(42)

Команды двух морских каноэ вместе с нашими порученцами ждали нас в условленном месте на берегу – укромном уголке в трех милях к северу от устья. Нашу встречу я не назвал бы тайной – тут собралось около трех сотен людей довольно дикого вида, они стояли кругом на полосе желтоватого песка, из которого то здесь, то там торчали глыбы черной лавы. В волнах прибоя лежала лимонная акула, бьющая хвостом. Владельцы каноэ сказали, что гребцы после извержения боятся, как бы их не сварила и не съела Земная Жаба, и нам придется пройти по суше дальше, чем это обычно считалось безопасным. Последовала заминка. И естественно, они запросили с нас цену больше той, о которой договорились с нашими посланниками несколько часов назад. Да еще навязали за отдельную плату местного к’алмаака, весьма здесь почитаемого; в Южной Африке таких, как он, именуют иньянга – «водный доктор». Он поддерживает вашу лодку на плаву, все время распевая заклинания, и поливает маслицем бурлящие воды, если случится на море волнение. Я решил, что это очередной мошенник, но позднее увидел, как он использует необычную, упрощенную, на мой взгляд, версию игры, чтобы проникнуть в планы морской стихии. 18 Мертвый Дождь сторговался с ними, и мы наконец погрузились. Наш арьергард остался на берегу. Они должны были разузнать, следят ли все еще за нами, и догнать нас позднее. Мы сделали подношение в виде крови Нянькам СевероЗапада и отправились в путь.

Наверное, трудно представить, как в двух каноэ можно разместить больше двухсот человек. Однако наши суда очень отличались от двухместных речных лодчонок. Я прикинул, что длина каждого составляла около девяноста пяти футов, а максимальная ширина – восемь. Долбленки, вернее, выжженки из красного дерева – королевы леса – размером с космический корабль «Луна» из «Звездного пути» производили впечатление мощных и устойчивых кораблей. У первого каноэ длинную носовую часть украшала фигура, похожая на голову элазмозавра, а на носу второго – куда усадили меня – был искусно вырезан омар с усиками. Оранжевые и белые глифы, отливающие жиром морской коровы, испещряли черные корпуса судов. На каноэ имелись и балдахины, делавшие их похожими на корабли Клеопатры, но 12 Кайман заставил лодочников снять эти штуки – чтобы не терять скорость хода. Никаких парусов я не заметил. Может, стоит показать команде, что это такое. Нет, лучше не надо. Не нужно их отвлекать.

Когда мы отошли за прибойную волну, кровные, казалось, расслабились. Наконец, впервые с того момента, как мы оставили Шоколадный город, они могли поговорить.

– Ак тан а пух тун й ан И па ок’ ин кабал пайее тцо’к т питцом? – раздался голос у меня над ухом. «Помнишь, как мы здесь играли и ты выбил глаз у нападающего?»

Мне понадобилось биение, чтобы понять, что говорит он со мной.

– Б’ааш, – снова прозвучал тот же голос. В переводе: «Привет, Земля говорит с 10 Сцинком».

Со мной решил пообщаться 2 Рука, брат Хун Шока, сидевший рядом со мной. Хун Шок занял место впереди. С нами ехали и другие важные персоны – 3 Возвращающийся Мотылек, вспоминатель, и 4 Пила Язык, один из моих двойников. Наши прислужники шептались слева от нас. Я повернулся к 2 Руке и произнес:

– Ма’аш ка’ан. – «Это был не я».

– Он тогда упал, а ты бросил в него мяч и попал по затылку; если бы не повязка, голова бы у него треснула, но один глаз у него таки выпал. – И 2 Рука, крупный, коренастый, похожий на жука, раздвинул пальцами веки правого глаза. – Но другимто он мог видеть и попытался вставить выпавший назад в глазницу. У него ничего не получилось, а он знал, что вот сейчас вырубится, и не хотел, чтобы этот глаз достался нам. И он его проглотил.

– Я этого не помню.

– Тебе нужно съесть большую миску тапиоки, – буркнул Хун Шок.

Это означало, что 2 Рука должен помолчать. Видимо, Чакала подвергли damnatio memoriae,^[612] и спрашивать о том, что случилось со мной до великой перемены, запрещалось – так же, как и произносить мое прежнее имя. Но 2 Рука не слишком обращал внимание на такие вещи.

Я расслышал подавленный смешок 4 Пилы Языка.

– Неужели это случилось и в самом деле? – вздохнул я.

– Не совсем так, – сказал Хун Шок.

– Точно так, – возразил 2 Рука.

– Ты помнишь 22 Паршу? – вдруг спросил у меня 2 Рука.

Я цокнул «нет».

– Он был садовником у 3 Яиц, – стал рассказывать Хун Шок. – Весь в бородавках. Ужасный с виду. И он всегда ходил в парильню один, но потом както раз 22 Гремучая Змея пошел с ним и увидел, что у него отрезан кончик пениса. А он никому не хотел рассказывать, как это случилось…

– Неужели Дерьмоволоску тоже забыл? Изза неето вся история и вышла, – повернулся ко мне 2 Рука.

– Ты у меня спрашиваешь? – спросил я.

Он цокнул «да».

Я помотал головой, исподтишка разглядывая 2 Руку сквозь маску. В какой степени он верит моим ответам? То есть в мою амнезию? Он, очевидно, звезд с неба не хватает, но все же. Интересно, как относятся ко мне остальные люди в каноэ? И все участники нашего похода, которые наверняка попозже узнают все, что я говорил? Вряд ли они приняли за чистую монету речи 2ДЧ. Моих спутников не назовешь идиотами. Впрочем, скептический негативизм тоже им чужд – во всяком случае, ничего подобного в их поведении я не замечал. Наверное, каждый имел свою точку зрения. Некоторые верили всему, другие считали, что их религиополитические вожди склонны к преувеличениям.

И конечно, если они сочли эту историю правдивой, то должны затаить зло на меня – ведь я вытеснил Чакала. 2ДЧ, разумеется, объяснил всем, что я пришел в том числе и для спасения знаменитого игрока в хипбол… Но наверняка кое у кого я все же вызывал неприязнь. А может, и страх. Они не уверены, что я принадлежу роду человеческому.

Ладно, не сходи с ума. Это все тебя не касается.

2 Рука продолжал:

– По пути домой после игры мы остановились в деревне грязевиков и встретили там к’аак’ – девушку из купологоловых с длинными коричневыми волосами. Она хотела, чтобы с нею совокупились все. Каждый из команды. Она всегда там ошивалась, и ее кликали Дерьмоволоской. Помнишь?

– Нет, – сказал я.

Вообщето в моей памяти забрезжил просвет, но мне требовалось побольше контекста, чтобы вспомнить все.

– Ты спал, а 1 Черный Морфо втер тебе в пенис к’ан аак’от? Забыл?

Я цокнул.

– А потом? – спросил 4 Пила Язык.

– Потом Ча… он проснулся, – засмеялся 2 Рука, – принялся подпрыгивать, держась за пенис, и кричать: «Он слишком велик! Он слишком велик!!!» – (К’ан аак’от, должно быть, являлся разновидностью местного фаллического галлюциногена.) – Бегал, бегал по двору, потом увидел Дерьмоволоску и сказал: «Ага». Схватил ее и запендюрил ей в задницу. Спустя какоето время ему полегчало, он вытер свой пенис, но тут Дерьмоволоска как подскочит, и давай вопить: «Аааай, ааайааа, оой, оой!»

Как вы, наверное, догадались, 2 Рука теперь подражал голосам и энергично изображал сцену в лицах, чуть ли не раскачивая лодку.

– И тогда она присаживается и начинает срать. Дерьмо выходит из нее, а все стоят и смотрят. И вдруг у нее из задницы полезли кишки, все больше и больше. Они сворачиваются под ней в кучу, подбегает собака, хватает за конец кишок и мчится прочь, а они разматываются. Псина стала их жрать, и тут Дерьмоволоска морщится, и из нее вываливается кишка с комком. А этот, – (он имел в виду меня), – выхватывает кишки у собаки, выдавливает комок через пожеванный конец, и на землю падает маленькая штучка, вся морщинистая и бородавчатая. Нашто и говорит: «Я этот кончик где угодно узнаю! Это пенис 22 Парши! Ктонибудь сбегайте за ним! Мы его нашли! Мы его нашли!»

Прислужники кусали губы, чтобы не рассмеяться. 3 Возвращающийся Мотылек и 4 ПилаЯзык хохотали. Гребцы, к счастью, не понимали нашего домашнего языка.

– Для меня это большая новость, – сказал я и тоже рассмеялся.

Надо признать, 2 Рука довольно умело выложил свою историю. Но чтобы проникнуться всем этим, нужно было оказаться там.

– Хватит, – приказал Хун Шок. – Кончили. А то Костоломы учуют, что у вас торчки.

Не забыл ли я упомянуть о том, что для кровных существовало правило: ограничивать сексуальный аппетит в экспедиции? Дальние походы приравнивались к сакральной охоте. Не допускались даже непроизвольные эрекции (интересно, кому удавалось справиться с этим?), потому что, как сказал Хун Шок, запах возбуждения не только отпугивает дичь, его могут почуять и враги. Однако молодым парням было нелегко сладить с природой.

– Мы должны быть сак канами, – продолжал Хун Шок (то есть копьеголовыми змеями – быстрыми, неуловимыми и, самое главное, передвигающимися бесшумно).

2 Рука угомонился.

– К тому же, – сделал ему замечание брат, – ты изрядно приврал. Наружу вышло совсем немного ее кишок. – Он откинулся назад и сунул в рот плитку жевательного табака.

Уже опустилась темнота. В чертогах солнца не бывает сумерек.^[613] Миновав костер у Комалькало, мы повернули на северозапад (в сторону смерти), ориентируясь на звезды Теотиуакана – Хищницу и Рану Хищницы, на Тубан (который в 3113 году до н. э., в начале Долгого счета, был Полярной звездой) и на его красную тень, йоту Дракона. Я видел алый оттенок четче, чем когдалибо прежде, даже если смотрел в телескоп. Хун Шок сказал, что мы очень близко подходим к звездам и можем слышать шорох, когда они касаются воды. И вправду, я уловил звук, похожий на шипение окурка сигары, упавшего в лужу, – конечно, то был говор волн. При каждом взмахе весел на них вспыхивали фитобактерии, словно искорки между двумя кремнями. Перед рассветом – а это лучшее время для сбора беспозвоночных – я перевесился через борт, стараясь не вглядываться в свое отражение, которое меня неизменно пугало, и провел «инвентаризацию». Здесь наличествовали перечномятные креветки и длинные красные ленты криля, громадные стрекающие медузы и незнакомые мне гигантские сиреневатые ктенофоры, цветом напоминающие пояс Венеры.^[614] Мне попалась на глаза разновидность, явно не описанная, но когда я попытался ее схватить, в воде оказалось столько ядовитых медуз, что я отдернул руку.

Наш арьергард догнал нас в полдень. Они плыли в узком каноэ, похожем на гоночный ялик. Десять гребцов сидели на веслах, десять отдыхали. Хун Шок и другие кровные сперва ухватились за копьеметатели, но вскоре различили украшавшие лодку бумажные гирлянды фамильных цветов Гарпии. Мы направились к берегу и причалили к песчаной косе.

Старший в арьергарде перебрался в наше каноэ и прошел назад. Рулевой оставил свой пост и вместе со всеми остальными передвинулся вперед, чтобы мы (включая на сей раз и меня) впятером могли поговорить.

Разведчик доложил: за нами следует большой отряд, от десяти до пятнадцати человек, это те же люди, что следили за нами на реке.

Мы не смогли воспротивиться порыву и посмотрели на восток. В море было много лодок, но старший замыкающий сообщил, что преследователи слишком далеко и нам не разглядеть их отсюда.

12 Кайман приказал разведчикам сойти на берег, нанять два небольших судна и пристроиться в хвосте у погони. А мы тем временем оторвемся от них. Если они знают, куда мы направляемся, то останутся на воде. В противном же случае будут заходить во все прибрежные деревни, чтобы напасть на наш след.

– Не догоняйте нас, пока не выясните, кто это такие, – велел Кайман.

В результате мы не стали высаживаться в этот день, а взяли курс на северсеверозапад, в глубь залива, заплатив гребцам первую надбавку за скорость. А вечером снова изменили маршрут – повернули на запад. Наблюдатели просматривали горизонт за кормой через похожие на телескопы трубки из кожи, но даль заволокла дымка, и они не заметили ничего подозрительного.

К утру вода переливалась всеми цветами радуги – ее покрывала пленка жира. Вокруг плавали кверху брюхом раздувшиеся мертвые рыбы и киты. Мы не видели и не ощущали падающего на нас пепла, но подбородки у нас посерели, и если мы протирали лица, то на тряпке оставались черные пятна. На дохлятину слетелись все чайки мира. Я не преувеличиваю, я в этом уверен. Одни размерами не превосходили ворон, а другие были не меньше птеранодонов. Когда мы проплывали мимо обглоданного остова морской свиньи, с него снялось столько чаек, что коекто из гребцов решил, будто те вылупились из трупа. Мухи тоже расплодились тут в неимоверных количествах, слишком слабый ветерок не мог их разогнать, но Дерьмо Броненосца действовал довольно эффективно, обмахивая меня метелочкой из человеческих волос и каждые несколько часов меняя руки. Бедный старый труженик Дерьмо Броненосца.

На девятую ночь после нашего отбытия из Иша погода стала портиться, и гребцы связали каноэ бортами, соорудив подобие катамарана. Нам пришлось отойти от берега еще дальше, чтобы порыв ветра не бросил нас на скалы. Настоящий ураган, подумал я. А мы – закуска для морского окуня. Вот работенка для этого шарлатана водяного! Его мы выкинем за борт первым. Но буря прошла мимо, и примерно около трех ночи изза облаков, словно таблетка валиума в 5 мг, вынырнула большая оранжевая луна и упала в воду. So auch auf jener Oberflдche sich noch im krystallinischen Zustand befдnde.^[615] На следующий день мы причалили к пристани; нас несли затухающие волны прибоя. Этот городок являлся аванпостом Теотиуакана и назывался Там, Где Их Ослепили. Располагался он на северной стороне будущей ЛагуныдеАльварадо, которая ныне представляла собой комплекс земляных террас. Они спускались к мелководному речному устью, забитому каноэ и баржами. Экипажи говорили на пятидесяти языках. Тут была большая стоянка торговцев солью, предлагавших засоленных большеухих крыс и рыбгорбылей. Несмотря на ветер, в воздухе стояла вонь тухлой рыбы. А еще его пронизывало предчувствие беды.

Пока большие ребята торговались, 2 Рука и Дерьмо Броненосца поставили для меня плетеную походную палатку типа пляжной кабинки. Я достал свои письменные принадлежности и пустую книжкугармошку. Сперва я собирался писать углем, но потом для меня добыли несколько осколков гематита, который оставлял четкие следы на гипсе не хуже серебряного карандаша, и, таким образом, я был полностью оснащен.

Я закодировал свои последние наблюдения.

[расшифровка]