УБИЙЦА

Мир перестает вертеться.

Дождь перестает падать, огонь перестает гореть, мое сердце перестает биться.

Потомушто перед нами спэк.

Но спэков не осталось!

Они все умерли в войну.

Спэков больше нет. Совсем. Ни одного.

Однако ж передо мной стоит живой спэк.

Высокий и худой, как по визорам показывали, белокожий, с длинными руками и пальцами. Рот посреди лица, уши свисают до подбородка, а глаза чернее болотных камней. Вместо одежды мох и лишайник.

Инопланетянин. Самый настоящий.

Вот черт!

С тем же успехом можно было смять мой мир и выбросить в мусорную корзину.

— Тодд? — слышу я голос Виолы.

— Не двигайся.

Потомушто сквозь дождь можно различить Шум спэка.

Слов не разобрать, только картинки — искаженные и с неправильными цветами, — но в них я вижу себя и Виолу с потрясенными лицами.

И свою руку с ножом.

— Тодд, — говорит Виола тихим предостерегающим голосом.

Потомушто в Шуме спэка есть коечто еще. Это чувство гудит и жужжит…

Чувство страха.

Я вижу его страх.

Отлично.

Мой Шум тут же алеет.

— Тодд, — снова говорит Виола.

— Хватит повторять мое имя.

Спэк медленно встает из–за камня, на котором разделывал рыбу. Он разбил лагерь под скалой, у подножия невысокого холма. Здесь почти сухо, у костра лежат сумки и свернутый в рулон мох — видимо, постель.

А на камне рядом что–то длинное и блестящее.

Я вижу это в Шуме спэка.

Копье, которым он ловил рыбу.

— Нет, — говорю ему я.

На секунду — только на секунду — я задумываюсь, как легко мне читать его Шум — вот он стоит в реке, вот наносит удар копьем.

Но мысль эта сразу уходит.

Потомушто я вижу, как он задумал прыгнуть к копью.

— Тодд? — говорит Виола. — Убери нож.

И в этот миг спэк делает свой прыжок.

Я прыгаю вместе с ним.

(Смотрите–смотрите, сейчас увидите!)

— Нет!!! — Мой Шум так ревет, что крик Виолы кажется мне едва слышным шепотом.

Потомушто на уме у меня только одно. Я бегу через лагерь к костлявому спэку, который хочет меня убить, бегу с занесенным над головой ножом и посылаю ему свой огненно–красный Шум, полный картинок, слов и чувств, и все они об одном: о тех разах, когда я струсил. Каждая моя клеточка вопит…

Я покажу тебе убийцу!

Я подбегаю раньше, чем спэк успевает схватить копье, и врезаюсь в него плечом. Мы с глухим стуком падаем на почти сухую землю, его длинные руки и ноги обвивают меня всего. Это как драться с пауком: он бьет меня по голове, но совсем не больно. И тут я понимаю, я понимаю… понимаю…

Что он слабее меня.

— Тодд, прекрати! — вопит Виола.

Спэк отползает в сторону, но я бью его кулаком по голове, и он такой легкий, что сразу падает на груду камней, оборачивается и шипит на меня. Из его Шума брыжжет ужас и панический страх.

— ПРЕКРАТИ! — кричит Виола. — Ты не видишь, как он напуган?

— Ну и правильно! — ору я в ответ.

Потомушто меня теперь ничто не остановит.

Я шагаю к спэку, норовящему отползти, хватаю его за длинную белую лодыжку и стаскиваю с камней на землю, а он продолжает издавать страшные шипящие звуки. Я заношу нож над головой.

Видимо, Виола куда–то положила Манчи, потомушто она ловит и дергает мою руку, не давая ударить спэка. Я всем телом пытаюсь отпихнуть ее в сторону, но она не отпускает, и мы оба валимся на землю, а спэк съеживается и закрывает лицо руками.

— Пусти!!! — ору я.

— Прошу, Тодд! — кричит она в ответ, выкручивая мою руку. — Прекрати, пожалуйста!

Пытаясь вырваться, я отталкиваю ее свободной рукой и вижу, как спэк ползет по земле…

К копью…

Он почти дотянулся…

Тут ненависть взрывается во мне, как вулкан, ярко–красной лавой…

И я падаю прямо на спэка…

И вгоняю нож ему в грудь.

Он входит с хрустом и съезжает в сторону, наткнувшись на кость. Спэк вопит страшным голосом, и темно–красная кровь (да, она красная, кровь у них красная) хлещет из раны и он царапает мне лицо и я снова бью его ножом и он испускает долгий хрипящий стон в горле у него что–то булькает он сучит руками и ногами и смотрит на меня черными–черными глазищами и Шум его полон боли и отчаяния и страха…

Я проворачиваю нож…

Он все не умирает не умирает не умирает…

А потом еще один стон, спэк содрогается всем телом и наконец дохнет.

Шум тут же обрывается.

Поперхнувшись, я выдираю нож из раны и отползаю в сторону.

Смотрю на свои руки, на нож. Все вокруг залито кровью. Нож покрыт ею целиком, даже рукоять, и на моих руках и одежде — везде кровь. На лице она мешается с моей, из царапины.

И хотя с неба без конца хлещет дождь, крови вокруг все равно больше, чем должно быть.

Спэк неподвижно лежит на том же месте…

Где я его убил.

До меня долетает сдавленный стон Виолы. Когда я оборачиваюсь, она шарахается назад.

— Ты не понимаешь! — кричу я. — Ты ничего не понимаешь! Это они начали войну! Они убили мою ма! Это они во всем виноваты!

И тут меня начинает рвать.

И рвет, и рвет — без конца.

А когда Шум немного успокаивается, рвет снова.

Я не отрываю головы от земли.

Мир остановился.

Мир все еще не вращается.

От Виолы не слышно ничего, кроме тишины. Рюкзак впивается мне в шею. Не глядя на спэка и вапще не поднимая головы, я говорю:

— Он бы нас убил.

Виола молчит.

— Он бы нас убил!!!

— Да он испугался!!! — кричит Виола надтреснутым голосом. — Даже я видела, как сильно он напуган.

— Он хотел схватить копье, — поднимая голову, выдавливаю я.

— Потомушто ты полез на него с ножом! — Теперь я ее вижу: глаза широко распахнуты и опять пустые, как тогда, когда она замкнулась в себе и качалась из стороны в сторону.

— Они перебили весь Новый свет, — говорю я.

Виола яростно трясет головой:

— Дурак! Какой же ты дурак!!!

Да, она так и сказала.

— Сколько раз за последнее время ты узнавал, что тебе врали? — кричит она, пятясь еще дальше. Ее лицо страшно кривится. — Сколько раз?!

— Виола…

— Разве не всех спэков перебили в войну?! — говорит она, и, боже мой, какой у нее страшный, испуганный голос. — А? Разве их не перебили?!

Наконец из моего Шума исчезает ярость, и я снова понимаю, какой я дурак…

Я поворачиваюсь к спэку…

И вижу его лагерь…

И рыбу на проводках…

И (нет нет нет нет нет!) вижу страх, который шел от его Шума…

(Нет нет нет прошу нет!)

И мне уже нечем рвать, но я все равно сгибаюсь и открываю рот…

И я убийца…

Убийца…

Убийца…

(О нет прошу нет!) Я убийца.

Меня начинает трясти. Так сильно, что я падаю на четвереньки и замечаю, что без конца твержу слово «нет», и страх спэка отдается в моем Шуме, от него не убежишь, он все время со мной со мной со мной. Я так трясусь что не могу устоять даже на четвереньках и падаю в грязь и вижу везде кровь везде и всюду кровь и дождь почему–то ее не смывает.

Я зажмуриваюсь.

Вокруг только чернота.

Чернота и больше ничего.

Я снова все испортил. Я опять все сделал неправильно.

Где–то далеко Виола повторяет мое имя.

Далеко–далеко.

Я один. Сейчас и навсегда один.

Снова мое имя.

Кто–то тянет меня за руку.

И вдруг — обрывок чужого Шума. Я открываю глаза.

— Он наверняка был не один, — шепчет Виола мне на ухо.

Я поднимаю голову. Мой Шум так переполнен страхом и всяким мусором, да и дождь так грохочет по листьям, что я едва слышу. На ум приходит идиотская мысль: интересно, сможем ли мы когда–нибудь обсохнуть?.. А потом из–за деревьев опять раздается смутное бормотание, едва слышное… но оно точно есть, мне не показалось.

— Если раньше нас не хотели убивать, — говорит Виола, — то теперь точно убьют.

— Бежим! — Все еще дрожа, я пытаюсь встать на ноги. Попытки с третьей у меня получается.

Нож до сих пор у меня в руке. Липкий от крови.

Бросаю его на землю.

Лицо у Виолы жуткое: напуганное, искаженное горем, измученное… и все из–за меня, все из–за меня. Но выбора у нас нет.

— Бежим! — повторяю я и беру на руки Манчи. Виола положила его в самый сухой уголок под скалой.

Он все еще спит и дрожит от холода. Я зарываюсь лицом в шерсть и вдыхаю знакомый собачий запах.

— Быстрее! — кричит Виола.

Шум раздается со всех сторон, сквозь дождь и лесную чащу, а лицо Виолы искажено страхом. Она обращает на меня полный упрека и ужаса взгляд. Не в силах его выдержать, я отворачиваюсь.

Но в эту самую секунду замечаю за ее спиной движение.

Кусты раздвигаются…

Виола видит, как меняется мое лицо.

Она резко оборачивается, и в этот миг из леса выходит Аарон.

Одной рукой он хватает Виолу за шею, а другой зажимает ей рот и нос какой–то тряпкой. Я кричу и делаю шаг вперед. Она бьется в руках Аарона, но он держит крепко. Когда я делаю второй и третий шаг, она уже обмякает, а на четвертом и пятом шаге Аарон бросает ее на землю. Манчи все еще у меня на руках и на шестом шаге Аарон тянет руку за спину а у меня нет ножа но есть Манчи и Аарон выхватывает дубинку и я бегу прямо на него и на восьмом шаге он с размаху бьет меня по голове…

ХРУСТЬ…

…и я падаю, роняю Манчи и валюсь на живот… В голове такой нестерпимый звон, что я даже не могу подставить руки, и мир вокруг шатается и сереет и везде сплошная боль, а я на земле и все вокруг переворачивается. Руки и ноги такие тяжелые, что их никак не оторвать от земли, и голова тоже, но одним глазом я вижу Аарона, который смотрит на меня сверху вниз. В его Шуме сначала появляется Виола, а потом мой нож, алеющий в грязи. Он подбирает его, я пытаюсь отползти, но тяжесть моего собственного тела пришпиливает меня к земле, и я могу только смотреть…

— Ты мне больше не нужен, мальчик, — говорит Аарон, заносит нож над головой и с размаху опускает. Это последнее, что я вижу.