на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава 6

Логово кунинга Глянды укрывали от посторонних глаз непролазные буреломы. Надежно укрывали: ни звука, ни движения, не даже слабенького дымка Бурцев не заметил, пока они не подъехали к поселению пруссов почти вплотную.

Немаленькое, но бедное и убогое лесное городище окружал крепенький невысокий тын из заостренных кольев. Узкая – едваедва протиснется телега или сани – калитка вела внутрь. На огороженной территории – несколько десятков хижин, поставленных на скорую руку, да коекак отрытые к холодам землянки. В центре селения, на небольшом возвышении, стояли пара сараюшек для исхудавшей скотины, длинный навес для лошадей и два более основательных строения. Первое – вросшее в землю просторное языческое капище под плоской крышей. Второе – чуть поодаль – прямоугольный, крытый дерном дом вождякунинга. Обе постройки возводились просто: на кладку из камней ставился прямоугольный деревянный каркас. Стены и потолок – из жердей, щели законопачены глиной. Такая мазанка плохо сохраняла тепло, зато большой круглый очаг из булыжников позволял сжигать целые бревна. В качестве дымохода использовалась прореха в крыше или открытая дверь.

Собственно, городище Глянды и поселениемто не было. Так… временный беженский приют в глухомани. Тевтоны в такие гиблые места не совались. Германскому братству Святой Марии требовались земли получше, побогаче или выгодные со стратегической точки зрения. Там и ставили крестоносцы свои замки, соединяя их торными путями, годными для скорого передвижения крупных отрядов.

Когдато, судя по словам дядьки Адама, у прусских вождей тоже были собственные замки – деревянные и поплоше, конечно, тевтонских, но все же… И поля были тучные, добрые, в плодородных, свободных от леса равнинах. И луга были, где паслись бесчисленные табуны лошадей, коих пруссы всегда ценили и почитали. И удобные выходы к Варяжскому морю, как именовали здесь Балтику, тоже были. И боги бескрайних холодных вод Аутримпо, Потримпо и древний Тримпо вместе с бородатым покровителем мореплавателей Бардойтом благоволили пруссам. И владыка земли Пушкайто, и бог богатства Пильвисто…

Увы, с появлением на землях Пруссии хорошо вооруженных и организованных крестоносцев те счастливые времена безвозвратно канули в лету. Жалкие остатки пемеденов, вармцев, нотангцев, бартцев и прочих прусских племен – обескровленные, вымирающие, но уцелевшие от поголовного истребления и принудительного онемечивания, прятались нынче в таких же вот лесных общинных схронах, где никогда не будет человеку привольного житья и где вынужден он таиться, подобно загнанному облавой зверю.

Лагерь производил гнетущее впечатление. Он словно пропах, пропитался насквозь нищетой, отчаянием и унынием. Едва въехав в узкие ворота, Бурцев наткнулся на развалившиеся сани с нехитрым скарбом. Тощая кляча уже распряжена, но еле держится на ногах. Новые беженцы – недавно прибыли. Еще одну семью придется кудато определять кунингу Глянде. Семью неполную: мужика не видать. Зато изпод рваного одеяла высовывается худющий пацаненок лет пяти. Обсасывает мокрый снежок вперемешку с грязью, пытаясь хоть както унять голод, смотрит вокруг выпрашивающим взглядом. Точнее, смотрел… Только что смотрел, а в следующую секунду ребенка вдруг накрыла черным крылом одеяла и уволокла кудато на дно саней тонкая как спичка материнская рука – не высовывайся, дитятко, – дольше проживешь. Бледное лицо женщины мелькнуло над тележным бортом, скрылось в груде барахла. Исхудавшее лицо так похоже на череп вездесущей старухи с косой…

Изпод одеяла послышалось жалобное хныканье. Потом жадный чмокающий звук. Неужели дите еще надеется на спасительную материнскую грудь? Неужели высохшая, высосанная донельзя мать еще рассчитывает дать ребенку хоть каплю молока?

В поселке бедовали, в основном, бабы, дети да старики. Много раненых, калечных, больных. Здоровых мужиков – раз, два и обчелся. Да и те – не ратники, а озлобленные и вооруженные чем бог послал крестьяне. Лишь при доме Глянды оставалось еще с пяток дружинников. Остальные – умелые партизаны, но не более того. На все это мужицкое войско – паратройка железных шлемов, несколько самодельных щитов да ржавый меч. Ни хороших луков, ни арбалетов. Захудалая кольчужка или хотя бы кожаный панцирь тут – запредельная роскошь. Неудивительно, что пришлых воинов с такой готовностью пускали на постой. Хотя постой – это, конечно, громко сказано.

В выделенных им хозяевами землянках и халупах помещалась едва ли десятая часть отряда. И то – если хорошенько потесниться. Аделаида уговорилатаки Бурцева занять жилище получше. Укричала, вернее.

– Воевода ты или нет?! – рвала и метала раздраженная супруга. – А я – княжна или нет?!

Он уступил – лишь бы не раздувать очередной скандал. Довольная Аделаида сразу умолкла. Поселились они вдвоем в доме погибшего дружинника Глянды. Что ж, какиеникакие стены вокруг и крыша над головой, маленький столик с лавчонкой та узкая лежанка в углу, очаг на земляном полу и дверь, которую можно открыть, а можно и запереть в любую минуту – это всетаки лучше, чем ничего.

Остальным достались лишь грязные земляные норы и продуваемые сквозняками полусараиполушалаши. В конце концов, бойцы Бурцева – все, кроме Адамовых лучников, – предпочли оставить убогие жилища беженцам, а сами разместились где попросторнее и почище – за частоколом, в походных шатрах и палатках степняков. Недовольства никто не высказывал. Видно ведь: пруссы и сами теснились по нескольку семей под одной крышей – жили чуть ли не друг у друга на головах.

Лесные поселяне быстро протоптали дорожку к стану союзников. Пруссы ходили в гости целыми семьями, цокали языками, ощупывали теплые шкуры, грелись у костров. Удивительно, но воины южных степей быстро нашли общий язык с бородатыми северянами. И те, и другие при помощи жестов и междометий с удовольствием обсуждали достоинства лошадей и цедили кислый кумыс. Вот так и обнаруживается общность национальных характеров…

Единственным человеком, которого раздражала подобная дружба народов, была Аделаида. Еще в замке Освальда она не шибкото ладила с язычниками и неоднократно ставила Бурцева в неловкое положение перед союзниками. Но кочевникам княжна хотя бы была обязана: те, какникак, приняли деятельное участие в освобождении Аделаиды из цепких лап интриганасводника Конрада Тюрингского. Благородная натура полячки не позволяла забыть об этой услуге. Тяготясь вынужденной благодарностью, дочь Лешко Белого все же проявляла минимум снисходительности к степным идолопоклонникам. А вот пруссы Глянды попросту приводили ее в бешенство.

– Эти дикари во стократ хуже татарского Измайлова племени, – шепнула, кривясь, Аделаида на пиру, устроенном кунингом в честь гостей. – У них даже князья живут, как свиньи в хлеву. И жрут, и пьют так же…

К счастью, никто, кроме мужа, не расслышал обидных слов.

Бурцев с женой, Освальд, Бурангул, Збыслав и дядька Адам сидели на почетном месте за небогатым… да чего уж там – откровенно бедным столом прусского князька с забавным именем Глянда. Раньше – до прихода крестоносцев – он властвовал над всеми окрестными землями. Сейчас же кунинг был изранен, стар, болен и слаб. По сути, он уже стоял одной ногой в могиле.

Но больше всего вождя пруссов печалило, что в мертвое царство Патолло он отправится, не оставив после себя ни единого наследника. Все три сына Глянды пали в боях с крестоносцами. И теперь старый кунинг с посеченными сталью и временем дружинниками, верными слугами, одряхлевшими женами и немногими домочадцами доживал век в глухомани, у границ Священного леса.

Здесь Глянда поставил лагерь для приюта беженцев и редких партизанских вылазок. Со временем, однако, вылазки прекратились вовсе, а несчастных беженцев, искавших защиты у древних богов, стало тут гораздо больше, чем воинов.

Глянда чуял скорый конец – свой, своего рода и своего племени, но это не помешало ему устроить пир в честь гостей. А может, наоборот, именно поэтому и пировали сейчас пруссы так отчаянно и бесшабашно.

Хотя какой там пир в тайном беженском убежище?! Даже знатный кунинг сейчас не в состоянии пировать понастоящему. Пруссы за столом просто молча накачивались отвратительнейшей брагой и кислым кобыльим молоком. В багровых бликах трескучих факелов и тлеющего круглого очага мрачная трапеза выглядела особенно зловеще.

Откровенно говоря, у Аделаиды имелись причины морщить носик. Та дикая, полная злой дури попойка действительно была ужасной. Хмурые пруссы – жалкие остатки некогда знатного и могущественного, а ныне безжалостно истребленного крестоносцами рода – словно заранее вершили тризну по самим себе. Пьянели они быстро, но не было радости от утраты трезвости. Только невеселые думы становились все тяжелее, склоняя головы к доскам стола все ниже и ниже.

Вдрызг упились все, кто присутствовал в доме кунинга: мужчины, прислуживавшие им женщины, вертевшиеся вокруг дети, слуги… Одряхлевший пес Глянды – и тот, нализавшись хмельного пойла вперемешку со скисшим молоком, свалился в углу. А хуже всего, что гостям подносили ровно столько, сколько пили сами хозяева. Таков местный обычай: позор тому, кто, опьянев до потери сознания, выпустит из дома гостя, способного уйти на своих двоих.


Глава 5 | Тевтонский крест. Гексалогия | Глава 7