на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Эпилог

Вечерняя заря отгорела всего около получаса назад, но рано взошедшая ущербная луна уже обустроила небо на свой вкус. Теплый, цвета остывающего после горна металла, отблеск заходящего солнца съежился и угас. В лунном свете растянутые облака из темных зазубренных лезвий превратились в прекрасных серебристых птиц, щеголяющих своим новым серебристым опереньем. Теплый ветерок заметно посвежел, намекнув на раннее августовское похолодание.

На самой опушке обступившего поляну леса проснулся и затяну свою песню соловей. Самозабвенно он выводил удивительные трели, время от времени пресыщаясь уже сложившимся мотивом и переходя к новому. Громкие жизнерадостные рулады сменялись печальными посвистами, которые затем снова переходили в неистовую щелкающую и рокочущую композицию. Будто он вскоре собирался покинуть этот мир и спешил поделиться всем пережитым со всеми, кто мог его услышать.

Вдоль опушки, по самому краю поляны, шли два человека. Один то и дело вертел головой по сторонам. Другой вел себя спокойнее и всё больше смотрел под ноги. Не желая тревожить соловья, они совершили крюк, обойдя большое дерево, на ветвях которого вовсю старался ночной певец, стороной. Люди шли молча, будто не находя ни причины ни повода для того чтобы начать разговор. Затем они спустились к нижнему краю поляны и разложили небольшой чемоданчик с оборудованием. Проверив показания аппаратуры и укрепив на шлемах приборы ночного видения, они продолжили свой путь вдоль подступавшего леса. Иногда они останавливались и вглядывались через массивные визоры в чащу, остальное время предпочитая держать забрала открытыми, что позволяло насладиться угасающими запахами летнего вечера.

– Ты где это палец держишь, рядовой? – раздался низкий и чистый, как отзвук бронзового колокола голос.

– Виноват, товарищ сержант! – поспешно ответил ему второй голос: помоложе, на полтора тона выше. Охотно признавая свою вину, рядовой встряхнул рукой в воздухе и снова взялся ею за рукоятку автомата, с показательной старательностью вытянув указательный палец на ствольной коробке.

– Знаю, что виноват. И чему вас только в лагере учили. Пятьдесят отжиманий.

– В учебке двадцать полагалось!

– С двадцати, я смотрю, до тебя не дошло. Упал – отжался!

Положив автомат в траву, рядовой принял упор лежа и резво заработал, сгибая и разгибая руки. Отжиматься в броне с полной выкладкой было куда сложнее, и последние несколько движений он совершил с большими перерывами. Затем, громко сопя, подобрал под себя ноги и, пошатываясь, встал.

– То-то же – заметил сержант. – Вот ты фырчишь, а я своими глазами видел, как один салабон, который не знал где палец нужно держать, чихнул и отстрелил напарнику яйца.

– Так я же ствол в другую сторону направил и предохранитель…

– Пререкания со старшим по званию? Еще двадцать раз отжаться хочешь?

– Вас понял, молчу.

Затем они прошли еще две сотни метров, снова поколдовали с аппаратурой и продолжили свой путь.

– Разрешите обратиться?

– Разрешаю.

– А для чего нужны эти обходы, если весь периметр контролируется автоматической системой? Я это из желания глубже понять службу, так сказать, интересуюсь.

– Ох, и откуда тебя такого только перевели. Хотя да, это ж твое первое место службы. Система сама требует постоянного надзора и диагностики. Сейчас мы вручную проверяем все сенсоры и передатчики, проводим визуальную разведку периметра. На тот случай, если противник найдет способ как-то эту систему обмануть или вырубить незаметно.

– А что, может?

– Конечно, может. Не бывает таких созданным человеком загадок, чтобы другой человек не смог их разгадать. Ну или не человек. Ты вообще привыкай, что технике нужно доверять постольку поскольку. Когда автомат поймал клина и батареи посажены, один на один с проблемами ты останешься сам, как есть.

Рядовой кивнул в ложной благодарности за озвученную без особого на то повода прописную истину. Кажется, сержант это уловил. Чтобы уйти от нежелательного развития разговора, молодой боец поспешно поинтересовался:

– А скажите пожалуйста, откуда у вас такая кличка – «Динамит»?

– Пожалуйста-хреналуйста, бонжур жетем се ля ви. Ты блин как из пансиона благородных девиц.

– Прошу прощения.

– Да хорош уже! Еще реверанс тут изобрази, я тебя до конца службы отливать сидя заставлю.

Сержант сплюнул и опустил на лицо визор. Стоял он так достаточно долго, подкручивая фокус линз и хмыкая себе под нос. Когда начало казаться, что разговор безвозвратно прерван, он откинул визор и на ходу заговорил спокойным тоном:

– Динамитом прозвали меня еще в духанке, за взрывной характер. Ну, было дело, когда в службе еще не разобрался, старому бока намял. За дело. Этого козла в части никто не любил, но за честь старых нужно было выступить. Иначе – сам понимаешь – субординация под угрозой, молодые теряют стыд и так далее. Меня отловили, за ремень на улицу вывели и начали объяснять почему был неправ. Объясняли в общем правильно и внятно, но как-то чересчур грубо. Я понял, что если сейчас прогнуться, то потом жизни не дадут вовсе. Думаю, будь что будет. И лбом заряжаю в челюсть самому их главному, он передо мной стоял. Потом начинаю отмахиваться от остальных, но не понимаю, что глаза заливает. Липкое, горячее. Оказалось, когда таранил, о зубы лоб рассек.

В общем один против пятерых, тут сказ короткий. Занесли меня потом в казарму, на койку положили. В объяснительной написал, естественно, что сам с лестницы упал. Перелом двух ребер, посеченная морда и множественные ушибы. А у нас лестница в казарму такая большая, на четыре ступеньки. Смех, да и только. Зато потом, когда из медблока вышел, меня уже не трогали. Но – так служили. У вас сейчас всё намного проще, правильнее. Некогда дурью маяться. Я своим прошлым особо не горжусь, но и стыдиться его не буду.

– Здорово… – невпопад заметил рядовой. И, спохватившись, добавил – В смысле, интересная история.

– Тебя-то за что прозвали… как там, Жекан? Жидкун?

– Жикам. Это я сам себе придумал. «Живой камень» значит, сокращенно.

– Это что, у салажат сейчас такая мода – самим себе клички придумывать?

– Нет, не сказал бы. Просто… если правильно себя поставить, то можно заслужить. То есть, сделать так, что тебя будут называть так, как бы тебе самому хотелось. Я вот например сразу себе такую наколку во всю спину сделал. Ну и само собой уже дальше пошло. Главное, поддерживать уважение к себе на нужном уровне. – говоря это, рядовой позволил себе улыбнуться.

– Экий ты жук. И почему живой камень?

– Я в детстве очень ленивым был. А потом изменился. Вот поговорка про лежачий камень, под который вода не течет – про меня была. Чтобы всегда об этом помнить, и кличку взял. В честь новой жизни, так сказать. А еще «живой камень» – это такое предупреждение, когда в горах связка идет. Что вот, мол, камень на склоне некрепко держится и может сорваться, не наступайте на него.

– И что, не наступают?

– Пока нет.

– А если опереться? Тоже, стало быть, не подойдет? Ненадежный ты значит, Жикам?

– Нет. Это… Ну просто так, шутка смысла получилась. Если честно… Не думал об этом.

– А вот и зря. В кличках, в позывных, в названиях особая сила есть. Во первых, показывает, к чему люди стремятся. А во вторых, помогает им туда прийти. Конечно, не напрямую, иронии всегда место есть. У нас вон был комчасти Вялый – так более крепких во всех смыслах людей я не встречал. Но. В общем и целом можно понять, к чему идем. У вашей роты свое название было?

– Ну, да. Хотя так, больше баловство если подумать – мы же только учились еще…

– Какое? И почему?

– Хорьки. Потому что быстрые, резвые. И потому что хищники. Выполняем задачу без лишнего шума, аккуратно и жестко.

– Хорошо. А в городах был где-нибудь?

– Нет конечно. Как же мне. Я в селе вырос, а до штурмовика-прыгуна еще не дослужился.

– Ага. Так вот, там до сих пор много всяких названий сохранилось. Ну вывески, транспаранты, потом еще очень много этой буквицы на верхушках зданий. Организации всякие, финансисты, объединения торгашей – вся эта мутная челядь. И у них в названиях постоянно одни и те же слова повторялись, будто и правда заклинание какое. Не так уж много слов: золото, серебро, платина, королевский, престиж. Ну и всякие производные и переводные варианты – голден, роял, всё такое.

А теперь и подумай, насколько глубоко эти люди были озабочены всей этой хренью. И насколько узко мыслили. Хотя, казалось бы, с их возможностями столько путей открыто должно быть. У нас, конечно, тоже тем для названий не много – человеческие качества, военная атрибутика и зверье всякое хищное. Но заметь – даже так мысль куда шире получается. Про душу я вообще не говорю. Разве может какая-нибудь платиновая шарага сравниться со здоровым боевым пафосом? Может, я не в тех городах бывал. Может на других континентах иначе. Но говорю, что сам видел.

Так вот к чему я это тебе гутарю. Смотришь на название, на кличку – и сразу многое становится понятно. Вот твоя кличка говорит о том, что ты хитрый и наивный проныра, как волк из сказки. Интересное такое сочетание, забавное. Но как подрастешь и заматереешь, характер огрубеет. И придется тебе другой смысл кличке, которая уже прилипла, думать. Потому что старый смысл будет тянуть назад, в молодецкую дурь. Я вот Динамитом до сих пор называюсь, потому что свою взрывоопасность сохранил и в других делах применяю.

Жикам только и делал, что кивал и раскладывал-складывал чемоданчик. Изначальная цель заболтать сержанта, чтобы не муштровал почем зря и дальше, вылилась в интересный разговор. Вопросы толкались в голове, пытаясь определиться, который первым соскочит на язык.

– А что означает название клана «Божественный ветер»?

– Намек на камикадзе, японских летчиков-самоубийц. Подчеркивают свое презрение к смерти и готовность к самопожертвованию. Общался с ними, очень крутые ребята. Вообще ничего не боятся кроме позора. Правда, слегка замороченные на всей этой теме. Есть среди них и такие что, кажется, только и ждут возможности… ну ты понял.

– А «HRC99»?

– Клан, состоящий из одних техников, редчайшее явление. Название – профессиональная бравада, обозначает 99 единиц твердости по шкале Роквелла, в номенклатурной записи… В общем, абсолютная твердость и верность инженерному делу. Насколько я знаю, они продают свою лояльность другим кланам, ибо как самостоятельная боевая единица HRC99 слишком узконаправленны. Думаю, они идут к объединению техников и поглощению всего корпуса. Но это просто нужно знать, из названия всю информацию не вытащишь.

Так, теперь оставим аппарат на полчасика, проверим участок на стабильность под нагрузкой. Две недели назад были неполадки. Их устранили, нужно проверить. Смотри, вот здесь переключается режим, а тут выставляется мощность на максимум. Усек?

Пощелкав рукоятками, Динамит встал во весь рост и не спеша огляделся. Соловей на опушке вошел в раж, выводя прелестнейшую из своих песен. Его пересвисты будто повествовали о жестоких сражениях былых и грядущих времен, со всеми победами и поражениями. С одами в честь уцелевших героев, что шли вперемежку с тризной о павших. Нежный птичий голосок превращал героический эпос в шутливую песенку об игрушечных солдатиках, чьи баталии при всей своей жестокости и масштабности всегда будут не более чем забавной возней под бескрайним и вечным Небом. Небом, которое столько раз видело все возможные хитросплетения судеб, что давным-давно перестало им удивляться. Динамит с самым праздным видом сбросил на землю рюкзак и достал из него огромную алюминиевую кружку и вручил ее рядовому: «Сгоняй к реке, набери воды».

Когда Жикам, осторожно придерживая полную до краев чашку, вернулся, сержант вынул из рюкзака мешочек с чаем, зачерпнул огромную щепоть и отправил ее в воду. Перехватив недоуменный взгляд рядового, он пояснил: «Не бойся, вода чистая. Мины установлены у другого берега. Если чего и выделяют, то сюда в любом случае не достанет, течением всё снесёт».

Жикам с интересом наблюдал за действиями сержанта. Динамит вытащил из кармана сверток и развернул его, получив небольшую пузатую плитку с толстыми проводами. Обмотав провода вокруг чашки, он щелкнул аляповато приделанной к устройству кнопкой. Металлические жилы засветились и вскоре вода в чашке начала кипеть.

– Неплохая игрушка, да? – довольно заметил сержант.

– Ага – с подчеркнутым восхищением ответил рядовой – А это что?

– Батарейка серомордых, переделана для наших нужд. Техник знакомый подарил. Им такое богатство в общем без надобности, не подходит по каким-то причинам. Я вот ее в качестве кипятильника приспособил.

– Здорово. А надолго хватит?

– Да уже с месяц хожу. Наверное, скоро сядет.

Прихлебывая чай по очереди, в три глотка, Жикам о чем-то напряженно думал, в то время как Динамит с видом полнейшего удовлетворения лежал на травке и никаких попыток возобновить разговор не предпринимал. Не дожидаясь, пока чашка закончится, рядовой выпалил:

– А что обозначает кличка Томми?

– Да ничего. Насколько я знаю, это его настоящее имя. Конечно, если ты именно о Нем спрашиваешь.

– О нем конечно. А почему так? У нас же вроде воинская традиция. Получить от сослуживцев кличку и ходить с ней.

– Он так назывался еще до всяких традиций. Редкое имя особенного человека. Тут и кличка не нужна. Командором назвали, но как-то не прижилась, в звание превратилась.

– Что, тоже веришь в то, что он особенный?

– Ха! Еще бы. Без него у нас бы тут шишь с маслом был а не Солис.

– Да я понимаю. Просто… Ну вот если так подумать. Есть человек, благодаря которому получилось все то, что есть сегодня. Да, он трижды великий лидер но если бы не было его – обязательно появился бы кто-нибудь другой, ведь так? Тебе не кажется, что это отношение попахивает культом личности?

– Ух ты слов каких нахватался. Может, культ и есть. Но он не на пустом месте возник, понимаешь? Есть такая порода людей, которые появляются в нужном месте и в нужное время, потому что так должно произойти. Сама история пацанёнка, который сам выжил в расфигаченном городе в Америке и потом попал сюда к нам – ее уже обычной не назовешь. Читал же книжку Феликса? Недавно выпустили, в честь годовщины гибели.

– Конечно. Но я всё равно не понимаю такого отношения. Да, человек многое пережил, многое сделал. И зачем смотреть на него как на посланника судьбы? Любого лидера любого времени и любого народа можно выставить в таком свете. История превращается в миф. Спрашивается, для чего?

Динамит перевалился на бок и подпер голову рукой. С надетым шлемом этот простой жест выглядел не слишком удобным. В его голосе снова зазвучали интонации благодушного лектора:

– Во-первых, мифы нам действительно нужны. Как и любому другому народу. Особенно в трудные времена. Нужны столпы веры, нужны идеологические стержни, вокруг которых люди смогут выстраивать свое светлое будущее. Одного прагматизма мало. Не будешь ведь в каждую лихую годину соображать, как и почему тебе нужно действовать, для чего быть сильным и храбрым и так далее. Зато имея в голове единый стройный миф о герое, ты всегда можешь к нему обратиться и мгновенно получить ясный ответ на все эти тысячи «Почему?». Великой эпохе нужны великие люди – не помню, кто сказал. Но сказал очень правильно. Чаще всего бывало так, что великих людей пришлось создавать искусственно, придумывая людям реальным несуществующие достижения и поступки. В нашем случае и придумывать ничего не нужно.

А во-вторых, если ты отбросишь всю эту свою молодежную борзость, то сможешь сам увидеть – какое удивительное стечение целого ряда обстоятельств дало нам того Томми, которого мы знаем.

Был у меня друган, философией очень увлекался. Читал всё, до чего мог дотянуться, и потом на уши приседал. Страшная каша у человека в голове была. Учудил – пошел по нужде на нетралленный участок и напоролся на мину. Ну не важно.

Так вот, он однажды сказал интересную вещь. Что у истории есть свой ход и своя логика – нам, сирым и убогим не всегда понятная. Что со стороны может казаться, будто великие люди вершат историю, а в действительности она сама создает этих самых великих людей для того, чтобы они воплощали ее замысел. И пока человек соответствует своему предназначению, ситуация ему благоволит по всякому.

Взять например… скажем, Фиделя Кастро. Совершил военный переворот с ничтожным отрядом последователей, скрутил козью морду США – сверхмогущественной державе того времени. За последующие годы на него совершили более шестисот покушений. Большую часть из них тщательнейшим образом планировали очень серьезные люди. И что бы ты думал? Ни царапины на нем не осталось. Притом что спецслужбы предотвратили меньше половины всех этих покушений, во всех остальных случаях Кастро просто невероятно везло. У нас как – пару раз пуля щелкнет по шлему, и ты уже ходишь довольный, всем рассказываешь какой весь из себя везунчик. А тут человека смерть щадила сотни раз. Это не везение и не заговор. Это закономерность. Причем закономерность самого великого и таинственного качества. Божья милость, провидение, воля небес – как ни назови. Вот находится человек на своем месте, делает что должен, и, пока он на этом задании, высшая сила будет его хранить.

А может быть и немного по другому. Как, например, с Гитлером получилось. До определенного момента ему неуклонно везло. За что ни брался, на какую авантюру не шел, всё удавалось. В покушении опять же выжил благодаря счастливой случайности. Даже сама окружающая среда ему благоволила – к моменту его воцарения в Германии появилось просто невероятное количество талантливейших ученых и полководцев. А потом он где-то оступился… Мы никогда не узнаем в чем именно. И в тот самый момент всё у него разладилось. Сначала Сталинград, а потом пошло-поехало. Сошел он с рельс, на которые его судьба поставила, и тут же перестал быть нужным. Пошел в расход вместе со всей своей империей.

Я уверен в том, что наш командор как раз из числа таких людей. И, пока он всё делает правильно, Солис и всех его граждан будут ждать лишь одни победы. Пускай трудные, пускай с надрывом всех сил и способностей – но победы. Так Жикам понятия не имел о том, кто такой Кастро, и крайне смутно представлял себе что за фрукт этот Гитлер, но признаться в своем невежестве не посмел. Дав себе слово при первой же оказии покопаться в архивах, он продолжал исправно кивать и громко прихлебывать чай в ответ на многословные рассуждения Динамита.

– А он тоже в покушениях выживал?

– Кто? Томми? Нет, в наше время такого не случается. А вот в бою пули его аж по кривой траектории обходят. Может стоять в самой гуще боя во весь свой рост, и хоть бы что. Будто заговоренный.

– Об этом я слышал. Тоже миф, которого требует эпоха?

– Конечно. Только миф абсолютно реальный. Основано на реальных событиях, как говорится.

– Ты в это тоже веришь?

– Верил бы с удовольствием, но не могу. Потому что знаю это наверняка. Чувствуешь разницу?

– Нуу… Пожалуй что да.

– Если бы я верил, то эта вера согревала бы меня изнутри, давала силы в трудный момент, приподнимала над землей и швыряла вперед на ратные подвиги. Но я не верующий человек. Я свидетель упрямых фактов и к тому же циник. Я своими глазами видел как Томми прыгает среди пуль и осколков и на его огромном двухметровом теле не появляется ни одного красного пятнышка. Я могу признать этот феномен и назвать его чудом или прихотью судьбы. Но я никогда не смогу поверить в него всей своей душой. По той простой причине, что у меня этой души осталось совсем чуть-чуть.

– Поэтому ты циник?

Динамит кивнул, не отрывая бронированной головы от подпиравшей ее ладони. В этот момент его поза, выглядевшая такой непринужденной, выдала свою искусственную природу. Сержант старательно позировал, а рядовой не менее старательно обходил этот факт вниманием.

– Абсолютно верно. Циники – это инвалиды духа. Они утратили способность верить, а вместе с ней и доступ ко всем возможностям, которые вера открывает перед человеком. Поэтому быть циником может себе позволить или ничтожный человечек с мелкими заботами, или профессионал своего дела, который за счет своих навыков кое-как выживет и с половинкой души. Например, вроде меня.

– Так тебе довелось увидеть Томми в бою? Но как это возможно? За последние годы он лично сражался только…

– Рэббит Лейк, да. Я был там. – Динамит сел, взял двумя руками чашку и медленно отхлебнул из нее. – Тогда еще в чине капрала. Числился в девятом отряде заместителем командира.

– Ну и?

– Что?

– Расскажи, как там было!

Динамит потянулся с видом человека, который давным-давно устал рассказывать эту историю но смирился с тем, что делать это приходится снова и снова. Соловей на опушке притих, будто прислушиваясь к разговору.

– Как ты понимаешь, я тогда был прыгуном. Наш взвод на тот момент имел больше сотни прыжков, из которых семнадцать боевых, и был на очень хорошем счету у штаба. Ни одного проваленного задания, совсем немного потерь… Элита одним словом. Полным составом зачислили в девятый отряд. В других отрядах более разношерстный народ был, старались отбирать лучших из тех, что были. Потом три недели муштровали на учениях, пока все не сработались как следует.

Ощущения того, что грядет величайшая битва, у меня не было. Кто помоложе – те да, заметно нервничали. То становились хмурыми как смертники, то наоборот веселились без меры и носы задирали от великой чести. Уже за несколько дней до прыжка к нам подключили идеологов и они так плотненько пропесочили всем мозги, что настроение выровнялось. Все как один стали спокойны и сосредоточенны, до сих пор в голове прыгают все эти лозунги, которыми нас пичкали. «Делай что должен, и пусть свершится что предначертано», «Боишься-не делай, делаешь – не бойся», и всё в таком духе. Хорошие мысли, дельные, но если в меру. А нас ими так набили, что казалось – еще немного и на ногтях уже буквы проступать начнут.

Нормально получилось, подготовку завершили в лучшем виде, только к этим идеологам стойкая непереносимость развилась. Тяжело доверять человеку, который просто по долгу службы должен тебе нравиться и мозги выкручивать. И делает он это самым профессиональным образом. У нас тогда даже анекдот появился: «Залетел фугас в здание, всех караульных на куски разорвало. Стали потом собирать что осталось, нашли здоровенную такую жопу. Ну что делать. Забрали ее в хирургию, пришили всё остальное. И ничего, нормально: крутым идеологом стал».

В общем, стоим мы на Площади Рассвета, смотрим на флаги, слушаем речи, любуемся своими шеренгами. Настроение превосходное. Сердце радостно колотится, аж в горло выскакивает. Энергии уйма, спокойно стоять едва получается. Улыбка тянется к ушам. Кажется, еще чуть-чуть и одним взглядом уже сможешь любую броню на куски резать, такой энтузиазм.

Потом выходят джаганаты и вообще крышу чуть не срывает. Даже опытную модель не каждый еще в глаза видел, а тут целых три серийных, боевых. И с пулеметами этими огромными. И Томми по центру. Сама мысль о том, что у нас может что-то не получится, кажется дикой. Прямо можно руки протянуть и горстью собрать нашу неуязвимость: вот она, огромным облаком всех накрыла.

Зато когда джаганаты ушли, появился мандраж. Такой совершенно тупой, когда страх просто приходит и начинает цепляться за что ни попадя: А вдруг ученые ошиблись и по ту сторону нас ожидает пропасть? А может быть такое, что серомордые забили на безопасность и сразу перед точкой поставили взвод пулеметчиков? А что если точка не выдержит работы с перегрузкой, и мы навсегда останемся в этом блевотном «нигде» между миров? А, а, а… Протряслись эти секунды и по команде побежали.

Дальше ты вроде должен знать. Сразу возле точки всего и делов было что построиться и посмотреть на добивание серомордых. Я, честное слово, год жизни отдал бы за то чтобы увидеть их лица когда поперли наши джаганаты, а потом и вся армия. Но в тот день лицо я видел только у одного, которого растоптали. Фу, лучше такого и не видеть, скажу я тебе.

Потом пошли дальше и нас очень плотно накрыли у перешейка. Мы конечно ожидали сюрприза, позиция была такая, но всё равно переполошились. Знаешь, на какое-то время почувствовал себя мишенью в тире. Второй раз в жизни такое испытал, на редкость мерзкое ощущение. Наш отряд был в колонне первым, фугасы полетели в шедший за нами восьмой. Помню, еще сзади ухнуло и меня что-то ударило в спину – оказалось рука оторванная. И тут же сразу справа и слева ударили автоматные очереди. Я честно не знаю, удалось в кого-то попасть или нет. Знаешь, такая обычная мясорубка, когда тебе в морду фигачит шквал свинца, а ты, куда-то навстречу ему, выпускаешь рожок за рожком. Потом проверил сброшенные магазины, из четырех два оказались наполовину полными. Перенервничал, суетился. До сих пор стыдно вспомнить.

Наших тогда полегло десять человек, минус еще два десятка раненых и оставшихся с ними медиков. Вот дальше продвигаться было уже действительно страшно. Обратный отсчет личного состава открыт, и ты волей-неволей начинаешь думать о всякой чепухе. Например, как скоро тебя могут подстрелить и под каким номером в списке окажешься. Я не хотел, чтобы на конце была восьмерка – не люблю эту цифру.

Прошли сколько там оставалось до стоянки, там не встретили никакого сопротивления и двинули дальше. У забора комплекса остановились ждать темноты. И когда уже начало так заметно темнеть, нас накрыли во второй раз. И как накрыли! Один отряд, совсем немаленький, всё это время шарился по лесам, а когда мы расположились на отдых, зашел с тыла. Влупили все одним залпом. Тех, кто находился у края позиции, вынесли подчистую сразу. Шум, гам, неразбериха! Мы только и успели что попадать и примерно понять что происходит, а нас уже начали гранатами заваливать. Я наверное за всю жизнь столько гранат отстрелял, сколько тогда за полминуты нам на спины упало. Если бы не броня – тут бы и сказочке конец, ей Богу. А так погибло совсем немного людей, но зато ранения получили все, поголовно. Плюс, опять же, паника и неразбериха. Мне осколком в бедро попало, памятная хромота на всю жизнь.

И вот я ползу к краю позиции, там тело лежало. Пристраиваюсь за ним, как за мешком с песком, и отстреливаюсь. Знаешь, это еще одно пятно на моей совести – как подумаю, что она могла быть еще жива… А потом как вспомню вот эти подрагивания от попаданий навстречу. Ей Богу, хоть топись от таких впечатлений. Но парочку гадов я всё же зацепил, даже вроде прогнул их линию в своей зоне. Ребята тоже пришли в себя, подползли к краю. Одного прямо рядом прошило, вот на расстоянии вытянутой руки правее лежал. Только дернулся и затих. Спасла меня эта девочка, за которой я прятался. Имя? Нет, не узнавал. И не собираюсь. Дурак ты – такие вопросы задавать…

Потом чувствуется – положение стабилизировалась, держим друг друга огнем. У кого патроны закончились, подтягивали автоматы погибших, уже не стесняясь. Командиры кое-как разобрались в ситуации, раздают приказы. Мне сказано лежать как лежал, защищать позицию. Вроде, держимся. Вроде даже побеждаем. И тут нас с другой стороны начинают давить, от комплекса. Страшно до одури, спина немеет. Кажется, что именно в нее сейчас целятся, вот-вот и прилетит судьба промеж лопаток.

В эфире только и криков о том, что нас в кольцо берут. Это совсем погано. Если окружат – то всё, сливай воду, не выстоим. Томми командует прорыв на своем фланге и отключается от эфира. Нам всем, кто был на том крае обороны, командуют стрелять на подавление, чтобы серы не прошли к «окну». Делаем, что можем, враг отходит глубже, за деревья. И там уже только тени мелькают, продвигаются левее к прорывному флангу. Пятый отряд, сколько их там осталось, с нашей стороны ползет туда же. Чувствуется, что таким темпом никак не успеют, дело швах. Одно радует, что те, кто у сетки, все еще держатся. Но их пока и не сильно давят, ждут пока окружение завершится.

И тут я вижу спереди слева за деревьями фигуру. Два метра ростом, в одном неглиже. Быстро тащит что-то здоровенное, потом падает и открывает огонь. Присматриваюсь – Томми, черт его дери. Без брони, с пулеметом. Против отряда серомордых. Такая дурость и штатскому в голову не придет, а он вот так запросто выбегает вперед и сдерживает их! Валит длиннющими очередями. Серы стушевались, остановились, перестроились. Мне их было видно еле-еле, только частями в просветах, я уж и патроны зря не тратил, бил только наверняка.

Пулемет смолкает. Я не успеваю даже подумать как ругнуться по этому поводу – а Томми уже кувырками покидает позицию, вместо него туда подходит джаганат в окружении пятерых ребят. Тяжеляк, видимо, острелял всё что у него было и сейчас держит в каждой руке по автомату. Стреляет совсем изредка, больше работает живым щитом. А ребята напирают по полной!

Серы тушуются, мельтешат, начинают отступать. Только к этому времени наж правый фланг выгнулся вперед и уже их берут в клещи. Дальше мне не видно что происходит, но такое впечатление что серов просто накрыли волной и сожрали.

Получаю приказ переметнуться на вторую линию обороны, под сетку. Переползаю, а там дело совсем уже плохо, большая половина всех, кто был, лежат без движения. Сообщают, что поработал снайпер, но его уже сняли. Не знаю, сколько там пришельцев осталось в комплексе, но если они ломанутся через сетку – нам всем крышка, нас тут, как говорится, три калеки две чумы. Но серы отступают за свои укрепления и даже оттуда почти не стреляют. Задумываюсь почему, затем оглядываюсь, и понимаю – возвращаются наши ребята, растоптавшие наступление с тыла.

Нас еще пытаются как-то сдерживать, но мы уже перестраиваемся, и возвращаемся к плану «А». Джаганат прет через ограждение, проделывая большую дыру. Мы под его прикрытием вваливаемся на территорию и штурмуем укрепления. Кто-то опять подорвался на мине-ловушке. Да, я тоже как мог, хромал в атаку – говорю же, невредимых у нас почти не осталось. Но в их числе был Томми.

С ним что-то случилось. Мрачный как туча, безмолвный и жестокий как все боги войны вместе взятые. Он кое-как приладил на свое огромное тело пробитую в нескольких местах броню, и по минимуму ее закрепил, так что пластины большей частью свободно болтались. Шлема по размеру видно не нашел, пошел с непокрытой головой. Входил в помещения одним из первых и с эдакой остервенелой сосредоточенностью устраивал там бойню. И всё равно, что внутри темно. Как зверь, делал все точно и жестко.

Много лет назад, когда мой отец еще живой был, он часто с матерью ссорился. Мужик был резкий, вздорный, но очень маму любил. Во время самых жарких споров он, чтобы сгоряча глупостей не наделать, уходил во двор и начинал колоть дрова. Быстро и аккуратно примеривался и так долбил топором, что чурбаны во все стороны разлетались. Сам страшный: скулы вздувшиеся, взгляд остановился, руки как цепями вздувшимися венами покрыты. Рубит и рубит, а вокруг целые горы из дров вырастают. Вот его в тот день и напомнил мне Томми.

Мочил жестоко и аккуратно, даже вроде как с раздражением. Больше вручную, чем из автомата. Каждого врага опережал на четверть секунды, ножом бил точнехонько под пластины, будто сам всю жизнь только это и делал, а сейчас вокруг него были не загнанные в угол пришельцы, а манекены. Помню, одного, последнего в комнате, затер в угол, навернул прикладом несколько раз, так что тот сел на задницу, а потом уперся ногой ему в грудь и за голову как рванет! Голова уцелела, только шлем в руках остался – так он этим шлемом серомордого и забил насмерть. Потом стоял и долго на него смотрел, переводя дух.

Я всё думал, какое у него лицо в этот момент. Когда он обернулся, было уже обычное, только очень усталое. Наверное, не многие успели его заметить, потому что Томми тут же широко улыбнулся, оскалив зубы. Я машинально оскалился в ответ и уверен, что остальные поступили точно так же.

Покачивая плечами, Томми вышел мимо нас наружу и повел головой – то ли вслушиваясь в только-только воцарившуюся тишину, то ли разминая шею. А потом вдруг как закричит! Во всю ивановскую, насколько воздуха было а потом вдохнул и закричал снова, его поддержали другие голоса из-за стен. Раз они прозвучали, значит, ребята были уже без шлемов. Значит, штурм окончен. На третий раз к победному реву присоединились и мы. Звук получился жиденьким, хотя и очень радостным. Открытые пространства не располагают к эффектным хоровым воплям. Но когда мы, наконец, замолчали, стало слышно, как отзвуки этого победного крика еще долго звенят в соснах по всей округе.

Никто точно не знает, зачем воют волки. Многие считают, что так они обозначают свою территорию. Наверное, в тот момент глубоко в наших сердцах проснулось что-то звериное. Мы победили. Теперь это наша земля.

Томми быстро проводит перекличку, чтобы выяснить, где находится боец, который нес флаг. Флагоносец не отзывается, и мы все знаем, почему. Находится кто-то, кто точно знает, где он сейчас лежит – быстро убегает и вскоре возвращается, на ходу разматывая материю с гербом. Командор принимает у него флаг и лезет по лестнице на крышу, отдавая приказание быстро срубить и очистить от веток небольшое деревце с тонким стволом. Ему кричат, что в темном лесу вокруг еще мог остаться кто-то из выживших серомордых и, может быть, не стоит так подставляться. Томми, уже исчезающий в люке, бросает в ответ: «Заодно и узнаем».

Появившись на крыше, он наматывает край флага на кулак и размахивает им в воздухе. Он выкрикивает:

– Мы победили! Вы слышите, серомордое отродье? Мы будем преследовать вас везде, где бы вы ни спрятались! Мы не забудем и не простим вам ни одной человеческой жизни! Вы слышите меня? Война началась, и победа будет за нами! Хэйа!

Мы снова взрываемся криком, после каждой его фразы. По голосам слышно, как нас немного осталось, но в этом звуке – несгибаемая воля к борьбе. Каждая капля нашей крови вскипает готовностью пойти за этим человеком куда угодно и дать такой бой, что все демоны мира умрут от зависти. Совсем скоро мы обратимся к мыслям о наших погибших товарищах, к апатии и тихому ужасу. Это будет позже. А пока мы празднуем победу и кричим, что есть мочи, и тела павших наверняка дрожат в унисон этому звуку.

Приносят палку. Мы забрасываем ее наверх, Томми ее подхватывает и укрепляет на ней полотно. Закончив, он втыкает флаг между мешков и мы в который уже раз кричим треснутыми, срывающимися голосами. Я еще успеваю подумать – брал ли он в расчет вероятность того, что может поймать пулю от уцелевшего и спрятавшегося в лесу снайпера. Может, вся эта бравада и была рассчитана на то, чтобы его выманить. А размахивание флагом – чтобы помешать прицелиться? Может быть. Но эта мысль мне не кажется правильной и к тому же неприятна. Да и какая разница. Ни один выстрел не прогремел из чащи, ни одна веерка не хрустнула под сапогом в темноте. Феникс простер свои крылья над Рэббит Лейк.

Неприятнее всего было таскать раненых и убитых. Очень смешанные чувства. С одной стороны парней и девчонок жалко – ну просто душа в лоскуты рвется. А с другой… Радуешься, что сам уцелел. Чувствуешь себя живым, как никогда ранее. Чувство замечательное, но ведь повод какой поганый. Таскали по двое, за руки и за ноги, но в глаза друг другу не смотрели. Видно, у многих такое чувство было. Хотя была там с нами одна девчонка, так она наоборот, проклинала ту пулю, что у нее мимо сердца прошла. Кого-то очень близкого потеряла.

Двух поврежденных джаганатов нужно было обязательно забрать. Одним уцелевшим долго и нудно таскали их к точке. Чтобы врагу в случае чего не достались. Любыми средствами нужно было оттянуть момент утечки технологий.

Томми в переноске раненых тоже помог немного. Одно тело, совсем изрешеченное, взял на плечи и понес. Без брони было, в одном шлеме. До самой точки не останавливался, а потом сел возле него и просидел так часа наверное полтора, не шевелясь и ни с кем не разговаривая. Мы только на следующий день узнали что это был Феликс, когда некролог вышел. И чего старика в строй потянуло… Потом еще кто-то стихотворение про него написал, как человек может влюбиться в войну, как в женщину, если с настоящими женщинами чего-то не сложилось. Такой, глуповатый в общем стих но очень красивый и за душу берет. Хорошо поэтам – им больше позволено, за душевные рифмы чего не простишь.

До того, как наступит момент запланированного открытия врат в Солис, у нас оставалось еще несколько часов. Шутка состояла в том, что время было рассчитано с запасом. Таким образом, что до момента эвакуации точка Рэббит Лейк в любом случае будет некоторое время доступна для открытия извне. У странников, если они вдруг решатся на этот шаг, будет предостаточно возможностей выслать подкрепление и добавить нам проблем. Лишить их этой возможности мы решили старым, тупым и эффективным как удар дубины средством.

Столбики рамки крепко скрутили двумя тросами от лебедок. Вообще при движении они создавали нешуточное усилие – ведь вся эта хреновина является спускаемым аппаратом и должна надежно работать в любых условиях, в какой бурелом она бы не угодила. Но метод жесткой блокировки на тот момент был уже неплохо отработан, мы знали где и как лучше блокировать рамку, так что ее приводы гарантированно не срабатывали.

И, знаешь, открыть ее с той стороны действительно пытались, целых четыре раза. Подсадили батарею, и момент нашей эвакуации по запасному плану тоже был передвинут. Но интереснее всего, что во время этих попыток, как докладывали находившиеся рядом, раздавался очень неприятный скрежещущий звук. Раньше такого никогда не происходило, но раньше странники с такой настойчивостью и не стучали в наши закрытые двери. Перенервничали изрядно. Никто об этом не говорил, но перспектива застрять здесь, посреди глухих лесов, за тридевять земель от любой другой точки, выглядела чертовски реальной.

В итоге, когда пошел вызов из Солиса, наша точка, скрипя и завывая сработала. Когда проходили через врата, она еще и гудела так мерзко. Казалось что вот именно на тебе заглохнет, и задницу отхватит. Не видел, что происходит, когда тело в момент схлопывания во вратах стоит? Я на испытаниях наблюдал, свиную тушу подсовывали. Ровнехонько напополам снесло, хоть анатомию изучай: препарат поперечного среза готов.

Потом выяснилось, что точка в Солисе тоже пошаливать начала. Мне инженеры на пальцах объясняли что там с ней случилось, но я не вполне врубился. Понял только что работа под перегрузом ей не пошла на пользу. Каждый такой запуск – это семь-восемь процентов вероятности аварии. Считай, как играть в русскую рулетку с двумя револьверами и одним патроном. Только на кону не жизнь одного человека, а вся наша транспортная система. А мы еще думали – как странники сами не догадались такие штуки вытворять. Лучше свою технику знали, вот и всего делов. А то, что у нас обошлось без аварий, так это тупо везение. Или милость Небес, поди знай…

Через две недели доклад был на эту тему, представитель от инженеров подготовил. Как там его звали… Не помню, уже переизбрали давно. Так вот, после рассмотрения доклада и приняли новый норматив пользования телепортами. С тех пор никаких перегрузов и жестких блоков, категорически. Точек на поверхности планеты хоть и много, но не бесконечно. А строить их в наших условиях серомордые еще не научились, это точно. Вот с тех пор и живем как на пороховой бочке. Кто на миллисекунду раньше на кнопку нажал – тот и устраивает вражине сокращение личного состава и нежелательные события на объектах стратегической важности.

Затея с шлюзовыми точками конечно хороша, только самих точек на нее не напасешься. Вот одну выделили для защиты Солиса и будь здоров. Плюс двойной прыжок для нервной системы очень нездоровая затея, даже если есть несколько минут на оклематься. Потому мы с тобой здесь и кукуем, что в пяти километрах точка. И всегда есть вероятность, что за долю секунды до планового открытия ее перехватят и вынесут заставу, и даже тревогу поднять никто не успеет. А насколько наш склад важен, ты и сам знаешь: со всей области сюда груз свозят, одни дороги только несколько лет восстанавливали.

Так что мы с тобой – самые ответственные люди на последнем рубеже защиты. Во всяком случае, до конца смены.

– А говорил, что циник… – прервал затянувшееся молчание Жикам. Он по-мальчишески сидел, обхватив руками колени и склонив голову.

– Циник. Но это не значит, что я всегда был таким, или что мне память отшибло. Ааа, много ты понимаешь, салабон. Проверь аппарат, чего-то он растарахтелся.

– Ого. Да тут стрелка одна болтается как угорелая, о край шкалы стучит.

– А ну дай посмотреть. Ох ты, коппа мне в ангар…

– Что? Что такое?

– Погодь… А если так?

Динамит начал щелкать рукоятками со все увеличивающейся скоростью. Затем, в сердцах ударив по корпусу аппарата, приложил руку к шлему и быстро заговорил, сообщая в караулку по рации аномальные показатели. Из тех немногих слов, что ему удалось разобрать, Жикам знал только ругательства. Его руки сами подхватили лежавший рядом автомат, большой палец нашарил флажок предохранителя и уперся в него. На опушке с новой силой защебетал ночной соловей.


Рэббит Лейк | Под тенью Феникса |