Перегудов, день второй

Таня была уверена, что ей ни за что не уснуть. Но как только забралась в постель, усталость мигом придавила ее голову к подушке. Спектакль, потом банкет, переживания из-за Лешки… Она лежала и сквозь ресницы смотрела, как ветер перебирает складки гостиничной занавески. В Москве Таня боялась спать с открытым балконом, а здесь нет. Кроме какой-нибудь влюбленной кошки, прогуливающейся по карнизу, кто к ней может забраться? Ее номер на третьем этаже окнами выходил во двор, густо засаженный кустами сирени.

Размышляя о перегудовских кошках, Таня незаметно задремала и проснулась внезапно, словно кто-то толкнул ее в бок. Она села на постели и потерла глаза. Ветер подхватил занавеску, и теперь она летала по воздуху, пытаясь отцепиться от гардины и гремя кольцами. Сначала Таня решила, что именно этот звук разбудил ее. Однако секунду спустя услышала в коридоре тихий нетерпеливый стук. Господи, где это? Кто это?

Она соскочила с кровати, на цыпочках приблизилась к двери и замерла, прислушиваясь. В тот же самый миг послышалось покашливание, бормотание, потом снова раздался стук – короткий, нетерпеливый, и голос Таранова негромко сказал:

– Открой, это я. Да, срочно. Да, именно сейчас.

С Тани мгновенно слетели остатки сна. Так-так. Значит, Таранов разгуливает посреди ночи по коридору. К кому, интересно, он пришел? Напротив – номер Регины. Неужели он до сих пор крутит роман с Брагиной?! В конце концов, он целый год был совершенно свободен и мог связаться с кем угодно. «С кем угодно, но только не с Брагиной!» – с негодованием подумала Таня. Повернув в замке ключ, она решительно вышла в коридор.

Таранова как раз впустили внутрь. Темноту рассекала лишь узкая желтая щель. Затем щель исчезла, прихлопнутая дверью. Дверь была не та! Не Брагинская. Лешка пришел не к Регине, а к Будкевичу! Слава Богу. В ином случае он сильно упал бы в Таниных глазах. Однако почти немедленно она насторожилась снова. Почему Таранов разгуливает по гостинице так поздно? Может быть, у него что-то стряслось?

Снедаемая тревогой и любопытством, Таня выскользнула из номера, пролетела по жесткой ковровой дорожке и прижалась пылающим ухом к соседней двери. Затаила дыхание и замерла, прислушиваясь.

– Алик, что мне теперь делать? – спросил Таранов не вполне трезвым голосом. – Давай, режиссер, режиссируй. Это ведь ты меня подставил.

– Не ной. Иди лучше спать, а завтра утром тебе все покажется не таким мрачным.

– Не покажется мрачным? Да ладно тебе. Еще как покажется! Будет даже хуже.

Таня сразу поняла, что Таранов не на шутку взволнован. А когда он под градусом, его трудно урезонить.

– Леш, уже скоро светать начнет. Хорошо бы немного поспать. У нас ведь спектакль завтра. Давай баиньки? – По голосу было ясно, что Будкевич мечтает поскорее выставить непрошеного гостя.

– Нет, ты послушай! Когда Романчикова мне строить глазки начала, из меня весь хмель улетучился.

– Оно и видно – еле на ногах стоишь, качаешься.

– Качаюсь. Но голова-то у меня ясная, Алик. Вот скажи – на фига мне все это надо? Давай я в Москву завтра уеду…

Таня закусила губу. Неужели все так серьезно?!

– Леш, не кипятись, – успокаивающим тоном произнес Алик. – Что, собственно произошло? Ну, попросил я тебя пригласить ее на танец. Дань вежливости, а даме приятно. Тем боле что дама – мэр. И готова с нами целые культурные программы осваивать. А там бюджеты – знаешь какие? Все будут довольны, и ты в том числе. Ради этого можно и потанцевать.

– Она у меня мобильный попросила, – замогильным голосом сообщил Таранов. – В смысле – номер телефона.

– Ты, надеюсь, дал?

– Дал. На салфетке начирикал. Но это не все. Завтра мы встречаемся за кофе. Часиков в двенадцать-тринадцать. То есть уже сегодня.

Услышав это, подлый Будкевич откровенно возрадовался:

– Да ты что? Вот, здорово! Ты там, за кофейком, даром времени не теряй. Пожалуйся на маленькую зарплату. В общем, спой арию «Тяжела и неказиста жизнь российского артиста».

– Алик, ты не понимаешь. Я всегда старался держаться подальше от представителей власти. Тем более – в юбках.

Таня, которая поначалу боялась, что ее застанут на месте преступления, вся обратилась в слух. Сейчас ничто не могло бы сдвинуть ее с места. Ревность буквально пригвоздила ее к полу.

– Да ладно тебе, – легкомысленно сказал Будкевич. – Нам скоро уезжать. Потяни время, сошлись на спектакли, мол, устаешь. Пригласи в гости – она ведь точно не приедет.

– Эта? Приедет. Я чувствую.

– Что ты чувствуешь?

– Она запала на меня.

– У тебя мания величия, – сердито возразил Алик. – Серьезная женщина, ей не до глупостей.

– А у тебя, видимо, беспамятство. Ты сам все это начал!

– Леш, я ничего не начинал. Ну да, я видел, что Валентина Васильевна на тебя очень хорошо реагирует. Дело-то обычное – пофлиртовали, потанцевали, да и разбежались. А труппе – прямая выгода может быть.

– Пошел ты со своей выгодой! – Было ясно, что Таранов страшно разозлился.

Будкевич тоже это почувствовал и заговорил ласково:

– Ситуацию можно спустить на тормозах. И при этом с пользой для общего дела. Давай так. Пьешь кофе, даешь туманные обещания, напоминаешь, что она должна со мной встретиться – и баста. Леш, ну что тебе стоит?

– Ладно, – вздохнул Таранов. – У тебя как у прирожденного режиссера есть дар убеждения. Нет, Валентина эта очень даже ничего. Но будь она моделью какой-нибудь или секретаршей, я бы с радостью. А тут – власть. Сгоришь, как мотылек!

Одержав победу, Будкевич вновь вспомнил о своем статусе. Голос его сделался властным.

– Давай, мотылек, лети к себе в номер. Набирайся сил перед грядущими битвами.

Таня поняла, что еще секунда – и ее обнаружат. Она отпрыгнула в сторону и в мгновение ока очутилась возле своего номера. Влетела внутрь и одним рывком захлопнула за собой дверь.

Адреналин бушевал в ее крови всю ночь. Таня ходила по комнате, теребила злосчастную занавеску и долго стояла на балконе, делая глубокие вдохи. Луна с кислым видом смотрела на нее, не предлагая утешения. Уничтожив все запасы воды, обнаруженные в холодильнике, Таня принялась пить воду из-под крана в ванной комнате. После этого она забралась под одеяло и тут же начала вертеться, вспоминая Романчикову и ее ореховые глаза, глядевшие на Таранова с прицелом. Представила, как эти двое в полдень будут пить кофе, сидя друг напротив друга. А потом, возможно, договорятся о новом свидании. Сначала они поужинают вдвоем, потом он проводит ее до дома, а там – кто знает?

Завтрак она пропустила и удивилась, почему ее не разбудила Белинда. Подруги в номере не оказалось, и Таня отправилась вниз, в ресторан. Он был практически пуст. Лишь за дальним столиком возле окна сидели Яблонская и Курочкин.

– Почему ты так ужасно выглядишь? – немедленно спросила Маркиза, как только Таня поздоровалась. – Ты же вчера на банкете почти не пила?

– Я напилась в номере, когда вернулась, – коротко ответила та, заказав чашку кофе без молока.

– После первого спектакля грех не напиться, – пробормотал Курочкин, ковыряясь в тарелке. Вид у него тоже был слегка помятый.

Яблонская сидела на стуле прямо и смотрела грозно, пугая официантку, вертевшуюся поблизости.

– Не знаете, где Белинда? – спросила Таня, оглядываясь по сторонам.

Ресторанчик был маленьким и довольно чистым. Поверх скатертей лежали веселые клеенки, прижатые к столам тяжелыми белыми солонкам и перечницами. Облупленный угол маскировала кадка с ветеранской пальмой. Неистребимый запах вареной капусты выползал из кухни и тревожил обоняние.

– Белинда вот только что куда-то отправилась, – деловито сообщил Курочкин.

– А куда? – растерянно спросила Таня.

– Понятия не имею.

– Он с ней не общался, с твоей Белиндой. Он за ней из окна наблюдал, – сердито добавила Маркиза и неожиданно набросилась на мужа: – Старый сатир! Все бы ему на девочек заглядываться! Представляешь, – развернулась она к Татьяне, – увидел вчера вечером какую-то бабу с балкона, так его аж переклинило. Спать мне не давал, то и дело вскакивал, прокрадывался к окну и выглядывал вниз. Все проверял – там она или нет.

– Ну, что ты, Маня! – возмутился сатир, бегая глазами по сторонам. – Я просто хотел подышать воздухом. После таких-то нагрузок на организм разве сразу заснешь? Какая баба? Зачем мне баба?

– Не знаю, зачем тебе баба, – продолжала наступать Яблонская. – Я была уверена, что уже ни за чем. Ан нет! Все туда же.

Таня немедленно вспомнила свои ночные метания и сочувственно сказала:

– А мне сегодня тоже не спалось. Ночью здесь тихо, и цветы так пахнут!

Яблонская посмотрела на нее с неудовольствием и, отправив в рот кусок сыра, спросила:

– Ты тоже ее видела?

– Кого?

– Ту женщину. Она слонялась под окнами гостиницы и все смотрела наверх. Я хотела ее пугнуть, но Андриан так всполошился, что пришлось остаться в постели. Боялась, что если я вмешаюсь, его хватит удар.

– Вы и вправду видели какую-то женщину ночью под окнами гостиницы? – у Тани неприятно засосало под ложечкой.

Ей пришла в голову идиотская мысль о том, что мэрша, влюбленная в Таранова, провела ночь под окнами его гостиничного номера, вздыхая и тоскуя. Какая чушь лезет в голову!

– Я ее видела только одним глазом, – ответила Яблонская. – Волосы у нее такие белые и длинные, ну прямо как у Светличной в «Бриллиантовой руке». И одета она была во что-то розовое.

– Нет, она была в красном, – подсказал Курочкин. – Очень красивый цвет.

– Слишком агрессивный, – отрезала Маркиза. – Ты просто ребенок, Андриан. Соблазняться женщинами, которых видишь из окна гостиничного номера, так же пошло, как выбирать невесту по объявлению.

– Я не собирался на ней жениться! – стал защищаться Курочкин. – Я просто смотрел на ночной город. А она стояла внизу. Я на нее тоже смотрел. Разве нельзя?

– Нельзя, – отрезала Яблонская. – Ты всегда привлекаешь к себе всякую дрянь. У тебя вообще все не как у людей. Вот скажи, куда ты подевал портсигар?

– Какой портсигар? – удивилась Таня и быстро взглянула на Курочкина. Вся труппа знала, что Андриан Серафимович покуривает тайком от жены. Неужели она его все же застукала?

Яблонская сжевала еще один кусок сыра, сделала большой глоток чая и пояснила:

– А тот, которым он пользуется по ходу спектакля.

– Да-да, мой реквизит, – подхватил Курочкин, оживляясь. – Он куда-то делся. Я уже сказал Белинде, чтобы она раздобыла новый.

– Кстати, твоя Белинда, наверное, ушла искать табачный магазин, чтобы купить портсигар для вечернего спектакля, – высказала свое мнение Яблонская. – Она девица хоть и вредная, но ответственная.

«Можно подумать, ты полезная», – хмыкнула про себя Таня. Иногда ей было жаль Курочкина. Его всем было жаль. Один Таранов считал, что тот добровольно прирос к своей супруге, как гриб к березе, и без нее вряд ли сумеет удержаться на плаву.

– Ты Алика сегодня видела? – продолжала допрашивать Маркиза.

– Сегодня нет, а что?

– Хотела убедиться, что перед сегодняшним спектаклем Вадик больше не будет слоняться по фойе. К тому же неплохо было бы услышать от режиссера что-нибудь приятное. Похвалу моему таланту, например.

– Он уже всех похвалил вчера, – напомнил Курочкин.

– Твои «все» меня мало волнуют. Меня волную только я, и это секрет моего хорошего самочувствия. В конце концов, премьера прошла отлично, можно было сказать мне несколько теплых слов, – продолжала ворчать Яблонская.

Таня тоже считала, что премьера прошла отлично. Все-таки спектакль еще не обкатали, да и место новое. Несмотря на недавнюю реконструкцию, о которой вчера упоминал Будкевич, сцена была довольно маленькой и, невзирая на все старания Веленко, какой-то темноватой. Из-за этого артисты, привыкшие к простору столичных подмостков, постоянно норовили свалиться в первые ряды партера на головы местной публики, восторженно на них взиравшей. Но – обошлось. Таня с удовольствием вспомнила бурные аплодисменты не только после каждого акта – едва ли не после каждой сыгранной сцены.

– Я вчера на банкете устроила «разбор полетов», – поделилась с ней Яблонская. – Хотела к чему-нибудь придраться.

– Или к кому-нибудь, – поддакнул Курочкин.

– И не нашла – к чему! Можешь себе представить?

Такое можно было себе представить с большим трудом. Женщины, подобные Маркизе, способны найти изъян даже в таблице умножения.

В спектакле Яблонская и Курочкин играли роль матери и отца главной героини, то есть Тани. Рысаков был ее женихом, а Таранов – братом. Оба лезли из кожи вон, стараясь переиграть друг друга, и просто блистали на сцене. Даже Анжела в скромной роли невесты брата была очень мила и естественна.

– Ну, разве что Брагина на пожилую служанку не тянет, – неожиданно вынесла приговор Яблонская. – А чего удивляться? Все же она девушка видная, такое никаким гримом не скроешь. К тому же она у нас «ягодка опять», и энергия из нее прет – будь здоров. Вот, сегодня под утро вместо того чтобы сладко спать, она по коридорам бегала. Шушукалась с кем-то.

Тане очень хотелось спросить, не знает ли Маркиза, с кем именно Регина шушукалась рано утром в коридоре, однако усилием воли заставила себя промолчать. Другим не нужно знать, что она по-прежнему ревнует Таранова к Брагиной. Ей вспомнилось, как тетушка Поля однажды сказала: «Любовь – это блюдо, которое подают горячим. И кто хоть раз обжегся, всегда будет дуть на воду». Таня представила, что она всю жизнь будет маяться, подглядывать и подслушивать, как сегодняшней ночью, и помрачнела. Посмотрела на часы. Начало двенадцатого. Таранов, судя по всему, скоро отправится на свидание с мэршей.

Ей неожиданно захотелось узнать, что произойдет на этом свидании. Как они будут общаться? Пойдет ли Таранов провожать Романчикову до машины? Вдруг они поцелуются на прощание? Желание знать правду скрутило ее, точно приступ аппендицита. У нее даже физиономия скривилась, потому что Курочкин участливо спросил:

– Танюша, с тобой все в порядке?

– В полном, – выдавила она из себя, увидев через окно Таранова, который как раз выходил из гостиницы. – Только мне срочно нужно на воздух!

Она вскочила и, неловко попрощавшись, выскочила из ресторана.

Таранов уже почти скрылся из виду. Он шел торопливо, и Таня бросилась за ним, не раздумывая, как Алиса за Белым Кроликом. Улица, по которой она бежала, стремительно уходила вверх, и уже через несколько минут преследовательница запыхалась и замедлила шаг. Фигура в светлом костюме становилась все меньше и меньше. Именно в этот момент из узкого проулка между домами прямо на Таню выбежал Тихон Рысаков. Щеки у него раскраснелись, глаза блестели, он шумно дышал, будто играл в казаки-разбойники.

– Ты никого здесь не видела? – быстро спросил он, больно схватив Таню за руку и пытливо глядя ей в лицо.

– Кого – никого? – сердито уточнила она, не желая признаваться, что идет по следу Таранова и может упустить его.

– Ну… Кого-нибудь. Такого… подозрительного?

– Тихон, я спешу, – сказала Таня сердито и вырвала руку. – Старушку видела с пустым ведром. И женщину в солнечных очках. Бандиты с пистолетами не пробегали, честно.

Она обогнула Тихона и рванулась было вперед, но тот не дал ей сделать и шагу. Одним прыжком он преодолел разделявшее их расстояние и снова вцепился в Танину руку.

– А женщина была красивая? Ну, та, в солнечных очках?

– Тихон, ты прыгаешь, как макака! – рассердилась Таня, пытаясь стряхнуть с себя его пальцы. – Я же сказала, что очень спешу! Вечно ты со своими поклонницами. Относись к своему успеху философски.

Ей все же удалось освободиться от Рысакова и продолжить преследование. Нужно было добежать до второго перекрестка и повернуть налево. Болтающуюся на плече сумочку она прижала локтем к бедру и совсем не думала о том, как выглядит со стороны. Вот и перекресток. Таня резко завернула за угол и… нос к носу столкнулась с Курочкиным. Это было так неожиданно, что она растерялась и остановилась, глядя на него с изумлением.

Вот только что она оставила Курочкина с Маркизой за столиком ресторана, а сама бросилась вслед за Тарановым. Чтобы очутиться здесь и сейчас, Андриану Серафимовичу нужно было сорваться с места сразу вслед за ней и бежать еще быстрее, только другой дорогой. Или его подвезли на машине, которая только что протарахтела мимо?

Курочкин молча смотрел на Таню. У него был странный вид. Обычно бегающие глазки сделались задумчивыми, ноздри раздувались. Руки он засунул в карманы брюк и выглядел, как человек, готовый сделать важное признание. Таня на секунду даже испугалась, что он сейчас выпалит что-нибудь вроде: «Я люблю тебя!» Однако в тот миг Андриан Серафимович был так же далек от любовного томления, как суслик от экономического кризиса.

– Танюша, – начал Курочкин, заступив ей дорогу. – Ты сказала, что плохо спала сегодня.

– Да, плохо, – нетерпеливо ответила та. – Я всегда плохо сплю на новом месте. А что?

Она уже успела заметить, что Таранова в поле зрения нет, и куда он делся, совершенно непонятно. Он мог свернуть в любой переулок, которых здесь было множество. Даже странно, что он так хорошо ориентируется в незнакомом городе.

Таня, наконец, посмотрела на Курочкина в упор и поняла, до какой степени тот не в своей тарелке.

– Андриан Серафимович, что-то случилось?

– Пока еще нет, – ответил Курочкин, понизив голос. – Но у меня дурное предчувствие. Как будто что-то носится в воздухе… Я подумал: вдруг ты тоже это ощутила? Когда на тебя нападает бессонница, начинаешь улавливать всякие… эманации.

Таня так удивилась, что на секунду забыла о том, как сильно торопится. Эманации? Какая-то чушь собачья. Как можно улавливать эманации, когда рядом с тобой такой мощный источник энергии, как Маркиза?

– Послушайте, Андриан Серафимович, – начала она, но Курочкин, мгновенно уловив ее раздражение, замахал руками:

– Ладно-ладно, не обращай внимания! Видно, на меня перепады давления действуют. Беги, ты же торопилась куда-то. Потом поговорим.

Пробормотав нечто невразумительное, Таня рванула дальше, но… След Таранова уже остыл. Она сворачивала в один переулок за другим, возвращалась назад, прикидывала возможный маршрут, но отыскать Лешку в незнакомом городе ей так и не удалось. Некоторое время она бродила по оживленным улицам, читая вывески и изумляясь богатству людской фантазии. Ей встретилось агентство недвижимости «Свой угол», ломбард «Дольче вита», обувной магазин «Гвоздик» и салон красоты «Чипполино». Она даже зашла в кафе, показавшееся ей довольно уютным, и выпила чашку чая вприкуску с сахаром, однако Таранова там не оказалось, и Таня поняла, что преследовательница из нее никудышная. Возвратившись в гостиницу, она постучалась к Белинде, но подруги в номере по-прежнему не было. Расстроенная Таня отправилась к себе, достала книгу и устроилась с ней на кровати. Надо было расслабиться и как следует отдохнуть перед очередным спектаклем.

Интересно, зачем Курочкин бросился за ней в погоню? Какие такие «эманации» он имел в виду?