Противоречия и репрессии в чекистской среде

Огромный и малопрофессиональный чекистский аппарат в начале 1920-х гг. постоянно конфликтовал не только с партийно-советским1 аппаратом, но и с различными собственными подразделениями. Мания подозрительности, желание «подсидеть» коллег и выслужиться обусловливали обилие политических доносов.

От чекистов со стороны начальства требовалась максимальная жёсткость. За март 1920 г. следователь Славгородской учека В.А. Надольский рассмотрел 190 дел, большая часть которых им была прекращена. Часть дел он отправил на доследование, и лишь 40–50 пошли на рассмотрение коллегии. Такие результаты вызвали со стороны руководства уездной чека обвинения в саботаже. После получения строгого выговора с предупреждением и разговоров начальства о целесообразности ареста Надольского тот счёл за благо уже в апреле 1920 г. покинуть уездную чека и перебраться в Томскую губернию.

В декабре 1920 г. член коллегии Иркутской губчека Д.Ф. Клингоф в докладе председателю губчека А.П. Марцинковскому дал обзор восстаний и пришёл к неутешительным выводам о том, что комячейки возбуждают «ненависть крестьянского населения», политика классового расслоения в богатой Сибири неэффективна, а потому следует учитывать интересы и «зажиточного хозяина». Марцинковский своеобразно оценил мнение Клингофа, предложив губкому РКП(б) «освидетельствовать [автора] политически, т. к. представленный мне сей доклад сильно пахнет эсеровщиной»^[148]. «Диссидента» освидетельствовали и быстро убрали с должности.

Весьма напряжённо складывались взаимоотношения чекистов из территориальных подразделений с их коллегами-транспортниками и особистами. В конце 1920 г. руководство Томской РТЧК доносило о подозрительных действиях «неблагонадёжного» начальника Минусинского политбюро И.Г. Фридмана, который, с одной стороны, попустительствовал организованным грабежам туземного населения войсками ВОХР, а также Абаканской и другими волостными комячейками, а с другой — якобы беспричинно освобождал антисоветски настроенных лиц. В июле 1921 г. председатель Енисейской губчека Р.К. Лепсис и руководство Минусинского укома РКП(б) согласились отстранить от работы вступивших в конфликт друг с другом заведующего местного политбюро И.Ф. Опарина и начальника особого отделения по охране границы A.M. Янковского. Правда, здесь, похоже, Лепсис обманул уком: Опарин был снят только два месяца спустя (для характеристики его личности показателен факт исключения Опарина в 1925 г. из партии «за покушение на убийство в состоянии опьянения»), а Янковский, несмотря на сигналы о его должностных преступлениях, остался работать в Минусинске^[149].

Осенью 1920 г. наблюдался острый конфликт — «ужасная вражда» (по выражению одного из коммунистов) — Нижнеудинского политбюро Иркутской губчека и милиции с работниками отделения РТЧК, поскольку чекисты-транспортники без согласия политбюро проводили в городе обыски и аресты, обирали проезжавших через Нижнеудинск пассажиров. А с середины октября 1920 г. ОРТЧК начало аресты польских рабочих и служащих (даже коммунистов) на железной дороге, оправдываясь необходимостью высокой бдительности к выходцам из враждебного государства.

В самом начале 1922 г. иркутские партийные власти, требуя слияния всех чекистских аппаратов, отмечали, что особисты и транспортники постоянно действовали ещё более радикально, чем сотрудники губчека и уездных политбюро. Они отмечали, что транспортная ЧК находит «контрреволюцию там, где, по более правильно поставленной информации Губчека, её нет. На этой почве в Киренске вырастают такие махровые цветы, как самоубийства, убийства, поджоги и проч.». Что касается особистов, то они обращали своё внимание не только на воинские части, но и на гражданские учреждения, в результате чего в 1920 г. в Черемхове транспортниками и работниками особого отдела был арестован ряд специалистов, что вызвало вмешательство со стороны губкома и губисполкома, особо отметивших, что Иргубчека была против указанных репрессий^[150].

Чекисты при нехватке врагов начинали искать их внутри себя. В сентябре 1921 г. директор Госполитохраны ДВР Г.И. Быков констатировал обилие в аппарате «склок, интриг, взаимных провокационных подсиживание и выкуривания»: вместо обнаружения контрреволюционных организаций сотрудники «сознательно провоцировали друг друга путём подсылки подставных лиц с предложением взятки». Директор подчёркивал, что его аппарат «завален делами сотрудников ГПО обвиняемых во взяточничестве».

Недисциплинированность рядовых работников ЧК, которую подчас чувствовало и сибирское начальство, Павлуновским по возможности пресекалась. В ноябре 1921 г. он сообщал в Сиббюро ЦК о своём распоряжении арестовать оперработников на ст. Иркутск и Татаурово, которые, несмотря на распоряжение полпреда о беспрепятственном пропуске поезда некоего т. Афанасьева, подвергли состав «нетактичному и оскорбительному обыску»^[151].

Более серьёзно выглядели постоянно возникавшие проблемы, связанные с конфликтами конкурировавших друг с другом видных чекистов и их окружения. Склоки, связанные с формированием команд вокруг руководящих чекистов, боровшихся за власть в губернских чека, фиксировались в Красноярске (дело «москвичей» В.И. Вильдгрубе, Д.М. Иванова и противостоявших им местных чекистов), Тюмени (П.И. Студитов — его зам И.С. Бойко), Томске (и.о. председателя губчека Б.А. Бак — С.Г. Чудновский) и других региональных центрах. Исключительно интриганскими и склочными были взаимоотношения в руководстве Якутской губчека^[152]. Как правило, подобные конфликты заканчивались вмешательством вышестоящих чекистских и партийных органов, которые обычно ограничивались переброской представителей проигравшей стороны в другой регион.

Постоянным осложняющим фактором в чекистской среде являлись репрессии против самих чекистов. Подобные факты в изобилии фиксируются во всех губчека. Причины арестов и казней работников госбезопасности можно разделить на три части: скрытие «белого» прошлого, разоблачение текущей «контрреволюционной деятельности» и служебные преступления. Отдельно следуют отметить нередкие факты арестов работников ЧК по инициативе партийно-советских структур. С конца 1919 по начало 1922 г. только расстреляно было в сибирских губчека не менее 25 штатных сотрудников (большей частью оперработников), причём около половины — за причастность к службе у белых и «контрреволюционную деятельность».

Выявление и уничтожение проникших в ЧК «предателей» началось сразу. В Новониколаевске уже 7 февраля 1920 г. был арестован и в тот же день расстрелян как «доброволец польского легиона, связанный с колчаковской контрразведкой» следователь А. Пеплов, а год спустя был казнён бывший судебный чиновник белой власти М.К. Зайцев, замеченный также в фабрикации новониколаевского филиала организации «Сибирское Учредительное собрание», мародёрстве, присвоении денег, предназначенных для оплаты агентов, и содержании любовницы на конспиративной квартире. В начале 1920 г. в Красноярске арестовали сотрудника губчека М.Р. Манденьянца, обвинявшегося в том, что он был штабс-ротмистром Колчака (полгода спустя дело было прекращено) и расстреляли как бывшего офицера-контрразведчика чекиста Вотина, а также двух особистов, тоже оказавшихся из белых офицеров. 1 января 1922 г. по приговору трибунала был казнён один из видных томских чекистов — начальник информотдела губчека Г.А. Котов, ранее судившийся за превышение власти, а затем обвинённый в том, что он был подпрапорщиком Колчака и участником штурмового отряда^[153].

Точно так же с первых месяцев работы началась фабрикация и «контрреволюционных» дел на чекистов. В феврале-апреле 1920 г. в Томской уездной и транспортной ЧК арестовали по политическим обвинениям около 10 сотрудников, большая часть которых была вскоре освобождена, а один — расстрелян. В Омской губернии репрессии коснулись также целого ряда чекистов. Сотрудник губчека Я.Д. Гусев за некую «контрреволюционную деятельность» был арестован в марте 1920 г. и три месяца спустя приговорён к расстрелу. Работник Татарского политбюро И.С. Осинцев, арестованный в начале 1921 г. по аналогичным обвинениям, уже 20 февраля был расстрелян. Уполномоченного Тарского политбюро X.М. Рахматулина арестовали 17 февраля 1921 г. и обвиняли как участника повстанческого движения против советской власти, но 8 месяцев спустя его дело было прекращено за недоказанностью^[154].

В марте 1921 г. по обвинению в контрреволюционной деятельности были арестованы оперативники отделения РТЧК Омской железной дороги на ст. Купино И.А. Лещинский, Г.Б. Мартыненко и Н.С. Миронов, вскоре освобождённые Омской губчека за недостатком улик. А вот машинистка того же отделения М.С. Купона, арестованная несколько позднее, в июне 1921 г. «за контрреволюционную деятельность» оказалась приговорена к расстрелу. Бывший офицер М.М. Монов, сотрудник Енисейской губчека, был расстрелян весной 1921 г. в числе 34 чел., обвинённых в заговоре Крестьянского союза. По «заговорам» ряд лиц из технического персонала были осуждены к расстрелу в Тюмгубчека, Алтгубчека и, возможно, в Томучека^[155].

Лояльность режиму со стороны сотрудников ЧК была высокой, но не абсолютной. Так, в начале 1920-х гг. некоторые чекисты изменяли и переходили на сторону повстанцев. Один из ближайших друзей якутского лидера М.К. Аммосова — сотрудник губчека и делегат VIII-го Всероссийского съезда Советов Г.С Ефимов, назначенный в августе 1921 г. членом губревкома — внезапно вместе со своим отрядом перешёл к повстанцам корнета В.А. Коробейникова и стал одним из руководителей созданного ими в 1922 г. правительства — Временного Якутского областного народного управления.

В Ачинском уезде в конце 1920 г. одним из вожаков небольшого повстанческого отряда стал бывший уполномоченный уездчека и секретарь Больше-Улуйского волисполкома Гусев (возможно, бывший офицер). Были случаи дезертирства — так, во время Колыванского мятежа 1920 г. был арестован как дезертир уполномоченный особого отдела Г. Железнов. Во время чистки партии в 1921 г. старший агент особого погранотделения № 3 BCBO (Минусинский уезд) Л.Г. Фиш был исключён из РКП(б) за отказ вести работу среди поляков, намерение выйти из партии и вернуться в Польшу: «Хотя бы пуля меня ожидала, я всё-таки должен быть на родине»^[156].

Среди работников чека изредка попадались люди, принципиально отвергавшие методы работы этой организации. Например, 41-летний А.Д. Штильберг, откомандированный из военного контроля ГПО Верхнеудинска в Горный институт, Сиббюро ЦК РКП(б) 22 июля 1920 г. был направлен, ввиду отсутствия работников, в Особый отдел Омской губчека. Там бывший военный контрразведчик получил два адмареста за неисполнение приказов и невыходы на работу, а 6 августа 1920 г. его арестовали по обвинению в контрреволюционной деятельности. Глава Омской губчека П.В. Гузаков сообщал в Сиббюро, что Штильберг проявил себя как саботажник и «ноющий коммунист», чья «интеллигентская душа» болеет «якобы за разрушение святого искусства прошлого». Из следственного дела следует, что окончательного решения по делу Штильберга принято не было^[157].

Реальные измены своих коллег чекисты предотвращать были не в состоянии. Зато для большей части руководителей губчека характерно было представлять своих же сотрудников в качестве членов контрреволюционных организаций. Значительная часть таких дел закончилась вынесением смертных приговоров, что давало острастку остальным чекистам, тренировало их бдительность в слежке друг за другом, а начальству доставляло лавры принципиальных борцов с врагами.

Очень значительным количеством чекистов совершались корыстные преступления. Руководящие сотрудники ВЧК признавали: «Кто сам не сотрудничал в этих комиссиях, тому трудно представить, почему так часто отдельные сотрудники, даже коммунисты, попадают на скользкий путь и падают… Сами чрезвычайные комиссии их осуждают нередко на смертную казнь». Парадоксально, но поставленная в привилегированные правовые условия как силовая структура ВЧК не получала от казны достаточных ресурсов для своего нормального функционирования. Вероятно, это делалось сознательно или полусознательно: дескать, если организация занимается реквизициями и конфискациями, то её работники голодными и раздетыми не останутся.

Чекисты постоянно охотно пользовались вещами, незаконно изъятыми при обысках. Двое сотрудников Омгубчека — С. Варада и П. Витол — были расстреляны за это уже в начале 1920 г. Публиковались в газетах аналогичные сообщения о приговорах чекистам-мародёрам в других регионах: в марте 1920 г. «за неоднократное утаивание предметов, изъятых при обыске» был осуждён к расстрелу комиссар по обыскам Семипалатинской губчека А.Т. Пильгинин; агента УТЧК при ст. Омск Я.С. Шикалова в июне 1920 г. расстреляли за самовольные обыски, пьянство и дебоширство, сотрудников Алтайской губчека Я.И. Зайковского и А.К. Пономарёва расстреляли 16 февраля 1921 г. за производство обысков и изъятий с использованием фальшивых удостоверений. В ноябре 1920 г. коллегия Иркутской губчека постановила расстрелять за взяточничество своего сотрудника Г. Корелякова^[158].

М.Д. Берман 2 июня 1920 г., обращаясь в Томское губбюро РКП(б) с просьбой откомандировывать на работу в губчека только проверенных коммунистов, пояснял, что «работа в Чека часто развращает ещё не "обстрелянных" коммунистов и они, прикрываясь "охраной революции", иногда начинают творить безобразия». Однако и вполне «обстрелянные» чекисты-начальники были склонны к корыстным преступлениям.

Зампредседателя УТЧК В.Н. Новиков за «преступления по должности» летом 1920 г. коллегией Томгубчека был приговорён к расстрелу. В июне 1920 г. замначальника отделения Томской РТЧК Крахмальский, агент ОРТЧК Дурыманов, а также несколько милиционеров нашли во время обыска вино, напились и похитили домашние вещи. В ноябре их судил губревтрибунал и вынес суровые наказания, в том числе два смертных приговора. Начальник общей части Томской ДТЧК В.Е. Курчевский в конце 1921 г. обвинялся в хищении вещественных доказательств и был исключён из РКП(б) за должностные преступления^[159]. Рядовые сотрудники Томгубчека А.П. Смирнов и А.Ф. Крылатых в июле 1920 г. за должностные преступления были приговорены к «условному расстрелу» (такое наказание было довольно распространено). Помощник уполномоченного губчека И.А. Байгулов в августе 1921 г. был осуждён коллегией Томгубчека к расстрелу за взяточничество и разглашение секретных сведений. В 1921 г. за терроризирование местного населения Верх-Усинской волости Минусинского уезда был расстрелян начальник 27-го поста особого погранотделения № 3 Блок. В январе 1922 г. был исключён из партии сотрудник Иргубчека Б.Б. Цейтлин как приговорённый к ВМН за служебные злоупотребления^[160].

Что касается злоупотреблений со стороны крупного чекистского начальства, то они (помимо эпизода с С.А. Комольцевым) обычно не выходили на свет. Правда, когда зампред Томской губчека Б.А. Бак освободил родственника жены, задержанного с целым возом продуктов, предназначенных для семьи Бака, Томский губком РКП(б) постановил в декабре 1920 г. перебросить его, т. к. «указанный инцидент принял широкую огласку и тем самым тов. Бак потерял свой авторитет среди масс». В декабре 1920 г. врид председателя Якутгубчека Г.Н. Макаров обвинялся в присвоении вещей, изъятых при обыске. Зампред Томской губчека X.Я. Столяр в мае 1921 г. был обнаружен «в компании подозрительных лиц за столом с массой закусок и выпивкой», за что подвергся аресту и исключению из партии. Начальник Секретного отдела Омгубчека Н.А. Бауэр в феврале 1922 г. губкомом РКП(б) был исключён из партии как поручитель за арестованного крупного подрядчика Ятнена, с которым пьянствовал и у которого брал взаймы большие суммы денег. Однако вскоре Бауэра восстановили в партии и перевели в Новониколаевск^[161].

Несмотря на наказания, все губчека и уездчека с первых дней существования налегали на самочинные реквизиции имущества, значительная часть которого распределялась между работниками и шла на подарки партийно-советскому начальству. Снабжение чекистов пайками и одеждой было скудным, поэтому они переходили на самообеспечение. В литературе описаны «успехи» на этом поприще сотрудников Енисейской губчека. В ноябре 1920 г. Якутское губбюро РКП(б) указало председателю губчека И.Б. Альперовичу на «недопустимость незаконного самоснабжения агентов и сотрудников губчека»^[162].

В Новониколаевске осенью 1920 г. чекист М.К. Зайцев под видом заговорщиков арестовал общину сектантов-иоаннитов (около 30 чел.), реквизировал дом, лошадей, скот и полностью вывез на нескольких подводах её имущество, которое затем бесследно исчезло. Зайцева вскоре расстреляли за бесчисленные злоупотребления, но ограбленной общине чекисты ничего не вернули. В Омске осенью 1921 г. были исключены из партии руководящие сотрудники губчека во главе с А.И. Мосоловым, в том числе за вольности с распределением имущества расстрелянных^[163].