VII

При работе над композицией пьес Гольдони интересовало прежде всего построение интриги и лепка характеров. Построение интриги — это то, чему у Комедии масок учились величайшие гении мировой драматургии: и Лопе де Вега, и Марло, и Шекспир, и Мольер. Гольдони Комедии масок обязан тем, что его вещи до сих пор смотрятся без всякого напряжения и почти всегда с огромным интересом, что до сих пор его интрига умеет захватывать зрителя, как в дни Сакки, Дарбеса и Коллальто. В его комедиях нет никогда ни малейшей напряженности. Действие развертывается свободно и непринужденно. «Из каждой сцены выходила другая, и каждое происшествие рождало четыре новых», — рассказывает он сам про то, как строилась одна из очередных его пьес. Зритель ощущает эту необыкновенную легкость, смотря в театре чуть ли не любую его комедию. Венецианским же его комедиям она не изменяет никогда. Искусство строить интригу давалось Гольдони без всяких усилий. Гораздо труднее было ему создавать персонажи. Его основной целью еще со времени «Момоло» было создание комедии характеров. До этой мысли он дошел совершенно самостоятельно, вне зависимости от Мольера. Наоборот, когда он познакомился с творчеством Мольера, он отошел от главного мольеровского принципа. Лучшие комедии Мольера, как комедии характеров, были построены с точки зрения Гольдони неправильно. Вот что говорит он по этому поводу в своей программной вещи — «Комический театр»: «Французы торжествовали в искусстве писать комедии в течение целого столетия. Теперь как раз пора, чтобы Италия доказала, что в ней не заглохло семя хороших авторов, которые, после греков и римлян, первые обогатили и прославили театр. Нельзя сказать, чтобы во французских комедиях не было прекрасных, хорошо выдержанных характеров, чтобы французы не умели искусно обращаться со страстями и чтобы их замыслы не были остроумны, удачны и блестящи. Но зрители этой страны довольствуются слишком малым. Французы строят свою комедию всего лишь на одном характере. Вокруг одной страсти — правда, хорошо разработанной и проведенной — вращается целый ряд положений, которые по силе выражения кажутся новыми. Наши итальянцы желают большего. Они хотят, чтобы главный характер был силен, оригинален и ясен; чтобы почти все, даже только эпизодические фигуры, тоже были более или менее характерными; чтобы завязка достаточно изобиловала случайностями и новизной. Они желают, чтобы мораль была пересыпана шутками и остротами, желают финала неожиданного, но ясно вытекающего из всего хода комедии».

Тут Гольдони совершенно определенно имеет в виду Мольера, который в лучших своих комедиях ставит в центре один какой-нибудь характер: скупого, лицемера, мизантропа, донжуана. С точки зрения Гольдони, жизнь никогда не дает такой упрощенной темы. Раз встречаются между собой несколько людей, то должно обнаружиться несколько характеров. Комедия, которая стремится производить впечатление, должна быть верным зеркалом жизни, следовать за нею по всем ее разнообразным извилинам. Вот почему в комедиях Гольдони мы встречаем характеры, почти не повторяющиеся даже тогда, когда Гольдони выводит старые маски.

Комедии масок недоступно искусство лепки характеров. Драматург создает свои комедийные типы углубленной, острой психологической характеристикой, чаще всего анализом какой-нибудь отрицательной страсти. Актер, импровизируя на сцене, идет другим путем. Характеристика у него — внешняя. Анализ, сколько-нибудь последовательный, отсутствует. Глубины человеческих страстей ему недоступны.

Гольдони отдал дань этой методике. Но, уступая по силе характеристики, по могучей лепке, по социальной типичности людских фигур таким драматургам, как Шекспир или Мольер, Гольдони превосходит их разнообразием и многочисленностью своих образов. Если среди этих образов нет ни Фальстафа, ни Тартюфа, зато каждый из них отражает какую-нибудь черту, подхваченную метким глазом Гольдони в жизненной сутолоке и типичную для людей его времени.