1. Фортуна требует назад свои дары

Говорят, что тому, кто высоко взлетел, бывает больно падать; богатый больше страдает от невзгод, чем бедный, которому нечего терять. В жизни Геринга настало время, когда он на себе почувствовал справедливость этих банальных истин. Судьба была к нему благосклонна и наградила многим: высокими званиями, орденами, богатством, но теперь она громко стучала в дверь, требуя вернуть свои дары — почему?! Альберт Шпеер писал о Геринге: «Он, несомненно, отдавал себе отчет в том, что происходит вокруг, во всяком случае, я нередко слышал от него самые реалистические оценки ситуации. В те дни он действовал, как зарвавшийся игрок, который до последнего момента идет «ва-банк», надеясь обмануть и себя, и других!» Оценка Эмми Геринг была мягче: она писала, что ее муж постепенно, год за годом, осознавал недостатки своего положения, но не мог ничего поделать и оглушал себя таблетками паракодеина и морфия, не понимая, от чего он страдает больше: от физической боли или от душевных мук.

Нелегко было расставаться с огромной властью, но она уходила сама, не спрашивая, медленно, шаг за шагом, но неумолимо и безвозвратно, так что у Геринга стала все чаще мелькать мысль о том, что фюрер снова его одурачил, подставил, как и тогда, в памятный день Пивного путча, когда повел разношерстную толпу своих сторонников на пулеметы полиции.

В конце января 1942 г. Гитлер опять отправил его в Рим, на переговоры с Муссолини, попросить дуче, чтобы он послал свои войска на Восточный фронт. По возвращении Геринг узнал, что фюрер назначил на место доктора Тодта, погибшего в авиакатастрофе, Альберта Шпеера, ставшего теперь заведующим вооружениями, а гауляйтер Заукель стал полномочным комиссаром по набору рабочей силы на оккупированных территориях. Раньше все это входило в круг обязанностей Геринга, и он распоряжался на территории рейха, как полновластный экономический диктатор; теперь же, когда фюрер лишил его и прибыльной должности уполномоченного по распределению сырья, оставалось только наблюдать со стороны, как другие счастливцы, более молодые и крепкие здоровьем (а может быть — более способные?) забирают в свои руки экономику и хозяйство страны, лишая его, Геринга, легких прибылей и вскрывая ошибки, допущенные им раньше, за которые теперь приходилось нести ответ.

Чтобы утешиться, он стал больше внимания уделять красивым и дорогим вещам, которых накопил уже порядочно: бриллиантам и ювелирным изделиям, драгоценным камням и золоту. За ним стали замечать, что он, сидя на каком-нибудь важном совещании, вдруг, забывая об окружающих, извлекает из кармана очередную ценную безделушку и начинает вертеть ее в руках, рассматривая со всех сторон и любуясь ею. Приходя домой, он, как легендарный царь Мидас, доставал свои сокровища и перебирал их, получая удовольствие от их блеска Он начал, по словам Шпеера, носить дома бархатный зеленый халат до колен, в виде тоги, и появлялся в таком виде перед гостями, подобный римскому императору, с золотыми перстнями и крупной рубиновой брошью на груди, только что без лаврового венка на голове! Министр иностранных дел Италии Чиано так описывал свои впечатления от встреч с рейхсмаршалом в Риме:

«Геринг, как обычно, выглядит надменным и обрюзгшим. Сегодня он покидает Рим. Мы обедали в отеле «Эксельсиор», и во время обеда он почти все время говорил о своих бриллиантах. Он носит несколько красивых колец. Отправляясь на вокзал, он надел широкую, подбитую соболями доху, вроде тех, что надевали в начале века водители автомобилей, или тех, в которых в наши дни ходят в оперу дорогие проститутки».

Сначала он пробовал протестовать, когда фюрер начал урезать его полномочия, но потом смирился. Его подчиненные, которые, как он думал, будут находиться при нем вечно, стали потихоньку его покидать. «Геринг, который, без сомнения, сильно продвинул вперед выполнение четырехлетнего плана, — писал Шпеер, — теперь, в 1942 г., казался погруженным в меланхолию и полностью утратил интерес к работе. Он стал рассеянным и суетливым, высказывал массу идей, выглядевших совершенно нереальными. Все знали, что он тратит на себя деньги, отпускаемые на развитие промышленности, и он, кажется, боялся, что его лишат этого источника доходов, подорвав его репутацию».

Пока что все обходилось. Его агенты доносили ему из Парижа, Амстердама и Рима о новинках, появлявшихся на рынках произведений искусства, и он черпал деньги из государственной казны, чтобы оплатить покупки, говоря себе в оправдание, что все равно передаст все государству в день своего шестидесятилетия.

Его партнеры по деловым переговорам стали замечать, что он ведет себя странно: вдруг оживляется и жестикулирует, а потом впадает в оцепенение и едва не засыпает. Частые смены настроения стали характерной чертой его поведения.

Впрочем, немцам некогда было задумываться о странностях в поведении рейхсмаршала. С 1942 г. участились и усилились бомбардировки англичанами германских городов, а люфтваффе и силы противовоздушной обороны не давали им достойного отпора. В 1939 г. Геринг клялся согражданам, что на города рейха не упадет ни одна вражеская бомба. «Если это случится, то я пойду в горшечники!» — пообещал он. Теперь бомбы сыпались сверху тоннами, и берлинцы невесело шутили: «Проклятые англичане, перебьют нашему Герману все горшки!» Упреки, которыми осыпал его Гитлер, бывали иногда столь резкими, что он начал всерьез опасаться, как бы фюрер не прогнал его с поста командующего люфтваффе. С декабря 1941 г. Гитлер принял на себя обязанности главнокомандующего сухопутными войсками и стал лично руководить кампанией в России, где Герингу совершенно не хотелось бывать. Появившись однажды ненадолго в ставке фюрера в Виннице, он поспешил поскорее оттуда улизнуть и сразу же по приезде отправился в оперу, чтобы избавиться от неприятных впечатлений о «стране немытых славян».

В апреле 1942 г. состоялось его новое путешествие в Италию (где он бывал с удовольствием, как и во Франции). Рейхсмаршал посетил Сицилию, чтобы проинспектировать 7-й корпус люфтваффе, которым командовал генерал Пауль Дейхман, руководивший воздушными операциями на Средиземноморье. «Для переправы Геринга из Реджо-ди-Калабрия в Мессину, — писал Дейхман, — итальянцы подыскали шикарный скоростной катер, но эта изящная посудина показалась хрупкой и ненадежной скорлупкой, когда рейхсмаршал, пытаясь в нее влезть, никак не мог втиснуть в нее свое грузное тело, и к тому же на море поднялось волнение. Итальянцы, опасаясь, что их высокий гость потерпит неудачу в коварном Мессинском проливе, где когда-то с трудом прошел сам Одиссей, отрядили для его перевозки крупный морской паром, встреченный на рейде Мессины щеголеватыми военными кораблями, на палубах которых выстроились моряки в парадной форме, чтобы приветствовать посланника фюрера». На таком фоне медлительный и неуклюжий паром выглядел комично, и Геринг почувствовал, что его достоинству нанесен урон — но что было делать!» Пытаясь держаться величественно, как в прежние голы, когда он был на вершине власти, Геринг замечал, что окружающие не воспринимают его всерьез; он пробовал шутить, подбадривая себя, но шутки звучали неуклюже или мрачно.

В мае случилась новая неприятность: прямо в министерстве авиации была раскрыта целая шпионская организация, известная «Красная капелла», дававшая информацию в Москву! (То-то позлорадствовал Геббельс!) Во главе «капеллы» стоял лейтенант люфтваффе граф Шульце-Бойзен, внук легендарного адмирала Тирпица, работавший в отделе научных исследований. Худших неприятностей, казалось, невозможно было и вообразить!