V.

Ночевать пришлось прямо в лесу. Я заранее представлял себе табор, пахнущий луком и плохо выделанными кожами. Этакое сонное царство можно вырезать одним кинжалом! Однако вскоре убедился, что монсеньор де Лоз кое-что понимает в военном деле. Телеги были поставлены кругом, перед ними горели костры, а каждый отряд выставил часовых. Конечно, все это не очень походило на военный лагерь, но справиться с нашей ордой теперь стало мудрено. Между телегами то и дело появлялись воины епископской стражи. Так что ночью сюрпризов не будет.

Мы расположились возле одного из костров. Ансельм выглядел возбужденным. Даже в неровном свете пламени был заметен румянец, проступивший на его смуглом лице. Я понял, в чем дело – парень впервые попал на войну, пусть даже на такую, как эта. Пьер казался невозмутимым, хотя воевать ему тоже не доводилось. Я же чувствовал себя скверно – затея епископа ничем хорошим не кончится. Что б ни случилось у стен замка, результат будет один: довольная улыбка на тонких губах Его Высокопреосвященства Джованни Орсини. «Вы же видели! Вы же сами видели, брат Гильом!»

– Мир вам, святые отцы! – невысокий паренек в темном плаще и большой шляпе с широкими полями подсел к нашему костру. Голос внезапно показался знакомым. Впрочем, удивляться пришлось недолго.

– Не осталось ли у вас хотя бы луковицы, отец Ансельм? – Анжела выглянула из-под широкополой шляпы, и я заметил на ее лице довольную улыбку.

– Д-дочь моя… – такого парень явно не ожидал. Румянец исчез, по лицу пробежала судорога. – Ты… Зачем?

– Луковица есть, – простодушный Пьер воспринял случившееся куда спокойнее. – Возьми, дочь моя. В наличии хлеб еще есть…

– Спасибо, отец!

Анжела, как ни в чем не бывало, разгрызла луковицу и – не почудилось ли мне? – подмигнула Ансельму. Тот вздрогнул и отвернулся.

– Не слишком ли ты рискуешь, дочь моя? – поинтересовался я, стараясь не смотреть, как она уплетает лук – от подобного зрелища сводило скулы.

Девушка помотала головой:

– Ничуть. Многие добродетельные… и не очень добродетельные девицы и матроны славного города Памье поступили так же. Разве можно отпускать мужчин одних, да еще надолго?

– Значит, те, в замке, думают продержаться долго? – резко бросил Ансельм. – Ты… Ты…

– Лазутчица, – спокойно кивнула она. – Пытаюсь помочь нескольким невинным людям спастись от этого бешеного стада. Отец Ансельм, почему я не видела вас с крестом в руках рядом с монсеньором де Лозом?

Итальянец вскочил, затем медленно опустился на место.

– На вашей повозке что-то нагружено. Уж не хворост ли, отец Ансельм? Кстати, кому собирается служить мессу Его Преосвященство, когда возьмет замок? Господу? Или кому-то другому?

Она знала и об этом. Похоже, хозяева замка очень откровенны с дочерью жонглера.

Ансельм отвернулся, и я решил, что надо бы вмешаться. Грешно доводить парня.

– Мы… Мы не хотели, – итальянец выговорил это с трудом, еле слышным голосом. – Мы пошли потому… Потому, что… Их надо остановить!

– Тогда остановите! – резко бросила девушка. – Поднимите свой крест и скажите правду! Или Христос желает крови? Сегодня сеньор Доминик случайно задел лишь одного – он не хотел. Но если они начнут драться за свою жизнь, вы понимаете, что будет?

Я понимал. Вернее, догадывался. Когтистые лапы, без сомнения, не самое страшное, что ждет пасомых де Лоза.

– Правду? – Ансельм горько усмехнулся. – Какую правду? В замке живут демоны, но они добрые католики и лишь иногда справляют шабаши в древнем капище? Они не хотят зла, но сеньор Филипп по ошибке может придушить дюжину прохожих? Они нелюди, Анжела, нелюди! Нечисть, понимаешь?

Глаза девушки блеснули – гневом и обидой. Кажется, она хотела что-то сказать, но не решилась.

– Мир вам! – вздохнул я. – Сколько бы ни было правды в ваших словах, брат Ансельм, вспомните завет: не судите! А вам, Анжела, лучше вернуться в замок и передать сеньору Гуго, чтобы он и все остальные уходили. Епископ не остановится. Если надо, он уложит всех под стенами.

– Им некуда уходить, – тихо и устало ответила девушка. – Они хотели уйти, но потом решили – хватит. Всю жизнь, уже многие века, дэрги вынуждены скрываться, убегать, прятаться. Почему? Разве они не люди?

– Они – не люди! – отрезал итальянец, глядя в сторону.

– Пусть так. Но они – создания Божьи. Господь наделил их разумом и душой. Они – добрые христиане. Почему вы так ненавидите их, отец Ансельм?

Парень дернул плечом, но отвечать не стал. Внезапно вмешался Пьер, до этого, казалось, не обращавший внимания на спор.

– Сеньор Гуго – хороший сеньор есть. Люди его жалеть. Люди думать, что его убил демон. Сеньор Гуго никого не обижать… не обижал. Он помогал. Он давал хлеб. Он прощать долги. Сеньор Доминик – вежливый сеньор. Его любят. Его любили. Теперь его тоже жалеть. Они не демоны, брат Ансельм! В нашей деревне хороший крестьянин быть. Жеаном Шестипалым его звать. У него на рука, на нога, шесть пальцев, и все лицо в шерсти быть. Мы его всегда защищать! И священник наш его защищать.

– Тебя бы, брат Петр, в курию! – Ансельм хлопнул нормандца по плечу и усмехнулся. – Вы тоже думаете, отец Гильом, что я не прав?

Проще всего ответить «да» или «нет», но это не будет правдой. Я задумался.

– Если они ни в чем не виновны, то, по мне, пусть живут, как хотят. Господу виднее, кого творить. Но, в любом случае, натравливать толпу – грех. Даже на виновных, ибо кровь на руках – хуже яда.

– Если не виновны? – вспыхнула девушка. – Филипп никого не убивал! Никого! В ту ночь, когда мы впервые его встретили, он, бедняга, выпил и себя не помнил, но даже тогда он никого не тронул! Он боится крови! Или вы думаете, что он убил Жанну де Гарр?

– Мы видели скелет в подземелье. И ты видела, дочь моя.

Она покачала головой:

– Видит Господь, отец Гильом, как вы заблуждаетесь!

– Дай-то Бог. Но в любом случае – пусть уходят. Сейчас, немедленно!

Девушка грустно усмехнулась:

– Сеньор Гуго говорит, что от судьбы не уйти. Ему надоело убегать.

– От судьбы… – повторил Ансельм. – Мы завтра должны встретиться в Милане… Знаешь такую басню, брат Петр?

Нормандец задумался, затем покачал головой. Я тоже не знал и с интересом поглядел на итальянца.

– Ну да! – усмехнулся он. – В «Робертовом Ромуле» ее нет. А басня такая: в городе Падуе жил некий сеньор, и был у него слуга. Однажды слуга вернулся с рынка весь белый, с трясущимися от страха руками. Сеньор спросил его о причине, и слуга ответил: «О господин! На рынке я встретил Смерть, и она угрожала мне!» Сеньор пожалел слугу, дал ему денег и коня, велев что есть духу скакать в Милан и там спрятаться. Сам же он пошел на рынок, встретил Смерть и спросил, отчего та угрожала его слуге. Смерть ответила: «Я и не думала угрожать твоему слуге! Я лишь крайне удивилась, почему он здесь. Ведь завтра мы с ним должны встретиться в Милане!»

У костра повисло молчание. Я уже замечал, что брат Ансельм запоминает весьма странные басни. Почему бы не рассказать о вороне и лисице? Или хотя бы о волке, попавшем на псарню?..

– Анжела, – наконец, начал я. – Завтра эта орда доползет до замка. Ты успеешь обернуться за ночь туда и обратно. Уходи! Не оставайся с ними! Даже если ты им чем-то обязана.

Девушка не ответила, и я понял – она не уйдет. Она будет с ними до конца. С демонами. С косматыми чудищами.

– Ну, не понимаю! – не выдержал я. – Ты надеялась, что д'Эконсбефы помогут твоему отцу. Но сейчас они ничего не смогут сделать! Не лучше ли попытаться иначе? Почему ты должна быть с ними?

Анжела улыбнулась, покачала головой и встала:

– Прощайте, святые отцы. Может, вы не худшие из стада, которое носит ризы… Ансельм, если меня будут сжигать, не подноси факел. Мне будет больно.

Итальянец открыл рот, но так и не решился ответить. Девушка поклонилась мне и Пьеру, затем кивнула Ансельму и внезапно, быстро наклонившись, поцеловала его в губы. Парень дернулся, но Анжела уже запахнула плащ и шагнула в темноту.

– А ты, брат Ансельм, большой грешник есть, – задумчиво проговорил нормандец. В ответ прозвучало: «Заткнись!», причем, не на латыни, а на прекрасном «ланго си». Я решил не вмешиваться, ибо богат и могуч великий итальянский язык.