17

После потрясения, испытанного у ворот барака, дон Диего слег. Он лежал на подушках, которые стащила из всех комнат и заботливо уложила ему под спину донна Дебора. Рядом на столе стоял таз, в котором кухарка смачивала тряпку и обтирала его лицо. Дон Диего стонал и мял рукой грудь, у него пошаливало сердце.

Тихонько скрипнула дверь, и в комнату неслышно проскользнул пастор Соломон. Учуяв запах заваренного донной Деборой зелья, он поморщился.

– А тебе чего надо? Не дождешься, когда я сдохну? Уж не исповедывать ли ты меня пришел? – недовольно заворочался дон Диего. – А это ты видел?! – И он показал пастору здоровенный кукиш.

– Успокойся, Диего. Я всегда говорил, что ты меня переживешь. – Соломон поставил на стол кувшин. – Я принес тебе настойку на меду. Мне лично всегда помогает, хоть с похмелья, хоть от какой другой хвори.

– Ладно, Соломон, мне не так уж и плохо. Просто надо отлежаться. Проклятые чужаки!

Пастор улыбнулся одними краешками глаз, но промолчал.

– Уж не думаешь ли ты, что я их испугался?!

Пастор улыбнулся шире, но вновь промолчал.

– А… – безнадежно махнул рукой дон Диего. – Позови ко мне лучше Чуи.

«Все не так! Все идет не так! – думал губернатор, глядя в окно на промелькнувшую сутану пастора, отправившегося искать его охранника. – Все планы тают, как следы от сапог на песке прибоя».

Его не покидало чувство, что он ошибся с самого начала. Надо было напасть на чужаков в первый же день, когда их, пьяных, можно было брать голыми руками вместе с капитаном. А оставшиеся на корабле передохли бы с голоду. Или… да мало ли еще какие возможности могли бы возникнуть. Надо было лишь действовать, а не выжидать. Правильно говорят: величайший враг хорошего плана – это мечты о наилучшем плане. И что он теперь имеет – да ничего! Чужаки настороже и вот-вот уйдут! «Беатриз», на чьи пушки он так рассчитывал, исчезла. Исчез и Карлос.

Карлос! Тяжелый камень шевельнулся в груди. Давно уже ему пора было вернуться.

От мрачных предчувствий дон Диего заскрипел зубами. А все эти чужаки! Как он их ненавидит!

– Да где же, наконец, Чуи? – Дон Диего в сердцах грохнул кулаком по столу.

Донна Дебора подняла на него удивленный взгляд и поспешила вновь намочить тряпку, по-своему истолковав вспышку ярости губернатора.

– Где ты пропадаешь? – проворчал он, заметив заглянувшего в открытую дверь Чуи.

– Хозяин, там Томас! Он рассказывает удивительные вещи о страшном животном, выползшем из джунглей!

– Перестань, Чуи. Кто может быть страшнее на этом острове, чем я?

Слова телохранителя пролетели мимо ушей погруженного в свои мысли губернатора. Дон Диего сел, свесив ноги с кровати, и, отмахнувшись, как от назойливой мухи, от донны Деборы, подозвал к себе охранника:

– Подойди ближе, мой мальчик. На тебя только и надежда! Болит у меня душа за Карлоса. Давно ему пора вернуться. Чувствую, недоброе что-то стряслось.

Губернатор приложился к принесенному Соломоном кувшину и, скривившись от приторно сладкого вкуса растворенного меда, протянул руку.

– Помоги встать. Ты вот что сделай, Чуи. – Дон Диего оперся на подставленную ладонь. – Возьми с десяток людей и идите по их следам. Дождей не было, их путь вы проследите и без проводника. Выступайте немедля! Поторопись, мой мальчик, может, каждая минута для них стоит жизни. Найди Карлоса, и я щедро отблагодарю тебя! Конечно, я сам должен идти искать сына, да только не ходок я сейчас. Ты сам видишь.

И губернатор вновь погрузился в тяжелые думы.

Чуи немного потоптался на месте и, расценив молчание хозяина как команду действовать, поклонился и беззвучно исчез в дверях.

Все не так. Сейчас бы вернулся Карлос из джунглей, а Пабло из плавания, и все еще можно было бы повернуть в свою сторону.

Дон Диего вновь лег на кровать и закрыл глаза. Кухарка, решив, что он хочет спать, подхватила таз и тоже ушла. Хорошо. В тишине и одиночестве думалось лучше.

В последнее время он только и делал, что думал, как придворный мыслитель. Даже голова уже привыкла и больше не болела от напряжения мозгов.

Если чужаки думают, что запугали его, то напрасно. То, что они показали в действии свое оружие, конечно, шокировало, но потом, оправившись, дон Диего представил это оружие в своих руках, и мечты вновь заставили часто забиться его сердце. Сильны чужаки! Но любая сила пасует перед хитростью. Их оружие внушает страх, но и разжигает желание обладать им, притягивая, как магнит стрелку компаса.

Дон Диего вновь с маниакальной целеустремленностью недооцененного стратега принялся разрабатывать очередной план.

Были бы сейчас рядом его сыновья! Нападать на чужаков надо ночью! Карлос бы со своими людьми напал на барак, а Пабло высадился бы на их корабль. В темноте их можно брать голыми руками. Ведь и дураку видно, что чужаки, запираясь на засовы и прячась за стенами, боятся темноты как дети.

Постепенно дыхание губернатора замедлилось и он задремал. Тишина и спокойствие стерли мрачные мысли, разгладили лицо, и дон Диего улыбнулся. Ему лишь отсрочили за плохое поведение подарок, так бывало, но потом обязательно подарят. В конце концов всегда получалось так, как он хотел.

Неожиданно он вздрогнул – показалось, что скрипнула входная дверь. На пол полетела подушка, обнажив черный пистолетный ствол. Но не успел он схватить его, как в комнату влетел пастор Соломон:

– Диего! Хватит валяться! Сынок твой вернулся!

– Хвала господу! Карлос жив!

Соломон немного смутился:

– Диего, вернулся Пабло.

– Пабло?!

Дон Диего накинул на плечи расшитый камзол и принялся шарить взглядом в поисках невесть куда заброшенной шляпы.

– Ты видишь, Соломон! Господь на моей стороне! Он услышал меня! Теперь я точно знаю – скоро вернется и Карлос. Да куда я ее дел?!

Пастор нагнулся и выудил из-под кровати малиновую шляпу с пером, облепленным паутиной.

Нахлобучив на голову пыльную шляпу, дон Диего оттолкнул в сторону попытавшегося помочь ему встать Соломона и выбежал в распахнутые двери. Сощурившись от ударившего в глаза солнца, он радостно улыбнулся.

Конечно, это «Летящая лань» Пабло! Ее он бы узнал из сотни бригантин. Паруса, наполненные свежим ветром, клонили корабль на правый борт, едва не черпая воду.

«Странно, – подумал дон Диего. – Уже рядом вход в бухту, а паруса не убирают».

Улыбка сошла с его лица. Вот бригантина пронеслась рядом с кораблем чужаков, и, лишь когда до тихой глади бухты осталось совсем немного, он увидел, как паруса затрепетали, потеряв ветер.

«Пабло спешит, – задумался губернатор. – И, очевидно, тому есть причина».

Он надел камзол, расправил бороду и двинулся к причалу встречать сына.

Не успели натянувшиеся якорные канаты остановить корабль в центре бухты, как за борт плюхнулась шлюпка, и в нее посыпались гребцы вместе с капитаном.

Заметив Пабло, дон Диего немного успокоился, но, увидев, как он подгоняет гребцов, тоже едва не побежал к берегу.

– Уж не черти ли за тобой гонятся?! – крикнул он, довольный, что сумел обогнать сына и первым добрался до причала. – Я в замешательстве! Не вижу, за кем ты гонишься, но и от кого бежишь, тоже не вижу! К чему такая спешка, Пабло?

Шлюпка ударилась в просмоленные бревна.

– Опасаюсь, отец, что те, кто нас преследует, не заставят себя долго ждать!

Молодое, безусое лицо Пабло расплылось в широкой улыбке. Черная бандана на голове, стянувшая длинные волосы, придавала ему лихой вид пирата. В отличие от Карлоса, Пабло никогда не стремился походить на испанского гранда. Терпеть не мог шляп, шпаге предпочитал короткую абордажную саблю, а расшитым вензелям камзола – белую рубаху и широкий кожаный ремень. Он и так знал, что благородных кровей ему в избытке досталось от матери, а подчеркивать свое происхождение считал излишним.

Дон Диего обнял сына, похлопал его по плечу и, хитро прищурившись, спросил:

– Сынок, а от кого ты бежал?

Пабло густо покраснел:

– Отец! Я торопился, чтобы успеть предупредить вас и подготовиться дать отпор. Да, за мной гонятся англичане, но, поверь, на то у них есть сильные причины. В трюме моей «Лани» находится сундук, полный золота, и еще пять с серебром. И заметь, отец, это их сундуки!

– Так… – кивнул дон Диего. – Больше ни слова! Идем быстрей домой, там все расскажешь.

– Кто это? – Пабло сделал пару шагов и замер, он только теперь заметил с интересом разглядывающих бригантину подводников.

– Пошли домой, Пабло, новостей столько, что ночи будет мало. Ты схватываешь быстро, не так, как Карлос, так что успеем и поговорить, и встретить твою погоню.

– Карлос дома? Почему я его не вижу? – Пабло, еще больше удивившись, оглянулся на море. – А где «Золотой бык»?

– Эх, сынок, если бы ты знал, сколько у меня накопилось вопросов, на которые я хотел бы получить ответ! Что твои англичане! Уверяю тебя, Пабло, скоро ты напрочь о них забудешь. Горизонт чист, скоро стемнеет, ночью они наш остров не найдут, так что время есть. И с чего ты решил, что они вообще нас найдут?

– Найдут… – Пабло нервно задвигал челюстью. – У них в руках мой штурман Гаспар и боцман Васко.

– Так… – Дон Диего остановился на полпути и озадаченно почесал бороду. – Я уж подумал, что сюрпризы есть только у меня, но, похоже, ты тоже привез отцу подарок. Сколько кораблей идет по твоему следу?

– Один.

– Один?! – Губернатор удивленно посмотрел на сына, затем, не сдержавшись, громко расхохотался. – Ты испугался одного корабля англичан?!

– Я никогда никого не боялся, но всегда реально рассчитывал силы! Этот один стоит нескольких. У него на борту сотня солдат десанта.

– Что за корабль?

– Зовется «Пеликан», три мачты, двадцать пушек. Капитан – некто Фрэнсис Дрейк. Говорят, молодой, но очень дерзкий англичанин.

– Никогда не слышал.

Дон Диего дернул ручку массивной двери.

– Ну, вот мы и дома. Соскучился, наверное, по этим стенам?

Пабло неопределенно пожал плечами. Разочаровывать отца не хотелось, но находиться больше чем неделю на острове всегда было для него в тягость. Никаких чувств к этому особняку он не испытывал, а окружающий отца сброд вызывал у него брезгливость. Ветер в парусах, приключения, погони, пушечная пальба и лихой абордаж – его интересовало только это.

– Идем наверх. То, что я тебе расскажу, – невероятно, и лучше все видеть своими глазами. – Дон Диего подтолкнул сына в темный коридор. – Проходи, Пабло. А я пока спущусь в погреб за кувшинчиком прохладного вина.

– Ну вот теперь, сын, ты знаешь все. Чуи я жду к утру, молю господа, чтобы вернулся с Карлосом. Что намерены предпринять чужаки, можно только догадываться. Ты вернулся как нельзя кстати. Теперь я готов выслушать тебя.

Как и обещал дон Диего, рассказ его затянулся, и уже несколько часов солнце на небе замещала полная луна. Пабло сидел притихший, за все время не проронив ни слова. Время от времени поглядывая на горящий фонарь на корабле чужаков да на освещенные ворота их барака, он не мог не признать, что на фоне невероятных событий, случившихся, пока он был в море, его рассказ покажется блеклым, а приключение – заурядной прогулкой.

Но в том, что англичане явятся сюда завтра днем, а может, уже на рассвете, он был уверен. И если чужаки были чем-то диковинным и загадочным и пока что не опасным, то английские солдаты представляли собой вполне реальную угрозу.

Не удержавшись, Пабло поделился с отцом своими опасениями.

Дон Диего понимающе кивнул:

– Вчерашний день прошел, сегодняшний – наш, наступит ли завтра – одному Богу известно. Уверен, что у нас еще достаточно времени. Есть у меня одна мысль, но сначала рассказывай ты. Итак, я слушаю.

– Отец, все как обычно, – смущенно начал Пабло. – Мои лазутчики донесли, что английский отряд удачно поживился в панамских джунглях. Им удалось разграбить один из городов ацтеков. Все, что им доставалось, они переправляли небольшими караванами на побережье и отправляли в Англию. На один из таких караванов я и решил напасть. На одном из горных перевалов мы устроили засаду. Англичан было немного. Бросив навьюченных золотом и серебром ослов, они бежали. На радостях мы уже праздновали победу, не зная, что это была только голова каравана. И вскоре появилось около сотни их солдат. Теперь бежать пришлось нам. Мы отстреливались, путали следы, но золото не бросили. Гаспар и Васко были ранены. Идти они не могли, и тогда я решил спрятать их в пещере, пообещав позже вернуться. Но когда мы поднялись на следующий перевал, то увидели, что англичане их нашли. У них были проводники из туземцев!

– Почему ты их не добил?! – Дон Диего нервно вскочил, едва не опрокинув стол.

– Отец! Васко не один год мне служил верой и правдой! А Гаспар вообще мой друг!

– Что ты знаешь о дружбе? Теперь своих друзей ты отдал в лапы врагам. А уж англичане – мастера на пытки! Уверен, что не прошло и часа, как они уже знали, где искать украденное золото.

Пабло виновато кивнул.

– Англичане на удивление быстро организовали погоню. Не успели мы добраться до бригантины, а в море уже рыскал их корабль. С моими восемью пушками бросаться на их галеон было бы непроходимой глупостью. А тягаться в скорости с моей «Летящей ланью» они не смогли.

– Непроходимой глупостью была твоя жалость! – Дон Диего уперся руками в перила и вглядывался в темноту перед домом. Рассмотрев чей-то темный силуэт, он крикнул: – Эй! Кто там? Сходи разбуди донну Дебору и скажи: пусть идет ко мне! – Затем, повернувшись к Пабло, добавил: – На рассвете переставь бригантину под самый утес. Тогда с моря ее не увидят.

– Отец, я был уверен, что мы дадим бой! Я – корабельными пушками, а вы с берега.

– Дадим, дадим, – проворчал дон Диего. – Да только, что уже смог, ты сделал. Теперь слушай меня. Сейчас победа больше зависит от моего красноречия и мастерства моей кухарки, чем от твоих пушек.

Пабло промолчал. Задумавшись, он посмотрел на отца и произнес:

– Я понял тебя. О красноречии ты вспоминаешь лишь тогда, когда говоришь о чужаках. Ты хочешь просить помощи у них?

– Да… – Губернатор с уважением посмотрел на сына. – От матери тебе досталась не только излишняя жалостливость, но и цепкие мозги. А это неплохо. Главное – их не растерять. А от прочей шелухи ты избавишься с годами.

Дон Диего хотел еще что-то сказать сыну, но увидел в темноте белое пятно ночной рубахи.

– Дебора, это ты?

– Я, сеньор.

– Ты вот что, Дебора! – Дон Диего свесился через перила. – Подними себе в помощь пару бездельников, пусть заколют поросенка. И сделай, девочка моя, из него к утру такого ароматного красавца, чтобы у меня слюни потекли по подбородку. С зеленью и чесночком, с подливкой и с корочкой румяной! Ну, не мне тебя учить. Ступай, ягодка моя, займись делом!

Глядя на удаляющуюся донну Дебору, губернатор задумался. О чем он говорил? Ах да!

– Мать твоя, Пабло, была редкая умница. Я даже иногда робел перед ней. Бывало, только подумаешь, что ей сказать, а она уже все знает.

– Я ее совсем не помню. И ты никогда не рассказывал. Слыхал, что ее отец был знатным грандом…

– Ни к чему это тебе. А впрочем, до рассвета еще далеко, слушай. Да, знатным вельможей был ее батюшка. Мать твоя, Мария, рассказывала, что в молодости он даже заслужил право не снимать шляпу перед королем. Но потом попал в опалу, обнищал, продал земли и решил попытать счастья в Новом Свете. Да, на их беду, уже я в этих водах гулял. Вот и пересеклись наши пути. Мне тогда было все равно, кого грабить – хоть англичан, хоть братьев-испанцев. А отец ее долго отбивался и не желал сдаться. Разозлил меня очень. Я их тогда всех на дно отправил, только дочь его пощадил. Красива Мария была, хоть картины пиши. Я от нее вовсе голову потерял. Купил ей дом на Эспаньоле. Мечтал, что будет меня ждать да радостно встречать с добычей. Но строптива твоя мать была безмерно. Все мне простить не могла, что родни ее лишил. Немного поутихла, когда ты родился. Меня ненавидела, а тебя обожала. Тряслась над тобой, как над бесценной вазой. Все портреты твои вышивала, аж тошно было. Я-то все реже у нее появлялся, сам знаешь – море затягивает. А один раз вернулся, а ты сам уже иглой шьешь! Тьфу! Позор один! Ладно уж, что грамоте тебя обучала, да все молитвы вы с ней распевали. Ну а после этого на тебя осталось только платье надеть! Как я тогда бушевал! Ну и решил забрать тебя с собой. Мы тогда как раз логово на Бенито основали. Я уже Карлоса сюда перевез, к Соломону на воспитание, и тебя хотел. Вот только море в тебе разбудило такую страсть, что до сих пор тебя с палубы не выгнать. И команда тебя признала сразу. Вспомни, ведь тебе платили не как положено юнге – половину доли, а полную долю, как полноценному матросу! И не потому, что ты капитанский сын, а потому, что пользы от тебя было больше, чем от иного матроса. А ведь тебе было всего восемь годков. Я, если хотел тебя найти, сразу голову на мачты задирал. Бывало, в шторм с ног валишься, а в трюм тебя не загнать, вместе со всеми канат тянешь…

– А что с ней сталось? – перебил отца Пабло.

– С ней? Не знаю… Поговаривали, что, когда я тебя забрал, она то ли утопилась, то ли отравилась.

Дон Диего насупился, уж очень ему не понравился вопрос Пабло.

– А может, ты жалеешь, что не остался со своей матерью? Натянул бы на себя рясу и бился бы сейчас лбом о пол в какой-нибудь деревенской церкви или пристроился писарчуком на фазенде местного плантатора. Ты об этом жалеешь?!

Губернатор пытался рассмотреть в темноте лицо молчавшего сына. Он ожидал, что Пабло будет спорить и переубеждать, что отец не прав. Но Пабло продолжал упрямо молчать. И от этого дон Диего начинал злиться:

– Не молчи! Ты хотел узнать о своей матери? Ты узнал. Но если ты затаил на меня обиду, потому что пяльцы и нитки тебе дороже ударов волн в борт корабля, то об этом я имею право знать! Говори!

– Я совсем не помню ее лицо, – со вздохом произнес Пабло. – Помню руки. Когда она учила меня грамоте, то водила пальцами по буквам. Я помню тонкие и длинные пальцы. А еще я помню, что когда ты забрал меня на корабль, то обещал, что мы будем приплывать к маме. Ты меня обманул.

– Не неси вздор, Пабло! Ты, как и Карлос, не видишь главного! Учу вас, учу – не мельчите, будьте выше мелочей. Ставьте перед собой такие цели, чтобы дух захватывало! И шагайте к ним через трупы, друзей и кровавые пузыри на собственных ладонях! А мелочи оставьте тем, кто душонкой мелок.

– Не так давно ты говорил, отец, что мелочей не бывает, – усмехнулся Пабло.

– Ничего ты не понял. И не лови меня на слове. – Дон Диего рывком развернул сына лицом к себе и, сверкнув глазами, произнес: – Вот ты пожалел Гаспара, спасти его решил. Друга пожалел! И что же? А то, что Гаспар сейчас проклинает тебя! За те пытки, на которые ты его обрек. За то, что он стал предателем и сейчас ведет врагов к нашему острову, и за то, что ты, его друг и капитан, оказался таким слабым и жадным! Жадным на пулю, о которой он сейчас мечтает. А если бы ты был выше этих мелочей, то сейчас со мной делил бы добычу, а не думал, как ее защитить от англичан, призывая отца на помощь.

Дон Диего налил себе полный бокал вина. Выпив залпом и уже успокаиваясь, он продолжил:

– Много говоришь о дружбе. Ты мне о любви еще начни рассказывать! А настоящий друг не знает таких слов. Они у него костью в горле становятся. Был у меня настоящий друг.

– Да знаю я эту историю! – скривился Пабло. – Фернандо, отец Кармен. Его убили в бою, а ты в память о вашей дружбе взялся ее растить. Уж не раз слышал, отец.

Пабло посмотрел на разгорающийся костер перед кухней. Спорить с отцом не хотелось. Но иногда ему казалось, что в своих наставлениях и учениях отец так увлекается, что теряет чувство реальности и вся его словесная ахинея, построенная на противоречиях, граничит с маразмом.

– Ничего ты не знаешь. – Дон Диего улыбнулся, довольный, что сумел добиться от сына хоть какой-то реакции и отвлек от воспоминаний о матери. – Я полдня провалялся в кровати, а ты сна не заслужил. Так что придется тебе выслушать и эту историю. И заметь, ты ее услышишь первым. Никому не рассказывал, да, видно, старею. Часто Фернандо вспоминаю, не хватает мне его. Ну так слушай.

Дон Диего с наслаждением развалился в заскрипевшем кресле и, улыбнувшись, начал рассказ:

– Из всего, что ты знаешь, правда только то, что Фернандо был отцом Кармен и моим другом. Настоящим другом. В то время, когда я только приплыл в эти края, он уже успел побывать в плену у англичан и люто после этого их ненавидел. Хотя был всего на год меня старше. Эту ненависть я взял у него в наследство. Все мы с ним делили поровну – и добычу, и потери, все пополам. И даже корабль позже был у нас один на двоих. Оба считали себя капитанами и никогда об этом не жалели. В кабак только вдвоем. А как мы с ним дрались! Бывало, нахлещемся джина так, что на ногах стоять не можем, упремся спина к спине, и никто нас одолеть не может. Только кулаки наши в разные стороны разлетаются да зубы свои и чужие. Эх, Пабло, позадиристей мы были, чем вы с Карлосом. Единственное, за чем мы ревностно следили, чтобы в бою один другого не обогнал да врагов больше не нарубил. А еще: больше, чем себя, друг друга оберегали. Бывало, сам саблей отбиваюсь, а по сторонам смотрю – не целится ли кто в Фернандо. И он также. Баб никогда не делили, и в этот огород друг другу не заглядывали – это было святое. Несколько лет так вместе повсюду и плавали, пока не попали в крепкую передрягу. Увязались за нами испанцы. Да так увязались, что куда тем англичанам. Матерые конкистадоры! За золото готовы зубами глотки рвать! А шлюп наш еле на плаву держался. Дно обросло, паруса ядрами разорваны, не уйти. Думали бой дать, да куда там. Команда наша – два десятка портового отребья, от одного вида блестящих доспехов от страха тряслись. Да и больше их было раза в три. Решили мы тогда с Фернандо на сушу выброситься и в джунглях скрыться. Солнце уже садилось, и берег рядом был, наверное, спаслись бы, да только в спешке и сумерках не заметили, что все побережье утыкано рифами. Крепко мы тогда сели на камни. Дно пробито, в трюме вода, шлюп наш ко дну не пошел только потому, что между рифами застрял. Решили вплавь до берега добираться, но испанский капитан разгадал наш план. Высадил солдат на шлюпках и отрезал нам путь к спасению. Оказались мы в кольце – в море галеон стоит, на берегу костры горят. Испанцы не торопятся, видят, что деваться нам некуда. Близко не подходят, боятся тоже на камни сесть. Да и пушек наших опасались, не знали, что пороховой погреб уже под водой у нас был. Стали они на якорь и прислали к нам парламентера с предложением – если команда к утру выдаст капитана, то сохранит себе жизнь. А капитана подвесят в железной клетке у входа в порт на устрашение другим. Казнь, я тебе скажу, Пабло, жуткая и позорная. Железные обручи стягивают тебя так, что ни рукой, ни ногой не пошевелить. А чайки клюют твои глаза, голову, тело. И висишь так несколько дней, пока с жизнью распрощаешься. Но и после этого еще не все. Обмажут смолой, чтобы еще года три провисел на устрашение другим, пока кости из клетки не посыплются.

Дон Диего умолк. От долгого рассказа у него запершило в горле, и он потянулся к кувшину.

– И что же было дальше? – Пабло поспешил опередить отца и наполнил его и свой бокалы.

Он с сожалением взглянул на приближающийся рассвет. От усталости не осталось и следа. Эта история его заворожила. Он никогда не задумывался, что у отца могла быть и другая жизнь. Пабло всегда представлял его полулежащим в любимом кресле и разглагольствующим о том, как им с Карлосом жить да что им делать. Да еще гоняющим сброд, который он собрал на этом острове, чтобы почувствовать себя губернатором.

– Не томи, отец, рассказывай.

Дон Диего улыбнулся.

– Хотели мы в ответ вернуть отрубленную голову парламентера, но не тут-то было. Видим, заволновалась наша команда – понравилось им предложение. Молчат, а на рожах написано: только и ждут, чтобы наброситься, связать и выдать испанцам. И тогда Фернандо сказал им: «Если уж суждено нам последнюю ночь быть вашими капитанами, то вот вам приказ: достать из трюма все вино и джин, что у нас осталось, и пить всю ночь, а на рассвете мы сами сдадимся испанцам!» Обрадовались иуды, потому что боялись нас и знали: не одного из них зарубим, прежде чем смогут с нами справиться. А мы вдвоем закрылись в каюте и тоже пили, вспоминая нашу прошлую жизнь и прощаясь друг с другом. Я так привык прикрывать спину Фернандо, что и сейчас переживал не за себя, а за него. И тогда я предложил – пусть он выдаст себя за матроса и спасется, а капитаном пойду я. Как он съездил тогда мне кулаком по зубам! А потом потребовал, чтобы с матросами ушел я. Он на год старше, и я имею полное право прожить еще как минимум год. Конечно, я отказался. Да и не верилось, что наши предатели промолчат. И висеть бы нам тогда обоим в клетках, украшая какой-нибудь порт. Тогда, Пабло, я совершил поступок, смысл которого до сих пор не пойму: то ли это было единственное правильное решение, то ли самая страшная в моей жизни ошибка. Незаметно я насыпал яд в кружку Фернандо. Долго ждал. Никак не могла отрава пробрать его могучий организм. И только за полночь изо рта хлынула пена. Тогда Фернандо все понял. Вначале рассвирепев, он бросился на меня с кулаками, но затем вдруг расхохотался и показал спрятанный сзади за поясом кинжал. Он тоже собирался освободить меня от мук. Да только опередил я его. Как он хохотал! Давился, и плевался пеной, и хохотал. А потом схватил меня за камзол и уже заплетающимся языком молил, чтобы я забрал к себе и оберегал его малолетнюю дочь, если удастся мне живым остаться. Пабло, я был потрясен! Никогда Фернандо не рассказывал мне о своей дочери. А я даже и представить себе не мог, что он может так кого-то любить. Фернандо! Да в пролитой им крови утопиться можно было! И вдруг – нежно любимая дочь. Он уже затих, а я все не мог в себя прийти. Разбудил он во мне что-то. Вспомнил я вдруг, что и у меня есть сыновья, хотя до этого, каюсь, о вас очень редко вспоминал. О многом я тогда, сидя рядом с ним, передумал. А когда наступил рассвет, вышел я к команде и заорал: берите меня, собаки продажные, мне теперь ничего не страшно! А они друг к дружке жмутся да глаза прячут. Глянул я, а испанцев-то и нет. Потом узнал, что братство с Тортю напало на испанский город Кампече, что рядом был на побережье. И губернатор прислал люгер с приказом капитану: все бросить и идти на помощь. Так я жив и остался. Не знаю, может, и пираты меня спасли, да только уверен я, что это Фернандо мне помогал уже с того света. А команду я не простил, всех помню и, если с кем повстречаюсь, в долгу не останусь. Одного поймал, так в клетке подвесил, захотелось посмотреть, что меня ожидало. Ты знаешь, Пабло, впечатляет. Особенно когда язык от жажды вываливается, а чайки тут как тут. Как-нибудь попробуй, если захочешь, чтобы враги твое имя шепотом произносили. Все, о чем просил Фернандо, я сделал. И его дочь нашел да и вас к себе забрал… Много воды с тех пор утекло, а для меня все как вчера.

Дон Диего встал с кресла, потянулся, разминая затекшие руки, посмотрел на донну Дебору, присматривающую за поросенком на вертеле, и, прищурившись, взглянул на поднимающееся из моря солнце. На секунду замерев, он даже не удивился появившейся на горизонте точке.

– Как по писаному: и появились в море зловещие паруса. – Он потянулся к лежавшей в кресле подзорной трубе. – Недолго держались твои друзья, вон и гостей уже нам привели.

– Это наверняка Васко сломался. Уверен, Гаспар держался до последнего.

– Так быстро они могли появиться, если их вел твой штурман. А впрочем, какая теперь разница, кто из них предатель. Думаю, что оба. – Дон Диего приник к трубе. – Корабль хорош! Чтобы держать такие мачты и огромные паруса, нужен хороший корпус. Да… это англичане, вижу их флаги. Ну что же, полюбоваться рассветом они нам не дали, так хотя бы поблагодарим их за спокойную ночь. Иди, Пабло, и делай все, как я сказал. Прижми свой корабль к самому утесу, глубины вам там хватит. А я к Деборе за подарком чужакам.

Губернатор удивленно посмотрел на двор вокруг барака. Обычно в это раннее время тихий и сонный, сейчас двор был заполнен снующими серыми рубашками. Среди них мелькала и белая капитанская фуражка.

– Идем, Пабло, нам обоим следует поторопиться. – Дон Диего вновь посмотрел на увеличивающуюся точку на горизонте, затем на подводников, выстраивающихся цепочкой от причала к бараку, и, вспомнив, что он умеет не только лежать в любимом кресле, но и бегать, если нужно, бросился к ступеням террасы, на ходу подхватив шляпу и затягивая ремнем раздувшийся от вина живот.

Как прекрасно раннее тропическое утро! Гюнтер наслаждался прохладой, жалея, что прежде он всегда упускал этот миг, пробуждаясь уже тогда, когда солнце немилосердно жгло кожу, загоняя подальше в тень. Прохладный сырой воздух с моря врывался в бухту и разгонял выползший ночью из джунглей туман. Красный колеблющийся диск, показавшись из-за горизонта, стремительно взлетал ввысь. «Еще немного, – подумал Гюнтер, – и от этого прохладного блаженства не останется и следа». Миг рассвета здесь всегда краток. Гюнтер надеялся, что коротким окажется и время их пребывания на этом острове. Вчера, посовещавшись с Отто и Эрвином, они пришли к мнению, что пора покидать этот зеленый рай. Старший помощник уверял, что разгадка всего таится в Мексиканском заливе, там, где их атаковал самолет и взорвался пароход, и Гюнтер не смог с этим не согласиться. Продовольствием они были загружены так, как будто только что вышли из Лорьяна в начале плавания, с той лишь разницей, что раньше над штурманским столом раскачивались гроздья бананов, а теперь – сетки с кокосами. Вновь свое прямое назначение сохранил лишь один гальюн, второй был забит самодельными колбасами и копчеными окороками. Запасались с расчетом пересечь Атлантику, поэтому Гюнтер не препятствовал коку Дитриху, когда тот сумел втиснуть ему под койку с десяток копченых кур.

Ничего не препятствовало их плаванию, разве что волновала своей таинственностью неизвестность. Это волнение почувствовала и команда. Притихшие, с хмурыми лицами, матросы, выстроившись цепью, передавали в спасательные шлюпки все, что еще недавно они перевозили в барак с лодки. Молчал и Отто. Еще вчера, яростно отстаивая свою правоту, он не сомневался в своих догадках, а теперь его терзали сомнения. Он взял на себя большую ответственность, не оставив права на ошибку.

Будто опасаясь нарушить рассветную тишину, все работали молча, поэтому Гюнтер еще издалека услышал нестройный топот ног. Из-за дома появился губернатор. За ним пестрой толпой шло все женское население острова. Рядом с доном Диего широко шагал Томас, зажав под рукой небольшой черный бочонок. Но больше всего удивило Гюнтера то, что губернатор нес перед собой на вытянутых руках. На сверкающем серебряном блюде красовался румяный поросенок, источающий аромат жареного мяса. Заметив губернаторскую процессию, прекратили работу матросы.

Дон Диего остановился в трех шагах от Кюхельмана, склонился в низком поклоне и громко произнес:

– Приветствую вас, наши самые лучшие и желанные друзья! Пусть Господь мне будет свидетель, нет у нас ближе друзей, чем вы. Лишь только встало солнце, как я от избытка чувств не смог удержаться, чтобы не порадовать ваш взор этим красавцем на подносе. А каков аромат! Сеньоры, это чудо, а не аромат! – Дон Диего громко рассмеялся. – Я с трудом сдерживаю себя, чтобы не впиться в него зубами!

Вилли, переводя слова губернатора, не верил собственным ушам. Дон Диего ли это говорит? И правильно ли Вилли его понимает?

Дон Диего между тем продолжил:

– Давайте забудем о мелких недоразумениях между нами! Взгляните на это синее небо – на нем нет ни облачка. Так не нам ли это пример? Пусть и наша дружба будет столь же безоблачной, как это небо.

Не сразу нашелся, что ответить, и Гюнтер. Увидев губернатора, он подумал, что тот идет к ним с очередным обвинением, но такой оборот событий его обескуражил.

– Дон Диего, я удивлен вашим вниманием и не пойму, что послужило тому поводом.

– А разве друзьям нужен повод? Взгляните на эту бригантину, это вернулся мой Пабло! Вот вам и повод.

Гюнтер на миг задумался. Догадываясь, что губернаторскому словоблудию есть другая причина, нежели прибытие сына, он спросил:

– Говорите прямо, что вы от нас хотите?

Улыбка сбежала с лица дона Диего. Он понял: облик рубахи-парня с капитаном не проходит.

– Хорошо, сеньор! Это вопрос настоящего мужчины, и я отвечу вам тем же. Я не зря вам указал на корабль моего сына. Но если вы обойдете эти джунгли, закрывающие от вас море, то увидите еще один корабль.

Губернатор посмотрел по сторонам, ему мешал говорить оттягивающий руки поднос. Решительно сунув поросенка в руки удивленному старпому, он обратился к Кюхельману:

– Это корабль врагов. Безжалостных и жаждущих нашей крови врагов! Взгляните на этих безвинных женщин. – Дон Диего указал рукой на собравшихся за его спиной толпу испанок в разноцветных платьях. – В чем они провинились перед ними? Лишь в том, что в их жилах течет испанская кровь! И сейчас я взываю к вам о помощи.

Губернатор дождался, когда Вилли переведет его слова, и с немым вопросом заглянул в глаза Кюхельману. Выдержав паузу, он продолжил:

– Совсем недавно к этому берегу пристал странный корабль. На нем удивительные люди, умеющие то, что мы и представить себе не могли. Но им нужна была помощь! И мы, не задавая лишних вопросов, пришли к ним на помощь, поделившись последним, что у нас было. Так скажите, капитан, вправе ли мы теперь просить помощи у них? Но прежде чем ответить, взгляните на этих женщин, потому что, если вы откажете, никто из них не доживет до вечера.

Гюнтер поднял руку, прерывая темпераментную речь губернатора:

– Если уж вы так с нами откровенны, то, может, объясните, почему вы решили, что это враг и почему они плывут к вам?

Дон Диего смутился – стоит ли все рассказывать?

– Это английский корабль, выследивший бригантину моего сына. Англичане всегда славились своей жадностью. И сейчас они узнали, что Пабло добыл тяжким трудом несколько сундуков с ценными побрякушками. Да, сеньоры, на корабле моего сына находятся пять сундуков с серебром. Есть еще и золото. Помогите расправиться с англичанами, и мы щедро поделимся с вами. И еще: вы можете оставаться у нас сколько угодно, мы этому будем только рады. Нам горько видеть, что вы собираетесь нас покинуть.

Гюнтер ухмыльнулся. Наконец-то все стало на свои места.

– Что скажете, Отто? – повернулся он к старпому.

– Перед вами трудный выбор, капитан. Но, как бы вы ни решили, я сочту это решение правильным и единственно верным.

– Я слышу слова старшего помощника, а что мне скажет Отто Клюбер?

– Спору нет, Гюнтер, мы перед ними в долгу. Губернатор прав, они дали нам возможность отдохнуть и время подумать. Где-то я слышал поговорку, что долг платежом красен. Думаю, это как раз наш случай.

– Хорошо. Герберт, что ты скажешь?

– Командир, что до меня, я не против записать на счет нашей лодки еще один английский корабль. Ха-ха, узнать бы только его тоннаж. Какая разница, где топить англичан – в нашем времени или за четыреста лет до него?

Гюнтер кивнул, в таком ответе второго помощника он даже не сомневался.

– Вилли, переводи. Скажи, что мы поможем им и спасем остров и его жителей. Платы нам от них никакой не нужно. Дон Диего прав: лучшая плата за помощь – это взаимная помощь. Но после этого мы уйдем. Хотя о предложении губернатора будем помнить. Кто знает, вдруг еще придется вернуться.

Выслушав капитана, дон Диего просиял.

– Виват нашим друзьям! – закричал он толпе.

– Пусть поможет им святой Себастьян и Пресвятая Богоматерь из Канделярии! – закивали женщины.

Губернатор между делом взглянул на бухту: «Летящая лань», спустив паруса, уже стояла, прижавшись бортом к утесу, а Пабло с командой шел на шлюпках к берегу. На вершине утеса пушкари сбрасывали ветки, прятавшие пушку от глаз с моря.

«Ну, вот и слава богу», – подумал дон Диего. Он был рад, что так легко смог уговорить чужаков ввязаться в драку с англичанами. Да и хотелось посмотреть, чего они стоят в бою.

Он кивнул Томасу. Голландец, заулыбавшись, передал бочонок в руки Вагнеру.

Гюнтер по молчанию губернатора понял, что разговор окончен, и, обернувшись к застывшим матросам, скомандовал:

– Заканчиваем погрузку! Отто, проверьте, чтобы ничего не забыли. А я с первой партией на лодку. Взгляну, кого нам губернатор приготовил в жертву.

Дон Диего подмигнул ему:

– Капитан, покажите этим свиньям торпеду!

– Что? Да… вы даром времени не теряете, – удивленно протянул Гюнтер. – Вас хоть в команду бери, – засмеялся он и запрыгнул в лодку.

Лишь только шлюпка вышла из залива, Гюнтер направил окуляры бинокля на приближающийся парусник. До корабля оставалось еще не менее трех миль. На мачтах развевались белые флаги с красными крестами. Цейсовские линзы приблизили паруса настолько, что Гюнтер рассмотрел раскачивающихся на вантах людей.

Ступив на лодку, он увидел, что из бухты потянулись и остальные шлюпки. Рвалась последняя нить, связывающая их с островом. С берега за ними наблюдал в подзорную трубу губернатор.

Спустившись в центральный пост, Гюнтер скомандовал боевую тревогу.

Волнующей слух музыкой, передавая волны дрожи по корпусу, застучали дизели. Загремели и зажужжали механизмы. Из люка рубки на ходовой мостик доносились команды. Лодка оживала. За кормой взлетела пена, и от носа, разбегаясь в стороны, потянулись две волны. Свободная команда высыпала на верхнюю палубу и, передавая друг другу бинокли, глазела на приближающийся галеон. Теперь до него было рукой подать. Выждав, когда они с парусником окажутся на одном расстоянии от входа в бухту, Гюнтер дал команду: «Средний ход!» – и повел лодку в море, подальше от камней и малых глубин, оставляя галеон между торчавшей глыбой утеса и пенистым следом за кормой.

На берегу, наблюдая за чужаками и англичанами, выстроилось все население острова.

Пушка на скале молчала, хотя галеон был как на ладони. Все замерли. Дон Диего, растолкав толпу на причале, жадно следил за передвижением кораблей, вдавив трубу в глаз.

Подводная лодка развернулась носом к острову и замерла. Капитан парусника тоже понял, откуда теперь для него исходит главная угроза. Галеон медленно разворачивался, стараясь подставить противнику ощетинившийся пушками борт.

На мостике Гюнтер наблюдал за неуклюжими маневрами парусника.

– Отто, готовьте первый торпедный аппарат.

– Капитан! Вы хотите уничтожить его торпедой?

– Вы же слышали просьбу губернатора. Давайте покажем зрителям представление. Почему бы не оставить в истории след, подарив ей еще один миф?

Старпом пожал плечами и нырнул в рубку. Вскоре из люка загремели его команды.

Гюнтер приник к тяжелому биноклю, закрепленному на тумбе, превратив теперь его в прибор управления стрельбой. Выкрикнув пару команд на вычислитель параметров атаки, он посмотрел на галеон. Чтобы в таких условиях промахнуться, нужно очень постараться. Не оставив себе времени на размышления над терзавшими его сомнениями, Гюнтер скомандовал:

– Первым, пли!

Лодка вздрогнула, выплюнув серую сигару, и от ее носа стремительно потянулся след из бурлящих пузырей. Белая дорожка, добежав за двадцать секунд, уперлась в корпус галеона. Англичане тоже ее заметили и с любопытством наблюдали, свесившись через борт. Затем они перебежали на другую сторону и теперь смотрели на удаляющийся след в сторону берега. Белая нить, протянувшаяся от подводной лодки, пробежавшая под галеоном, уперлась в нависавший над входом в бухту утес. Тридцатиметровая каменная глыба сначала задрожала от страшного удара в основание, затем исчезла в поднявшемся на сотню метров столбе воды и, разбрасывая в стороны облепившие ее деревья, начала рассыпаться на глазах изумленных испанцев. В воздух, вращаясь, взлетела пушка вместе с пушкарями. Над бухтой прокатилась взрывная волна и, тряхнув причал, сбросила в воду губернатора вместе с его окружением. Поднявшие невообразимый крик женщины, путаясь в платьях, стали разбегаться по домам. Оглушенный взрывом Пабло упал лицом в песок. Рядом, поднимая фонтаны брызг, падали камни. Вскочив на ноги, Пабло сквозь дым пытался рассмотреть бригантину. От того, что он увидел, у него перехватило горло, не давая сделать вдох. Огромные каменные глыбы падали на палубу «Летящей лани», переламывая, как спички, ребра ее шпангоутов и раздирая борта. Мачты рухнули и теперь, запутавшиеся в парусах, плавали в воде. Вскоре о бригантине напоминали лишь редкие обломки да несколько пустых бочек.

Гюнтер спокойно наблюдал, как рушится утес. Со времен сотворения эта скала не знала такой встряски и теперь разваливалась, как карточный домик.

– Отто, какая глубина была выставлена на торпеде? – спросил Гюнтер поднявшегося на мостик старпома.

– Семь с половиной. Стандарт…

Выставленная на всех торпедах стандартная глубина была рассчитана на прохождение торпеды под днищем корабля и срабатывание магнитного взрывателя. Деревянного корпуса галеона магнитный взрыватель просто не заметил. Здесь необходимо было изменить глубину хода торпеды, чтобы сработал контактный взрыватель от удара о борт. Об этом старший помощник даже не вспомнил.

– Помогли… – протянул удрученно Гюнтер.

Галеон продолжал неуклюже поворачиваться, потеряв в парусах ветер. Когда его бушприт оказался направлен на лодку, нос корабля окутался белым дымом. Два ядра, прошелестев рядом с рубкой, подняли фонтаны по правому борту.

– Они пытаются кусаться, – прокомментировал Отто.

– Да, как ни странно. А ведь видели, что мы сделали со скалой. Им бы впору удирать…

– В носу на таких парусниках ставят всего две пушки и, как правило, малого калибра, но сейчас он развернется бортом и тогда о безопасности придется подумать нам.

– Удивительное время, – задумчиво произнес Гюнтер. – Здесь никто ничего не боится.

– Капитан, что прикажете? Попробуем еще одной торпедой или готовить пушку?

Отто озабоченно наблюдал за разворачивающимся в трехстах метрах галеоном, в пушечных портах которого блестели стволы пушек.

– Не успеем. Вызывай зенитчиков.

– Расчет к зенитному орудию! – проревел старпом в рубку.

«Удивительное время, удивительные люди, – думал Гюнтер. – Мы перед ними ландшафт меняем, а они будто и не замечают этого. Сколько губернатора ни пугали, а по-настоящему страха в глазах я так ни разу и не увидел».

Рядом загремели зенитчики, вытаскивая на мостик железный короб с двадцатимиллиметровыми снарядами. Один уперся плечами в мягкие упоры и развернул паутину прицела на галеон. Второй, раскрыв затвор, заправлял тяжелую широкую ленту.

Гюнтер поднял бинокль и увидел глядевшего на него в подзорную трубу капитана. Плотный здоровяк с очень широкими плечами, вьющимися каштановыми волосами и острой бородкой. Встретившись взглядом, англичанин опустил трубу, и Гюнтер увидел веселые голубые глаза. Беззвучно прокричав команду, капитан вновь закрыл глаза трубой. У Гюнтера мелькнула мысль, что англичанин сейчас поднимет руку и помашет ему, демонстрируя свое презрение к опасности.

Как бывало и прежде, он испытал уважение к смелому противнику. Такие люди всегда гибнут в первую очередь. Чаще завидное долголетие демонстрируют трусы. Природа несправедлива – для улучшения человеческой породы должно быть все наоборот.

– Бей по парусам. Срежь мачты, – дал он команду зенитчику.

Гюнтер решил, что восстановит справедливость и оставит в живых капитана и его бесстрашный экипаж. Да и не покидало чувство, что губернатор грубо их использует. Еще не зная, как выйти из этого положения, Гюнтер хотел, чтобы и волки и овцы остались целы.

Не успел он договорить, как его слова поглотил грохот орудия. На мостик градом посыпались желтые гильзы. Снаряды величиной с банан яркими нитями понеслись к галеону. На палубе подпрыгнули, разлетаясь в щепки, бочки и ящики с корабельным снаряжением. На средней мачте вспыхнул нижний парус. Но тут же четверо матросов, взлетев по веревочным лестницам, срубили его и сбросили за борт. От разорвавшегося снаряда вспыхнула бухта с толстым пеньковым канатом. И сразу же рядом возник матрос с ведром и затушил разгорающееся пламя.

«Поразительно, – глядя на английскую команду, думал Гюнтер. – Никто не прыгнул в панике в воду, никто не бежит к спасательной шлюпке. Напротив, деловито, будто им каждый день приходится перестреливаться с подводными лодками, пушкари выглядывали в порты поверх стволов, прикидывая на глаз расстояние, и с фитилями в руках готовились сделать первый залп».

Дергаясь всем телом вместе со стволами орудия, зенитчик выкрикивал ругательства, пытаясь удержать галеон в сетке перекрестия. Гюнтер наблюдал, как превращались в щепки резные борта. Затем рядом с галеоном из воды поднялись фонтаны, и теперь снаряды исчезали в трюме корабля на уровне ватерлинии.

«Возьми выше!» – хотел он прокричать зенитчику. Но в ту же секунду, разламывая корабль на две части, в небо взлетел огненный смерч. Яркий шар пламени и дыма скрыл галеон от глаз. Запоздало докатился жуткий грохот, и мостик лодки обдала волна раскаленного воздуха. Облако дыма оторвалось от воды и поднялось в небо белым грибом, оставив на поверхности лишь часть кормовых кают и обломки мачт. На волнах раскачивался десяток голов. Те, кто в момент взрыва был в носу корабля или далеко на корме, оглушенные, теперь еле держались на воде, пытаясь схватиться за плавающие рядом обломки. Остальная команда вместе с капитаном исчезла вместе с галеоном.

«Жуткая развязка!» – подумал Кюхельман.

– Командир! Нам теперь два корабля в зачет! – засмеялся второй помощник.

Но Гюнтер взглянул на него так, что Герберт поперхнулся собственными словами.

– В пороховой погреб попали, – произнес Отто.

Гюнтер молча смотрел на то место, где всего минуту назад был красавец корабль с бесстрашной командой на борту.

Затем он увидел, как из бухты появилась лодка. Гребцы выкладывались изо всех сил, а на носу в полный рост стоял губернатор. Одной рукой он придерживал трепещущую на ветру шляпу, в другой держал обнаженную шпагу. Волны, ударив в борт, едва не свалили его. Расставив пошире ноги, дон Диего указал гребцам на ближайшую голову матроса, плывущего к берегу. Шлюпка закрыла от Гюнтера моряка, он лишь увидел поднятые руки, пытавшиеся вцепиться в борт. Англичанин решил, что его хотят спасти. Но губернатор взмахнул шпагой – и руки исчезли. Дон Диего, пританцовывая на носу лодки, направлял гребцов к следующей жертве. Взмах руки – и от качающейся на волнах головы осталось лишь кровавое пятно. Два замаха весел – и рядом еще одна, пытающаяся закрыться рукой голова.

Над водой раздался жуткий победный вопль губернатора. Сделав круг на месте, где утонул галеон, гребцы подняли весла. Дон Диего встал во весь рост и, закрываясь рукой от солнца, высматривал очередную жертву.

И вот он увидел, как из последних сил в сторону корабля чужаков плывет последний из оставшихся в живых английских моряков.

Гюнтер решил, что не отдаст его губернатору на расправу. До подводной лодки англичанину оставалось чуть больше десяти метров, а до шлюпки губернатора – почти пятьдесят, и Гюнтер был уверен, что моряк спасется. Он даже дал команду приготовить веревку и помочь англичанину забраться на борт. Но дон Диего перехитрил его. Он поднял со дна лодки мушкет и тщательно прицелился.

Стрелял губернатор хорошо. Появилось облако дыма, и через секунду голова с длинными намокшими волосами взорвалась, разбросав по воде кровавое месиво.

От этого зрелища у Гюнтера подкатил ком к горлу.

Через минуту к борту подплыла шлюпка. Дон Диего внимательно осматривал черные бока лодки. Так близко корабль чужаков он еще не видел.

– Капитан! Поздравляю вас с великой победой!

– Ничего великого в этой бойне я не вижу! – перевел Вилли ответ командира.

– Напрасно. Впрочем, как хотите. А вот я выбью сегодняшнюю дату на дверях своего дома, чтобы всегда помнить, как мы вместе, рука об руку, разгромили англичан.

Дон Диего различил на бортах ржавые потеки и понял, что корабль чужаков из железа. У него вытянулось лицо.

– Капитан, позвольте подняться к вам на борт!

– Нет!

Губернатор с минуту помолчал, переваривая обиду. С трудом справившись с ударившим в голову давлением, он криво улыбнулся и, приказав грести к берегу, на прощание крикнул:

– Сегодня великий день! И мы будем его праздновать. Присоединяйтесь, капитан! У меня еще есть бочонок рома, а джина столько, что неделю пить хватит. Мы будем вас ждать!

Гюнтер промолчал. Экипаж лодки выбирался из рубки и заполнял палубу. Всем было ясно, что пришло время уходить. Зеленая гора, как и в первый день их появления, зацепила вершиной облако и теперь терпеливо ждала, когда оно потемнеет и прольется на джунгли дождем. Открытой раной, еще не затянутой травой и деревьями, торчали камни на месте разрушенного утеса. Мрачную память оставляли о себе пришельцы из будущего. Многие понимали, что не так следовало бы им уходить. Может, и должен был состояться совместный прощальный ужин, но слишком разными они были со средневековыми испанцами. Уничтоженная бригантина, пролитая кровь англичан, да и натянутые отношения в последние дни – все это вынуждало с грустью смотреть на зеленый берег. Понимая, какая пропасть пролегла между ними, и в то же время благодарить судьбу за эти дни. Удивительные, странные и необычные дни.

Гюнтер чувствовал настроение команды.

– Мы уходим! – громко обратился он к строю. – Мы должны вернуться в свое время, всех нас там ждут! Помните об этом, и это должно придавать нам силы. Верьте, что все у нас получится, и тогда у нас действительно все получится!

Из рубки появился доктор, спустился на палубу и, протолкавшись сквозь строй к командиру, прошептал ему на ухо несколько слов.

– Спасибо, док! Это первая хорошая новость за сегодняшний день. Док говорит, что пришел в себя Пауль. Он будет жить, и это хороший знак!

Гюнтер уже хотел дать команду: «По местам!» – но вместо этого машинально спросил:

– У кого есть вопросы?

Он был уверен, что вопросов не будет, и с удивлением посмотрел на вытянутую вверх руку. Из второй шеренги, несмело подняв ладонь, пытался привлечь внимание боцман.

– Что случилось, Мартин? Ты хочешь что-то сказать?

– Да, герр командир.

Боцман вышел, встал напротив Гюнтера и произнес:

– Я вот что вас хотел спросить. Скажите, зачем нам куда-то плыть? Что вы хотите найти? Может, те эсминцы, которые нас не добили? Или рветесь выполнять очередной приказ фюрера?

Гюнтеру показалось, что он ослышался.

– Мартин, я тебя не понимаю. Ты что, пьян?

– Нет, герр командир, я трезв и, как никогда, взвешиваю каждое свое слово. Вы можете отдать меня под суд! Да только где этот суд? И где наш фюрер? А вон там, – боцман указал рукой на бухту, – там, всего лишь на глубине двух десятков метров, лежат огромные богатства. Почему вы постоянно твердите: вернуться! А почему никто ни разу не подумал о том, чтобы остаться? Вы всегда, командир, думаете за нас. Вы умный! Но почему вы ни разу не задумались над тем, какая мы здесь сила. Да мы с нашей лодкой – ураган, способный стирать с лица земли государства!

Мартин, распаляясь, уже не говорил, а кричал, размахивая кулаком:

– Командир, вы хотите стать королем Англии или Франции и Испании? Или всей Европы, вместе взятой? Так станьте им! Мне бы хватило баронского замка да крепостных душ триста. Куда вы нас ведете? А вы спросите команду: хотим ли мы возвращаться? Спросите, спросите! Может, и мы хотим сделать свой выбор?

Гюнтер был потрясен. Бездействие на острове разлагающе повлияло на команду, и боцман был тому примером. Первым желанием было выхватить пистолет и застрелить Мартина. По вытянувшемуся лицу Герберта он понял, что еще немного, и лейтенант так и сделает. Но затем ему стало интересно: есть ли у боцмана единомышленники?

– Кто еще хочет остаться? – спросил он, обведя взглядом строй. – Кто хочет стать бароном или графом?

Моряки, улыбаясь, смотрели ему в лицо. Не заметив ни одного потупившегося взгляда, Гюнтер тоже улыбнулся.

– Ты один, Мартин. Так что займи свое место и готовься к отплытию. А мы все сделаем вид, что ничего не слышали.

Боцман замер с каменным лицом. Казалось, он был раздавлен. Будучи уверенным в своей правоте и рассчитывая на поддержку товарищей, Мартин чувствовал себя униженным и осмеянным всей командой.

Командир снисходительно похлопал его по плечу, подталкивая к трапу. Неожиданно боцман отпихнул преграждавшего ему путь лейтенанта Вагнера и с разбегу бросился в воду. Вынырнув в десяти метрах от лодки, широко загребая руками, он поплыл к берегу.

Герберт выхватил пистолет.

– Не надо, – остановил его Гюнтер. – Это его выбор!

– Он дезертир!

– Он сам себя наказал.

Неожиданно кто-то робко сказал сзади:

– Герр командир!

Гюнтер обернулся. Перед ним, опустив голову, стоял штурман.

– Что, Вилли? И ты?

– Нет-нет, герр командир. Вернее, да. Хотя – нет… Герр командир, мне не нужно золото или замок, но я должен остаться!

Гюнтер тяжело вздохнул. Как раз со штурманом все было понятно. Удивительно, что этот разговор он не завел раньше.

– Вилли, ты погибнешь.

– Да, наверное. Последнее время мне все это говорят. Но, если я этого не сделаю, я буду погибать день за днем, до скончания жизни. Проклиная себя, что не погиб здесь один раз.

– Это слова не мальчика, а мужчины, – задумчиво произнес Отто.

Гюнтер задумался. Вспомнилась Гертруда. В глубине души он отдавал себе отчет, что рвется назад к ней, а не из желания продолжать и дальше воевать. Может, и прав боцман: не всегда командир должен все решать за всех.

– Я понимаю тебя, Вилли, и не осуждаю. Ты вправе сделать свой выбор. Думаю, что справиться мы без тебя сможем. И я и Отто в штурманском деле не новички. Об одном тебя прошу: не торопись. Я хочу тебе дать время и шанс на выживание. Мы дождемся темноты и высадим тебя на спасательной шлюпке так, чтобы тебя не заметили с острова. Отпустить тебя сейчас – все равно что выбросить за борт с гирей на шее. Губернатор отыграется на тебе за все. Хотя я не знаю, на что тебе рассчитывать ночью, но мне кажется, что так будет лучше. А может, я просто тяну время – вдруг передумаешь?

– Не передумаю! – благодарно улыбнулся Вилли.

– Нет! Ну ты послушай! Он не считает эту победу великой! Каков павлин!

Дон Диего бушевал, вместе с Пабло меряя шагами причал.

– Этот надутый чужак даже не позволил мне подняться на борт его корабля. Такого оскорбления мне еще не наносил никто. Такова благодарность за все, что мы для них сделали!

– Отец, они уничтожили англичан, – робко вставил Пабло. – Надо отдать им справедливость.

– Справедливости нет! Есть пределы! И они их давно нарушили. Чужаки отправили на дно англичан, но какой ценой! Они погубили твою «Летящую лань»! Да красивей бригантины я не видел на всем Карибском море!

– Да…

Пабло тяжело вздохнул, он готов был заплакать.

– Отец, ты, конечно, высказал им все, что о них думаешь? И за мою бригантину и за галеон Карлоса! Я в отчаянии оттого, что мы не можем отплатить им сполна.

– Я не сказал им ни слова.

Пабло остановился, в недоумении уставившись на отца.

– Сын мой! Что такое слова? Нужны дела! Я не теряю надежды заманить их на остров. Вот тогда и отомстим. Что твоя бригантина! Ты видел их корабль? А что он сделал с утесом?

Дон Диего задумался.

– Я думаю расставить на берегу столы, чтобы чужакам было хорошо видно. Как в тот первый день. Вдруг клюнут. Я еще раз пошлю к ним гонца с приглашением.

Губернатор вдруг покраснел и, схватив сына за руку, прошипел ему в лицо:

– Если бы ты знал, Пабло, как я их ненавижу! Не меньше, чем англичан. Так бы и развесил на каждой пальме. А по утрам любовался бы, как их клюют чайки.

Вспомнив об англичанах, дон Диего повеселел:

– А ты видел, как я достал того, четвертого? Я только замахнусь, а он под воду! Я к нему, а он опять ныряет! Но я его все-таки подловил. Хрясь! И голова пополам. Давно я так не веселился.

– Отец, я лишился корабля!

– Прекрати стенать! Достанем твое золото и купим новый корабль.

– Как достанем?!

– Еще не знаю. Но обязательно достанем. Пио хорошо ныряет, и Алонсо неплох. Да вот только где их дьявол носит? Посидишь пока со мной на берегу. Женю тебя на Кармен.

– Не хочу я ни сидеть с тобой, ни жениться! Да и Кармен, уверен, тоже не захочет.

– Ничего, привыкнет. Запомни, Пабло, человек такое животное, что ко всему привыкает. Даже к виселице. Сначала дергается. Ха-ха… ему там неудобно. Потом привыкает.

Неожиданно губернатор толкнул сына в бок:

– Взгляни! Кто это плывет? Неужели я не заметил англичанина?

– Нет, отец, это чужак.

– Чужак? Вот так удача, как же мне его не хватало!

– Взгляни туда, отец! – Пабло указал в другую сторону, на джунгли.

Дон Диего напрягся. Из зарослей появился Чуи с отрядом. Высматривая среди них Карлоса, губернатор не выдержал и бросился бегом навстречу.

– Пабло, хватай чужака, а я поговорю с Чуи!

Чуи подошел и молча протянул шпагу Карлоса.

Дон Диего замер, не отрывая взгляд от сверкающего эфеса.

– Он… – Дон Диего запнулся, не в силах произнести страшное слово.

– Мы его не нашли.

– А где остальные? Где Алонсо? Где Пио?

– Они все погибли. Их мы опознали по обрывкам одежды. Там была тьма гиен. Но вашего сына среди погибших не было. Мы нашли его шпагу. Хозяин, я надеюсь, что ваш сын жив.

– Кто это сделал? Туземцы?

– Нет. В телах погибших нет ни стрел, ни ядовитых игл. И еще, хозяин, туземцы тоже исчезли. Мы обошли почти весь остров, но не увидели ни одного.

Дон Диего удивленно вздернул брови:

– Исчезли туземцы? Но куда?

– Не знаю. В одном месте на берегу остались следы от пирог. Возможно, они уплыли.

– Странно. За десять лет мы не смогли их отсюда выгнать, а тут вдруг исчезли сами?

– Это так, хозяин. Мы все обыскали, но, кроме наших, ничего не нашли. Все они были в одном месте. Почти у всех сабли остались в ножнах. Они даже не отбивались. То, что осталось от Алонсо, нашли в стороне. Наверное, ему удалось бежать, но затем его догнали. Его опознали по сапогам.

– Ты уверен, что Карлоса среди них не было?

– Я хорошо знаю шлем и доспехи вашего сына, но мы их не нашли. Еще мы нашли его кирасу. На ней тоже нет крови, и ремни расстегнуты, а не порваны. Он ее сбросил сам. Я думаю, что Карлос жив.

– Спасибо, Чуи.

Дон Диего неумело смахнул повисшую на реснице слезу. Затем, отвернувшись, зашагал по тропе к церкви. Впервые за много лет он решил обратиться за помощью к Богу.