17

Входя в вестибюль виллы, я услышал глухой звук своих шагов. Кто-то прикрыл окна и шторы в комнатах, поэтому в доме было темно и прохладно, пахло мастикой. На столе перед камином лежало много писем.

— Мила?

Ответа не последовало. Послышался тихий визг собаки. Чуть прикрытая дверь в комнату Милы распахнулась, и в холл вышел старый боксер. Полуслепая и беспомощная собака опять наткнулась на плиту, грустно взвизгнула и стала тереться своим бесформенным телом о мои ноги.

— Входите, господин Хольден! — услышал я голос Милы. — Я ненадолго прилегла.

Я еще ни разу не был у нее в комнате. Это было маленькое помещеньице, с одним окном, выходившим в парк. Перед ним стояло кресло-качалка. На столе я увидел фотографии Нины, большие и маленькие, не менее дюжины. Нина — еще маленькая девочка с бантом в волосах, Нина — подросток, Нина — молодая женщина на лошади.

Старая кухарка лежала на железной кровати, над ней висела картина с Мадонной. Увидев Милу, я испугался. Ее лицо было серым и блестело.

Губы посинели, руки были прижаты к груди. Она была в черном платье, старомодных ботинках на шнурках и белом переднике. Ее чепец съехал в сторону.

— Господи, Мила, что случилось?!

— Ничего, господин Хольден, не волнуйтесь, сейчас все пройдет. Это опять моя щитовидка. Такое у меня бывает.

— Вам нужен врач!

— Зачем? Я уже приняла капли. Еще часок — и я буду в полном порядке. Это все потому, что я сильно разволновалась.

— Из-за чего?

— Все уехали, господин Хольден! Слуга, горничные, садовник — все сразу уехали! Я осталась в доме одна!

Собака стала повизгивать.

— И естественно, старая Пуппеле.

— Что значит — уехали? Куда уехали?

— Просто уехали. Собрали свои вещи и исчезли. Это садовник их подговорил. Об этом уже говорят все посыльные в нашем районе. О том, что в этом доме нельзя оставаться, раз хозяина посадили. — Она с трудом проглотила слюну, пот стекал со лба на старческое лицо. — Что это значит, господин Хольден? Я им даже пригрозила, что мы подадим на них в суд, если они уйдут с рабочего места до конца срока договора найма, но они только рассмеялись… Им все равно, подадим мы на них в суд или нет! Им за это ничего не будет, потому что нашего господина обвиняют в том, что он спекулянт, причем очень крупный. Вот от этого у меня и случился приступ. Но я чувствую, что мне уже лучше.

Я сел в кресло-качалку и посмотрел на фотографии. Старая кухарка не отрывала от меня напряженного взгляда:

— Но вы-то ведь не уйдете, господин Хольден?

— Нет, — ответил я.

— Я так и знала — вы останетесь верны нашему господину.

— Да, — ответил я. И продолжал рассматривать фотографии.

— Завтра приедет моя Нинель. Я буду вкусно готовить для нас троих. Здесь станет уютнее. И пока нашего господина оправдают, мы наймем приходящую работницу. Это все, что нам сейчас нужно, правда, ли Пуппеле?

Старый боксер лишь повизгивал.

— Вы рады, что наша госпожа возвращается домой, господин Хольден?

Я кивнул и посмотрел в сад, так как больше не мог видеть эти фотографии. Со старого дерева упало спелое желтое яблоко. Я видел, как оно падает и катится вниз по направлению к блестевшему на солнце озеру.