Это вырезка из газеты города Де-Мойна, штат Айова, пришла сегодня утром. Эд Марш был двоюродным братом моей жены, и я помню его очень хорошо. Он присутствовал на нашей свадьбе тридцать шесть лет назад и был красивым молодым холостяком. Помимо моего интереса к нему как к кузену моей молодой жены он интересовал меня и в другом отношении, а именно тем, что в его роте во Втором Айовском пехотном полку служил Дик Хайем. За пять лет до войны Дик, добродушный, бесхитростный, обаятельный парень семнадцати лет, был подмастерьем в небольшой типографии моего брата в Кеокуке, в Айове. У него был старый мушкет, и он имел обыкновение разгуливать с ним туда-сюда по типографии, и говорил, что лучше будет солдатом, чем кем-либо еще. Остальные смеялись над ним и говорили, что он просто переодетая девчонка и что, если бы ему пришлось встретиться с врагом, он бы бросил свое ружье и убежал.

Но мы оказались плохими пророками. Вскоре, когда президент Линкольн воззвал к добровольцам, Дик вступил во Второй Айовский пехотный, примерно в то время, когда меня вышвырнули с лоцманской службы на реке Миссисипи и я готовился стать солдатом на стороне конфедератов в округе Роллс, штат Миссури. Второй Айовский был передислоцирован в окрестности Сент-Луиса и расположился там лагерем. Каким-то образом полк опозорился – и если я правильно помню, назначенное наказание заключалось в том, что он никогда не должен был развертывать свой флаг, пока не завоюет это право доблестью в бою. Когда вскоре генерал Грант (в феврале 1862-го) приказал штурмовать форт Донелсон, Второй Айовский вымолил право возглавлять атаку. Рота Эда Марша, где Дик служил рядовым, двинулась на холм через поваленные деревья и другие препятствия на переднем крае атаки, и Дик упал с пулей, прошедшей через середину лба – таким образом мужественно стирая с грифельной доски издевательские пророчества пяти– или шестилетней давности. Оставшиеся в живых бойцы Второго Айовского победоносно завершили тот штурм с развевающимися знаменами, которые никогда больше не были позорно свернуты.

Сестра Эда Марша также присутствовала на нашей свадьбе. Она и ее брат всю жизнь питали друг к другу почти идолопоклонническую любовь, прекратившуюся лишь примерно год назад. Примерно в то время, когда состоялась наша свадьба, сестра Эда вышла замуж за пустомелю по имени Тэлмадж Браун. Он был человек энергичный, но неразборчивый в средствах и неумеренно религиозный. Благодаря своей ловкости он приобрел большое состояние и в своем завещании, сделанном незадолго до смерти, назначил Эда Марша одним из душеприказчиков. Имение стоило миллион долларов или больше, но дела его находились в очень запутанном состоянии. Эд Марш и еще один или два душеприказчика выполнили свой долг честно и без вознаграждения. Им потребовались годы, чтобы привести в порядок имущественные дела, но они довели это до конца. В течение последующих лет все шло прекрасно. Но наконец, примерно год назад, какие-то родственники Тэлмаджа Брауна убедили вдову возбудить иск против Эда Марша и его сотоварищей-душеприказчиков на большую сумму, которую они якобы либо украли, либо растратили по бесхозяйственности. Это испортило преданные взаимоотношения, которые всю жизнь существовали между братом и сестрой. Само возбуждение тяжбы разбило Эду Маршу сердце, потому что он был абсолютно честным человеком и не мог вынести даже тени подозрения. Он слег в постель, дело же пошло в суд. Он ни словом не винил свою сестру и говорил, что никто не виноват, кроме Браунов, – они отравили ее ум. Дело слушалось в суде. Затем судья отклонил его, со многими негодующими комментариями. Брауны поднялись, чтобы покинуть зал суда, но он приказал им подождать и выслушать, что еще он имеет сказать, а затем возвышенным языком спустил с них шкуру, объявил их мошенниками и плутами и отпустил. Но новость о реабилитации достигла Марша слишком поздно. Он так и не оправился от болезни. На протяжении последних двух месяцев он постепенно терял почву под ногами, и в итоге наступил его конец.

Утром приходит письмо от моего давнего товарища по серебряным рудникам, Кэлвина Х. Хигби, человека, которого я не видел и с которым не имел связи сорок четыре года. Хигби фигурирует в одной из глав моей книги «Налегке», где рассказывается, как мы открыли богатую слепую жилу на шахте «Уайд вест майн» в Авроре (или, как мы тогда называли этот район, в Эсмеральде) и как вместо того, чтобы утвердить наше право собственности на это чрезвычайно богатый рудник, разрабатывая его в течение десяти дней, как того требовало горняцкое право, он погнался за химерой – отправился на поиски загадочной цементной шахты, а я отбыл за девять миль, на реку Уокер, чтобы ухаживать за капитаном Джоном Наем во время его жестокого приступа спазматического ревматизма, или воспаления мозговых покровов, или какого-то подобного заболевания; и как мы с Кэлом как-то ночью добрели обратно до Эсмеральды, но слишком поздно, не успев спасти наше состояние от захватчиков чужого земельного участка.

Я приведу здесь это письмо, и, поскольку оно не увидит свет, пока мы с Хигби не будем покоиться в могилах, я позволю себе воспроизвести его пунктуацию и орфографию, потому что для меня они составляют часть этого человека. Он на редкость честен. Он чрезвычайно прям и простодушен, а его орфография и пунктуация так же просты и прямодушны, как он сам. Он не приносит за них извинения, да никаких извинений и не требуется. Они просто свидетельствуют, что он необразован, и без обиняков заявляют, что он и не притворяется образованным.