Первый союз новой эпохи

В Москву Косыгин и Шелепин поехали на одной машине, слишком о многом надо было поговорить, но сил на прогулки по лесу уже не оставалось. Однако, едва устроившись на диване и положив старомодную борсалиновскую «федору»^[74] на полку за спиной, премьер ушел в себя, зафиксировав невидящий взгляд на спинке переднего сиденья. Александру Николаевичу показалось, что рядом находится какаято ЭВМ, лихорадочно быстро просчитывающая параметры орбиты, по которой будет запущена экономика СССР после веселой команды «поехали!». Нарушать эту сосредоточенность было кощунством, поэтому, подняв отделяющую водителя перегородку, Шелепин принялся бездумно рассматривать давно знакомый пейзаж.

«…Боже, как болит голова, – подумал Алексей Николаевич булгаковскими словами. – Наконецто можно расслабиться на мягком кожаном сиденье, далеко вытянуть ноги по ковру, все равно не достать носками модных туфель до страпонтенов^[75]. Все ж дочка Людочка молодец, выписывает себе из иностранных магазинов модную одежду и обувь, которой нет в кремлевских магазинах, и отца не забывает. Вот только с дачей на Николиной горе она зря перестаралась. Заложила в стройку трехэтажной махины спортзал, бильярдную, баню. Сейчас охрана надпись «буржуи» стирает на воротах каждый день. В мать пошла…»

Мысли умчались в прошлое. Прямо перед глазами встала ранняя осень в Новониколаевске^[76], пора, когда пропитанный моросью воздух еще сохранял летнее тепло. Алексей, двадцатидвухлетний инструктор областного союза потребительской кооперации, переполненный радужными планами, не замечая никого вокруг, выскочил из новенького здания Сибкрайисполкома на Красный проспект. И буквально налетел на побуржуйски одетую пухленькую девушку, столкнул жертву собственной торопливости с узкого дощатого тротуара на дорогу. Ее высокие сапожки от «Andre Perugia» утонули в грязи чуть не до шнуровки.

Юность не обидчива. Вечером они сидели в зале «Транспортника» на Вокзальной улице и под звуки разбитого пианино смотрели заковыристую семейную драму «Love Never Dies» с очаровательной Мэдж Беллами^[77]. Кино, завезенное в начале двадцатых из Дальневосточной республики, но запрещенное к показу в РСФСР, стало первым мостиком между сыном питерского токаря и Клавдией Кривошеиной, падчерицей крупного нэпманапивовара.

Симпатия была взаимной. Против ожиданий, родители девушки приняли молодого «голозадого» кооператора неплохо. Пивное дело отчима Клавы держалось крепко, обеспечивало всех восьмерых детей от обоих браков. Впрочем, господин Кривошеин не строил иллюзий на будущее. Местным хлебникам и маслозаготовителям пришлось плохо при новой власти. Диковатые налоги плюс контроль Советского государства над железной дорогой фактически поставили крест на их деятельности, эти товары в отличие от пива продать в Сибири в ощутимых количествах было невозможно. Так что господин Кривошеин невесело шутил под чай с медом: «Дальше Сибири не сошлют!» – и старался понадежнее обеспечить своих близких. Дочерей выдавал замуж, и желательно подальше. Его циничные слова о невеселом будущем России крепко запомнились будущему премьеру СССР.

С тех пор они с Клавой шли по жизни вместе, осторожно обходя все подводные камни. Позади были рождение дочери, срочный переезд в Ленинград, практически побег от раскручивающегося над Сибирью маховика репрессий. Спасибо председателю Новосибирского исполкома, он все предвидел и пытался спасти хотя бы молодых сотрудников.

Затем учеба в Текстильном институте, быстрая карьера по хозяйственной линии, председательство в Ленинградском горисполкоме. Потом война… И вот, ближе к седьмому десятку, снова нужно делать выбор, может быть, самый важный в жизни. Хотя чем возможно удивить человека, который в начале Великой Отечественной организовал эвакуацию тысяча семьсот тринадцати заводов. Дада, именно тысяча семьсот тринадцати, он помнил каждый из них. С риском для жизни пробивал решение по дороге для блокадного Ленинграда, предложил идею провести трубопровод по дну Ладожского озера. Надо только немного подумать. Ведь все на самом деле очень просто.

Сохранить принципы сталинских времен в чистом виде не выйдет. Без каждодневной расстрельной угрозы, исходившей от великого вождя, все рушилось прямо на глазах. Впрочем, это началось еще до смерти Сталина, стремительно усложняющееся народное хозяйство постоянно вырывалось из узких рамок плановых показателей. Министерства начали распадаться на примитивнофеодальные вотчины, взаимодействующие между собой «не благодаря, а вопреки».

Что проку в коммунистических идеях? Делить справедливо, конечно, научились, но делитьто нечего. Чтобы в этом убедиться, достаточно зайти в магазин или на рынок. Алексей Николаевич все видел собственными глазами, не зря минимум пару раз в месяц посещал ближайший к дому продмаг. Да и в других городах, бывало, до полусмерти пугал своими привычками местных начальников. Двадцать мирных лет прошло, но великолепия, которым встречал «Елисеевский» до революции, не было и в помине. А цены! Отец Алексея Николаевича, токарьотпиловщик завода «Лесснер», получал в горячие годы Великой войны^[78] больше сотни рублей в месяц, а любимый маленьким Алешей шоколад «Жорж Борман» стоил три копейки.

Косыгин лучше других видел глубину пропасти, на краю которой балансировал СССР. Диктатура пролетариата породила чудо индустриализации тридцатых – пятидесятых годов, но стояло оно на ограблении крестьянства «ножницами цен». Как по ресурсам, зерну, мясу, так и по людям, которые подняли советскую промышленность на невиданную высоту и выстояли в войне. Теперь деревня иссякла, метания Никиты Сергеевича ее чуть не добили. Нужен был иной, новый источник роста.

Тяжелая промышленность болееменее двигалась, подгоняемая пинками Кириленко и безумным впрыском денежных ресурсов. С этим ничего нельзя поделать, без ракет и атомного оружия СССР уязвим. При этом производство ТНП катилось под откос, да так, что с цеховиками ЦК боялся бороться. Без их спекуляций и незаконного производства жизнь людей стала бы совсем тоскливой.

Еще недавно как основной вариант экономической реформы рассматривалось серьезное улучшение планирования путем внедрения ЭВМ по Глушкову. Да что говорить, в начале шестидесятых он сам загорелся этой идеей, казавшейся особенно реальной в свете разработки ЦСУ СССР отчетного межотраслевого баланса по восьмидесяти трем отраслям в пятьдесят девятом. Казалось, вот оно, еще немного, и понаучному полный и сбалансированный план вытянет индустрию из трясины мелочных ошибок.

Но реальные предложения апологетов кибернетики не обрадовали, скорее напугали. Чутьем старого хозяйственника Косыгин понимал, что ничем, кроме грандиозного провала, проект ОГАС закончиться не может. Рассказ пришельца из будущего только подтвердил обоснованность этих догадок.

Еще недавно спасением казался компромиссный путь хозрасчетных отношений, в основном уже разработанный и готовый к утверждению на сентябрьском Пленуме ЦК. Но выяснилось, что все это – дорога благих намерений, ведущая в ад. Еще и волнения в Чехословакии накатывают, похоже, еще хуже венгерских. И почему там отличился проживший полжизни в СССР Дубчек – не понятно. Попаданец говорил, что существование СЭВ разделилось после этого на четкие периоды «до» и «после». И ведь полностью прав, паразит, пути назад после танков на улицах Праги не будет.

Что остается? Еще при Маленкове^[79] были (а как же без них!) робкие предложения разделить секторы, отдать артельщикамкооператорам все обувные мастерские, шашлычные и прочие мелкие услуги. Потом, постепенно, перевести в частный сектор производство несущественных товаров, кустарные промыслы и все подобное. А для тяжелой индустрии сохранить прежний сталинский план. Тогда эту инициативу Хрущев отодвинул в сторону, даже не рассматривая. Может быть, зря? Но не так все просто в экономике…

Еще десять лет назад интуиция Косыгина громко кричала: сползание не остановится, частный сектор, как водоворот, будет затягивать в себя отрасль за отраслью. Потому что так проще. Вот только кончится это для тяжелой промышленности серьезным развалом. Хотя гдето на дне сознания Алексея Николаевича, встретившего революцию смышленым подростком, билась мысль: если крушение неизбежно, то лучше уж скорее…

Но как? Вводить очередной НЭП на пятидесятом году советской власти? Только предложишь подобное на Президиуме, и гарантировано, что через полчаса лишишься головы. Упертые сталинисты разорвут в клочки, разнесут в пыль любые доводы своей любимой непобедимой теорией. Кстати, один из них сейчас сидит слева! Что характерно, за день про учение Маркса ни разу не вспомнил. Так зачем откладывать?

– А ты, Саша, сильно изменился за последнее время, – задумчиво начал Косыгин, повернув голову к собеседнику.

– Неужели так заметно? – обрадовавшись концу затянувшейся паузы, спросил Шелепин и невесело пошутил: – Иногда кажется, что гостя из будущего было бы лучше сразу ликвидировать.

– Мда, такую реформу загубил, безумец, косыгинскую. Пошел в никуда труд трех лет.

– Сам бы рад многого не слышать, но пренебрегать этими сведениями преступно.

– Кто еще в курсе сего… – Алексей Николаевич покрутил кистью руки в воздухе, подыскивая нужное слово, – дорожного происшествия?

– Полностью только Володя Семичастный.

– Даже так? – Косыгин удивленно понял брови. Ну, вы прямо… И как долго собираетесь скрывать это от товарищей?

– Нужна определенность в… позиции ЦК по данному вопросу… Ситуация очень необычная.

– Что же, может быть, это разумно.

Опять повисла пауза. Косыгин отдал инициативу в разговоре собеседнику и теперь, откинувшись на спинку дивана, боковым зрением наблюдал, как тот будет выкручиваться. Вспомнилось: когдато изза «Ленинградского дела» оказался в опале у Сталина и каждодневно ожидал ареста. Тогда пронесло, но вот Кузнецова, мужа двоюродной сестры Клавы, первого секретаря Ленинградского обкома, расстреляли в пятидесятом. Его супруга пошла по этапу. И он, член Политбюро ЦК ВКП(б), ничем не смог помочь.

– Пока понятно лишь одно. Допустить загнивания партии нельзя! – пафосно начал Шелепин. Но, глянув во внимательные глаза Косыгина, резко сбавил: – Еще не поздно.

– Задача у вас непростая… Леню вы в покое теперь не оставите, – со скептическим выражением лица молвил Алексей Николаевич и продолжил, подчеркнув интонацией первое слово: – Любыми средствами?

– Мы не преступники! – возмутился Шелепин. – Алексей, как ты мог подумать такое?

– Извини, Саша! – ровным голосом ответил Косыгин. – Ничего такого даже не думал.

– Надеюсь, в нашей партии найдется достаточно настоящих коммунистов для разумного решения вопроса.

– Устроите большой тарарам в ЦК или сразу на съезде? – Премьер чуть наклонил голову. – Выставите Петра и предметы из будущего как доказательство?

– Безусловно, если не найдется иного выхода! Но сначала постараемся решить задачу коллегиально, поленински…

– Значит, – подвел итог Косыгин, – будете интриговать.

– Уже и так видно, что при Брежневе любая экономическая реформа топится в замечаниях и поправках, а данные Петра это только подтверждают! – Шелепин тоже умел быть резким. – Партия разложится и закончит повальным предательством и перерожденчеством.

– Ладно, ладно! Не на митинге, – сдерживаясь, проворчал Алексей Николаевич.

– Да, Алексей, предательством и перерожденчеством! Вот главная беда! И это надо остановить!

Вулкан взорвался:

– Ни черта! Как вы не понимаете, молокососы! – Косыгин, резко повернувшись, заглянул Шелепину в глаза. – Какая. Разница. Кто. Будет. Первым. Секретарем!

«Вот человек, – восхитился Александр Николаевич, – хоть и старик уже, а давит как молодой». Но премьер продолжил, не дожидаясь возражений:

– Вообще я вашу политику в гробу видал! Ты с подробностями расскажи, как людей кормитьодевать будешь! Коммунизм им строить… За который мы боролись, пока вы под стол пешком ходили. Чтобы есть было что, и жить где, и детей растить! В деталях расскажи! С тем же трибунным запалом, с каким на прошлом съезде за чистоту рядов агитировал! Еще одну целину распашешь? Или Обь с Иртышом в Среднюю Азию повернешь?

– Петр говорил, что в начале семидесятых будет благоприятная обстановка, очень большие доходы от нефти. – Александр подбирал аргументы на ходу. Не признаваться же, что об этом вообще забыли, когда делили места в «теневом кабинете»?

– Саша! Ты подумай, наконец! – Косыгин, утвердившись в понимании ситуации, устало откинулся на подушку. – Тебе час назад русским языком рассказали, что пути, кроме частн… ну хотя бы частичного хозрасчета… не нашли. Никто! Все успешные страны в две тысячи десятом стоят на капиталистическом пути развития, даже Китай!

Слова в голове Шелепина никак не желали складываться в убедительные, неоспоримые аргументы. Косыгин прищурился:

– Впрочем, противостоять этой пагубной тенденции, считаю, можно. Жестким, нет, жестоким авторитаризмом. Как при товарище Сталине.

Кожа дивана под рукой Шелепина стала влажной. Сейчас он должен будет выбрать, и при ошибке старый экономист из перспективного союзника станет смертельно опасным врагом. Александр Николаевич был уверен, что рассказ о печальной перспективе подготавливаемых реформ заставит Косыгина молчаливо встать на сторону противников Леонида Ильича. Он даже не подстраховался, что, впрочем, не пугало. Раскрытие проблемы в ЦК обсуждалось как один из вполне реальных вариантов, но признавалось нежелательным изза непредсказуемой международной и общественной реакции.

Было прекрасно известно, что Алексей Николаевич очень уважал Сталина, возможно, даже преклонялся перед его силой и авторитетом. Его собственный стиль руководства тоже был далек от мягкости. Сторонник ли он «крепкой руки»? Может быть, рядом сидит преданный идее коммунист, готовый ради великой страны идти на все, даже жестокую расправу с недавними соратниками? Не зря Косыгин так намекал на возможность применения любых способов?

Разоблачения двадцатого съезда пронеслись в сознании Шелепина. Вал обвинений, бесконечные списки репрессированных, косые взгляды коллег на всех, чьи подписи украшали бумаги. Лихорадочные попытки Хрущева отмежеваться от вакханалии и не разглашать меру собственного участия, тайные изъятия и подчистки документов… Во всем этом поневоле пришлось участвовать Председателю КГБ. Александр Николаевич вспомнил, как ночью, чуть ли не украдкой, выносили тело Сталина из Мавзолея. Перед глазами, как живая, встала Зоя Космодемьянская.

– Нет! Второго Сталина не может быть! – решительно покачал головой Шелепин. – Нужно сохранить и расширить коллегиальное руководство партией, – и продолжил, резко ударив кулаком по сиденью: – Я не боюсь диктатуры, но уверен, что это не поможет. Авантюры Никиты едва не погубили СССР.

– Вот уж не ожидал этого от Железного Шурика. – Колебания не скрылись от внимательного взгляда Косыгина. – Знаешь, Саша, а ведь я в последний раз тебя так называю.

Собеседники опять замолчали, прислушиваясь к своим чувствам и интуиции. Тихо, не заглушая легкого шелеста шин, шипел прохладный воздух в раструбе кондиционера. За окном весьма символично промелькнула высокая стела коневодческого совхоза «Новый путь».

– Наверное, я в самом деле начал подругому думать после всего происшедшего. – Александр Николаевич энергично потер затекшую шею. – Надо же, РСФСР в кольце союзных республик! В одночасье ставших врагами!

– Так нас предать! – Премьера было сложно заподозрить в излишней симпатии к республиканским вождям. – Дорогая расплата за свободу и равенство для всех.

– Теперь мы не допустим политической близорукости. – Шелепин зло ухмыльнулся. – Подготовимся заранее.

«Коекому в Президиуме ЦК сильно не повезло, – мысленно потер руки Косыгин. – Впрочем, чучело Подгорный^[80] точно заслужил пинка. Если нет, когда Саша его сковырнет – подарю бутылку хорошего коньяка. Да и сам выпью с удовольствием. Впрочем, сейчас это не главное».

– Ты точно отдаешь себе отчет в том, что даже частичный хозрасчет – это по сути НЭП, частная собственность? – добил Алексей Николаевич. – Пути назад не будет!

– Под контролем коммунистической партии такое не страшно. Подобный путь смог пройти даже голоштанный Китай^[81]. – Шелепин порывисто протянул руку. – Ведь лучший премьер СССР все равно не видит иного выхода?

– Ты понимаешь, как сложно будет сместить Ильича с поста Первого секретаря?

– Безусловно! – Лицо нового вождя не выражало ни тени сомнения. Протянутая рука даже не дрогнула. – Но у нас нет иного выхода.

– Что ж, пусть будет так, – ответил Косыгин, скрепляя их союз крепким рукопожатием. – Возможно, это ошибка. Но насчет Лени ты совершенно прав.

– Марать Сталина тоже не дело. Его опыт нам пригодится.

Собеседникизаговорщики переглянулись. Шелепин машинально достал пачку «Столичных», щелкнул по коробке пальцем и поймал взгляд премьера. Черт! Он же бросил давно – вдруг вспомнил Александр Николаевич. Однако если уж вытащил, деваться некуда.

– Будешь? – протянул пачку, вежливо сдвинув картонную крышечку.

– Спасибо, – не стал отказываться Алексей Николаевич.

Прикурили от одной спички, практически одновременно сдвинув боковые стекла лимузина. До самой Старой площади союзники молчали, словно впервые разглядывая буйную июньскую зелень и мелькающие за ней дома. Каждому нашлось, о чем подумать.

Демонстративный совместный приезд двух членов Президиума к подъезду ЦК не мог остаться незамеченным. По розоватокрасным ковровым дорожкам широких коридоров полетели слухи и сплетни. Они будто бы шутя распахивали двойные дубовые двери и перегружали коммутатор кремлевской АТС. До решающего двадцать третьего съезда партии оставалось чуть более девяти месяцев.

Идея отвлечь внимание Брежнева от интриг внутри ЦК при помощи кадров про инопланетян из «Аватара» первоначально казалась Шелепину прекрасной. Позже появились сомнения, порой казалось, что такая детская игра не нужна секретарю ЦК. Страшила опасность потерять лицо перед соратниками по партии. С другой стороны, величина ставок требовала использовать для достижения цели буквально все.

Во время очередного разговора с Петром, если так можно назвать детальные допросы по каждой странице описаний будущего, с языка сам собой сорвался вопрос:

– Можно ли сделать небольшой фильм из фрагментов «Аватара»?

– Безусловно, – не задумываясь ответил Петр. – Нарежу в лучшем виде. А какие именно моменты интересны?

– Нужно… – Александр Николаевич подпер подбородок кулаком и посмотрел в глаза пришельца, – чтобы было похоже на инопланетную съемку. Для зарубежных друзей.

– Сейчас прикину, – попаданец с готовностью подтянул лист бумаги и добавил, извиняясь: – Мне проще написать, привык за последнее время.

Минут через двадцать Петр пододвинул Александру Николаевичу изрядно исчерканный черновик.

Производство короткометражного фильма о жизни инопланетян на основе х/ф «Аватар». Необходимо обеспечить максимальную достоверность передачи деталей. Исключить сцены с участием homo sapiens, невероятные физические явления (летающие скалы, гигантские луны и тому подобное), а также крупные планы, в которых по мимике можно зафиксировать речь, и предметы материальной культуры.

Продолжительность десять – пятнадцать минут. Без звука. Носитель – кинопленка 35 мм.

Ресурсы:

0. Переносной негатоскоп не менее 40х40 см (лампа для просмотра негативов).

1. Рентгеновский снимок, точно совпадающий по размеру с экраном ноутбука, а также клейкая лента и подставка с регулировкой высоты (возможна замена на пятьшесть книг разной толщины или чтото подобное).

2. Профессиональная кинокамера, импортная, заряженная пленкой зарубежного производства. Техника должна быть подготовлена к работе в закрытой студии.

3. Проявочная лаборатория, возможность контроля за материалом. Химреактивы производства капиталистических стран.

4. Кинозал для конфиденциального просмотра.

Исполнители:

Сопровождающий с необходимыми полномочиями (С), вероятно, товарищ Смирнов. Киномеханик для предварительной настройки аппаратуры и краткого обучения по самостоятельному использованию (К). Технические работы П. Воронов (П).

Стадии работы:

0. Монтаж видеоролика, программа Sony Vegas. П., 4 ч.

1. Предварительный контроль. А. Н. Шелепин. П., 1 ч.

2. Подготовка студийной записи к точной съемке с негатоскопа. С., К., 1 час.

3. Подмена негатоскопа ноутбуком. Съемка ролика на пленку. П., 0,5 ч.

4. Проявка пленки. К. Контроль процесса: С., П., 0,5 ч.

5. Просмотр ролика и обсуждение итогов: А. Н. Шелепин, В. Е. Семичастный. 3 ч.

6. Шифрование фильма на диске личным кодом А. Н. Шелепина. П., 0,1 ч.

Внимание к деталям и скорость работы приятно поразили Александра Николаевича, нечасто он получал подобные документы от референтов и подчиненных. После разъяснения подробностей типа «диска», «шифрования» и «мимики» последние сомнения рассеялись, такой проработки темы он себе первоначально даже не представлял. Риск показался приемлемым, да что там, пренебрежимо малым. Тем более что до самого последнего момента имелось «железное» оправдание, а именно: ввод в заблуждение противника, его дезорганизация во время острого противостояния в космосе. Ну и, разумеется, опасения встретить шпионов даже в коридорах ЦК.

…Создание фильма прошло гладко, только на самой завершающей стадии споткнулись. Пленка оказалась негативной, и чтото посмотреть на ней было практически невозможно. Петр сильно расстраивался, сетовал на свою плохую память и прославлял цифровые технологии, сделавшие бессмысленным пленочный атавизм^[82]. Пришлось дополнительно организовать изготовление позитивной копии. Впрочем, по отработанной методике это не вызвало особых затруднений.

Жестяная банка с фильмом, присланная неизвестным в редакцию журнала «Шпигель»^[83], вызвала эффект разорвавшейся бомбы. Журналисты не стали ничего скрывать, срочно тиснули в выходящий номер здоровенную, богато иллюстрированную статью. Уже через несколько дней только особо ленивая телекомпания или спецслужба не получила копию ленты, впрочем, выложив за нее весьма круглую сумму.

Версий было достаточно. Основная, разумеется, инопланетная. Газеты соревновались в смелости заголовков: «Космический корабль забыл на Земле пленку с Альфа Центавра!», «Бюргер Клаус нашел у себя в саду спутник с фильмом!» – и прочее, прочее… Ученые крутили пальцем у виска и неопровержимо доказывали, что сама кинолента вполне земная, и съемка сделана руками землян. Без особого труда определили тип камеры и оптовую компанию – покупателя пленки. Установили, что изображение переснималось с какогото экрана, имеющего не слишком типичную для земных устройств картинку, составленную из точек. Причем часто на динамических сценах размер этих образований возрастал, они становились квадратными и легко обнаруживались даже без специальных методов наблюдения.

Но далее исследователи заходили в настоящий логический тупик. Странный мир синекожих людей вызывал море эмоций, но не давал никакой конструктивной информации. Неземные растения и животные, странные законы физики, позволяющие существовать невероятно огромному дереву. Практически мистическое слияние нервных окончаний двуногого разумного и его средства передвижения (заведомо нереальных полетов на птеродактилях во фрагменте не было).

Странные религиозные обряды стали объектом отдельных исследований. Часто, пытаясь по нескольким фактам восстановить цельную картину, «новые Герасимовы»^[84] уходили в такие дебри, что им позавидовал бы и сам Толкиен.

Лишь отдельные критики инопланетной теории пытались доказать, что это «вброс» нового кинематографа или неизвестная технология мультипликационных съемок. Они подметили целый вал мелких несоответствий в деталях, светотени, противоречия законам физики и отсутствие вербального общения, несмотря на практически человеческий рот и нос неизвестных. Особо въедливые обращали внимание на однообразный и плоский задний фон.

Однако на каждый аргумент находилось универсальное опровержение – ничего не известно ни о технике съемок, ни о гравитации и плотности воздуха, ни о способах общения (может, они все телепаты!). Выдвигали сильные контрверсии, предполагали, что записи делал искусственный кибернетический механизм, специально отсекавший второстепенные детали для улучшения вида. Главное, ни один эксперт не смог ответить на сакральный вопрос – cui prodest – кому выгодно? Хотя воспользоваться «синими человечками» пытались многие, от террористов до сенаторов, факты «авторства» при проверке не подтвердились.

По части ущерба, нанесенного космической программе США, эффект получился неоднозначным. Логика оказалась простой: если на пленке показана в общемто примитивная цивилизация, то, возможно, есть некосмические способы связи между разными мирами. Правительство США запустило программу «пробоя между мирами» и выделило на нее более трех миллиардов долларов. Но при этом не забыли и про спутники. Сенаторы, вспомнив молодость и «Марсиан» Берроуза^[85], увеличили финансирование исследований дальних планет Солнечной системы в три раза, что, впрочем, в абсолютных цифрах было сущей мелочью на фоне поистине «космического» размаха лунной программы^[86].

Удар по экономике нанесли не только инопланетяне. Так как в кадрах присутствовали моменты общения с духами, оживились секты всех мастей. К примеру, хаббардисты^[87] будто сошли с ума и стали вербовать сторонников сотнями тысяч. По США и многим странам прокатились выступления «пророков», «мессий», «пришельцев» и прочих больных на голову мазуриков. Заканчивалось это, как правило, бунтами и демонстрациями против всего, начиная от купальников и заканчивая лично президентом Линдоном Джонсоном.

Не забыли и СССР. Некоторые утверждали, что русские тайно разработали и осуществили полет к Венере, на пленке его результаты, которые ктото из участников программы решил передать «свободному миру». Полные же данные глубоко засекречены, вероятно, по причине их чрезвычайной ценности. Так как зафиксированная «Mariner2» при подлете на сорок тысяч километров огромная температура поверхности Венеры вполне могла быть ошибкой, версия нашла своих поклонников. Тем более что после тысяча девятьсот шестьдесят второго года ни один космический разведчик к этой планете официально не приближался.

Леонид Ильич после просмотра киноленты хотел созвать Пленум ЦК. Чуть позже ограничились обсуждением на Президиуме. Шелепин, к удивление присутствующих, занял твердую позицию – съемка не имеет отношения к инопланетным существам и является провокацией спецслужб. Он заявил, что надо постоянно усиливать оборону СССР, а не гоняться за синими человечками. Особого понимания эта точка зрения не встретила даже при активной поддержке Косыгина и Воронова, которые однозначно заявили, что лучше сосредоточиться на более важных и актуальных для народного хозяйства направлениях.

Однако этого было вполне достаточно для блокирования инициатив Ильича, ничего конструктивного на Старой площади принять не смогли. Но и оставлять все как есть кураторы «космического» направления не хотели, началась работа по поиску обходных путей. ЦК, уже разбуженный сближением прежде непримиримых Николаевичей, забурлил вдвойне. Находились и отвергались альянсы, разрабатывались компромиссы, уточнялись позиции, углублялись мнения. Внутрипартийная борьба кипела как никогда бурно, порой выплескиваясь отдаленными намеками даже на страницы ультраконсервативной «Правды».

Одни военные были спокойны: десант не угрожает – и хорошо. Только старались не допустить перетекания финансирования от стратегических и атомных ракет на межпланетные «игрушки» и прочие «лунные программы» ученых. Ну и заодно потихоньку интриговали в пользу неожиданно объявившихся союзников оборонной ракетной программы в лице Шелепина и Косыгина.

Уже через несколько недель расследование Комиссии партийногосударственного контроля начало приносить первые результаты. Да такие, что Митрофан Ионович прилетел из Тбилиси на доклад лично.

…Дело начиналось просто. В крохотный городок Махарадзе (бывший Озургети) Кутаисского района какимто шальным ветром занесло молодого члена партии Руслана с истинно грузинской фамилией Иванов. То ли девушка ему там приглянулась, то ли деньги кончились, но пошел он работать дубильщиком на небольшой кожевенный заводик, перерабатывающий крупнорогатое население окрестных холмов в дамские сумочки и прочие сопутствующие товары. Местные жители эту должность не жаловали, тяжелая да вонючая, поэтому платили неплохо, однако премии странноватому «чужаку» подкидывать забывали.

Особенно подружиться с коллегами у молодого человека не получилось, да он особо и не стремился. Но выпивали вместе частенько. Однажды Руслан заметил, как из кармана инженера вывалилось несколько явно золотых монет. Видимо, успел он чемто насолить товарищу Иванову, потому тот вида не подал, что чтото увидел, но жалобу по партийной линии написал с удовольствием. Так как брат первого секретаря Махарадзского горкома работал на этом же производстве, то свое творение Руслан отослал напрямую в КПГК Кутаисской области.

Секретарь ЦК Кутаисского обкома, он же председатель КПГК, жалобу изза ее явной вздорности и мелочности выкидывать не стал. Для богатой Грузии несколько золотых монет – сущий пустяк, мало ли откуда инженер их взял. Поэтому секретарь включил материал в свой отчет перед республиканским центром. В самом деле, не давать же ход серьезным рассказам о солидных товарищах, не поймут. И все бы на этом действительно закончилось… Но после разговора с Шелепиным «валютные» жалобы резко понадобились товарищу Кучаве.

С молчаливого согласия Председателя КГБ Грузии товарища Инаури за спиной несчастного инспектора КПГК, по совместительству коммунистакадровика, давно забывшего, что на него повесили еще и такую обязанность, выросла специальная бригада шестнадцатого отдела союзного КГБ. Дело в том, что права у КПГК были огромные, даже необъятные, но на бумаге. Попробуешь воспользоваться – не только на партсобрании взгреют, можно и партбилета лишиться. Но в такой ситуации… Буквально под диктовку московских комитетчиков расследованию был мгновенно дан официальный ход. Источник повышенного благосостояния некоторых работников искали не более пары часов. Уж больно немудреной оказалась цеховая схема незаконного производства. Ее в этих патриархальных краях особо не скрывали. Судя по всему, об особенностях местного нелегального бизнеса на всем заводике не знал один только жалобщик. При настройке двоильных машин^[88] была занижена толщина кожи, в результате чего при дополнительном прогоне спилка он делился на средний и еще третий, он же нижний, или бахромянный. Именно последний шел вместо необработанного цельного спилка на пошив строительных варежек и спецодежды для сварщиков и металлургов.

Несуществующий в документах средний спилок прокатывался горячими прессами «под крокодила» в навечно закрытом на ремонт спортзале соседней школы. Там же раскраивался на детали сумочек, которые сшивались надомниками (по большей части работниками все того же предприятия) в целые изделия. Сумочки были одинакового фасона с фабричными, но благодаря тиснению выглядели намного лучше и прекрасно продавались. Директора магазинов с удовольствием брали их на реализацию по двадцать – тридцать процентов от номинальной стоимости.

Предприимчивый инженер был арестован буквально «на горячем прессе», и под угрозой расстрельной статьи сразу начал давать показания^[89]. Выяснилось, что его месячный доход составлял порядка двадцати тысяч рублей. Из них примерно половина выплачивалась фабричному начальству и прочим инстанциям, от которых зависел бизнес. Самое смешное, что все оказалось организованно как небольшое акционерное общество. А именно, пай в незаконной коммерческой организации можно было купить или продать из расчета две тысячи рублей за один процент. Примерно четверть принадлежала первому секретарю горкома…

Кроме того, инженер с партнерами раздавали огромное количество взяток фабричному начальству, милиционерам, проверяющим. От одних откупались натурой (парой сумочек), другим за невмешательство платили фиксированный оклад от трехсот до пятисот рублей в месяц. Чтолибо скрывать в их положении было поздно, и листы протоколов заполнялись схемами и фамилиями, а камеры подельниками. Случилось доселе небывалое – под давлением неопровержимых улик прокуратура выписала ордер на арест первого секретаря Махарадзского горкома, и он, спасая свою шкуру, начал давать интереснейшие показания.

Дело под контролем Инаури и Шеварднадзе двигалось настолько быстро, что цеховики не успевали заметать следы. Местная номенклатура не понимала, как прикрывать своих людей, слишком высокие посты занимали инициаторы проверок. Более того, многие, сохраняя верность коммунистическим традициям, начали искренне топить соратников. Ктото надеялся на карьерный рост, ктото – на меньший срок.

Защитить могла только Москва, но там, в бесконечной суете совещаний и обсуждений, Брежневу и Суслову было не до просьб товарища Мжаванадзе «глубоко разобраться в нездоровой ситуации». Проблемы космоса, изрядно подогретые невообразимым «кино», казались куда более важными и поглощали все внимание. Перегруженный механизм власти попросту отставал от быстро меняющейся обстановки.

В принципе полученного материала хватало для серьезной чистки республиканского ЦК. Было очевидно, что первый и второй секретари в курсе незаконной деятельности подчиненных и получали от преступников как минимум ценные подарки. А уж с учетом образа жизни супруги генераллейтенанта царицы Тамары… Шелепину этого было достаточно, теперь даже фронтовая дружба с Брежневым не могла помочь Мжаванадзе удержаться на посту. Еще неделя, и кольцо замкнется, тогда ссылка послом в БуркинаФасо покажется редкой удачей. Да и второму секретарю, Петру Родионову, не усидеть на своем месте. Его прямая вина очевидна – недосмотрел, хорошо, если отделается переводом в центр кемнибудь вроде замдиректора Института марксизмаленинизма^[90].

Но товарищам Кучаве и Шеварднадзе нужна была показательная, полная зачистка республиканской номенклатуры, и дело только набирало обороты. Они обустраивались в Грузии всерьез и надолго. Александр Николаевич еще не знал, что, кроме десятков цехов по производству ширпотреба, в августе под Сухуми силами МВД республики будет найден подпольный оружейный завод, который придется «брать» с привлечением армии (если таковой можно назвать взвод солдат ближайшей военной части). Все это выльется в грандиознейшее судебное дело, главным фигурантом которого станет подпольный миллионер Отар Лазишвили. Тот самый, который подарил уникальный бриллиант жене первого секретаря ЦК КП Грузии Мжаванадзе. Помимо него, на скамье подсудимых окажется восемьдесят один сообщник, доказанный ущерб государству составит восемьсот тридцать шесть тысяч семьсот девяносто два рубля^[91].

В декабре тысяча девятьсот шестьдесят пятого в Тбилиси состоится пленум ЦК КП Грузии, на котором раскроют масштабы поразившей республику коррупции. Однако снимать с должности первого секретаря окажется поздно. Под тяжестью показаний своих подчиненных, спасая семью, он еще в сентябре тысяча девятьсот шестьдесят пятого, перед Пленумом ЦК КПСС, пустит себе пулю в висок. Хотя еще долго будут ходить слухи, что замполиту в погонах генераллейтенанта с самоубийством очень помогли^[92].

На протяжении следующей пятилетки в Грузии по разным причинам в отставку будут отправлены более сорока тысяч партийных чиновников, что для небольшой республики – цифра невероятная. Новый первый секретарь ЦК КП Митрофан Ионович Кучава не остановился на полумерах. Вторым секретарем к нему Москва прислала Василия Трушина, тридцатитрехлетнего первого секретаря Московского горкома ВЛКСМ, обязанного своим головокружительным карьерным скачком лично товарищу Шелепину. Министр охраны общественного порядка Грузинской ССР, Эдуард Шеварднадзе, вошел в Президиум ЦК КП Грузии. Он был более чем доволен своей карьерой и не мог знать, что в истории другого мира смог получить от судьбы куда более грандиозный приз.