1

Это место, похожее на гигантскую изломанную воронку, — на юге Камчатки. Там, между иззубренными каменными краями кальдеры — древнего кратера палеовулкана, парят термальные источники и от них наносит запахом серы. А ближе к современному вулкану, по сумасшедшей крутизне, почти не касаясь земли, каскадами водопадов летят ручьи. Если смотреть сверху, в блистер вертолета, кальдера — и без того вогнутая — кажется глубокой и мрачной, где в самый солнечный день сумрачно и сыро. Так оно и есть — на дне каньонов, но наверху веселыми пятнами растет кедрач и ольховый стланник, спускаются с гор белейшие языки снежников, а рядом с ними желтеют цветы. Красиво здесь, но непривычная это красота. Даже видавшим виды камчадалам бывает неуютно от безумной щедрости природы, которая намешала все подряд — черные камни и темно-зеленые кусты, снежники и теплые заросли цветов.

Раньше эта воронка плескала в фиолетовое доисторическое небо тяжелый огонь, разбрызгивала многотонные лепешки лавы, и крылатые звероящеры визжали от страха, ковыляли по оплавленным камням к обрыву, волочили по горячей земле свои кожаные крылья, а потом срывались вниз, ловили острой грудью поток воздуха и уносились куда-то вдаль — не то к первобытному Океану, не то прямо в Преисподнюю.

Сейчас это место более известно страстями по дорогому металлу, переломанными костями по ледникам и снежникам да еще — хорошей охотой и богатой рыбалкой. Всего в десятке километров отсюда впадает в Тихий океан река Жировая и по ней с июня по ноябрь идет рунным ходом красная рыба, спускаются с гор медведи, добираются по тропам браконьеры, налетает на вертолетах разное начальство и рыбинспекция...

А в другую сторону, за перевалом, начинаются отроги нового вулкана — Мутновского. Он лежит бесформенной громадой, и прямо в кратер можно войти по пологому склону сквозь Чертовы ворота, а там, по изъеденным камням, по красно-желтой хрусткой земле хлещут тугие струи пара — со свистом, хрипом, бульканьем... Шипит мертвый ручей в кратере, и по берегам его, испачканным натеками серы, надуваются пузыри подземного газа. Лопнет такой пузырь — и всхлипнет утробно земля...

Дальше — вулканы: Горелый — вечно грязный, дымящийся... Осадчий, Опала — остроконечные, классически холодные... А еще дальше — вздыбленная, дикая земля. Вот и все, что можно увидеть с кромки кратера Мутновской сопки, пока не набегут слезы от напряжения или пока не натянет ветром фумарольный пар с резким кислотным запахом — и запотеют от него линзы бинокля.

В старой кальдере, через ручей, по снежному мосту перешел медведь. Задрав башку, он понюхал воздух, проворчал беззлобно. Потом уселся поудобнее прямо на снег, сладострастно зевнул, и на секунду мелькнули его тупые клыки. Зевнув всласть, зверь медленно повалился набок и начал кататься по зернистому насту, терся о его холодную поверхность, оставляя клочья шерсти, взрывая сырой снег когтями, хрюкал от удовольствия, жмурился умильно — словом, вел себя форменной свиньей.

Затем его что-то насторожило. Медведь поднялся на дыбки и неожиданно оказался худым, длинным, нестрашным. Выпятив узкую грудь, он выставил вперед тяжелые лапы и замер неподвижно — всматривался, но маленькие, колючие глаза моргали подслеповато. Потом он неожиданно легко упал на четыре лапы и быстрым махом пошел вверх по пологому борту каньона — легко и бесшумно — и камень не стукнул, и тундровый мусор не хрустнул под тяжестью пятисоткилограммового тела.

Поднявшись на сухое каменистое плато, медведь еще раз принюхался и скрылся в зарослях кедрача — словно его и не было.

А звук, напугавший медведя, становился все громче. И скоро стали слышны рокот вертолетного двигателя, посвист лопастей...

Посадка была сложной. Ветер крутил по кальдере, и пилот с трудом удерживал грохочущую машину над землей. Наконец колеса коснулись плоских камней, грохот стих, дверца распахнулась, и наружу, выбитый мощным пинком, вылетел расхристанный, пьяный паренек. Следом за ним выскочил бортмеханик и заорал, перекрывая затухающий свист турбин:

— Чтоб я тебя полмесяца рядом с вертолетом не видел!

Паренек откинул с лица светлые волосы, посмотрел мутными голубыми глазами на каньоны, снежники, развалы каменных глыб и заявил:

— А в гробу я вас всех видал! Где здесь «сто второй» автобус останавливается? Я в Петропавловск поеду...

Бортмеханик — смешливый рыжий мужик — всплеснул несколько раз руками и открыл беззвучно рот. Внутри вертолета кто-то громко сказал: «Ишь ты!» — и начали вылезать люди. Один из них — рослый, бородатый человек — взял паренька за шиворот, приподнял, задумчиво взвесил на руке и спросил у бортмеханика:

— Что он там натворил, Гена?

— Да чуть провода не оборвал! Ты, Семен, за этим бичом присматривай, намучаешься еще с ним! — уже успокаиваясь, ответил тот.

Семен приподнял паренька повыше и сказал задумчиво:

— А ведь проспится — человеком будет. Будешь человеком-то, Александр?

— А в гробу я вас всех... — снова завел свою волынку тот, но Семен аккуратно опустил его на землю, и он тут же начал устраиваться поудобнее — покемарить. Семен запустил руку в свою седеющую цыганскую шевелюру и засмеялся:

— Ну вот и начался сезон!

Тем временем из вертолета выходили остальные. На секунду задерживались на шатком трапике (сзади тянуло цивильным, аэрофлотовским теплом), быстро осматривались — с любопытством, оценивающе, прыгали на жесткую землю, подходили друг к другу, стараясь поначалу держаться поближе. Их было пятеро. Трое бородатых парней с планшетками и два небритых новичка. Сейчас, в самом начале полевого сезона, они еще не были отмечены печатью общей работы и полевого быта, еще можно было отличить — кто из них попал в геологию впервые, а кто отработал не меньше десятка сезонов. Пройдет два-три месяца, выгорит на солнце и залоснится спецовка «Мингео» с ромбиком на рукаве, одинаково обветрят лица, движения у всех станут ловкими и экономными — и не узнать тогда постороннему взгляду, кто там колдует над аккумуляторами, а кто волокет сушняк на дрова, где там начальник, где подчиненный...

Они разгрузили вертолет, сложили аккуратным штабелем батареи, ящики с продуктами, отдельно — аппаратуру, закрыли груз брезентом, потом Семен махнул рукой, и они послушно легли на брезент сверху, чтобы не подняло, не затянуло в лопасти какую-нибудь тряпку. Двигатель взревел, и каждый из них, задыхаясь от тугого ветра и керосиновой гари, смотрел, как зависло грязное клепаное брюхо вертолета, проплыл над головой бешено вращающийся хвостовой винт, потом рвануло ветром в последний раз, вертолет резко набрал высоту и ушел.

А они остались. И сразу же стало холодно, неуютно. Они переглянулись, словно спрашивая друг у друга: «Что, поживем вот здесь немного?» Они знали, что место это райское — есть дрова и вода, где-то рядом парят термальные источники и должны быть куропатки и зайцы. Они привыкли, что точки региональной электроразведки не выбирают, их намечают заранее, в соответствии с тем, как профиль должен пересечь геологическую структуру. И, нанося точки на карту, никто не смотрит, куда они попадут: в тундру или в горы, на берег моря или в густой лес, — а просто берут линейку и карандаш и отмеряют каждому свое. Потом, когда начнется работа, точку разрешалось сместить на километр-полтора, на карте пятисоттысячного масштаба это почти не заметно, но и на это смещение операторы шли неохотно — здесь дело не только в жесткой неумолимости профиля, но и в снисходительной уверенности операторов-профессионалов в том, что они смогут записать любую точку, в любом месте, в любое время года. «Здесь!» — тыкал пальцем оператор, пилот бросал на нее короткий взгляд, и вертолет заваливался в вираже, зависал над выбранной точкой, взрывая ветром траву или вулканический пепел, — садился... И если не было на точке воды, то ее брали с собой в канистрах, если не было дров, то везли из таежного поселка целую поленницу. И это ни у кого не вызывало улыбки. Работа есть работа! Если твой кадр не поленился загрузить оставшиеся дрова, сложить их поленницей в салоне вертолета, что обшит чистенькой и мягонькой кожей, где с аэрофлотской строгостью нанесены надписи и матово светятся плафоны, а он туда — чурбаки корявой тундровой березы, — то это ценный кадр: он обеспечил отряду тепло и горячий ужин. Если он не постеснялся взгромоздить прямо в кабину к пилотам закопченную кастрюлю с похлебкой («А штоб меньше трясло!»), то это очень ценный кадр, а не дура кухонная, потому что он этой похлебкой — хоть и грош ей цена — накормит не только отряд, но и тех же пилотов — хоть они и в галстучках и при погончиках, а работать мужикам до вечера и пожрать некогда.

В этот сезон электроразведка осталась почти без таких кадров. Есть похмельный паренек Александр... Санечка.

Семен приглядел огромный плоский валун и начал расстилать на нем листки топопланшетов.

— Так, мужики, — начал он неторопливо. — В беседе с шефом я нарочно ушел от разговора — кому какие точки писать. Это наше дело. Вот вам пол-Камчатки, давайте поделимся по-братски. Чтобы не получилось так, что один весь сезон комарье по болотам кормит, а другой по радоновым источникам моционы принимает.

Операторы сгрудились вокруг планшетов. Семен стоял, слегка расставив ноги, — чуть грузноватый, уверенный, — поглаживал нарисованную Камчатку тяжелой рукой. Рядом с ним, на краешек валуна присел Андрей — нога на ногу, очки усмешливо блестят... От него пахло хорошим одеколоном, бородка была аккуратно подбрита. Третьим оператором был Валерка, чья худоба и долговязость вошла в экспедиции в пословицу. Они работали вместе уже с десяток лет, по два сезона в год, отпахали в геологии — дай бог каждому, не раз мерзли, пурговали, сидели без продуктов — короче, знали кое-что об этой жизни. Нормальные они мужики. Легко с ними жить — они принимали тебя как равного, не надо было зарабатывать у них уважение, не растеряй только то, что выдавалось тебе сразу, полностью. Семен, как и многие крупные люди, обычно молчал. Глаза у него были не по возрасту усталые. У Андрея с усмешливыми глазами фамилия была Семенов, и поэтому, как он говорил, он испытывал к начальнику отряда Семену Жомову братские чувства. За свои двадцать пять лет Андрей успел многое повидать, помотало парня по стране, и в экспедиции он был известен как Семенов-Камчатско-Чукотско-Гималайский. Валерка сегодня сутулился больше обычного (про себя он говорил: «Худой, как велосипед») — он мог бы восприниматься забавным, даже немного нелепым, если бы парни не знали, что он умеет работать без сна по нескольку суток подряд и все жизненные неудобства: комарье, пургу, неудачи — воспринимает с наплевательским равнодушием, которое иногда бесит многих.

Операторы стояли вокруг валуна, делили точки, и до новичков иногда долетали не совсем понятные слова: «переходные сопротивления», «вращение поля». Слушать их было неинтересно, и те двое принялись осматриваться по сторонам, осваиваться. Сашка пересел на брезент, расчесал пятерней свои светлые кудрявые волосы, начал независимо подкручивать короткие усики. Охорашивался. Его товарищ Олег не отрываясь смотрел на сверкающие июньским снегом хребты, и на его полном, мягком лице застыло выражение недоверия и удивления. Потом Сашка пересел поближе и начал слушать.

— Значит, так: тебе три точки на тундре, тебе три вот этих, мне две остаются, — говорил Семен, глядя на парней внимательными черными глазами.

— Добро. Значит, возьмешь в горах одну лишнюю, — откликнулся Валерка, зябко поводя плечами.

— Верно. А у моря всем поровну получается. Мне — устья Сторожа, Валере — под Усть-Камчатском, Андрей — мыс Африка.

— Зря ты так, — вздохнул Андрей. — Был я Камчатско-Чукотско-Гималайским, а теперь еще и Африканским стану.

«Ишь, смеются, — подумал Саня. — Весельчаки. Делят тундру и горы, как в подкидного дурака играют. Ведь не точки же делят, а жизнь свою на полгода...»

— В экспедицию две молодых специалистки пожаловали, — сказал весело Андрей. — Должны к нам в отряд приехать.

— Мне баб не надо, — сказал жестко Семен.

— Они в поле рвутся... — добавил Андрей.

— Да и тяжело работать без второго оператора, — снова подхватил Валерка. — Все-таки возьми одну молодую специалистку. Она хоть и девица по паспорту, но техник-геофизик по диплому.

— А чем отличается молодой специалист от одной столицы — помнишь? Столица — Пномпень, а молодой специалист — пень-пнем, — засмеялся Семен.

— Научишь.

— Не надо. Ко мне еще Витек Назаров подлететь обещал. Он сейчас в отгулах.

— Ну, Семен... Ты так нас всех обскочишь, Назаров — кадр опытный. Бери тогда хоть этого бухарика в нагрузку. Он, говорят, специалист по вертолетным проводам, вот тебе провода — только электроразведочные мотать лихо будет.

— Добро, — спокойно сказал Семен. — Все! Подъем, мужики! Ставим палатки, разматываем приемные линии, заготавливаем дрова, готовим ужин. Дадим стране в два раза больше аномалий и в два раза интенсивней!

«Смеются, — подумал Сашка. — Один лозунгами говорит, а другие смеются». Он встал, качнулся и вдруг ляпнул:

— Работать так работать и не фиг торопиться.

— Давай-давай, казак, — сказали ему одобрительно.

Парни уже знали, что этот Санечка был с Дона. Донской казак. Когда он пришел в отряд, то при случае каждый раз старательно это подчеркивал. Роста он был небольшого, силенки бог не дал, но казацкая порода в нем прослеживалась четко. Его можно было вполне представить на Дону, на съемках фильма о казаках, в массовке.

Они поставили палатки, перетаскали туда ящики с аппаратурой, спальники, раскладушки, потом не сговариваясь собрались у костра, который возник как-то сам собой. Отвыкнув за зиму от живого огня — там в палатках все больше с железными печками живут, — парни не стали тащить к костру чурбаки или ящики, а просто опустились на землю, тайком друг от друга вдыхали тревожно-горький запах сгоревшего кедрача. Валерка, цепляясь за ветки, спустился по крутому склону в каньон, к ручью, принес воды, и через полчаса они уже прихлебывали обжигающий черный чай. Разговаривали неторопливо, давно научившись понимать друг друга с полуслова.

— Откуда эти ребята? — кивнул Валерка на новеньких, сидевших в сторонке.

— Вербованные, — коротко пояснил Семен.

Дело было знакомое. Приехали ребята с материка по оргнабору, красную рыбу шкерить, на экзотику любоваться, дурные тысячи зарабатывать. Но не было рыбы, не начался еще нерест. И поиздержались парни — платят-то вербованным «с хвоста», сдельно. Метнулись было назад — денег в обрез, только на авиабилет до дому, а еще хочется с Камчатки гостинцы привезти — балычка, кальмаров в банках, икорки, финтифлюшку из оленьего меха... Обычно в таких случаях сдают в кассу авиабилеты, решив, что, если выбираться морем до Владивостока (каюта 3-го класса) и дальше — поездом, то дешевле будет. Но стоит только сдать билет, получить деньги... Вроде и не покупали ничего, а через день всего полсотни в кармане осталось...

— Это мне про них в отделе кадров рассказали, — пояснил Семен. — Они, когда с рыбзавода сбежали, то первым делом в милицию пришли — помогите трудоустроиться. Там говорят — не наша прописка. Тогда этот Саня и выдал: «Бутылки у вас можно и с чужой пропиской собирать!» Начальник милиции за голову: «Своих бичей хватает!» Снял трубочку, позвонил в экспедицию: «Трудоустроить!» Все просто.

— Да, с этим у нас просто, — подхватил Валерка. — Матерь-геология всех прибирает. «Что можешь делать?» — «Могу копать». — «Что еще можешь делать?» — «Могу не копать». Всех берут.

— Жалко, старых кадров нет, — вздохнул Андрей.

Они поставили палатки, перетаскали туда аппаратуру. Потом пошли разматывать провода. Парни тащили катушки, а Семен шел впереди, изредка проверяя азимут по буссоли, ориентир — далекая, иззубренная вершина — терялся, когда они спускались в распадки или лезли сквозь густой стланник. Он показывал парням, как надо укладывать провод, чтобы его не качало ветром — от этого на осциллограмме появлялась ветровая помеха — «пила». Он сам закопал электроды, размяв пальцами скудную тундровую землю, потом снял с плеча ружье, выстрелил вверх дуплетом и выбросил дымящиеся гильзы на заземления.

Сашка с Олегом сидели на пустых катушках, тяжело дышали. От выстрелов они встрепенулись, посмотрели на Семена вопросительно.

— Салют, — сказал Олег уважительно.

— Салют, — неопределенно отозвался Семен. Однажды у него уже был случай, когда медведь выкопал, оторвал и унес электрод — свинцовый блин весом килограмма на три. Запасных электродов в отряде тогда не было, и Семен уже решил, что дело дрянь, но Рыжий — умница собака — завернул хвост колесом и пошел кругами по тундре, ныряя в высокой траве. Минут через пять он уже волок электрод, ухватившись зубами за провод, и тогда Витек Назаров засмеялся: «Начальник, напиши рапорт, чтобы Рыжего старшим рабочим назначили. От него пользы больше, чем от некоторых бичей». Зачем тогда рылся медведь — поди пойми его, скорее всего, сработал инстинкт, привык в тех местах, где свежевскопанная земля, евражек ловить... Так что лишняя предосторожность не помешает... А этим подробности ни к чему, они сюда за романтикой приехали. Не работники они. Похоже, что не работники...

На обратном пути разговорились. Олег — полноватый, белолицый парень, с восторженными глазами под толстыми стеклами очков — в разговор особо не встревал, слушал, поддакивал, сопереживал. Зато Саня, посмеиваясь над своей похмельной слабостью, поминутно вытирая обильный пот, все отбрасывал назад свои светлые волосы и болтал без умолку. Он уже освоился и по снежникам шагал уверенно, снег перед собой на прочность не пробовал, зато каждый раз на ходу прихватывал горсть зернистого рассыпчатого снега, лизал его как мороженое, все своим видом показывая — снег в июне? — видали и похлеще. Семен смотрел на это спокойно, только один раз взял его жестко за шиворот:

— Ты, я гляжу, морем собрался до Петропавловска добираться?

— Как это? — не понял Саня.

— Смотри! — Семен подвел его к снежному колодцу, дохнувшему холодом и сыростью. Внизу, в пятиметровой зеленоватой дыре, бесился клокоча белой пеной ручей. — Метров через сто отсюда — водопадик, потом ручей впадает в речку Жировую, а там и Тихий океан недалеко. Нам тебя и не догнать будет. — Семен смотрел на парней пристально, без улыбки.

Саня передернул плечами.

Они вышли к палаткам. Семен снял на ходу свою клетчатую рубаху, вытер ею потное лицо (мускулы на спине перекатились) и предложил:

— Пойдем к костру, чаю глотнем.

Он снял чайник с почти прозрачного огня, с видимым удовольствием разлил дымящийся чай по кружкам, свою отставил в сторону — остывать, потом неторопливо выбрал на золе уголек, прикурил от него.

— О! Чефир! — сказал Олег, хлебнул из кружки и поперхнулся. Очки у него запотели.

— Чефи-и-ир... Не болтай того, чего не знаешь, — не оборачиваясь обронил Семен.

Семен повесил кружку на колышек рядом с костром, встал, за ним поднялись остальные. Надо было выкопать ямы под магнитометры, установить и подключить аппаратуру, развести химию — проявители-закрепители и вообще переделать много мелких, но неотложных дел. Он быстро распределил работу — Сашке досталась заготовка дров, — а сам занялся настройкой магнитометров. Семен уже лежал на земле и выставлял прибор по азимуту, когда совсем рядом услышал неестественные, бухающие удары топора. Он встал, пошел разбираться. У развесистого куста стланника воевал Сашка. Он подкрадывался к толстой, в руку толщиной, ветке и лихо рубил ее, как Георгий-победоносец змия. Топором он орудовал, как колуном — из-за головы, — ухал по-молодецки, но исклеванная ветка бешено пружинила, подбрасывая топор вверх, и Саня, ловко уворачиваясь от обуха, снова бросался в атаку. Семен подошел сзади, поймал за топорище взметенный топор и легонько потянул на себя. Саня потерял равновесие, разжал пальцы, и тогда Семен наподдал ему болотным сапогом в деловито оттопыренную задницу.

— Ты чего? — взъелся Сашка. Он смотрел на Семена снизу вверх — растрепанный, злой, потный.

— Мне еще производственных травм не хватало! Ты как рубишь? Как топор держишь? — Семен взял топор, и широкие, разлапистые ветки кедрача начали плавно ложиться на землю, роняя длинную желтую хвою. Отточенное лезвие входило в сухое дерево наискосок, с поттягом, и срез был чистый, словно приполированный.

— О! Прямо казацкая рубка! — одобрил Сашка.

Семен бросил топор.

— А ты, казак, чем на материке занимался? Где работал?

— На мотороллере. Товары по универмагам развозил. Все дефициты мои были, — добавил он.

Семен сперва растерялся, а потом поморщился — хватает же у мужика совести хвастаться. Сашка заметил эту презрительную гримаску и засмеялся:

— Ты чего, начальник, как красная девица? Нормальная работа. Имел в два раза больше чем другие.

— Ты! — заорал на него Семен. — Чтобы к вечеру дров натаскал выше палатки! — Он пнул срубленные ветки, перешагнул через топор и быстро зашагал к магнитометрам. Он был зол на себя за то, что стушевался перед этим блондинчиком, зол за то, что за двадцать восемь лет жизни так и не научился вещам, которые известны всем — достать, договориться, позвонить нужному человеку... Может, поэтому и не сдержался сейчас... «Надо поменьше обращать на него внимания», — решил Семен.

Под вечер снова пришел вертолет. Сперва из него выпрыгнул Рыжий, забегал, принюхиваясь, — такой весь деловой, озабоченный пес, но все-таки не выдержал, подпрыгнул несколько раз, облаял посвистывающие лопасти и уж потом степенным шагом направился к костру. Следом за ним появился Витек Назаров и тут же начал выгружать батареи, укладывать их аккуратным штабелем. Закончив, он отряхнул ладони и пошел навстречу, раскинув руки: «Нача-а-альник!» Семен встретил его на полдороге, ткнул кулаком в плечо: «Ты чего такой лохматый, как анархист?» — и только тут заметил, что рядом с вертолетом стоят две девушки.

Его парни, увидев этих длинноногих девиц в капроновых ярких ветровках и неумело завернутых болотных сапогах, встрепенулись, быстро заправили рубахи в штаны, пригладили растрепанные волосы (Андрей еще протер очки) и, решив на этом, что они выглядят достаточно прилично, пошли знакомиться.

Девицы были похожи друг на друга, как участницы молодежной телепередачи. Когда Семен узнал, что они с одного курса, зовут их Вера и Надежда, он успокоился и потерял к ним интерес.

Но вечером Валерка отвел Семена в темноту и, нависнув над ним вопросительным знаком, зашептал:

— Старик, надо бы как-то сплотить коллектив... Вечер сделать у костра, посидеть...

Семен молча развел руками и засмеялся. Фляжку со спиртом, которую он брал с собой в каждое поле и на которую намекал Валерка, мало кто видел пустой и уж никто не мог похвастаться, что раскрутил Семена на выпивку просто так, для настроения. Спирт был нужен на случай купания в ледяной воде при переправах, при сильной зубной боли или при свирепых приступах ностальгии, которая страшнее, чем зубная боль. Бывало, что сезон заканчивался, а фляжка так и оставалась полной. «Бывает хуже», — говорил во многих случаях Семен.

— Бывает хуже, — усмехнулся он на этот раз со значением. — Может, мне вас в поле женить еще придется, вот тогда и распечатаем напиток.

Валерка махнул рукой и зашагал к костру. А там уже всеобщим вниманием завладел Санечка. Семен постоял минуту, посмотрел, как от костра летели искры, теряясь среди крупных звезд, послушал, как потрескивают дрова.

— По снежникам ходите осторожней, — говорил Сашка. — А то вас придется в Тихом океане вылавливать... Участок этот называется Мутновским по вулкану и речке...

— Кстати, кто так назвал участок? — спросила черненькая девушка. Семен вспомнил, что ее звали Вера.

— Действительно, Саша, расскажите, — подхватила вторая — небольшая, с короткой стрижкой. И Семену показалось, что голос у нее слишком заинтересованный, а хитрые глаза чересчур внимательные.

— А вот мой коллега вам расскажет, — устало сказал Санечка, мотнул кудрявой головой в сторону Семена и отвернулся от костра.

— Дак русские люди и назвали, — подхватил Семен, опускаясь на землю.

— Топографы? — тихо спросила Надя.

— Скорее всего, казаки. Часть названий осталось местных — Авача, Вилюча, а рядом русские названия — Горелый, Мутновский, это все вулканы... Называли их через один. Стоят два вулкана рядом: один по-корякски называется, другой по-русски. Может быть, когда начали сближаться казаки с местным населением, это нарочно было сделано, вроде как символ... Дескать, мир и дружба. — Он говорил негромко, почти машинально, а сам слушал, как за спиной монотонными горловыми звуками бормочет ручей, чувствовал, что, как только он сел у огня, темнота сгустилась, пространство одним прыжком сжалось до освещенного круга и вулканы, о которых он только что вспоминал, ушли куда-то, остались только лица людей, высвеченные ровными сполохами огня — красные, словно обожженные этим пламенем... И надо бы вот сейчас, пока они неотрывно смотрят на огонь, постараться понять: не просто работать — жить вместе...

— А топографы потом более мелкие объекты называли, — сказал Валерка. — Реки, ручьи...

В начале сезона в палатке (если ее поставить не на шлаковых полях) всегда пахнет сенокосом — дымком и увядающей травой. Подумав это, Семен понял, что Витек Назаров все-таки успел протопить все палатки березовым корьем, чтобы жилым духом пахло. Этот запах есть всегда, потому что труба у печки еще пригнана не плотно, сама печка не успела обгореть, а к запахам травы просто не привыкли после зимнего полевого сезона. И когда в палатке тихо, только слабый ветерок колышет брезент, и погашена лампочка, и ничто постороннее не лезет в глаза, тогда начинаешь различать и другие запахи — горячего пластика от панелей аппаратуры, резины — от кабелей и проводов, мягкий запах ружейного масла — от двустволки, что висит в изголовье.

Тихо... Словно и не было этого дня, когда недолгая городская жизнь всего за несколько часов взяла и закончилась. Семен вздохнул, перевернулся с боку на бок, и под его тяжелым телом застонали пружины раскладушки. Парни тоже завозились — не спали.

— Откуда такие берутся? А, Семен? — спросил Валерка в темноте.

— Не знаю, — не сразу отозвался Семен. — Я, мужики, по молодости даже свою теорию сочинил. Жизнь — это огромная центрифуга. Не удержался в середине, не ухватился за стержень, за ось эту — выбросит к чертовой матери на самый край. На Таймыр, в Якутию или к нам, на Камчатку. Земля-то крутится быстро, инерция сильная...

— Постой, Семен, — тоже заскрипел раскладушкой Андрей. — Тут философия философией, а законы физики нарушать не надо. По законам физики должны в первую очередь вылетать тела крупные, тяжелые, а не пена всякая...

— А кто тебе сказал, что жмот Санечка — пена? — Он человек...

Валерка загремел в темноте спичками, на секунду осветил свое худое лицо — прикуривал. Потом медленно сказал:

— Кто только через Камчатку не проходит! А ведь можно, если подумать, их систематизировать.

— А чего тут думать? — засмеялся Семен. — Одни едут сюда за экзотикой. Вулканы рядом с городом — красивые, близкие до нереальности... У нас в общежитии — в одно окно посмотришь: Авача дымится, в другое — Корякская сопка. Термальные бассейны под открытым небом — сидишь в горячей воде и снежинки ртом ловишь... Климат мягкий, снегу много... Горные лыжи — с ноября по конец апреля... Швейцария!..

— Другие едут за деньгами. Мультимиллионеры.

— Кстати, Семен, — заинтересовался Валерка. — Мультимиллионер — это когда много миллионов или миллиардов?

— Причем здесь миллионы? — удивился Семен. — Это я их так называю. «Мульти» — от слова «мультфильм». Мультик для взрослых.

— Экзотика! — сказал в темноте Андрей.

Парни лежали тихо — наговорились.

«Все правильно, — думал Семен. — На Камчатке для всех место находится. Для всех и для всего. Вот если взять циркуль и провести на карте круг радиусом в сотню-полторы километров, то туда попадет и море, и горы, и тундра, и тайга. Все то, что природа растянула на тысячи километров по стране: Сибирь — одна тайга, Кавказ — одни горы, Заполярье — одна тундра, Курилы — одни вулканы... А на Камчатке вдруг сжалось все, собралось... Полчаса на вертолете пролетишь и словно в другую страну попал — только что в сернистых источниках купался, по грудь в траве ходил, а записал точку, перебросили — горы, камни, шлак, ветер ледяной и вместо травы — сухие былинки... И людей на Камчатке тоже всех и всяких хватает. Такой конгломерат характеров и национальностей, что поневоле начинаешь делить на «стареньких» и «новеньких». Здесь и учить-то никого не надо — Камчатка сама научит».

Он вспомнил, как приехал сюда в первый раз, как нисколько не стеснялся, что приехал за романтикой, привез с собой ледоруб, пуховку... После первого сезона, когда он решил, что все знает и умеет, он как-то сказал в общаге: «Хочу пройти траверсом по Корякско-Авачинской группе вулканов» — и кто-то ему насмешливо бросил: «Испытай счастье». Потом посмотрел оценивающе и добавил: «Без «кошек» не вздумай туда соваться — лед». А потом он полз по склону с сожженным на солнце лицом, не веря уже, что сможет выбраться из этого богом проклятого места, а город Петропавловск клубился почти под ногами, качался в дымном мареве, казалось, прыгни посильнее — и расшибешься об асфальт его улиц... Да, Камчатка сама всему научит. Эти ребята еще не прошли душевной сортировки, им пока хочется всего: и денег побольше заработать, и мир посмотреть, и романтики понюхать...