на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



7

Последней моей настырной попыткой помочь реформатору-президенту была поездка в Японию. Ее предложил мне сам Ельцин — что-то таинственное для него крылось в той силе, которая подняла за короткое время бедную островную страну до уровня великих экономических держав. Все-таки оставалось в Борисе Николаевиче русская зависть к успехам соседей.

Япония после 45-го года начинала с нуля. Американцы сожгли напалмом ее города, включая Токио (все они были деревянными), и отказались предоставить помощь по плану Маршалла. А у страны — ни полезных ископаемых, кроме небольших запасов каменного угля, ни земли для сельхозобработки: 85 процентов территории занимают горы. В этих горах, вырыв себе миллионы нор-пещер, и ютилась вся нация после поражения в войне.

Оставалось только собирать на склонах траву для еды, да и та после атомных ударов по Хиросиме и Нагасаки была заражена радиацией во многих местах. Выпуск промышленной продукции составлял всего 28 процентов от довоенного уровня.

Не сравнить стартовые позиции ельцинской России с Японией — у Федерации была фора лет в пятьдесят. Объединяли нас только гипертрофированная военная индустрия (разрушенная у самураев американскими бомбардировками) и оккупационная администрация. Там — официально назначенная и признанная западным миром команда генерала Макартура, действовавшая на правах победителя, здесь — замаскированная структура Бнай Брита под псевдонимом Международный валютный фонд, диктовавшая политику реформ через представителей — аборигенов.

Японцы часто используют понятие «ошибки рынка». Свободному рынку вообще сопутствуют серьезные кризисы. А в транзитной, переходной экономике, где регуляционные рычаги старой системы демонтируются, а прочная новая институциональная база не создана, — образуется опасный провал, безвластье механизмов развития. И сразу снимать конвой государства с режима перестройки экономических процессов — самоубийственный шаг.

Предприниматели, как электрический ток, выбирают кратчайший путь к прибыли — либеральные правила абсолютно свободного рынка это им позволяют. И деньги начинают роиться вокруг спекулятивных, посреднических и других сверхдоходных для рвачей, но пустоцветных для общества «купи-продай» операций. А капиталоемкие отрасли будут похерены окончательно. (Так и произошло в России).

Как ни давила на японцев оккупационная администрация Макартура — они не отказались от государственного регулирования. Его смягчали постепенно, доведя до минимума только через 35 лет, в 80-е годы.

Была разработана система приоритетных производств. На первое место поставили новую отрасль для страны — выпуск автомобилей. И она, по замыслам реформаторов, должна была потянуть за собой расцвет металлургии, машиностроения и электронной промышленности, нефтехимпереработки. Уже в 80-е годы пять гигантов автомобилестроения — «Тойота», «Ниссан», «Хонда», «Мазда» и «Мицубиси» произвели машин в два раза больше, чем Германия и начали теснить США. А про электронику и говорить нечего.

Удивительно, но со временем Япония стала экспортировать и сельхозпродукцию — это при ее-то ничтожных размерах пашни! А дело в том, что землю там не расхватывали жены разных мэров без кепок и в кепках, не засовывали себе под задницу, чтобы выгодно перепродать. Государство распределило ее крестьянам, которых обеспечило семенами, техникой, удобрениями. Не больше одного гектара на душу — и никаких латифундистов! А значит — и никакого сговора монополистов.

Принцип реформ был острый, как бритва: «Если компания не служит обществу, то она заслуживает ликвидации». Американцы хихикали над причудами самураев и полезли было к ним с инвестициями. За годы Второй мировой войны кошельки янки распухли — в самый раз размещать капиталы в Стране восходящего солнца с ее дешевой в то время рабочей силой. Для вывоза прибылей в США.

Но японцы на законодательном уровне запретили иностранные денежные инвестиции в свою страну. Самые передовые технологические линии — пожалуйста, завозить можно. А кто отважится выращивать себе конкурентов собственными руками?

Оккупационная администрация расписалась в бессилии. Говорят, что Макартур, накрученный капиталистами — соотечественниками, бросил премьер-министру: «Не для этого мы вас побеждали». Ему ответили: «Побеждали не вы одни, а с союзниками. Вам же не следует забывать о Перл-Харборе и Окинаве».

Где в таком случае находили японцы деньги для подъема разрушенной экономики? У себя дома! В этом, пожалуй, главная составляющая «японского чуда». Точнее, в особенностях денежно-кредитной политики.

Под национальные инвестиционные проекты были созданы специальные фонды — для автомобилестроения, электронной, нефтехимической и некоторых других капиталоемких отраслей. Аккумулировал эти фонды и распоряжался ими Банк Японии. Граждане отдавали туда свои сбережения под большие проценты. Причем, с сумм в каждом фонде, не превышавших по эквиваленту ста тысяч долларов, налоги не брали.

Японец — обладатель полумиллиона долларов мог разложить их по пяти разным корзинам, не потеряв ни йены. Самые высокие проценты начислялись за вклады в фонд автомобилестроения. Гарантии гражданам давал сам император. За недолгое время были очищены все кубышки..

Не кредитная функция стала основной в деятельности Банка Японии, а инвестиционная. Он сам после анализа выбирал перспективные объекты и вкладывал в них деньги, превращаясь на какое-то время в Главного собственника. Это позволяло ему рассчитываться с клиентами — по их желанию — акциями промышленных гигантов. Постепенно почти все японское население стало акционерами. А поскольку прибыль постоянно росла и оставалась в стране, то и на дивиденды людям грех было жаловаться.

Причем государство установило такой порядок, когда львиная доля доходов не могла оседать в карманах начальственной верхушки. На каждом предприятии был (и остается) защищенный законами свой профсоюз, и прибыли распределялись коллективными решением. Все были заинтересованы лучше работать, больше получать и вкладывать средства в развитие и модернизацию своего производства.

Напомню, что из глубины разрухи Япония поднялась к началу XXI века до позиций второй после США экономической державы мира.

Ее политики с изумлением смотрели и смотрят на лидеров соседней России — будь то Ельцин, Путин или Медведев, которые, как побирушки, бродят по планете с протянутой рукой: «Подайте, ради Христа, инвестиции нашей стране». И это в то время, когда уже не сотни миллиардов, а триллионы долларов, добытых горбом своих граждан, осели и продолжают оседать в офшорах, на зарубежных счетах чиновников, в экономиках чужих государств.

Японская модель развития показалась мне привлекательной — с учетом нашей специфики вполне пригодной для России. Я встретился с премьер-министром страны Миядзавой, с руководителями фракций в парламенте, побывал в императорском дворце. И везде с разрешения Ельцина ставил вопрос: а нельзя ли уговорить оставшихся в живых творцов «японского чуда» поехать в Россию месяца натри и поучить уму-разуму наших реформаторов?

Дозволяя мне заманивать к нам интеллектуалов из соседнего государства, Борис Николаевич рассчитывал, видимо, усилить напор гайдаровской команды на слом старой экономической системы. Он не ожидал, что существует разница между рецептами Бнай Брита и японской практикой. Для него, как и для многих функционеров, получивших начальное марксистско-ленинское образование, капитализм был на одно лицо. Только в странах, где народ ерепенистый, буржуи вынуждены платить наемной черни больше, а где нация податливая — меньше.

Творцов «японского чуда» нашли — вполне еще крепких самураев (регулярно один раз в четыре года они летали обновлять свою кровь на Филлипины или в Таиланд). Четверо дали согласие поехать и прихватить с собой трех хороших учеников. Условия?

Токио это будет считать шефской помощью дружественной России. Но самураи не имею права работать даром: мы должны платить им символическую цену — по одному доллару в месяц, обеспечить жильем и питанием. Правительственная дача в Архангельском их устраивала вполне.

Ельцин внимательно слушал мой рассказ о поездке. Уточнял, переспрашивал. А когда я сказал, что в Японии распространена система пожизненного найма, ограничивающая произвол работодателей, и что там бесплатные детсады и лагеря отдыха для подростков, он даже выдохнул:

— Это же коммунизм!

Может быть, и коммунизм. Не казарменный, не такой, о каком нам зудели десятилетиями. А коммунизм от слов «община, самоуправление», добровольно построенный снизу.

— Я подумаю, — сказал как-то неуверенно Борис Николаевич. — Переговорю с Егором Тимуровичем. А организовать приезд к нам японских экономистов поручу, когда надо, МИДу.

Это «надо» так и не наступило. Прошла неделя, вторая, третья — мне позвонил посол Страны восходящего солнца: как ему информировать уже собравших чемоданы соотечественников?

Я встретился с президентом, и он сказал:

— Дайте отбой. Гайдар и его люди категорически против приезда японцев. Они даже пригрозили отставкой. А сейчас это совсем некстати.

Не знаю, грозили они действительно, или это Борис Николаевич выдумал сам, чтобы от него отвязались. Но к восточному вопросу мы больше не возвращались.

В той поездке у меня было одно деликатное поручение Ельцина. Он собирался с визитом в Японию, а летать без подарков для принимающих стран не любил. Работники нашего МИДа вместе с Геннадием Бурбулисом готовили предложения, как добиться заключения с соседями мирного договора. Камнем преткновения были по-прежнему острова Курильской гряды, отвоеванные у Японии в 45-м году. До войны рыбаки соседнего государства вели там промысел лососевых.

Все «спорные» острова разместились бы на третьей части Московской области — с их вулканами вроде «Тяти» да каменистой почвой. И нужны они не столько Японии (для ловли рыбы Достаточно международных лицензий), сколько Соединенным Штатам Америки. Потому что с островов можно держать под контролем проход подводных лодок в Ледовитый океан и блокировать морские пути с Дальнего Востока к тихоокеанскому побережью Америки.

В 45-м году, подписывая мирный договор в Сан-Франциско, самураи закрепили своей подписью положение, взятое из Ялтинского и Потсдамского соглашений: «Япония отказывается от всех прав, правооснований и претензий на Курильские острова и на ту часть острова Сахалин и прилегающих к ней островов, суверенитет над которыми Япония приобрела по Портсмутскому договору от 5 сентября 1905 года». (После поражения царской империи в русско-японской войне). Закрепили и успокоились. До смерти Сталина сидели тихо и американцы.

А потом они стали подзуживать японцев, направляя им официальные бумаги Госдепа: «добивайтесь от СССР возвращения своих северных территорий. Выдвигайте это непременным условием для заключения двустороннего мирного договора с Советским Союзом». (В документе, подписанном в Сан-Франциско, автографа представителя нашей страны не было). В 56-м году госсекретарь США Даллес поставил перед самураями ультиматум: если они согласятся с потерей островов Итуруп и Кунашир — важных в военно-стратегическом отношении, — то янки навечно сохранят за собой Окинаву и весь архипелаг Рюкю. Небольшие острова Шикотан и Хабомаи, не представлявшие опасности для военно-морского флота США, интересовали американцев значительно меньше.

Но как раз только эти, «неинтересные» для Америки острова, и соглашался отдать соседям в том же 56-м году Никита Хрущев в обмен на заключение мирного договора, плюс возвращение острова Окинава Японии и вывод всех иностранных войск с территории государства. США, естественно, были категорически против такой сделки.

Новый дипломатический штурм Курильской гряды они предприняли при Горбачеве. На Михаила Сергеевича давил сам президент США Рональд Рейган и его верный помощник в СССР — министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе, который сторговался продать все острова за 26–28 миллиардов долларов. Но под Горбачевым уже покачивалась земля: можно безнаказанно сдавать интересы страны в тайном режиме (пока там кто-то пронюхает!), а тут пришлось бы сразу объясняться с недовольным народом. И он не сунул голову в петлю.

Теперь американцы подкатили к «другу Борису» — Ельцину, а он поручил помощникам «найти варианты». И мидовцы с Бурбулисом предлагали на первых порах вернуться к обсуждению хрущевской трактовки, не затрагивая интересов США: передача соседям части «северных территорий» возможна, но при определенных условиях.

Какие это условия — никто пока не придумал. Да и стоило ли ворошить давно сопревшую проблему — у России внутренних забот было по горло. Жили без двустороннего мирного договора с Японией почти полвека, можно жить и дальше — хоть сотню лет.

Но Ельцин попросил меня коснуться в Токио этой темы при встречах с журналистами — ему хотелось спровоцировать общественную реакцию и посмотреть на нее.

У меня позиция русского мужика: не отдадим ни пяди родной земли! И напрасно считали, будто Россия ослабла настолько, что пришла пора теребить ее с запада и востока. Об этом я сказал на пресс-конференции в Токио и напомнил формулировку из Сан-францисского мирного договора. А далее выплеснул в зал предложение: «…но если японским крестьянам не хватает для обработки земли, то не исключена возможность предоставления им площадей на малозаселенных островах Шикотан и Хабомаи. Предоставления в аренду, используя опыт Окинавы». Условия и сроки аренды земли — предмет переговоров. Но это — компетенция высшей власти России.

На Окинаву я слетал заранее. Хотя американцы трубили, что в 72-м году вернули остров Японии, хозяйничали там они. В сорок седьмую префектуру под названием «Окинава» входил 161 остров архипелага Рюкю, и местные чиновники везде имели влияние, кроме главного острова и тех территорий, где располагались американские части. На главном острове делами управляли люди в погонах. Даже визу на остров — непотопляемый авианосец мне оформляли через Госдеп США — а это говорит само за себя. Окинава была напичкана военными базами янки — японские крестьяне обрабатывали посевные участки и кормили солдат.

На островах Хабомаи и Шикотан тоже располагались наши военные гарнизоны и рыболовецкие промысловые базы. Японские арендаторы могли обеспечивать их всем необходимым — не надо завозить продукты с материка.

Мне казалось, что я выполнил поручение Ельцина и в то же время не открыл никаких Америк. И действительно, японская пресса сдержанно отреагировала на мои предложения, а часть изданий — с досадой. А в российских СМИ послышалось громкое ворчание: зачем пускать самураев на нашу территорию? Хотя лично меня пощипали в некоторых газетах, я посчитал это добрым знаком: общество еще не разбил паралич равнодушия. И это был предупредительный выстрел Ельцину — не высовываться с проблемой «северных территорий». Большинство японцев уже свыклось с потерей, сколько бы их ни науськивали американцы, а наши — затопчут. Даже Горбачев поостерегся.

Мы поговорили с Борисом Николаевичем на эту тему. Взвесив все обстоятельства, он тогда отложил визит в Токио. Не царское это дело — ездить в гости с пустыми руками. Позднее под всплески омуля на Байкале он в компании с другом «Рю» (премьер-министром Японии Рютаро Хасимото) вспомнил об островах и все норовил подарить их восточному гостю.

Непомерную щедрость Ельцина в раздаче интересов России я объяснял длй себя его ревностью. Он очень ревновал мировую элиту к Михаилу Сергеевичу Горбачеву. Куда ни прилетит — везде «Горби» да «Горби». А ему так хотелось, чтобы планета исступленно кричала, как Юрий Лужков с трибуны митинга на Васильевском спуске: «Ельцин! Ельцин!» Его же поначалу воспринимали чуть ли не антиподом генсека ЦК КПСС, содравшего шкуру с Советского Медведя — СССР. Поэтому Борис Николаевич старался изо всех сил прыгнуть в обещаниях выше Михаила Сергеевича, пойти в уступках — дальше его.

Неожиданно Ельцин издал указ о назначении меня заместителем председателя Правительства России с сохранением поста министра печати и информации. Неожиданно, потому что я узнал о решении президента из сводок новостей.

Мнительный Бурбулис схватил меня за руку в коридоре:

— Как тебе удалось уломать Бориса Николаевича?

Я сказал, что никак — даже предварительного разговора с ним не было.

— Так не бывает, — процедил недоверчиво Бурбулис, видимо, подозревая какую-то игру за спиной.

А именно так чаще всего и случалось в последующие годы: люди узнавали о своем назначении или освобождении от работы из прессы.

У меня уже была трудоемкая общественная нагрузка, возложенная указом президента: председатель комиссии по рассекречиванию архивных документов. Теперь Ельцин обязал меня курировать министерство культуры и налаживать взаимодействие власти с религиозными конфессиями.

— Но в первую очередь, — сказал он мне при встрече, — я поручаю вам взять под свою опеку ремонт Большого театра и реконструкцию Третьяковской галереи.

После этого стал проясняться замысел президента: загрузить меня основательно текучкой, чтобы не жужжал, как назойливая муха, над головами реформаторов — экономистов. Возможно, я переоценивал внимание Бориса Николаевича к моей персоне, но так мне тогда казалось.

С главным строителем Москвы Владимиром Ресиным мы, как прорабы, по утрам проводили планерки. Надо отметить, профессионал он высокого класса — работали его подразделения четко и качественно. Первые три-четыре недели Ельцин регулярно спрашивал меня, как продвигается дело, а затем потерял к нему интерес.

На заседаниях правительства между тем обострялся разговор о деньгах. Российскую экономику съедал рак взаимных неплатежей, без зарплаты сидели миллионы ученых, врачей, учителей, работников культуры. Кредитные линии под большие проценты открыли нам Международный валютный фонд (МВФ) и некоторые западные государства.

У Бориса Николаевича был свой принцип распределения полученных средств: выделять тем, кто может устроить в стране крупную заварушку. Так, распоряжением № 85-р он разрешил чиновникам Военно-воздушных сил заниматься коммерцией и выделил им под непонятные цели девять миллиардов долларов (!). На коммерческую основу начали переходить другие войска нашей армии. Чистоган в Воруй-стране стал натягивать на себя военный мундир. Генералы сказали: «Теперь нам вместе с Ельциным будет что защищать от народа!»

Но в основном деньги МВФ, выделенные Федерации, даже не пересекали границу — ими оплачивали проценты за прежние кредиты Советскому Союзу. На оплату процентов уходила и большая часть зарабатываемой валюты. Брать по нарастающей новые кредиты, чтобы расплачиваться со старыми — это сползание страны в долговую яму. И Россия под толчки МВФ — финансового органа Бнай Брита заскользила вниз по крутому склону.


предыдущая глава | Власть в тротиловом эквиваленте. Наследие царя Бориса | cледующая глава