Глава двадцать первая

После школы Кевин Шартье обошел семь домов и не продал ни одной коробки. Миссис Коннорс — та, что жила рядом с химчисткой, — предложила ему заглянуть к ней снова в конце месяца, когда она получит пособие, но у Кевина не хватило духу сказать ей, что тогда, наверное, будет уже поздно. А по дороге домой за ним еще погнался пес — и не сразу отстал. Это был один из тех зверских псов, которые, если верить старым телефильмам, помогали нацистам ловить пленников, сбежавших из концлагеря. Дома измученный Кевин позвонил своему лучшему другу Дэнни Арканджело.

— Как успехи? — спросил он, старательно игнорируя мать, которая стояла возле аппарата и издавала какие-то звуки, явно адресуясь к нему. Кевин давно научился обращать все ее речи в бессмыслицу. Сколько бы она теперь ни говорила, хоть до умопомрачения, ее слова достигали ушей Кевина уже лишенные всякого смысла. Очень полезный прием.

— Хреново, — прогундосил Дэнни. Он всегда говорил так, будто ему надо было высморкаться. — Одну коробку загнал — своей тетке.

— Это у которой диабет?

Дэнни взвыл от смеха. Чего было у него не отнять, так это умения быть благодарным слушателем. А вот матери Кевина его определенно не хватало. Она все нудила о чем-то своем. Кевин знал, чем она недовольна: ей не нравится, что он ест и одновременно говорит по телефону. Она никак не могла понять, что еда — это не то, чем занимаются отдельно. Это занятие прекрасно сочетается с любым другим. Ты можешь есть, делая при этом все что угодно. Ну, или почти все. Невежливо говорить в трубку с набитым ртом, вечно повторяла она. Но ровно в эту минуту у Дэнни на том конце линии тоже был набит рот. Так кто из них, скажите, пожалуйста, проявлял невежливость? И по отношению к кому? Выдумают же такую чушь!

— Я думаю, может, этот шизик Рено и прав, в конце концов, — сказал Кевин с полным ртом арахисового масла, благодаря которому его голос стал более звучным, как у диск-жокея. Неужто мать этого не замечает?

— Это ты про того, что достает брата Леона?

— Ага. Который взял и так прямо в лоб и заявил, что не будет продавать эту дрянь.

— А я слышал, ему Стражи велели, — осторожно заметил Дэнни.

— Сначала да, — сказал Кевин, провожая мать довольной ухмылкой: она не выдержала и пошла на кухню. — Но теперь уже все по-другому. — А может, зря он язык распустил? — Два дня назад он должен был согласиться продавать. Срок задания вышел. А он все равно отказывается.

Кевин слышал, как Дэнни самозабвенно чавкает.

— Чего ты там жрешь-то? Вкусное что-нибудь?

Дэнни снова взвыл.

— Да конфеты эти! Сам себе коробку купил. Могу я помочь своей любимой школе?

Наступила неловкая тишина. На следующий год Кевин переходил в одиннадцатый класс и имел хорошие шансы на то, чтобы стать одним из Стражей. Конечно, наверняка про это никто знать не мог, но кое-какие намеки ему делали. Его лучший друг, Дэнни, знал об этой возможности — как и о том, что про Стражей следует болтать поменьше. В основном они избегали таких разговоров, хотя Кевин обычно располагал секретной информацией насчет заданий и прочего и частенько скармливал ее Дэнни маленькими кусочками, не в силах подавить желание слегка порисоваться. Однако Кевина никогда не покидало опасение, что Дэнни ляпнет что-нибудь о Стражах другим ребятам, не со зла, а чисто случайно, и подведет его под монастырь. Сейчас их разговор как раз достиг опасного рубежа.

— Ну и что будет дальше? — спросил Дэнни. Он был по-прежнему не уверен, что стоит совать нос в такие дела, но любопытство заставило его отбросить осторожность.

— Не знаю, — честно ответил Кевин. — Может, Стражи как-нибудь отреагируют. А может, им это до фонаря. Но я тебе одно скажу.

— Что?

— Меня уже задолбало продавать эту ерунду. Елки-палки, меня отец знаешь как стал называть? «Мой сын, торгаш».

Дэнни снова захохотал. У Кевина от природы был талант имитатора.

— Да, я тебя понимаю. Сам уже начинаю уставать от этой идиотской затеи. У Рено, пожалуй, шарики-то работают.

Кевин согласился.

— Я бы за два цента тоже бросил, — сказал Дэнни.

— С пятака сдачу найдешь? — спросил Кевин. В шутку, конечно, однако с мыслью, как было бы здорово — просто великолепно! — ничего больше не продавать. Подняв глаза, он снова увидел, что к нему направляется мать — губы движутся, исторгая звуки, — и со вздохом отключил ее, как будто ткнул в нужную кнопку на телевизоре, не погасив изображения.

* * *

— Знаешь что? — сказал Гови Андерсон.

— Что? — ответил Ричи Ронделл — лениво, сонно. Он смотрел, как в их сторону идет девушка. Потрясающая. Свитер в обтяжку, низко сидящие джинсы. С ума сойти.

— По-моему, этот Рено прав насчет конфет, — сказал Гови. Он тоже видел девушку — как она шагает по тротуару перед аптекой Крейна. Но течения его мыслей это не нарушило. Смотреть на девушек и пожирать их глазами — насиловать взглядом — можно было и машинально. — Я тоже не буду их продавать.

Девушка остановилась у металлической стойки с газетами перед входом в аптеку. Ричи смотрел на нее с мечтательным вожделением. Потом до него вдруг дошло, что сказал Гови.

— Не будешь? — спросил он.

Не отрывая жадных глаз от девушки, которая повернулась к ним спиной и предоставила для наблюдения обтянутые джинсами округлости, он поразмыслил над словами Гови. Момент был важный. Гови Андерсон не относился к числу рядовых учеников Тринити. Старосту одиннадцатого класса рядовым не назовешь — а он еще и отличник, и защитник основной футбольной команды. Да и на ринге умеет себя проявить — в прошлом году на школьных соревнованиях чуть не послал в нокаут этого кинг-конга Картера. Когда на уроках задавали трудный вопрос, его рука мигом взлетала вверх. Но попробуй ляпнуть ему что-нибудь не то на перемене, и та же самая рука мигом свалит тебя на пол. Битюг-интеллектуал — так назвал его за глаза один учитель. Если конфеты отказывается продавать жалкий новичок вроде Рено, это ничего не значит. Но Гови Андерсон… да, тут стоит задуматься!

— Здесь все дело в принципе, — продолжал Гови.

Ричи сунул руку в карман и бесстыдно сгреб в горсть все свои причиндалы. Он не в силах был противиться этому порыву и уступал ему всякий раз, когда его охватывало возбуждение, из-за девушки или по любой другой причине.

— В каком принципе, Гови?

— Вот в каком, — сказал Гови. — Мы же платим Тринити за учебу, верно? Платим. Черт, я ведь даже не католик, и таких у нас сколько хочешь, но нам впаривают, что для подготовки в колледж во всей округе нет школы лучше Тринити. Вон в актовом зале витрина с призами — бокс, футбол, олимпиады. И что происходит? Из нас делают торговцев. Меня заставляют слушать всю эту божественную хреновину и даже ходить в церковь. А вдобавок еще и продавать конфеты. — Он прицельно плюнул, и шикарный плевок повис на почтовом ящике, стекая с него, точно слеза. — И вот появляется новенький. От горшка два вершка. И говорит: нет. Он говорит: «Я не буду продавать конфеты». Просто и гениально. То, что мне никогда в голову не приходило, — взять и перестать.

Ричи смотрел, как девушка медленно удаляется.

— Я с тобой заодно, Гови. С этой минуты больше не продам ни коробки. — Девушка уже почти скрылась из виду, заслоненная другими прохожими. — Хочешь объявить об этом официально? В смысле, собрать класс?

Гови на мгновение задумался.

— Нет, Ричи. У нас век демократии. Пусть каждый поступает как ему нравится. Если кто хочет торговать — на здоровье. Кто не хочет — имеет право.

Его голос звучал громко и авторитетно, словно он провозглашал свое кредо на весь мир. Ричи внимал ему с легким благоговением. Он был рад, что Гови не возражает против его компании — может, его лидерские качества, пусть в небольшой степени, передадутся и ему. Он снова обратил взгляд на улицу в поисках очередной соблазнительной девушки.

* * *

Воздух в спортзале был насыщен едким запахом пота. Занятия уже кончились и зал опустел, но в нем по-прежнему стояло обычное физкультурное амбре — вонь взмокших мальчишечьих ног и подмышек. И гниловатый запах старых кроссовок. Это было одной из причин отвращения Арчи к спорту: он ненавидел любые выделения человеческого тела, будь то моча или пот. И терпеть не мог физкультуру, потому что она активизировала процесс вывода жидкости из организма через кожу. От одного вида мокрых, сальных спортсменов, обливающихся отходами собственной жизнедеятельности, его охватывало омерзение. У футболистов хотя бы принято носить форму, а вот у боксеров — только трусы. Взять, к примеру, того же Картера — весь в буграх мускулов, и каждая пора источает вонючую жижу. Когда такой щеголяет в одних трусах, зрелище получается почти непристойное. Вот почему Арчи избегал спортзала. И всеми правдами и неправдами уклонялся от физкультуры — о его изобретательности по этой части ходили легенды. Но сейчас он был здесь и ждал Оби. Тот оставил ему в шкафчике записку: «Встретимся в спортзале после уроков». Оби питал склонность к драматическим эффектам. А еще он отлично знал, что Арчи не любит спортзала, и все-таки назначил встречу именно здесь. Ах, Оби, как же ты, должно быть, меня ненавидишь, подумал Арчи, нимало не взволнованный этой мыслью. Очень даже неплохо, когда тебя ненавидят, — благодаря этому держишься в тонусе. И вдобавок можешь спокойно, без всяких угрызений совести колоть этих людей своими ядовитыми иглами, что он и проделывал с Оби постоянно.

Но сейчас его грызло раздражение. Где, черт возьми, этот кретин? Арчи сел на одну из скамеек для зрителей и вдруг почувствовал, как умиротворяюще действует на него тишина пустого зала. В последнее время спокойные минуты выдавались редко. Стражи — эти бесконечные задания, постоянное напряжение! А впереди новая череда заданий, и все ждут, что придумает Арчи. Но иногда Арчи ощущал себя пустым, выпотрошенным — ни одной идеи в голове. А тут еще его паршивые отметки! Он был уверен, что в этом полугодии завалит литературу — просто потому, что по литературе надо много читать, а он уже не мог позволить себе каждый вечер убивать по четыре-пять часов на какую-то дурацкую книгу. Вдобавок из-за Стражей и волнений по поводу своих отметок он перестал находить время для себя самого, даже время на девушек. Раньше он частенько подъезжал к школе мисс Джером в другом конце города, где они учились и где после уроков, во-первых, было на что поглядеть, а во-вторых, обычно удавалось залучить какую-нибудь из них в машину, чтобы подвезти домой. С остановкой в укромном местечке. И вместо всего этого он каждый день разрывается между делами Стражей и своим собственным домашним заданием, пытается все утрясти, да еще получает идиотские записочки от Оби. Встретимся в спортзале…

Наконец Оби явился. Да не просто так — он устроил из этого целый спектакль. Сначала выглянул из-за двери, потянул носом воздух и вообще изображал из себя шпиона, который приходит с холода^[8]. Экий дуралей!

— Эй, Оби, — сухо сказал Арчи. — Я здесь.

— Привет, Арчи. — отозвался Оби. Его кожаные подошвы звонко прощелкали по полу. В школе действовало правило: заходить в спортзал только в кроссовках или кедах, но, если поблизости не было учителей, никто его не соблюдал.

— Ну так чего тебе надо, Оби? — спросил Арчи, переходя прямо к сути, без всяких околичностей. Его голос оставался сухим и ровным, как африканская пустыня. То, что он вообще пришел на встречу, выдавало его любопытство. Арчи не хотел усиливать это впечатление, проявляя слишком живой интерес к тому, что Оби намерен ему сообщить. — Не будем терять время. Меня ждут важные дела.

— Это тоже важно, — сказал Оби. С его узкого, худощавого лица никогда не сходило выражение хронического беспокойства. Потому-то он и был прирожденным шестеркой, мальчиком на побегушках. Из тех, кого так и подмывает пнуть ногой, даже если они уже валяются на полу. И вот что еще было понятно: что после он встанет и поклянется отомстить, но никогда этого не сделает. И духу не хватит, и смекалки тоже. — Помнишь того новичка, Рено? Его задание насчет конфет?

— Ну?

— Он их так и не продает.

— И что с того?

— Как «что с того»? Ему же велели не продавать их в течение десяти учебных дней. Так вот. Десять дней прошли, а он все «нет» да «нет».

— Ну и что?

Вот что больше всего бесило Оби — эта манера Арчи изображать полную невозмутимость, прикидываться абсолютно спокойным. Скажи ему, что завтра на них сбросят атомную бомбу, и наверняка снова услышишь в ответ: «Ну и что?» Это раздражало Оби в основном потому, что он чувствовал в этом притворство, понимал, что на самом деле Арчи не так уж спокоен, как можно было подумать по его виду. И Оби ждал случая в этом убедиться.

— То, что теперь вся школа полна слухов. Во-первых, многие считают, что Стражи по-прежнему в этом замешаны, что Рено до сих пор выполняет наше задание и поэтому отказывается торговать конфетами. Потом, кое-кто знает, что срок задания кончился, и думает, что Рено решил взбунтоваться против продажи. Они говорят, что брат Леон каждый день лезет на стенку…

— Прелестно, — сказал Арчи, наконец-то проявляя хоть какую-то эмоциональную реакцию на слова Оби.

— Каждый день Леон проводит перекличку, и каждый день этот малый, сосунок, сидит там и посылает его в жопу с его долбаными конфетами.

— Прелестно.

— Ага, красота.

— Продолжай, — сказал Арчи, игнорируя сарказм Оби.

— В общем, я так понимаю, что продажа проваливается. Никто и раньше не хотел продавать конфеты, а теперь в некоторых классах это и вовсе превращается в фарс.

Оби сел на скамейку рядом с Арчи и замолчал, давая ему время переварить услышанное. Тот потянул носом воздух и сказал:

— Ну и вонища же тут. — Несмотря на показное равнодушие к словам Оби, он лихорадочно обдумывал ситуацию, взвешивая варианты.

Оби заговорил снова:

— Шустряки, подхалимы носятся и торгуют как сумасшедшие. То же самое Леоновы любимчики, его личная гвардия. Плюс те, кто еще верит в честь школы. — Он вздохнул. — Короче, много чего творится.

Арчи пристально вглядывался в дальний конец зала, будто там происходило что-то очень интересное. Оби посмотрел туда — ничего.

— Так что ты думаешь, Арчи? — спросил он.

— В каком смысле — что я думаю?

— Насчет ситуации. С Рено. Братом Леоном. Конфетами этими. Народ разбивается на партии…

— Посмотрим, посмотрим, — сказал Арчи. — Не уверен, что Стражам стоит в это ввязываться. — Он зевнул.

Этот притворный зевок вывел Оби из себя.

— Послушай, Арчи. Стражи уже с этим связаны, хочешь ты того или нет.

— О чем ты?

— Да о том, что ты сам велел Рено не брать конфеты. С чего все и началось. Но он пошел дальше. Ему было велено исполнить задание, а потом согласиться их продавать. Теперь он бросает вызов Стражам. И многие это понимают. Нет уж, Арчи, хочешь не хочешь, а мы этого так оставить не можем.

Оби видел, что Арчи задет за живое. Что-то промелькнуло у него в глазах, словно из окна комнаты, которая только что была пустой, на секунду выглянул призрак.

— Никто не может бросить Стражам вызов…

— А Рено смог.

— …и думать, что это сойдет ему с рук.

К Арчи снова вернулся отрешенный вид, его нижняя губа слегка отвисла.

— Значит, так. Организуй сбор Стражей и доставь туда Рено. Выясни, как идет продажа, — добудь результаты, факты и цифры.

— Ладно, — сказал Оби, записывая распоряжения в блокнот. Несмотря на свою ненависть к Арчи, он любил видеть, как тот принимается за дело. Оби решил подлить в огонь дополнительную порцию масла. — И еще, Арчи. Разве Стражи не обещали Леону, что помогут ему продать конфеты?

Оби снова попал в точку. Арчи повернулся к нему с неподдельным изумлением на лице. Но быстро оправился.

— С Леоном я сам разберусь. А ты делай, что тебе сказано.

Какая же ты сволочь, подумал Оби. Как я тебя ненавижу! Он захлопнул блокнот и оставил Арчи сидеть в отравленной атмосфере спортивного зала.