46

Джоли

Милая Джейн!

Когда тебе было двенадцать, у тебя был кролик по кличке Фицджеральд — ты увидела эту фамилию на полках школьной библиотеки, и тебе понравилось слово. Сам кролик был не так интересен, как обстоятельства его появления: папа сломал маме два ребра, ее отправили в больницу, ты так расстроилась, что отказывалась есть, спать и так далее. В общем, папа вывел тебя из ступора, когда принес домой этого полосатого, как печенье «Орео», кролика, у которого даже уши еще толком не стояли.

К сожалению, стоял февраль, и вместо того чтобы построить кролику домик, ты настояла на том, чтобы он жил в тепле в доме. Мы достали с чердака столитровый аквариум, поставили его на пол в гостиной, наполнили опилками, пахнувшими деревом, и посадили туда Фицджеральда. Он бегал кругами и прижимался носом к стеклу. Он лапкой пошарил в чистом углу. По большому счету он оказался довольно противным: погрыз телефонные провода, носки и край кресла-качалки. Он кусал меня.

Ты любила этого дьявольского кролика. Наряжала его в кукольную одежду с нарисованными яблочками, прятала его в своей блестящей сумочке, с которой ходила в церковь, и пела ему песни «Битлз». Однажды утром, когда кролик улегся на бок (и мы обнаружили, что он мальчик), ты решила, что такая поза — дурной знак. Ты заставила меня засунуть руку в клетку, а когда Фицджеральд не стал меня кусать, поняла, что он заболел. Мама отказалась везти его к ветеринару — она и близко не собиралась подходить к кролику, не то что куда-то его везти. Она воззвала к твоему благоразумию и велела собираться в школу.

Ты сопротивлялась и плакала, даже разорвала обивку диванчика, но в школу все-таки пошла. В тот день, словно вмешалось само провидение, поднялся северо-восточный ветер. Когда повалил такой сильный снег, что из окон класса невозможно стало разглядеть игровую площадку, нас распустили по домам. Когда мы вернулись, Фицджеральд уже умер.

Как ни странно, мы, хотя раньше никогда не сталкивались со смертью, довольно безразлично к ней отнеслись. Мы понимали, что кролик мертв, и знали, что нужно что-то делать. И оба постарались. Я достал из папиного шкафа обувную коробку (единственную, которая оказалась достаточно большой, чтобы кролик туда поместился), а ты стащила у мамы серебряные ложки и засунула их в карман своего зимнего комбинезона. Мы надели свитера и сапоги, но надо было еще положить тельце кролика в коробку.

— Я не могу, — призналась ты, поэтому я обмотал холодные лапки Фицджеральда кухонным полотенцем и поднял его.

Когда мы вышли из дома, на улице уже было семь сантиметров снега. Ты повела меня на школьный двор — к месту, куда выходили окна твоего класса, к месту, где ты могла бы целый день наблюдать за могилкой. Вытащив ложку из кармана, ты стала тыкать ею в мерзлую землю. Ты и мне дала ложку. Через час, когда коричневая земля открылась, как чей-то неопрятный рот, мы похоронили Фицджеральда. Прочитали «Отче наш», потому что это была единственная молитва, которую мы помнили. Выложили на снегу крест из камней и заплакали. Было настолько холодно, что слезы замерзали у нас на щеках…

По шоссе 70 доедешь до шоссе 2, потом до шоссе 40. Конечная точка твоей поездки — Балтимор. Если доберешься туда до пяти, сможешь посетить медицинский музей университета Джонса Хопкинса — мой любимый.

В конце концов ты стала отрицать, что у тебя вообще был кролик. Но вот что больше всего мне запомнилось: когда мы шли домой, впервые не ты меня, а я тебя вел за руку.

С любовью,

Джоли.