15. Москва. Краснов задумывается о дембеле

Мы сидим с Наргиз на Красносельской, в крошечном, на четыре столика, «Сабвее», рядом с тремя вокзалами, и моя любовь уплетает огромный бутерброд с тунцом, запивая его ядовитой кока-колой. Все уговоры перейти на более здоровую пищу на мою жену не действуют. Хотя меня кормит все больше диетическим: по утрам кашей, в обед, если мы дома, что-нибудь варит вполне съедобное.

Сколько ей лет, я так и не знаю.

Но за плечами – тяжелый груз. Она рассказала лишь малую толику, а мне уже стало нехорошо.

Из Узбекистана уехала, потому что там никому была не нужна. Про родителей сказала только то, что один – узбек, вторая – русская. Или наоборот. Она не любит эту тему и переспрашивать не хотелось.

Смеясь, объяснила, почему такая маленькая: «Без еды – не растут».

Маленькая, но крепкая. И отважная. Как она звезданула бедному Джаме! И она же помешала его добить. А зря – мой братан-мент теперь будет еще злее и настырнее. Хотя – вряд ли: злее и настырнее, чем Джама Курмангалеев, не только в астраханской ментовке, но и во всей российской уже не сыщешь.

Так что малышка создала нам проблему.

Хотя что я на нее валю. Проблему создал я. Легкое нажатие на спусковой крючок – и одной смертельной опасностью у нас было бы меньше. Но – не нажал.

А может, и ничего страшного.

Если б я их убил – бабку-вертухая пришлось бы тоже выводить из игры, – у всей московской полиции появилось бы и фото Наргиз. А так что-то мне подсказывает, что бравый капитан не пойдет жаловаться коллегам на девчонку, разбившую бутылку о его бесшабашную башку.

Воистину, все, что ни делается – все к лучшему.

И все, что не делается – тоже…

Господи, сколько же я всего ненужного за свою жизнь сделал…

Я теперь часто не могу заснуть. Хотя раньше – проваливался, как только голова касалась подушки. Подушка, кстати, имелась далеко не всегда. Так что правильнее сказать – как только тело принимало горизонтальное положение.

Черт, опять ошибка.

Правильный зэк может спать в любом положении: горизонтальном, вертикальном, на кортах или в строю.

Так вот, теперь я часто долго не засыпаю. В голову приходят разные мысли. От некоторых из них становится тошно.

Если бы кто-то приковал меня к батарее, а сам бы мучал Наргиз…

Нет, не хочу думать об этом.

Тогда меня смертельно обидели. Как быть смертельно обиженным, я уже знал. А как кого-то любить – еще нет.

Сейчас же, ложась рядом с Наргиз, я полон ранее неизвестных мне чувств. Назовем это – нежность. Секс у нас нечастый. Оказалось, я старый больной человек. Хочу ее все время, но могу только изредка.

Наргиз смеется и говорит, что не все сразу. И что чем реже могу, тем больше буду ее любить. Если бы так какая-нибудь шлюшка пошутила раньше – наверняка это была бы ее последняя шутка. Но Наргиз смеется своим звонким, детским, негромким смехом – и мне тоже становится смешно. Хотя чего уж тут смешного. Ведь если мы останемся живы, то я такими темпами стану полным импотентом уже лет через пять. А ей в это время будет только…

Опять не знаю сколько.

Но теперь мне кажется, что ей около двадцати.

Слишком много она знает в постели. Даже когда я ничего не могу, мне чертовски приятно.

Я не ревную к ее прошлому. Я просто сжимаюсь от жалости и гнева, представляя, что ей пришлось пережить.

Из борделя, куда ее вначале привезли, она сбежала. Если б нашли – убили бы.

Потом работала швеей в какой-то промзоне под Ногинском. В подвале без дневного света. Зато с печкой, потому что другого отопления у них не было.

На улицу рабочих не выпускали. Только в сортир-будку. Все были узкоглазые, без паспортов.

Узкоглазые – ее термин. Почему-то он кажется ей смешным. Глазки Наргиз тоже, конечно, не европейские. Очень красивые, миндалевидные. По ней трудно определить национальность. Девчонки с такими глазами живут по всей России: в Ярославле, в Сибири, да и в нашей Астрахани. Везде, где славяне тесно общались с азиатами.

Однажды ночью – уже этой зимой – она почувствовала сильную головную боль. Все спали. Она встала, вышла к их вонючей будке. Идти обратно, в подвал, страшно не хотелось, промерзла до утра наверху.

В итоге единственная осталась жива. Остальные угорели от печки.

Сначала Наргиз хотела себя убить. Считала, что виновата в смерти подруг. Она же могла их разбудить, если б сообразила, что случилось.

Но очень быстро ей стало не до самоубийства. Потому что один из совладельцев предприятия, нелегальный бизнесмен с Кавказа, решил убить Наргиз, чтоб сохранить досадное происшествие в тайне от властей. И заодно – скрыть факт работы нелегальной фабричонки: вывезти в фургоне и закопать остальные шесть тел трудности не составляло. Второй совладелец – местный товарищ из бандюков – не возражал, даже изъявил готовность все взять под свою ответственность. Он давно оказывал Наргиз знаки внимания, но та, не взирая на советы подруг, на них не ответила. Теперь бандюк мог убить двух зайцев: и девушку заполучить, и, натешившись, убрать единственного свидетеля.

Не учли только тонкого слуха Наргиз и ее недетской готовности к риску. Она, смеясь, рассказала, что ударила бандюка кочергой, которой работницы, когда еще были живы, мешали дрова в печке и выковыривали из нее золу. А потом очень быстро побежала.

Действительно смешной рассказ. Прямо комедия положений.

Я спросил, сможет ли она найти ту фабрику.

Наргиз сразу стала серьезной и сказала, что не сможет.

Я ей не поверил, но теперь и новый гнев – на «добрых» владельцев фабрики – мне придется носить в себе.

Все-таки этот мир есть за что ненавидеть.

По-моему, их ужасный саб, сварганенный из длинной поджаренной булки, в толщину больше, чем рот Наргиз. Но она смешно его ест, напоминая одновременно змейку и мышку.

Заметив мой взгляд, умудрилась с набитым ртом рассмеяться. Ни крошки при этом не уронив.

Чуть-чуть прожевав, сказала:

– Очень вкусно, правда.

– Ешь, малышка, – сказал я и погладил ее по голове. Она тут же прислонилась к моей ладони щекой.

Счастливое появление этой девчонки перекроило все мои планы.

Раньше главным в жизни было лишь желание замочить Амирчика и Полея. Остальное интересовало гораздо меньше, я об остальном особо не задумывался.

Теперь же ситуация коренным образом менялась.

От своих планов по друзьям детства я отказаться не могу. Это вопрос принципа и понятий.

Но если останусь жив, то надо будет устраивать нашу жизнь с Наргиз. А если не останусь, что более вероятно, то надо будет устраивать жизнь Наргиз без меня. Потому что самая страшная смерть Сергея Краснова виделась мне такой: его – убивают, а ее тащат обратно, в бордель или на ту фабричонку под Ногинском.

Этот вариант развития событий следовало исключить бесповоротно.

Для чего требовались деньги, много денег.

И механизм обращения с ними.

Потому что, когда ты в розыске или, что немногим лучше – ты гастарбайтер без паспорта, – пользоваться даже большими деньгами бывает затруднительно.

Итак, имелись две самостоятельные задачи.

Первая – стать богатым.

Вторая – суметь воспользоваться богатством. Если не мне, то хотя бы Наргиз.

Когда я пытался посвятить ее в ход своих мыслей, она переставала смеяться. И начинала плакать.

Ей не хотелось быть богатой в одиночестве.

Возможно, я виделся ей единственным приличным человеком в этой вселенной. Потому что раньше ей попадались только неприличные.

Пришлось раздумывать самому.

И чем больше раздумывал, тем меньше оказывалось вариантов.

Вообще не оказалось вариантов, кому бы я мог доверить деньги и Наргиз. Точнее – Наргиз и ее деньги.

Относительно приемлемым, как ни странно, мне сейчас представлялся только долбанутый профессор, столь ловко лишивший меня четырех кровных «лимонов».

Я так сконцентрировался на внезапно пришедшей в голову мысли, что почти отвлекся от жены. Впрочем, ее это никак не напрягло. Потому что она, в свою очередь, в данный момент интересовалась только трехцветной кошкой, трущейся о ее ногу. Похоже, это было второе приличное существо во вселенной, потому что Наргиз оторвала кусочек своего расчудесного бутера и дала кошатине. Та с довольным видом – и так же аккуратно – поглощала добычу.

А я напряженно размышлял по поводу профессора.

Как же до меня раньше не доперло! Уже многое можно было бы предпринять.

Профессор, несомненно, умен и со связями – раз.

Второе – он охоч до бабла. Это очень важно, потому что не азартный человек не склонен к риску за деньги.

И наконец, что, может быть, самое важное – профессор вполне упертый мужчина. То бишь – не вполне рациональный. И это вообще замечательно, потому что любой рациональный мужик после моей смерти заберет у беззащитной Наргиз все деньги.

А еще его упертость важна потому, что игра предстояла серьезная. И что-то мне подсказывало, что если этот тип даст слово – то он его не нарушит.

Такое внезапное «внутреннее» открытие резко поменяло мои планы.

Прежде я думал в ближайшие три часа переехать на очередную хату – в старой слишком прижились. Ничего страшного, с руками моей девочки и новая хата к вечеру станет домом. Вторым делом было продумать конкретный план встречи с Амирчиком. Он приезжает ко мне завтра, и я не хочу импровизировать на ходу.

Но теперь все будет по-другому.

Я лихорадочно набирал номер Береславского.

Как жаль, что озарило меня только сейчас!

Наргиз с некоторой тревогой наблюдала за моими действиями.

– Все хорошо, малышка! – улыбнулся я. Она улыбнулась в ответ – как будто тучки ушли с ясного неба. И снова стала кормить кошку.

– Алло? – сразу откликнулся Береславский. Очень хорошо, он на месте.

А мог бы куда-нибудь уехать, разбив все мои едва появившиеся планы. Хотя это же мобильный! Он может быть где угодно. Напряжение вернулось.

– Добрый день, Ефим Аркадьевич! – сказал я вполне светским голосом.

– Здравствуйте, – сухо ответил профессор. Сергей Краснов явно не был его лучшим другом.

– Хотел бы с вами встретиться.

– Мы недавно встречались, – вежливо отказал собеседник. Это действительно было так – он привез первые триста тысяч рублей из своего долга.

– Сейчас по другому вопросу, – сказал я.

– А разве у нас есть другие вопросы? – удивился профессор.

– Мне нужна ваша помощь, – вырвалось у меня. Господи, этих слов я не произносил лет пятьдесят! А может, и вообще никогда не произносил.

– Хорошо. Где и когда? – ответила трубка после слегка затянувшейся паузы.

– Где скажете, – сказал я.

– На Красной Пресне. Набережная возле ресторана «Генацвале». Кораблик называется «Васисуалий». Буду там через час.

– Спасибо, – еще раз я использовал несвойственную мне лексику. Кстати, умных слов уголовник Грязный знает немало – в тюрьме сохранились прекрасные библиотеки. И читать мне всегда нравилось. Может, потому что другими интересными делами я там не был отягощен. Так что за двадцать три года плотного чтения можно было поднабраться красивых слов.

– Мы куда? – спросила моя жена. Ни тени тревоги. Просто ради информации. Куда муж, туда и жена.

– К одному профессору, – сказал я.

– К врачу? – напряглась она.

– Профессор – не обязательно врач, – повысил я ее культурный уровень. – Просто умный человек.

– Хорошо, – сказала она и засмеялась. Видать, что-то было смешное в слове «профессор». Хотя она в любом слове могла найти что-то смешное.

Мы поймали мотор и направились на Красную Пресню. Свою «Приору» с астраханскими номерами я продал на запчасти, без документов, а в метро уже давно не совался, можно было случайно попасться на глаза какому-нибудь наблюдательному менту. Хорошо хоть в сентябре похолодало, и моя куртка уже не так глупо смотрится.

Приехали явно рано, он сказал, что будет через час.

Ну и отлично, есть время осмотреться.

Корабликов с именем «Васисуалий» стояло целых три, боком друг к другу. Приглядевшись, я увидел что Васисуалии все-таки разные. Один, самый маленький, – просто «Васисуалий». Другие имели индекс 2 и 3.

Я посмотрел на часы – можно было потихоньку двигаться.

– Пойдем, – позвал я жену и начал спускаться по ступенькам схода.

Спиной почуял, что Наргиз сзади нет. Метнулся назад – она по-прежнему стояла у гранитного парапета, наблюдая за проплывавшим мимо маленьким банкетоходом «Лоцман». Глаза у нее были распахнутые, и вся она, похоже, витала в каких-то нездешних сферах.

Я обнял малышку.

– Хочешь прокатиться?

– Очень, – выдохнула она. И почему-то не рассмеялась.

– Заметано, – сказал я. – Может, сегодня и прокатимся.

Она схватила меня за руку, и мы пошли вниз, к причалу.

Я шел и думал, что обязательно сегодня прокатимся. Даже если это не предусмотрено расписанием профессора и кораблика. В конце концов, плыть или не плыть суденышку, решает толщина пачки. А у меня деньги имелись – Полей переслал все обговоренное, так сильно ему хотелось перевести стрелки заказа. И тратить эти деньги на прихоти Наргиз было не только не жалко, но удивительно приятно. Траты на себя такие ощущения даже близко не вызывали.

– Можно увидеть профессора Береславского? – спросил я у матроса, складывающего мусор в пластиковый контейнер.

– А он – профессор? – удивился матрос. И объяснил: – На «Васисуалии», в кормовой каюте. Он всегда там, когда приходит.

– Котором «Васисуалии»? – уточнил я.

– На просто «Васисуалии». Остальные – с номерами.

– А почему «Васисуалиев» три? – Этот вопрос не мог оставить меня равнодушным.

– Потому что у Вась Васича – три кота. И все – Васисуалии, – весьма странно ответил матрос. Теперь вместо одного вопроса у меня их было целых три. Кто такой Вась Васич? Зачем ему три кота? И все тот же первый: зачем называть три судна одним и тем же именем?

Но задавать их я больше не стал, а изысканно закончил беседу:

– Благодарю вас.

Необходимо было мысленно настроиться на учтивый тон. В прошлые разы я разговаривал с профессором Береславским неправильно.

Мы прошли сквозь два корпуса суденышек и попали на просто «Васисуалий». Обойдя по боковой тропке, дотопали до кормы. Дверка крошечной каюты была открыта. Я попросил Наргиз остаться снаружи – она была счастлива. Пахло водой и шашлычком, над рекой летала чайка, а вокруг были столичные виды, за которыми издалека приезжают туристы.

Внутри каютка была действительно маленькая, три шага в длину. Зато с окнами на обе стороны, двумя диванчиками и небольшим столом, на котором стоял электрочайник.

– Здравствуйте, – сказал я.

Профессор, что-то писавший в ноутбуке, от неожиданности вздрогнул:

– Добрый день. Присаживайтесь.

– Присаживайтесь вместо садитесь – это обдуманно или случайно? – шутливо поинтересовался я. Мне не хотелось его напрягать.

– Случайно, – сказал он. Ему не хотелось со мной шутить.

– Послушайте, Ефим Аркадьевич, – мне тоже расхотелось шутить. – Когда я сказал про помощь, то имел в виду не себя.

– А кого же?

– Через несколько минут покажу. Нужно позаботиться об одном человеке. Ничего плохого она в своей жизни никому не сделала. – Я выбрал правильное начало, он расслабился и заинтересовался. Теперь лишь бы не напортачить в дальнейших переговорах. – И деньги есть, вы не думайте. Но в моем положении мне сложно ими пользоваться.

– Понимаю, – кивнул профессор. – Но я-то при чем? – Все-таки он по-прежнему не хотел со мной дружить.

– Вы – мой партнер. – Я опять нашел верные слова. – К кому же обращаться, как не к партнеру?

Береславский усмехнулся:

– Тоже верно.

– Вот и предлагаю вам еще одно партнерство. Вы помогаете мне перевести деньги туда, где я смогу их тратить. За помощь готов платить.

– Сколько? – спросил Береславский. Похоже, и тут все налаживается.

– Миллион семьсот тысяч. Остаток вашего долга. Если сейчас скажете «да» – можете не отдавать.

– Как я могу сказать «да», не зная деталей? – возразил он. – Может, вы государственные деньги украли, а я их должен выводить?

– Деньги, может, и краденые, но очень давно и не мной, – объяснять все-таки частично пришлось. – А со мной расплатились за двадцать с лишним лет отсидки.

– Двадцать с лишним лет имеют цену? – недоверчиво спросил он.

– Не имеют, – согласился я. Этот мужик соображает четко. – Поэтому они доплатят еще. Не деньгами.

– Ладно, – сказал Береславский. – Это не мое дело. Что требуется конкретно от меня?

– Сначала совет. Есть нал. В долларах. Как его вывезти? И куда лучше?

– А куда вы хотите ехать?

– Не знаю. Я нигде не был.

– Но за границу?

– Наверное.

Профессор взял паузу.

– В Европу – почти бесполезно. Тем более без языка и навыков.

– А в Азию? – спросил я.

– Я плохо знаю Азию, – покачал головой профессор. – Но думаю, туда соваться не стоит. По крайней мере, на первых порах. А как вам Африка? – неожиданно спросил он.

– Так же, как Азия и Европа, – ответил я. В запасе оставались две Америки, Австралия и Антарктида.

– Есть у меня один знакомый король, – задумчиво сказал Береславский. – Я у него адмиралом был, военным флотом командовал.

На этом месте, честно говоря, меня взяли сомнения. Профессор и так-то был не вполне обычен. Но когда речь зашла об адмирале и короле, это было сильно.

Я расслабился лишь после того, как Ефим Аркадьевич минут пятнадцать рассказывал про свою хитрую операцию по зарабатыванию бабла на сомалийских пиратах. Он и в самом деле мужик с фантазией: мне бы такая идея просто не пришла в голову. К тому же получается, что он в курсе возможных решений всех моих проблем.

А в том, что очкастый и пухлый экс-адмирал не врет, я был практически уверен.

– А за что ваш король нас полюбит? – спросил я: они и с Береславским, как следовало из рассказа, не стали близкими друзьями.

– За деньги, – кратко объяснил профессор-антипират.

– А не кинет?

– Если хранить бабки у него в сейфе – точно кинет, – успокоил автор идеи. – Там нужно только жить. И то – первое время, пока не освоитесь. А деньги должны лежать на банковских счетах. Причем – разных. А еще там парень знакомый у него служит. Наш, из России. На моем бывшем месте. Это хороший человек. И с возможностями. Слушайте, – пришла ему в голову новая идея. – Может, вам у короля какой-нибудь пост занять? Начальника тюрьмы, например, – сильно неудачно пошутил он.

Впрочем, оказалось, что не шутил.

– За деньги он любой пост продаст. Может, даже свой, – закончил речь Береславский.

Да, звучало это все, конечно, фантастично.

Но других вариантов пока не было. Это во-первых. А во-вторых, рассчитаться с друзьями детства и при этом выжить – тоже было довольно фантастическим предприятием.

Так что я ответил согласием на проработку деталей.

С налом оказалось еще проще.

Он обезналичивался без потерь и переводился на секретные счета, которые будут известны только мне и Береславскому. Сам он этим не занимался, но объяснил, что только из-за лени. Потому что все остальные в Москве этим занимаются.

Не теряя времени, я передал ему сто двадцать тысяч баксов в валюте. Остальные мне были нужны на всякий случай. И еще для одного дела. Мы с Наргиз нуждались в настоящих загранпаспортах. Имея их, можно будет думать, как безопаснее покинуть нашу родину-мачеху.

Береславский наугад вытянул пару банкнот, потер их, пощипал и даже зачем-то понюхал, после чего небрежно спрятал все двенадцать пачек в бездонные карманы своего объемистого пиджака.

Странно, но мне даже мысль в голову не пришла требовать с него расписку. Беспокойства не было вообще. Такое ощущение вызывают только абсолютно надежные люди. Или мошенники на доверии. Поскольку профессор точно не был вторым, значит, он был первым. Для меня – во всех отношениях первым, потому что, в отличие от мошенников на доверии, абсолютно надежных людей я в своей жизни тоже не видел ни разу.

Закончив первоначальные деловые обсуждения, я познакомил его с Наргиз. Ревниво следя за глазами не такого еще старого проходимца.

Он Наргиз очень даже обрадовался.

Более того, они нашли друг друга. Сразу о чем-то затараторили, вспоминая Ташкент и менее известные узбекские местечки. А уж когда он начал хвастаться ей своими собаками и кошками, ее смех зазвенел, не переставая.

Впрочем, ревности у меня сладкая парочка не вызвала.

Наргиз принадлежала только мне. А этот профессор ею как женщиной явно не заинтересовался. Интересно почему?

Он налил нам чая, попутно демонстрируя кота, который, как оказалось, все это время дремал за его обширной спиной.

Кота звали Васисуалий. Принадлежал он хозяину корабельной компании Василию Васильевичу Соколову. И котов у него было три, все – Васисуалии. По одному на каждой плавединице. Таким образом, ответ-ребус встреченного нами матросика оказался полностью разгадан.

Наш Васисуалий, без номера, был гуттаперчевым котом. Огромный рыжий и ленивый, он давно уже не ловил мышей, поскольку камбуз работал ежедневно. Зато позволял крутить себя, как игрушку из мягкого пластика, которую мне пришлось на той неделе купить Наргиз. Как ему лапу оттопыришь, так она там и остается, вот до чего ленивым оказался пушистый котяра.

И вот к кому нужно было теперь ревновать мою жену: она полностью забыла про меня, играя с такой чудесной мягкой игрушкой.

По железу боковой тропки застучали шаги. Я напрягся, Береславский жестом успокоил.

В каютку вошел – теперь мы еле в ней помещались – высокий крепкий мужик. Как выяснилось – владелец всех местных котов и кораблей.

– Василий Васильевич Соколов! – протянул он мне свою крепкую руку.

– Татьяна Васильевна Соколова! – пропищало еще одно создание, тоже протянув руку. Девчонка лет восьми, с большим бантом, несомненно, была дочкой хозяина.

Мы вышли с ним поболтать, а Наргиз полностью законтачилась с Татьяной Васильевной. В открытую дверь каютки я видел, как они то восхищенно обсуждали сверкающую заколку моей жены, то – не менее восхищенно – банты девчонки, то в четыре руки играли с ленивым котярой.

Профессор же опять взялся за компьютер.

– Какими судьбами к нам? – дружелюбно поинтересовался Соколов.

– Я партнерствую с профессором Береславским.

– Я тоже, – откликнулся тот. Судя по интонации, партнерством с Береславским он был вполне доволен. Собственно, как и я.

– Хороший у вас бизнес, – мне действительно нравилось. – С людьми, на свежем воздухе.

– Вот-вот, – заржал хозяин. – Береславский тоже меня так подкалывает. Это ж из песенки про палача.

Я не подкалывал, потому что не знал песенки. Но не смутился:

– А нельзя ли мою жену на этом кораблике прокатить? Прямо сейчас. Разумеется, я оплачу все расходы.

– Да бросьте вы, – махнул рукой Василий Васильевич. – Партнера профессора Береславского мы и так прокатить можем.

Он набрал номер на мобильном и отдал необходимые указания.

А я подумал, что в партнерстве с профессором и в самом деле кроются многие неожиданности. Пока – приятные.

Кораблик задрожал дизелем и, отдав швартовы, пошел вниз по реке.

Счастливая Наргиз вместе с новой подругой вышла наружу. Обе дамы были в восторге от общества друг друга и приятного плавания.

Плавали мы больше часа, денег хозяин так и не взял.

А меня посетила еще одна важная мысль.

Впереди предстояли опасные мероприятия. И мне очень не хотелось подставлять под пули жену. Что, если оставить ее здесь?

Конечно, ужасно было представить себе мою берлогу без Наргиз. Но представить жену мертвой было несравнимо ужаснее.

Я спросил Соколова, можно ли ей пожить на суденышке два-три дня, за любые деньги. Он предложил другой вариант: никаких денег не надо, но завтра и послезавтра у них круизы, и потребуется помощь. Можно ли рассчитывать на Наргиз? Он даже сам готов был ей платить.

Теперь уже от денег отказался я. Конечно, на Наргиз можно рассчитывать. Она по дому умеет все. Только паспорта у нее нет.

– Наплевать, – сказал владелец судна. – Тут проверять некому.

На том и порешили, оставшись чрезвычайно довольными друг другом.

Когда я сообщил новость Наргиз, глаза ее наполнились слезами.

Я обнял жену.

– Так надо, малышка, – шепнул ей на ухо. – Ты ведь дождешься меня? Не выскочишь замуж за профессора?

Она, без перехода, засмеялась и ничего не ответила.

Хотя мне и так было понятно – не выскочит.

И дождется.

Главное, чтобы я смог вернуться.

Я сошел на берег и двинулся по ступенькам вверх, на набережную.

Мое сердце оставалось на суденышке со странным именем «Васисуалий». Это было и больно, и радостно одновременно. Больно – потому что без сердца жить тоскливо. А радостно – потому что там оно было в безопасности.

Оборачиваться так и не стал: долгие проводы – долгие слезы.