Глава III

Семейство Блейков обитало в доме на Оксфорд-Роуд, над мастерской. От них так и веяло здоровьем, и хотя в доме вечно не хватало места, Блейки легко мирились с теснотой и прочими неудобствами.

Из четырнадцати детей выжило десять: Эстер, двадцати одного года; Эдвард, двадцати лет; Корделия — девятнадцати; Эмма — семнадцати; Энн — двенадцати; Сара — десяти; Мери — восьми; Пенелопа — шести, и Уинифред — двух лет отроду. И еще через три месяца должна была родиться Вирджиния, хотя все надеялись на маленького Джона Джеймса.

Тедди служил младшим клерком у торговца тканями. Эстер преподавала в младших классах; Корделия поступила ученицей к модистке; Эмма помогала по дому и в мастерской, а остальные учились в школе или играли в куклы.

В один погожий июльский вечер к Блейкам нагрянули важные гости. Вся семья была в сборе, но мастерская еще не закрывалась.

Это было высокое, вытянутое в длину здание, упиравшееся одним торцом в мясную лавку, а другим — в пивную Бейтса. В мастерскую вели три ступеньки; Брук споткнулся, так что следовавший по пятам отец налетел на него. Томкинс остался стоять возле фаэтона; две лошади потряхивали сбруей и тыкались друг в друга мордами.

Маленькое помещение мастерской было доверху набито часами; некоторые из них находились в плачевном состоянии. Здесь были потускневшие от времени дедушки современных часов, с разверстым чревом, откуда выскочила кукушка, да так и замерла, не успев прокуковать до конца; немецкие куранты упирались в пузатенькие, на коротких ножках, французские будильники с корпусом из орехового дерева; мраморные, с восьмидневным заводом часы привалились к позолоченным бронзовым. Весело тикали несколько дюжин уже отремонтированных механизмов.

Мистер Блейк, невысокий, сутуловатый человек с длинной шеей, восседал за прилавком. Он поздоровался, не глядя на посетителей:

— Добрый вечер. Сегодня хорошая погода. Сию минуту я освобожусь.

Брук весь вспотел и поискал глазами стул, но его отец не шелохнулся, и он оставил поиски.

— Добрый вечер, мистер Блейк. Ваша жена дома? Я не заметил другого входа.

Хозяин мастерской поднял на него усталые, чуть навыкате, проницательные глаза.

— А, мистер Фергюсон и мистер Брук, — он вставил в глаз монокль и снова вернулся к часам.

— Мы пришли, — начал мистер Фергюсон, — по важному делу, касающемуся вас, вашей супруги и одной из ваших дочерей.

— Взгляните, — произнес мистер Блейк, — на этот маятник. Они использовали вместо меди какой-то дрянной сплав. — Он провел рукой по красивой седой шевелюре и вышел из-за прилавка. — Что значит дешево. Никогда не покупайте дешевых часов.

— Мои были подарены мне отцом на совершеннолетие, — сказал мистер Фергюсон, занимавший своим крупным телом треть мастерской. — С тех пор они меня ни разу не подвели. Я сделал точно такой же подарок моему сыну — правда, Брук? Гораздо выгоднее покупать вещи отличного качества. Но сейчас меня интересует другое, а именно…

Мистеру Фергюсону не удалось закончить фразу: даже его зычный голос утонул в бое двадцати семи часов одновременно. Он, еле сдерживая нетерпение, подождал, пока они отыграют. Мистер Блейк внимал бою с заинтересованным, но критическим выражением лица. Под конец он понимающе кивнул.

— Как я уже сказал, — продолжал мистер Фергюсон, но был вынужден снова умолкнуть, так как двое часов на полминуты опоздали и только сейчас затянули свою песню. Энтузиазма мистера Блейка как не бывало. Все время, пока они били, он хмурился и цокал языком. Не успел мистер Фергюсон набрать в легкие побольше воздуху, чтобы продолжить разговор, как хозяин мастерской отошел к провинившимся механизмам.

— Это "Луи-Квинз". И, разумеется, работа Хэндворта. Никуда не годится. Все дело в маятнике… Так вы хотели видеть мою жену?

— И вас, мистер Блейк.

Тот достал из кармана прекрасный хронометр и посмотрел на циферблат.

— Выходит, вы пришли не ради часов?

— Нет.

— Ну что ж… Правда, мне еще рано закрывать мастерскую. Сейчас попрошу Тедди меня заменить.

В цоколе размещалась темноватая кухонька, но в первый же год после свадьбы, до того, как дети один за другим начали сходить с конвейера, Джон Джеймс Блейк пристроил еще одну кухню — на уровне первого этажа. Она стала местом, где происходило все самое важное. Члены семьи постоянно сменяли друг друга: одни приходили, другие уходили, и только миссис Блейк неизменно пребывала здесь: стряпала, раскладывала по тарелкам еду, мыла посуду, одевала и кормила детей; отсюда она отправляла их в школу и на работу и здесь встречала после трудов праведных.

В этот вечер на кухне вместе с матерью находились только Эмма и трое малышей. Энн с Сарой наверху играли в четыре руки на фортепьяно из розового дерева, а Эстер, Тедди и Корделия, отужинав, отправились на огород копать картофель и собирать горох. Сама миссис Блейк без устали работала и умела отлично организовать время своих детей так, чтобы они постоянно были заняты. Завидев, что кто-то сидит без дела, она моментально что-нибудь придумывала.

Но сейчас, в теплых наступающих сумерках, работы в саду и огороде было не так уж много, и Эстер, Корделия и Тедди остановились поболтать; постепенно беседа перешла в легкий, оживленный спор. Сестры объединились, и Тедди, оставшись в одиночестве, начал бросать в них горохом, выстреливая горошины щелчком большого и указательного пальцев. Отпора не следовало до тех пор, пока он не перешел на мелкую картошку. Одна такая картофелина, попав Корделии в голову, перепачкала ее землей. Девушка вскрикнула, схватила свою корзинку и выбрала два увесистых клубня, полностью в земле. Один угодил Тедди в плечо, а другой пролетел мимо и покатился по дорожке, чтобы остановиться под ногами у только что подошедшего мистера Блейка.

Авторитет мистера Блейка у детей был непререкаем, но не потому, что у него была тяжелая рука. Он посмотрел на ударившуюся о носок его туфли картофелину, потом перевел взгляд на троих своих отпрысков и добродушно расхохотался.

— Тедди!

— Да, папа?

— Присмотри несколько минут за мастерской. Приехали Фергюсоны и хотят поговорить с мамой и со мной.

— Хорошо, папа.

Мужчины пошли в дом, а обе девушки продолжали собирать горох. Они низко наклонились над землей, и их широкие, раздувающиеся юбки, похожие на шляпки гигантских грибов, подчеркивали осиные талии. Вскоре Эстер не выдержала.

— Интересно, что им нужно?

— Фу, жарко! Слышишь, гремит?

— Должно быть, что-то важное. Мистер Фергюсон очень занятой человек.

— Может, ему понадобился папа?

Эстер буравила взглядом сестру. Она знала: Корделия вовсе не так проста, как притворяется.

— Или ты.

— При чем тут я? На тебя он обращает гораздо больше внимания.

— А тебя оставляет Бруку, — парировала Эстер. — Откровенно говоря, мистер Фергюсон мне нравится больше, чем его сын. У него такие роскошные жилеты. И манеры настоящего джентльмена. Серьезно, Делия. Брук тебе что-нибудь говорил?

— Мне? Нет, конечно. Ничего такого.

— В прошлый раз на концерте он с тебя глаз не сводил.

Корделия покраснела.

— Мне жаль его, бедненького, он такой стеснительный. И… артистичный. Должно быть, это музыка настроила его на сентиментальный лад, а не я.

— Интересно, каково жить в огромном доме со слугами, которые так и спешат исполнить любое твое желание? — Эстер сладко потянулась и зевнула. — "Смит, выкопай для меня картошку! Джонс, подмети двор!" Я бы сказала, это очень приятно!

— М-м… Пожалуй, на ужин хватит. В этом году уродился мелкий горох.

— Слишком часто посадили. Это все Тедди… Интересно, нам еще долго здесь торчать? Или уже можно пойти в дом — как будто мы не знаем, что у нас гости?

— Нет, не думаю.

— Но до чего же громко эти несносные девчонки лупят по клавишам! — Эстер посмотрела на открытое окно второго этажа и нахмурилась. — Опять придется настраивать фортепьяно.

— Эсси…

— Что?

— Интересно, зачем они все-таки приехали?

— Иди, послушай.

— Нет. Подожди-ка… — Корделия медленно обвела взглядом дом и остановилась на плоской крыше кухни с открытым слуховым окошком. Туда можно было вскарабкаться по старому, высохшему дереву. Давно уже по нему никто не лазал — с тех самых пор, как Сара свалилась оттуда, точно спелая груша, и сломала руку. Корделия сама лишь года два назад бросила это занятие. Теперь ей мешал кринолин, но она отправилась в знакомый путь и ни разу не оступилась. Туфли она сняла, чтобы не громыхали по крыше.

Когда Корделия, припав к окну, заглянула внутрь, отец зажигал газовую лампу. Язычок пламени метнулся и перешел в ровное горение.

Фергюсонам не удалось застать мистера и миссис Блейк одних. Хозяйка дома, кажущаяся огромной в широком платье в складку, которое лишь отчасти маскировало ее положение, сидела в кресле-качалке, держа на коленях Уинифред и вытирая ее влажные после купания волосенки. Рядом находилась лохань с мыльной водой. Мери и Пенелопа, обе с круглыми, слегка задумчивыми глазенками, ставили на стол чашки с молоком и тарелки с хлебом. Массивная фигура мистера Фергюсона нависла над краями стула. Брук вертел в руках шляпу и время от времени покусывал заусеницу.

Корделии впервые представилась возможность так близко и без помех рассмотреть обоих Фергюсонов. Сначала она уставилась на отца и отметила его широкие плечи, толстые, крепкие ноги и большие, ухоженные руки. Он был скорее крупен, чем толст; мощь здесь преобладала над весом. Сильный, звучный голос. Фразы вылетают сами собой — четкие, лаконичные. Голубые, как лед, глаза остаются холодными, даже когда он улыбается. Во всем облике мистера Фергюсона было что-то властное, но надежное; он внушал смутную неприязнь и одновременно — большое доверие. Это был прирожденный лидер, деятель, способный повести за собой других, человек, выделяющийся в любой компании.

Корделия перевела взгляд с отца на сына и увидела худощавую фигуру, добрые, слегка испуганные карие глаза, тонкие руки художника, высокий, чистый лоб с зачесанными назад волосами. Интересно, как выглядела его мать — ведь между ним и его отцом нет ни малейшего сходства.

Корделия знала: матери безмерно льстит эта дружба, да ей и самой было приятно. Фергюсоны занимали высокое положение в обществе, водили знакомство с недосягаемыми для Блейков особами. Как-то они брали ее с собой в Атенеум и один раз — в Гроув-Холл, их загородный дом. Оба — отец и сын — лезли из кожи вон, чтобы доставить ей удовольствие, и она отвечала им взаимностью. Это получалось само собой. Без мистера Фергюсона не обходится ни одно важное собрание. А вот сын его — совсем другой…

Рука мистера Блейка с зажженной спичкой дрожала, когда он подносил ее ко второй газовой лампе. С шумом вспыхнуло пламя.

— Что ж, мистер Фергюсон, — спокойным, ровным голосом произнес он, явно в продолжение разговора, — признаться, я немало удивлен. Давно уже я так не удивлялся — с тех пор, как мне пришлось чинить часы Брунсвика с тридцатишестичасовым заводом. Помните, миссис Блейк? Я обещал пустить их к следующему дню, однако…

— Однако на сей раз это приятный сюрприз, — его жена взяла нить разговора в свои руки. — Конечно, мы не ожидали, что дорогая Корделия… — в это время ребенок у нее на коленях захныкал. — Ну-ну, детка… Да. Настоящий сюрприз. То-то она будет поражена, когда узнает.

Прильнувшая к слуховому окну Корделия и впрямь была поражена. На нее словно нашло оцепенение. Она вся похолодела.

— Должен ли я понимать это так, что вы не возражаете? — уточнил мистер Фергюсон.

— Мама, можно еще немного хлеба? — попросила Пенелопа.

— И мне! — подхватила Мери.

— Да-да, но что вы забыли сказать?

— Пожалуйста! — хором, как птички, прощебетали они.

— Извините, — сказала их мать, поднимаясь на ноги и передавая Уинифред мужу. Она подошла к хлебнице и отрезала пару ломтиков. Из гостиной доносились бравурные аккорды "Хора охотников".

— В общем, — произнес мистер Блейк, — все будет зависеть от Корделии. Она хорошая девушка. Я бы сказал, очень хорошая. Ее счастье для нас превыше всего.

— Но, разумеется, вы, как родители, имеете некоторое влияние?

— Конечно, — подтвердила миссис Блейк. — Уверена, мы-то знаем, что нужно для счастья нашей милой дочки. Дорогой Брук! Можно мне вас так называть? Я глубоко убеждена, что вы с Корделией созданы друг для друга. Сердце матери — вот тут, тут — с самого начала это чувствовало!

Откинув с лица волосы, миссис Блейк обошла стол и начала надвигаться на Брука, чтобы прижать его к мощной груди. Корделию, которой с минуту назад было так холодно, как никогда в жизни, теперь бросило в жар. Она вслушивалась в ровный, хорошо поставленный голос мистера Фергюсона и не верила своим ушам.

— Я вдовец и уже старый человек. Хочу, чтобы Брук находился при мне. Поэтому молодые будут жить в Гроув-Холле.

— Разумеется.

— Жене Брука предстоит вести свойственный нам образ жизни. Она не будет испытывать недостатка в средствах.

— Естественно, — снова согласилась миссис Блейк. — Корделия, как уже сказал мистер Блейк, хорошая девушка и большая умница. Самая умная в семье, не правда ли, мистер Блейк? Она трижды получала первые призы за успеваемость. Когда мы с мистером Блейком начинаем путаться в денежных делах, она в два счета находит ошибку. А уж мастерица! Видели ажурную резьбу над зеркалом в мастерской? Когда ей было двенадцать лет…

"Заткнись, мама, — свирепо подумала Корделия. — Заткнись, заткнись!"

— … простые люди, да и я всегда буду рядом, чтобы дать полезный совет. Время от времени я буду отлучаться по делам, иногда вместе с Бруком. Но я не думаю, что ваша дочь будет чувствовать себя одинокой.

— Само собой, мистер Фергюсон.

Мистеру Блейку все не удавалось вставить слово. Наконец он вернул жене ребенка и выпалил:

— Мы вам весьма признательны, мистер Фергюсон, однако… — он запнулся, и все уставились на него; миссис Блейк — с удивлением и страхом. Он заложил палец за воротник. — Однако я отец Корделии, и мне кажется… заметьте, я не хочу показаться неблагодарным… я думаю, что девушка имеет право сама решать… за кого выйти замуж… и когда.

Он хотел что-то добавить, но жена перебила его.

— Ну конечно, Джон Джеймс! Никто и не спорит! Но, насколько я знаю свое дорогое дитя, она посчитается с нашим мнением.

— Почему не спросить у самой девушки? — предложил мистер Фергюсон.

— Боюсь, что это будет для нее слишком большой неожиданностью, — запротестовала миссис Блейк, но ее муж уже отворил заднюю дверь.

— Корделия!

Никто не ответил. В саду стемнело.

— Она где-то во дворе, — флегматично произнес мистер Блейк.

— Пойди поищи ее, Брук, — распорядился мистер Фергюсон.

— Ох, нет, — застеснялся тот. — Мне бы не хотелось. Может быть, лучше…

В это время снизу, из мастерской, донесся звон двадцати девяти часовых механизмов, а из каминных часов повыскакивали кукушки и тоже грянули свою песню.

— Знаете, как работают часы с кукушкой? — оживился мистер Блейк.

— Нет, — ответил гость.

— Это удивительный механизм. Напомните мне, я вам как-нибудь покажу. Там есть маленький рычажок, который в нужный момент приводит его в действие…

— Мистер Блейк, — перебила его жена. — Ступайте и приведите вашу дочь. И пусть Эсси пока останется в саду.

— Ты меня ищешь, папа?

Из темноты выступила стройная девичья фигурка в розовой полосатой юбке с оборками и белом переднике. На шее у Корделии была слегка выгоревшая на солнце голубая ленточка. Никто, кроме матери, не особенно склонной полагаться на простодушие своей второй дочери, не заподозрил какой бы то ни было связи между этой красивой девушкой, державшейся со спокойным достоинством, и непонятным царапаньем на крыше, которое они слышали на протяжении всего разговора.