ЖЕРТВА ОДИНУ

Они стояли по стойке смирно.

Не дыша.

Не смея смотреть на хозяина, которого спешно, но без суеты переодевали слуги.

Обнажив мускулистое тело, посеченное шрамами, с него аккуратно срезали черный костюм и белую рубашку с галстуком. Все было заляпано кровью. Чужой кровью. На замену принесли точно такие же вещи, будто клонированные, но чистые. Затем настал черед избавиться от безнадежно испорченных туфель – сидя в громадном кожаном кресле, точно на троне, Новак брезгливо морщился, когда их стаскивали, а потом зашнуровывали на нем сменные.

А когда слуги растворились в пространстве, точно тени в полдень, он весомо обронил:

– Здравствуйте. Рад встрече.

И тут же все пришло в движение, люди наконецто осмелились выдохнуть и вновь вдохнуть, даже стены просторного вестибюля, пропахшего манной кашей и мясной подливкой, казалось, чуть расслабили кирпичную кладку под штукатуркой.

От строя женщин среднего и преклонного возраста – светлый верх, темный низ – отделились толстая коротышка и тощая каланча. «Комики. Сейчас частушки затянут». – Новак снисходительно осмотрел румяный каравай на рушнике и кивком принял поклоны и мольбы чувствовать себя как дома. Разновеликая парочка работала на него с тех пор, как Новак открыл в Вавилоне филиал своей транснациональной корпорации без юридического адреса и уставного фонда. Однако Новак никогда не виделся с дамами лично: все переговоры велись по защищенным от прослушки и взлома каналам.

– Рад встрече, – он оборвал утомительный поток приветствий.

И потому в наступившей тишине просто оглушительно прозвучало изза спин персонала:

– Шайтан, понимаешь! Дурачок! Сбежал зачем? Прятался зачем? Тебе тут хорошо будет, тут детям хорошо всем!

Никто в строю даже не пошевелился, не обернулся.

Ждали приказа хозяина.

Новак чуть развел руками перед грудью, намекая, что собравшимся надо расступиться. Его каприз тотчас исполнили.

По празднично украшенному вестибюлю топал синоби с переброшенным через плечо мальчишкой. При этом ребенок так яростно молотил бойца личной гвардии Новака ногами и руками одновременно, что создавалось впечатление, что он всерьез намерен забить его до смерти. Черная форма синоби была испачкана пылью, и это навело Новака на мысль, что тому пришлось побывать в шахте. Или в подземелье. Морщины на лбу Новака стали глубже. Буйный мальчик и грязная форма не вписывались в картину идеальной встречи большого босса с его раболепствующими сотрудниками.

– Хозяин скоро приедет? А то я как раз… – синоби, целиком увлеченный живым грузом, оборвал себя на полуслове, углядевтаки, что хозяин уже прибыл. После чего гвардеец попытался вытянуться по стойке смирно, но ему помешал отчаянно брыкающийся малец.

Следовало пренебрежительно махнуть рукой, чтоб позорища эти пропали из поля зрения, однако Новак не сделал этого. Мальчик. Его светлые кудри нуждались в парикмахере, а яркоголубые глаза смотрели на мир без страха. Ребенок не боялся ни дамочеквоспитательниц, способных укротить голодного тигра и руками завязать рельсу в узел, ни конвоирасиноби, вооруженного по самую маску.

Да что там всякая мелочовка – мальчик не боялся даже Новака!

И чтото в чертах его лица и во взгляде было неуловимо знакомое, будто Новак раньше видел этого пацана, хотя они, конечно, никогда не встречались.

– Это… а? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь и не уточняя, что именно имеет в виду. Те, кто нужно, услышат и поймут. Он всегда скрупулезно подбирал персонал, и работники ни разу не подводили Новака. Сегодняшний прокол с операцией по уничтожению Края и его семьи – досаднейшее исключение из правила, которое давно уже стало аксиомой.

Тощая переломилась буквой «г» и сообщила:

– Толькотолько товар доставили. Безобразничает. Сбежал. Словили.

– Как зовут? – лениво поинтересовался Новак.

– Инвентарный номер три тысячи сто сорок два дробь… – тотчас затараторила низкорослая толстуха.

– Отставить, – оборвал ее Новак. – Я спросил: как его…

Не дождавшись повторного вопроса – время босса на вес золота, – толстуха выдала по памяти, не сверяясь с планшетом, извлеченным из кармана юбки:

– Патрик Максимович Краевой.

– Что?.. – Новак, верно, ослышался. Хотя раньше с ним звуковых галлюцинаций не случалось.

– Патрик Максимович Краевой, – послушно повторила толстуха.

Каланча подтвердила слова товарки:

– Сын известного сталкера Макса Края. Прикажете убрать? Вместе с сотрудницей, которая доставила нам это недоразумение?

От строя дамочек отделилась – выпала из него – та еще дамалошадь с гривой, обмотанной вокруг башки. Скорчив скорбную мину, она принялась срывающимся голосом оправдываться, клясться в вечной лояльности и преданности общему делу, божилась, что впредь такое не повторится… Новак ее не слушал. Он смотрел на мальца, которого синоби поставил ногами на пол и развернул лицом к боссу, и думал о том, какой же он, сукин сын Новак, счастливчик. Наверху, в кущах или что там у них, его любят, ему благоволят и всячески помогают. Он выжил в беспределе окраин ЧЗО, среди лютого зверья, едва похожего на людей, и сам стал матерым хищником, способным кого угодно растерзать. Он выскользнул из облавы после предательства Края, и сумел наладить бизнес заново, и заработал оглушительные бабки. И после всего этого – вот еще презент: отпрыск заклятого врага!..

– Довольно, – оборвал он причитания «лошади». – Ваши комиссионные увеличиваются втрое. Отныне именно вы будете представлять мои интересы в Вавилоне.

От счастья дамочка едва не рухнула в обморок. Вот из таких бабенок и получаются самые надежные работники, ради хозяина способные к кому угодно втереться в доверие, заманить ребенка конфеткой и потом переправить в особый детский дом, где киндерсюрпризу – лучше бы симпатичному – подыщут нового папочку, часто – урода редкостного.

Новак поманил синоби пальцем, и тот живо подтащил к хозяину светловолосого мальца.

– Говори, – велел бывший капитан ОМОНа гвардейцу.

– Не мальчик – шайтан, понимаешь! – глаза у синоби были поазиатски раскосыми. – Я в подвале его взял. Хозяин, в том самом подвале .

Новак напрягся.

Только теперь он узнал того, кто умело замаскировался под синоби. Это был особый воин .

– Шайтан, не ребенок! Он замок открыл. Как открыл? Молчит, не сказал. Маленький такой – открыл. И прошел все . Нигде не влез. В темноте прошел. Шайтан, понимаешь!

– Это точно сын Края. Теперь у меня нет сомнений. Ну здравствуй, Патрик Максимович. – Новак попытался улыбнуться. Как обычно, из этой затеи ничего не вышло. – Рад тебя видеть.

– А я тебя – нет, – ребенок смотрел на бывшего мента с неприязнью.

Все вокруг – со страхом, а он – с неприязнью. Это нервировало. Это было неправильно.

У тощей каланчи зажужжал телефон, она поднесла его к уху, после чего доложила:

– Колонна на подходе. У нас две минуты.

Обстановка сразу стала напряженной, предельно деловой.

– Работаем, – кивнул Новак. – Мальчишку пока к остальным, но в зал не выводите. И глаз не спускать!

Все сразу пришло в движение, раздались команды, снаружи за стеклянной стеной вестибюля врубились дополнительные прожекторы, заиграла негромкая, но торжественная музыка.

Заметив, что у мальца в руке зажата игрушечная машинка – почему без колес? – Новак пообещал:

– Мы с тобой еще поиграем, Патрик Максимович. И для одного из нас это будет последняя игра.

Малец, светловолосый, как его мать, наконец улыбнулся:

– Точно! Последняя игра!

Во двор детдома въезжала кавалькада из черных лимузинов и роскошных спорткаров, охраняемая двумя БМП и парой Т84. В хвосте колонны пристроилось обшарпанное такси.

* * *

Слонопотам – животное, в сущности, терпимое и в меру опасное.

Если у него в голове сквозная дыра диаметром с мяч.

Или, скажем, ему отпилить рогабивни и выдрать из пасти клыки, а потрошеную тушку набить опилками и сжечь, а пепел развеять над океаном. Северным Ледовитым.

Вот тогда – да, и в меру терпимое, и совсем даже неопасное. А иначе…

Представьте, что у вас над головой одновременно топчутся три мутанта, бронированных по самый хвост. Шутка. Не надо такое представлять, а то приснится потом – в палате для душевнобольных. Я вот точно до конца жизни не забуду, что это такое – надо мной три слонопотама сразу. Ну да мне недолго ждать конца, память мою не успеет уничтожить маразм.

Но – по порядку.

Рванув с низкого старта, Резак, Милена и я поступили более чем верно. Замешкайся мы хоть на пару секунд, нас растоптал бы мутант, выдавший себя ревом последним. С грацией бульдозера сметая все на своем пути, он ворвался под сень сосен. И тут же его сородич выдвинулся справа, обойдя зону ударяющих в землю молний. При этом он проявил такое рвение, что едва не врезался коллеге в бочину. И очень жаль, что не врезался.

Третий их собрат тоже вотвот будет с нами.

– Быстрее! Давай, умник! Ну же, миледи! – орал Резак так задорно, будто его забавляла наша беготня по пересеченной местности.

Сосны вдруг закончились, и мы оказались среди яблонь, вишен и слив, растущих на склоне холма. За деревьями виднелся голубой изгиб реки, заболоченные подходы к которому поросли камышом. Позади слышался топот сразу трех слонопотамов. Вот уж не думал, что эти твари охотятся стаей. Полигон не устает меня удивлять, хотя я бы предпочел обойтись без сюрпризов…

– Осторожно! Под ноги смотрите! – это «африканец» правильно предупредил, под копытца следовало заглядывать внимательней, чем я это делал.

С разбегу я ухнул в пустоту, разверзшуюся подо мной, – прямо на кирпичные обломки, залегшие ниже уровня земли метрах в трех. Повезло, что их частично присыпало палой листвой, которая смягчила мою стыковку с горизонталью.

– Край, ты как?! – не раздумывая о последствиях, о том, что сама себя загоняет в ловушку, ногу может подвернуть или просто расшибиться, Милена спрыгнула ко мне.

Позабыв об опасности, я тут же испытал к ней чувство благодарности, смешанное с нежностью и безграничной любовью. Да, иногда мы собачимся по глупости, но…

В нашу семейную идиллию нагло ворвался Резак, бесцеремонно приземлившись на две стопы рядом с моей благоверной.

– Умник, ну ты и умник! Верно придумал, может сработать! – сказав это, он принялся разгребать завал из кирпичей, веток и прочего разного у темной дыры, ведущей незнамо куда.

Беглого взгляда по сторонам хватило, чтобы сообразить: мы угодили в яму, ограниченную с трех сторон вертикальными бетонными стенами, а с четвертой стороны… Там Резак уже раскопал проем, достаточный, чтобы мог протиснуться мужчина вместе с двумя сидорами – моим и своим – за спиной.

– Умник, миледи, давайте за мной! – послышалось из темноты.

Ага, делать мне больше нечего, как только по щелям лазить.

– Дружище, это что за подземная коммуникация?

Если Резак и ответил, то я не услышал, потому что едва не оглох от визга Милены, который органично сплелся с трубным ревом наверху. Самый резвый из трех слонопотамов, активно принимавших участие в нашей дальнейшей судьбе, примчалсятаки к бетонной ловушке, в которую мы угодили, и традиционно задрал хобот, поставив на край стены мощные передние лапы.

А что, если мутант обрушит свой не в меру длинный нос прямо на нас? Или просто оступится и рухнет?!

– Милена, к Резаку! Живо! – я буквально втолкнул ее в проем, расширенный «африканцем», для чего не без удовольствия приложил ладонью по аппетитному тылу. А уж потом и сам ринулся следом.

И даже почти что успел протиснулся в темноту.

Но почти что – это для слабаков и не считается.

Нечто упругое и сильное обвило мою голень и выдернуло меня обратно в тот самый миг, когда Резак включил фонарь, осветив прекрасное просторное подземелье, которому так и не суждено было стать моим убежищем. Последнее, что я увидел, прежде чем вновь оказался меж стен бетонной ямы, а потом взвился в воздух, это испуганные глаза Милены. Хорошо, что не «африканца».

Слонопотам подсек меня, точно опытный рыболовспортсмен – карася. Или нет, лучше сома, попрошу это особо отметить! Играючи, без малейшего напряга, будто я не мужчина в снаряге, а полый шарик для пингпонга, он подбросил меня над собой, намереваясь, очевидно, поймать на рога, произрастающие у него на башке. Всего на миг расслабив мышцы хобота, он отпустил меня.

Всего на долю секунды.

О, это ощущение свободного полета! Я почувствовал себя воробышком. Нет, горным орлом! Ровно до того момента, когда меня, беркута, кондора даже, со страшной силой дернуло в сторону. Как только хребет не переломился и шейные позвонки не попрощались с башкой?! Воистину Максим Краевой – пуленепробиваемый, мутантами не убиваемый! А дернул меня второй слонопотам, который чуть припоздал на кормежку и потому задумал отобрать законную добычу – меня, то есть – у сородича. И все бы ничего, мне как бы без разницы, кого собой накормить, но зачем же вот так мою тушку мотать из стороны в сторону?! У меня парашютная подготовка, да и жизнь вертела меня часто так и сяк – казалось бы, Макс Край обязан быть готов к чему угодно и должен перенести любые невзгоды и выстоять там, где остальным труба. Но и на старуху бывает проруха, а уж с семейным человеком, который несколько лет как не в деле…

Изза всей этой воздушной акробатики меня самым безобразным образом стошнило. Увы, мой организм отвык от кульбитов. А вывернуло Максимку Краевого – уж простите за столь интимные подробности – на слонопотама, выкравшего живой еще трофей у своего рогатого товарища. А не надо было, перехватывая человека хоботом за талию, так сильно давить! Содержимое моего желудка фонтаном залило морду слонопотама номер два, забрызгало ему глаза – непропорционально маленькие, кстати, в сравнении с туловищем.

Тотчас перетянувшее меня кольцо из мышц разорвалось. Кончик хобота метнулся к органам зрения, чтобы очистить их от инородных масс, а я опять на миг – долгий, точно жизнь галактики! – завис в атмосфере нашей планеты.

Исходя из логики происходящего, настала очередь третьего слонопотама завладеть моим бренным телом. Не зря же он бушевал в зарослях, неподалеку от поляны молний. Пора бы ему меня перехватить!..

Но вместо того чтобы поддержать меня в трудную минуту, третий мутант, на полном ходу сломав пару яблонь и столько же абрикосов, врезался в слонопотама номер один. Тот как раз тянул ко мне свой загребущий хобот, но был отброшен метров на пять и перевернут сначала на бок, а потом и вовсе на спину. При этом поверженный снес полдесятка фруктовых деревьев.

Я же, так и не дождавшись очередного хобота, рухнул обратно в бетонную яму. И на этот раз высота, с которой я сверзился, уже не оставила меня равнодушным к строительному мусору, слегка припорошенному палой листвой.

– Твааюууу мммаааать!!! – выдал я рев, ничуть не уступающий позывным разъяренного слонопотама.

И меня тут же вновь схватили и утащили.

На этот раз – под землю.

У Милены хватка жестче, а значит, низвергнутого меня посмел коснуться «африканец», который был и есть настолько туп, что вряд ли знает таблицу умножения. О чем, оказавшись под сенью бетона, я и сообщил Милене, особо налегая на то, что уж онато могла постараться избавить мужа от полетных волнений.

– Пулей в лоб? Это, Край, без проблем. Хоть сейчас, – парировала супруга.

Фонарь Резака – его нужно постоянно подзаряжать, нажимая на неподатливый рычаг в рукоятке, – скудно освещал дыру, в которой мы оказались. Это был обычный канализационный коллектор прямоугольного сечения, когдато служивший на благо ассенизации, но давно уже промытый весенними паводками настолько, что внутренности его не только не содержали отходов жизнедеятельности, но даже не сохранили их зловонного духа.

Наверху, прямо над нами, вовсю бушевали слонопотамы. Они то ревели, то замолкали, то, натужно топоча, принимались валить деревья. Одного только мутанты не делали – не спешили оставить нас в покое.

– Чего сидим? – я, как прибывший последним в коллектор, решил взять командование спасательной операцией в свои крепкие мозолистые руки. – Выбираться собираемся вообще или нет? Это коллектор. Наверняка неподалеку есть вертикальная шахта. По ней выберемся на поверхность. В шахтах всегда есть лестница – ну, такие стальные скобы, вмурованные…

– Нет. – Резак трижды с треском нажал на рычаг фонаря.

– Ну, ты, дружище, оставайся, а мы…

– Ты не понял, Макс, – подала голос Милена, – коллектор завален. Еще метров десять проползти можно – и все, тупик.

– На склоне холма дачный поселок построили еще при Союзе. – Резак вновь затрещал фонарем. – Причем круто все было поставлено: асфальтовые дороги, канализация, воду провели… Да только почва поплыла. Плохое место выбрали. Да что там говорить… Просто прими как факт, умник: коллектор завален. И выход на поверхность у нас только один. Он там же, где вход. И там нас ждут.

Да уж, судя по звукам с поверхности, слонопотамы уходить не собирались. Они явились на пикник и очень расстроились изза того, что три пока что сырых шашлыка – по одному на мутанта – спрятались от них под землей.

Я внимательно осмотрел стены и потолок коллектора: нет ли трещин, выдержат ли они пляску бронированных многотонных монстров?..

– Похоже, мы тут надолго застряли, – резюмировал я. – Предлагаю както развлечься, чтобы время скоротать. В «города» поиграем? Или будем загадки загадывать? Начнем с классики. Вот скажика мне, дружище Резак, что это такое – зимой и летом одним цветом?

– Чего?

– Это загадка. Детская. Ответ знаешь? Все знают.

Щелкнув пару раз фонарем, Резак с подозрением на меня уставился и, сообразив, что я намерентаки получить ответ на вопрос, уверенно выдал:

– Автомат Калашникова.

И уточнил:

– Если его не покрасить в декабре или в июне.

Мы с Миленой засмеялись, оценив чувство юмора «африканца». Но Резак наше веселье не поддержал – хмуро нажав на рычаг фонаря, он посмотрел на нас так, будто мы – два профессора на экзамене, а он – студентдвоечник. Меня даже посетила безумная мысль, что парень не знает правильного ответа. Милена вон тоже слегка напряглась.

– Малыш, а может, это елка? – намекнула она. – Ну, то есть сосна?

– Нет, автомат Калашникова.

– Ээ… Дружище, вот смотри: елка зеленая и зимой, и летом, – настала моя очередь намекать. – Поэтому правильный ответ…

– А если покрасить? – Резак пристально посмотрел мне в глаза. – Если сосну в феврале покрасить в желтый? А в августе – в синий? Разве будет тогда она одним цветом зимой и летом?

Мы с Миленой переглянулись.

– Точно, дружище. Правильный ответ: автомат Калашникова.

– Дада, малыш, это автомат…

Милена не договорила, ее прервал хохот Резака.

– Видели бы вы себя! – чуть успокоившись, выдал он. – Вы б еще про «девицу в темнице» и про «слезы проливает» спросили! Ладно, семейные, вы как хотите, а я спать буду. Изза тех, кто наверху, к нам ни одна тварь не подползет, так что можно расслабиться…

Передав мне фонарь, Резак умостился на сидоры – свой и мой – уже через пару минут начал посапывать.

– Смотри, Край, какой он молодец. – Милена тоже принялась умащиваться. – У парня вместо нервов стальные тросы.

С каких это пор моя супруга чужим мужикам комплименты отпускает? Впрочем, пусть себе. Мне в голову полезли всякие мысли, которые тут же захотелось озвучить:

– Любимая, ты когданибудь задумывалась, почему на Земле столько всякой дряни образовалось за последние полста лет, даже меньше? Чернобыль, Московский Сектор, Хармонт с радиантом Пильмана, еще какаято хрень… Полигон вот еще…

– А при чем тут Полигон? Это ведь военные…

– Любимая, ты сама хоть в это веришь? Ну загрузил тебе, малышке совсем, твой папочка дорогой эту установку, запудрил мозги, так что теперь, до могилы ему верить? Очнись, счастье мое. Посмотри по сторонам. Вспомни приборы, вспомни мутантов. Нет у нас, у людей, таких технологий, хоть явных, хоть тайных.

Милена молчала. Определенно, она обиделась на то, что я непочтительно отозвался о ее приемном родителе.

– Свалка, – я первым нарушил затянувшееся молчание.

– Что?

– Вся наша планета стала просто свалкой.

– Помоему, Макс, ты бредишь.

– Земля теперь свалка, – настойчиво повторил я. – И мусор сюда сбрасывают разные звездные цивилизации, не одна. И они настолько чужды нам, что мы просто не можем понять, для чего вообще подобное затевать.

Милена презрительно хмыкнула и отвернулась. А ведь я хотел сообщить ей доводы в защиту своей теории. Хотел провести аналогию между дикими зверушками, которые живут себе гденибудь в поле, горя не знают, а потом приезжает первый мусоровоз и вываливает прямо на чьюто норку зловонное содержимое стального нутра. Зверушки в шоке, зверушкам такое не нравится, но что они могут сделать? Кинуться под колеса и тем самым выразить протест? Да пожалуйста, да сколько угодно, но не факт, что водитель мусоровоза заметит демарш. А если даже и заметит, сбавит ли скорость? И уж точно не прекратит вываливать тонны дряни на чисто поле, чьимто мудрым решением ставшее полигоном бытовых отходов. Полигоном, мда… Зверушкам вообще не понять, зачем надо свое непотребное кудато перемещать. Зверушки отходы жизнедеятельности зарывают там, где испражнились, и отходы эти удобряют почву, а не загрязняют ее. И попробуй объясни им, что нам, людям, никак без полиэтиленовых пакетов, которые по полтыщи лет будут разлагаться. Ну, можно возразить, что это ж дикое зверье, не знающее плодов цивилизации. О’кей, давайте попробуем объяснить домашней кошке, замершей в напряженной позе над лотком, как устроена канализация и зачем нужны очистные сооружения. Слабо, да? А вот насчет того, что на Земле опорожняются разные чужаки… Ну так и на свалку ездит не один мусоровоз, а много. И управляют ими люди в возрасте и молодые, низкие и высокие, худые и… Короче говоря, разные. Да и марки мусоровозов тоже… И все бы ничего, зверушки на свалке както приспосабливаются жить и даже жирок нагуливают, лопая объедки. Но на любой свалке всегда появляются бешеные лисы, и свалки имеют свойство гореть…

Но – Милена отвернулась, а значит, ей сегодня не прозреть. Пусть себе живет спокойно, знать не зная, ведать не ведая. За нее и Патрика волноваться буду я. Не хочу, чтоб мой сын жил на помойке. Ну вот не хочу – и все!..

Глаза мои закрылись сами собой.

* * *

Подняло меня тревожное предчувствие.

Вскоре случится чтото очень плохое. Если уже не случилось.

Я нащупал фонарь Резака и включил его. Рядом, сунув ладошки под щеку, Милена храпела так, что бетонные стены дрожали. Я прям залюбовался ею. Захотелось, сняв чертов респиратор, прикоснуться ладонью к ее лицу, и не ладонью даже, а губами, скользнуть по щеке, найти ее мягкие, податливые…

Стоп. Чтото не так.

Спустя два удара сердца я понял что именно. В нашем убежище не хватало «африканца». Не то чтобы я по нему сильно соскучился, но… Где этот чертов недоносок?!

– Милена, вставай, – шепнул я супруге на ухо. – Резак пропал.

В критической ситуации лучше не шуметь.

Снежная Королева – так я называл супругу в молодости – тотчас без лишнего шума поднялась и взяла оружие. Это ведь моя жена, а не домохозяйка, умеющая разве что утюгом в майках дыры прожигать и борщ пересаливать. Хотя Милена и то и другое делает регулярно…

Светлое пятно выхода потемнело, его заслонило собой чтото – мутант?! – проникшее в наше убежище. Пожалев, что не поставил ночной прицел, я вскинул ВСК. Пахнуло протухшей рыбой.

– Убери пушку, умник, а то еще выстрелит.

Мутант оказался Резаком.

– Ты где был, дружище? – я не спешил опускать винтовку.

– Мне при даме объяснять?! – разозлился Резак. – Про «мальчики направо, девочки налево» слышал когданибудь?!

Похоже, я его таки достал.

Ладно, не будем заострять внимание на вопросах личной гигиены.

– Слонопотамы ушли?

– Надо же, какой ты догадливый. Настоящий умник. Твоя жена их своим храпом распугала!

Милена сразу надулась.

Мы выбрались из коллектора.

Слонопотамы вытоптали над нашим убежищем основательную площадку, сделали ее почти идеально ровной. И всетаки ушли. Почему? Да кто их, мутантов, знает… О том, какая тварь могла бы напугать громадных бронированных рогоносцев с бивнями, я заставил себя не думать.

Пока наша дружная троица отсиживалась в подземелье, солнце перевалило за полдень.

Мы вернулись на кабанью тропу – всетаки копытные отлично замаскировали следы «коробочки», будто нарочно – и по ней вышли к старице реки. Стоячую воду тут покрывал толстый слой ряски без пробелов – значит, выше искусственная запруда или просто намыло песок и отмель заросла камышом. Множество поваленных деревьев лежало вдоль берега и в воде. Следовательно, версия насчет запруды вероятней. А те стволы, что еще стояли, снизу были основательно подпорчены бобрами. Не иначе, тут у зубастых столовая.

– И не лень же было грызть… – приклад винтовки упирался мне в плечо.

Никак не отпускало легкое, но назойливое беспокойство.

– Пусть лучше кору, чем нас, – задумчиво пробормотала Милена.

– Это не обычные бобры расстарались, – вставил свои пять копеек Резак.

– А какие? – Милена фыркнула. – Волшебные?

«Африканец» терпеливо объяснил, что здешние бобры весьма отличаются от обитающих по ту сторону Стены. И запруды они делают лишь по привычке, передающейся из поколения в поколение. Им не нужно больше водной гладью отделять хатки от хищников. Обычные бобры намного мельче местных и питаются исключительно корой деревьев, рогозом и кувшинками, а желуди вообще почитают за деликатес. Здешние не такие, они крайне опасны и не брезгуют ни рыбой, ни мясом, ни даже падалью.

– А человечину вообще обожают, – закончил пугать нас Резак.

Кабанья тропа петляла вдоль берега и уходила в густой кустарник, в котором краснели редкие ягоды. Значит, нам туда и надо.

Мягко пружинила палая листва, сквозь которую тут и там пробивались молодые деревца. Дул легкий ветерок, в ветвях над головой чирикали и посвистывали птицы. Тарахтел дятел. Благодать, тля, идиллия…

Я уткнулся в спину Резака, внезапно вросшего кроссовками в землю. Милена тут же натянула лук, приготовив стрелу к встрече с целью.

– Чего там? – спросил я.

«Африканец» рукой отвел ветви кустарника и не ответил, только обернулся на миг – глаза за линзами очков были точно две железные гривны. Да и ни к чему слова, я уже сам все увидел, отодвинув парня и чуть продвинувшись вперед.

Трупы. Много трупов. При жизни все состояли в клане «Америка». Перья, вплетенные в волосы, и ковбойские прикиды выдавали «американцев» с головой. И у всех надрез от уха до уха. У всех!

Жужжали мухи, много мух, очень много, и блестели алые лужи, вся поляна, к которой мы вышли, была залита кровью. Я наклонился, снял перчатку и коснулся пальцем – еще теплая кровь, еще не свернулась.

Подойдя ближе, ахнула Милена.

Увиденное проняло даже меня, повидавшего в жизни столько мертвецов, в том числе и погибших по моей вине, сколько иной живых не увидит. К горлу подкатил ком, а блевать в респираторе – смерти подобно. Испорчу только, а вдруг опять ядовитые споры или еще какая напасть в воздухе?

С трудом сглотнув, я заставил себя смотреть, не отводя глаз.

Тот, кто убил всех этих людей, он… Я даже представить себе не мог этого зверя.

Он что, вскрывал «американцам» глотки по очереди? Острое врезается в горло, плещет алое, тело падает, потом следующее, потом еще одно, потом… А пока хищник убивает, еще живая скотина покладисто ждет своей очереди, не пытается боднуть или хотя бы сбежать, вообще не издает ни звука – так, что ли?!

Но ведь тут не коз с овцами резали, а людей!

Людей, которые сами убийцы со стажем!

– Резак, дружище, об этом в фильме было?.. – в глотке у меня всетаки забулькало, дальше я засипел совсем невразумительно, а потом и вовсе замолчал.

Если не ослаблю хватку – либо ВСК сломается, либо пальцы.

Всего лишь расправиться с сапиенсами зверю было недостаточно. Ему зачемто понадобилось развесить трупы вверх ногами на деревьях, опоясывающих поляну. С трупов еще капало… Кто это сделал? Медведьмутант, обладающий огромной силой, о котором рассказывал Резак и которого якобы можно отогнать фанатской свистулькой?!

А ведь трупы на деревьях – неспроста, вдруг понял я. Это как жертва Одину, чтобы задобрить этого жестокого скандинавского бога. О таких жертвах мне, совсем пацану, рассказал както изрядно выпивший отец – вместо сказки на ночь. Он вообще много чего рассказывал недетского, когда горилкаводка заканчивалась раньше, чем он терял способность разговаривать… Жертва, точно. Но не для того, чтобы обрести расположение высших сил.

Я внимательно осмотрел залитую кровью землю – и таки увидел след. Вроде как человеческий, но с когтями, произрастающими из пальцев ног. Мне такой след уже попадался по пути. Твою мать! Лютый убийца постоянно рядом с нами. Быть может, именно его испугались слонопотамы, хотя они и значительно крупнее?!

– Край, бог с ними, с деньгами, – проследив за моим взглядом и заметно побледнев, заговорила Милена. – Оно того не стоит, милый. Проживем какнибудь. Нас Патрик ждет, не забыл?

– Нет, любимая, – мотнул головой я. – Не забыл.

Надо возвращаться. Это не бегство, это здравый расчет. К примеру, если перед тобой три десятка уродов с футболками, на которых написано «Африка – это круто. Режь белых!», имеет смысл перейти на другую сторону улицы, даже если они с детьми кушают пломбир в окружении клоунов и разноцветных воздушных шаров. Потом можно вернуться с бандой себе подобных на десятке бронированных джипов и…

Но это потом.

А сейчас – другая сторона.

– Точно, любимая. Патрик нас ждет, – развернувшись, я двинул обратно.

Почему Максимка Краевой сдался? Потому, что пацан я несмышленый по сравнению с тем, кто запросто смог убить полтора десятка отлично вооруженных бойцов. А ведь у парней этих при жизни даже пятки не вспотели бы при зачистке под ноль пуэбло на границе с Мексикой. Или кишлака в горах. Или сибирской деревеньки. Все они были матерыми зверюгами с атрофированной совестью и ампутированным стыдом.

Вот именно – были.

Супруга последовала за мной.

Но не Резак.

Я обернулся:

– Дружище, остаешься? Хочешь жить, давай с нами. Домой вернешься, к маме, и забудешь все это, как страшный сон. Ну или еще где осядешь, подальше от Вавилона. Ты разве не понял, их всех убил… убило чтото такое… Пойдем, а?

– Нет. – Резак мотнул головой.

Ну и фикус с ним! Я не останусь тут ни на секунду и никого уговаривать не буду.

Жаль, у Милены было иное мнение на этот счет. Она подошла к «африканцу»:

– Давай, малыш, не глупи. Вместе выберемся отсюда…

– Нет!

– Петя! – она назвала его по имени. – Идем. Тебе нельзя здесь оставаться!

– Тот, кто сделал это , – Резак кивнул, намекая на все непотребное, что произошло на поляне, – он разозлил духов Полигона. Уже поздно.

– Что – поздно?! – в унисон с Миленой спросил я.

Порыв ветра сорвал с ветки над нашими головами пару прошлогодних листьев: один упал на рог, закрепленный на черепе Резака, второй – зацепился за разгрузку на моей груди.

– Поздно бежать. Полигон поставил на нас клеймо, – «африканец» снял с рога желтый лист и задумчиво на него уставился.

– Какое еще клеймо? Этот гербарий, что ли? – я схватил лист, что запутался в моей разгрузке, и, дернув, оторвал лишь часть. – Ты совсем сбрендил?!

Резак поднял руку, требуя заткнуться. И я вдруг осознал, что птицы больше не чирикают, дятел не стучит, и даже мухи не жужжат, хотя уж онито точно должны, даже если пташек спугнул хищник… Тишина. Ветка не хрустнет. И ветра больше нет. Ни дуновения.

– Поздно бежать. Полигон решил: это мы пролили кровь. Напрасную кровь, без надобности. Мы оказались не в том месте не в то время.

Бред. Парень сошел с ума. Вроде крепкий такой, выжил в страшной передряге… Или он с самого начала, с нашей встречи, не в себе? Просто мы с Миленой не замечали этого?..

Выбить, что ли, из него мистическую дурь?..

Увы, не до того стало – зашелестело в кустах, завыло разноголосо.

– Край, это что такое?!

– Надо понимать, любимая, очередные желающие полакомиться нашей плотью. Тут мирных офисных хомячков нет.

Твари уже отсекли нас от тылов – выли на тропе, по которой мы сюда притопали. Так что бежать обратно есть смысл, только если хочется побыстрее угодить на тот свет.

Что ж, остается только принять бой.

– У нас нет шансов… – прошептал Резак достаточно громко, чтобы мы услышали.

Паникер хренов. Еще врага не видел, а уже похоронил нас, отпел и на могилку аккуратный памятник установил – с фото на эмали. Пристрелить бы «африканца», да каждый ствол на счету. Авось завалит Резак с перепугу парутройку зверюшек до того, как ему перегрызут глотку, – уже дело, уже не зря лишние пять минут воздух портил.

В одно движение Милена выхватила из колчана стрелу, натянула тетиву лука и – щелчок! – мелькнуло яркокрасное оперение и скрылось в зарослях. Тут же послышался короткий, быстро захлебнувшийся визг. Оплакивая погибшего товарища, остальное зверье взвыло и зарычало вдвое громче.

– Чуть погодят теперь, – супруга вытащила еще одну стрелу, но пока не спешила натягивать лук.

Резак покачал головой:

– Не просто так Полигон наслал своих обитателей, они ведь плоть от плоти его.

– Петя, не скули, – мне противно стало называть парня «дружищем» и «Резаком». Не заслужил.

– Если напали на тебя – защищайся, убивай, это будет честно, Полигон поймет это. – Резак смотрел мне в глаза, и я вдруг понял, что он либо совершенно безумен, либо не человек вовсе, и никогда человеком не был, а если и был, то давно позабыл, каково это – быть человеком. – Когда люди убивают друг друга, Полигону наплевать, он даже одобряет это и не мешает. Полигону даже нравится это.

– Все в центр поляны! – скомандовал я.

Сейчас мне меньше всего хотелось слушать проповеди обезумевшего «африканца». Залезть бы на дерево, но все стволы поблизости были обгрызены бобрами так, что просто не выдержат моего скромного веса. Милену, пожалуй, тоже.

Вопреки опасениям, Резака не пришлось тащить силой. Оскальзываясь на залитой кровью траве, он сам выбежал на поляну.

Кусты слева затрещали, я выстрелил. ВСК долбит не бесшумно, но всетаки тише СВД. Два сердечника пули – стальной и свинцовый – в биметаллической оболочке ударили в оскаленную пасть волка, метнувшегося к нам. У моих ног упало уже мертвое тело. В агонии оно засучило лапами – последние движения, иллюзия жизни, не способная обмануть смерть.

Значит, волки на нас вышли.

Быстрого взгляда на матерого зверя хватило, чтобы заметить: он серьезно отличается от родственников из заповедника «Гомольшанские леса». Вопервых, крупнее: больше метра в холке и килограммов сто двадцать весом. Вовторых, череп массивней – мозгов, значит, больше, умнее. И клыки торчат из пасти, будто у саблезубого тигра. И много проплешин в мехе, и проплешины эти похожи на кровавые язвы.

Справа в кустах чтото шелохнулось – и тут же я выстрелил. И еще. Цель поражена. И вновь огонь!.. Я водил стволом из стороны в сторону, посылая металлическую смерть в серые тела. Первый магазин опустел слишком быстро, я едва успел заменить его – и уложил мощного самца буквально в метре от себя. От следующей твари едва увернулся и всадил ей в загривок пулю. Резак вроде пришел в себя и тоже открыл огонь. Милена посылала в полет стрелу за стрелой, не берегла их, мертвецам ведь они ни к чему.

Не считаясь с потерями, рыча и щерясь, волки перли со всех сторон, и конца и края им не было. Со всего Полигона их сюда созвали, что ли? Не много ли чести для двух парней и прекрасной дамы?..

На Милену кинулась старая волчица – клочьями шерсть вдоль хребта, на боках кровоточащие раны. Блондинка засекла ее и выхватила из колчана стрелу, но серая сука оказалась проворнее – ударила лапами в высокую грудь, сбила с ног, ткнулась мордой к горлу, чтобы перегрызть гортань…

Я обмер.

Клыки волчицы впились в рукоять лука, подставленного Миленой. Тварь разжала челюсти, освободив водостойкую фанеру, и…

Первой пулей я вынес ей мозг, вторую всадил под изъеденную язвами лопатку. А пока Милена сбрасывала с себя труп, поднималась на колени да тянулась за новой стрелой, успел завалить еще трех поджарых – молодых еще – волчар. А вот не надо заходить мне в спину!

И как отрезало. Ни единого больше зверя в пределах видимости. И кусты не шевелятся.

Тишина настала такая, что собственное учащенное дыхание и стук крови в висках оглушали. Я слышал, как в груди бушует сердце, и вертел головой по сторонам – никого и ничего. Задрал подбородок – небо над деревьями заволокло черными тучами, вотвот польет. Серо вокруг стало, неуютно. Хотя куда уж неуютней… К человечьим трупам, развешанным на деревьях, точно стеклянные шары на новогодней елке, прибавились трупы мутантов, лежащие по всей поляне и в поломанных, забрызганных алым кустах. Один, два… десять… еще… и вот… и тот, со стрелой в глазу… Много.

– Цела? – я обернулся к Милене. Она должна была подбирать и выдергивать стрелы из жертв, но застыла на месте, будто палок с наконечниками у нее неограниченное количество, растут они в колчане, только успевай срывать.

– Уходить надо, Край, – лицо моей благоверной стало одного цвета с молоком жирности 3,2 %, только что вылитым из пакета в чашку.

Признаться, и мне не хватало сейчас молодецкой удали и безрассудной храбрости.

Резак покачал головой:

– Это только начало.

И как сглазил.

С треском рухнуло дерево, мы едва успели отскочить. Ствол упал между нами: по одну сторону я, по другую – «африканец» с Миленой. У меня из рук веткой выбило винтовку, едва не сорвало с лица респиратор.

Из поваленной кроны выскочило нечто мохнатое, утробно воющее и мяукающее. Щеря слюнявые клыкикинжалы, и так выпирающие из пасти, рысь – по крайней мере, рыси числились в предках этого мутанта – уставилась на меня бешеными желтыми глазами. ВСК лежала под деревом позади зверя. Вот ведь непруха!.. Тварь бесшумно подкралась к нам поверху, но подточенная бобрами осина сломалась, выдав ее.

– Резак, помоги! – рявкнул я.

Вряд ли «африканец» успел бы. Но он даже не попытался! Перед тем как рысь прыгнула на меня, этот идиот отбросил автомат и грохнулся на колени посреди поляны. Дебил, да и только!

Я кувыркнулся навстречу зверю.

Когти полоснули по плечу, к счастью не пробив насквозь куртку, не увязнув в ней. Дикая кошка мягко приземлилась на палую листву и мгновенно извернулась для новой атаки. Доля секунды – и я оказался возле снайперки, ухватился за приклад, дернул на себя… Ремень запутался в ветках!

Я потянулся за ножом, пристегнутым к бедру, и тут на спину мне упало большое и тяжелое, обдало смрадным дыханием. Как учил всех молодых наш взводный, я присел, чуть согнув ноги в коленях, сделал шажок вперед, как бы проваливаясь под напором зверя, давая ему возможность проделать свой путь до конца. Бросок через плечо – примерно так это можно назвать.

Мяукнув, рысь упала на ветки поваленного дерева. В груди у нее уже торчал нож – я успел его выхватить, успел и ткнуть, куда надо. Рысь забила лапами, на оскаленной морде вздулись рубиновые пузыри, лопнули, и потекло всерьез…

Я высвободилтаки ВСК. В ветвях деревьев по периметру поляны мяукали еще минимум три кошки, что странно, они ведь одиночки по натуре… В магазине не оказалось патронов, заменить! Беглый взгляд на Милену: она в порядке, готова стрелять из лука. А вот Резак защищаться и не думает. Стоит себе на коленях, поклоны бьет. Религиозный фанатик хренов! На бога надейся, а «калаш» не опускай!

– Резак, очнись!

Куда там. Будто и не слышит.

Я нажал на спуск. Раненая рысь свалилась с дерева и бросилась к «африканцу», а не ко мне, потому что он находился ближе. Я лишь зацепил ее, лапку оцарапал, и зверюгу это только разъярило. В два прыжка она добралась до парня, но он в упор ее не замечал. Ослеп, что ли?!..

Переводчик вида огня на три точки. Я рисковал – мог зацепить Резака, но был ли у меня выбор? Замешкайся я, и рысь разодрала бы ему горло, а тогда вообще без шансов спасти парня, умоляющего боженьку снизойти и защитить. Очередь ударила в лохматый бок рыси, сбила ее с ног. Зашипев, она вскочила. Еще очередь. За спиной у меня чтото шлепнулось, мяукнуло. Но я не обернулся, ведь тварь, желавшая убить Резака, – вот она, впереди. Да, несмотря на многочисленные ранения, она ошалела от боли, но ведь жива еще и представляет опасность – оставив «африканца» в покое, она ринулась на Милену! А ведь супруга не видела опасность, потому что стояла к ней спиной!..

Продолжая всаживать очередь за очередью в дикую кошку, – заговоренная она, что ли?! пуленепробиваемая?! – я вдруг отчетливо понял: мы обречены.

Резак прав: Полигон – нечто большое, безжалостное, объединяющее тут все в одну систему – намерен уничтожить нас. Не будет рысей, появятся кабаны с бобрами или еще какая погань, которой вообще нет подходящего названия. Мало ли кого придумали военные ученые. Наверняка за нами наблюдает страшный зверь, высунув морду изпод камуфляжа ряски на старице.

Боже, какой же это бред все – живой, тля, Полигон! Край, не хочешь умирать, так живи, но только не сходи с ума, не сдавайся!..

Заговоренная рысь свалилась в полуметре от Милены, наконец издохнув.

Ее смерть придала мне сил. Еще не все потеряно! Повоюем еще!

Я резко обернулся, чтобы нашпиговать металлом тварь, подкравшуюся сзади, – и не обнаружил ее. Взглядом скользнул по кронам деревьев – никого. Обернулся к реке – если кто и сидел под ряской, то не спешил обнаружить свое присутствие.

– Вот и все, – упершись ладонями в землю, Резак поднялся с колен.

Он шагнул к Милене – и рухнул навзничь.

Мы с супругой бросились к нему, перевернули на спину.

Потерял сознание, дурачок. Ну вот как ему помочь тут, посреди Полигона? Сделать искусственное дыхание респиратор в респиратор?..

К счастью, он открыл глаза без нашего вмешательства, изпод резиновой маски донеслось:

– Спасибо скажи, умник. Я вымолил прощение у Полигона, а то сожрали бы твою задницу и попку миледи.

Запрокинув голову к свинцовому небу, я расхохотался. Надо же, а я еще этого наглого засранца от рысей прикрывал, собой рискуя!

– Погоди, умник, радоваться. Полигон отозвал своих детей, и потому мы еще живы. – Резак приподнялся на локтях и без сил плюхнулся обратно. – Но он может передумать. В любой момент.

Неожиданно для себя я поверил ему.

Поверил во всю эту чушь с живым Полигоном, с камланиями и духами. Это место проклято. Нам нельзя здесь находиться, никак нельзя!..

– Милена, любимая, нужно убираться отсюда. Во что бы то ни стало. И поживей!

И вот тогда у меня зазвонил телефон.

Чертов корейский девайс!