Глава восьмая. Отберите орден у Насера, не подходит к ордену Насер...
Обитатели ближайшего домика (по точным данным Лаврика – десантура, знающая их как военных связистов) проводила троицу откровенно насмешливыми взглядами – Морской Змей, Мазур и Лаврик шагали не в ногу, вразнобой. Троица и ухом не повела. Что поделать, не было в них вбито того автоматизма, что заставляет офицеров сплошь и рядом шагать в ногу, даже когда они вне строя идут куда-то по своим делам. Наоборот, вот это из них старательно выбивали в свое время – кто знает, где и под какими широтами, очень может быть, придется оказаться в роли кучки сугубо штатских субъектов. И вдруг эти субъекты чисто машинально, на рефлексе, идут в ногу... Абзац котенку. Все помнили, на чем провалился мирный ученый и по совместительству агент британской разведки Арминий Вамбери, когда под видом исконно-посконного мусульманина проник в запретную тогда для любого «гяура» Бухару. И язык знал прекрасно, и все обычаи-ухватки, путешествовал себе, никем не заподозренный – но чисто машинально, слушая какой-то местный оркестр, стал отбивать ногой такт. Рядом нашлись люди, знающие, что это чисто европейская привычка, повязали. Ну, выкрутился, правда...
Шагали хмуро. Вряд ли генерал Филатов вызывал их к себе в прежнем составе для того, чтобы поблагодарить за успехи в боевой и политической подготовке. Скорее уж, опять дрючить будет... Словно прочитав его мысли, Морской Змей промолвил задумчиво:
– Объявят, поди, сверху слетевший втык...
– Не помирай прежде смерти, – усмехнулся Лаврик. – Оно конечно, Главное политическое управление и все такое... Однако, друзья мои, слишком много времени прошло. Даже если Рогов откатал телегу сразу после нашего ухода... Нет, все равно. Не верю я, простите за ересь, в столь потрясающую оперативность верхов. Махина медленно крутится. Даже если бы мы, боже упаси, спьяну вломились в кабинет президента республики, слопали у него все запасы виски, а самого обматерили, и то не успели бы с такой оперативностью отреагировать...
– Спасибочки, утешитель, – буркнул Морской Змей, ничуть не повеселев лицом. – Но ведь зачем-то он нас троих опять выдергивает? Роди версию, тебе по службе положено.
– А черт его знает, что ему там в голову взбрело, – пожал плечами Лаврик. – Если уж и далее впадать в ересь... Я гораздо лучше знаю психологию разных экзотических аборигенов, чем родных генералов. С первыми доводилось тесно общаться, а со вторыми – бог миловал...
– Еще один втык, – сказал Мазур. – Углубленный и расширенный.
– А зачем? – спросил Лаврик.
– А кто их знает, – сказал Мазур. – Может, замполиту это нужно для какой отчетности... Ничего умнее просто в голову не приходит, хоть ты тресни...
Когда они прибыли на место, то бишь в приемную Филатова, началось что-то определенно интересное...
В прошлый раз в означенной приемной их минут сорок продержали без всякой нужды, при отсутствии посетителей в кабинете и ждущих очереди тех, кто пришел раньше. Определенно только для того, чтобы лишний раз на них, грешных, потоптаться. Теперь же все получилось как раз наоборот: едва их узревши, адъютант, такое впечатление, просиявши, вскочил из-за стола и быстрее лани рванул в кабинет. Они и оглянуться не успели, как оттуда адъютантом был вежливо, но непреклонно выпровожен осанистый подполковник с толстой папкой под мышкой, выглядевший удивленным до крайнего предела. Тут же, распахнув дверь, вытянувшись в струнку, адъютант отчеканил:
– Проходите, товарищи офицеры!
Троица направилась в кабинет. Четверо пришедших прежде так на них и вытаращились, а один, не утерпев, кинулся к адъютанту, громко поминая о срочности и важности своего дела. Мазур, входивший последним, успел расслышать, как адъютант бесстрастно ответил:
– Срочная оперативная необходимость, товарищ полковник...
И дверь захлопнулась. Ясно было одно: так разносы не обставляются. Даже если Лаврик ошибся, и сверху в самом деле обрушилась грозная бумага касаемо мыслимых и немыслимых кар, все обстояло бы чуточку иначе...
На сей раз в кабинете, кроме Филатова и Рогова, обнаружился еще незнакомый подполковник, длиннолицый и костлявый, хмурый, как туча. Наметанным глазом подметив, что костяшки пальцев у незнакомца заросли ороговевшими мозолями, Мазур начал всерьез подозревать, что подполковник не имеет отношения ни к штабистам, ни к политработникам. Не тот человеческий тип, знаете ли...
Если подполковник был просто хмур, то генерал Филатов – хмурен, как грозовая туча. Что до Рогова, то на этом форменным образом лица не было. Казалось, толкни пальцем – и растечется, как медуза. Вот уж у кого был вид грешника, да непростого, совершившего нечто вовсе уж ужасное: примерно так выглядел бы лейтенант, спьяну заехавший в ухо министру обороны, да еще пославший его по матушке.
Мазур едва не переглянулся с товарищами, но вовремя спохватился и остался стоять по стойке «смирно». Что бы это ни было, но никак не похоже на готовящийся разнос...
А в общем, ко всему нужно относиться философски. Есть вещи незыблемые и вечные: рявкающие генералы, занудные замполиты... Подвергать сомнению основы – смешно и глупо, протестовать – себе дороже, нужно просто постоянно учитывать иные реалии службы, а как идущий в лес надолго охотник учитывает непогоду, снежный буран, болото, медведя...
Оба генерала косились на дверь с явным нетерпением. И не торопились начать разговор. Филатов лишь обронил, не глядя на них:
– Садитесь, товарищи офицеры...
Они сели. Морской Змей первым потянул из кармана сигареты – как всерьез подозревал Мазур, еще и для того, чтобы прозондировать почву. Вполне мог последовать властный рык: «Вас сюда вызвали не раскуривать, а задницу под батоги подставлять!»
Ничего подобного не последовало. Хмурый подполковник пододвинул пепельницу – кроме нее, на столе имелись еще две. И подполковник, и Филатов, нещадно смолили – несмотря на распахнутые окна и работающий под потолком вентилятор, хоть алебарду вешай. А вот Рогов явно некурящий, иначе в том душевном состоянии, в каком он сейчас находился, не только бы до фильтра тянул, но и сам фильтр, похоже, скурил бы, не заметив. Ох, как ему плохо, видно же, гораздо хуже, чем двум остальным...
Адъютант пропустил в кабинет человека в штатском. Все уставились на него с нескрываемой надеждой: и Филатов, и подполковник, а уж Рогов... Однако тут же помрачнели еще больше: вошедший с видом удрученным и угрюмым пожал плечами:
– Ничего нового... как и следовало ожидать.
И уселся к столу с видом человека, имеющего полное право тут быть. Поведя головой в его сторону, Филатов сказал лишь:
– Товарищ Степанов...
Мазур ухмыльнулся, естественно, про себя: а больше никаких разъяснений и не надо. И так ясно: возраст полковничий, но ни следа военной выправки, запросто садится за стол к генералам, отрекомендован лишь по фамилии. Соседушко, ага. Чистые руки, холодная голова и горячее сердце. Чего уж там, задачка не из высшей математики...
– Ну вот, все в сборе, – сказал Филатов, загасив бычок и тут же вытащив новую сигарету. – Да, я не представил... Подполковник Игошин, руководитель группы военных советников... – он обвел морскую троицу едва ли не затравленным взглядом. – Товарищи, я вас вызвал... пригласил... в расчете на содействие... Ситуация щекотливейшая, возможно, мы ее решим, если так можно сказать, в неофициальном порядке...
«Что угодно, но не втык, – подумал Мазур. – Теперь окончательно ясно. Все ж полегче жить...»
– Разрешите, товарищ генерал? – спросил товарищ Степанов все с тем же видом равного. – Несколько часов назад произошло ЧП. Вот в этом примерно районе... – он ткнул тупым концом карандаша в карту, – люди Кирату Мтанга Четвертого захватили советско-бангальскую делегацию, направлявшуюся...
– Партийно-правительственную делегацию, – вырвалось у Рогова чуть ли не со стоном.
– Да, вот именно, – кивнул Степанов, не глядя на него. – В составе группы – инструктор ЦК КПСС, товарищи из Совмина, ЦК ВЛКСМ и профсоюзов, двое бангальских товарищей – из ЦК Народно-Революционной партии и министерства печати... Вы перед прибытием, конечно же, проходили инструктаж? Личность Кирату Мтанга Четвертого вам знакома?
– Знакома, – кратко ответил Морской Змей.
Лаврик кивнул, а за ним и Мазур – кроме инструктажа, Лаврик привез с собой толстенный том, отпечатанный на ротапринте и от остальных в секрете не держал (как сплошь и рядом бывало с другими его бумагами). Частью по обязанности, частью от нечего делать они этот фолиант давно изучили.
Помянутый король был не пешкой, а, пожалуй что, определенно фигурой. Ферзей, если прикинуть, в игре три: власть и два ее наиболее крупных оппонента. Ну, а Кирату Мтанга Четвертый, пораскинув мозгами, будет вроде ладьи...
Королевство его начиналось километрах в ста от столицы и простиралось на территории этак парочки Бельгий. Богатенькое королевство: серебряные и медные рудники, лесозаготовки с ценными породами дерева, подозревается наличие алмазов, но пока точно не установлено. Да и племя довольно многочисленное.
Если вкратце, этот тип, щеголявший вместо короны в леопардовой шкуре, был хитрющим прохвостом, пробы ставить некуда. Против властей – что прежних, что нынешних – он открыто не выступал никогда. Причина в обоих случаях ясна: если у тебя есть немаленькое и небедное хозяйство, не стоит дергаться, сидя всего-то в сотне километров от столицы, где полно боевой авиации, бронетехники и пехоты. В прежние времена он добрых двенадцать лет, с тех пор как унаследовал престол от папаши, ухитрялся балансировать меж португальцами и партизанами, ни к кому открыто не примыкая и ни против кого открыто не выступая – а вооруженных молодцов у него имелось, по здешним мерам, приличное количество. Как-то так умел повернуть дело, что ни раньше, ни теперь не находилось веской причины браться за него всерьез – у кого бы то ни было. И португальцы, и нынешние власти были чертовски заинтересованы, чтобы рудники и лесозаготовки, взятые у короля в концессию, работали исправно. И чтобы фигура наподобие ладьи, если уж ни к одной из сторон не примыкала, то хотя бы держала стойкий нейтралитет.
Хитрый лис прекрасно понимал, что трогать его не будут, пока не выходит за определенные рамки, а потому пошаливал, но по мелочам: то прихватит у слабого соседа лоскут землицы, то, глядя простодушно и открыто, провалит в своем королевстве задуманную властями земельную реформу, то устроит так, что правительственным комиссарам и прочим представителям власти будет откровенно неуютно жить в его владениях постоянно... В столице у него была неслабая агентура, которую местная контрразведка старалась не трогать – поскольку эти ребятки никаким таким шпионажем и уж тем более диверсиями не занимались – а попросту раздобывали то, что требовалось для утоления иных королевских слабостей: виски, баночное пиво и европейскую порнографию всех видов, от журналов до фильмов (Кирату цивилизовался настолько, что устроил у себя личный кинозал), а также, если подворачивался случай, возили к королю в гости белых дамочек невысокой морали (до открытых похищений не доходило, обе стороны, король и власть, соблюдали неписаные правила игры).
Такая вот обстановочка, если вкратце...
– Можно узнать детали? – вежливо осведомился Лаврик.
Степанов, должно быть, знал, какие функции Лаврик исполняет – очень уж понятливо глядя, ответил моментально:
– Там были две легковых машины и грузовичок. Названные товарищи, сопровождающие из местных, представитель от товарища Рогова, взвод бангальских солдат. С ними направлялся еще журналист из АПН, он единственный, кому удалось бежать, от него мы все и узнали...
«Ах, вот оно что, – подумал Мазур. – Знаем мы этих журналистов АПН, товарищ Степанов. Хваткий у вас подчиненный, ничего не скажешь, если единственный ухитрился сбежать...»
Постукивая карандашом по той же точке на карте, Степанов продолжал бесстрастно:
– Их остановили на лесной дороге. Не менее полусотни вооруженных людей с парой пулеметов. Все в камуфляже, со знаками различия королевской гвардии, с участием двух белых. У Кирату есть с дюжину белых сотрудников – по имеющимся данным, не чьи-то агенты, а попросту наемники в поисках заработка. Солдаты не рискнули вступать в бой...
– А что за солдаты? – вклинился Лаврик. – Обычные?
– Нет, конечно. Учитывая состав делегации... «Синие береты».
Лаврик недовольно поморщился:
– Ну, эти могли бы и побарахтаться...
– Вряд ли, – сухо сказал товарищ Степанов. – Ситуация, как я понимаю, с военной точки зрения была безнадежная: бревно поперек дороги, взвод в грузовике под прицелом полусотни стволов, в том числе двух пулеметов... Или вы, – он подчеркнул последнее слово чуть иронически, – все же полезли бы в бой?
– Не знаю, – сказал Лаврик. – Не имея прямого предварительного приказа... Да вдобавок имея дело с относительно безобидным экземпляром вроде Кирату... Не знаю.
– Вот то-то... – сказал Степанов. – Бывают ситуации...
– Вдогонку журналисту стреляли? – деловито спросил Лаврик.
– Исключительно в воздух.
«Точно, хваткий парнишка из АПН, – подумал Мазур. – На бегу успел определить, что вслед палят исключительно в воздух... Кое-какую подготовочку надо иметь...»
– И дальше?
– Журналист вернулся на дорогу немного погодя, когда все утихло. Машины так и оставили на дороге, не пытаясь сжечь или испортить. Он сел в легковушку, рванул в столицу... Ни трупов, ни следов крови. Всех до единого взяли целыми и невредимыми. Это можно утверждать со всей уверенностью. Потом поступили кое-какие сведения, очень скудные... Все живы.
Лаврик спросил тихо и серьезно:
– Получается, старый лис решил наконец дернуться?
– Не похоже, – сказал товарищ Степанов. – Категорически не похоже. До сих пор тревожащей информации не поступало. Все было за то, что он ни на шаг не намерен отступать от своей обычной политики.
– У вас есть соображения? – хмуро поинтересовался Лаврик.
– Не могу подыскать, – сказал товарищ Степанов. – Очередная шалость? Но на прежние не похожа...
– Ничего себе шалость! – взвился Рогов. – Там инструктор ЦК КПСС!
Мазур подумал: а вот Кирату, очень может оказаться, просто-напросто и не знает толком, что такое КПСС и ВЛКСМ, а также их ЦК – своя доля дикарского простодушия, если называть вещи своими именами, в нем присутствует. Чихал он на инструкторов ЦК КПСС и товарищей из Совмина, которые для него всего-навсего городские чиновнички в галстуках, разве что не черные, а белые... В общем, простота хуже воровства...
– Делегация находилась в столице более недели, провела много встреч, – сказал Степанов. – Кирату мог о ней знать через свою агентуру. Газеты писали много, публиковали снимки... Вот, хотя бы, – он положил на стол свернутую пополам газету.
Все трое сдвинули над ней головы. Четверо кафров (двое в мундирах, двое в форме) никого сейчас не интересовали. Двое мужчин и две женщины. Кто из ЦК, а кто из Совмина, понять нельзя: оба характерно вальяжные...
– А из девушек кто есть кто? – спросил Лаврик весьма даже деловито.
Степанов показал карандашом:
– Представитель ЦК ВЛКСМ. Товарищ из профсоюзов.
Снимок был довольно качественный. Представитель Ленинского комсомола оказалась красивой, да что там, весьма эффектной блондинкой с затейливой прической. Товарищ из профсоюзов на вид чуточку попроще – но тоже не уродина, примерно того же возраста, светловолосая, обе с неплохими фигурками, в строгих, но, несомненно, легких костюмах (и никаких мини, разумеется, только коленки открыты).
– Так-так-так... – протянул Лаврик. – Товарищ Степанов, а вы о «французском инциденте» слышали?
– Ну разумеется... – брови у него взлетели. – Вы полагаете?
– А кто ж его знает, кобеля старого... – хмыкнул Лаврик. – Вдруг да обнаглел?
– Что вы имеете в виду? – вскинулся Рогов. Лаврик спокойно и деловито объяснил:
– Инцидент случился с полгода назад. Вы не слышали? Вам бы полагалось по должности...
Некая прыткая французская журналисточка, весьма смазливое создание, сдуру сунулась к Кирату сделать какой-то там репортаж, без всякой охраны, с одним фотографом, он же и водитель. Кирату, как бы культурнее выразиться, три дня пользовался ее благосклонностью, и отнюдь не по обоюдному согласию. Потом отпустил. Но перед этим его придворный фотограф сделал кучу фотографий оной мадемуазели, не обремененной одеждой и в весьма, я бы сказал, смелых позах... Я правильно излагаю, товарищ Степанов?
– Правильно, – хмуро кивнул тот. – Вы полагаете...
– А почему бы и нет? – пожал плечами Лаврик. – Людям, вы прекрасно знаете, свойственно заигрываться, особенно когда мелкие проказы столько лет сходят с рук...
– Мелкие проказы? – взвился Рогов, на которого больно было смотреть. – Что вы хотите сказать?
Лаврик ответил нейтральным, деловитым тоном, без тени улыбки:
– Я хочу сказать, что уверен в одном: товарищам из ЦК и Совмина не угрожают ни сексуальные притязания, ни позирование перед камерой в предосудительном виде. Что касается других членов делегации, я в этом не уверен...
– Да вы знаете, кто у нее отец? – возопил Рогов, тыча пальцем в представителя комсомола.
– Не знаю, – сказал Лаврик. – Боюсь, что и Кирату этого не знает. Боюсь, даже если бы и знал, мог бы не придать этому значения. – Он заговорил другим тоном, скучным, монотонным голосом лектора: – Товарищ генерал-майор, вы прекрасно должны понимать, что многие здешние народности, в том числе и племя Кирату, собственно, пребывают даже не в феодализме, а в состоянии родоплеменных отношений. Многовековая колонизаторская политика... Вы ведь знакомы с соответствующей литературой?
– Конечно... Вы полагаете, у него хватит наглости...
– Я бы не исключал, – сказал Лаврик хладнокровно. – Товарищ Степанов тоже не исключает, не так ли?
– Исключить не могу, – хмуро кивнул Степанов.
Мазур всерьез забеспокоился, что Рогова хватит инфаркт... Генерал сидел, не в силах вымолвить ни словечка, лишь разевал рот, истекая потом...
Прищурясь – уж Мазур-то прекрасно знал этот прищур – Лаврик поинтересовался совершенно бесстрастно:
– Товарищ генерал-майор, кто-то же должен был сопровождать товарища из ЦК по партийной линии...
Глядя на него, как птичка на удава, Рогов выдавил:
– Я отправил с делегацией капитана Печковского... Надежный товарищ, опытный работник...
Лаврик какое-то время молчал, с непроницаемым лицом и тем же прищуром. Краешком глаза Мазур подметил, что и товарищ Степанов, и Филатов, и подполковник взирают на Рогова, как бы это выразиться... Без особой симпатии и уж, безусловно, без всякого сочувствия. Что давало почву для кое-каких выводов. Далеко не все замполиты и штабисты, мягко скажем, люди невеликой храбрости. Но немало среди них и таких, которые в подобных обстоятельствах носа не высунут из столицы, разве что в сопровождении танковой колонны или десантного батальона. Есть такое, что уж там. Не исключено, что именно Рогов обязан был сопровождать товарища из ЦК, но в силу вышеизложенных причин передоверил это какому-то своему капитану. И теперь прекрасно понимает: если с остальных спустят семь шкур, персонально с него и восьмую обдерут...
Честно говоря, он не ощущал никакого сочувствия к этой бабе в погонах: любишь кататься, люби и саночки возить. Рассчитывал обзавестись весомыми и важными строчками в личном деле: в тяжелых и сложных условиях... на передовом крае идеологической борьбы... отлично зарекомендовал... А обернулось хреновенько.
Оставив изничтоженную жертву в покое, Лаврик повернулся к Филатову:
– А что Москва?
Филатов, хмуро понурившийся над столом, все же, в конце концов, поднял глаза и посмотрел, ему в лицо:
– В Москву пока не сообщали. Мы полагаем, что все же существует возможность уладить инцидент оперативно и бескровно. Ситуация деликатнейшая. Главный военный советник беседовал с товарищами из здешнего ЦК партии, и товарищ Рогов тоже. Нас прямо-таки умоляют каким-то образом уладить дело миром. Для них очень важно сохранить существующие отношения с Кирату, очень...
«Ну, разумеется, – подумал Мазур. – Серебро, медь и ценное дерево – экспортные товары, приносящие твердую валюту молодой республике. Вдобавок геологи говорят, что там должны быть и алмазы. Ну, и уж безусловно никому не хочется заполучить еще один очаг напряженности в сотне миль от столицы – таких очагов и без Кирату столько, что тушить замучаешься. Лаврик говорил, что в здешнем руководстве, кроме непременных идеалистов-романтиков, достаточно жестких прагматиков. В конце-то концов, самое жуткое, что может случиться – невезучие блондиночки какое-то время побудут для старого прохвоста игрушками и фотомоделями, не изжарят их и не съедят под пальмовую водочку... А двум ответственным товарищам, партийному и совминовскому, и вовсе ничего не грозит, кроме неприятных переживаний...»
– Уладить дело миром можно, товарищи, по-разному, как нас учит жизненный опыт, – сказал Морской Змей. – Скажем, колонна бронетехники выдвинется на учения аккурат к королевской столице...
Товарищ Степанов хмуро сказал:
– По точным данным, король вместе со всеми захваченными перебрался в Мьясу...
«М-да, ситуация, – подумал Мазур. – Сие осложняет дело. Мьяса, одна из королевских резиденций, расположена, в отличие от всех прочих, не на суше, а на небольшом островке одноименного озера. Куча островков, речушек и заводей, сущие камышовые джунгли, каскад озер, болота... Идеальное убежище».
– Теперь понимаете всю сложность ситуации? – спросил Филатов. – Сухопутные силы задействовать невозможно. На борту наших кораблей есть морская пехота, но командующий эскадрой вряд ли нам ее выделит без прямого приказа из Москвы. Но даже если бы и выделил... Мало чем поможет.
– А вы, товарищ подполковник? – повернулся Морской Змей к Игошину. – Что скажете?
Стиснув переплетенные пальцы, то и дело, уводя взгляд, подполковник сказал:
– У меня нет под командой подразделения. У меня восемнадцать инструкторов, в столице только трое, остальные рассредоточены на большой территории, – он тяжко вздохнул. – Капитан-лейтенант, мы все – сухопутчики. Вариантов тут всего три: либо артиллерийский обстрел острова... – оглянувшись на привскочившего Рогова, – он быстро добавил, – что заведомо исключено. Либо десантирование по тросам с вертолетов, либо высадка десанта на катерах. В обоих случаях противник способен оказать существенное огневое противодействие, кроме того, последствия не предсказуемы... А ваша группа... Вы – единственные на всю страну аквалангисты, способные подобраться к острову незаметно и как-то разрешить вопрос. У кубинцев специалистов такого профиля нет, да и обращаться к ним не вполне правильно...
– Ага, – сказал Морской Змей. – И вы, значит, хотите, чтобы мы...
– Больше просто некому, – угрюмо промолвил Филатов. – Я прекрасно понимаю, что ваша группа – на особом положении, и приказывать вам что-то может только ваш Главный штаб. Даже если мы доложим все Москве немедленно...
Мазур его понимал. Все трое понимали. Пусть даже речь идет об инструкторе ЦК КПСС, дело будет решаться посредством немалой бюрократической махины. Начнутся совещания – неизбежные, черт побери! – вопрос должен будет пропутешествовать по нескольким инстанциям. Главный штаб, в конце концов, отдаст прямой приказ... через сутки? Через двое?
– Я могу вас только просить... – сказал Филатов.
Вот к нему Мазур почувствовал некоторое сочувствие. Подобная просьба таила в себе толику унижения генерал-майора перед капитан-лейтенантом, пусть крохотную. И абсолютно все это понимают...
– Вы же коммунисты, в конце концов! – уже откровенно жалобным, срывающимся голосом воскликнул Филатов.
– Мужики, – сказал подполковник, теребя свои жутковатые пальцы. – Вы же советские офицеры, а? Там наши люди... Девчонки...
Тишина настала гробовая. Морской Змей имел полное право встать и уйти, даже не откозыряв на прощанье – поскольку был без головного убора, да и без погон. И остался бы полностью чист перед командованием. И это понимали абсолютно все, даже, наверное, бледный, как стена, Рогов.
Как-то неловко опустив голову, Морской Змей буркнул:
– Сделаем, что сможем...
Лица присутствующих просветлели, а что до Рогова, тот пребывал прямо-таки в экстазе.
– Товарищ капитан-лейтенант... – пробормотал он (честное слово, с увлажнившимися глазами!). – Как коммунист коммунисту...
Лаврик прервал его вежливым, но непреклонным тоном:
– Вот только один нюанс, товарищ Степанов... Лично для меня что-то тут не до конца складывается. Головоломка есть, а пары важных кусочков, нутром чую, не хватает... Куда, собственно, делегация направлялась?
– В Джили, – сказал Степанов.
Рогов вклинился, явно одержимый жаждой оказаться полезным и нужным:
– Предстояло выполнить важную политическую задачу: вручить орден Трудового Красного Знамени товарищу Лавуте... Ну, и сопутствующие мероприятия...
– Вот оно! – торжествующе возгласил Лаврик.
Товарищ Степанов поморщился:
– Полагаете, это мотив?
– Полагаю, – уверенно сказал Лаврик. – И в более цивилизованных местах всплывают такие мотивы. Только здесь их реализовать проще. Блондинки, орден, предназначавшийся именно что Лавуте... Я с вашими разработками не знаком, но не сомневаюсь, что Кирату его должен люто ненавидеть...
Мазур не в первый раз подавил ухмылку. Лавута – персонаж широко известный (и, как втихомолку говорят меж своими – весьма даже анекдотический).
Еще не так уж давно он был обычным местным королем – точнее, корольком. Королевство небольшенькое, захудалое, племя не особо и многочисленное. Сильные соседи, как здесь меж королями водилось (европейские, впрочем, вели себя когда-то точно так же), без зазрения совести оттяпывали кусочки сельскохозяйственных угодий, а Кирату всерьез нацелился отобрать единственный в державе Лавуты серебряный рудничок, за счет которого экономика Лавуты только и держалась. Столица, учитывая сложность обстановки, в такие мелочи старалась не вмешиваться, озабоченная одним: лишь бы короли ни примкнули к какой-нибудь вооруженной оппозиции...
И тут Лавута бабахнул ход ферзем. Один из его младших сыновей два года учился в Москве, в Университете дружбы народов имени Патриса Лумумбы – и, как показали события, в отличие от других африканских прынцев не бездельничал, кое-чего нахватался...
Одним словом, в один прекрасный день Лавута приехал в столицу и выложил такое, отчего министр, счастью своему не веря, стал названивать в высшие инстанции по трем телефонам одновременно, себя не помня от радости и энтузиазма.
Оказалось, что Лавута, опираясь на единодушно выраженное мнение своего народа, решил принять самое активное участие в социалистическом строительстве (последние два слова, уверяли очевидцы, он выговаривал без малейшей запинки). А посему он торжественно, на веки вечные, отрекается от королевского титула как пережитка отсталого прошлого, столь же пережиточный Габул Старейшин только что распустил, избрав взамен Народное Собрание, председателем коего опять-таки избран всеобщим голосованием. Готов вступить в партию, принять аграрную реформу, создав у себя социалистический кооператив по совместной обработке земли – ну, и напоследок сообщил, что вместе с ним в партию готовы вступить все совершеннолетние мужчины.
На фоне массовой, что греха таить, идейной отсталости местных королей мимо такого подарка судьбы пройти было решительно невозможно. В партию Лавуту и его народ приняли буквально в тот же день – разве что мягонько намекнули, что раскрепощенная африканская женщина – тоже человек, и следовало бы поактивнее привлекать слабый пол к участию в общественной и партийной жизни. Лавута, удрученно ссылаясь на свою идейную отсталость (тяжкое наследие колонизаторского прошлого, что поделать), обещал учесть советы партийных товарищей и развиваться идейно, чтоб ему с этого места не сойти, чтоб к нему ночью пришел Большой Джулбо и обе ноги откусил.
И завертелось... Циники (как порой принято именовать знающих людей) втихомолку уточняли, что список депутатов Народного Собрания в точности совпадает со списком Габуда Старейшин (поголовно состоявшего из ближайшей королевской родни), а границы сельскохозяйственного кооператива подозрительным образом совпадают до мелочей с границами личных королевских полей, где и прежде подданные трудились сообща, совершенно как в колхозе. Но с точки зрения большой политики, агитации и пропаганды на такие досадные мелочи не стоило обращать внимания. О Лавуте даже напечатала большую статью газета «Правда», там на фотографиях был и Лавута, украсивший себя самым большим значком с изображением В. И. Ленина, какой только отыскался у советских товарищей, и дружно взмахивающие мотыгами на кооперативных полях бывшие королевские подданные, а ныне члены партии, и даже самая настоящая раскрепощенная африканская женщина, гордо державшая (и даже не вверх ногами) изданный на португальском «Капитал» Карла Маркса. Чтобы защитить социалистические преобразования, а также помянутый серебряный рудничок, у Лавуты был расквартирован кубинский батальон с приданной бронетехникой – «и соседи присмирели, нападать уже не смели...».
Довольно быстро иные захудалые корольки, сообразив, что к чему, бросились по стопам Лавуты, отталкивая друг друга локтями. Их, конечно, привечали, но, естественно, чуточку скупее – именно товарищ Лавута прочно занял место образцово-показательного «местного руководителя». Пару недель назад его избрали в ЦК партии и наградили Серебряной Звездой Независимости (по словам тех же циников, намекнув, что Золотую нужно еще заслужить дальнейшей углубленной работой над реформами и над собой). Лавута дал честное партийное слово, что будет расти идеологически, а реформы расширит, углубит, усовершенствует и разовьет...
– И вот что еще, товарищи... – сказал Лаврик. – Бангальские руководители, вы говорите, настаивают, чтобы все прошло в высшей степени дипломатично? Что же, есть соображения...
Мазур покосился на него: лицо Лаврика стало столь одухотворенным, чистым и светлым, что хоть ангела на икону с него пиши. Все старые знакомцы прекрасно знали: именно так Лаврик выглядит, когда его осенит очередная гениальная идея – как правило, крайне полезная для дела.
– А поточнее? – нетерпеливо спросил Филатов.
– Был я в Ленинской комнате – великолепно оформлена, – сказал Лаврик с тем же светлым ликом ангела небесного. – И стенгазеты ваши видел – тоже на уровне. Значит, хороший художник у вас есть, как, собственно, в любой части... Мне срочно нужна легковая, чтобы быстренько съездить в город, там есть подходящая антикварная лавка. И некоторая сумма местных денег понадобится. И еще... – он подошел к Рогову, вкрадчиво осведомился – Товарищ генерал-майор, вы готовы для успеха предприятия пожертвовать кое-чем?
– О чем вы говорите, товарищ капитан-лейтенант! – с превеликим энтузиазмом воскликнул приободрившийся Рогов. – Готов чем угодно...
– Прекрасно, – кивнул Лаврик.
И в мгновение ока, ловко расстегнув булавку, снял с рубашки Рогова висевшую над двумя орденскими планками медаль в честь столетия со дня рождения В. И. Ленина. Рогов так растерялся, что не успел воспрепятствовать или хотя бы удивиться вслух.
– Так надо, – мягко сообщил ему Лаврик, подбрасывая медаль на ладони.
...Мазур плыл вторым, как и остальные, держась на глубине – вряд ли королевские часовые так уж бдительно наблюдали за безмятежно чистой водной гладью, но вода в озере прозрачнейшая, достаточно случайного взгляда... Товарищ Степанов, надо отдать ему должное, умел работать на совесть – перед высадкой они изучили полдюжины снятых с воздуха фотографий королевской резиденции, готовились серьезнейше, как и во времена всех прошлых операций. С учетом специфики этой, конечно...
Задача представала не столь уж головоломной: по площади островок Мьяса равен всего-то навсего иному стадиону, никаких укреплений и оборудованных огневых точек там нет, а строений всего четырнадцать. Озеро расположено едва ли не в центре обширных владений Кирату, а такое расслабляет. Высадку никто не засек – Кирату в жизни не озабочивался и намеком на противовоздушную оборону, к летающим над королевством вертолетам аборигены привыкли – и кто бы подглядывал, когда в совершенно безлюдном месте, примерно в километре от Мьясы, две вертушки снизились метров до пяти, и из них посыпались в камыши аквалангисты... Вряд ли следует ожидать серьезного боя, король достаточно умен, чтобы не ссориться с властями открыто, но, как учит опыт, иногда в подобных заварушках начинается случайная пальба с непредсказуемыми итогами...
«Влетит Кольке, – отрешенно подумал Мазур, скользя над ровным песчаным дном. – Даже если все пройдет гладко, влетит, ну, а если уж будут осложнения... Но что поделать, жизнь сложнее уставов, каковые не могут предусмотреть абсолютно все...»
Плывущий в авангарде Морской Змей сделал условленное движение правой рукой, и думать о постороннем стало некогда, пошла работа. Вереница пловцов разделилась на две шестерки, двинувшиеся в разные стороны: нечетные – налево, четные – направо. Мазур со своей группой ушел вправо.
Дно поднималось, поднималось, бросались прочь стайки разноцветных рыб... А вот и берег. Береговая линия почти на всем протяжении, если не считать гавани, представляла собой крутой обрыв высотой примерно в метр, и на обрыве кое-где произрастали редкие рощицы – но именно такая точка высадки и годилась. Мысль человеческая работает по шаблонам. Как явствует из тех же снимков с воздуха, во время пребывания здесь короля его гвардия охраняет главным образом «гавань» и еще парочку отлогих мест, наиболее удобных для причаливания. Ну, и за воздухом послеживает. В общем-то, начальник охраны короля, конечно же, не дуболом, он справедливо рассчитал, что угрозу представляют те, кто может подплыть на катерах или прилететь на вертолетах – и не будем упрекать его за то, что он не предусмотрел боевых пловцов: таковых до их визита в Бангале просто не бывало, ни при португальцах, ни после...
Он сделал выразительный жест, удерживаясь в вертикальном положении у самого обрыва, так, что маска порой выступала над спокойной водой. Грамотно притопив акваланг и ласты, Хмурый по пояс поднялся над водой, в совершеннейшей тишине вмиг вскарабкался вверх, цепляясь за свисавшие корни деревьев, другой рукой вонзая кинжал в плотную красноватую землю, подтягиваясь бесшумными рывками. Оказавшись наверху, добыл автомат из герметичного пластикового пакета, пригнувшись, скользнул в рощицу.
Прошла примерно минута, показавшаяся вечностью. Мазур прекрасно отдавал себе отчет, что здесь не сыщется спецов, сумевших бы бесшумно взять вышедшего на разведку «морского дьявола», но логика логикой, а чувства чувствами... Как всегда в таких случаях бывает, напряжение ощущалось едва ли не физически, как ливень.
Наконец появившийся наверху Хмурый сделал жест, успокоивший всех. Мазур подал знак. Несколько секунд – и они вшестером стояли в рощице, держа стволы наизготовку, увешанные короткими мотками нейлоновых веревок. Стояла тишина, разве что подавали голос неизвестные птахи. Время известное, самая жара, здесь в эти часы все, кто только имеет такую возможность, укрываются в тени, даже не особо дисциплинированные аборигены часовые.
Показав вправо, Хмурый поднял один палец, потом безымянным постучал по трем пальцам левой – ага, в пределах видимости один-единственный часовой, не далее трехсот метров...
Бесшумно перебегая меж стволами, они двинулись в ту сторону и вскоре узрели часового. Некоторые остатки бдительности тот все же сохранял – не забился куда-нибудь в тенечек, а лениво прохаживался над берегом.
Увидев его впервые, Мазур (как и наверняка остальные) на миг испытал нешуточное удивление, и было от чего: показалось, что они вдруг оказались в далеком прошлом...
Часовой был облачен в полную форму вермахтовского африканского корпуса: песочного цвета легкий френчик с короткими рукавами, такого же цвета шорты, характерное кепи с длинным козырьком, на плече висит классический «МП-40», который как-то повелось именовать «шмайсером», хотя конструктор Шмайссер к этой модели не имеет никакого отношения. Вот только издали видно, что в форму облачен босой чернокожий элемент...
Ну, конечно же, никакой мистики и провалов во времени. Просто-напросто и в этих местах когда-то немцы хлестались с англосаксами, вот только главная драка полыхала гораздо севернее, и о здешней войнушке помаленьку забыли. Но она была. До сих пор порой находят вермахтовские склады-схроны, оборудованные с немецким тщанием: так что оружие, освободив от консервирующей смазки, можно преспокойно пускать в ход, и оно не подведет, как и боеприпасы. Вон, у кафра за ремень на немецкий манер заткнуты две гранаты – «колотушки» с длинными деревянными ручками – неплохие игрушки, вот только запальный шнур чересчур длинный, так, что их порой успевали в ту войну перехватить в полете и запулить обратно. На второй день их пребывания здесь Лаврик раздобыл у знакомых пару бутылок шнапса из такого склада и хлеб в герметичной упаковке: и то, и другое отлично сохранило вкусовые качества, особенно шнапс. При португезах партизаны порой наталкивались на такие склады – а теперь повезло и подданным Кирату...
Не прошло и десяти секунд, как за спиной у лениво шагавшего часового вырос Пеший-Леший – и еще через миг часовой оказался на земле, был проворно связан и украшен надежным кляпом. Доктор Лымарь вертел в руках германскую машинку, разглядывая ее с упоением знатока. Мазур сделал страшную рожу и показал кулак. Доктор изобразил лицом раскаяние, бесшумно положил «машинен пистоле» под дерево, и они двинулись дальше опушкой рощицы. Справа, на расчищенном месте, виднелась королевская резиденция – высокие глинобитные дома странного облика, напоминавшие то ли пулю редкого экзотического образца, то ли наполовину надутое известное резиновое изделие: этакий марсианский городок из фантастического фильма, домики светло-рыжего благодаря здешней глине цвета, круглые окошки хаотически разбросаны там и сям – по их расположению видно, что ни один из домишек не планировалось использовать в качестве огневой точки, строили, как предки столетия назад...
Вскоре они вышли к «гавани». Длинный кусок отлогого берега, тщательно освобожденный от пней. Никаких, ясное дело, пирсов и причалов – в землю вбит рядок кольев, и к ним привязано с полдюжины длинных лодок, выдолбленных из цельных древесных стволов, правда, в отличие от обычных рыбацких борта этих тщательно отшлифованы и пестро окрашены с большим тщанием: экзотические узоры, изображение человеческого глаза на носу. Одна из лодок украшена резной крокодильей головой: ага, личный королевский крейсер...
– Эх, мать... – восхищенно прошептал Лымарь.
Действительно, возле двух часовых, укрывшихся от жары под навесом из корявых кольев и куска мутно-белесого пластика, стоял на треноге повернутый дулом в сторону воды «МГ-42», который иные считают самым красивым пулеметом в мире. Выглядит новехоньким, короб пристегнут, часовые в той же вермахтовской форме, которую не успели толком обносить – склад, надо полагать, обнаружен совсем недавно...
Часовых, сразу видно, разморило, они поклевывали носами – а потому были взяты ударной группой в количестве двух человек, моментально упакованы должным образом и гуманно уложены под навес, куда тут же переместилась и остававшаяся в рощице четверка.
Вот уж чего тут наверняка не имелось, как и ПВО – средств радиоэлектронной борьбы, службы радиоперехвата и прочей роскоши. У охраны Кирату наверняка есть какая-нибудь старенькая военная рация, чтобы поддерживать связь со столицей, но это можно не принимать в расчет. А потому Мазур без всяких опасений извлек из непромокаемого чехла легонький передатчик, выдвинул антенну и моментально установил связь с Морским Змеем. Короткий обмен условными фразами. Выяснилось, что и у Змея все спокойно, по пути упаковано двое. Так что пора действовать.
Тут и предстояло самое трудное – пересечь голое пространство шириной метров в двести, оставшись незамеченными – а ведь они в своих черных гидрокостюмах бросались в глаза, как чернильная клякса на белоснежной скатерти. Ну, вряд ли кто-то в этакую жару пялится в окошко... А если и сыщется такой экземпляр, что делать, придется успокаивать, успеет только выскочить из хижины, а вот заорать ни за что не успеет. Ну, а если начнет палить в окно? Тут-то и загвоздка, дело пойдет непредсказуемо...
– Аллюр!
Недлинной цепочкой, короткими зигзагами они по всем правилам кинулись к крайним хижинам, каковых и достигли очень быстро – без чьих-то испуганных воплей и пальбы навстречу.
Откинув с головы черный капюшон, Мазур встал возле круглого окошечка и прислушался. Остальные рассредоточились у этой же хижины и двух соседних. Внутри хижины определенно кто-то был – судя по скудным и тихим звукам, валялся на циновке, временами лениво ворочаясь. Тянуло потом и табаком. Потом послышались характерные звуки – обитатель хижины определенно откручивал жестяную головку бутылки и наливал в какую-то емкость уж конечно, не молоко – легонько потянуло спиртным.
Мазур с Лавриком обменялись быстрыми взглядами. Им, кажется, с ходу повезло: в хижине явно пребывало некое начальство. Только начальство здесь потребляет импортное спиртное в бутылках с откручивающейся пробкой, и нижние чины без затей берут флягу и глотают из горлышка местное пойло...
И, очень похоже, он там один... Послышался шумный выдох – ага, «аршин» опорожнен, щелкнула зажигалка, потянуло сигаретным дымком.
Вновь короткий обмен взглядами, потом жестами – с Морским Змеем. Мазур с Лавриком бесшумными кошками кинулись вперед, прижались к пыльной и жаркой глиняной стене по обе стороны от ничем не занавешенного, лишенного двери аркообразного входа – и Мазур решительно, громко постучал рукоятью ножа по стене рядом с проемом. И еще раз, погромче.
Послышалось короткое сердитое ворчанье, непонятно на каком языке, судя по звукам, хозяин хижины неторопливо встал и направился к двери, бурча что-то под нос, твердо ставя обутые, несомненно, ноги.
Едва он, щурясь от яркого солнца, высунул наружу физиономию, его молниеносно сграбастали в четыре руки, выдернули наружу, как редиску с грядки. Мазур притиснул добычу к стене, приложив к ее глотке лезвие ножа, Лаврик нырнул в хижину и тут же выскочил назад – ну, точно, больше никого...
Теперь было время присмотреться не спеша, что за птичка им попалась. Белый, в тропической форме вермахта и английских солдатских ботинках, дочерна загорелый, неопределенного возраста, жилистый, сухопарый, с короткими усами. По облику – классический белый наемник, каких здесь немало на службе у всевозможных королей, вождей, атаманов и лидеров вооруженной оппозиции. Даже не трепыхнулся, стоит смирнехонько, пялится без особого испуга, хмуро, исподлобья – как человек, привыкший к тому, что жизнь, особенно здешняя, то и дело подкидывает сюрпризы...
Лаврик подпер его и нижнюю челюсть стволом пистолета с глушителем, чуть нажал, приподняв голову, тихонечко осведомился по-английски:
– Это понятно?
Основным языком общения у здешнего бродячего, прости господи, интернационала служил как раз английский, так что с него и следовало начинать.
– Что ж непонятного... – так же тихо пробурчал по-английски же пленник, рыская взглядом вправо-влево – успел их разглядеть всех, количество, вооружение. Ну что же, волк битый, оценит...
– Особо предупреждать, чтобы не пискнул? – спросил Лаврик с ухмылочкой.
– Не надо, – буркнул пленный.
– Жить хочется?
– Как всем. Вы кто?
– Мы, парень, как говорят янки, работаем на правительство...
– На которое? – хмуро поинтересовался пленник. – Их тут – как шлюх на Пляс Пигаль...
– Неправильно мыслишь, – сказал Лаврик. – Правительство тут одно – в столице. Все остальное – рвань и бестолочь. Уловил?
– Учтем... Вы кто?
– А раскинуть мозгами? – осклабился Лаврик. – По-моему, ты, парень, похож на человека, умудренного жизнью...
Пленник вновь обвел окрестности угрюмым цепким взглядом:
– Аквалангисты... Русские, – сказал он скорее утвердительно. – Кому ж еще... На кубинцев не похожи. Говорил я старому бабуину, что добром не кончится, но он понятия не имеет, что такое «цьека капьеэсэс»...
– А ты?
– Я европеец, – с некоторым даже достоинством сообщил пленник. – Не без образования. Будете высаживать десант?
– А как же еще? – Лаврик чуточку сильнее прижал дуло к челюсти пленника (для которого, как уже определил Мазур, английский был отнюдь не родным). – Что с людьми?
– А что с ними будет... Бабуин все же не дурак, он только ни уха, ни рыла в политических тонкостях... Все живы и здоровы. «Синие беретки» в столице, ваши все здесь.
Глаза Лаврика стали, как две ледышки.
– Ну, а девочек он уже успел обидеть?
– Нет еще, – хмуро ответил не лишенный образования европеец. – Полагает, что спешить некуда. Гурманствует. Кино им крутит – у вас же им такого не покажут... Ты не смотри на меня так, я тут ничего сам не придумываю, мое дело – служба...
– И кем же служим? – спросил Лаврик. – Это вот что?
Он потеребил свободной рукой странное украшение, свисавшее с левого плеча пленника пониже нагрудного кармана – связка из трех кистей, пышных, шерстяных, выкрашенных в зеленый, черный и золотой. К вермахту эта штукенция безусловно не имела ни малейшего отношения.
– Знак различия, – сообщил пленник. – Я у короля, можно сказать, министр обороны.
– Надо же, какая персона... – ухмыльнулся Лаврик. – Сколько часовых выставил, министр?
– Пятерых. Я так понимаю, они все уже... – он возвел глаза к жаркому безоблачному небу.
– Да что ты, – безмятежно сказал Лаврик. – Мы же не звери. Женевскую конвенцию соблюдаем... иногда. Деловые предложения с твоей стороны будут?
– Конечно. Полное содействие в обмен на жизнь.
– А боевой дух?
Пленник вяло усмехнулся:
– За те деньги, что он мне платит, согласен воевать только против здешних макак. С вами воевать не нанимался.
– А заплати он как следует?
– Но пока что речи не было, – настороженно отозвался министр обороны. – Говорю, нанимался только против макак...
– Знаешь, это только прекрасно, что ты не романтик, не идеалист, не идейный человек, – усмехнулся Лаврик. – Проще договориться. Идет, считай, по рукам. Сколько у тебя здесь лбов?
– Двадцать... то есть теперь, я так понимаю, пятнадцать.
– Дислокация?
– Двое у королевского вигвама. Остальные прохлаждаются по домам, посты сменять еще минут через сорок...
– Ну ладно, – сказал Лаврик. – Я тебя особо не предупреждаю, чтобы был паинькой, если хочешь жить, сам все понимаешь, человек опытный... Короче, сейчас пойдем по деревне, ты нам будешь быстренько показывать, в каких хижинах есть люди, и сколько... Потом мы уже без тебя пойдем к королю побеседовать.
– Только сначала свяжете и дадите по морде...
– Да ради бога, – хмыкнул Лаврик. – Хоть раз, хоть два... Сколько там тебе полезнее. Ну, пошли?
Он отодвинулся, убрал от шеи министра обороны лезвие ножа, но бдительно держался за его плечом. Господин министр, тяжко вздохнув, пошел меж хижинами, а за ним бесшумными тенями двинулись черные гидрокостюмы. С Мазура семь потов сошло, как наверняка и с остальных, но тут уж ничего не поделаешь, бывает и хуже...
Все шло гладко – «министр» указывал на хижину и поднимал несколько пальцев, после чего туда врывалось то три человека, то четыре и справлялись моментально. Быстро и почти бесшумно, как вовсе не операция, а прогулка... тьфу, лишь бы не накаркать...
– Вот здесь... ваши. Солдат там нет, только лакей...
Мазур с Лавриком рванули внутрь. В окошки проникало достаточно света, чтобы рассмотреть все внутри. В самом деле, никаких ужасов, никто не то что на цепь не посажен, но и не связан. Товарищ из ЦК и товарищ из Совмина лежали на циновках босые, без пиджаков, в расстегнутых рубашках, с полуразвязанными галстуками. Тут же помещался третий, помоложе, в парадной летней форме с капитанскими погонами. Ага, надежный кадр товарища Рогова...
Ни медицинская помощь, ни даже сочувствие троице определенно не требовались. Судя по храпу, расхристанному виду и витавшему в воздухе густейшему аромату местной пальмовой водки, все трое были попросту пьяны в стельку. Ну что же, Кирату пока что не проявил себя зверем и особенным антисоветчиком, что ему обязательно зачтется...
В углу имелся еще сидевший на корточках старикашка-кафр в пестрой накидке-бубу, сидевший возле трех огромных калебасов – сосудов из сухой тыквы (два плотно закупорены, а третий открыт и распространяет запах пальмовой самогони, которую Мазур, испробовав раз, зарекся брать в рот). Дряхлый с самого начала повел себя правильно – при виде ворвавшихся белых с оружием на изготовку сжался в комочек, всем видом показывая, что он – существо безвредное. Поэтому его связали без единой плюхи. Присмотрелись к троице – ну что ж, она, пребывая в глубоком алкогольном дурмане, не требовала ни помощи, ни участия. Сами проспятся, если что, а опохмелка – вот она, только руку протянуть. Вряд ли первые стаканы они опорожняли так уж добровольно, но потом, надо полагать, втянулись, такова уж человеческая натура в отношении алкоголя...
– Восемнадцать, – вслух сосчитал Лаврик, когда Викинг и Папа-Кукареку, показав оттопыренные большие пальцы, выскользнули из очередной хижины. – Ну что же, господин министр, если тебе верить, остались только те, что в королевском, мать его за ногу, дворце и часовые возле оного...
– Так и есть, – пробурчал пленник.
– Если врешь – вернусь и прирежу.
– Да не вру я... Крайне невыгодно. Вяжите. И не забудьте в морду...
– А вот это – всегда пожалуйста, – обаятельнейше улыбнулся Лаврик и от души дал в глаз господину министру.
Тот полетел с копыт, но двое стоявших ближе ловко его подхватили и потащили вязать в ближайшую хижину. Оставалось, можно сказать, всего ничего...
О своей непосредственной охране Кирату, сразу видно, позаботился – над входом в «королевский дворец» был устроен навес из того же полиэтилена, и под ним дремотно скучали двое со «шмайсерами». Все до единого окошки тщательно занавешены кусками темной материи, слышен стрекот кинопроектора – ага, его величество продолжает развлекать гостей культурной программой, тем лучше...
Часовых сняли в три секунды. Вообще снимать здешних часовых одно удовольствие, и никаких тебе сложностей. Мог бы и белых нанять, не бедный. С белыми наемниками пришлось бы потруднее, хотя, конечно, тоже упаковали бы...
Мазур с Лавриком бесшумно скользнули внутрь с немаленькой королевской хижины, прижались к стене по обе стороны от двери, оценивая обстановку. Белая материя натянута у противоположной стены напротив входа, киноаппарат стрекочет в двух шагах, возле него стоит не похожий на солдата тип, вроде бы белый, трое зрителей расположились на шкурах, устилавших пол, справа батарея бутылок, и возле них сидит на корточках еще один старый хрен в бубу. Ни единого телохранителя, не соврал министр обороны, жить хотелось... Эх, ваше величество, кто ж в вашем положении садится спиной к двери...
Кинопроектор, похоже, был новенький, фильм цветной, не широкоэкранный, правда, но все равно интересно. Два голых мускулистых субъекта вытворяли с голой крашеной блондинкой всякие замысловатые штуки, напрочь противоречащие здоровой советской морали. Его величество возлежал в исполненной достоинства позе, этакий римский патриций. Обе девушки расположились в гораздо более скованных позах – прически порассыпались, обе раздеты до нижнего бельишка, на экран таращатся старательно, должно быть, не хотят прогневить сурового хозяина. Одна пьяно хихикнула, зашептала что-то на ухо соседке – ну да, гостеприимный король и их уже малость накачал...
Поскольку следовало разрешить ситуацию как можно более дипломатично, они особо не окаянствовали – Лаврик попросту шагнул вперед и молодецким ударом ноги сшиб кинопроектор на пол, попутно двинув локтем в ухо киномеханику, а Мазур поднял автомат дулом вверх и засадил в потолок очередь на полмагазина. В конусообразном потолке моментально возникла куча дырок, пропустивших внутрь целую охапку тонких солнечных лучиков. Слышно было, как с окон торопливо отдирают занавеси, и в хижине быстро стало светло. Раздался отчаянный женский визг.
– Спокойно! – рявкнул Лаврик на родном языке. – Советская Армия!
Немая сцена. Старикашка-виночерпий проворно упал ничком и закутался с головой в просторную накидку – сразу видно штатского человека. В углу охал и поскуливал от боли киномеханик – довольно молодой патлатый белый, зажимавший ушибленное ухо ладонью. Он тоже не походил на воителя.
Обе девушки, стоя на шкурах на четвереньках, таращились на визитеров с этакой интересной смесью ужаса и восторга. Судя по личикам, в них-таки немало успели влить. Вид у обеих был, чего уж там, несколько пикантный.
Его величество Кирату оказался крепким орешком: обернувшись к двери и не двигаясь, он все же явно пытался сохранить некую толику монаршего достоинства. Не таким уж оказался бабуин и старым, всего-то лет пятидесяти – и крепок, черт, отъелся на королевских харчах... Сделав пару шагов, Лаврик с ласковой, прямо-таки отеческой укоризной покачал головой:
– Ай-яй-яй... Светлана Федоровна, Руслана Викторовна... Комсомолки, представители советской общественности... в таком виде... такое смотрите...
Блондинку Светлану (товарища из ЦК КПСС) словно разряд тока прошил. Она живенько вскочила на ноги, чуть пошатываясь, по лицу видно, стараясь моментально протрезветь – что было, конечно, непосильной задачей для любого в ее положении. Однако она все же пребывала в лучшем состоянии, чем мужская троица. Сделала пару шагов, поправила бретельки лифчика, попыталась говорить внятно и спокойно:
– Товарищ... простите, на знаю вашего звания...
– Полковник, – не моргнув глазом, сказал Лаврик.
– Товарищ полковник, мы не виноваты, честное слово! Нас взяли в плен, заставили пить, смотреть эту гадость... Вы же понимаете... Этот мерзавец...
– Шучу, Светлана Федоровна, шучу, – мирно сказал Лаврик. – Все мы понимаем. Успокойтесь. Территория занята советскими войсками, противник обезврежен, вы в полной безопасности... Никто вас ни в чем не упрекает, что вы...
Очаровательная комсомолка вдруг закрыла лицо руками и разрыдалась в три ручья. Вторая тоже принялась всхлипывать. Мазур с интересом наблюдал за Лавриком. Тот, однако, не стал изображать своей персоной героя кинофильма – не пытался даже, как это в кино принято, обнимать, гладить по головке и шептать утешительные слова. Повернувшись к Мазуру, спокойно сказал:
– Посмотри-ка на этого мудака. Яркий пример самонаграждения...
Кирату величественно выпрямился во весь рост, сложил руки на груди. Действительно, на его песочного цвета кительке, явно происходившем с того же клада, кроме двух медалей на выцветших ленточках (наверняка португальских, нынешняя власть его ничем не награждала) был приколот новехонький орден Трудового Красного Знамени.
Тем временем вошел Морской Змей. Остальные внутрь не заходили, видимо, получив соответствующий приказ.
– Понятно... – сказал он, в три секунды оценив обстановку. – Я вижу, все нормально, девушки?
Девушки, все еще всхлипывавшие, немного оклемались, сразу видно. Не теряя времени, Мазур, когда Лаврик подтолкнул его в плечо, вразвалочку подошел к королю, быстренько расстегнул булавку ордена и снял его с выглядевшего новехоньким германского френчика. Во время этой процедуры король оставался недвижим, как статуя.
– Хорошо держится, сволочь, – ухмыльнулся Лаврик. Мазур тоже чувствовал некоторое уважение к старому прохвосту. В конце-то концов, Кирату не мог точно знать, оставят его в живых или оформят несчастный случай. И, тем не менее, не из тех, кто умирает ползком. Морской Змей огляделся:
– Девушки, это не ваша ли одежда вон там, в углу? Вы уж себя приведите в надлежащий вид быстренько, у нас времени мало...
Они молча подчинились. Пока обе одевались, Морской Змей стоял, поигрывая пистолетом, глядя на короля с нехорошей улыбочкой. Наклонившись, не сводя с них глаз, король присел на корточки, поднял леопардовую шкуру, выпрямился, набросив ее на левое плечо и на голову.
– Корону напяливает? – хмыкнул Морской Змей.
– Не совсем, – серьезно отозвался Лаврик. – Готовится принять смерть со всем достоинством... Ч-черт! Я и не подумал! А как мы с ним объясняться-то будем? Он из всех иностранных только португальский знает, а у нас ни одного человека... Ага! – он подошел к дверному проему и распорядился: – Леший, сбегай за белым, развяжи и волоки сюда, живенько! – вернувшись, спросил: – Коль, ничего, что я тут раскомандовался?
– Да валяй, – сказал Морской Змей спокойно. – Коли уж кончилась войсковая операция и начались игры.
«Ну, разумеется, – подумал Мазур. – Чтобы командовать здешним воинством, министр обороны непременно должен знать здешний язык – вряд ли его воинство владеет португальским...»
– Вы его расстреляете, товарищ полковник? – спросила Лаврика комсомольская блондинка с нешуточной надеждой.
Профсоюзная блондинка промолчала, но видно было по ее зареванному личику, что ей эта идея тоже страшно нравится.
– Девушки, ну нельзя же быть такими кровожадными, – ухмыльнулся Лаврик. – Он ведь вас не обидел...
– Заставлял смотреть порнографию и пить водку, – отчеканила комсомольская блондинка таким тоном, словно оказалась на собрании, где всерьез прорабатывают серьезно нашкодившего комсомольца.
– Это еще не основания для расстрела, – сказал Лаврик с некоторым сожалением. – Страна сложная, политические расклады запутанные, так что придется чуть помягче, не доводя до крайностей. Оделись? Ступайте с этим товарищем... – он кивнул, бросив по-английски: – Отведи их в пустую хижину, да болтовней занимай пока что...
Едва они избавились от горящих жаждой мщения девушек, появился Пеший-Леший, подталкивая перед собой хмурого министра обороны, у коего под левым глазом уже появился великолепный синяк.
– Ну, вот что, ваше превосходительство, или кто ты там, господин фельдмаршал... – сказал Лаврик деловито. – Местный язык, конечно, знаешь? Молодец. Надбавка за знание языка идет? Ах, непонятно тебе... Ладно, проехали. Становись вот сюда и начинай прилежно переводить. Итак... Ваше королевское величество, в отношении вас никто не питает злых намерений. Не спорю, в гости мы явились довольно невежливо, но один из ваших пленников – член нашего королевского Габула, а одна из девушек – дочь королевского министра. Мы военные, получили приказ и его выполнили. При этом нет ни убитых, ни раненых, так что его величество, думаю, оценит нашу деликатность... – он повернулся к наемнику. – Только, фельдмаршал, переводи так, чтобы он не подумал, будто мы очень уж расшаркиваемся. Уловил нюанс?
– Уловил, – буркнул «фельдмаршал» и довольно бойко затараторил на языке, казавшемся едва ли не сплошным набором согласных.
На лице Кирату не дрогнул ни один мускул. Все так же замерев величественным изваянием, он заговорил.
– Король говорит: он сразу понял, что вы очень деликатные люди...
– Это он, конечно, сволочь, иронизирует? – спросил Лаврик.
– Ну да, – флегматично ответил «фельдмаршал». – Далее, король говорит: слово «пленные» совершенно неуместно. Его величество прекрасно знает, что все эти люди – весьма высокопоставленные особы у себя на родине, и потому пригласил их в гости, где принял с надлежащим почетом и щедрым угощением, в чем вы наверняка успели уже убедиться. Король говорит: он в состоянии предоставить куда больше гостеприимства, чем нищий и убогий Лавута...
– Хлебосольный хозяин, бля... – проворчал Лаврик по-русски. – Теперь спроси: как получилось, что у него на груди оказался предназначавшийся Лавуте орден?
– Король говорит: по его глубокому убеждению, нынешняя власть в столице делает большую ошибку, отмечая наградами не сильных и богатых, а слабых и бедных. Что касается ордена, то не кто иной, как предводитель белого посольства в ходе празднования его приезда убедился, что король гораздо больше заслуживает награды, чем слабый и ничтожный Лавута. И собственноручно прикрепил орден королю на грудь.
«Самое смешное, – подумал Мазур, – что его величество, вполне может оказаться, нисколечко не соврал. Русский человек после третьего литра способен на весьма неожиданные поступки – даже пребывая в высоком звании инструктора ЦК КПСС. А влито в него было немало...»
– Переводи, фельдмаршал, старательно, – сказал Лаврик. – Его величество, к сожалению, поторопился. Поскольку наш Габул Старейшин как раз решил наградить короля гораздо более высшим орденом, нежели тот, что предназначен Лавуте. От имени Союза Советских Социалистических Республик мы и прибыли для вручения. Не наша вина, что пришлось нагрянуть таким вот образом...
Он вытянулся по стойке «смирно», его лицо было вдохновенным, словно вещал с очень высокой трибуны. Морской Змей с Мазуром, уловив политику текущего момента, тоже встали навытяжку. Воцарилась пафосная тишина. Даже побитый киномеханик, до сих пор смирнехонько притулившийся в своем углу, привстал и заинтересованно вытянул шею.
Министр обороны осторожно спросил:
– Можно, я ему переведу попросту – Россия? Про Россию он еще краем уха слышал, а вот про Советский Союз нет...
– Да как хочешь, так и переводи, – сказал Лаврик. – Можешь употребить слова «наше великое королевство». Главное, чтобы он в точности знал, что момент крайне торжественный, а орден и в подметки не годится тому, который везли Лавуте...
Министр обороны заболботал. В глазах невозмутимого короля зажегся живой интерес, непринужденным движением, словно бы случайно, он стянул леопардовую шкуру с головы и перекинул ее через плечо.
Лаврик полез в висевший у пояса пластиковый пакет, сделал два шага вперед и ловко, словно давненько служил именно что в наградном отделе, приколол королю на грудь внушительную регалию. Чуть заметно скосив на нее глаза, король не удержался от легкой самодовольной улыбки. Понять его можно, на фоне этой награды предназначавшийся Лавуте орден (прости, родная партия, за этакие мысли!) и в самом деле смотрелся бледненько.
Регалия представляла собою до блеска начищенную серебряную звезду – здоровенную, с восемью затейливыми лучами. В центре красовалась мастерски припаянная юбилейная медаль, снятая с богатырской груди Рогова, с отпиленным ушком, тоже начищенная до жаркого сияния.
Умел все-таки Лаврик работать... Старинный орден, эту самую звезду, он за невеликие деньги приобрел в антикварной лавке, а гарнизонные умельцы, каких в любом военном коллективе немало сыщется, аккуратненько убрали центральный медальон и присобачили на его место роговскую медаль так, словно испокон веков так и было.
– Переводи, генералиссимус, – продолжал Лаврик. – Личное послание Габула старейшин нашего великого королевства, возвещающее о награждении...
И протянул королю белоснежный бумажный свиток. Тот величественно его принял, развернул и уставился так внимательно и надолго, словно мог прочитать хоть словечко. Художник тоже постарался на славу: вверху многокрасочный герб Советского Союза, текст выписан красивыми буквами, с завитушками и загогулинами, внизу красной тушью изображена большая, с блюдечко, насквозь фантазийная, но внушительно выглядевшая печать...
Косясь на регалию, сворачивая свиток, король воскликнул:
– Ль-енин!
«Надо же, – подумал Мазур с нешуточным удивлением. – Кое-какие азы политической грамотности все же наличествуют...» Лаврик торжественно кивнул.
– Льенин, – сказал король. – Спутник! Гагарин!
– Тьфу ты, – тихонько прокомментировал Морской Змей. – Да его с такой подкованностью в партию принимать можно...
– Не опошляй торжественности момента, – отозвался Лаврик, все еще стоявший навытяжку, со значительным лицом.
Ну, вот все и уладилось самым что ни на есть дипломатическим образом. И партийные товарищи в столице будут довольны таким исходом дела, и королю, сразу видно, приятно. Вряд ли в ближайшие полсотни лет в его королевстве объявится иллюстрированный альбом «Ордена и медали СССР», так что прошло гладко.
А вот «фельдмаршал» оказался не так прост. Процедил сквозь зубы, глядя на Лаврика с несомненным уважением:
– Ловкие вы ребята...
– А ты думал... – сказал Лаврик без улыбки. – Только не вздумай проболтаться, а то под землей найду и чего-нибудь отрежу...
– Да мне то что... Что он там тарахтит?
– Король выражает надежду, что все его верные воины живы...
– Целехоньки, – сказал Лаврик. – Так и передай.
– И предлагает выпить с ним, вообще быть его гостями...
– Не получится, – сказал Лаврик, с явным сожалением косясь на добрую дюжину бутылок с красивыми этикетками. – Скажи, что ли, что нам всю эту неделю боги спиртное запрещают, а мы люди верующие, соблюдаем строго...
В проем просунулся Ушан с рацией на спине, с висящими на груди наушниками:
– Они вот-вот приземлятся. Радости полные штаны...
– Пошли, – сказал Морской Змей.
– Я, с вашего позволения, пока останусь, – ухмыльнулся Лаврик. – Мне тут еще с фельдмаршалом за жизнь побеседовать...
Мазур с Морским Змеем вышли на вольный воздух, под жаркие солнечные лучи. Там и сям меж хижинами, держа автоматы дулами вверх, разместилась большая часть группы. В воздухе нарастал могучий стрекот, и вскоре два транспортных вертолета опустились меж хижинами и тянувшимся вдоль берега лесочком. Винты еще не успели замереть, как двери распахнулись, и наружу чесануло не менее двух десятков вооруженного народа, кто в штатском, кто в летней форме. Как ни удивительно, но всех, бегом кинувшихся к хижинам, далеко опережал несущийся быстрее лани генерал Рогов, без фуражки, с автоматом наперевес, что при его комплекции и сидячем образе жизни было подвигом незаурядным.
Оказавшись возле Морского Змея с Мазуром, тяжело переводя дыхание, фыркая и отдуваясь, Рогов кое-как выговорил:
– Все в порядке?
– Так точно, товарищ генерал-майор, – уставным тоном отрапортовал Морской Змей. – Все целы и невредимы.
– Благодарю за службу... – пропыхтел генерал.
– Служу Советскому Союзу! – рявкнул Морской Змей.
Он едва заметно, страдальчески морщился: Рогов, себя не помня от переполнявших его радостных эмоций, размахивал автоматом, как лейкой, так что постоянно кто-нибудь оказывался на прицеле – а палец-то на спусковом крючке...
– Казарин! – торопливо приказал Морской Змей. – Отведи товарища генерала к товарищам из ЦК и Совмина, пусть убедится...
– Есть! – браво отрапортовал Пеший-Леший, плавным движением уходя от нацелившегося ему прямо в пузо автоматного дула. – Пойдемте, товарищ генерал. Автомат можете убрать, всякое сопротивление подавлено...
И повел Рогова к той хижине, где, судя по совершеннейшей тишине, так и пребывали в алкогольной нирване ответственные товарищи. Морской Змей недовольно уставился на остановившегося поблизости с автоматом за плечом подполковника Игошина: – Ну это уж вы недодумали...
– Да ладно, – ухмыльнулся тот. – Не ссы, флотский. Что я, с елки грохнулся боевой ему выдавать? Учебный, засверленный. Очень уж настаивал, генерал как-никак, пришлось уважить... Ух ты!
Это он увидел доктора Лымаря, шагавшего к ним с германским пулеметом на плече – не утерпел-таки эскулап, свинтил с треноги беззастенчиво...
– Ихтиандр! – воскликнул Игошин с тем же мальчишески-восторженным выражением на лице, что и у доктора. – Меняю на что хочешь!
– Самим мало, – гордо ответствовал Лымарь, посильнее вцепившись в дырчатый кожух ствола.
– Не переживай, подполковник, – хмыкнул Морской Змей. – Мы тут взяли кучу «шмайсеров» и пару «вальтеров», поделимся... Ген! – окликнул он Лымаря. – Что дите малое... А магазин кончится? И ствол перегреется?
– Недооцениваете, товарищ командир, немецкой скрупулезности, – весело откликнулся Лымарь. – Чтобы они заложили на консервацию трещотку без запаса причиндалов? Страшила уже пошарил по хатам – как я и думал, магазинов с дюжину, и запасных стволиков солидная упаковка... Орднунг, натюрлих...
– Ну, тогда другое дело, – серьезно сказал Морской Змей. – Тогда грузите в вертушку, в хозяйстве пригодится. Только поглядывай...
– У меня хрен сопрут, – сказал Лымарь уверенно. – Из рук не выпущу...
Мазур глянул в сторону королевской хижины – его величество, свежий кавалер, стоял в проеме, величественно скрестив руки на груди, свысока наблюдая, как суетятся прилетевшие. Тут же, под стеной, Лаврик задушевно толковал что-то хмурому, но слушавшему не без интереса «фельдмаршалу». «Ага, голубь ты наш наемный, – подумал Мазур не без злорадства, – сейчас тебя, раба божьего, обшитого кожею, похоже, вербанут всерьез и качественно... Лаврик это умеет...»
На душе у него было прямо-таки благостно. Впервые в жизни случилась столь мирная операция: ни единого выстрела, убитых нет, раненых ни единого, фонарь под глазом «фельдмаршала» не в счет, и даже интересные трофеи взяты. Прямо-таки прогулка на пленэре, а не акция военно-морского спецназа, благодать-то...
– Кирилл! – вернул его к реальности голос Морского Змея. – Погрузку снаряжения обеспечь!
– Есть, – отозвался Мазур незамедлительно.