18.39. Смотровая площадка

— Кто? — капитан не поверил своим ушам.

— Полесов. Это Змея фамилия, — объяснил Пастор. — Что делать, командир?

— Пусть идет, — ответил капитан спокойно.

— Командир, им известно, кто мы, — тихо сказал стоящий рядом сержант.

Капитан пожал плечами.

— Ты не был к этому готов?

18.39. Первый этаж

Чем ближе подходил Илья Викторович к башне, тем больше он волновался. Дыхание его стало тяжелым, прерывистым. Кровь отхлынула от лица. Затряслись вдруг пальцы. А ведь он никогда ничего не боялся.

Илья Викторович прошел через КПП, остановился, не зная, что ему делать дальше.

Змей медленно поднялся. Пастор покосился на него, но ничего не сказал. А вот рыжий Жека, сплюнув на пол, пробормотал:

— Змей, ты бы не ходил. По-моему, они гонят туфту. Ты уверен, что это твой батя?

Змей пошел вперед, держа автомат наперевес.

— Ну и дурень, — буркнул ему в спину рыжий. — Попадешься — домой не приходи!

— Затухни, Жека, — оборвал его Пастор.

Змей вышел из башни, остановился на пороге, глядя на отца. Илья Викторович шагнул вперед, замер. Лицо его было бледным, как полотно.

— Петька, — сказал он.

Змей нерешительно подошел ближе, остановился на расстоянии метра.

— Зачем ты пришел? — спросил сипло, сглотнул.

— Петька... Митя здесь?

— Наверху, — ответил Змей и посмотрел в сторону, на пруд, на деревья за прудом, на вечернее небо.

— С ним все в порядке?

— Да. Цел твой Митя. Жив и здоров. Это все, что ты хотел узнать?

— Петька, бросай это все, пойдем. Мама ждет.

Змей посмотрел на него, снова отвернулся. Проглотил комок, вставший вдруг в горле.

— Эти... приходили?

— Приходил один. Из ФСБ. Нормальный мужик. Он записал твои данные. И про Генку Олейникова я ему рассказал. Пойдем, Петька. Забирай Митьку, и пойдем.

Змей оглянулся на Пастора, на Жеку, снова посмотрел на отца.

— Они все нормальные. Нет. Не пойду.

— Не делай глупостей, Петька. И так уже много понаделал. Пойдем, я поговорю с ними. Они тебя отпустят.

— Да, они отпустят, — Змей усмехнулся.

— Пойдем, — Илья Викторович уже понял, что все уговоры напрасны. Правильно сказал тот, в «рафике», не пойдет Петька. — Не бойся. Это не трусость. В чем же тут трусость?

— Трусость? — Змей вдруг отступил на шаг, прищурился. Казалось, он сейчас взорвется от злости. Заорет, затопает ногами, бросится на отца. Но он этого не сделал. Спросил только, словно не веря собственным ушам: — Ты назвал меня трусом?

— Я не говорил, что ты трус.

— Нет, сказал! Только что. Ты смеешь называть меня трусом? Запомни и передай остальным: мы — не трусы. — Он повернулся к машинам и закричал во всю силу легких: — Мы не трусы! — И, снова глядя отцу в глаза, продолжил: — Трусы — это вы! Все, кто видит и молчит! Кто понимает и молчит! Кто боится сам и поэтому обвиняет других! А мы... Мы, может быть, и делаем что-то не так, но мы хотя бы пытаемся! Хотя бы пытаемся!!! А что делаете вы все? Смельчаки, вашу мать? Базарите по кухням? Возмущаетесь перед телевизором? Жалуетесь на дерьмовую жизнь соседям? Трусы — вы. Все вы! Мы презираем вас! Я презираю вас! Жрите то, что заслужили! А мы... Мы...

Он вдруг повернулся и, бегом взлетев по ступеням, скрылся за дверью башни.

— Петька! — позвал Илья Викторович отчаянно. — Петька!

Он тоже пошел к лестнице, и тут же за стеклом выросли две тени.

— Петька!

Из башни вышел Пастор, посмотрел на Илью Викторовича, сказал негромко, спокойно:

— Уходите. Он к вам не выйдет.

— Петька! — крикнул еще громче Илья Викторович. — Петька! Я знаю, они держат тебя силой!

— Не надо звать, — повторил Пастор. — Вашего сына никто не держит, и вы это знаете. Просто он понял: однажды наступает день, когда необходимо сделать выбор. От этого зависит очень многое. Например, как вы будете жить и кем умрете. Ваш сын свой выбор сделал. Позавидуйте ему. А теперь уходите. Петр больше не придет.

Террорист повернулся и ушел в темноту.

В салоне штабного микроавтобуса Третьяков вздохнул, покачал головой и пробормотал:

— Вот так.