на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава 8

Наверное, я все-таки уснул, поскольку, когда Томмазо разбудил меня, солнце уже сияло вовсю, а гости собирались разъезжаться.

— Я хочу тебе кое-что подарить, — сказал он.

Я не стал будить Миранду и пошел за ним по оживленным коридорам. Юноша шагал все той же самоуверенной походкой, приветствуя всех, будь то лакеи, придворные или служанки, громким высоким голосом. Голос у него ломался, а потому надменность Томмазо выглядела еще смешнее. Проходя мимо челядинцев, он бросал мне на ходу: «Эта прачка была рабыней из Боснии. Это вор. А это сплетница». Судя по словам Томмазо, все, кроме него, были либо ворами, либо сплетницами.

Он привел меня на кухню, где слуги сновали между рядами плит и котлов. У стены виднелись вертела для птицы и другие, для более крупной живности. Из кипы сена в углу торчали ложки и ножи, а на ближайшем столе лежали орудия для резки, разделки и приготовления фарша. Кроме того, там рядами стояли горшки для тушения и жарения, формы для равиоли, разнокалиберные сита, скалки, ступки и пестики, прессы, кувшины, мутовки, терки, ложки, половники и дюжина других предметов утвари, чье предназначение осталось для меня загадкой.

Томмазо залез на невысокий шкаф и бросил мне кожаный мешочек. Я развязал его. По столу покатились три камешка и кусочек кости. Камешки были маленькие, темные и круглые и выглядели как тысячи камней, которые я видел каждый день, разве только были более гладкими.

— Что это? — спросил я.

— Амулеты. Они принадлежали Лукке.

Один из мальчишек, работавших на кухне, взял самый мелкий черный камешек.

— Это не амулет, а овечья какашка.

Другие поварята засмеялись. Я бы охотно посмеялся вместе с ними, но, поскольку Томмазо сказал, что амулеты принадлежали Лукке, не смог выдавить из себя даже улыбку.

— Они приносят удачу! — заявил Томмазо, отобрав камешек у поваренка. — Вот эта косточка — часть рога единорога. Если окунуть ее в отравленное вино, она меняет цвет.

— На какой? — спросил я.

Томмазо пожал плечами.

— Знаю только, что единорога должен убить девственник, а их трудно найти.

— Не так уж и трудно! — заявил поваренок, показывая на Томмазо.

Остальные снова прыснули со смеху. Томмазо залился краской.

— Заткнись! — крикнул он.

Но поварята продолжали дразнить его: «Девственник! Девственник!»

— Не обращай на них внимания, — сказал я, положив ладонь ему на руку.

Томмазо обернулся ко мне. Глаза у него горели, однако юноша старался сохранять самообладание.

— Кубок Федерико сделан из золота и серебра. Если кто-нибудь насыплет туда яд, он меняет цвет, а вино закипает, как вареные макароны.

— Кто это здесь варит макароны?

Проклятый Кристофоро вернулся на кухню, размахивая длинной деревянной ложкой. Поварята уворачивались от его ударов, но он был куда более ловок, чем казался, и стукнул нескольких мальчишек по головам и рукам.

Томмазо сгреб амулеты.

— Пошли, мне надо отлить.

Мы выскользнули из кухни, прошмыгнув мимо двоих парнишек, которые сидели на полу и со слезами потирали головы.

— Я бы дал тебе посильнее! — заявил Томмазо и пнул поваренка ногой.

Пока мы шли по коридору, Томмазо снова здоровался со всеми, кого мы встречали на пути, как со старыми друзьями.

— Ты всех знаешь, — заметил я.

— А как же? Я здесь родился. Я схватил его за руку.

— Лукка действительно пытался отравить Федерико? Ты в курсе или нет?

Он пожал плечами и выдернул руку. Мы подошли к забору, возведенному на краю утеса. Мужчины испражнялись в желоб, бежавший вдоль забора вниз, в долину. Некоторые болтали о банкете, хвастаясь тем, что они сделали или сказали; остальные оправлялись молча, все еще не проснувшись как следует.

С трех сторон нас окружали холмы, на вершинах которых в утреннем свете виднелись деревушки. Внизу раскинулся город Корсоли — улочки, извивающиеся между башнями и появляющиеся вновь, словно весенние ручьи, а за стенами к городу спешили путники, похожие на муравьев. Еще вчера я выглядел таким же маленьким и ничтожным, но сегодня Господь в милосердии своем поместил меня на крышу мира.

— Эй, martori [25]! — окликнул меня Томмазо. — Если хочешь посрать, тут есть солома.

— Меня зовут Уго! — громко ответил я.

Всю мою жизнь меня звали крестьянином — и стражники, когда я приходил в город, и купцы, обманывавшие меня, и мытари, и священники. Теперь, когда я оказался во дворце, мне хотелось, чтобы меня называли по имени.

— Хорошо, Уго. — Томмазо показал на верхний этаж дворца. — Там живет герцог Федерико. А под ним живет горбун Джованни, шурин Федерико.

— Тот, который высморкался на меня? — спросил я.

Томмазо кивнул и добавил, что Джованни — посол Корсоли в области торговли шерстью и без его связей долина погибла бы от голода.

— Он хочет стать кардиналом, — продолжал Томмазо. — Но Федерико не желает платить, поскольку каждое скудо, которое он дает папе, тот использует против Корсоли. Поэтому герцог ненавидит папу, а все остальные ненавидят Федерико.

— Быть может, Лукка и Джованни…

— Нос тебе нужен для того, чтобы нюхать, а не вынюхивать, — предупредил меня Томмазо. — Это не твое дело.

— Как это не мое? Potta! Если какой-нибудь дурак решит…

— За брань — штраф десять скудо! — перебил меня Томмазо. — Давай мне десять скудо.

— Десять? Да у меня и одного-то скудо нет…

Томмазо уставился на меня карими глазами из-под черной курчавой шевелюры, грызя ноготь мизинца (он обкусал все ногти до мяса). Глаза у него были посажены слишком близко, а два передних зуба казались чересчур большими для рта. На лице у него было несколько оспин. Матушка предупреждала меня, что оспинки появляются тогда, когда человек лжет.

— Значит, будешь моим должником, — заявил Томмазо. — Пошли!

Порой после дождей, когда из земли вылезала травка и расцветали цветы, я мечтал о том, что когда-нибудь у меня будет огород с грядками цветной капусты, головками чеснока, рядами морковки, похожими на марширующих солдат, и прочими овощами. Томмазо привел меня на огород, где росли все овощные культуры, которые я знал, а также множество неизвестных мне растений. Бобы, чеснок, капуста, морковь, лук, кучерявый салат, баклажаны, мята, фенхель, анис — все это аккуратно росло на грядочках, разделенных узкими проходами.

— Здесь я работаю, — хвастливо заявил Томмазо. — Эти овощи предназначены только для Федерико и его близких.

— И ты тут всем заправляешь?

— Я и еще одна старуха. Но работаю в основном я. Даже у папы римского нет такого огорода. Ты никогда не видал ничего подобного, верно?

Я согласился. Он снова стал хвастаться тем, насколько важна его работа, и продолжал бы так без устали часами, если бы я его не перебил.

— Томмазо! — сказал я. — Ты прожил во дворце всю жизнь. Ты всех знаешь. Мне все равно, что со мной будет — я верю, что Господь убережет меня, — но моя дочь, Миранда… Она так молода! Она…

— Тебе нужна моя помощь?

— Ты выращиваешь овощи. Я подумал…

— Ты хочешь, чтобы я помог тебе? — снова спросил он, скрестив на груди руки.

— Да, но я не могу тебе заплатить. Если мы договоримся…

— Сколько Миранде лет?

— По-моему, одиннадцать.

Томмазо склонил голову набок.

— Выдай ее замуж за меня, когда ей будет тринадцать, и я буду твоими ушами и глазами на кухне.

— Замуж? — рассмеялся я.

Он покраснел.

— По-твоему, я недостаточно хорош для нее?

— Не в этом дело. Просто она еще ребенок.

— Моя мать вышла замуж, когда ей было четырнадцать.

— Значит, когда Миранде исполнится пятнадцать, — сказал я.

— Тьфу ты! — Он сплюнул на землю. — Я дал тебе амулеты! Я, по доброте души своей, накормил твою дочь. Ты видишь, как много я знаю о дворце. Ты просишь меня о помощи-и вот твоя благодарность?

За одну секунду он так завелся, размахивая руками и покраснев, как свекла, что я едва мог его узнать. На нас стали обращать внимание. Я вспомнил матушкину поговорку: «Будешь часто кипятиться — быстро сваришься!» — и подумал, что за четыре года многое может случиться. Вся моя жизнь переменилась за четыре минуты, так зачем спорить понапрасну?

— Хорошо. Когда ей будет четырнадцать.

Томмазо рывком протянул мне руку. Я пожал ее.

— Только молчок.

Он пожал плечами.

— Как знаешь.

Юноша попытался было высвободить руку, но я крепко ее сжимал.

— Ты должен хорошо с ней обращаться. Если ты обидишь ее, я тебя убью.

— Я буду обращаться с ней, как с принцессой, — ответил он. — Пока она будет вести себя соответственно.

Тут нас позвали двое слуг, сказав, что Томмазо нужен на кухне, а я должен попробовать завтрак герцога.

— О чем вы разговаривали с Томмазо? — спросил слуга с подносом, пока мы поднимались по лестнице к покоям Федерико.

— Он рассказывал мне о дворце и о людях, которые в нем живут.

— А ты что ему рассказывал? — спросил другой.

— Ничего. Мне нечего рассказывать.

— Ну-ну, — многозначительно протянул первый.

Второй кивнул.

У меня похолодело в груди.

— А что?

— Niente. Ничего.

Мне хотелось задать еще пару вопросов, однако стражники уже повели нас через приемную Федерико к его спальне.


Глава 7 | Дегустатор | Глава 9