Книсна знаменита своими узкими морскими заливами, которые создают прекрасные возможности для отдыха на свежем воздухе — хочешь рыбачь, хочешь катайся на лодке. Но больше всего этот городок знаменит своими лесами, где доживают век последние представители отряда диких слонов, по слухам, крупнейших в мире.

Я целый день провел, колеся по этому лесу на арендованном автомобиле с местным водителем. Он показывал мне дремучие джунгли, где было темно, как ночью — огромные вековые деревья пропускали лишь несколько лучиков света. Подлесок там представлял собой непроходимые заросли, лианы и другие ползучие растения обвивались вокруг толстенных стволов, словно желая повалить их на землю. Птичий хор звучал не умолкая, но самих птиц видно не было. Лишь иногда в чаще встречались тропинки, оставленные лесорубами. Тогда можно было выйти из машины и немного прогуляться пешком. Однако впечатление было не из приятных: все казалось, что деревья смыкаются у меня за спиной, словно загоняя в ловушку. К тому же мне не давали покоя мысли о змеях. Я их везде высматривал — ни одна замшелая ветка, ни одна свисающая лиана не избегли моего подозрительного внимания. Раньше мне никогда не приходилось бывать в таких джунглях. Употребляю это слово вполне сознательно, ибо окрестности Книсны действительно являли собой картину первобытного леса, враждебного человеку. Здешние деревья росли уже на протяжении веков, отмирали, падали и перегнивали, превращаясь в каменный уголь. Теперь стало понятно, почему наши далекие предки предпочитали селиться на возвышенностях — там по крайней мере они могли видеть приближение врагов.

Мой проводник знал множество историй о слонах и беспрерывно их рассказывал. В настоящее время Книснинский лес принадлежит государству, и оставшееся поголовье слонов (весьма немногочисленное) тщательно охраняется. Слоны свободно бродят по лесу и пугают редких дровосеков и туристов, которые время от времени в сумерках натыкаются на этих лесных гигантов. Хотя у меня создалось впечатление, что слоны не столь опасны, как страусы! В Оудсхорне мне неоднократно рассказывали о людях, погибших из-за страусов. Против здешних слонов подобных обвинений не выдвигается. Я так понял, что слоны людей не убивают (или же хранят это в глубочайшем секрете!). Максимум, что им вменяется в вину, это скверная привычка внезапно появляться перед людьми и пугать до умопомрачения. Вот одна из таких историй. Некий фермер отправился в лес за дровами. Ехал он на повозке, запряженной быками. И вдруг раздался рев, от которого у бедного фермера кровь похолодела в жилах. Вслед за тем послышался страшный треск и грохот — это слон-великан проламывался сквозь чащу. Молоденькие деревья ломались у него под ногами, как прутики. Выбравшись на поляну, слон застыл и стал рассматривать повозку и сидевшего на ней человека. Огромные уши медленно ходили взад-вперед. Быки занервничали, фермер и сам перепугался до полусмерти. Слава богу, ему хватило ума сначала выпрячь быков, а затем уж пуститься наутек. В то время как большинство столкновений со страусами заканчиваются в больнице или на кладбище, истории о слонах, как правило, вообще не имеют никакого окончания. Что произошло в данном случае? Напал ли слон на повозку фермера? Растоптал ее или просто прошел мимо? Неизвестно. В народном эпосе Книсны слонам отводится место гигантских призраков, которые блуждают по джунглям. Полагаю, люди бывают слишком напуганы, чтобы остаться и проследить за дальнейшим ходом событий.

Если в 1885 году в лесах под Книсной водилось около шестисот слонов, то в наши дни поголовье резко сократилось. Считается, что сейчас здесь живут всего два самца, три самки и один-два детеныша. Говорят, будто один из самцов — тот, который покрупнее — обладает поистине удивительными габаритами. Высота в холке у него якобы достигает четырнадцати футов, а бивни выдаются на целых десять футов. Слоны разгуливают, главным образом, в сумерках или после наступления темноты и часто доводят до бешенства местных жителей, вторгаясь на поля и вытаптывая посевы маиса. Питаются они травой, листьями и папоротниками. В лесу можно увидеть множество поваленных деревьев: слоны их ломают, пытаясь дотянуться до молодых побегов. Самка приносит потомство лишь раз в пять-семь лет. Когда в семействе слонов ожидается пополнение, родители устраивают из травы и кустарника своеобразное гнездо (так называемое «слоновье логовище»), и новорожденный слоненок проводит там первые десять дней своей жизни. Казалось бы, малышам обеспечивается самый трепетный уход, однако смертность среди детенышей слонов довольно велика, причем по непонятным причинам. За последние годы местные жители неоднократно находили в неглубоких водоемах тела мертвых детенышей.

Водитель привез меня на вершину холма, откуда я мог обозревать окрестности Книсны. Зеленые джунгли протянулись на восемьдесят миль, до гор Титикама, которые можно рассматривать как продолжение Аутенивы. Вслед за тем мы спустились в самое сердце леса, где стоял гигантский кладрастис: высота его сто сорок футов, а обхват ствола — двадцать шесть футов. Этот колосс является главной достопримечательностью Книсны, люди специально приезжают издалека, чтобы его увидеть. Говорят, этому дереву уже тысяча семьсот лет. Просто уму непостижимо! Выходит, что оно появилось на свет где-то в 246 году, когда в Риме правил Филипп Араб, а святой Фабиан (позже, при императоре Деции, принявший мученическую смерть) еще благополучно сидел на папском престоле. В то время Британия была всего-навсего удаленной провинцией Римской империи, а христиане считались одной из восточных сект. Им оставалось ждать целых шестьдесят лет, пока их религия будет официально признана в мире. Просто в голове не укладывается! Если южноафриканцы ничего не напутали с возрастом дерева, получается, этот кладрастис — самое древнее из всех живых созданий на земле.

Еще одна диковинка Книснинских лесов — нектандра пузырчатая, или, как ее здесь называют, «смердящее дерево». Любой иностранец, приехавший в Южную Африку, буквально с первых шагов сталкивается с этим неблагозвучным названием. Он видит его начертанным на витринах мебельных магазинов и в рекламных колонках газет. Друзья и знакомые с гордостью демонстрируют ему старинные мебельные гарнитуры, сделанные из «смердящего дерева». Постепенно начинаешь понимать: для африканцев нектандра то же самое, что и красное дерево для европейцев.

Непонятно, отчего люди не придумали более приятного наименования для материала, который с такой страстью коллекционируют в своих гостиных. Было бы еще объяснимо, если бы нектандра действительно источала зловоние. Я тщательно принюхивался, однако единственный запах, который смог уловить, был запахом мебельного лака. Мне, правда, объяснили, что я напрасно напрягаю обоняние. Чтобы ощутить вонь нектандры, нужно понюхать свеже-срубленное дерево. Возможно, это соответствует истине. Но я все равно не понимаю, для чего нужно переносить проблемы лесорубов во все гостиные Союза.

Бродя по лесу, вы время от времени натыкаетесь на жалкие хибарки, выстроенные из каких-то обломков досок, кусочков жести и ветхих циновок. Эти невероятные лачуги — подобно бомбоубежищу под домом — показывают глубину, до которой могут пасть европейцы при неблагоприятных условиях. Любая хижина туземца покажется дворцом по сравнению с этими развалинами, которые служат жилищем так называемым «белым нищим».

Этот термин — хоть и не столь пренебрежительный, как «белая шваль» у американцев — тем не менее является его точным эквивалентом. Он служит для обозначения людей европейского происхождения, в силу тех или иных обстоятельств скатившихся на самое дно жизни. В Европе и Америке случается, что квалифицированный рабочий временно (например, в связи с экономическим кризисом) может понизить свой общественный статус и перейти, скажем, в категорию неквалифицированных работников. Однако человек не теряет при этом лица. Он трудится и при первой же возможности возвращается на привычное место. «Белым нищим» в этом отношении гораздо сложнее. Даже если б они вымазали лицо черной сажей — а это самый крайний шаг, на который бы они решились! — даже тогда им не нашлось бы места среди работающих кафров. Заработки не те! Вот и получается, что в случае неудачи белого человека в Африке ожидает «благородная нищета», из которой уже не вылезти. Совсем, как у нас в Англии в восемнадцатом столетии с его понятиями о сословной гордости.

Я слышал, что среди «белых нищих» Книсны немало людей с британскими именами, которые тем не менее ни слова не понимают по-английски. Их родным языком давно уже стал африкаанс. Считается, что это потомки тех слуг, конюхов и горничных, которые столетие назад приехали в Африку со своими сквайрами и осели в данном районе. Среди них можно встретить Стилов, Монков, Робертсов, Маккарти и Макалпинов.

Мне очень хотелось побеседовать с кем-нибудь из этих людей, заглянуть в их жилища и понять, как они существуют. Однако мне объяснили, что это вряд ли возможно: подобно всем беднякам на свете, «белые нищие» крайне подозрительно относятся ко всяким расспросам и попыткам влезть в их жизнь. И вот, гуляя по лесу, мы случайно набрели на поляну, которая вполне могла бы стать частью декораций к мультфильму Уолта Диснея. В центре стояла невообразимо жалкая халупа. Знаете, такое впечатление, будто на ледяную избушку обрушилась внезапная оттепель. В результате она стала подтаивать и вся оплыла. Натуральные трущобы — иного слова я не могу подобрать.

И при этом совершенно восхитительные окрестности! Рядом с домиком был расчищен крохотный клочок земли, на котором росли овощи и цветы. Лесные заросли окружали его наподобие живой изгороди. Все вместе напоминало жилище сказочного гнома. Дверь отворилась, и на пороге показался обычный английский старичок с лицом, сморщенным, словно земляная груша. У этого человека было английское имя и английская внешность. Даже в его улыбке и рукопожатии ощущалось нечто английское. Но когда я заговорил с ним по-английски, старик не понял ни слова! Тогда в разговор вступил мой провожатый. Прибегнув к африкаанс, он стал интересоваться историей его семьи. Увы, хозяин дома мог сообщить совсем немного: примерно сто лет назад отец его покинул Лондон и приехал в Книсну. Сам он родился уже в Африке и всю жизнь провел в лесу. Сначала работал лесорубом, теперь просто дожидается смерти. Выяснилось, что старику уже перевалило за семьдесят. У него два сына — один работает лесником, а другой подвизается «на железной дороге». Кроме того, у него есть внучка, которая трудится на шоколадной фабрике в Ист-Лондоне. Это сообщение меня порадовало, ибо доказывало, что «белым нищим» иногда все же удается выкарабкаться наверх.

Пока мы беседовали, из дома вышла жена — такая же старенькая, как и сам хозяин дома. Я обратил внимание, что женщина по поводу прихода гостей успела принарядиться, и это тронуло мое сердце. Она рассказала, что отец ее был англичанином, а мать — из африканеров. Старушка, как и ее муж, изъяснялась лишь на африкаанс. Она отвела меня на задворки дома и с гордостью продемонстрировала свое хозяйство — десяток цыплят и двух коров, которые паслись на поляне. На прощание она вручила мне букетик цветов из своего сада.

Полагаю, что эти люди, если и относились к «белым нищим», то, скорее уж, к верхней прослойке. Я не решился спросить разрешения осмотреть дом, но, проходя мимо, заглянул украдкой в открытую дверь. Внутри, как и следовало ожидать, царила страшная нищета: из мебели — лишь стол да пара сломанных стульев. Однако несколько выцветших фотографий на стене свидетельствовали о героических усилиях, которые предпринимали старики, дабы сохранять привычный образ жизни. В городе такое жилище выглядело бы ужасно, но здесь — в сельской глуши, где даже крайняя бедность лишена оттенка ущербности — оно казалось просто временным пристанищем вполне приличных людей.

Уже почти стемнело, когда мы двинулись обратно в Книсну. Мой проводник опять завел разговор о слонах и прочей дикой живности. Он рассказал мне, что в лесу водятся кабаны, бабуины и серые обезьяны. Рыси, которые забредают сюда из Малого Кару, практически уничтожили всех нильгау, но вот бушбоки — лесные антилопы — еще встречаются.

Внезапно откуда-то спереди донесся страшный треск, который перекрыл тарахтение мотора. Водитель немедленно остановился.

— Слоны! — в шутку предположил я.

— Да, именно слоны, — шепотом подтвердил мой провожатый, на лице его отразилась тревога.

Вокруг было темно, хоть глаз выколи. Машина стояла как раз на повороте, и передние фары освещали белесые стволы, опутанные гроздьями лиан. Я с беспечностью новичка предложил выйти из автомобиля и осмотреться.

— Нет-нет, ни в коем случае! — воскликнул водитель. — Мы должны ехать, только… О господи!

Мы вновь услышали — теперь уже на расстоянии всего сотни ярдов — шум ломающихся веток и звук огромного тела (или тел), прокладывающего себе дорогу сквозь лесные заросли.

— Они переходят дорогу, — все так же шепотом пояснил водитель и стал потихоньку сдавать назад.

Мы немного отъехали и снова остановились, чутко прислушиваясь. Дурашливая моя храбрость улетучилась, и я начал всерьез тревожиться. Теперь мне повсюду мерещились слоны. Предположим, они двинутся в нашу сторону. И что тогда делать? Спасаться в лесу, где в это время полным-полно ядовитых змей? Или же сидеть в машине, ожидая, пока огромное животное сомнет ее, как спичечный коробок?

— Уходят! — с облегчением выдохнул проводник.

Его слова прозвучали для меня сигналом отбоя после боевой тревоги.

Медленно, на самой малой скорости мы двинулись вперед.

— Смотрите! — воскликнул водитель, когда мы отъехали на несколько сот ярдов. — Следы!

И действительно, посредине дороги виднелись огромные углубления — знак того, что все это нам не примерещилось.