря этому возникает та сила, которую мы называем «благодатью», которая помогает человеку становиться исполнителем Воли Божией. Для этого уже не нужно выполнение всех ветхозаветных ритуалов. Они были защитным приспособлением, которое должно было сохранить нацию и веру в могущественном языческом окружении. Когда функция защиты отпала, отпало и многое из ритуалов. Священные авторы, которые собирали постановления Торы касательно ритуалов и запретов, пользовались и самыми архаическими представлениями, табу. Половина законов, которые есть в Торе, уже существовали прежде, они были заимствованы у древних вавилонян, у древних хананеев, у жителей государств Финикии и Эблы. Заимствование было средство создать такое религиозно-правовое, обрядовое, жизненное целое, которое держало бы народ, цементировало бы его, делая крепостью среди языческого моря.

В эволюции часто происходят следующее явление: защитные механизмы организма становятся не защитными, а тормозящими. Нередко так бывало и в нашей истории. Броня Торы становилась часто столь неповоротливой, что метала духовному развитию. В Талмуде сказано: «Не делай слишком большой ограды Торы, иначе она обвалится и задавит насаждения». Весьма поучительное предупреждение. Это происходило неоднократно. Это не особенность еврейской психологии, человеку как таковому свойственен ритуализм. Каждой цивилизации свойственно тяготение к многочисленным обрядам, которые бы связывали воедино жизнь, будь то конфуцианские правила, будь то римские законы. Все это системы, имеющие функциональное значение. Но система закона может превращаться в самодовлеющее начало, может становиться фетишем, может мешать жить и т.д. Когда Христос выступал против книжников и фарисеев, Он выступал против их злоупотребления формой. Он никогда не отрицал субботы: суббота, говорил Он, дана для человека, т.е. для отдыха и для праздника (Мк. 2, 27). Но когда люди делали из этого культ, когда они считали, что в субботу нельзя помочь человеку, вытащить его из беды, это уже становилось карикатурой на заповедь. Подобные вещи свойственны законничеству всех времен и всех народов.

Так мы снова возвращаемся к центральному пункту. Христианство есть Откровение Бога через личность Христа. Мы познаем это откровение во внутреннем опыте, который основывается на Евангелии. Является ли это уходом от иудейского монотеизма, изменой ему, «паганизацией» иудейства (от слова paganus – «языческий», т.е. «объязычиванием» иудаизма)? Нисколько. Дело в том, что задолго до христианской эры в иудейском богословии возникла мысль об ипостасях в Божестве. Руах Элохим («Дух Господень»), и Хохма («Премудрость») и Мемра (арамейское понятие о Слове). Все эти ипостаси Бога действовали, как Сам Бог. Если вы возьмете наиболее ранние пласты Библии, вы найдете там выражение «Манеах Элохим» – «Ангел Бога», который был одновременно Богом. Есть некоторое саморазличение внутри Божества, есть некие лики внутри – это не значит, что это боги. Это не значит, что Премудрость Божия, Слово Божие и Дух Божий – это отдельные боги. Но это и не только атрибуты Бога. Если вы внимательно почитаете Притчи Соломоновы, вы увидите, что Премудрость говорит о Себе, что Она присутствовала при самом сотворении мира, что Она была художницей и т.д. Божественным Теофаниям, Богоявлениям свойствен некий личностный аспект – они ипостазируются.

Когда мы говорим о действии Слова Божиего во Христе, мы продолжаем, углубляем, развиваем веру Ветхого Завета в могущественное действие Слова Божия. Когда мы говорим о Духе, который горит в огненных языках над апостолами, витает над Иисусом на Иордане, когда мы говорим о Духе, Которого Иисус обещает послать Своим ученикам и посылает, чтобы они потом шли в мир проповедывать, мы по-прежнему говорим о Боге, о том самом Руах, который созидает мир, подымает мертвые кости (Иез. 37,7), созидает народ. Мы углубляем веру Ветхого Завета в Премудрость, когда вместе с апостолом Павлом исповедуем Христа, Божию Премудрость (1 Кор 1, 24). «Премудрость» – это перевод еврейского слова «хокма». «Логос» – слово, которое употреблено Евангелием от Иоанна – это перевод (и, конечно, углубление) на греческий чисто ветхозаветных понятий. Таким образом, Троичное богословие, бесспорно сложное – и сейчас нам неуместно говорить об этом подробно – коренится в ветхозаветном богословии и никакого отношения к многобожию, язычеству не имеет.

Другое дело, что попав в языческие страны, христианство, конечно, впитывало элементы язычества. Сами евреи, попадая в различные страны, тоже впитывали эти элементы. Один пример. Археологи раскапывали ханаанский город и нашли там остатки жертвоприношений, причем было видно, как приносилась жертва, какие части шли жрецу. Все оказалось так, как в книге Левит. А евреи только что пришли – значит, они заимствовали это у хананеев. Херувимы, которые охраняли ковчег, тоже нееврейского происхождения, и множество других вещей. Взаимодействуют народы, взаимодействуют культуры. Ничего страшного здесь нет. С этим приходится бороться, когда это взаимодействие разрушительно.

Первые христиане не только не вызывали агрессии, подобно той, как вызывают сейчас иногда в Израиле, но они находились в любви у всего народа, как отмечает книга Деяний. Их любили как очень благочестивых людей. К ним примкнули многие фарисеи. Рабби Гамалиэль, внук великого Гиллеля, относился с симпатией к христианам. Много позже возникла легенда, что он стал тайным христианином. Во всяком случае, на суде, когда саддукейский Синедрион пытался осудить апостолов, он заступился за них и сказал: «Мы не знаем, может, это дело Божие? Не следует их преследовать» (изложение речи Гамалиила в Деян. 5,34)…

Когда апостола Павла предали церковному трибуналу, то фарисеи встали на его защиту, ибо он крикнул: «Отцы и братья, я фарисей, сын фарисея. Меня судят за чаяние воскресения мертвых!». И фарисеи набросились на саддукеев и сказали: «Ни в чем не повинен человек. А если ангел или дух говорил им, то мы можем стать богопротивными» (вольное изложение событий, описанных в Деян. 23). Мы знаем, что был убит саддукейским Синедрионом апостол Иаков, брат Господень. Из Иосифа Флавия известно, что это так возмутило фарисеев – противников Синедриона – что они отправилилсь к римлянам, потребовали смещения первосвященника и добились своего. Это вызвало большое недовольство, как пишет Иосиф Флавий.

Больше того, когда стали появляться христиане-язычники, то к христианам-евреям они относились как к элите. Поэтому доктор Флуссер говорит, что евреи мости бы стать в христианстве своеобразной кастой брахманов. Конечно, такое было возможно, но как раз этого и надо было избежать. Евреи-христиане сами претендовали быть элитой. Более того, христиане из язычников к этому были крайне склонны: еще в V-м и VI-м веках христиане-греки, христиане-персы, когда освящали урожай, освящали дом, вообще совершали какие-то сакральные действия, обязательно звали еврея, потому что считали, что его благословение действеннее.

Я не отрицаю, что на евреях могла почить некая тайная Благодать. Мы, однако, народ буйный, «жестоковыйный». Бог именно таких и выбрал, потому что тихие никогда бы не создали мировую религию. Гордость у нас и так достаточно развита, подпитывать ее не следует. Напротив, здравое смирение полезней сознания своего величия. Нехорошо, конечно, унижать человека, но и не следует носиться со своей избранностью. Это выглядит очень навязчиво, некрасиво, и между собой мы можем это говорить. Скромность никогда никому не мешала. Слишком легко надоесть. Мы и так довольно громко заявляем о себе, начиная с Библии и кончая (замечу в скобках) последними военными событиями.

Когда стали креститься первые язычники, то большинство евреев сказало: «Как, не приняв Моисеева Закона, они становятся христианами?! Нет, они должны пройти через обрезание и все прочие вещи». Это было трудно, это стало ощутимым препятствием. Для многих греков и римлян это было совершенно неприемлемо. Не надо забывать, что обрезание было принято в Египте, у арабов, но в западном мире совершенно не было известно. Поэтому и был собран апостольский Собор, о котором, может быть, некоторые из вас слышали. В 51-ом году, в Иерусалиме, было решено, что евреи-христиане могут соблюдать все обычаи Закона, но христиане из язычников освобождаются от этого. Дальнейшее развитие Церкви показало, что это освобождение стало важнейшим фактором в распространении христианства в мире. Евреи-христиане продолжали жить замкнутыми небольшими общинами, читали Библию на иврите (а не на греческом, как в первых общинах христиан из язычников). В этих общинах соблюдалась суббота, они сохранили первоначальное название христиан – «ноцрим», то есть, «назаряне», в память об Иисусе из Назарета, Йехошуа ха-Ноцри. Называли их и эвионитами, «бедняками». У этих общин были свои епископы, свои храмы. Когда после восстания Бар-Кохбы евреи стали возвращаться в Иудею, в Назарете вновь поселились родственники брата Господня Иакова, близкие к Христу люди. Там они жили – у них были свои дома, были построены небольшие храмы.

В середине II-го века Иустин Мученик писал, что он знает (он жил в Палестине) таких людей, которые соблюдают Закон и живут по-христиански. Все это просуществовало до тех времен, пока в Палестине не начались войны, разгромы, выселение иудеев. Потом пришли арабы, и христиане-евреи исчезли. Впрочем, в значительной степени были вытеснены оттуда и «обычные» евреи. Такова была первоначальная история иудео-христианской Церкви. Она имела у себя таких авторитетов, как апостола Иакова – брата Господня, апостола Иуду, Симона. Кое-что о ней рассказывают раннехристианские писатели, но мало.

Однажды я спросил одного еврея, который с недавних пор стал считать себя религиозным, относится ли он к иудаизму как к истинной религии. Спросил я, возможно, несколько грубовато, но не без умысла. Он ответил, что считает иудаизм истиной для евреев. На что я возразил ему, что истина может быть только для всех или ни для кого. Или это истина, или это ложь. Если дважды два для китайца – это четыре, то это истина и для индуса. Следовательно, не может быть специальной еврейской религии, хотя могут быть национальные религиозные обычаи. Правда, есть и христиане, считающие чужим «еврейского Бога». Но ведь Церковь устами св. Иустина прямо говорит, обращаясь к раввину Тарфону: «Не иному Богу мы поклоняемся, как Тому, который вывел ваших отцов из Египта рукою крепкой, мышцей высокой» (dольное изложение слов св. Иустина: «Не иного Бога почитаем нашим, а другого вашим, но признаем одного и того хе, который вывел отцев ваших из земли египетской рукою крепкою и мышцею высокою» (Сочинения святого Иустина философа и мученика. Сост. П. Преображенский. М" 1892 (репринт 1995), с. 150)). Что касается мнения о Боге, то еще Иосиф Флавий гордился тем, что евреи не опускаются до богословских споров. Фарисеи, саддукеи, зелоты, караимы, каббалисты, реформаторы, – все это было внутри иудаизма. В иудаизме редко возникали преследования инакомыслящих, как гонения на хасидов, Маймонида или Спинозу.

Иудейская религия задумана – я употребляю этот термин специально – Богом как мировая религия. Это явствует из всей Библии. Эта религия не может оставаться в рамках Израиля. То, что было сложено в рамках нашего народа, должно быть и было вынесено для всего мира, Несмотря на взаимные конфликты, взаимные обвинения, взаимную борьбу, о которой я сейчас не буду говорить, мысль о родстве и близости двух вер сейчас все более и более становится очевидной. Мартин Бубер называет Христа «центральным евреем». Доктор Флуссер говорит, что Христос – это не Цезарь, что Иисус раньше разъединял евреев, а теперь будет объединять. Знаменитый английский политический деятель Дизраэли говорил о том, что с Евангелием семитское культурное начало было внесено в Европу и стало неотделимо от Европы. Так же думал знаменитый историк церкви Неандер (XIX век), который перешел в христианство в сознательном возрасте, так же думал Бергсон и многие другие.

Я не думаю, что такие опыты, которые предпринимал Иосиф Рабинович (см. об этом в предисловии «От редакции») и другие проповедники, имели смысл. Деятельность Рабиновича была попыткой все-таки ассимилировать еврейские группы. Она была очень непоследовательна. Будущее разрешение конфликта должно бы иным. Кто-то из евреев может признать во Христе великого учителя и пророка – высшего из их народа. Мы же знаем, что Он более чем пророк, и для нас Его голос – это голос Божий. Его Лик – это лик Предвечного. Большего, чем это, добавить невозможно. Большего нам даже не нужно.

Сейчас в Израиле люди верующие составляют меньшинство. Большинство людей вообще отпало от всякой веры, живет в бездуховности. Мы должны считать добром, если этим людям будет не навязана какая-то официальная государственная религия, как бывало в прошлые века, а будет открыт свободный путь выбора. Если они вернутся к иудаизму – хорошо, если они будут искать другие выходы – хорошо. Если они придут к христианству, они от этого не перестанут быть евреями, а только прочнее свяжутся со своей традицией. Но это уже будет традиция не в архаическом смысле, не в замкнуто-национальном, а в широком, всемирном, могучем, как самая основа Церкви.

Ксендз Михал Чайковский

ГРЕХ АНТИСЕМИТИЗМА

Я не буду давать в этой статье точного определения сущности понятия «антисемитизм». Данный термин прежде всего неточен. Он не относится ко всем семитам, а только к евреям. Хотя он и включает в себя широкий спектр понятий, обычно под ним разумеют антииудаизм и – реже – юдофобию. Некоторые отличают религиозный и экономический антииудаизм от антисемитизма, принимаемого за одну из форм расизма.

ИСТОРИЯ АНТИСЕМИТИЗМА

С облегчением можем сказать: корни антисемитизма находятся в дохристианском мире. Антисемитизм – явление языческое, причем в двойном значении этого слова. Во-первых, он полностью противоречит основам христианского вероучения, чужд и враждебен им. Во-вторых, генетически и исторически он также связан только с язычеством. Антисемитизм возник и развился в мире античного язычества, особенно в таком его центре, как Александрия, где-то около II в. до Рождества Христова. Первоначальными его распространителями были египетские литераторы этого периода, обвинявшие евреев в различных злонамеренных делах. Мотивы обвинений были и религиозные, и экономические, и политические. В 38 г. до Рождества Христова в Александрии дошло и до еврейского погрома. Выступления против евреев в I в. до Рождества Христова – и в I в. после Рождества Христова вспыхивали также и на острове Родос, в Риме, Сирии и Палестине – в местах, связанных с зарождением христианства, с начальным этапом его истории. Для образованного язычника тех времен не было никакой разницы между евреями и христианами. Даже когда их начали различать, против христиан стали выдвигать точно такие же обвинения, как и против евреев. Христианскую церковь, христиан обвиняли в ненависти ко всему роду человеческому, в совершении отвратительных ритуалов. Христиане, утверждали их противники, предаются всяческому разврату и кровосмесительству, почитают голову осла, практикуют ритуальные убийства. Именно в этом язычники ранее обвиняли евреев В связи с распространением христианства, некоторые античные авторы начинают проявлять симпатию к евреям. Власти Римской империи предпринимают преследования христиан, оставляя в покое иудеев, и даже освобождают их от обязательного принесения жертв языческим богам и смотрят сквозь пальцы на их религиозный культ. Образуется странный антихристианский союз – язычества Рима и верного Единому Богу иудаизма. Нарождается и еще более абсурдный, судьбоносный и мрачнейший по своим последствиям парадокс. Молодая христианская церковь, ведущая свое происхождение от еврейской синагоги и постоянно для своей легитимации в ней нуждающаяся, начинает инкриминировать евреям те самые «вины», на основании которых некогда языческие власти преследовали христиан. Конфликт этот существовал уже в I веке после Рождества Христова, о чем есть свидетельства в Новом Завете. Евангелие, если его читать, руководствуясь духом учения Христа, используя достижения школ библейской критики, отнюдь не является антиеврейским. Только отход от подлинно христианского разумения новозаветных текстов, от вероучительных концепций, содержащихся в посланиях Апостола Павла, мог привести к антииудаистской интерпретации Нового Завета. Эта интерпретация является и антихристианской и антинаучной. Следует отметить, что уже в I веке после Рождества Христова, одновременно возникает и враждебное отношение евреев к христианам, особенно среди их религиозной и политической элиты. Из Иерусалима изгоняют обращенных в христианство евреев, в том числе Святого Апостола Петра; казнят как еретиков: первомученика Стефана, обоих Иаковов и Варнаву. Апостол Павел обязан своим соплеменникам бичеванием. Аресты христиан, угрозы смертью, доносы на них римским властям – свидетельство этой вражды. Даже нероновское гонение на христиан было инспирировано евреями. С другой стороны, известна симпатия к ученикам Христа фарисея Гамалиила и равви Елиезера. Евреи укрывали спасающихся от преследований христиан в синагогах, хоронили тела христианских мучеников на своих кладбищах. Этапными в разделении христиан и евреев являются две даты. Прежде всего это 66 – 70-е годы после Рождества Христова, годы Иудейской войны, закончившейся разрушением Иерусалима римлянами. Для евреев христиане, покинувшие святой город перед его осадой римскими войсками, стали не только религиозными отступниками, но и изменниками своего народа. Христиане же увидели в разрушении Иерусалимского Храма исполнение слов Иисуса (Лк. 13: 34-35 и Мф. 23: 37-39) и указание на то, что отныне именно он и стали избранным народом. Следующий важный этап – это совершившийся около 80 года акт внесения Синедрионом в Явне в текст известной еврейской молитвы «Восемнадцать благословений» дополнения – проклятия (анафема) христиан («Миним»). Христиане в силу этого были окончательно отлучены от Синагоги. Однако многие христиане, особенно еврейского происхождения, продолжали верить: еврейский народ признает Иисуса Христа Мессией. Сильный удар этим надеждам нанесло признание около 132 года многими влиятельными еврейскими деятелями руководителя последнего национально-освободительного антиримского восстания Бар Кохбы – Мессией. Но не это событие, разумеется, стало причиной все нарастающего, начиная со II века, христианского антииудаизма (особенно в этом отношении характерны: Послания Варнавы, Мелитона Сардского, а позднее некоторые места из творений Иоанна Златоуста, Амвросия Медиоланского…). Спецификой христианского антииудаизма – прямого наследия языческого антисемитизма – стало повторяющееся с самого начала его существования обвинение евреев в Богоубийстве. Назывались и другие их «вины» – упорное и злонамеренное отвержение ими Христа и Его учения, образ и стиль жизни, вызывающий тревогу и беспокойство Церкви, профанация Святого Причастия, отравление колодцев, ритуальные убийства, создание прямой угрозы для духовной и физической жизни христиан. Поэтому евреи, как народ, проклятый и наказанный Богом, свидетели, помимо своей воли, истины христианства, должны быть обречены на «унижающий их образ жизни» (бл. Августин), на «суровое милосердие» (Мартин Лютер). Начиная от враждебного по отношению к евреям эдикта императора Константина (313 г.) влияние Церкви в мире все более возрастало. Все более возрастало и «обучение презрению» к евреям. В свою очередь, это приводило к их социальной дискриминации, к кровавым преследованиям, к еврейским погромам, совершавшимся христианами с благословения Церкви, в том числе погромам, инспирировавшимся непосредственно Церковью. В 1096 г. начался первый крестовый поход. Целью его было освобождение от «неверных» Святой Земли, Гроба Господня. Начался же он с уничтожения крестоносцами ряда еврейских общин Европы. Немалую роль в предыстории этой резни сыграла антиеврейская пропаганда погромщиков-крестоносцев. IV Латеранский собор (1215 г.) потребовал от евреев носить на одежде специальные опознавательные знаки или ходить в особых головных уборах. Собор не был в своем решении оригинальным. В странах ислама власти предписывали и христианам и евреям исполнять точно такие же унизительные установления. В XVI веке сперва в Италии (папа Павел IV), затем и во всех странах Европы были созданы обязательные для поселения евреев резервации – гетто. Гетто, в котором жили исключительно евреи, отделяло их от остального населения. Свирепствовал в эту эпоху и клерикальный антииудаизм. Отражался он прежде всего в церковных проповедях. Большая вина за это лежит на доминиканском и францисканском монашеских орденах. Еще более мрачной страницей в истории католической церкви была инквизиция. Она преследовала не только «еретиков» христиан. Репрессиям подвергались и обращенные (насильно) в христианство евреи, христиане, возвращающиеся (нелегально) к иудаизму, и еврейские миссионеры. Весьма далекими от духа проходящих ныне были тогдашние так называемые христианско-еврейские «диспуты». Участие в них было принудительным. Заканчивались же они или принудительным крещением, или кровавыми расправами (убиты были тысячи евреев), конфискацией имущества, изгнанием, сожжением святых книг, полным уничтожением целых еврейских общин. В Испании, перепуганной тем, что многие знатные дворянские фамилии породнились с евреями, принявшими христианство, были введены чисто расистские законы «о чистоте крови». К счастью, нашлись христиане, со всей решительностью выступавшие против этих попирающих христианское вероучение порядков. Среди них были святой Игнатий Лойола (1491-1556) – основатель ордена иезуитов и Святая Тереза де Авила. Святая Тереза деАвила (1515– 1582) была подобно благословенной сестре Терезе Бенедикте (Эдите Штейн) – (1891-1942) и еврейкой, и монахиней-кармелиткой (с той разницей, что Терезе удалось живой вырваться из рук «святой инквизиции», а Эдита погибла в гитлеровском лагере смерти Освенциме). Церковь и светские власти в эпоху средневековья, постоянно и активно преследуя евреев, действовали как союзники в тесном единстве. Правда, некоторые папы и епископы защищали, чаще безрезультатно, евреев. Религиозные преследования евреев имели и свои трагические социальные и экономические последствия. Даже «обыкновенное», «бытовое» презрение, религиозно мотивированное, приводило к их дискриминации в общественной и хозяйственной сферах. Евреям запрещалось: вступать в гильдии, заниматься рядом профессий, занимать ряд должностей, сельское хозяйство для них было запретной зоной. Они облагались специальными высокими налогами и сборами. При всем при этом евреи неустанно обвинялись во враждебности к тому или другому народу, подрыве общественного порядка. Евреи представлялись одновременно и силой консервативной, опорой капитализма, и стремящейся к власти атеистической революционной мафией. В эпоху Просвещения даже реформаторы, боровшиеся за равноправие евреев, за ликвидацию гетто, отнюдь не были свободны от антисемитизма. Их антисемитизм как бы секуляризировал основные положения антисемитизма христианского. Вместо обращения в христианство они требовали от евреев ассимиляции, освобождения от предрассудков и вхождения в господствовавшую тогда «просвещенческую культуру». Впрочем, некоторые «просветители», подобно Вольтеру, видели в евреях очень опасную угрозу для прогресса европейской культуры и прямо утверждали, что природная глупость евреев делает для них невозможной интеграцию в нормальное общество. Другие, как Дидро, приходили к антисемитизму через свое антихристианство. Борясь с христианством, они указывали на его еврейские корни, благодаря которым, по их мнению, оно и стало таким, каким оно стало, то есть вредоносным И в XIX веке положение не изменилось. Различные течения европейской общественно-политической мысли были единодушны в своих нападках на евреев. Французским ультраконсерваторам (среди них было много представителей духовенства) эмансипация евреев представлялась символом всего зла, принесенного либерализмом нового времени. Для немецких националистов неарийское, семитское происхождение евреев был угрозой для дела объединения Германии. Радикальные секуляризаторы и атеисты не могли простить евреям их участия в возникновении христианства. Конечно же, и католические и протестантские проповедники единодушно, «экуменически», как и прежде, продолжали сеять ненависть и презрение к евреям. Европа, разделенная религиозно, социально, политически и идеологически, в одном была едина: в страхе перед евреями. Перед их непохожестью? Перед их «коварством»? А может быть, перед Единым Богом, свидетелями Которого евреи были тысячи лет, находясь в эпицентре преследований со стороны и язычников, и христиан, и прогрессистов? Страх же, который стараются скрыть, превращается в ненависть. Расистский антисемитизм немецкого нацизма, как видим, имел своих идеологических предшественников в XVIII и XIX вв. Естественно, старые антиеврейские предубеждения и стереотипы сыграли свою зловещую роль – и Гитлер охотно к ним обращался. Результат известен – почти 6 миллионов этих «недочеловеков» («насекомых») поглотила Катастрофа (Шоа) – 1939-1945 гг. Катастрофа (Холокост, Шоа) вызвала спасительное потрясение в церкви и в мире. Очевидно, не во всех членах церкви и не всюду в мире. Всем известно, как изменилось официальное отношение Церкви к евреям и иудаизму, начиная с периода понтификата Иоанна XXIII и до правления Иоанна Павла II, прежде всего благодаря решениям Второго Ватиканского собора 1962-1965 гг. («Декларация об отношении церкви к нехристианским религиям»). Но еще задолго, до этого декрета в энциклике Пия XI («Mit brennender Sorge», 1937) и в опубликованном еще ранее, в 1928 году, Ватиканом документе содержалось осуждение антисемитизма. Против него выступили также такие известные христианские теологи и философы, как Жак Маритен (1882-1973) и Карл Барт (1886– 1968) и др. Известно также неприятие антисемитизма другими христианскими конфессиями, Всемирным Советом церквей. Христианство, наконец, отреклось от самой древней ереси, какой является антисемитизм. Тот самый «христианский» антисемитизм, долгие века называвший религию евреев «праересью». Но, увы, это совершилось, как я уже сказал, не всюду в церкви и не всюду в мире. Для многих уничтожения евреев в странах Европы в 1939-1945 гг. как бы и не было, возникают новые формы антисемитизма в различных постхристианских субкультурах («рок-антисемитизм»), в левых и правых (не только неонацистских) политических кругах, в новых движениях. Коммунистическая Польша пережила свой антисемитский март 1968 г. «Великий» же Советский Союз успешно продолжал антисемитские традиции царизма. Сфабрикованная некогда в грязных политических целях царской охранкой фальшивка "Протоколы сионских «мудрецов» ныне излюбленное чтение некоторых польских католических прихожан в 1990-1991) гг. Странен этот мир! Тем же прихожанам и их вдохновителям и духовным отцам, выступающим с амвона и подписывающим антисемитские брошюрки, нисколько не мешает отсутствие логики в изображении евреев одновременно архикапиталистами и архикоммунистами. Но есть факты и более зловещие. Это послевоенные еврейские погромы в нашей стране. Это и антисемитские аргументы в политической борьбе освобождающейся от коммунизма, а ныне уже свободной Польши, очень католической и мало христианской (например, в предвыборных кампаниях). И не стоит радоваться, что у нас не громят синагог и не оскверняют еврейских кладбищ, как в других странах. Мне приходится постоянно слышать: дескать, я преувеличиваю, никакого антисемитизма в Польше нет, есть только какие-то его жалкие остатки. Некоторые даже считают, что и вообще-то у нас никогда никакого антисемитизма не было. Согласен, Польша была «paradidsus Judaeorum» («раем для евреев»), пока эндеки (национальные демократы, «народовцы») не решили построить «национальную Польшу». Неужели снова пришло их время? Неужели свобода должна здесь сочетаться с ксенофобией и антисемитизмом? Почему в свободной Польше родители столь немногочисленных в этой стране еврейских детей живут в страхе? Почему они так боятся за своих детей? Пятилетний Давид увидел намалеванную кем-то на варшавской синагоге звезду Давида, повешенную на виселице: «Мама, значит, нас будут вешать?» Можно сказать, что ничего не случилось – это ведь только глупые рисунки. «Если ребенок боится, значит, уже случилось!» – сказала мать Габриеля и Даниеля. Она предупреждает старшего сына, чтобы он не говорил в лифте о том, что у них в доме празднуется суббота. А ведь для мальчика суббота – это такое важное и радостное событие, и ему так хотелось бы поделиться радостью с другими! «А что будет с ним, когда он пойдет в школу?» – с тревогой спрашивает она меня. Ведь кто не посещает уроки религии (христианской), для остальных детей – еврей и коммунист. Что же случится, если настоящий «еврейчик» появится в школе? Это еще не факты, скажут мне. Справедливо. Но это климат. А фактом является то, что люди принимают все это как нечто нормальное, что в нашей стране поляки-некатолики (и тем более польские граждане непольской национальности) чувствуют себя чужими, подвергаются насмешкам и даже угрозам. Старая еврейка, с незапамятных времен полонизированная, да попросту настоящая полька, хочет уехать из Польши. Пока ненависть к евреям была «идущей сверху», официальной, организуемой коммунистической властью, и Польша была для нее родным домом. Но в свободной Польше она стала ощущать со дня на день все более и более усиливающуюся враждебность к себе – враждебность спонтанную, «народную», бескорыстную. «Только куда же я поеду?» – спрашивает она у меня. А мать Габриеля и Даниеля сказала мне, что родители-евреи в Польше верили – им ужо не потребуется приготовлять своих детей к проявлениям расизма, объяснять им сущность антисемитизма. Однако это стало необходимым… Полька, торгующая на базаре, находящемся рядом с костелом, усердно ею посещаемым, и проклинающая евреев, не распознав в своей покупательнице еврейку, тоже имеет ребенка. Сможет ли она понять чувства этой еврейки и ее ребенка?

ПРИЧИНА И СУЩНОСТЬ АНТИСЕМИТИЗМА

Откуда же взялся антисемитизм? В чем причина и смысл его существования? Не только в современной Польше, где он угрожает не одним настоящим евреям, но и еще более людям, подозреваемым в еврействе. Угрожает он и евреям, полностью полонизированным, часто христианам по вероисповеданию, и полякам, не имеющим ни одной капли еврейской крови, – политическим и иным деятелям, играющим важную роль в жизни страны, личностям, в том числе даже епископам и ксендзам, к которым определенные круги враждебно относятся. Почему слово «еврей» до сих пор звучит как оскорбление? По какой причине, еще начиная с эпохи античности и до времен коричневых и красных диктатур, евреев преследовали язычники, христиане, мусульмане и атеисты? Причина антисемитизма находится в самих евреях. Точнее, в том, что веками изолировало их от других народов и культур. Изоляция эта имеет корень в осознании евреями своего избрания Богом, в их служении Закону, в их культе Единого Бога. Именно из этого самосознания и религиозной ментальности родилась не только еврейская религиозная исключительность, но и те социальные и психологические отличия еврейства от других народов вызывавшие к нему неприязненное отношение неевреев. Итак, главнейшая, основная и глубочайшая причина антисемитизма – религиозная. Можно прямо сказать: причина антисемитизма находится в самом Боге – в отношении к Богу, к призванию и избранию Им еврейского народа. Но монотеизм – это только потенциальная причина ненависти к евреям. Если бы не было нашей негативной или враждебной языческой реакции на него, не возник бы и антисемитизм. Несомненно и то, что современный расистский антисемитизм также имеет религиозные корни. Он является чисто языческим и сатанинским, не только антиеврейским, но и антихристианским. Слова и дела Гитлера лучше всего доказывают это Свет на подлинную сущность его антисемитизма бросает борьба «фюрера» с христианскими церквами, сочувствие идеям Розенберга о возвращении немцев к языческой религии германцев. Гитлер считал евреев народом, представляющим и символизирующим требования Закона, установленного Богом. Народом Десяти Заповедей, полностью противоречащих проповедуемому им радикальному аморализму, обожествлению государства и немецкой нации. Его решение об уничтожении всех евреев знаменовало убийство совести. Ведь в своей беседе с Раушнингом Гитлер прямо заявил, что «совесть – это изобретение евреев». Поэтому нацистский антисемитизм является отрицанием совести, борьбой против законов морали. Говоря же языком религиозных понятий, суть его в борьбе против самого Бога. В чем же заключается причина христианского антисемитизма? Находится ли она в религиозной сфере? Крестная смерть Иисуса Христа и некоторые тексты Нового Завета, вероятно, оказывали влияние на антисемитские настроения многих христиан. Но можно ли говорить об антирелигиозном его характере, подобном расистскому антисемитизму? Многие авторитеты, занимавшиеся изучением этой проблемы, отвечают на данный вопрос утвердительно. Стоящие на совершенно различных позициях, католический философ Жак Маритен и основатель психоанализа Зигмунд Фрейд одинаково определяют источник ненависти христиан к евреям. По их мнению, он коренится в неосознанной ненависти к Христу, в бунте против «христианского ярма». Для этих людей «иго Христа» отнюдь не благо и «бремя его» совсем не легко. Следовательно, христианский антисемитизм не что иное, как христофобия. Не могущий открыто выразить свою ненависть к христианству, христианский антисемит неосознанно для себя переносит ее на евреев, родных по крови Основателю христианства. Он обвиняет евреев в том, что они убили Христа. На самом же деле ему хотелось бы осудить их за то, что Он вышел из их среды, что именно они дали Его миру. И это роднит антисемитизм христиан с антисемитизмом нацистским. Добавим вслед за знатоками этой темы еще одно интересное наблюдение. «Наилучшими кандидатами» в антисемиты бывают христиане-ригористы, суровые, непреклонные, торкмевадовского склада – эдакие суперхристиане. Часто христиане бывают заражены манихейской ментальностью. Они ищут причины тотального зла в окружающем мире и персонифицируют его в евреях. Христиане же пуританского склада стремятся избавиться, отделиться от всего нечистого и находят козлов отпущения в евреях. И еще одна деталь, говорящая о родстве христианских и нацистских антисемитов. Многие из нацистов – Гиммлер, Геббельс, Гесс – воспитывались в сугубо католических семьях, чрезвычайно набожных. Конечно, преступники эти перестали быть католиками и вообще христианами. Это несомненно! Но и антисемиты тоже перестают быть христианами, несмотря на свою часто весьма интенсивную религиозную жизнь в церкви. Таким образом, когда мы в поисках корней антисемитизма спускаемся в глубины душ человеческих, мы находим там некий феномен – единый, монолитный и всегда антирелигиозный. Неважно, будет ли это языческий, христианский, расистский, античный, средневековый, немецкий или польский антисемитизм. Он антирелигиозен, ибо в субъективном аспекте основывается на непризнании евреев народом, избранным Богом. В объективном же смысле он есть проекция подсознательного отрицания христианской морали и самого понятия совести. На этих двух фундаментах построены все бесчисленные и многообразнейшие теологические, экономические и биологические обоснования антисемитизма, столетия оправдывавшие и оправдывающие мысли, слова и дела антисемитов. Этим я не хочу сказать, что евреи никогда не давали никаких поводов, способствовавших деятельности антисемитов. Можно назвать, например, их активное участие в коммунистическом движении, в преступлениях тоталитарной власти против польского народа. Правда, это были евреи, совершенно оторвавшиеся от своего народа и его религии. Способствуют взрывам юдофобии и различные социально-экономические и общественно-политические кризисные ситуации. Но все эти и иные ситуации, вины, ошибки и поводы не имеют отношения к глубинным корням антисемитизма.

ОСУЖДЕНИЕ АНТИСЕМИТИЗМА КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКОВЬЮ

Мы уже рассмотрели исторический путь антисемитизма и попытались найти его истоки. Подведем же итоги, дав общую оценку антисемитизму. Отчасти это уже сделано выше. Можно добавить еще, что антисемитизм – это предательство христианской веры, поражение христианской надежды, смерть христианской любви. Он является грехом и грехом смертным. Это атака и против Иисуса – еврея, Сына Божия, Спасителя человечества. Его страдания стали страданиями Его народа, а страдания Его народа – Его страданиями. Это сильные, суровые слова. И слишком слабые и спонтанные. Заключительная часть статьи, по замыслу автора, должна была состоять только из цитат, разъясняющих суть дела. Отношение же автора к антисемитизму ясно выражено уже в названии статьи словом «грех». Согласно ли оно с официальными высказываниями католической церкви? Приведем их: «…Церковь, осуждающая все гонения на каких бы то ни было людей, памятуя общее с иудеями наследие и движимая не политическими соображениями, но духовной любовью по Евангелию, сожалеет о ненависти, о гонениях и всех проявлениях антисемитизма, которые когда бы то ни было и кем бы то ни было были направлены против Иудеев» (Второй Ватиканский собор 1962-1965 гг.: «Декларация об отношении церкви к нехристианским религиям», § 4). «Духовные связи и исторические взаимоотношения, связывающие церковь с иудаизмом, делают само собой разумеющимся полное неприятие антисемитизма, как противоречащего духу христианства. Антисемитизм и дискриминация в любых формах несовместимы с достоинством человеческой личности, и этого уже достаточно, чтобы их решительно отвергнуть» (Комиссия Апостольской Столицы по вопросам религиозных взаимоотношений с иудаизмом: «Указания и соображения церкви к нехристианским религиям», § 4). «Неотложный характер и важное значение церковных наставлений об отношении к иудаизму, обращенных к нашим верующим как и то, что они должны быть точными, объективными и обстоятельными, связаны с опасностью антисемитизма, вспышки которого возникают все вновь и вновь в разных районах и в различных формах. Речь идет не только об искоренении из ментальности верующих остатков антисемитизма, еще довольно часто встречающихся. Важно, чтобы, усваивая эти церковные наставления, верующие глубже познали особенную связь, роднящую нас с евреями и иудаизмом, воспитывались бы в любви и уважении к ним» (Комиссия Апостольской Столицы по вопросам религиозных взаимоотношений с иудаизмом: «Евреи и иудаизм в проповеди Слова Божьего и Катехизации католической церкви»). «Из систематически возникающих проявлений расовых предрассудков здесь следует отметить антисемитизм. Кошмары Холокоста (1939-1945гг.) высветили его как наиболее трагический образ расистской идеологии XX века, увы, не побежденной еще до конца и существующей и в наши дни. Преступления прошлого ничему не научили некоторых людей. По-прежнему существуют организации, которые через свои ответвления в различных странах, пользуясь целой сетью издательств и изданий, распространяют и поддерживают расистский антисемитский миф. Радикализм этих групп выражается во все множащихся в последнее время актах терроризма, направленных против евреев и символов иудаизма. Антисионизм, являющийся феноменом иного рода, имеющий в основе своей протест против государства Израиль и его политики, часто служит ширмой для антисемитизма, питается антисемитскими идеями, приводит к антисемитизму» (Папская комиссия «Справедливость и мир». Заключение: «Отношение церкви к расизму»). «Антисемитизм – это грех против Бога и человечества. Невозможно быть христианином, будучи антисемитом. Христианство и антисемитизм несовместимы» (Международный Католическо-еврейский комитет связи: «Декларация Пражской конференции»). «Антисемитизм, который, увы, все еще является во многих странах мира проблемой, был многократно заклеймен католической церковью как идеология, несовместимая с учением Христа и необходимым уважением к человеческому достоинству мужчин и женщин, сотворенных по образу и подобию Божьему. Еще раз хотел бы выразить позицию католической церкви, решительно не приемлющей любые формы притеснений и преследований, всякую дискриминацию людей» (Иоанн Павел II: «Выступление перед представителями Американского еврейского комитета»). «Нет никаких мотивированных теологических оснований, оправдывающих дискриминацию или преследования евреев. По самой сути своей эти явления должны считаться грехом» (Иоанн Павел II: «Выступление перед представителями еврейской общины во время апостольской поездки в Австралию»). «Мы, будучи до конца верными призванию, заповеданному нам Богом мира и справедливости и вместе с нами всем народам Европы, вновь повторяем вместе с вами решительное осуждение всякого антисемитизма и расизма, как противоречащих основам христианства. И в культурах, в которых они (антисемиты и другие расисты) стремятся найти основание своих взглядов, также нет никакого оправдания их концепций. По этим же причинам мы должны искоренить доставшиеся нам от прошлого религиозные предрассудки, инспирированные антиеврейскими стереотипами, несовместимые с достоинством человеческой личности» (Иоанн Павел II: «Выступление перед представителями еврейской общины во время апостольской поездки во Францию»). «Антисемитизм и все другие разновидности расизма суть „грех против Бога и человечества“ и вместе с ними должен быть отвергнут и осужден» (Иоанн Павел II: "Выступление перед членами Британского Совета христиан и евреев).

Свящ. Вячеслав Перевезенцев

ГРЕХ АНТИСЕМИТИЗМА

«Дети! Да не обольщает вас никто!» (1 Ин 3:7)

«Выражение лиц их свидетельствует против них, и о грехе своем они рассказывают открыто…» (Ис 3:9)

18 марта 1999 г. в прямом эфире местного телеканала «Черта» выступали главный редактор газеты «Русские ведомости» г-н Корчагин и председатель «Русской патриотической партии» г-н Миронов. Ведущий объяснил свое решение пригласить их в студию желанием ознакомить нас с различными политическими течениями, существующими в современной России. Такой откровенный демагогизм, а главное, дух злобы, ненависти, вражды, которым было пронизано выступление упомянутых господ, ранил не только меня. Причем пострадали как те, кто возмутился этим зрелищем, испачкав свое сердце неприязнью не только к слышанному, но и к говорившим, так и те, кто принял в себя брошенные ими семена ненависти. Мое желание откликнуться на данное выступление не является политическим оппонированием: моя позиция скорее нравственная и духовная. О том, что священник вправе реагировать на определенного рода политические высказывания и даже обязан это делать, говорил в одном из своих интервью наш Патриарх: «Нет смысла искать каких-то воплощенных носителей зла в нашей стране. Как пастырь, я хорошо знаю, что злые помыслы гнездятся в сердцах людей, что нет ничего более сложного и более важного, чем исцеление человеческого сердца. Миротворчество было и остается важнейшей деятельностью Русской Православной Церкви. Это, пожалуй, единственная область, где священнослужитель вправе вторгаться в сферы политики…»

Я не буду говорить о так называемом «еврейском вопросе», который, конечно, существует, но только не в том смысле, как его представили господа «националисты». Кому интересно, тот найдет немало глубоких мыслей по этому поводу у русских философов Вл. Соловьева, Н.Бердяева, прот. С.Булгакова и других. Я обращаюсь главным образом к русским людям, считающим себя православными, ибо именно среди нас, к нашему стыду, «еврейский вопрос» часто окрашивается в антисемитские тона. Если для вас еще значимо слово православного священника, вы должны знать: антисемитизм есть грех, и с православием он несовместим. Так что необходимо выбирать: или вера во Христа, или фашистская идеология, ибо двум богам служить невозможно.

Господа Корчагин и Миронов, стараясь защититься от обвинения в фашизме, представили себя русскими националистами, подчеркнув, что это означает любовь к России, ее народу, культуре, истории. Правда, они не уточнили, что именно в русской культуре или истории им нравится. На протяжении часа нам говорили только о ненависти и о евреях. Любая ненависть есть грех. Антисемитизм, каковы бы ни были его причины, не исключение. Причем грех смертный, т.е. лишающий человека жизни вечной. «Всякий ненавидящий брата своего есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей» (1 Ин 3:15).

Антисемитизм, как впрочем, и любая другая расовая дискриминация, есть не только презрение к другому человеку как носителю образа Божия, но и (на сей раз это уже его исключительная черта) унижение Христа и Богородицы. Поэтому Православная Церковь в лице ее истинных пастырей, убежденных в том, что христианство есть «свет миру», «соль земли», то, что сохраняет человечество от распада и гниения, всегда выражала свое неприятие антисемитизма в любых его проявлениях. Вот как оценивал участие тех, кто называл себя христианами, в кишиневском погроме 1903 года выдающийся пастырь митрополит Антоний (Храповицкий): «Страшись же, христианин, обижать священное, хотя и отвергнутое племя. Страшная казнь Божия постигнет тех злодеев, которые проливают кровь, родственную Богочеловеку, Его Пречистой Матери, апостолам и пророкам. Не говори, что эта кровь священна только в прошедшем… Верующие в Бога и во Христа Его, бойтесь мести Господней за народ Свой. Страшитесь обижать наследников обетования, хотя и отвергнутых. За неверие их будет судить Господь, а не мы…»

Впрочем, чтобы устрашиться или хотя бы задуматься над этими словами, надо веровать во Христа. Оказывается, для русских националистов (а точнее, нацистов, дабы не путать с многими замечательными русскими мыслителями, стоящими на национальных позициях, начиная со славянофилов и заканчивая А.Солженицыным) это необязательно. Выступление господ Корчагина и Миронова лишний раз утвердило меня в мысли, что фашизм, русский в частности, есть по сути своей явление языческое. Он только демагогически пользуется противостоянием между христианством и иудаизмом. То, что прозвучало в ответ на вопрос о Христе, Сыне Израиля, на богословском языке называется ересь, хула на Сына Человеческого. Ибо отрицание у Господа нашего Иисуса Христа национальной принадлежности есть отрицание реальности его вочеловечения, так как в каждом из нас течет кровь наших предков той или иной национальности. Церковь исповедует во Христе человеческую природу, во всем подобную нам, кроме греха. Отрицание же человеческой природы Христа есть отрицание Боговоплощения. Эта ересь не нова, еще апостол Иоанн Богослов предупреждал своих учеников: «Всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста» (1 Ин 4:3). Конечно, воплощение Сына Божия – «Слово плоть бысть» (Ин 1:4) – соединило его со всем человеческим родом без всякого ограничения и исключения. Однако оно совершилось в истории, в определенном месте и времени, через посредство «избранного» и к тому приуготовленного народа.

Христос есть «сын Давидов, сын Авраамов», родословная которого не случайно приводится в Евангелии. Но читают ли русские фашисты Евангелие? Вряд ли. О том, что эта ересь типична для них, говорит статья небезызвестного Баркашова, где «доказывается», что Христос просто не мог быть евреем.

Фашист, как бы он себя ни называл, не может не быть антисемитом, а антисемит не может не быть антихристианином, даже если он об этом не догадывается. И они уже получают «награду» свою, ибо, как писал архиепископ Иоанн (Шаховской), «в неприятии Христовой Человечности заключено наказание. Неверующих во Христа нельзя наказывать, гнать или ненавидеть. Они себя наказывают гораздо больше, не давая в своем сердце места Сыну Божиему и Человеческому».

Итак, не будем обольщаться: ненависть и злоба никогда не решали никаких проблем ни в жизни отдельного человека, ни в жизни народа.

И последнее. Хочу заметить, что показ этого эфира – не столько вина руководителей телекомпании, сколько издержки нашего понимания свободы. Я писал об этом в «ЧГ» в связи с показом НТВ фильма М.Скорцезе о Христе. Для меня очевидна связь этих событий. Если, несмотря на просьбу Патриарха, и не только его одного, можно показывать богохульный фильм о Христе на всероссийском канале, фактически принадлежащем президенту Российского Еврейского конгресса, то почему нельзя показывать то, что мы увидели 18 марта? Поэтому напоминаю еще раз: не все измеряется в понятиях права и закона. Действуя по принципу «дозволено все, что не запрещено законом», мы рискуем аморальность сделать принципом общественной жизни.

Владимир Марцинковский

ХРИСТОС И ЕВРЕИ

ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС

Лет десять тому назад я читал лекцию на данную тему в Москве, в Политехническом музее (Лекция была прочитана в СССР также в Самаре (университет), а затем в Чехословакии – в Праге (Студенческий дом), в Германии (Берлин, Франкфурт-на-Майне), во Франции (Париж), в Польше (Варшава, Белосток, Гродно, Луцк, Ровно, Острог, Брест-Литовск и др.), в Румынии (Бухарест, Кишинев, Галац, Рени) и, наконец в 1932 году в Иерусалиме. После лекции обычно происходил свободный обмен мнениями или я отвечал на задаваемые мне вопросы). Прежде чем говорите публично по поводу еврейского вопроса, я посетил московского раввина Якова Исаевича Мазэ, известного своей ученостью и духовным авторитетом среди евреев. Мне хотелось проверить свои основные мысли о судьбе еврейского народа в личной, интимной беседе с одним из его выдающихся руководителей.

Я. И. Мазэ принял меня очень радушно и с большим интересом отнесся к моим выводам. Мы прочитали вместе некоторые ветхозаветные пророчества о Мессии. Хотя он не разделял моей веры в Иисуса Христа как Мессию Израиля, но все же многое объединяло нас: вера в Бога, в Слово Его, в Мессию (для него еще ожидаемого) и сочувствие к тяжкой судьбе еврейской нации. Последнее, понятно, особенно расположило его ко мне. Он просил меня приходить к нему запросто в будущем, чтобы вместе читать Евангелие, эту, по его словам, «великую книгу жизни». На прощанье, провожая меня к выходу, он сказал: «Да благословит Вас Тот, во имя Которого…» «Вы выступаете», – хотел он, очевидно, сказать, но его перебил звонок у входных дверей: к нему пришли посетители (об этом посещении, а также об участии Мазэ вместе со мной в качестве оппонента в защиту веры в Бога в известном антирелигиозном диспуте Луначарского в Москве – см. мою книгу «Записки верующего» (из истории религиозного движения в Советской России). Прага, 1929, 320 стр.). В духе этой достопамятной дружеской беседы я и хотел бы предложить излагаемые ниже мысли еврейскому и всякому другому читателю).

В Талмуде есть изречение: «Когда сидят двое, и слова Торы (т. е. Пятикнижия Моисеева) находятся посреди них, тогда Шехина (т.е. сияние Божие) пребывает между ними».

Не напоминают ли нам эти слова известное изречение Христа: «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них»? Я уверен, что мы, христиане и иудеи, лучше поймем друг друга, если в нашей беседе будем держаться этих изречений.

Мысли, излагаемые ниже, я посвящаю и евреям, и христианам, имея в виду выяснить то единое, что Библия указывает евреям и Евангелие – христианам (разделение на «христиан» и «евреев» я делаю лишь в некоем общем смысле, т. е. я беру евреев как целый народ, ибо только как национальное целое евреи могут противопоставляться христианам; отдельные евреи могут оказаться в числе христиан, и в действительности во все времена, начиная от апостолов, были убежденные евреи-христиане).

Материал на данную тему как-то естественно накоплялся у меня в течение многих дет.

Целых семнадцать лет я прожил в бывшем Западном крае России, в Гродно (1897-1913); имел много знакомств с евреями и как гимназист, и, впоследствии, как учитель словесности в гимназии (казенной и частной).

Я видел бедную трудовую жизнь мелких торговцев и ремесленников – евреев, соприкасался с еврейской интеллигенцией, знакомился с идеалами еврейской молодежи, ее пылкими стремлениями и пытливостью ума. А позже работа среди учащейся молодежи высшей школы, в качестве лектора по вопросам этики и религии, познакомила меня с духовными исканиями еврейского студента. В 1921 г. я по поводу своих религиозных лекций очутился в московской Таганской тюрьме и здесь имел возможность познакомиться с древнееврейским языком благодаря своим сотоварищам по заключению – евреям. Как филолог я испытывал высокое наслаждение от изучения этого оригинального языка, священного и для нас, христиан, – языка пророков.

Может быть, уже самые внешние обстоятельства моей жизни натолкнули меня на еврейский вопрос. Недаром В.С. Соловьев говорит, что сама история возложила бремя этого вопроса на Россию и Польшу, поселив в этих странах наибольшую, относительно говоря, массу еврейского народа. Но разве только в подобном внешнем условии должна заключаться причина интереса к данной теме? Не связаны ли все народы узами неразрывных интересов и общих страданий? Не делим ли мы все горе и радость друг друга? Не справедливо ли сказал Достоевский, что «всяк за всех виноват»?

Однако есть для этого интереса еще одна причина, которая будет понятна в особенности тем, для кого заветы Христа являются абсолютными Божиими повелениями: не говорил ли Он апостолам с особенной настойчивостью о том, чтобы они шли «наипаче к погибшим овцам дома Израилева»? После Своего воскресения Он повелел Своим ученикам быть Его «свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии, и даже до края земли» (Деян. 1:8). И не лежит ли эта задача на всех нас, христианах, поскольку мы все должны быть свидетелями Христа в этом мире? Наконец уже простое чувство благодарности побуждает каждого мыслящего, интеллигентного человека с особенным вниманием сочувствием отнестись к евреям.

КУЛЬТУРНЫЕ ЗАСЛУГИ ЕВРЕЙСКОГО НАРОДА

Все самое ценное, чем живем мы, люди культуры, получено нами через еврейский народ. Чистая вера в Единого Бога, так называемый монотеизм, дана этому народу и через него всему человечеству. И именно в этой вере нуждается душа современной человека. Единство человечества зависит от того, насколько отдельные народы верят в Единого. Недаром доктор Керженцев, измученный в поисках единой истины (в рассказе Андрееве «Мысль»), восклицает в порыве великой жгучей скорби: «Я бы растерзал эту проклятую землю, у которой так много богов и нет Единого вечного Бога!».

Это поистине крик души современного человека, смертельно изнемогающего от бесконечных разделений на враждующие партии, религии и секты; ибо духовное здоровье, крепость и цельность личности (ее интегральность) обусловливаются верою в Единого.

Здоровую, сильную личность создает так называемый моноидеизм – господство единой великой идеи в душе. С упадком или утратой этой веры рано или поздно наступает неминуемо раздвоенность, духовное метание и распад личности.

Поэтому унаследованная от евреев вера в Единого Бога всегда будет нужна нам не только ввиду ее философской ценности, но также ввиду психологической потребности каждого живого, мыслящего человека во внутреннем единстве. Могучая фигура Моисея как пророка, вождя и законодателя не утратила своего обаяния и влияния (хотя бы в области социальных законов) и до настоящего времени.

Еврейские пророки вообще, эти люди орлиного полета мысли и вдохновения, открывают нам идеалы грядущего вселенского одухотворенного бытия, когда на «новом небе и новой земле» до конца будут осуществлены любовь и правда, когда «мечи будут перекованы в плуги» и кончится власть тьмы, ибо «земля наполнится ведением Господа, как воды наполняют море».

Пусть люди нашего времени, усталые душой, подавленные видимым торжеством зла, вновь прикоснутся к этим неиссякаемым родникам живой воды, бьющим в призывных вещаниях пророка Исаии: «Жаждущие, идите все к водам…» – и они вновь поднимут опустившиеся крылья. Их глаза вновь загорятся огнем от потоков света, струящихся из этих бездонных небесных высот, зримых пророческими очами. Жить – значит творить, а творить – значит верить. И если вера, пылавшая некогда в вашем юношеском сердце, стала угасать, если оскудело в вас мужество исповедовать ее смело и открыто, всмотритесь в могучие образы исполинов веры, каким был, например, Даниил, который не побоялся за свою веру в Живого Бога быть брошенным в ров, наполненный хищными львами.

Юноши и девушки наших дней, от которых как никогда требуется теперь смелая, пламенная вера, – вглядитесь в лица трех еврейских отроков, брошенных в раскаленную печь по повелению царя Навуходоносора за их верность Единому Богу; зажгите свой, может быть, уже угасающий факел от веры, которая оказалась пламенней самого огня… В среде древних евреев мы найдем героев веры, пророков и вождей… А Библия сама по себе?… Не является ли она самой большой ценностью всей нашей письменности и культуры вообще? Не служит ли всемирная классическая литература лишь комментарием к этой книге, преломляющим ее вечные вселенские идеалы в условиях различных эпох и стран? Известный историк всемирной литературы Шерр не нашел лучшей похвалы для Шекспира, как назвать его гениальные произведения «светской Библией». По словам ученого-физика Бойля, «сопоставленные» с Библией все человеческие книги, даже самые лучшие, являются только планетами, заимствующими «весь свой свет и сияние от Солнца». Нам так понятны стихи Байрона:

Блажен, кто Библии страницы пробегая,

Высокий смысл их разумел.

Но лучше во сто крат, о смертный, не родиться

Чем строки дивные надменно отвергать!

Самое же великое и святое, что явлено нам на земле, – это Господь Иисус Христос, «Свет мира». Спаситель человечества. Но Он по плоти также происходит от евреев. Именно в этом народе Бог благоволил воплотиться. Из среды этого же народа вышли первые христиане, апостолы, возвестившие миру благую весть о спасении. Не забудем, что Евангелие, которое открывает путь к осуществлению всех наших упований, идеалов, грез и возвышенные стремлений, – еврейская книга. Итак, уже и теперь в значительной части исполнилось велика обетование, данное Богом евреям в лице Авраама: «Я произведу от тебя великий народ и благословлю тебя, и возвышу имя твое, и будешь ты в благословении. Я благословлю благословляющих тебя, и злословящих тебя прокляну; и благословятся в тебе все племена земные» (Быт. 12:3).

Да, евреи прошлого – это великий народ.

Был ли в самом деле хоть один народ на земле, который так непосредственно вел Сам Бог по пустыне этого мира, являясь ему ночью в столпе огненном, а днем в столпе облачном? Но это в прошлом… Тогда судьба евреев была овеяна ореолом исключительного величия и духовного могущества. А теперь?

СТРАДАНИЯ ЕВРЕЙСКОГО НАРОДА

Вспомним бесконечную цепь гонений, преследований, унижений, которые выпали на долю этого народа. Иерусалим сорок раз подвергался осаде. Весь народ, изгнанный из своей страны, рассеян по всему лицу земли. Проследим беспрерывные скитания евреев в поисках лучшего убежища, эти бесконечные переселения из Палестины в Испанию, из Испании в Голландию и Германию, из Германии в Россию. Сейчас этих изгнанников находят и в Китае, и в Абиссинии; по сообщению еврейского журнала «Ha-Olam», евреи живут настоящее время в 48 странах. В Европе евреев запирали в гетто, особую отгороженную часть города, за цепные ворота которой ни один еврей не мог выходить позже восьми часов вечера. Было время, в средние века, когда каждый еврей должен был носить на спине желтый круг, как знак своего происхождения и отвержения. Но это была не только внешняя изоляция – с нею было связано еще более тяжелое моральное гетто, нравственное презрение, иго которого евреи несут на себе до сих пор. А насильственное обращение в христианство при помощи инквизиции? (Известный своей потрясающей скорбью гимн «Кол-Нидрей» («Все обеты»), исполняемый кантором в День очищения (Йом-Кипур), появился во время этого невольного отступничества от веры отцов: в этой молитве евреи умоляют Бога считать недействительными «все обеты», вырванные у них угрозами при насильственном обращении в христианство). А погромы? Кровь стынет в жилах при одном чтении кровавых страниц из истории Кишинева, Белостока, Одессы. Травля жалких бедняков, охота за ними по крышам и чердакам, зверское истязание женщин и детей… Не являются ли эти реальные факты несмываемым позором для нашей так называемой цивилизации?

Как странно, что наибольшему преследованию евреи подвергались со стороны представителей христианства и магометанства, т. е. тех двух мировых религий, которые вышли из недр иудейства! Магомет не только заимствовал свои религиозные идеи из Ветхого Завета, но и по крови он, как и его народ, был родствен иудеям, происходя от Измаила, сына Авраама и Агари. Сначала он признавал вместе с иудеями Иерусалим святым местом, куда надо обращаться во время молитвы (кибла). Но позднее он избрал в качестве такой святыни Мекку, объясняя это тем, что Бог отверг иудеев и их город. Взяв город Медину, Магомет приказал вырезать все ее мужское еврейское население (600 человек). Да, евреи пьют из великой чаши страдания, пьют до сего дня. Где же причина этой тяжкой участи? Мы знаем, что страдание бывает двух родов: за правду и за нарушение правды.

ДУХОВНЫЙ УПАДОК ЕВРЕЙСКОГО НАРОДА

Что же это за страдание, которое выпало на долю еврейского народа? Да сохранит меня Бог от всякого осуждения этого народа, и да поможет бережно и чутко коснуться его вековых ран! Но в то же время, во имя действительной любви к человеку, я должен иметь мужество говорить правду, называя предметы их собственными именами, стремясь установить диагноз болезни правдиво и глубоко. Ибо что значит любовь без правды? И какова цена правды без любви? Сочетать же их может поистине лишь Божественная мудрость.

С другой стороны, я прошу моих еврейских читателей выслушать меня терпеливо и мужественно. Евреи утратили свое величие и свое нравственное достоинство… Они и сами сознают это. Теодор Герцль в своем дневнике признает нравственные недостатки своего народа. «Die Juden weisen moralische Defekte auf» (Theodor Herzl Tagebucher, Berlin 1922). Они переживают действительный духовный упадок и моральное оскудение. И вот это-то и страшно в их судьбе. Они потеряли возвышенный облик народа Божьего, которому вверено Слово Божие, которому «принадлежат усыновление и слава, и заветы, и законоположение, и богослужение, и обетования…» (Рим.9.4). Древний героизм евреев сменился робостью и малодушием, вера в духовные невидимые ценности выродилась в поклонение видимым, осязательным, материальным ценностям. Наш великий русский философ Владимир Соловьев был другом еврейского народа, и он выразил свои симпатии к нему в ряде произведений («Талмуд и новейшая литература о нем», «Новозаветный Израиль», «Некролог Иосифа Давидовича Рабиновича» и др.). В наиболее значительном из этих произведений, а именно в статье: ^{«Христианство и еврейский вопрос»}, упоминаются три великие черты, свойственные гению еврейского народа а именно:

1) напряженная вера в Живого Бога,

2) сила личного чувства (глубокое сознание себя, как свободной личности) и

3) так называемый священный материализм, в силу которого еврей стремится к освящению материи, к одухотворению религиозным началом всех реальных земных отношений (личных, хозяйственных, семейных, социальных) как это видно из множества предписаний, правил и обрядов, изложенных, например, в книге «Левит».

И вот эти три черты без живой связи с живым Богом выродились теперь в свои духовные противоположности: вера в живого Бога перешла в самообожание, сила личного чувства извратилась в болезненное самолюбие – эгоцентризм (потому-то еврей любит так много говорить о себе!); а священный материализм превратился в далеко не священную страсть к наживе.

«Сыны пророков и завета» выродились в торгашей и биржевых дельцов. Апостол Павел был типичным евреем: с неистребимой жаждой прославить своего Бога он шел из страны в страну, неся благую весть о Мессии иудеям и эллинам, пока меч римского воина не пресек эту благородную энергию. Современный еврей также идет из страны в страну, но у него нет никакой благой вести, никакой миссии, лишь трагический вопрос о самом себе таится на запекшихся устах и в воспаленном взоре этого странника «вечного жида» Агасфера. Ему нечего сказать людям: он молчит и молча страдает. Еще страшнее то, что молчит Бог Израиля. Уже много, много веков длится это молчание Бога. Слава Божия (Шохина), пребывавшая в храме, оставила его. «Ихавод» – «отошла слава от Израиля» в этом глубокая сущность еврейской трагедии (1 Цар.4.21).

ИЗРАИЛЬ И ЕГО ИЗБРАННИЧЕСТВО

Между тем, определенная, великая миссия была задана еврейскому народу: для нее он и был «избран». Каждый народ имеет свое особенное призвание, каждый призван сказать свое слово человечеству. И не каждый ли человек имеет свое особое, личное священное призвание выявить правду Божию ему одному свойственными дарами? Гоголь и Достоевский верят в такое «мессианство» русского народа: и придет некогда час, когда в муках и страданиях родится на радость миру это особое «русское слово», особое откровение о жизни. Мицкевич был вдохновлен мистической верою в особое призвание польского народа. Евреи же по существу являются народом призванным, «избранным». И тут, как всегда, «благородство обязывает», noblesse oblige; а с уклонением от обязанностей, связанных с избранничеством, теряется и присущее ему достоинство.

Как мы уже говорили, на еврейский народ была возложена величайшая миссия, а именно: возвещение всем народам веры в Единого Бога. Но это еще не все: веру в Единого Бога проповедывали уже греческие мыслители, как Сократ и Платон, хотя и не так ясно, как Библия. Сущностью еврейского избранничества было выявление Самого Бога на земле, откровение о пути к непосредственному общению с живым Богом в лице Его воплощения Мессии. Все религии мира с разной степенью напряжения и глубины устремляются к Богу, ища доступа к Нему. Но Бог сущность недосягаемая для человека. Жажда найти путь к Нему присуща всем народам: она-то и создала потребность в Спасителе, Который должен придти и преобразить человека, приблизив его к Божеству. Эту веру в Посредника и Искупителя можно наблюдать в неясных чаяниях древних сказаний и обрядов, в греческих мистериях, в учении Зороастра и др. мудрецов Востока (из их среды и пришли «три волхва» для поклонения Иисусу Христу, когда он родился в Вифлееме). Самый же факт пришествия Мессии должен был совершиться в среде еврейского народа. Свойственный ему «священный материализм», способность воплощать духовное начало и одухотворять материю, и был той чертой, в силу которой, по мнению В.Соловьева, Бог благоволил воплотиться именно в среде этого народа. Веками шло приготовление последнего к восприятию Мессии. О Нем пророчествовали священнодействия храма, самое его устройство и все священные предметы (вплоть до первосвященнических одежд (см. книгу «Свет из тени будущих благ» И.В.Каргеля)), о нем «говорили в законе Моисей и пророки».

Итак, слово о Боге и посланном Им Спасителе, таково священное задание, возложенное на еврейский народ. Остается ли еврейский народ верным этой задаче? Не является ли уклонение от последней основным источником его страданий? В самом деле сохраняют ли евреи наших дней ту пламенную веру в Бога, которая исторгла из груди пророка Исаии молитву: «О, если бы Ты расторг небеса и сошел! Горы растаяли бы от лица Твоего, как от плавящего огня…» (Ис.64). Увы! О еврейской интеллигенции, об образованной еврейской молодежи, нельзя было бы дать положительного отзыва в этом смысле. В Праге я посетил однажды местное общежитие студентов-евреев; во время беседы на религиозную тему я спросил студентов: «Кто из вас верит в Бога?» «У каждого есть свой бог», ответил один из них уклончиво. «Это не ответ на мой вопрос. Кто из вас верит, согласно Библии, в Бога Авраама, Исаака и Иакова, в Бога, Который нас создал, а не в того бога, которого мы создали?» «Ну, в такого Бога никто из нас не верит…» "В таком случае я здесь среди вас единственный «еврей» сказал я, смеясь, «потому что я верю в Бога по Библии, в Бога Авраама, Исаака, Иакова. И впредь я буду пытаться обратить вас не в христианскую веру, а прежде, пожалуй, в иудейскую». Атеизм стал как будто даже типичной чертою еврейского студенчества. Я, конечно, не стану обобщать данного наблюдения, потому что мне известны и иные факты из жизни еврейского народа.

Если в 1922 г. еврейская молодежь в Одессе устроила в Судный день антирелигиозное шествие мимо синагог с кощунственным криком: «Weg mit Gott!», то справедливость требует упомянуть и тот факт, что этот призыв остался без отклика со стороны верующих. На известном антирелигиозном диспуте с Луначарским, бывшем в Москве в 1920 г., наряду с нами, оппонентами из христиан, выступал с благородной и смелой защитой веры в Бога упомянутый раввин Я.И.Мазэ. Но при всем том, я просил бы каждого сознательного еврея ответить на этот вопрос: верит ли он в Бога и притом в Него Одного, всецелою живою верою? Ибо, если у нас религия не на первом месте, то ее у нас совсем нет, как справедливо говорит Рескин. Ведь Библия учит прежде всего о нравственном единобожии, об этическом монотеизме. И не является ли всякое предпочтение внешнего внутреннему и материального духовному идолопоклонством? Несомненно, во всяком случае, что еврей, утративший веру в Бога, перестал быть евреем.

ЕВАНГЕЛИЕ, КАК ИСПОЛНЕНИЕ ПРОРОЧЕСТВ ВЕТХОГО ЗАВЕТА

Далее. Почему евреи не принимают Нового Завета, открытого в Евангелии и свидетельствующего о том, что Мессия уже пришел? Потому ли, что он «новый», и они отвергают его под предлогом верности первому Завету? Но разве не сказано у пророка Иеремии: «Вот наступают дни, говорит Господь, когда я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, не такой завет, какой Я заключил с отцами их в тот день, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской; тот завет мой они нарушили, хотя Я оставался в союзе с ними, говорит Господь. Но вот завет, который Я заключу с домом Израилевым после тех дней, говорит Господь: вложу закон Мой во внутренности их, и на сердцах их напишу его, и буду им Богом, а они будут Моим народом» (Иерем.31.31-33).

Не принес ли именно этот новый завет Иисус из Назарета? Конечно, решение этого вопроса требует от еврея наибольшей внутренней самостоятельности, непредубежденности и свободы от чужого, традиционного мнения: лишь добросовестное исследование вопроса в свете разума и совести, в свете пророчеств Библии подскажет нелицеприятный ответ; но при этом нужно иметь и нравственное мужество, чтобы признать и открыто исповедать то, что является истиною. Я сам на личном опыте знаю, что значит верить или не верить под игом привычки или чужого мнения. В ранней юности я верил во Христа, потому что меня так научили. К студенческим годам эта вера поколебалась. Самый вопрос о Личности Христа стал для меня безразличным и я, «как подобает студенту», впал в сомнение. Но жизнь заставила меня пересмотреть вопрос, и я в те же студенческие годы, после исследования Евангелия, вынес ясный и определенный ответ. В то же время это искание научило меня признавать и понимать право мыслящего человека на сомнение и уважать то, что В.Соловьев называет «добросовестным неверием». Такое неверие протестует не против истины, а как раз по имя истины восстает против ее искажений.

Так и неверие евреев является часто лишь плодом тех искаженных представлений о христианстве, которые создаются дурным примером христиан. Но сейчас речь идет не о христианах, которые могут быть весьма различными, а о Христе. Является ли Он истинным Мессией? Обратимся к пророкам. Разве не исполнились их предсказания в жизни Иисуса Христа? Профессор Харьковского университета Шилтов в одной из своих книг проводит такую мысль: Если бы в Х столетии кто-либо предсказал, что в конце XIX в. родится на острове Корсике офицер, который станет императором Франции, затем завоюет полмира, в снегах России погубит половину своей армии и окончит жизнь на острове Св.Елены, то кто не узнал бы этого героя в историчсекой личности Наполеона Бонапарта?

Между тем, о Мессии предсказано гораздо больше, и только нежелание верить может так ослепить очи, чтобы они потеряли способность видеть факты. Был момент в моей жизни, когда и я усомнился в самом историческом существовании Иисуса Христа, но не потому что не знал этого факта (ведь я изучал тогда в университете историю), а потому, что хотел, чтобы этого факта не было: ибо, если этот факт был, думал я тогда, то он обязывает меня признать Евангелие и все его нравственные требования. Такое сомнение вытекало у меня тогда из недобросовестного неверия.

Напомню некоторые основные пророчества о Мессии, подтвердившиеся в жизни Иисуса Христа:

1. Место рождения Вифлеем (Мих.5.2). «И ты, Вифлеем Ефрафа, мал ли ты между тысячами иудиными? из тебя произойдет Мне Тот, Который должен быть Владыкой в Израиле, и Которого происхождение из начала от дней вечных». Евангелие от Матфея 2.1: «Иисус родился в Вифлееме Иудейском». См. также Лук.2.4-7.

2. Время рождения. Мессия должен прийти:

а) до того, как Иудея утратит политическую независимость: «Не отойдет скипетр от Иуды и законодатель от чресл его, доколе не приидет Примиритель, и Ему покорность народов», Быт.49.11. Древний Таргум (т.е. арамейский перевод Библии) Онкелоса относит это место к Мессии. Иисус пришел в правление Иудейского царя Ирода, незадолго до окончательного падения политической независимости Иудеи, до отнятия «скипетра от Иуды», до разрушения Иерусалима (70 г.) и рассеяния иудеев по всем народам (см.Матф.2.1),

б) в дни второго храма. Поощряя Зоровавеля строить второй храм, Бог говорит через пророка Аггея: «И потрясу все народы, и придет Желаемый всеми народами и наполню дом сей славою, говорит Господь Саваоф. Слава сего последнего храма будет больше, нежели прежнего, говорит Господь Саваоф, и на месте сем Я дам мир» (Агг.2.7-9). «Внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете, и Ангел Завета, Которого вы желаете, вот Он идет», говорит Господь Саваоф". Так сказано у пророка Малахии о том же втором храме (3.1).

Второй храм уже разрушен. Кто же, помимо Иисуса, пришел в этот храм и осуществил в себе признаки упомянутого величия? Если не Иисус из Назарета, то кто же?

Вспомним также известное пророчество Даниила (гл.9.21-27) Тот же самый небесный вестник Гавриил, который возвещает Деве Марии о рождении от нее Спасителя (Лук.21.26), говорит пророку Даниилу (жил от 618 до 530 гг. до Р.Х.):

«Семьдесят седьмин определены для народа твоего и святого города твоего, чтобы покрыто было преступление, запечатаны были грехи и заглажены беззакония и чтобы приведена была правда вечная, и запечатаны были видение и пророк, и помазан был Святый Святых. Итак знай и разумей: с того времени, как выйдет повеление о восстановлении Иерусалима, до Христа Владыки семь седьмин и шестьдесят две седьмины; и возвратится народ и обстроятся улицы и стены, но в трудные времена. И по истечении шестидесяти двух седьмин предан будет смерти Христос и не будет; а город и святилище разрушены будут народом вождя, который придет, и утвердит завет для многих одна седьмина, а в половине седьмины прекратится жертва и приношение, и на крыле святилища будет мерзость запустения». В русском переводе стоит слово «седьмины» (а не недели), точно передающее слово еврейского оригинала «шавуим» – мужеского рода, в то время, как неделя на еврейском языке обычно имеет форму женского рода).

Что седьмина составляет семь лет. это видно и из Талмуда, где говорится о времени пришествия Мессии (B.Talmud, Sanhedrin 97a). Такое понимание отвечает тем местам Библии, где седьмой год, когда земля должна покоиться, соответствует седьмому дню недели и называется субботним годом или просто субботой (Исх.23.10-12, Лев.25.4-9). Поэтому и новейший немецкий перевод Библии (Menge) передает «седьмину» посредством Wochenjahre. Во всяком случае, «неясность пророчества устраняется исполнением его» в истории, как справедливо говорит профессор Берлинского университета Генгстенберг, а также сравнением его с другими соответственными предсказаниями Библии. Семьдесят седьмин составляют 490 лет, т.е. около пяти столетий. При сложности и различии древних хронологий (ввиду различия в способах счета) и понимания некоторых подробностей данного пророчества, существуют разногласия в исчислениях хронологических моментов его исполнения. Однако, из этих исчислений «нет ни одного, результаты которого расходились бы с утверждениями пророчества более, чем на десять лет» (Генгстенберг).

Оставляя в стороне подробности исчислений (одну из трудностей подробного исчисления составляет вопрос о начале указанного Даниилом периода, т.о. о времени издания указа о восстановлении Иерусалима (гл. 9.25), ибо мы знаем из Библии о двух подобных указах Артаксеркса (Ездра 7, Неемия 2). Известный ученых Исаак Ньютон и другие считают этим начальным моментом время первого указа, т.е. седьмой год царствования Артаксеркса, или 457 год до Р.Х. Это счисление дает замечательное согласие в исторических цифрах, а именно. 457 лет дохристианской эры и 33 года христианской веры составляют как раз 490 лет. По Даниилу Христос должен явиться народу открыто, с проповедью (по Евангелию быть уже в 30-летнем возрасте) через 69 седьмин, т.е. через 483 года, считая от 457-го года до Р.Х. Это приводит нас к 26 году по Р.Х. (487 минус 457), как времени выступления Христа перед народом и к 4-му году до Р.Х., как времени его рождения. Словом, по Даниилу выходит, что наше исчисление христианской эры опаздывает на четыре года. Но вот, что замечательно: позднейшие научные данные показали, что именно в нашем времяисчислении христианской эры есть ошибка (она была сделана в 6 веке ученым аббатом Дионисием Эгзигием) и как раз на 4 года, т.е. Христос родился в действительности на 4 года раньше, чем принято считать), мы имеем следующие бесспорные для науки исторические факты: Даниил (живший в 6 веке до Р.Х.) предсказывает, что через пять веков и именно в течение пятого века (через 69 седьмин, или 483 года) со времени приказа о восстановлении Иерусалима (а оно было дано персидским царем Артаксерксом Лонгиманом, царствовавшим от 465 г. до 425, т.е. в пятом веке до Р.Х.) придет Мессия, и произойдет ряд событий, связанных с Его приходом.

Так и случилось. В это именно время Он пришел, был предан смерти на Голгофе, и этой искупительной жертвой «покрыто было преступление, запечатаны были грехи и заглажены беззакония». Вслед за тем «город и святилище были разрушены народом вождя, который пришел» (т.е. войсками римского полководца Тита в 70 г. по Р.Х.), многие приняли Христа в короткое время («утвердила завет для многих одна седьмина»), прекратились жертва и приношение, и водворилась «на крыле святилища мерзость запустения». Все эти события произошли вслед за смертью Христа, будучи внутренне связаны с Его отвержением. Таким образом история подтверждает пророчество Даниила о времени пришествия Мессии. В то же время с ним совпадают и другие соответственные предсказания Библии, упомянутые нами в книге Бытия и у пророков Аггея и Малахии.

3. Мессия родится от Девы. «Итак Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут Ему имя Эммануил» (Ис.7.14).

а) Слово «Дева» стоит и в сирийском переводе (Peshito 2 в. по Р.Х.) и у Иеронима (Vulgata в 4 в. по Р.Х.). Характерно, что и евреи, переводившие Библию с еврейского яз. на греческий в Александрии, так называемые 70 толковников (авторы LXX-Septuaginta во втором веке до Р.Х.) передали еврейское слово «алма») посредством греческого слова «партэнос» – что значит «дева». Этот перевод принимает Делич и другие семитологи новейшего времени. Лишь после пришествия Иисуса Христа евреи стали оспаривать такой перевод (сравните перевод Аквилы во 2 веке по Р.Х., где alma = молодая женщина).

б) Помимо филологических соображений, пророчество о рождении от Девы понятно и логически: ибо какое «знамение» могло бы быть в обыкновенном рождении Младенца?

в) Некоторые затрудняются по ходу содержания данной главы (по контексту) признавать мессианский характер за этим пророчеством, усвояя ему лишь исторический смысл в связи с известным событием в царствование царя Ахаза. Но стихи 11-13 ясно показывают, что «знамение» дается не царю Ахазу, а дому Давидову, перенося смысл данного пророчества из области личного и временного в область мессианского и вечного (грамматически единственное число предыдущих стихов в этих стихах переходит во множественное число).

г) Безгрешный Мессия есть существо сверхъестественное («чудный», как Он и назван в 6 ст. 9-ой главы Исаии, в евр. оригинале «чудо»). И гораздо понятнее, ввиду закона наследственности, рождение безгрешного, сверх-естественного существа сверхестественным путем (от Духа Святого и Девы), чем путем обыкновенным.

д) Факты «девственного рождения» в природе известны естественной науке (партэногенезис). И есть ли что невозможное для Всемогущего Бога, создавшего из праха первого человека, без всякого посредства рождающих существ (т.е. без участия не только отца, но и матери)? «Есть ли что трудное для Господа?» (Быт.18.14).

4. Различные подробности в судьбе Мессии, даже то обстоятельство, что Он будет предан за 30 серебренников, предсказаны пророками. «И они отвесят в уплату Мне тридцать серебренников. И сказал мне Господь: брось их в церковное хранилище, высокая цена, в какую они оценили Меня. И взял Я тридцать серебренников, и бросил их в дом Господень для горшечника» (Зах.II.12-13); ср.Матф.27.3-8: «Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и раскаявшись, возвратил тридцать серебрянников первосвященникам и старейшинам, говоря: „согрешил я, предав Кровь невинную“. Они же сказали ему: что нам до того? смотри сам. И бросив серебренники в храме, он вышел, пошел и удавился. Первосвященники, взявши серебренники, сказали: непозволительно положить их в сокровищницу церковную, потому что это цена крови. Сделавши совещание, купили на них землю горшечника для погребения странников, посему и называется земля та „землею крови“ до сего дня».

5. Пророк Исаия в 53 гл. так подробно описывает картину страданий Христа за 700 лет до того, как они происходили словно он сам стоял тогда у креста на Голгофе. И на этом основании мы, христиане, называем Исаию евангелистом Ветхого Завета. Удивительный, сверхъестественный характер своих слов сознает и сам пророк, когда восклицает: «Господи, кто поверил слышанному от нас, и кому открылась мышца Господня?» Напрасно позднейшие еврейские толкователи уже в христианскую эру усиливались отнести эту главу к целому народу Израильскому. Этому противоречит хотя бы стих 8: «Но род Его кто изъяснит? Ибо Он отторгнут от земли живых; за преступления народа Моего претерпел казнь». Далее слова: «Не сделал греха, и не было лжи в устах Его» (ст.9) не могут быть сказаны ни о каком народе вообще. Поэтому они не применимы и к Израилю, ежегодно в День Судный приносящему покаяние в грехах. За эти то грехи и умер Мессия: «за преступления народа Моего Он претерпел казнь». Нельзя также сказать об Израиле и этих слов: «как агнец перед стригущим его безгласен», ибо Израиль, как и всякий другой угнетенный народ, не страдал безропотно. Вспомним хотя бы кровавые восстания Бар-Кохбы. Так несостоятельны позднейшие (т.е. возникшие после Р.X.) иудейские объяснения.

Что касается древних иудейских толкований, то они относят это пророчество (Ис.гл.52, ст. 13-15 и гл.53) к Мессии:

1. Таргум Ионатана бэн Уззиэла (в Раввинской Библии Варшава 1883).

2. Вавилонский Талмуд, Сангедрин 986.

3. «Зогар» (Каббала), т.1, стр.181а, б: т.111, стр.280а.

4. Ялкут Шимони, т.11, стр.53.

Если же мы внимательно прочитаем Евангелие, то без труда узнаем в Иисусе Христе страдальческий образ «мужа скорбей», о Котором говорится у пророка Исаии; мы найдем те же подробности, цель, характер и плоды Его мессианских страданий. Цель Его страданий у Исаии та же, что и в Евангелии: «Он взял на Себя наши болезни… Он изъязвлен был за грехи наши, наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились… Господь возложил на Него грехи всех нас» (Ис.53.4-6). Иисус Христос говорит о Себе: «Сын Человеческий пришел… отдать душу Свою для искупления многих» (Мр. 10.45). «Как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Иоан.3.14,15). Исаия говорит: «Он истязуем был, но страдал добровольно, и не открывал уст Своих, как агнец пред стригущим его безгласен».

Евангелие повествует, что лжесвидетели клеветали на Иисуса пред синедрионом. «И встав первосвященник сказал Ему: Что же Ты ничего не отвечаешь, что они против Тебя свидетельствуют? Иисус молчал» (Матф.26.60-62). Позже, на суде у Пилата, «когда обвиняли Его первосвященники и старейшины, Он ничего не отвечал. Тогда говорит Ему Пилат: не слышишь, сколько свидетельствует против Тебя? И не отвечал ему ни на одно слово, так что правитель весьма дивился» (Матф.27.12-14). «И к злодеям причтен был», сказано у Исаии. И действительно, Иисус был распят между двумя разбойниками. Даже такая подробность, как погребение Иисуса в гробе богатого члена синедриона Иосифа Аримафейского (Матф. 27.57-60), подтвердила пророчество Исаии: «Ему назначали гроб со злодеями, но Он погребен у богатого, потому что не сделал греха, и не было лжи в устах Его». И далее Он воскрес из мертвых и «узрел потомство долговечное», не прекращающийся в течение тысячелетий приток все новых последователей. Эта глава, к сожалению, не читается в синагоге. Не потому ли, что она так поразительно ясно говорит об Иисусе Христе? Помню, как один мой знакомый молодой еврей, однажды в субботу, будучи в синагоге громко спросил присутствующих: «О ком говорит 53 глава Исаии, если не об Иисусе Христе?». Вопрос этот, естественно, вызвал горячий спор среди слышавших его.

ХРИСТОС

Наконец, перестанем сверять пророчества и посмотрим прямо на Иисуса Христа, как Он изображен в Евангелии.

Обратимся непосредственно к Книге, где евреи-апостолы, «свидетели и очевидцы Слова», изображают перед нами Его подлинный Лик. И тогда мы увидим, что Он отвечает не только писанным пророчествам, но и сокровенным чаяниям нашего сердца, и требованиям нашего разума. Не узнает ли в Нем каждый из нас свой идеал? Проследите в Евангелиях Его слова и дела. Начните с того, как в одну из суббот Он провозгласил цель Своего пришествия в назаретской синагоге. «Ему подали книгу пророка Исаии; и Он, раскрыв книгу, нашел место, где было написано: Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать нищим и послал меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедывать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу, проповедывать лето Господне благоприятное. И, закрыв книгу и отдав служителю, сел, и глаза всех в синагоге были устремлены на Него. И Он начал говорить им: ныне исполнилось писание сие, слышанное вами. И все засвидетельствовали Ему это, и дивились словами благодати, исходившими из уст Его».

Вникая в эту «декларацию» Христа, мы убеждаемся, что она отвечает самым заветным и насущным желаниям и нуждам человека. Каждая душа живая жаждет этой благой вести от Бога, приносящей человеку исцеление разбитого сердца, свободу от плена греха и свет жизни. Не являемся ли мы все и евреи и неевреи жертвами горьких разочарований, духовного рабства и нравственной слепоты? И вся суть вопроса в том, исполнились ли действительно эти благие слова Писания в Иисусе Христе? Евреи, слышавшие их тогда в назаретской синагоге, открыто признали это, потому что созерцали Его дивный облик, слышали слова благодати и видели дела любви. Все это мы можем видеть и сами, прежде всего через чтение Евангелия, а затем через внутреннее принятие Христа. В мои студенческие годы, когда я перешел от исследования к опыту, я убедился на деле, из личных переживаний, что Христос действительно дает мир, свет и силу, касаясь Своей исцеляющей рукою ран сердца, слепых очей и греховной воли. Его благоухающий образ, сотканный из лучей света, мудрости и любви, дышит совершенной красотою. Не о Нем ли говорил Давид в одном из псалмов: «Ты прекраснее всех сынов человеческих»? Не Его ли образ вдохновлял поэтов и художников, творцов всемирной литературы, живописи и музыки? Вспомним, как говорит о Нем поэт Бальмонт в наши дни:

Вспомним Его дела как Он спасал погибающих, исцелял, воскрешал и телесно и духовно. Как под влиянием Его одухотворенной Божественной речи возрождались мытари и блудницы, приобретая через Него новую жизнь, исполненную чистоты, святости и любви! Потоки благодати струились из очей Его, и «те, которые прикасались к Нему, исцелялись». И при этом так ярко выражалась Его особенная любовь к Израилю: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева», говорит Он к язычнице-сирофиникиянке (Матф. 15.24). Посылая на проповедь Своих учеников, Он говорит им: «Наипаче идите к погибшим овцам дома Израилева». Только два раза упоминается в Евангелии о слезах Христа. Один раз Он плакал, когда услышал о смерти Лазаря. Другой раз, "когда приблизился к городу (Иерусалиму), то, смотря на него, заплакал о нем и сказал: «о, если бы ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! но это сокрыто ныне от глаз твоих» (Лук.19.41-44). Или вспомним Его скорбное восклицание, которым Он окончил Свое обличение книжников и фарисеев: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! Сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели!» (Матф.23.37-38). А как умирал Христос! Даже тогда, в Свой тяжкий смертный час, Он скорбел о тех, кто пригвоздил Его ко кресту, и молился за Своих врагов: «Отче, прости им, ибо не знают, что делают». После воскресения из мертвых Он дает завет апостолам «проповедывать во имя Его покаяние и прощение грехов во всех народах, начиная с Иерусалима» (Лук.24.47).

Вся эта трагедия отвержения Христа Своим же народом, который Он возлюбил даже до смерти крестной, выражена в кратких словах апостола Иоанна: «Пришел к своим, и свои Его не приняли». Евреи – свои Христу, Христос – свой евреям; эту простую и незыблемую истину нужно со всей смелостью восстановить каждому сознательному, мыслящему еврею (ср. книгу немецкого еврея Константина Бруннера «Наш Христос» (Unser Christus и знаменательные слова в ней: «Die Juden mussen Jesum wieder zuruckwollen» – Евреи должны вновь «возжелать Иисуса»).

СПРАВЕДЛИВО ЛИ ОТВЕРГЛИ ЕГО?

Вспомним историю Его отвержения. В Его учении усматривали новшества и уклонения от закона. Его чудеса приписывали злой силе. Но посмотрим беспристрастно, Он ли уклонился от закона, или законники, которые Его судили? Мы читаем в Евангелии, что народ бесхитростный и простой «дивился словам благодати, исходившим из уст Его», а честолюбивые фарисеи «предали Его из зависти». «Послали фарисеи и первосвященники служителей схватить Его…». И далее: «служители возвратились к первосвященникам и фарисеям, и они сказали им: для чего вы не привели Его? Служители отвечали им: никогда человек не говорил так, как этот человек» (Иоан.7.32,45-46). Народ, служители, дети, галилейские рыбаки те, кто стоял ближе к природе и реальной трудовой жизни, люди, не извращенные книжничеством и лицемерием, сердцем постигали красоту Его учения. И те из ученых, как Никодим и Павел, в которых совесть не была убита буквоедством и самомнением, преклонялись перед Его Божественной мудростью. Евреи наших дней, насколько я знаю, оправдывают непринятие Христа следующими доводами:

1. Христос нарушил закон, например, постановления о субботе. Между тем, Он Сам говорил: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить (нем. erfullen). Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна иота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все. Итак, кто нарушит одну из заповедей сих малейших и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном; а кто сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном. Ибо, говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное» (Мф.5:17-20)

Соблюдение буквы, обрядовая праведность, выражающаяся в формальном, внешнем исполнении закона, не спасает человека; она-то и помешала иудеям видеть истинную праведность Христа. Они роптали на учеников Христа за то, что они не постятся. Они негодовали на то, что Он исцелял в субботу. Он ответил им: «должно ли в субботу добро делать, или зло делать, душу спасти или погубить? Но они молчали» (Мк.3.4). Потому и молчали, что совесть их сознавала правоту Христа. Ведь, и они знали 58 главу Исаии, где говорится так возвышенно, поистине новозаветно и о посте, и о субботе, как о проявлениях все той же единой, главной заповеди о любви: «Вот пост, который Я избрал: разреши оковы неправды, развяжи узы ярма, и угнетенных отпусти на свободу и расторгни всякое ярмо; раздели с голодным хлеб твой и скитающихся бедных введи в дом… Тогда откроется, как заря свет твой… и слава Господня будет сопровождать тебя. Когда ты удалишь из среды твоей ярмо, перестанешь поднимать перст и говорить оскорбительное, и отдашь голодному душу твою, и напитаешь душу страдальца: тогда свет твой взойдет во тьме…».

Словом, в пророческом понимании Ветхого Завета, как и в Новом Завете, пост есть самоограничение во имя любви, аскеза не желудка только, но также и эгоизма, обуздание не только чревоугодия, но и любостяжания, гордости, устранение всякой эксплуатации ближнего. Как прекрасны были и в древнем христианстве, да и в наше время в дни голода в Советской России, так называемые «посты любви», когда верующие не ели целый день, чтобы сбереженную таким образом пищу или ее равноценность отдать голодающим братьям! Здесь же у Исаии говорится и о субботе все в том же возвышенном, новозаветном смысле: «Если ты удержишь ногу твою ради субботы от исполнения прихотей твоих во святый день Мой, и будешь называть субботу отрадою, святым днем Господним, чествуемым, и почтишь ее тем, что не будешь заниматься обычными твоими делами, угождать твоей прихоти и пустословить: то будешь иметь радость в Господе, и Я возведу тебя на высоты земли…». Исцеление в субботу больной женщины, скорченной тяжелой немощью в течение восемнадцати лет, вызвало негодование начальника синагоги. Но Господь сказал ему: «лицемер! не отвязывает ли каждый из вас вола своего или осла от яслей, и не ведет ли напоить? Сию же дочь Авраамову, которую связал сатана уже восемнадцать лет, не надлежало ли освободить от уз сих в день субботний? И когда говорил Он это, все противившиеся Ему стыдились, и весь народ радовался о всех славных делах Его» (Лук.13.11). В одну из суббот Иисус проходил по засеянным полям, и ученики Его дорогою начали срывать колосья. Это опять вызвало протест и укоры со стороны фарисеев. Он же напомнил им о том, что сделал Давид, когда имел нужду и взалкал сам и бывшие с ним, как вошел он в дом Божий при первосвященнике Авиафаре и ел хлебы предложения, которых не должно было есть никому, кроме священников, и дал и бывшим с ним. И сказал им: «суббота для человека, а не человек для субботы; посему Сын Человеческий есть господин и субботы» (Мк.2.23-28). И именно Сын Человеческий, как Совершенный Человек, может господствовать над правилами, ибо Он все делает не ради прихотей Своих, а ради действительной потребности или высшей правды.

Фарисеизм же в своем буквальном и формальном понимании заповедей дошел до крайне уродливых понятий: они вызвали на свет, например, известный трактат в Талмуде (Бэца), где серьезно рассматривается вопрос: можно ли есть яйцо, которое курица снесла в субботу? Любопытно, что для обхода запрещения переносить в субботу вещь из дома в дом, некоторые евреи в западно-русских городах ставят на двух сторонах улицы два шеста, и соединяющая их проволока должна знаменовать, что вся улица представляет один и тот же дом. В Нагорной проповеди Христос не отменил знаки Моисея; так, Он не устранил заповеди: «не убий», но углубил ее понимание тем, что запретил и гневаться на брата своего. Вообще говоря, Новый Завет относится к Ветхому, как восход солнца к заре: одно и то же солнце сияет здесь и там, но с разной степенью яркости оно видимо людям. Там и здесь один и тот же Бог, но различно представление о Нем людей, и различна глубина понимания Его воли. Одна студентка в Праге недавно сказала мне: «Я преклоняюсь перед Новым Заветом, но Ветхий… Он так не похож на Евангелие». Между тем, Новый Завет имеет столько же общего с Ветхим, сколько роза с ее корнями. Корни жестки и серы, они обитают в темных недрах земли, но они питают прекрасный цветок. Так из Божественного мрака Моисеевых откровений расцвела благоуханная роза Нового Завета. Подобно этому одна интеллигентная еврейка в Тель-Авиве, сочувствующая Евангелию, сказала мне недавно: «Ветхий Завет это фундамент, а Новый Завет дом, построенный на этом фундаменте, И жить мы можем лишь в доме». В Варшаве знакомый инженер-еврей сказал мне: «Когда вы, христиане, будете находить Евангелие в Ветхом Завете, а мы, евреи, будем находить Ветхий Завет в Евангелии тогда мы поймем друг друга». И это совершенно правильно. Сам Христос и апостолы признавали Боговдохновенность Ветхого Завета. «Как вы относитесь к Ветхому Завету?» спросил одну благочестивую старушку пастор. «Как Иисус», ответила она в простоте. Такой ответ служит лучшим отпором всему ложному либерализму некоторых христиан нашего времени, которые хотят в своих умствованиях быть выше Самого Учителя.

2. Далее евреи указывают на христианское учение о Троице, которое якобы противоречит откровению Ветхого Завета об Едином Боге. Надо согласиться с тем, что некоторые неудачные попытки выразить в человеческих словах великую тайну Божества могут вызвать недоумения: это лишний раз показывает, как рискованно для человека «вторгаться плотским умом своим в то, чего не видел». Уже само по себе намерение пятичувственной логикой постичь сверхчувственное обречено на неудачу с философской точки зрения (в свете теории познания). Одно ясно: Христос учил о том же Едином Боге, в Которого верили Моисей и пророки. На вопрос законника о наибольшей заповеди, Он повторил известное «Шма Исраэль»: «Слушай, Израиль: Господь Бог твой есть Господь Единый», и этим подтвердил учение Моисея о единобожии. В еврейском оригинале сказано именно «эхад» единый (один в смысле единства, которое может быть и при множестве), а не «яхид» – единственный, только один, одинокий (последнее слово для выражения монотеизма внес Маймонид (Рамбам), еврейский ученый 12 века, много лет исповедывавший ислам с его односторонним понятием о единобожии). Речь идет не об арифметическом единстве, а об этическом и метафизическом. Он единый во всех своих проявлениях, и в прошлом, и в настоящем, и в будущем, и в истории, и в природе, и во всех сторонах и выявлениях Своего существа. Подобно этому у душевно здорового, цельного человека и разум, и воля, и чувства едины, они объединены тем, что мы называем «личность», "я", «единство духа». «Бог не есть бесплодная единица, но творческая Троица». И в Ветхом Завете Бог называется на древнееврейском языке словом, имеющим форму множественного числа: «Элогим» (божества).Уже в начале книги Бытия говорится: «вначале Бог сотворил небо и землю»; характерно, что глагол «сотворил» здесь стоит все же в единственном числе. Все сущности Божества участвовали в творении, но творило все-таки Оно, Единое Божество, по единому плану и образу. Далее сказано: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему». Образ Божий один, но он воплощает Божественное разнообразие. И эти три основные сущности Божества Отец, Сын и Святой Дух, упоминаются в книгах Ветхого Завета под разными наименованиями Бог-Элогим, Дух Божий, а Сын, как воплощение Бога, видимое Богоявление, слава Божия (Шехина), иногда так и называется этим же именем, например, в псалме 2 (ст.7): «Господь сказал Мне: Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя». «Почтите Сына, чтобы Он не прогневался». В 63 главе Исаии (ст.9 и 10) также есть упоминание всех трех сущностей: Бог, Ангел Лица Его и Святый Дух Его. Об этом же Ангеле Лица Его говорится в Исх.23.20-21: «Вот, Я посылаю пред тобою Ангела (Моего) хранить тебя на пути и ввести тебя в то место, которое Я приготовил (тебе). Блюди себя перед Лицом Его, и слушай гласа Его; не упорствуй против Него, потому что Он не простит греха вашего». Русский писатель Сергеенко как-то говорил мне, что троичность есть формула всего существующего: «Возьмите», говорил он, «этот карандаш: в нем заключается известная идея, материя, ее воплощающая, и сила, ее воплотившая».

3. «Но как же Бог может воплотиться в человеке? Как бесконечное может вместиться в конечном?» возражают далее евреи, имея в виду учение о Богочеловечестве Христа. «Разве Невидимый Бог может иметь видимый образ? И как Бог может иметь Сына?» Однако, именно это откровение выражено в упомянутом 2 псалме, где Бог говорит о Мессии: «Ты Сын Мой». И именно потому, что Бог невидим, Он должен был воплотиться, чтобы стать видимым и досягаемым. Вот что сказано о Христе в Евангелии: «Слово (Бог) стало плотью…, и мы видели славу Его…». «Бога не видел никто никогда. Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Иоан.1.14,18). И об этом же Боговоплощении говорится у пророка Исаии в 9 гл.: «Младенец родился нам; Сын дан нам; владычество на раменах Его, и нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог Крепкий, Отец вечности, Князь мира». Это место также является мессианским согласно древнему Таргуму Ионатана. Один мой знакомый, молодой еврей, читая это место, остановился в недоумении. И понятно: он встретился здесь с тем же непостижимым фактом, который осуществился в Новом Завете, воплощением вечного во временном, Отца вечности в Младенце Вифлеемском. «Но, ведь, это же Слово Божие», думал мой друг: «Как же мне в Него не верить? Однако, это так непонятно, это невозможно». Но вот он стал читать дальше: «Ревность Господа Саваофа соделает это» (ст. 7). И вдруг мрак его души озарился светом веры, той веры, которая так знакома подлинному Израильтянину: «Ревность Господа Саваофа…». А!… Тогда все возможно. Если выступает та всемогущая творческая Сила, Которая сотворила вселенную, Которая перевела еврейский народ некогда через море и пустыню, тогда все возможно. И он уверовал, а затем стал свидетелем Христа перед другими. Здесь подтверждается Слово Божие, сказанное через Исаию в 55 гл., тоже пророчествующей о Мессии: «Мои мысли не ваши мысли, ни ваши пути пути Мои, говорит Господь. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших». Бог, чтобы быть нам доступным, стал человеком; Христос и есть Бог, переведенный, так сказать, на человеческий язык. И как всегда чудо и здесь происходит «не помимо, не против, а сверх природы» (non contra, non praeter, sed supra naturam). Говоря кратко, во всем учении Христа вы не найдете никаких противоречий ни с разумом человека вообще, ни с идеями и законами Ветхого Завета в частности: Новый Завет не против, но выше того и другого. В конце концов единственное противоречие, которое мы находим при чтении Библии, это противоречие между нею и человеком, созданное грехом последнего. Оно-то и создало протест против Христа со стороны книжников и фарисеев; но в гордом ослеплении они не заметили, что уже давно пошли против чистых откровений Ветхого Завета, приспособив его к своим человеческим слабостям и вожделениям и заменив заповедь Божию преданиями человеческими (Мк.7.8). Этому то искаженному талмудическому истолкованию Торы действительно противоречило учение Христа, но не меньше этим человеческим преданиям противоречила и сама Тора. Не желая сознаться в своей неправде, книжники и фарисеи стали обвинять в ней Христа; даже силу Божию, которая проявлялась в Его чудесах, они называли силою злого духа, впадая, таким образом, в непростительный грех хулы на Духа Снятого. Они говорили о Нем: «бес в Тебе», но поистине сами были во власти тьмы. Пятна на солнце оказываются подчас пятнами лишь на стеклах наших собственных очков. Сам же Христос стоял перед ними с Божественно-чистой совестью и говорил: «Кто из вас обличит Меня в неправде? Если же Я говорю истину, почему вы не верите Мне?» (Иоан.8.46). И когда язычник Пилат вывел Христа к озлобленной толпе, требовавшей Его распятия по наговору книжников и фарисеев он сказал о Нем: «Я не нахожу в Нем никакой вины. Тогда вышел Иисус в терновом венце и багрянице. И сказал им Пилат: се, Человек!» (Иоан.19.4). И Пилат и разбойник, висевший рядом с Ним на кресте, и римский воин, стоявший у креста, признали Его безвинность и святость. Народная совесть была на Его стороне: она приветствовала Его кликами «осанна», когда Он на осле входил в Иерусалим, согласно пророчеству Захарии (9.9). После Его смерти на кресте, «весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь» (Лук.23.48). Итак, Его осудили несправедливо. Чтобы привлечь народ на свою сторону, обвинители бросили в толпу ложные слухи о Его лжеучениях, на суд первосвященника привели лжесвидетелей, перед Пилатом намекнули на политическую опасность «нового царя», а некоторым внушили страх за отечество («придут римляне и овладеют нами»).

ОСНОВНЫЕ ПРИЧИНЫ ОТВЕРЖЕНИЯ ХРИСТА

«Почему вы не верите в Иисуса Христа?» спросил я одну еврейскую девушку в Луцке (Польша), «скажите, вы не можете верить или не хотите верить?» – «Ну, конечно, я не могу верить»,– ответила она, «нам с детства рассказывали жизнеописание Иисуса „Толдот Иешу“, где говорится, что Иисус обманщик и совратитель с пути истины». «В такого Мессию, конечно, и мы не могли бы верить»,– сказал я,– «но в Евангелии дано историческое свидетельство, написанное Его учениками, и оно дает нам образ великого учителя истины и совершенного Праведника», «Да, в такого Мессию я могла бы верить»,– ответила девушка, и она выразила готовность познакомиться с Евангелием. Подобно этой простой девушке многие евреи не верят во Христа по неведению. У них есть готовность веры, но нет знания.

Почему же не верят во Христа образованные евреи, уже знающие Евангелие? Вот перед нами книга еврейского ученого, профессора Иерусалимского университета И.Д.Кляузнера под названием «Иешу Ганоцри» (Иисус из Назарета). Она ярко отражает образ мыслей еврейской интеллигенции. Автор хорошо знаком с Евангелием. В своем обширном произведении он доказывает, что упомянутый трактат «Толдот Иешу» не имеет никакой исторической ценности, а представляет лишь злостную выдумку, сочиненную не раньше V-го века по Р.Х. в ответ «христианам», преследовавшим евреев в Средние века. В противоположность крайним рационалистам нашего времени, автор подтверждает на основании древней еврейской талмудической литературы факт исторического существования Христа. Автор признает Христа великим еврейским учителем этики. Он не разделяет фанатической традиции, запрещавшей даже произносить имя Иисуса, и рекомендует Евангелие, как древнейший и лучший первоисточник для ознакомления с учением Христа и как лучшую книгу по вопросам этики. Распятие Христа он считает несправедливым («хотя и соответствующим юстиции того времени»). Однако, и он не верит во Христа, как в Мессию и Сына Божия. Хотя Евангелие ясно свидетельствует в пользу этой веры в словах и делах Иисуса, автор все эти свидетельства отвергает, как он глубоко убежден, во имя науки и иудейской религии. Однако, при вдумчивом исследовании этой книги мы видим, что в основных философских выводах под именем науки нам предлагаются недоказанные произвольные суждения либеральных «христианских» богословов и личные, отнюдь не доказанные, мнения автора. Самый образ Христа дается нам в этой книге не таким, как он есть, как он изображен в Евангелии, но субъективно искажается до такой степени, что и мы, христиане, не могли бы верить в такого Мессию, не совершенного ни в слове, ни в деле, умершего и не воскресшего. Без всяких доказательств автор отрицает рождение Христа в Вифлееме. Путем натянутых, неубедительных доводов он утверждает, вопреки ясному свидетельству Евангелия, что Иоанн Креститель не признал Христа Мессией. До чего субъективно автор урезывает Евангелие «методом ножниц», показывает следующее: слова Христа, сказанные Им на кресте: «Отче, прости им, ибо не знают, что делают», по мнению профессора Кляузнера, не были вовсе сказаны, ибо они «для Иисуса немыслимы при столь страшных обстоятельствах». Чудеса Христа, в том числе чудо Его воскресения, он отрицает без всяких доказательств. Словом, он отвергает все, что подтверждает сверхъестественное, мессианское достоинство Христа. В начале книги автор обещает изложить жизнь Христа чисто научно, и книга действительно содержит много ценного научного материала. Однако, в голословном отрицании чуда эта научность отсутствует. «Почему Вы считаете чудо воскресения Христа легендой?» спросил я профессора. «Потому что я вообще не верю в сверхъестественное. Точно так же я отрицаю чудеса нашей Библии…».

Итак, основная причина непризнания Евангелия в данной книге заключается в том, что автор отвергает чудеса Библии (т.е. своей же иудейской религии) столько же, сколько и чудеса Евангелия. В своей критике Евангелия он ссылается на науку и на религию иудейства, но в действительности, к сожалению, обнаруживает в своих конечных выводах отсутствие как объективного научного метода, так и верности подлинному, библейскому иудейству. Согласно данным теории познания (гносеологии), наука отнюдь не отрицает сверхъестественного (трансцендентного), но даже приводит к необходимости его (см. мою лекцию «Наука и религия». Прага 1926). Поэтому-то гении науки, как Паскаль, Ньютон, Пирогов, Владимир Соловьев, признавали сверхъестественное, а именно, чудеса Ветхого и Нового Завета. А с другой стороны, подлинное иудейство, конечно, исповедует веру в чудо, ибо оно основано на Библии, откровение о Живом Боге, «творящем чудеса». Эта книга (моя краткая критика ни книгу проф. Кляузнера, в свете науки и Библии, изложена мною в статье «Иешу Ганоцри». Была напечатана в нем., англ. и русск. журналах, а также вышла отдельной брошюрой на др.-евр. яз. в Иерусалиме (1932 Jerusalem,Р.О.Вох632)) характерно выявляет неверие еврейского интеллигента и показывает, что он отвергает чудеса Евангелия не потому, что остается иудеем, а потому, что перестает быть им, в подлинном библейском смысле этого остова, и этим подтверждается слово Христа, сказанное Им евреям: «Если бы вы верили Моисею, то поверили бы и Мне, потому что он писал о Мне. Если же его писаниям не верите, как поверите Моим остовам?» (Иоан.5.46,47).

Итак, простой еврейский народ не верит, ибо не знает. Он Библию почитает, но не читает. Наоборот, еврейский интеллигент знает, но не верит. Он Священное Писание, в том числе и Евангелие, читает, да не почитает и всемогущей силы Божией не признает. «Заблуждаетесь, не зная Писаний ни силы Божией», сказал Христос саддукеям, рационалистам Его времени (Матф.22.29). Евреям мешает принять Христа или недостаток знания, или недостаток веры в Бога и пророков Его. Это неверие может быть добросовестным, поскольку оно опирается на искреннее сомнение во имя Истины, которую честно ищет. Но оно перестает быть добросовестным, когда оно Истину отвергает «во имя свое», во имя своих мнений и вкусов. Не нам, конечно, судить, какого рода неверие проявляет тот или иной человек (пусть об этом судит он сам), но вот что говорит Христос о лукавом неверии: «Исследуйте Писания, ибо вы думаете найти в них жизнь вечную, а они свидетельствуют о Мне. Но вы не хотите прийти ко Мне, чтобы иметь жизнь… Вы не имеете в себе любви к Богу» (Иоан.5.39,40,42). В Париже после моей лекции на данную тему один еврей сказал: «Вы забываете историю. Евреи не могли принять Христа ввиду национальной идеи: они боялись чужеземного порабощения („придут римляне и овладеют нами“)».

Между тем, именно после того, как евреи не приняли Христа (мы утверждаем, что и вследствие этого), пришли римляне и овладели народом и страной. Таковы факты истории, и следует не забывать не только историю идей, но и историю фактов. Притом сама эта национальная идея становится совершенно несостоятельной и превратной, когда нация является самоцелью, ценной самой по себе, а религия лишь средством для нации; ибо поистине, если Бог у народа не на первом месте, то Его у него совсем нет. В этом подчинении религиозной идеи национальным интересам еврейский писатель Монтефиоре справедливо упрекает книгу профессора Кляузнера.

Мыслящие евреи, знакомые с Новым Заветом, признают несправедливость отвержения Христа и все более открыто об этом заявляют. Так, в Праге, в Студенческом доме в 1931 году после моей лекции перед многочисленной аудиторией, состоявшей из студентов-евреев, один из слушателей вышел вперед и сказал: «Мы, евреи, должны признать, что отвержение Иисуса Христа нашими предками было этической ошибкой». Никто из евреев-студентов ему не возражал. Недавно в Америке один еврей предложил в печати своим единоплеменникам пересмотреть «дело Христа» и для этого привлечь новый Синедрион, а также экспертов в области религии и науки, как иудеев, так и христиан. Нередко евреи даже стараются извинить ошибку народа тем, что, мол, Христа распяли «слепые вожди», правящий класс, буржуазия того времени и т.п. Однако, из такого признания вытекает важное практическое следствие: если Христос отвержен несправедливо, то евреи нашего времени должны не только открыто признать, но и на деле устранить эту неправду: Они должны принять Христа и Его учение. В противном случае они продолжают поддерживать вековую неправду, тяготеющую над совестью народа.

СЛЕДСТВИЯ НЕПРИНЯТИЯ ХРИСТА

Между тем именно эта неправда привела к чрезвычайно тяжелым последствиям в жизни евреев и всего человечества. О них мы отчасти уже сказали выше. Все эти внешние и внутренние бедствия, которые уже около двух тысяч лет испытывает еврейский народ, так напоминают суровые предсказания 28-ой главы Второзакония: там перечислены страдания, которые определены как следствие неповиновения голосу Господню и неисполнения Его заповедей: внешнее завоевание, рассеяние по всем народам, болезни, преследования, рабский страх перед людьми. "Но и между этими народами не успокоишься, и не будет места покоя для ноги твоей, и Господь даст тебе там трепещущее сердце, истаевание очей и изнывание души. Жизнь твоя будет висеть пред тобою, и будешь трепетать ночью и днем и не будешь уверен в жизни твоей. От трепета сердца твоего, которым ты будешь объят, и от того, что ты будешь видеть глазами твоими, утром ты скажешь: «о, если бы пришел вечер!», а вечером скажешь: «о, если бы наступило утро!». После построения первого храма Бог возвестил Соломону о тех бедствиях, которые постигнут народ, если он отступит от Бога: «Я истреблю Израиля с лица земли, которую Я дал ему, и храм, который Я освятил имени Моему, отвергну от лица Моего, и будет Израиль притчею и посмешищем у всех народов» (3 Цар.9.7). Это все значит, что избранный народ станет отверженным. «Отверженным серебром назовут их; ибо Господь отверг их» (Иер.6.30). «Отвергнет их Бог мой, потому что они не послушались Его, и будут скитальцами между народами» (Ос.9.17). «И когда (Иисус) приблизился к городу (Иерусалиму), то, смотря на него, заплакал о нем и сказал: о, если бы и ты, хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих; ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне, за то, что ты не узнал времени посещения твоего» (Лук.19.41-44).

Христос предсказал печальные факты в судьбе еврейского народа, тяжкое бремя которых он несет до сих пор, а именно:

а) взятие Иерусалима («Иерусалим будет попираем язычниками, доколе не окончатся времена язычников» (Лук.21.24));

б) разрушение храма («И приступили к Нему ученики Его, чтобы показать Ему здания храма. Иисус же сказал им: видите ли все это? Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне; все будет разрушено» (Матф.24.1-2);

в) изгнание евреев из родной земли и рассеяние их между язычниками («и падут от острия меча и отведутся в плен во все народы» (Лук.21.24)).

Таковы печальные следствия того основного факта, что Израиль «не узнал дня посещения своего», не признал своего Мессии, Который «пришел к своим, и свои Его не приняли» (Иоан.1.11).

В страдании еврейского народа самое ужасное не эти внешние бедствия, но внутреннее опустошение, духовное оскудение.

Уходя из храма Иерусалимского, Христос сказал отвергнувшим Его иудеям: «Се, оставляется вам дом ваш пуст». И, действительно, храм, где обитала слава Божия, стал пустым – его просто не стало. Он назван был домом, и поистине там был родной дом для души еврея. Он потерял этот дом, и с тех пор самая душа еврея, богатая творческими способностями, стала пустой.

Некогда, после перехода через пустыню, народ остановился на границе земли Обетованной у Кадес-Варни: он не вошел в Ханаан по недостатку веры и мужества и за то обречен был на сорокалетнее странствование в пустыне. Подобно этому, из-за своего неверия он не пошел за Христом, и вот уже две тысячи лет скитается по пустыне этого мира.

По словам современного поэта Бялика, душа еврея блуждает, «словно выбитая Богом из орбита звезда».

Не об этом ли говорит и пророк Иеремия: «Смотрю на землю, и вот она разорена и пуста… на небеса, и нет на них света» (4.23). «Если я забуду тебя Иерусалим, забудь меня десница моя; прилипни язык мой к гортани моей», таково священное заклятие псалма 137. Увы! Так и случилось: поскольку Иерусалим в его духовном, мистическом значении забыт, десница (символ творящей воли) стала бессильной, евреи потеряли способность творить они являются на разных поприщах лишь «посредниками», по словам еврейского писателя Пасманика; а язык, который должен был вещать миру Новое Слово, молчит: ему не о чем говорить, как мы уже сказали выше. Причина этого молчания ясна. Молчит Израиль потому, что к нему больше не говорит Бог. Это молчание Бога длится со времен пророка Малахии (период построения второго храма), когда возвещено было пришествие Мессии именно в этот храм. Один раз со времен Малахии прервалось это молчание «гласом вопиющего в пустыне», последнего еврейского пророка Иоанна Крестителя, и притом самого великого пророка, ибо ему дано было первому узреть Мессию в Иисусе Христе и возвестить это народу: «Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (Иоан.1.29). Это молчание прервалось словом Христа, как говорит об этом Послание к Евреям: «Бог, многократно и многообразно, говоривший отцам в пророках, в последние дни сии говорил нам в Сыне» (Евр.1.1-2). И с тех пор не было у Израиля ни одного пророка в течение около двух тысяч лет, между тем, как во время непродолжительного 70-летнего Вавилонского плена евреи имели трех великих пророков: Иеремию, Иезекииля и Даниила. Характерно, что самое Слово Божие, вверенную евреям Библию, распространяет среди язычников не еврейский народ, но народы из язычников, принявшие обещанного ею Христа (ими она издана уже более, чем на 800 языках и наречиях). Богатая, Богом одаренная натура сынов завета и пророков выродилась в жалкую материалистическую душу, способную скорее разрушать, чем созидать, и в лучшем случае подражать другим. И эти следствия коснулись судьбы не одних евреев, но и всего человечества. Как непослушание Ионы вызвало опасность гибели для всего корабля, на котором он находился, так и неверие евреев отражается на благополучии всего мира: ибо, «всяк за всех виноват», а евреи по своей страстной деятельной натуре имеют исключительную способность всюду проникать и на все влиять, как в хорошем, так и в дурном смысле. И если бы теперь восстал в среде евреев пророк, ясно и глубоко видящий душу народа, он скорбел бы о его падении подобно Иеремии: «О, кто даст голове моей воду и глазам моим источник слез! я плакал бы день и ночь о пораженных дщери народа моего» (Иер.9.1).

ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ХРИСТИАН. ВЛАДИМИР СОЛОВЬЕВ И ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС

Да не подумает еврейский читатель что мы, христиане, считаем себя вправе свысока судить еврейский народ за его неверие; это было бы тем более неуместно, что одной из важных причин, поддерживающих это неверие, являемся мы сами. Замечателен сам по себе тот факт, что в нынешнем рассеянии евреи, главным образом, находятся среди христиан.

Как будто евреи и христиане должны чему-то научиться друг от друга. Во всяком случае это обстоятельство усугубляет ответственность нас, христиан, за этот народ. Вот он идет мимо нас, смотрит на нас, чего-то от нас ожидает. Что же даем мы этому «вечному страннику»? Что видит он в нас? Когда я спросил раввина Мазэ, почему евреи не принимают Христа, он, не обинуясь, ответил: «Потому, что с тех пор, как это имя прозвучало на земле, кровь евреев не перестает проливаться теми, кто это имя носит. Знаете ли вы», прибавил он, «о погромах, совершенных на Украине в эти годы (т.е. во время гражданской войны)? Они превосходят по величине все погромы, бывшие со времен Богдана Хмельницкого…» Евреи могут сказать нам, как неоднократно уже говорили мне, на моих лекциях, в письмах и т.д. по адресу современных христиан: «Вы призываете нас верить во Христа, но вы сами не верите в Него. Вы упрекаете нас за Талмуд, толкования которого заслоняют Библию, а разве у вас самих мало разных катехизисов, которые приспособляют посредством компромиссов заветы Христа к вкусам толпы и сильным мира сего? Где та любовь, которую завещал Христос, хотя бы между вами, христианами? А уж тем более питаете ли вы эту любовь к евреям, которых вы хотите обратить?» Словом, как народ практический, они проверяют на деле, по реальным жизненным результатам нашу веру. И увы! Нередко, они могут с полным правом сказать нам: «Врачу, исцелися сам!» Не забудем, что евреи и теперь еще имеют много положительных сторон, не в пример наружным, номинальным христианам (трезвость, теплота и устойчивость семейных отношений, национальная солидарность, взаимопомощь и так далее).

У нас действительно есть свой христианский талмуд, который так же похож на Евангелие, как еврейский Талмуд на Библию. Есть свои фарисеи, которые «прибавляют» к ясному слову Божию толкования человеческие, заслоняя светлое, радостное и возвышенное слово Евангелия. В нашей среде есть свои саддукеи, которые в угоду своему маленькому близорукому рассудку, «отбавляют» от Евангелия его могучую сверхъестественную сторону, превращая его в плоскую, сухую, отвлеченную мораль, в «христианство без Христа», отрицающее Его историческое существование. Поистине, не воду в вино, а вино в воду претворяют. Может ли спасти кого-либо такое опустошенное Евангелие, Евангелие без Спасителя, без чуда, без возрождающей благодати? В одном американском журнале я видел характерную карикатуру по адресу крайнего модернизма. Модернист, «христианин», он же и антисемит, бросается с кулаками на еврея и говорит: «Вы Христа распяли!». «Да, ведь, вы же говорите, что Христа совсем небыло», отвечает, пожимая плечами, еврей. В нашей среде действительно есть антисемитизм, это явное оскорбление христианства, ибо оно, как всякое проявление нелюбви, противоречит Евангелию, как учению о мире, всепрощении и смирении

Вспомним рассказ Короленко: «Дом № 13».

Это было в Кишиневе на Пасху 1903 года. И самое страшное в том, что это действительно было. Колокола радостно гудели благую весть о воскресении Христа, в храмах пели великий призыв: «Воскресения день, просветимся торжеством и друг друга обымем. Рцем: братие! и ненавидящих нас простим вся воскресением».

И вот, в этот именно день озверелая «христианская» толпа гонялась за беззащитными евреями, старыми и малыми, сбрасывала их с чердаков, вбивала в головы гвозди…

Врывалась в синагоги и в слепой ярости рвала свитки Торы. (Я видел в 1931 году на еврейском кладбище подземелье памятника, воздвигнутого над могилой жертв погрома: там хранятся эти святотатственно изорванные священные страницы). А городовой «бляха № 8» спокойно сидел на водопроводной трубе и безучастно смотрел, ожидая распоряжения начальства…

Однако, евреи должны знать, что этот равнодушный городовой возмущал не только их, но и христиан, начиная хотя бы с автора этого рассказа, писателя Короленко. Вспомним многочисленные протесты со стороны именно христиан против вражды и ненависти к евреям.

Престарелый доктор С., свидетель Кишиневского погрома, автор книги, посвященной этой печальной истории, рассказывал мне о христианах, которые с риском для себя укрывали евреев в своих домах во время избиения. Не всем известно, что еще в конце прошлого столетия (1890) передовыми русскими людьми была составлена декларация к русскому правительству по вопросу о даровании евреям равноправия в силу простого принципа справедливости: равенство в обязанностях должно соответствовать равенству в правах. В ней В. Соловьев писал: «Если евреи нам враги, то мы должны вспомнить по отношению к ним заповедь: любите врагов ваших. А если друзья то зачем же друзей преследовать?» Декларация эта, как известно, увидела свет лишь в Париже да так там и осталась…

В наши дни, когда среди русской эмиграции вновь поднялось острое чувство неприязни по отношению к евреям, русский мыслитель Н.А.Бердяев написал статью в газете «Руль» против антисемитизма. Обращаясь к православным читателям, он считает, что каждый православный христианин, страдающий данным видом нелюбви, обязан открыть священнику этот великий грех на исповеди, и лишь, искренно покаявшись в нем, он может быть допущен до Святого Причастия. И такой взгляд вы найдете обыкновенно у лучших выразителей совести народов (ср. рассказ Лескова: "Об Абраме-жидовине и Феодоре-христианине, отражающий христианскую всечеловечность в русской литературе).

Польский гений выражает такой же дух миролюбия в поэзии Мицкевича: вспомните сцену игры старого музыканта-еврея на свадьбе в поэме «Пан-Тадеуш». Такое же настроение передано в романах Элизы Ожешко.

Самая ненависть эта имеет две причины. Одна причина религиозная: вражда к евреям за то, что они «Христа распяли». Но всякий разумный человек понимает несправедливость осуждения целого народа за грех его отдельных представителей, да еще живших две тысячи лет тому назад. Не забудем, что и арийская раса в лице римлян распинала Христа. Притом мистически и нравственно распинали и продолжаем распинать Христа и мы все, ибо каждый наш грех есть удар по гвоздям, пронзившим Пречистое Тело Христово, каждое проявление нелюбви есть удар тростию по терниям, венчавшим Его чело, и каждый лицемерный крик ненависти якобы в защиту Его славы есть поцелуй Иуды… И если Он Сам молился: «Отче, прости им, ибо не знают что делают», то неужели мы, Его последователи, будем кощунственно препятствовать исполнению Его молитвы?

Евреи несут тяжкий крест вследствие отвержения Христа. Они распяли Его, как говорит апостол Петр не сознательно: «Я знаю, братия, что вы, как и начальники ваши, сделали это по неведению» (Д.Ап.3.17). И не нам, христианам, увеличивать тяжесть этого креста. Точно так же по неведению и участники погромов во имя христианства рвали свитки Торы, не зная, что этим они оскверняли Слово Божие, Библию, священную для христианства. Тогда, в древности, неведение привело евреев к поруганию Христа, воплощенного Слова Божия, а теперь «христиан» это же неведение привело к осквернению Библии, писанного Слова Божия. Другая причина этой ненависти, указанная уже В.Соловьевым, экономическая: евреи и христиане соревнуют в погоне за материальными благами; в этом состязании евреи часто оказываются впереди и это вызывает озлобление в их конкурентах. Для вдумчивого, серьезного еврея одно должно быть ясно: есть христиане по паспорту, по имени, и есть христиане по убеждению, по жизни. Есть христианство мирское, государственное, официальное, которое стремится приспособить Евангелие к миру, к земным выгодам – и есть христианство искреннее, стремящееся следовать заветам Христа. Представители первого ненавидят евреев, но они же ненавидят и действительных христиан они вообще живут по языческому закону эгоизма. Те же, кто сознательно исповедует Христа, не только не разделяют антисемитизма, но они питают к евреям сочувствие они молятся о спасении Израиля, как это делал В.С.Соловьев в последние часы своей жизни на смертном одре. Замечательно также исполнение пророческого обетования, данного Богом Аврааму: «Я благословлю благословляющих тебя, и злословящих тебя прокляну» (Быт.12.3).

Другое подобное пророчество о Израиле изрек в порыве Божественного вдохновения пророк Валаам: «Благословен благословляющий тебя, и проклинающий тебя проклят» (Числ.24.9). И действительно, чем гуманнее и справедливее народы и государства относятся к евреям, тем большим благополучием они пользуются. И чем меньше в том или ином народе антисемитизма, тем этот народ культурнее в глубоком, духовном значении этого слова. Ибо культура есть сумма благородных навыков, отражающихся в законах и обычаях страны. И к этим благородным навыкам относится справедливость, терпимость, великодушие, венцом же их является всепрощающая, одухотворенная любовь. И не посланы ли они ко всем народам также для испытания последних в любви: кто будет так возвышен и благороден, что почувствует сострадание к этому народу и в горький час его унижения, его духовного падения? И кто будет так низок и нищ любовью, чтобы оттолкнуть этого подчас невзрачного прохожего с воспаленными глазами и струпьями на теле? И не обрушится ли некогда на еврейских недругов гнев Господень, о котором пророк Авдий говорил к жителям Эдома: «Не следовало бы тебе злорадно смотреть на день брата твоего, на день отчуждения его; не следовало бы радоваться о сынах Иуды в день гибели их и расширять рот в день бедствия. Не следовало бы тебе входить в ворота народа Моего в день несчастья его и даже смотреть на злополучие его в день погибели его, ни касаться имущества его в день бедствия его, ни стоять на перекрестках для убивания бежавших его, ни выдавать уцелевших из него в день бедствия. Ибо близок день Господень на все народы: как ты поступал, так поступлено будет и с тобою; воздаяние твое обратится на голову твою». В подобном отношении к евреям обнаруживается лишь внутреннее убожество и духовная слепота притеснителя. «Гордость сердца твоего обольстила тебя», как сказано в этом же пророчестве.

«Люби человека во грехе его», таков завет Достоевского, выраженный устами старца Зосимы. Люби человека, не смотря на грех его ибо и этот твой ближний, так низко упавший «это тоже ты» согласно известному индийскому изречению tat twam asi, которое так любил приводить в защиту обвиняемых Ф.И.Кони. Подумай, каким был бы ты сам, если бы ты оказался в его положении. Этот «вечный жид», с его сомнениями, богоборчеством и маловерием это ты сам, только выявленный во всей неприглядной наготе и очевидности, благодаря исключительной способности еврея выражать себя до конца. «Полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит», говорит русская пословица, как бы пытающая способность нашу любить нелицеприятно, бескорыстно, жертвенно (а, ведь, это только и значит любить). Нам, христианам, как из язычников, так и из евреев, нужно помнить, что мы не по своим каким-либо заслугам, а по милости Божией приобщены к Церкви. Апостол Павел в Послании к Римлянам напоминает христианам из язычников: «Если некоторые из ветвей отломились, а ты, дикая маслина, привился на место их и стал общником корня и сока маслины, то не превозносись над ветвями; если же превозносишься, то вспомни, что не ты корень держишь, но корень тебя» (11.17-18).

Нам нечем гордиться, также как нечем гордиться и иудеям. И те и другие были призваны Богом к великому по Его благости. И если бы евреи были поистине евреями, а христиане христианами, то они были бы братьями, согласно мысли Владимира Соловьева. Этот великий русский мыслитель-христианин и друг Израиля в своих научно-философских трудах, названных выше, доказывал, что единственное разрешение еврейского вопроса заключается в том, чтобы евреи уверовали в Иисуса Христа, как в Мессию и Богочеловека. Он особенно приветствовал еврейско-христианское движение, созданное И.Д.Рабиновичем в Кишиневе, именно ввиду того, что оно не примыкало ни к какой сложившейся христианской исторической Церкви, но образовало самостоятельную общину; ибо, говорил он, евреи не должны принимать готовую форму, но они должны строить Церковь самобытно, с начала (ab ovo). Он звал евреев к живой, деятельной вере во Христа. И к осуществлению этой же веры на деле он призывал христиан.

ПРОРОЧЕСТВА БИБЛИИ ОБ ИЗРАИЛЕ

Представим себе хотя на минуту: что было бы, если бы в самом деле все евреи, как народ, обратились ко Христу? Тогда поистине открылась бы новая эра в истории. «Ибо, если отвержение их примирение мира, то что будет принятие, как не жизнь из мертвых?» (Рим.11.15). Вся энергия этого народа, страстная, напряженная, была бы обращена на созидание и творчество. Есть два великих зла в настоящее время: первое это евреи без Христа, и второе это христианская церковь без еврейского народа. О первом мы уже сказали достаточно. Второе ясно для всякого, кто исповедует веру во Вселенскую Церковь, выявляющую в себе гений всех народов. Евреи уже есть в ней, как отдельные единицы, и даже «двенадцать оснований» ее составляют двенадцать апостолов евреев. Но еще нет в ней евреев, как народа, для того, чтобы она поистине являла собою во всем богатстве и разнообразии соборное человечество, да исполнится слово Писания: «все народы придут и поклонятся пред Тобою, Господи!» Каждое утро благочестивый еврей во время молитвы говорит: «Я верую полною верою в пришествие Мессии, и, если бы даже оно замедлило, я все-таки верую в Его пришествие…». С такой же уверенностью всякий убежденный христианин может сказать: «Я знаю, что Мессия уже пришел в лице Иисуса Христа. И я верую полною верою, что Израиль, как народ, придет к Нему, как к своему вождю и Спасителю. И если бы исполнение этого чаяния замедлило, я все-таки верую, что оно свершится». И прежнее величие еврейского народа, ныне утраченное им в силу духовного оскудения, будет восстановлено вместе с внутренним возрождением через принятие Мессии. Я верую так потому, что об этом говорят непреложные пророчества Священного Писания. «Так говорит Господь…».

Когда принц Иероним Бонапарт спросил польского поэта Мицкевича, почему он так уверен в своих предвещаниях, писатель ответил: «Там, откуда мы черпаем нашу информацию, не ошибаются». Таким безошибочным источником является Слово Божие. Библия полна пророчеств, и разве оказалось ложным хоть одно из ее предсказаний? История есть не что иное, как сбывшееся пророчество. Она является одним из лучших доказательств Богодухновенности Библии. Вспомним судьбу Ниневии, Вавилона, Египта. Говоря о будущем, пророк излагает не догадки свои или умозрительные выводы о судьбе того или иного народа он видит будущее, которое уже совершилось для Божественного всеведения и теперь отражается на светочувствительном экране его сознания, Там, где раскинута цветущая Самария, Исаия видит развалины, обвитые виноградом. (Я видел их в 1932 году).

Вглядываясь в величественные громады вавилонских сооружений он видит гиен и шакалов там, где беспечно пирует властелин Востока, и на месте дворцов и башен болото, кишащее множеством ежей (Ис.13.20-22, 14.23). Все это сбылось буквально (см.мою книжку «Христос Грядущий»). Иисус Христос, как уже сказано выше, предсказал падение Иерусалима, плен и рассеяние Израиля. Даже такая подробность, как временное прекращение осады города, была известна ученикам заранее. «Когда же увидите Иерусалим, окруженный войсками, тогда… кто в городе, выходи из него…» (Лук.21.20-21). Так и случилось один из римских военачальников (Галлий Цест), по стратегическим соображениям, приказал войскам на некоторое время отступить от города; этим моментом воспользовались христиане: вспомнив повеление Христа, они удалились из Иерусалима и бежали в город Пеллу. А храм? Не является ли он каменной летописью, которая и поныне говорит своими руинами о непреложности Божьих предсказаний. Его не хотели разрушить даже враги. Римский полководец Тит, взявший Иерусалим в 70 г. по Р.Х., приказал войскам пощадить храм. Но его не спасла даже железная дисциплина римских когорт. Какой-то воин бросил пылающую головню внутрь здания, и храм сгорел. Читая Талмуд, я нашел в нем удивительное выражение еврейской веры в Бога, который является и Богом истории. Там сказано по адресу римского императора Веспасиана, праздновавшего в Риме триумф победы над иудеями: «Напрасно хвалишься ты, Веспасиан! Ты храм сожженный сжег, ты льва убитого убил».

Позднее храм хотели восстановить сами же иудеи и не могли. Я разумею две попытки этого рода (363 г.) при императоре Юлиане Отступнике, который хотел показать несостоятельность отвергнутого им христианства и неистинность Писания вообще (см. художественное описание этих фактов у ибсена «Кесарь и Галиленин» и у Мережковского «Юлиан Отступник»). Рабочим, приступившим к постройке, только удалось снять последние камни с фундамента, в довершение слов Христа: «Не останется здесь камня на камне» (Матф.24.2). Дальнейшей работе помешало сначала землетрясение, потом гроза с шаровидными молниями (см. свидетельство современников этого события Григория Богослова, Иоанна Златоуста и языческого историка Аммиана Марцеллина). В VII веке, в честь халифа Омара, была построена на месте храма мечеть, вступать в которую иудею было запрещено под страхом смерти. Надо заметить, что благочестивые евреи и сами до сих пор воздерживаются от посещения этого места, боясь вступить ногой на Святое Святых, местоположение которого неизвестно. Но есть еще одно пророчество, которое исполняется у каждого из нас на глазах. Когда Фридрих Великий спросил своего придворного проповедника, отчего в настоящее время нет чудес, тот ответил: «А евреи?» Их изгнание из родной страны, рассеяние, страдания, гонения подтверждают одно из древнейших пророчеств: «И извержены будете из земли, в которую ты идешь, чтоб владеть ею. И рассеет тебя Господь по всем народам, от края земли до края земли» (Вт.28.63-64). Указан и смысл этого рассеяния не только его причина, но и цель. «И будешь ужасом, притчею и посмешищем у всех народов, к которым отведет тебя Господь» (Вт.28.37, 3 Цар.9.7). Евреи поистине «притча для народов», показательный народ. Они всею своей страдальческой судьбой учат все народы, «что значит быть оставленным Богом» (Числ.14.34).

Замечательно исполнение еще и того пророчества, которое высказано у пророка Иеремии (31.36): «Так говорит Господь, Который дал солнце для освещения днем, уставы луне и звездам для освещения ночью, Который возмущает море, так что волны его ревут, Господь Саваоф имя Ему. Если сии уставы перестанут действовать предо Мною, говорит Господь, то и племя Израилево перестанет быть народом предо Мною навсегда». Несмотря на все суровые условия жизни, скитания и преследования, еврейский народ остался народом, единым и самобытным, с ярким национальным лицом. И это при всем старании многих недругов устранить евреев со сцены истории, при всем стремлении даже самих евреев исчезнуть в окружающей массе, раствориться, ассимилироваться (согласно проекту известного Мендельсона в конце XVIII-го века).

Перед нами в настоящее время народ, насчитывающий 15 1/2 миллионов человек; народ, сохранивший во всей неприкосновенности тот же национальный тип, какой был во времена Христа и пророков. Как будто отвечая исторической потребности продолжать долгий суровый путь, этот народ выработал тип сплоченной семьи, которая является столь жизнеспособной частицей (молекулой) народного организма и отличается трогательной теплотой родственных отношений. Что, как не Высшая Сила и не вера в вышнее признание, является источником несокрушимой энергии этого народа, который мог бы сказать всем своим недругам слова пророка Михея (7.8-9): «Не радуйся ради меня, неприятельница моя! хотя я упал, но я встану, хотя я во мраке, но Господь свет для меня. Гнев Господень я буду нести, потому что согрешил пред Ним, доколе Он не решит дела моего и не совершит суда надо мною; тогда Он выведет меня на свет, и я увижу правду Его».

ИЗРАИЛЬ УВЕРУЕТ В ИИСУСА ХРИСТА

Однажды – это было во II веке по Р.Х. – Реб Акиба прогуливался со своими учениками около развалин иерусалимского храма. Вдруг один ученик воскликнул: «Учитель! Смотри, лисица пробежала по священным камням… Какой ужас!»

– «А я радуюсь этому», ответил Акиба, – «ибо написано у пророка, „Опустела гора Сион, лисицы ходят по ней“ (Плач 5.18). Если это печальное пророчество сбылось, то сбудутся и другие, радостные обетования…».

Первое из этих обетований гласит: «Кто рассеял Израиля, Тот и соберет его». «Вот Я соберу их со всех стран, в которые изгнал их во гневе Моем… и возвращу их на место сие» (Иер.31.10.Иер.32.37). Это поистине чудесное возвращение происходит на наших глазах, с того момента, как английские войска, под командованием генерала Алленби (9 декабря 1917 года), освободили Иерусалим из-под власти турок. Еще перед этим Англия в согласии с другими державами приняла мандат на Палестину и предоставила еврейскому народу возможность возвращения в родную землю, обнародовав известную Декларацию Бальфура (2 ноября 1917 года). Палестина обстраивается. Пески и болота превращаются руками евреев, личным трудом обрабатывающих землю, в цветущие сады и рощи. Возникают целые города, как Тель-Авив с 45 тыс. жителей. Построен и открыт (1 апреля 1925 года) еврейский университет в Иерусалиме. Собран огромный капитал на строительство страны. Работает иммиграционное бюро, способное пропускать в Палестину ежемесячно до 2000 евреев.

На улицах Иерусалима и Тель-Авива, на базаре, в школах и учреждениях мы слышим древний еврейский язык (иврит), язык пророков: перед нами въявь совершается чудо «воскресения языка». Близко то время, когда мы будем свидетелями исполнения пророчества: «И узнают народы, которые останутся вокруг вас, что Я, Господь, вновь созидаю разрушенное, засаждаю опустелое. Я, Господь, сказал и сделал» (Иез.36.36). Это пророчество так долго не исполнялось, что трудно было и представить себе возможность его осуществления. Не помогали капиталы евреев, ни ходатайства Герцля у турецкого султана и у римского папы. Но пробил час Божий и это свершилось так провиденциально, так вопреки человеческим планам и желаниям, что поистине и теперь еврейский талмудист мог бы сказать английскому королю: «Страну отданную ты отдал».

Так долго не исполнялись эти пророчества, что многие склонились к мысли об окончательном отвержении еврейского народа. «Религиозная миссия евреев кончилась», говорит В.Розанов в своей статье: «Место христианства в истории». Между тем, «дары и призвание Божие непреложны». «Не отверг Бог народа Своего», говорит апостол Нового Завета (Рим.11.30). И об этом же неоднократно говорится в Ветхом Завете. «Так говорит Господь: если небо может быть измерено вверху, и основания земли исследованы внизу, то и Я отвергну все племя Израилево за все то, что они делали, говорит Господь» (Иер.31.37). «Горы сдвинутся, и холмы поколеблются, а милость Моя не отступит от тебя, и завет мира Моего не поколеблется, говорит милующий тебя Господь» (Ис.54.10). И еще сбудется самое великое в жизни евреев: Израиль как народ, уверует в Иисуса Христа. Это обращение Израиля предсказал и Христос в словах: «Се, оставляется вам дом ваш пуст. Ибо сказываю вам: не увидите Меня отныне, доколе не воскликните: благословен грядый во имя Господне». Придет это время духовного пробуждения: отвержение Христа сменится «осанной», которую еврейский народ уже приветствовал Его на улицах Иерусалима две тысячи лет тому назад, и кончится многовековый плен Израиля. Уже пророк Ветхого Завета Захария ясно говорит об этом грядущем прозрении еврейского народа: «А на дом Давида и на жителей Иерусалима изолью дух благодати и умиления, и они воззрят на Него, Которого пронзили, и будут рыдать о Нем, как рыдают об единородном сыне, и скорбеть, как скорбят о первенце» (Зах.12.10). В течение 19 веков евреи, отвергнув Иисуса Христа, уже много раз обманулись в своей мессианской надежде, обратив ее на самозванных и ложных мессий (по Бенгелю их было уже 64); так, они разочаровались уже во втором веке по Р.Х. в Бар-Кохбе (132-135) (Сын Звезд), и эта ошибка стоила жизни 500.000 евреев, перебитых римлянами во время восстания. И еще в XVII веке некий Саббатай Цви в Турции увлек призрачной надеждой некоторую часть евреев. На пути этих разочарований предстоит еще одно самое жестокое: они уверуют в совершенное воплощение Лжемессии, т.е. в Антихриста. Об этом говорил Христос. «Я пришел во Имя Отца Моего, и не принимаете Меня; а если иной придет во имя свое, его примете» (Иоан.5.43). Глашатай любви и самоотречения не привлек современных ему евреев, ибо они в жестоковыйности своей отошли от духовных идеалов Библии, заменив их узко-националистическим эгоизмом. И потому-то иной, который будет льстить слуху своей проповедью самоутверждения и гордости, будет иметь успех среди всех отвергнувших Иисуса Христа. «И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от создания мира» (Откр.13.8). Но тогда-то, в день Антихриста, они вкусят горькие плоды его гордости. И в силу психологического закона (ассоциация по противоположности) евреи вспомнят Того, «Которого пронзили». Как народ, евреи, по-видимому, обратятся именно в дни Антихриста так об этом можно судить по 30 главе Иеремии. Вот что сказано там. Евреи придут в Палестину. «И приведу их опять в ту землю, которую дал отцам их, и они будут владеть ею». Но там без Христа они в конце концов найдут вместо ожидаемой радости страдание. «Так сказал Господь: голос смятения и ужаса слышим мы, а не мира… О горе! велик тот день, не было подобного ему, это бедственное время для Иакова, но он будет спасен от него». Это обращение евреев ко Христу предсказывает и апостол Павел (особенно в 9, 10 и II гл. послания к Римлянам).

Хорошо бы нам, христианам, проникнуться любовью и верою, которыми дышат эти строки, написанные евреем к верующим из язычников, «Истину говорю во Христе, не лгу, свидетельствует мне совесть моя в Духе Святом, что великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть, Израильтян;…их и отцы, и от них Христос по плоти…» «Братия! желание моего сердца и молитва к Богу об Израиле во спасение» (Рим.9.1-5.10.1). Неверие евреев во Христа он считает временным. «Бог дал им дух усыпления, глаза, которыми не видят, и уши, которыми не слышат, даже до сего дня» (Рим.11.8). «Не хочу оставить вас, братия, в неведении о тайне сей, чтобы вы не мечтали о себе что ожесточение произошло в Израиле отчасти, до времени, пока войдет полное число язычников» (Римл. 11.25). Причина же этого, по его мнению, заключается в том, что евреи «имеют ревность по Боге, но не по рассуждению. Ибо, не разумея праведности Божией и усиливаясь поставить собственную праведность, они не покорились праведности Божией; потому что конец закона Христос, к праведности всякого верующего» (Рим.10.2-4). И, глядя вперед пророческим взором, он утверждает ясно и определенно: «Весь Израиль спасется» (Рим.11.26).

Однако, слово «весь» тут имеет собирательный смысл, а отнюдь не разделительный, т.е. оно обнимает народ в целом и не относится к каждому отдельному еврею, входящему в него. «Ибо не все те Израильтяне, которые от Израиля, и не все дети Авраамовы, которые от семени его; но сказано: в Исааке наречется тебе имя. То есть, не плотские дети суть дети Божий, но дети обетования признаются за семя» (Рим.9.6-8). Словом, пророчество о спасении Израиля носит не фатальный смысл, автоматически обеспечивающий спасение каждого еврея, но смысл динамический, т.е. движущий, побуждающий волю отдельного еврея к тому, чтобы быть, по словам Христа, «подлинным Израильтянином, в котором нет лукавства», быть по духу «сыном Завета и пророков», сохраняя внутреннюю связь с «отцов верующих» Авраамом. Ибо «верующие суть сыны Авраама», и только «верующие благословляются с верным Авраамом», который «поверил Богу» (Гал.3.6,7,9), возложив на жертвенник Исаака, т.е. самое дорогое сердцу отдав без колебания Богу. И потому в этих же главах, посвященных евреям, апостол Павел напоминает слова пророка Исаии: «хотя бы сыны Израилевы были числом, как песок морской, только остаток спасется» (Ис. 10.22, Рим.9.27). Это значит – чтобы спастись, надо быть в числе оставшихся верным Богу.

ПРЕДВЕСТИЯ

Для опытного глаза и незначительная рябь на море служит предвестием наступающей бури. И, если вглядеться в душу современного еврея проницательно и глубоко, то можно увидеть в ней духовные тропы и сдвиги, ведущие ко Христу, предуказующие грядущий переворот в его сердце. Самая еврейская поэзия отражает с большей или меньшей ясностью и глубиной эту жажду. Современный еврейский поэт Бялик остро ощущает духовный кризис еврейства и посвящает ему «Свиток о пламени», «поэму о роковой неполноте национального бытия в изгнании» (Жаботинский). Эта неполнота выражается в отсутствии творчества, в позоре «искреннего рабства», которое превосходит порабощение времени Рамзеса: тогда, в дни фараонов, евреи, по крайней мере, скорбели по поводу плена, а теперь они не замечают своих цепей. Не вспоминает ли поэт прошлое своего народа, воспевая пору юности, когда:

А теперь он ощущает в своем сердце «и нору ехидны и орлиное гнездо». Евреи «непонятые на земле», «отщепенцы великие», «сироты мира». И путь к обновлению их Жизни и Поэзии это возврат к Библии. Она -

Она сохранила еврейский народ на пути его скитания. Поэт называет ее «родником, источником силы, родным лоном, твердыней, матерью-утешительницей, домом нашей жизни, хранилищем души». За обладание Библией евреев зовут «народом Писания». В Библии заключена «песня жизни» и «сердце вечности».

Как– то я слушал лекцию поэта Черниховского о молодой еврейской литературе. Он указывал на то, что оживление еврейского литературного творчества, в сфере идей и облекающих их образов, приходит лишь с возвращением к древне-библейским истокам. Молодых поэтов вдохновляют Давид, Соломон и пророки. По словам этого же лектора, литература и язык еврейского народа расцветут на родной почве, т.е. в Палестине. Когда же возродится не только литература, но и самая жизнь еврея? Согласно библии это будет в век Мессии. И эту именно веру проникновения выражает Бялик:

"И будет…

…тоска,

…скука,

…голод,

Голод не о хлебе и зрелищах,

Но голод о Мессии.

Не близится ль Мессия?

«В каком смысле сказали вы эти слова о Мессии?», спросил я Бялика, посетив его в Тель-Авиве в 1930 году. «Уж не помню хорошо… Это был скорее сарказм (горькая усмешка), а не вера…». Поистине, не может быть подлинной веры в то, что Мессия придет, раз Он уже пришел! Самая личность Иисуса Христа все более привлекает внимание еврейских поэтов (Быстрицкий, Гринберг, Верфель). Осенью 1930 г. я посетил писателя Быстрицкого в Иерусалиме. Он рассказывал мне о своей новой драме «Иуда Искариот» (на евр. яз.). «Как же вы изображаете Христа в этом произведении?» спросил я.– «Христос – совершенная красота, которая без слов одним своим появлением и присутствием преображает души». Другой еврейский писатель наших дней Верфель (Werfel) в своей драме «Paulus unter den Juden», изображает потрясающее влияние Личности Христа на мыслящего еврея Его времени. Евреи хорошие музыканты, и через музыку они дают нам почувствовать всю бездонную скорбь народа-страдальца. Кто не замирал от ощущения невыразимой красоты при звуках скрипки польского еврея Губермана? Так рыдать могут струны лишь под рукой много и глубоко страдавшего человека. Кто не содрогался в Судный день, слушая потрясающую скорбь «Kol-Nidrei», несущуюся из старой синагоги, там, на заброшенной бедной улице еврейского квартала в западно-русском или польском местечке? Тоска и плач, смех и дерзновение, сарказм и нежная грусть, бурная страсть религиозного экстаза и тихая молитва, протест и смирение создают богатый причудливый звуковой узор и хватающую за душу мелодию. А сионизм? Еще в XI веке раздались призывные песни о Сионе, так называемые сиониды из уст испанского поэта-еврея Иегуда Галеви."Libf bamizrach", «сердце мое на востоке», так называется одна из этих песен.

Сионизм, как организованное движение на Снон, возникло в 1870 г. Его цель «создание в Палестине для еврейского народа отечества, гарантированного общественным правом». Так именно гласит формула, принятая на первом конгрессе сионистов в Базеле в 1897 г.: «le sionisme tend a la creation en Palestine, pour le peuple juif, d'une patrie garantie par le droit public». На VI конгрессе, бывшем вскоре после погромов в России, обсуждался вопрос о поселении евреев в Уганде, провинции в северо-восточной Африке (согласно предложению Англии). Однако, предложение это было отвергнуто и именно под влиянием русских евреев, хотя они и прибыли из деревень и местечек, еще «дымящихся кровью погромов». Вождь сионизма Теодор Герцль сказал тогда слова, которые являются девизом всего движения: «Если я забуду тебя Иерусалим, забудь меня десница моя» (Пс. 137 «На реках Вавилонских…») Хотя Палестина тогда еще была недостижима, но вера превозмогла, и евреи предпочли продолжать суровый путь к далекому, но верному идеалу, чем получить удобное убежище в чужой земле. «Взыскующие града» победили сторонников спокойного «мещанского счастья». Ибо:

«Как нам петь песнь Господню на земле чужой?»

Сионизм является теперь в значительной части движением социально-политическим, нейтральным в религиозном отношении. Но с течением времени духовная и религиозная сторона все более ясно выступает в этом течении. Так называемые «сионисты-мизрахисты», подчеркивающие необходимость религиозного воспитания детей, растут в своем числе. Известный еврейский писатель Ахад-Гаам (Гинцберг) проповедует так называемый духовный сионизм, как предпосылку для истинного возвращения. Евреи должны прежде возродиться духовно, и для этого нужно создать в Палестине особый духовный центр, как образец для подражания, такова суть ахад-гаамизма (см. его статью «Подражание и ассимиляция» – Ахад-Гаам. «Избранные статьи». Петроград 1916 г.) Внутренняя тенденция сионизма это тяготение к Сиону, а оно не мыслимо без веры в Мессию. Ибо именно от Сиона

Сион место сочетания неба и земли, Бога и человека; там явится Мессия Богочеловек. И потому так понятно великое духовное значение сионизма.

Такими словами Мережковского мы могли бы выразить душу этого знаменательного движения, этого, так сказать, «третьего исхода» евреев. А один из сионистов (доктор Зангвиль) говорит уже определенно об Иисусе Христе, когда заявляет: «Евреи не без вины наказаны. Они отреклись от величайшего из своих сынов. Иисус должен вновь занять Свое место в славной цепи еврейских пророков». Ввиду всего этого удивителен ли факт, о котором сообщил мне один из моих друзей, еврей-христианин Р.: после его речи о Христе в одном из городов Югославии, председатель местного сионистского отдела пожал ему руку и сказал: «Недалеко то время, когда мы, сионисты, провозгласим Иисуса нашим вождем». В своей лекции: «Христианство и сионизм», читанной в 1930 году в еврейской колонии «Киниерет» на берегу Галилейского озера, я попытался показать еврейской молодежи, что именно принятие Христа есть неизбежная логическая необходимость для сионизма; ибо немыслим сионизм без Сиона и Сион без веры в Бога, Бог недосягаем без Мессии, а Мессия пришел в Лице Иисуса Христа, Упомянутый выше Моисей Мендельсон (род. в 1729 году в г.Дессау), проповедник ассимиляции, простирал последнюю не только на внешний облик иудея, но и на его религию; последняя должна быть реформирована так, чтобы как можно более соответствовать «модерному» просвещенному христианскому сознанию. («Etre eclaire – c'est-a-dire ressemblir en tout point aux chretiens, tel etait le mot d'ordre de ces reform-mateurs». «Быть просвещенным, т.е. походить во всем на христиан таков был девиз этих реформаторов» (Graetz – «Sionisme» par Marcel Bernfeld. Paris 1920). Так возникло движение «реформаторов» (Reformjuden). Подобно саддукеям скептикам времени Христа, они отвергают все сверхъестественное, чудесное, превращая глубоко-мистическую библейскую религию в скучную и плоскую рационалистическую теорию. Характерно «исповедание веры», или, как справедливо говорит еврейский писатель-христианин Давид Барон, «исповедание неверия», изложенное в 1888 г. доктором Краускопфом, главою «реформированной» иудейской общины в Филадельфии: «Мы отвергаем веру в Единого Бога, Который имеет свое обитание в междузвездном пространстве. Мы отвергаем, что Библия написана Богом и что поэтому ее учение непогрешимо… Мы отвергаем веру в пришествие Мессии как Человека, который поведет нас в Палестину. Мы отвергаем веру в телесное воскресение, в адские муки, во все библейские и раввинские верования, в обычаи, церемонии и установления, которые не возвышают и нt освящают нашу жизнь» («Das alte Testament und der moderne Jude» von David Baron. Zweite Auflage. Kassel. S.208).

В отличие от ортодоксальных евреев, молящихся в скромных синагогах на древне-еврейском языке, не ищущих ложного утешения ни в пении хора, ни в красоте убранства помещения, евреи реформаторы строят «храмы». Я посетил эти синагоги в Одессе и в Праге. Роскошь отделки, открытый хор, к котором поют и женщины, кантор, напоминающий оперного певца, оживленная беседа «молящихся» между собою все это делает «храм» более похожим на клуб, чем на место Богослужения. Что-то вроде театра, где религия не совершается, а изображается, так же как нарисованные на стенах «хлебы предложения» могут лишь развлекать зрение, но отнюдь не насытить душу алчущую. Захотели быть и иудеями и христианами, в результате не достигли ни того, ни другого. Таковы плоды жалкого намерения приспособить святое и возвышенное к вкусам толпы, идеал, возвышенный и бездонный, как небо, втиснуть в маленькую раковину человеческого мозга, таков результат попытки «петь песнь Господню на земле чужой». А их старание перенести идеи модного европейского рационализма (впрочем, уже отживающего свой век в Европе) на священную почву Библии и в Святую Землю не есть ли это жалкая попытка петь песнь чужую на земле Господней?

Но и в этом движении есть что-то положительное. Оно сбрасывает иго предубеждения против христианства, повелевающее согласно косной фанатической традиции даже не интересоваться учением Иисуса Христа, ибо, как сказано в Талмуде, «имя Его не должно быть упоминаемо». Иудеи-реформаторы не боятся читать Евангелие, цитировать изречения из Нового Завета, когда проповедуют в синагоге, и писать книги о Христе. Вспомним недавнюю успешную борьбу за эту идею раввина Stephen Wise в Нью-Йорке. Не так давно вожак реформаторского движения к Англии Монтефиоре написал большой двухтомный комментарий к первым трем (синоптическим" евангелиям («The sinoptic Gospels» by C.G.Montefoire. London 1909). Автор говорит, обращаясь к еврейским читателем: «Новый Завет (или, по крайней мере, Евангелие) должен рассматриваться, как часть иудейства, как лучшая его часть, а Христос должен быть почитаем пророком во Израиле, даже величайшим его пророком». Конечно, он предлагает рассматривать Евангелие с особой «еврейской точки зрения». Монтефиоре также говорит: «Если иудейство не примирится с Евангелием, то я склонен верить, что оно вынуждено будет остаться навсегда изолированной религией, пользующейся незначительным влиянием и лишенной силы распространения. Ортодоксальные евреи скажут, как мне кажется, что им большего не нужно, но либеральные евреи не могут довольствоваться столь немногим». Конечно, не страшно, а даже должно истинной религии быть изолированной в этом мире, который «лежит во зле», но страшно, когда она изолирована от своего Живого Источника и Его откровений. Вышеупомянутый труд профессора Кляузнера, признающий Христа великим Учителем этики, также характерно отражает данное течение еврейской религиозной мысли.

Подобные факты показывают, что уже начинает исполняться пророчество Захарии: евреи уже взирают на Христа, хотя еще не рыдают о Нем, Они взирают еще не с умилением, но уже с вопросом: не Он ли Мессия? Как ни привлекательны некоторые черты этого либерализма, но все же понятно, почему поэт Бялик предпочитает этим кричащим храмам тихую закопченную бедную синагогу, где дрожащим заунывным голосом изливается печаль изгнанничества, скорбь об Иерусалиме и о том храме, который один был достоин слышать пение и ликование во славу Бога Вседержителя. А дотоле на реках современного Вавилона евреи могут лишь сидеть и плакать, повесив на вербах свои арфы. Можно поистине преклоняться пред обликом бедного старика-еврея, бредущего по заброшенным улицам Варшавы или Кишинева. Весь его облик, костюм, волосы свидетельствуют о том, откуда и куда он идет. Этот изнуренный, всеми осмеиваемый Агасфер мужественно несет бремя свое и свой позор. В то время, как реформаторы чаще встречаются на просвещенном Западе, местом распространения ортодоксального еврейства является Восток. Недостатком этого типа является буквализм в толковании закона, формализм в исполнении обрядов (см. статью Ахад Гаама «Учение сердца»). Как реакция против сухого и педантичного раввинизма, среди ортодоксальных евреев существует так называемый хассидизм, подчеркивающий в религии значение духовной ее стороны, мистицизма в духе Каббалы, энтузиазма, культа радости и доброты. Это течение возникло в XVIII столетии под влиянием известного Israel Baal Shem Tob (Beshti). Хассиды группируются вокруг своих наставников, выдающихся по своей духовной жизни (так называемых «цадиков» – праведных). Упомянем еще группу евреев-караимов, отличающихся от ортодоксов в том отношении, что они признают только Библию, как руководство в религиозной жизни, и отвергают Талмуд. Данный тип еврея еще ближе к христианству, поскольку Талмуд заключает в себе отрицательное отношение к Евангелию, и поскольку Новый Завет органически и непосредственно вытекает из Ветхого Завета.

Еврей– ортодокс уже потому близок ко Христу, что каждое утро он, произнося упомянутые выше слова молитвы Маймонида, говорит: «Я верую полною верою в пришествие Мессии». И это изо дня в день, из века в века, в течение тысячелетий. Если мы, христиане, хотим почувствовать сердце еврейского вопроса, перенесемся мысленно в современный Иерусалим и пойдем к так называемой «стене плача» (остаток стены, окружавшей двор храма). Там ежедневно собираются евреи со всех концов света. Они молятся, плачут, вздыхают и целуют священные камни. Эти желтые громады кажутся «полированным зеркалом, отшлифованным мириадами поцелуев» (Бунин «Иудея»). В августе, в день 9 аба там совершается моление в воспоминание о разрушении храма. Кантор поет высоким дрожащим тенором:

И толпа хором продолжает:

О, эти тысячелетние слезы… Они способны кажется размыть суровые, молчаливые камни. Разве не слышит их Тот, кто любит «миловать», Который обещал быть для Иерусалима «огненной стеною», от имени Которого пророк Захария сказал о сынах Израиля: «касающийся вас касается зеницы ока Его» (Зах.2.5). Все слезы людские, рожденные скорбью о правде, сочтены у Бога, и тем более слезы народа избранного. Кто отрет эти слезы? «Кто даст с Сиона спасение Израилю» (Пс.13.7).

СУЩНОСТЬ ЕВРЕЙСКОГО ВОПРОСА

Кто разрешит еврейский вопрос и глубокую трагедию Израиля? Где его обетованный Мессия? В этом сущность еврейского вопроса.

В 1930 году я был у Стены Плача в пасхальную субботу. Я стоял среди группы еврейской молодежи. Евреи дружелюбно объясняли мне смысл происходящего, содержание молитв и обрядов. Во время этой беседы я спросил их: «Почему вы, евреи, не веруете в Иисуса Христа как в Мессию?» «Потому что Он нарушил закон». «В чем нарушил? Читали ли вы Евангелие?» «Нет, это нам запрещено…». Конечно, тут не было ответа на еврейский вопрос. И не падает ли ответственность за подобный наивный ответ на слепых вождей, которые, поставив между Христом и евреями стену предубеждения и неведения, воздвигли перед народом Завета «стену Плача»? В 1930 году я читал студентам еврейского университета в Иерусалиме лекцию о Владимире Соловьеве. Я постарался выразить ответ этого великого мыслителя и друга Израиля на еврейский вопрос. После моей лекции говорил профессор Клиузнер: он одобрял призывы гения идеализма, но вместе с тем возражал против его веры в Богочеловечество Христа. Ответив на его возражения, я поставил студентам все тот же вопрос Христа: «Кто из вас обличит Меня в неправде? Если же Я говорю истину, почему вы не верите Мне?» Студенты молчали… Это было благородное молчание, поскольку никто из них не решался говорить против Христа, Но, конечно, и здесь еще не было ответа на еврейский вопрос.

Я посетил главного раввина в Иерусалиме и спросил его: «Не можете ли Вы, как руководитель духовной жизни народа, сказать мне, как Вы веруете в Мессию и Его пришествие?» В пространной речи он дал мне возвышенное понятие о Мессии, как о совершенной и святой Личности. «Почему же Иисус из Назарста не может быть признан этим Мессией?» Старец с глубоким волнением сказал: «Не будем касаться этого вопроса». И тут еще не было ответа… В этой уклончивости я почувствовал лишь, что своим вопросом коснулся раны. Другой раввин в Бессарабии советовал мне совсем не касаться религиозного вопроса в моих лекциях перед еврейской публикой, а относительно Христа сказал: «У нас уже все давно установлено по этому вопросу». Но как не касаться вопроса, который так больно касается целого народа? И не показывает ли болезненное беспокойство при самом упоминании вопроса, что установленный ответ на него отнюдь не удовлетворяет совести народа? Факт тот, что моя лекция на тему: «Христос и евреи» была устроена в данном городе, театр, собравший до тысячи человек, на три четверти был наполнен евреями, и оживленная свободная беседа после лекции носила вполне мирный характер. 1900 лет тому назад иудейский первосвященник сам поставил этот вопрос, обратившись к Иисусу: «Ты ли Христос, Сын Благословенного?» «Иисус сказал: Я» (Мк.14.61). Могла ли быть неправда в этом ответе? Или в нем был самообман? Но, будучи праведным, мог ли Он сказать неправду? И, будучи мудрым, мог ли Он впасть в самообман? Поистине, «Он не сделал греха, и не было лжи в устах Его». Да, это Он истинный Мессия, Который пришел дать с Сиона спасение Израилю.

ЕВРЕИ-ХРИСТИАНЕ

Такой же ответ на этот вопрос дали и сами евреи, те, кто были евреями не только по плоти, но и по духу, кто соединял в себе и знание Писания и веру в него, кто остался верен духу своих отцов и пророков. Это, прежде всего, двенадцать евреев-апостолов, от которых весь христианский мир принял Евангелие. Вот как говорит один из них, Филипп, рыбак из Вифсаиды: «Мы нашли Того, о Котором писал Моисей в законе и пророки, Иисуса, сына Иосифова из Назарета» (Иоан.1.45). А вот Павел, «из рода Израилева, колена Вениаминова, еврей из евреев», ученик Гамалиила, сочетавший в себе пламенную веру и высокую ученость. Ревнуя о вере отцов, он преследовал учеников Христа, но затем, пережив личную встречу с воскресшим Христом, из гонителя стал горячим последователем, апостолом язычников, принявшим мученическую смерть от римского меча. Это исповедание Христа не прекращалось среди евреев все эти 1900 лет и среди простого народа и среди ученых, как профессор Неандер в Германии, раввин Лихтенштейн в Австрии, раввин Ефраим Элиаким из Тивериады ( + 1930 г. в Иерусалиме) и др. В сочинениях В.Соловьева вы найдете статьи о так называемом Новозаветном Израиле и его провозвестнике Рабиновиче.

Иосиф Давидович Рабинович, адвокат в Кишиневе, сын и внук раввина, основательно изучил Евангелие. В 1882 году он посетил вместе с группой евреев Палестину. В Иерусалиме, будучи на Елеонской горе, Рабинович глубоко размышлял о судьбе своего народа и о возможности возвращения евреев в землю отцов. Он стал читать Евангелие. Ему открылись слова Христа из 15 главы Евангелия Иоанна: «Без Меня не можете делать ничего». Луч веры озарил его сердце, и он обратился к Богу во имя Иисуса Христа. О своих дальнейших переживаниях он говорит: «Я увидел свет. Я узнал, куда мы должны стремиться и где мы можем чувствовать себя дома. Возвратясь в Россию, я сделал своим лозунгом следующие слова: „Ключ от Святой Земли находится в руках Иисуса Христа“ (см. книгу „Динжение к христианству среди евреев в Кишиневе“. Речи вождя этого движения И.Д.Рабиновича. Кишинев 1893, стр.89). Конечно, он встретил отпор со стороны еврейской общины в Кишиневе, Однако, часть евреев присоединилась к нему, и они сообща построили молитвенный дом в этом городе, под названием „Вифлеем“. Над дверью этого дома были золотыми буквами начертаны слова апостола Петра из Деяний Апостольских: „Итак твердо знай, весь дом Израилев, что Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса, Которого вы распяли“. В 1931 году я посетил Кишинев, был на могиле Рабиновича; имел также близкое общение с членами местной общины христиан-евреев, ревностно продолжающих его дело; имел радость читать на собрании этой общины из древне-еврейской Библии, которая принадлежала Рабиновичу. Мои путешествия по Европе дали мне возможность видеть евреев – горячих последователей Христа в Чехословакии, Германии, Польше, Румынии. Я нашел их также в Палестине. Я знаю несколько еврейско-христианских общин в России (Одесса, Екатеринослав, Киев и др.). Следует упомянуть также еще не вполне определившееся движение среди евреев Венгрии, Подкарпатской Руси, Литвы – его представители веруют в Иисуса Христа, не выходя в то же время из синагоги. В разных странах я встречал евреев, тайно верующих во Христа. Лет двадцать тому назад, когда я был учителем гимназии, я часто беседовал с почтенным старцем-раввином, преподавателем еврейского Закона Божия в этой же школе. „Как Вы смотрите на Иисуса Христа?“– спросил я. -»Я верю в Него, как в Мессию и как в Сына Божия. Уже более сорока лет, как я в этом убежден". -"Знают ли об этом Ваши ученики?" -"Конечно, знают. Я говорю им об этом, но не в гимназии, а частным образом у себя дома". В 1931 году в Румынии меня посетил после моей лекции еврейский учитель-раввин. Он рассказал мне о своем обращении ко Христу, которое он пережил за полгода перед тем, В своей молитве он, обращаясь к Богу, говорит: «Ты это Он (Христос), а Он это Ты», «Мои близкие знают о моей вере, но у меня еще нет силы открыто эту веру исповедывать. Я молюсь об этом», сказал он мне на прощанье.

Я пишу эти строки в Палестине, где я нахожусь уже полтора года. За это время я изъездил страну вдоль и поперек. Я посетил выдающихся представителей еврейского народа, писателей, ученых, раввинов, общественных деятелей. Беседовал с ними о их духовных чаяниях и мессианских надеждах. Побывал в еврейских колониях (с индивидуальным, кооперативным и коммунальным хозяйством). Будучи педагогом) я интересовался постановкой школьного дела в Палестине, и с этой целью посетил еврейские учебные заведения разных типов, начиная от детского сада и кончая университетом в Иерусалиме. Читал лекции о Христе (иногда по предложению самих евреев) у Галилейского озера, в Тель-Авиве, Иерусалиме, Хайфе, беседовал с молодежью. Я нашел, что многие из «халуцов» (палестинских пионеров) читали Евангелие, многие имеют собственный экземпляр этой книги, уже не подаренный миссионерами, а купленный самостоятельно. Их обычное воззрение на Иисуса Христа выражается словами: великий учитель и пророк. Как далеко это от вековой талмудической традиции, согласно которой «да изгладится имя Его и память о Нем» (начальные буквы этих слов составляют имя «Иисус», по-еврейски «Иешу»)! Песок и камни Земли Израилевой превращаются в сады и поля. «Шевелятся кости» Израилевы, но «Духа еще нет в них». Однако, сыны Израиля ищут, и многие из них жаждут Духа, Который бы оживил их и «вывел из гробов». Недалеко то время, когда великое пророчество 37-ой главы книги Иезекииля исполнится. Смоковница «распускает свои почки». Близится лето. «Сторож, сколько ночи? Сторож, сколько ночи? Сторож отвечает: приближается утро, но еще ночь» (Исаия). Над Снопом уже вспыхивают отдельные зарницы, и голубеет небо навстречу грядущему Солнцу.

ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ?

Евреи боятся принятия христианства, как измены своему народу, как предательства и отступничества. Отсюда вражда к миссионерам и отпор по отношению ко всякой агитации во имя той или иной христианской церкви. Но мы уже выяснили выше нашу основную мысль: именно для того, чтобы быть подлинными евреями, евреи должны уверовать во Христа, своего Мессию. И чтобы уверовать во Христа, современные евреи должны оживить в себе дух пророков. Евреи «сыны пророков и Завета». Так сказал о них апостол Петр (Д.Ап.3.25.). Это их призвание. Память о нем не угасла в Израиле и доселе. И если бы теперь восстал в еврейском народе пророк, то он, подобно Предтече Христа, Иоанну Крестителю, стремился бы «возвратить сердца отцов детям и непокоривым образ мыслей праведников» (Лук.1.17). Он сказал бы им: «Покайтесь», «вернитесь с путей ваших» на единый Божий путь. Вернитесь от преданий человеческих к Слову Божию, к учению пророков, от Талмуда к Библии, ибо в преданиях человеческих наряду с преданиями истины есть предания лжи. «Верьте Господу Богу вашему, и будете тверды; верьте пророкам Его, и будет успех вам» (Пар.20.20). «Сбросьте суеверный страх перед назаретским движением» (к этому призывал однажды евр. журнал «Сафрут», изд. в России).

Исследуйте Евангелие. Исследуйте Новый Завет, а не христианские катехизисы, которые подчас представляют своего рода новозаветный Талмуд, приспособляя чистое учение Христа ко вкусам человеческим. Обратите свой взор не на христианство, а на Христа.

Придите к Нему, а не к тем или иным церковным организациям, оставаясь евреями, сохраняя право на самобытное религиозное творчество по вопросу о церкви.

В Швейцарии, в Базельском музее, я видел картину: еврейка стоит перед входом в синагогу; в руке ее сломанное знамя, а на глазах едва заметное, тонкое покрывало. О последнем говорил уже великий еврейский патриот, апостол Павел: «Умы их ослеплены: ибо то же самое покрывало остается неснятым при чтении Ветхого Завета; потому что оно снимается Христом. Доныне, когда они читают Моисея, покрывало лежит на сердце их, Но когда обращаются к Господу, это покрывало снимается» (2 Кор.3.14-16). Вера во Христа это и сеть «путь к самим себе», к тому, чтобы стать иудеями по духу, детьми Авраама и учениками Моисея. Христос говорит: «Если бы вы верили Моисею, то поверили бы и Мне» (Иоан.5.46). «Если бы вы были дети Авраама, то дела Авраамовы делали бы. А теперь ищете убить Меня, человека, сказавшего вам истину, которую слышал от Бога: Авраам этого не делал» (Иоан.8.39-40). И от каждого из евреев ждет ответа упомянутый вопрос Христа; «Кто из вас обличит меня в неправде? Если же Я говорю истину, почему вы не верите Мне» (Иоан.8.40). И так как Он говорил и творил только правду, то перестаньте участвовать в неправде Его отвержения и мужественно признайте Его правоту. Нельзя быть нейтральным по отношению к Истине и, предавая ее на распятие, умывать руки подобно Пилату, Ибо Тот, Кто сказал: «Я есмь истина», говорит: «Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает» (Иоан.14.6. Мф.12.30).

А к нам, христианам, говорит Слово Божие устами пророка Исаии: «Очистите себя, носящие сосуды Господни!» Явите пример чистой жизни, одухотворенной правдой и любовью. «Утешайте, утешайте народ Мой». «Приготовляйте путь народу!…». «Убирайте камни» на его пути: камни вражды, взаимного непонимания, дурного примера. «Говорите к сердцу Иерусалима». Говорите от сердца к сердцу, тепло, дружелюбно, с сочувствием…

В Ледовитом океане упал с парохода в море человек. В студеной воде среди льдов он боролся за свою жизнь. Была спущена спасательная лодка. С нее подавали утопающему весло. Но он никак не мог ухватиться за обледеневшее дерево. Наконец он крикнул изнемогающим голосом: «Подайте теплый конец…». Ему подали рукоять весла, согретую в руке гребца и он был спасен.

ПРИЗНАКИ МЕССИИ ПО МАЙМОНИДУ

В XII веке по Р.Х. жил в Испании великий еврейский ученый Маймоннд, Рамбам (Реб Моше бен Маймун, 1135-1204). За свою мудрость он был прозван «орлом синагоги». Это был философ и богослов, пытавшийся соединить учение греческого мыслителя Аристотеля и философию иудейства, дать синтез учености еврейской и арабской. Известны его толкования к Талмуду, его 13 молитв, читаемых евреями каждый день; одна из них, говорящая о пришествии Мессии, была приведена нами выше. До сих пор Маймонид сохраняет в еврействе свой большой авторитет.

Евреи, будучи «народом дела», вправе спросить: «Что даст нам вера во Христа в практической жизни?» Согласно учению Маймоннда, истинный Мессия должен выполнить три жизненных задачи: возродить сердце человека, собрать Израиля (привести его в землю отцов) и построить храм. Все эти три признака в глубоком смысле исполнились в лице Иисуса Христа. Христос провозгласил благую весть о возрождении человека (см. беседу Его с Никодимом в 3 главе Евангелия Иоанна). И не только провозгласил, но и на деле он преображал сердце грешного человека: мытари и блудницы шли за Ним и силою Его влияния становились на путь чистой, праведной жизни. Это влияние продолжается 1900 лет, и в наши дни нет иной Личности, Которая обладала бы такой спасающей силой. Многие из нас еще в дни юности искали этой силы, которая могла бы освободить нас от духовного рабства, от вины, власти и пятна греха. Евангелие возвещает об этом освобождении. «Тогда сказал Иисус к уверовавшим в Него иудеям: если пребудете в слове Моем, то вы истинно Мои ученики. И познаете истину, и истина сделает вас свободными… Всякий делающий грех есть раб греха… Если сын освободит вас, то истинно свободны будете» (Иоан.8.34-36). И мы на деле испытали правду и радость Евангелия свободы, радость прощения грехов и освобождения от их порабощающей силы через Христа, Который «взял на Себя грех мира». «Он соберет Израиля…». Не была ли эта задача заветным желанием Христа, Который однажды воскликнул: «Иерусалим, Иерусалим!… сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели» (Мф.23.37)? Христос единственный, кто может духовно объединить сынов Израиля, и не только их, но и все народы, ибо Он «Желаемый всеми народами», как сказано у пророка Аггея о грядущем Мессии. Он один может обратить врагов в братьев, детей одного Отца, ибо Он открыл путь каждому к Отцу: «Я путь… Никто не приходит к Отцу, как только через Меня», сказал Он (Иоан.14.6). Он поистине источник мира, «князь мира», примиряющий человека с Богом, человека с человеком и всю враждующую тварь между собой. Нам возражают: «Где же этот мир на земле, пропитанной кровью войн и революций? Где исполнение пророчества 11-ой главы Исаии, предсказывающей, что во времена Мессии „волк будет жить вместе с ягненком“?»

Возражающие так забывают, что Христос не собирает людей насильно, ибо Он есть совершенная Любовь, жертвующая Собой, всех призывающая. И те, кто принимает Его призыв, поистине собираются в одну великую братскую семью, переходящую все вероисповедные и национальные перегородки. «А тем, которые приняли Его, верующим во Имя Его, дал власть быть детьми Божиими» (Иоан.1.12). Согласно 11-ой главе пророка Исаии, после пришествия Мессии, два условия должны предшествовать полному выявлению Царства Божия на земле: зло, достигшее своего высшего развития (в лице Антихриста) будет окончательно искоренено (Христос придет и «духом уст Своих убьет нечестивого»); «земля будет наполнена ведением Господа, как воды наполняют море». Лишь тогда «будет новое небо и новая земля, на которых обитает правда», будет космическое преображение всей твари; «тогда волк будет жить вместе с ягненком,… молодой лев и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их». Что касается вопроса о возвращении Израиля в землю отцов, то лишь Христос-Мессия может собрать евреев в Палестину, собрать их не только физически, внешне, но и открыть им путь в страну правды и мира, в Землю Обетованную, в «землю Эммануила» (Ис.8.8.), где Бог обитает с человеком; ибо Христос и есть Эммануил («с нами Бог»), сочетание Бога и человека. Земля эта принадлежит Ему, ибо Он освятил ее подвигом любви и стяжал се Кровию Своею.

«Мессия построит храм…». Христос пришел во второй храм согласно пророчествам (Аггея, Малахии). Все в этом храме, начиная от жертв и кончая ролью первосвященника, служило прообразом грядущего Христа. Евреи не приняли Его, и храм был разрушен. Ибо символ перестает быть нужным и устраняется, когда наступает его осуществление. Иначе люди начинают символ предпочитать сущности, и возникает опасность мертвого обрядоверия и идолопоклонства. Вообще, видимый и рукотворенный храм имел временное и несовершенное значение. Поэтому и сказано у пророка Исаии: «Так говорит Господь: небо престол Мой, а земля подножие ног Моих; где же построите вы дом для Меня, и где место покоя Моего? А вот на кого я призрю: на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего перед словом Моим» (Ис.66.1-2). «Ибо так говорит Высокий и Превознесенный, вечно Живущий, – Святый имя Его: Я живу на высоте небес и во святилище, и также с сокрушенным и смиренным духом» (Ис.57.15). Этот вечный и духовный храм, мистическое Тело Христово, в сердцах смиренных строит Христос. Это храм беспредельный, под сенью своей объединяющий все народы и племена. Его купол бездонное синее небо… Его лампады далекие мерцающие звезды… В этом смысле в упомянутой драме еврейского писателя Верфеля справедливо сказано, что после Голгофы храмом стал весь мир. Храм Бога Живого это истинная Церковь Христа, соборное человечество, вселенское братство, где «нет ни еллина ни иудея, но все и во всем Христос». Он – Мессия Израиля и всего человечества. О Нем говорит пророк Исаия: «На имя Его будут уповать народы» (Ис.42.4).

Гора Кармил в Палестине.

15 октября 1932 года.

МАРЦИНКОВСКИЙ Владимир Филимонович (1884-1971), рус. евангелич. проповедник. Род. на Волыни; окончил историко-филологич.фак-т С.-Петерб. ун-та. Крещенный и воспитанный в православии, он к студенч. годам утратил веру. Пережил обращение под влиянием Николаи. По окончании ун-та преподавал в гимназии; был активным участником студенч. кружков по изучению Библии. С 1913 секретарь рус. Христ. студенч. движения. Был в качестве гостя на Поместном соборе Рус. Правосл. Церкви 1917-18. В 1920 принял крещение от евангелич. проповедника. «Я не вступил ни в какую общину, – писал М., – и не заявлял о своем выходе из Православия, хотя, конечно, уже перестал принадлежать к числу ортодоксальных верующих». С 1923 М. жил за рубежом, где проповедовал Евангелие, читал лекции, занимался лит. работой. Под его редакцией вышел новый украинский пер. Библии. В 1930 М. поселился в Палестине, где мн. годы руководил еврейско-арабской христ. общиной. Осн. труды М. относятся к области гомилетической экзегезы. Он также написал «Пособие при изучении Ев. от Иоанна» [Лодзь, 1937]. Эта книга, рассчитанная на групповое изучение Евангелия, написана по образцу аналогичного руководства по Мк, составленному Николаи. Автор часто обращается к анализу греч. текста Евангелия.

Патриарх Московский и всея Руси Алексий II

ВАШИ ПРОРОКИ – НАШИ ПРОРОКИ

Дорогие братья, шолом вам во имя Бога любви в мира! Бога отцов наших, которые явил Себя угоднику Своему Моисею в Купине неопалимой, в пламени горящего тернового куста, и сказал: «Я Бог отцов твоих. Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова». Он Сущий – Бог и Отец всех, а мы все братья, ибо мы все дети Ветхого завета его на Синае, который в Новом завете, как мы, христиане, верим, обновлен Христом. Эти два завета являются двумя ступенями одной и той же богочеловеческой религии, двумя моментами одного и того же богочеловеческого процесса. В этом процессе становления Завета Бога с человеком, Израиль стал избранным народом Божиим, которому были вверены законы и пророки. И через него восприял Свое «человечество» от Пречистой Девы Марии воплотившийся Сын Божий. «Это кровное родство не прерывается и не прекращается и после Рождества Христова… И потому мы, христиане, должны чувствовать и переживать это родство как прикосновение к непостижимой тайне смотрения Божия». Очень хорошо это выразил выдающийся иерарх и богослов Русской православной церкви архиепископ Херсонский и Одесский Никанор (Бровкович) в проповеди, произнесенной в Одессе более чем сто лет назад.

Главная мысль этой проповеди – теснейшее родство между ветхозаветной и новозаветной религиями. Единение иудейства и христианства имеет реальную почву духовного и естественного родства и положительных религиозных интересов. Мы едины с иудеями, не отказываясь от христианства, не вопреки христианству, а во имя и в силу христианства, а иудеи едины с нами не вопреки иудейству, а во имя и в силу истинного иудейства. Мы потому отделены от иудеев, что мы еще «не вполне христиане», а иудеи потому отделяются от нас, что они «не вполне иудеи». Ибо полнота христианства обнимает собой и иудейство, а полнота иудейства есть христианство.

В основе выступления архиепископа Никанора лежала идея взаимопонимания между Православной церковью и еврейством. Это стремление к сближению не было одиноко в нашей Церкви. Еще в 1861 г. епископ Нижегородский Хрисанф (Ретивцев) призвал Церковь содействовать прекращению враждебности, установить отношения диалога с евреями. В таком же духе обращался к евреям в начале нашего века и архиепископ Николай (Зиоров). «Еврейский народ близок нам по вере. Ваш закон – это наш закон, ваши пророки – это наши пророки. Десять заповедей Моисея обязывают христиан, как и евреев. Мы желаем жить с вами всегда в мире и согласии, чтобы никаких недоразумений, вражды и ненависти не было между нами».

Исходя из таких вероучительных и богословских убеждений, иерархи, духовенство и богословы нашей Церкви решительно и открыто осуждали всякие проявления антисемитизма, вражду и погромы в отношении евреев. Так, осуждая погром 1903 года в Кишиневе, архиепископ Волынский Антоний (Храповицкий) публично заявлял: «Жестокие кишиневские убийцы должны знать, что они посмели пойти против Божественного Промысла, что они стали палачами народа, который возлюблен Богом».

Во время печальнознаменитого суда над Бейлисом эксперты нашей Церкви – профессор Киевской духовной академии протоиерей Александр Глаголев и профессор Петербургской духовной академии Иван Троицкий – твердо защищали Бейлиса и решительно высказались против обвинений евреев в ритуальных убийствах. Очень много сделал для защиты евреев от антисемитских нападений со стороны крайних радикально-правых организаций митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Валдковский). Мужественно защищали евреев от вражды и неправых обвинений со стороны антисемитских кругов многие другие наши иерархи и богословы: митрополит Макарий (Булгаков), епископ Гродненский Донат (Бабинский), епископ Виссарион (Нечаев), архиепископ Серапион (Мещеряков), архиепископ Макарий (Миролюбов)…

Отдельно надо сказать об участии в защите евреев против антисемитизма многих наших богословов и выдающихся религиозных мыслителей – например, Владимира Соловьева, Николая Бердяева, о. Сергея Булгакова. Соловьев считал защиту евреев, с христианской точки зрения, одной из важных задач своей жизни. Для него еврейский вопрос не есть вопрос о том, хороши или плохи евреи, а есть вопрос о том, хороши или плохи мы, христиане. Для налаживания христианского диалога много сделали наши знаменитые православные религиозные мыслители, евреи по происхождению, Семен Франк и Лев Шестов.

Однако не только знаменитые иерархи и богословы участвовали в этом благородном деле. Многие священники на местах активно защищали и спасали евреев от погромов и преследований. Во время второй мировой войны и нацисткой оккупации духовенство и верующие нашей Церкви, рискуя своей жизнью, укрывали евреев. Классические примеры этого – мать Мария (Скобцова), священники Дмитрий Клепинин и Алексей Глаголев, многие другие, о подвигах которых, о жертвенном служении спасению их еврейских братьев и сестер следует всем вам знать. Армия нашей страны в борьбе с гитлеровской Германией ценою жизни почти 20 миллионов победила нацизм, освободила оккупированные немцами страны Европы и тем предотвратила «окончательное решение еврейского вопроса», запланированное и жестоко проводимое нацистами на этих территориях, спасла евреев от полного истребления.

После второй мировой войны наша Церковь начала налаживать свои отношения, сотрудничество со всем христианским миром, со многими международными нехристианскими организациями и объединениями, в том числе и с еврейскими. Мы активно участвовали в деятельности Всемирного совета церквей, в частности, его комиссии «Церковь и еврейский народ», в работе международных конференций – в Москве были проведены две крупные международные конференции представителей христианских церквей и нехристианских мировых религий, где Русская православная церковь выступала с решительным осуждением милитаризма, расизма и антисемитизма.

К сожалению, сегодня, в трудное для нашего общества время, антисемитские настроения в нашей жизни проявляются довольно часто. У этих настроений, распространенных среди крайних экстремистов, правых шовинистических групп, есть питательная среда: общий кризис, рост национального обособления… Задача Русской церкви помочь нашему народу победить зло обособления, этнической вражды, узкоэгоистического национал-шовинизма. В этом трудном, но святом для всех нас деле мы надеемся на понимание и помощь наших еврейских братьев и сестер. Совместными усилиями мы построим новое общество, – демократическое, свободное, открытое, справедливое, такое общество, из которого, никто не желал бы больше уезжать и где евреи жили бы уверенно и спокойно, в атмосфере дружбы, творческого сотрудничества и братства детей единого Бога – Отца всех. Бога отцов ваших и наших.

С радостью я должен засвидетельствовать здесь, что желание вести сближающей диалог с Русской православной церковью всегда находило положительный отзвук и поддержку со стороны общественных и духовных руководителей еврейских общин в нашей стране. Из наиболее известных можно упомянуть Ицхака Бер Левинсона, который был отцом движения Гаскала (первая половина XIX в.) – движение высокой духовности среди евреев России. С предложением вести диалог между евреями и Русской церковью он обратился к архимандриту Христофору, ректору Кременецкой духовной семинарии на Волыни, где они оба жили и работали. Книга Левинсона о диалоге с православными "Довольно крови" была переведена на русский язык в 1883 г. и получила широкое распространение. Ее популярность напугала наших реакционеров, и они осудили ее в начале века как опасную для православного духовенства.

В связи с еврейско-православным диалогом следует назвать еще несколько имен: раввина Шмуила Александрова из Бобруйска (Беларусь) – знаменитого еврейского каббалиста, находящегося под влиянием В. Соловьева и убитого фашистами в 1941 году; раввина Лейб Иегуда Дон-Яхия из Чернигова (Украина) – он испытал на себе влияние Толстого, которого часто цитировал в своих проповедях. Следует вспомнить нашего современника профессора Михаила Агурского из Иерусалима, знатока истории евреев в России, много сделавшего для нашего сближения. Недавно он приехал из Израиля в Москву на конгресс русской диаспоры и здесь неожиданно умер. Вечная ему память…

Вообще, евреи в нашей стране с уважением относились к нашей Церкви и ее духовенству. Не случайно адвокатом митрополита Петербургского Вениамина в 1922 г. на суде по делу так называемых «церковных ценностей» был еврей Гуревич, который самозабвенно защищал митрополита…

На иконостасе нашего русского храма в Иерусалиме начертаны слова псалмопевца: «Просите мира Иерусалиму». Это сейчас то, что нам всем нужно – и вашему, и нашему народу, всем другим народам, ибо как Бог наш един и неделим для всех чад Его.