18

Крамарчук, пошатываясь, побрел в темноту подземелья, а Громов, немножко отлежавшись, снова спустился в колодец. Голова гудела. Волосы слиплись от крови. Он промыл голову водой и одну из гранат засунул в расщелину, загнав ее чуть-чуть наискосок, чтобы от взрыва другой гранаты она не вылетела в пустоту.

Опять взрыв. Опять дым, гарь, чадная пыль… Но зато на этот раз наружу осколки почти не вырвались. Все вобрали в себя стены. Пролом оказался таким большим, что вода буквально хлынула в него, и, спустившись через несколько минут в колодец, Громов уже ощутил ее только на скользком дне, между грудами щебенки. «Почему я не позаботился о запасном выходе раньше? — корил себя лейтенант. — Можно было испытать этот путь, сохранив колодец. И почему его не предусмотрели военные инженеры?» Впрочем, вопросов в связи с устройством «Беркута» возникало много. Только задавать их некому.

Пошарив под осколками камня, Андрей нашел лом и снова принялся расширять щель. Наконец луч фонарика осветил такой пролом, в который лейтенант довольно легко мог протиснуться. Еще не веря в удачу, Громов начал прощупывать лучом таинственный потусторонний мир. В общем-то, ему открылась всего лишь небольшая пустота, что-то в виде сталактитовой пещеры. Но в конце ее обнадеживающе чернел еще какой-то коридор.

«А вдруг за ним — другая, более широкая пещера? — с волнением подумал он, всматриваясь в черноту прохода. — И оттуда можно пробиться дальше? А если нет?» — Андрей с болью проглотил сухой горьковатый комок, застрявший было в горле, и постарался поглубже вдохнуть влажный, отдающий плесенью воздух. Сейчас он с ужасом подумал о том, что последует за этим «если нет». «Молись удаче, Громов, — сказал он себе. — Своей солдатской фортуне молись».

Он уже был наслышан о местных пещерах, пустотах, о целых подземных дворцах, которые исследовались отрядами добровольцев-спелеологов. Но если дальше пещеры действительно нет? Что тогда? Тогда нужно продержаться в доте еще двое-трое суток, пока фашисты не уйдут от него. И попытаться пробиться через артиллерийскую амбразуру или через дверь.

Как бы там ни было, у них появился кое-какой шанс на спасение, появилась надежда. Главное — не задохнуться. О, Господи, как же не хочется возвращаться в этот дот! Да, кто же там стрелял? Неужели?! Нет, не может быть… Мария не могла этого сделать. Мария не могла!

Нужно перенести ее сюда, к колодцу, решил он, выбираясь наружу. И раненых тоже. Всех.

На развилке, откуда ход сообщения вел к пулеметной точке, луч фонарика одну за другой выхватил две фигуры.

— Помоги, лейтенант!

Крамарчук! Сам уже обессилевший, он все же нес на спине Марию. Санинструктор была без сознания.

Вдвоем они быстро донесли ее до колодца. Громов сразу же спустился в него и несколько раз плеснул Марии водой в лицо.

— Подвинь ее поближе к колодцу, здесь больше воздуха, — попросил он Крамарчука. А когда сержант сделал это, спросил: — Где Каравайный? Нужно побыстрее перенести сюда раненых.

— Поздно, лейтенант.

— Не понял.

— В «Беркуте» нет больше раненых.

— Яснее, сержант, яснее!

— Мария сумела подползти поближе к вентиляционной трубе. Оттуда поступало немножко воздуха. А раненые подползти не сумели. К тому же потеряли много крови.

— Что, Абдулаев тоже?

— Все.

— Это он стрелял? Нет? Тогда кто, кто?! Кравчук? Газарян? — Лейтенант допытывался об этом с такой страстью, словно для него действительно было крайне важно узнать, кто осмелился уйти из жизни этим путем, упредив мученическую смерть.

— Я сейчас, комендант.

— Возьми фонарик. Захвати гранаты.

Когда Крамарчук ушел, Громов еще раз плеснул Марии в лицо, похлопал ее по щекам, а услышав тихий сдавленный стон, погладил по щеке и нежно, словно боясь разбудить, поцеловал в губы.

— Несколько минут… Продержись, милая. Несколько минут, и все будет хорошо…

Осторожно, боясь поранить, он стащил Марию в колодец и усадил, прислонив ее к стене напротив пролома.

— Абдулаев, Абдулаев… — тихо прошептала она. — Не оставляй их. Я… я сейчас.

«С этими словами она ушла из отсека, — понял Громов. Искать его, Громова, искать Крамарчука… струйку воздуха».

— Он с ранеными, — сказал Громов. — Посиди здесь. Я скоро вернусь.

— Ты, Андрей? Где мы? Почему темно? — она коснулась пальцами его лица, и Андрей почувствовал, как к горлу подступил уже иной комок — нежности и жалости.

— Потерпи, милая, потерпи. Я — к раненым… Там беда.

Лейтенант на ощупь добрался до энергоотсека и позвал Каравайного. Ответа не было. Дышать теперь стало легче, но все равно, ступив в отсек, он почувствовал, что вот-вот потеряет сознание. Воздух там был тяжелым, угарным.

— Эй, моряк!

— Я уже разведал, — раздался за спиной голос Крамарчука. — Это он стрелял. Не ходи в отсек, лейтенант.

Громов включил фонарик и повел лучом по отсеку. Каравайный лежал за машиной, Андрей увидел только его ноги. Подойти поближе не решился. Да и какой смысл?

— Немного поспешил, — вздохнул Крамарчук. — Зато по-солдатски…

— Дрянные мы с тобой командиры, сержант, — мрачно произнес Громов, принимая из рук Крамарчука автомат. Хотя и не понял, зачем сержант прихватил его. — Не сумели сохранить людей. Грош нам цена.

— Так сложились обстоятельства. Мы-то здесь при чем?

— Обстоятельства… Это не оправдание. Ну да что уж тут? Пробирайся к Марии. Еще бы один фонарик…

— Я прихватил свечу. Попытаемся пробиться через колодец в пещеру?

— Иного пути пока не существует.

Присвечивая себе, Громов добрался до санчасти. Там он подошел к каждому бойцу, осмотрел, мысленно попрощался. Уже уходя, наткнулся на зажатую в руке Абдулаева гранату. Очевидно, боец припас ее на тот крайний случай, когда фашисты ворвутся в дот, да так и умер, боясь расстаться с ней.

Громов разжал пальцы, осторожно забрал гранату. Абдулаеву она больше не нужна. Приказ сражаться до последней возможности касался только живых.

Уходя из командного пункта с четырьмя гранатами, он вдруг услышал зуммер телефона. «Интересуются, живы ли», — понял он. Хотел поднять трубку, но вовремя остановился. Пусть немцы считают их погибшими. Они не должны догадываться, что часть гарнизона все же спаслась от удушья.

Громов уже не помнил, как добрался до колодца. А когда с помощью Крамарчука и Марии пролезал через пролом в стене, то делал это словно во сне.

— Слышишь, сержант, — сказал он уже по ту сторону пролома, теряя сознание, — пока мы живы… Приказ один: сражаться.

— Ясно, командир. Живым приказано сражаться — что здесь неясного?