ГЛАВА 24

Я проснулся на рассвете. Ощущение было такое, будто я проспал всю ночь на пуховой перине. Не знаю, что добавляли монахи в свой ликёр, но напиток, содержавшийся в маленькой бутылочке, оказал на меня волшебное действие: я чувствовал себя таким свежим и отдохнувшим, каким не был с первого дня моей дьявольской миссии.

Быстро одевшись, я отправился в туалет, чтобы побриться. В зеркале я увидел, что моё лицо покрыто багрово-фиолетовыми синяками и напоминает холсты Сезанна: единственный глаз блестел из щели в мертвенно-бледной опухоли. Шрам тоже распух, и стёжки напоминали глубокие рытвины или, вернее, ямы для столбов. Бриться пришлось с величайшей осторожностью, так как кожа была необыкновенно чувствительной.

Покончив с туалетом, я направился договариваться насчёт завтрака и, естественно, прошёл через салон-вагон. Чувствовал я себя настолько хорошо, что почти не беспокоился насчёт своего внешнего вида. Как только я постучал и назвался, дверь открылась.

— Доброе утро, Гатри, — с доброй улыбкой приветствовал меня Холмс. — Через два с половиной часа мы прибудем в Карлсруэ.

— Где нам предстоит пересесть в другой поезд, — подхватил я. Мне совершенно не хотелось думать о предстоящем перетаскивании имущества Макмиллана в другой вагон.

— И двинемся в направлении Майнца, — продолжал Холмс и добавил с явным удовольствием: — С новой охраной. Проверенной и тщательно отобранной охраной.

— И что потребуется от меня на этот раз? — вздохнул я.

— Да практически ничего, мой мальчик. Ухаживайте за Макмилланом и готовьтесь к пересадке.

Поверить в это было почти невозможно, и когда я отправился дальше заказывать завтрак, то чувствовал, что все мои нервы напряжены в ожидании новых неприятностей.

Но отрезок пути до Карлсруэ прошёл вполне спокойно, а на станции нас встретил эскорт из облачённых в форму людей, которые отнеслись к моему хозяину с видимым уважением и быстро перенесли багаж. Всё это доставило Макмиллану очевидное удовольствие. У встречающих также был для нас запечатанный конверт, доставленный через Страсбург и Мец, содержавший строгое предупреждение о готовящемся в Майнце покушении на нас и совет держаться подальше от этого города и вообще как можно скорее покинуть германскую территорию.

Новости повергли меня в растерянность, ибо я не мог представить себе, как Майкрофту Холмсу удастся последовать за нами при столь резком изменении нашего маршрута. Но я питал глубокое почтение к его изобретательности и верил, что теперь никакие трудности не смогут сбить его с нашего следа. Кто знает, думал я, может быть, эта перемена — его рук дело. И с нами была теперь охрана, целых четыре человека, которым было поручено оберегать Макмиллана. Двое с оружием расположились в обоих концах вагона. Вторая пара разместилась в купе слева и справа от того, которое занимал Макмиллан. У меня не было возможности проследить за тем, как Майкрофт Холмс попал на наш поезд, но я был убеждён, что ему это удалось и что он находится в нём, хотя, возможно, в каком-нибудь новом обличье.

Мы выехали вовремя и целый день ехали среди изумительных сельских ландшафтов долины Рейна; вдоль пути мелькали аккуратные фермы и холмы, покрытые тёмными полями, распаханными под озимь. Радостное впечатление портили лишь тяжёлые облака, предвещавшие ночной дождь. Дождь, конечно, неудобство, но исходя из опыта последней недели, нужно радоваться, если нам не предстоит ничего худшего. Моё предчувствие неизбежной опасности ослабло, вместо него появилось смутное ощущение неопределённости, от которого было тем труднее избавиться, чем пасмурнее была природа. Но путь продолжался, поезд пробегал милю за милей, и, казалось, ничто не подтверждало моего беспокойства. Во мне начала уже появляться надежда, что мы наконец ускользнули от врагов и теперь мне предстоит сражаться лишь с ночными кошмарами. Вскоре мы покинем пределы Германии и окажемся среди гладких холмов Франции. День прошёл так безмятежно, что к вечеру Макмиллан опять начал проявлять свой норов, вновь возжелал развлечений и принялся изобретать способы привлечь к себе внимание.

— Я буду обедать в вагоне-ресторане, — объявил он, когда я поинтересовался, какой заказать ужин.

— Вы считаете это мудрым, сэр? — спросил я, твёрдо зная, что на самом деле это безумие.

— Я считаю, что скоро умру здесь со скуки и если не сменю ненадолго обстановку, то сойду с ума. В действительности я был бы рад сойти с ума. — Он потянулся, зевнул и кивком указал в окно на величественную речную долину, по которой пролегал наш путь. При этом на его лице было написано вовсе не восхищение красотой пейзажа. — Я в состоянии выносить это лишь в течение некоторого времени, а потом у меня появляется желание, скажем, поджечь эти поля. Просто чтобы внести хоть какое-то разнообразие.

Мне захотелось выбранить его за эти мысли, внушить, что если он пойдёт в вагон-ресторан, то от охранников не будет ни малейшей пользы. Я подумал, что, скорее всего, в вагоне-ресторане его привлекает не столько вкусная еда или общество других пассажиров, сколько выпивка.

— Сэр, не забывайте о событиях в Мюнхене. Думаю, что вам было бы разумнее оставаться в своём купе. Если желаете, я мог бы принести вам шнапс или бренди.

— Я хочу увидеть живых людей! — заявил в ответ Макмиллан и добавил, похотливо закатив глаза: — Раз уж у меня здесь нет женщин.

— Но… — попытался возразить я.

— Организуйте это, Джеффрис. Именно за это я вам плачу. — Безапелляционный тон не оставлял надежды на отступление.

— Я поговорю с вашими охранниками, сэр, — ответил я, борясь с желанием наказать этого спесивца за тщеславные потуги пустить окружающим пыль в глаза.

— Отлично, — одобрил Макмиллан, потирая руки, словно в предвкушении наслаждения. — Я хочу, чтобы двое из них сопровождали меня в вагон-ресторан. Вторая пара пускай остаётся здесь на карауле. У моих вещей. Они все смогут поесть, когда я лягу спать. — Последние слова, судя по всему, доставили ему большое удовольствие, как будто, помыкая ими, он обретал нечто большее, чем утоление голода.

— Я так и скажу им, — пообещал я, даже не задумываясь о том, что мне ответят эти люди.

Но те не разочаровали меня.

— Мы с капралом Хиршем пойдём вместе с ним, — сказал капрал Фостен, — и обеспечим этому курьеру безопасность даже против его желания.

Я был поражён: вместо того чтобы лопнуть от злости, он вёл себя совершенно безупречно.

— Я передам это ему, — ответил я и направился к Макмиллану.

— С вашего позволения, сэр, я пойду в вагон-ресторан и распоряжусь насчёт вашего обеда.

— Отлично, — так же восторженно заявил Макмиллан, — идите, Джеффрис. Я вот-вот умру от скуки.

— Непременно.

Я выскользнул из купе, питая тайную надежду, что главный кондуктор — самый высокий железнодорожный начальник в поезде — отговорит его от этого опрометчивого решения и тем самым разорвёт цепь абсурдных поступков. Но в своих расчётах я не принял во внимание присущее немецкой нации стремление угодить сильным мира сего. Мои попытки внушить немцам, какие неприятности может повлечь за собой этот обед, я попытался сделать вид, что это искреннее беспокойство преданного слуги за судьбу хозяина, привели лишь к заверениям, что все пожелания герра англичанина будут выполнены. Через сорок минут мы пришли к соглашению, что Макмиллану предоставят место только через полчаса. Вернувшись, я сообщил об этом моему хозяину, стараясь скрыть тревогу. Он был решительно настроен весело вступить на тропинку бедствий, а я оказался не в состоянии удержать его от этого. Но хуже всего было то, что я не имел понятия, где скрывается мой настоящий патрон.

— Конечно, я надену смокинг. Достаньте его, Джеффрис, он в шкафу. — Макмиллан был очень доволен собой и намеревался извлечь максимум удовольствий из неожиданно обретённой свободы. — Следующую ночь мы проведём в Страсбурге, а наутро помчимся дальше. Мы уже почти на месте, Джеффрис. И вы сможете вернуться к своим делам, если, конечно, мы не расторгнем раньше наш договор. Вам надлежит позаботиться о сохранности моего багажа, пока я… — Он сделал широкий жест, который должен был показать, что он не упустит случай обратить на себя всеобщее внимание. — Удостоверьтесь, что все мои вещи готовы к разгрузке. Даже не считаю нужным напоминать вам, Джеффрис, что вы не должны проявлять расхлябанность на своём посту.

Я помог ему одеться для ужина, и всё это время меня не покидало смутное ощущение неопределённой опасности. После многочисленных напастей и страхов последних дней меня могло встревожить что угодно. Пережив в течение десяти минут крайнее нервное напряжение (за это время я ухитрился получить два язвительных замечания от Макмиллана), я решил испробовать иную тактику: принялся щипать и колоть себя. В итоге я чуть не убедил себя, что угодил в самое сердце Братства, как прохожий в лесу может свалиться в яму с гадюками. Не имея возможности найти или даже узнать о месте пребывания Майкрофта Холмса, я ощутил себя мореплавателем в утлой шлюпке посреди бушующего моря.

Капралы Хирш и Фосген дожидались, пока Макмиллан выйдет из купе. Когда же выход наконец состоялся, Фосген встал в авангарде, Хирш замкнул короткую процессию, и два капрала, прямые и жёсткие, как игрушечные солдатики, повели Макмиллана обедать в вагон-ресторан. Я же принялся наводить порядок в купе и собирать вещи, чтобы по прибытии на станцию можно было незамедлительно выгрузить багаж. Как можно осторожнее я принялся проверять, все ли вещи целы. Я брал каждый баул в руки очень аккуратно, оглядев со всех сторон, на случай, если туда умудрились незаметно спрятать какую-нибудь чертовщину. Не могу сказать, чего я опасался, — стрелы, отравленной редким ядом, подобной той, что поразила моего противника в Люксембурге, или ядовитого паука, но мне совершенно не хотелось случайно наткнуться на что-нибудь в этом роде.

Закончив работу, я отправился в своё купе и весь оставшийся вечер составлял отчёт для Майкрофта Холмса, изучал информацию, содержавшуюся в присланных записных книжках, а также ещё раз обработал шрам на лбу. Синяк на щеке переливался различными цветами, от желтовато-зелёного до лилового и буро-синего. Слава богу, Элизабет не видит меня сейчас. Подумав о невесте, я внезапно понял, что до Англии и безопасности ещё очень далеко.

Предаваясь этим спокойным занятиям, я пытался внушить себе, что за нами с Макмилланом уже никто не следит, поскольку мы изменили маршрут и скоро покинем Германию.

Около десяти вечера мы пересекли Рейн и вскоре прибыли на станцию. Оттуда нас отвезли в Страсбург, где мы расположились на ночь во второразрядной гостинице. Мой номер находился через две двери от апартаментов Макмиллана. Это мне не понравилось, но, поскольку при нас были охранники, я решил не возражать.

Проснувшись утром, я почувствовал, что ко мне возвращается оптимизм и аппетит, которого я не испытывал с Люксембурга. Но хорошее настроение покинуло меня, едва я вспомнил о многочисленных случаях с неосмотрительными авантюристами, которые позволили себе расслабиться, не убедившись в том, что все опасности остались позади. Им пришлось сторицей расплатиться за свою беспечность. От этих мыслей сразу же исчез и аппетит. Потыкав вилкой в завтрак, я попытался пробудить его, но тщетно.

Макмиллана не посещали мрачные мысли. Он объявил, что прекрасно провёл вечер в ресторане, общался с другими пассажирами и, как подобает джентльмену, сыграл пару робберов в вист, выиграв немного денег. Он был рад тому, что опять находится на твёрдой земле, и был бы не прочь провести здесь ещё несколько часов.

— Когда мы попадём в Мец, то сможем чувствовать себя в такой же безопасности, как на английской земле, — убеждённо заявил он.

— Надеюсь, что вы правы, сэр, — ответил я, расставляя многочисленные чемоданы и баулы, чтобы отправиться на вокзал. Меня не покидала мысль о том, что в Англии находится Викерс, который отправил меня сюда.

— Мне всегда нравился Страсбург, — сказал Макмиллан, глядя в окно. — Он такой… такой европейский. Ни в Англии, ни в Шотландии нет ничего подобного. — Тут его внимание привлекли тяжёлые облака. — Сегодня будет сильный дождь. Это может задержать нас в пути. — Он в раздражении скривил рот.

— Это возможно, сэр, — согласился я, стараясь не смотреть в небо.

— Наши охранники, наверно, уже ждут нас, — с лёгким вздохом сказал он после затянувшейся паузы.

— Это была мудрая предосторожность с вашей стороны, нанять их, — сказал я как можно беззаботнее. Но меня всё сильнее охватывало дурное предчувствие. Напрасно я уговаривал себя, что это только реакция на потрясения последней недели, что это из-за них я стал таким впечатлительным и волнуюсь без видимой причины.

— Вы хорошо спали, Джеффрис? — спросил Макмиллан. В его голосе неожиданно для меня прозвучало сочувствие. — У вас сегодня мрачный вид. Может быть, вас опять беспокоит рана на лбу? Если хотите, пока мы в Страсбурге, можете обратиться к врачу. Пусть он посмотрит, не воспаляется ли ваша рана.

— Спасибо, хорошо, — ответил я, ощупывая шрам. Он начал затягиваться и зудел. — А рана уже заживает.

— Из-за неё вы можете показаться кому-нибудь проходимцем, — неодобрительно заметил Макмиллан. — Но я готов считать это почётным шрамом. Эта пуля могла повлечь куда большие беды, нежели клочок кожи, содранный с вашего лба.

— Несомненно, сэр, — согласился я, вспоминая, что она пролетела совсем рядом с Майкрофтом Холмсом.

Макмиллан, конечно, не мог прочесть моих мыслей. С присущим ему высокомерием он похвалил меня:

— Хорошо, что вы понимаете это, Джеффрис. Похоже, что вы сможете довольно долго прослужить у меня.

Я был не в силах заставить себя поблагодарить его за эти слова, а лишь скованно поклонился и продолжал осматривать багаж. Его следовало отвезти на вокзал и погрузить в поезд, который отправлялся в Мец в десять сорок пять и должен был прибыть на место спустя десять часов. Капрал Хирш заверил нас в том, что Макмиллану выделено купе, а в вагоне будут только сам Макмиллан, охранники и я.

У входа в гостиницу стоял шарабан, запряжённый парой крупных угловатых ганноверских лошадей; они уже обросли длинной неопрятной зимней шерстью. Кучер был похож на своих коней: высокий, широкоплечий, крепкий человек. Он сильно хромал. Украшенное большим шрамом лицо скрывала низко надвинутая мятая шляпа. Он быстро говорил на ужасной смеси немецкого и французского языков с таким странным гортанным акцентом, что в первое мгновение я испугался, что не смогу его понять. А он быстро уложил багаж в повозку и ловко закрепил его множеством широких ремней.

— Ты быстро позвать сюда этот хлыщ иностранец, — приказал кучер. По крайней мере, мне послышалось именно так.

— Мне кажется, что его назначили сопровождать нас, — сказал я, подавая пальто Макмиллану. — Он поедет с нами в поезде и обеспечит нам переезд из Гента до самого корабля. — Такое обслуживание показалось мне странным, и я пожал плечами. — Он говорит, что уже занимался такими делами. Во всяком случае, так я понял. Когда он быстро говорит, понять его почти невозможно, этот диалект…

— Так говорят все крестьяне, — сообщил Макмиллан. — Наверно, бывший солдат, судя по вашему описанию. Из тех, кому приходится служить, чтобы не умереть с голоду. — Взмахнув рукой, он прекратил обсуждение вопроса. — Ладно, пойдёмте. Нужно продолжать свою миссию.

— Конечно, — согласился я, распахнув перед Макмилланом дверь гостиницы. По нескольким широким ступеням мы спустились к поджидавшему шарабану.

Я придержал дверцу, подождал, пока Макмиллан усядется, запер её, вскарабкался наверх и сел на сиденье, обращённое назад.

Возница уже сидел на козлах и приветствовал нас, взмахнув кнутом, прежде чем прикрикнуть на свою упряжку. Экипаж мягко покачивался на рессорах, кучер оказался искусным, и мы покатили на вокзал. День был тихим, народу на улицах было немного. Носильщики на вокзале уже ожидали нашего приезда и сразу же принялись за работу. Наш вагон стоял в стороне, охранники, прибывшие на вокзал раньше нас, заняли свои посты, как только мы вошли в вагон. С помощью кучера багаж молниеносно погрузили, и вскоре мы уже двигались в направлении Меца.