на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава 18

D'eja-vu…

Это уже было – и тело на полу, и вытянувшийся бледный, как смерть, страж, и Ланц напротив него…

– Как ты мог это прозевать?

Вот только сегодня Дитрих не повышал голоса; усталость овладела всеми обитателями Друденхауса без исключения: усталый Курт слушал, как усталый следователь второго ранга выговаривает усталому стражу…

– Я даже подумать не мог, – тихо отозвался тот. – Она просто сидела и теребила подол – я думал, нервы, страх, не знает, куда руки девать… Простите.

Курт медленно прошагал к распростертому на каменном полу телу; на миг показалось – это Маргарет фон Шёнборн, недвижимая, бездыханная. Он присел на корточки, осторожно убрав с лица золотистые волосы, посмотрел в потухшие глаза, вновь подумав о том, как они похожи…

– Я даже не знал, что такое можно придумать, – добавил страж потерянно, и Ланц вздохнул, отмахнувшись.

– Да, уж понимаю… Каково, абориген? – приблизясь к покойной, тихо проронил он. – Грамотных развелось – плюнуть некуда. Ты понял, что она сделала?

– Да, – почти шепотом отозвался Курт, все никак не умея прогнать мысль о том, как похожа Рената на свою хозяйку. – Вижу.

Ланц присел рядом, осторожно приподняв тонкое запястье и повернув кисть руки, рассматривая распухший синий мизинец. Рената, лишенная возможности уйти из жизни любым иным способом, на глазах у стража просто выдернула несколько ниток из не подметанной полы своего одеяния, скрутила их в тонкий жгутик и туго перевязала палец. Когда отмер мизинец, она сняла нитку, и трупный яд разошелся по всему телу. Страшно и просто…

– Старика хватит удар, – произнес Ланц, снова поднявшись и отойдя к охраннику, рядом с которым замер молчаливый Бруно, смотрящий на тело на полу непонятно. – Иди отсюда, ладно? – чуть сбавив тон, велел он стражу. – Доложи о произошедшем майстеру Керну и… Не знаю, что дальше, пусть он решает, куда тебя деть. Может, отпустит сегодня.

– Простите, – повторил тот; Ланц вяло улыбнулся:

– Ты не виноват. В самом деле, столь… редкий способ сложно было заподозрить; иди. Мы здесь сами.

– Это какой-то злой рок, – тихо проронил Курт, поднявшись с корточек, но от тела не отошел, продолжая смотреть на застывшее лицо. – Это снова случилось…

– На этот раз никто не виноват, абориген. Когда мы с ней говорили – ты помнишь? – она сидела, зажав ладони между коленями. Уверен, прятала распухший палец. На такое нужен не один час; стало быть, когда ты ее допрашивал, она уже готовилась умереть.

– Это часто происходит, Дитрих? – все так же чуть слышно спросил он, не оборачиваясь. – В академии нам не говорили, как быть с собою, когда случается вот такое… Это бывает часто? Часто мы вынуждаем людей к смертному греху?

– Мы – никого не вынуждаем, – строго оборвал Ланц. – Это ее добрая воля; ясно? Часто ли? Бывает. Это часть работы. Привыкай. Тебе будут попадаться люди, которые…

– Часть работы… звучит удручающе, Дитрих. Не хочу, чтобы это – было частью моей работы.

– И я не хочу. И никто не хочет. Мы стараемся сделать все, чтобы предотвратить подобное, и обыкновенно это получается, если не лажает охрана, как в прошлый раз, или если заключенный не выдумывает чего-то сверхоригинального. Но твоей вины в этом уж точно нет.

– Есть. Я снова не подобрал нужных слов; она могла бы сознаться, могла бы…

– Стоп! – Ланц повысил голос, выталкивая слова с усилием. – Стоп, Гессе. На таких, как она, простые слова не действуют, ты сам это понял. А на большее у нас не хватило времени и полномочий. Ты не мог изменить ничего. Вся твоя вина в том, что ты в этой истории по эту сторону решетки, ясно? Но это не означает, что твоя служба сама по себе не нужна.

– «Я тот сокол, в котором все охотники мира нуждаются каждое мгновение, – тихо проговорил Курт, не отводя взгляда от тела перед собою. – Мои жертвы – газели с черными глазами»…

– Ты мне тут познаниями не щеголяй! – велел Ланц почти зло. – Ишрака цитировать здесь не к месту[161].

– Да, верно… И глаза у нее не черные, а голубые… Ты заметил, как они похожи? На миг мне даже показалось – это Маргарет…

– Словом, так, абориген, – решительно отрезал Ланц. – Ты сейчас неработоспособен принципиально. Посему – иди-ка домой; Керн возражать не станет.

Курт медленно обернулся, растянув губы в улыбке, и едва слышно возразил:

– Дитрих, у меня нет дома.

– А ну, брось мне это, и вон домой, сопляк! – рявкнул тот, и он, не ответив, отстранил старшего сослуживца плечом, уходя.

Наверх Курт подниматься не стал; миновав узкую лестницу, вошел в пустую часовню, неспешно приблизившись к алтарю, и уселся на пол – как в прошлый раз, рядом с каменным жертвенником, опустив голову и ткнувшись лбом в колени. Все события последних трех с небольшим дней мелькали, словно голова была игральным стаканчиком, а воспоминания, картины, звуки – костями, грохочущими по стенкам. Мысли бились в голове, точно запертые на чердаке птицы, и одна из них пробивалась особенно пронзительно, явственно, пугая своей четкостью и неизбежностью…

– Извини, погорячился.

Он не услышал шагов приблизившегося Ланца – только голос рядом с собой; приподняв голову, Курт с усилием разомкнул губы, но выговорить не смог ничего, поглощенный этой одной-единственной мыслью.

– Гессе… – начал Ланц; Курт тяжело обернулся, сумев, наконец, едва различимо отозваться:

– Знаешь, Дитрих, кого мы отправили бы на костер в первую очередь, не приди Иисус тогда, явись Он сейчас, здесь?.. Куда еретичнее – «Я Бог и сын Бога, и принес Я вам новую заповедь»…

– Хочешь поговорить? – предложил сослуживец тихо, и он вяло отмахнулся:

– Нет, Дитрих. Не сейчас, прости. Уходи.

– Уверен? – нерешительно уточнил Ланц, и Курт вновь опустился лбом на колени.

– Да, – шепнул он через силу. – Уходи. Мне… надо подумать.

– Ну… – пробормотал тот неловко, – как знаешь…

Ланц потоптался подле него, то ли собираясь добавить что-то, то ли попросту боясь оставить одного, и, наконец, вышел из часовни прочь. Курт сидел неподвижно еще минуту, скорее привыкая к родившейся в сознании мысли, нежели споря с ней, принимая ее, уже не бьющуюся, уже замершую в истерзанном сознании; поднявшись, постоял мгновение, глядя на Распятие над алтарем, и, развернувшись, зашагал к лестнице наверх.


* * * | Конгрегация | * * *