28

Рояль исчез годом позже, как раз тогда, когда уже не работал телефон и не было света. Газа то было, что-то с газопроводом, объяснила мать маленькой Сибилле. После того как исчез рояль, появились и газ, и свет, и даже телефон заливался снова.

Отец стал играть в барах, потому как дома больше не было рояля. За это он получал немного денег, но и попивал понемногу во время игры. По вечерам мать посылала Сибиллу за отцом. Если Сибилла успевала, то сколько-то денег из того, что он получал, еще оставалось. Иногда она слегка запаздывала. Придя домой, отец кричал, а мать плакала, и отец бил ее. Сибилла это видела. Она стала ненавидеть отца. Любовь еще просыпалась в ней лишь тогда, когда он играл.

Мать по-прежнему работала статисткой, но получала мало. Сибилла давно ходила в школу. Годы неслись чередой. Отец пил. Мать уже стала не такой красивой. Однажды старый Плюшке сказал:

— Марга, прости, но на роли благородных дам в вечерних туалетах ты уже не подходишь. Только не падай духом! На заднем плане ты еще пройдешь нормально. Но получать за это будешь не больше пятнадцати марок. А твой Оллер, он что, ничего не может придумать?

— Именно это он сейчас и делает.

— Что?

— Он пишет симфонию.

Отец действительно начал писать. В последующие пять лет он закончил первые три части произведения. Потом на него напали сомнения, свойственные каждому творцу, в ценности своего труда, и однажды в ветреный осенний день он развел на Заячьей пустоши костер и сжег неоконченную партитуру. Матери и Сибилле он сообщил:

— Завтра с утра начну снова. У меня уже все в голове.

Сибилле исполнилось пятнадцать лет. Мать сказала:

— Другие дети в твоем возрасте уже зарабатывают деньги. Ты должна мне помочь, дочка. Одна я уже не справляюсь. Плюшке умер, а другие не слишком охотно дают мне работу на студии.

— Что я должна сделать, мама?

— Ты ведь была в луна-парке? Я там поговорила с одним человеком, который ищет рекламщиц.

— А что это такое?

— Ну, — ответила мать, — в луна-парке есть различные аттракционы: «Трясущаяся лестница», «Американские горки», «Смертельный прыжок» и так далее. Человек, о котором я говорила, нанимает молоденьких девушек, которым ничего другого не надо делать, как только кататься на всем, что есть в луна-парке, и при этом громко кричать.

— А зачем это?

— Потому что это здорово, — ответила мать. — Они заразительно орут и визжат от удовольствия, понимаешь? А люди вокруг говорят: черт возьми, это, должно быть, очень весело! И покупают билеты. Для этого и нужны рекламщицы. Не хочешь попробовать, а?

— А «Трясущаяся лестница» тоже бесплатно?

— Все для них бесплатно, дорогая. Я не принуждаю тебя. Я просто буду тебе благодарна, если ты захочешь мне помочь. Чтобы папа смог закончить свою симфонию.

— Ее он не напишет никогда, — возразила дочка. — Но я, конечно, помогу тебе, мама!

Так Сибилла стала рекламщицей. Через неделю ее шеф с удивлением заявил:

— Такого я еще в жизни не видел!

Сибилла принимала свою работу всерьез. Она орала, визжала и неистовствовала так, что мужчины останавливались и смотрели на нее раскрыв рот. Она уже тогда была очень красива, по-девичьи стройная, длинноногая, темноволосая, с огромными глазами. Она работала с пяти вечера до полуночи. Потом мать заходила за ней и забирала домой. По утрам Сибилла чувствовала себя разбитой. В школе ее успеваемость снизилась. В одном классе она осталась на второй год. Но зато семья могла теперь рассчитывать на прожиточный минимум в восемьдесят марок ежемесячно. В конце сезона Сибилла потребовала сто. Она получила их безоговорочно, и мать уже грезила о том, что в следующем году они смогут иметь сто пятьдесят в месяц, как вдруг случилось несчастье.

Когда однажды вечером на «Американских горках» Сибилла раскрыла рот, чтобы взреветь от удовольствия, из ее горла вылетел только сиплый стон. И, как она ни старалась, ничего не выходило. Говорить она тоже больше не могла, только с трудом шептала.

— Порваны голосовые связки, — констатировал врач, к которому обратились в панике. — Чрезвычайная осторожность, иначе ничего не гарантирую!

Когда в этот вечер Сибилла возвращалась с матерью домой на трамвае, та сказала:

— С аттракционами, стало быть, покончено, но не грусти, дорогая, я нашла для тебя кое-что получше. Завтра мы идем в «Скалу». Там все еще требуются бьюти^[70].

— А что делают бьюти, мама?

— Вообще ничего, дорогая. Ты просто немного раздеваешься и ходишь вверх-вниз по лестнице или вообще только стоишь в красивом наряде.

— И за это платят деньги?

— Еще какие! Гораздо больше, чем в луна-парке. — Мать закашлялась и помассировала горло. — Должно быть, я простудилась. Уже несколько дней мне больно глотать.

Она взяла Сибиллу за руку:

— Пойдем, мы выходим.

— Но это еще не наша остановка!

— Мы зайдем за папой.

Когда они вошли в небольшой бар, он сидел за роялем и играл. Возле него стояла рюмка коньяка. В это время бар был еще пуст. Отец играл Шопена.

— Боже, как чудесно! — воскликнула мать, молитвенно сложив руки.