48

Пог-Хилл, осень 1977 года

В сентябре лучше не стало. Элвис вернулся в хитпарады с «Дорогой вниз». Джей апатично занимался — через год выпускные экзамены. Казалось, все снова нормально. Но ощущение гибели не исчезало — напротив, оно обострилось, когда вернулись серые будни. Писем не было ни от Джо, ни от Джилли, что удивляло Джея, хотя что тут удивительного, ведь он покинул Керби-Монктон, ни с кем не попрощавшись. Его мать засекли фотографы «Сан», когда она выходила из ночного клуба в Сохо под ручку с двадцатичетырехлетним инструктором по фитнесу. Марк Болан^[108] погиб в автокатастрофе, затем, всего через пару недель, Ронни ван Зант и Стив Гейне из «Линирд Скинирд»^[109] разбились на самолете. Казалось, всё и вся вокруг умирает, распадается. Но больше никто этого не замечал. Его друзья смолили недозволенные сигареты и сбегали в киношку после уроков. Джей смотрел на них свысока. Он почти бросил курить. Курение казалось таким бессмысленным, почти ребяческим. Пропасть между ним и его одноклассниками ширилась. Бывали дни, когда он чувствовал себя на десять лет старше.

Настала Ночь Гая Фокса. Однокашники жгли костер и жарили картошку во внутреннем дворе. Джей остался в спальне и смотрел издали. Воздух пах горько и тоскливо. Ливень искр взмывал из костра в дым и ясное небо. Пахло раскаленным жиром и горелой бумагой петард. Впервые он осознал, как скучает по Джо.

В декабре он сбежал.

Он взял куртку и спальник, радио и немного денег, запихал все это в спортивную сумку. Подделал отпускной билет и свалил из школы сразу после завтрака, чтобы хватило времени забраться как можно дальше. Поймал попутку от города до автострады, потом еще одну, по Ml к Шеффилду. Он точно знал, куда едет.

Через два дня Джей был в Керби-Монктон. Сойдя с автострады, он в основном шел пешком, срезал через поля и забрался выше, на вересковые пустоши. Он спал на автобусной остановке, пока не подъехала патрульная машина, потом оробел и больше не смел прерываться, опасаясь, что его заметут. Было холодно, но бесснежно, небо низко провисло, и Джей натянул всю запасную одежду, но так и не согрелся. Ноги покрылись волдырями, ботинки отяжелели от налипшей грязи, но всю дорогу Джей цеплялся за воспоминания о переулке Пог-Хилл, за знание, что Джо ждет его там. Дом Джо с теплой кухней и запахом горячего варенья и высушенных в духовке яблок, и радио играет на подоконнике над помидорной рассадой.

Он дошел ближе к вечеру. Заставил себя пройти несколько последних футов до тылов переулка Пог-Хилл, перекинул спортивную сумку через забор, вслед плюхнулся сам. Во дворе никого не было.

Участок казался голым, заброшенным. Джо явно хорошо поработал над маскировкой. Даже со двора казалось, что никто тут не жил месяцами. Сорняки поднялись между плитками и умерли от мороза, посеребренные инеем. Окна были заколочены. Дверь заперта.

— Джо! — Он постучал в дверь. — Джо! Открывай, ну же!

Молчание. Дом выглядел слепым, бесстрастным под зимним покрывалом. Под кулаками Джея дверная ручка бессмысленно болталась. Собственный голос вернулся к нему изнутри, слабое эхо в пустом доме.

— Джо!

— Там никого нету, сынок.

Старуха смотрела на него через стену, черные глаза блестели под желтым платком. Джей смутно узнал ее: частая гостья в то первое лето, иногда она пекла клубничные пироги и приносила их Джо в обмен на фрукты и овощи.

— Миссис Симмондс?

— Она самая. Ты мистера Кокса ищешь, а? Джей кивнул.

— Так он уехал. Мы думали, он помер, но наша Дженис говорит, он просто подхватился и уехал. Подхватился и уехал, — повторила она. — Ты его тут не найдешь.

Джей уставился на нее. Не может быть. Джо не уехал. Джо обещал…

— Знаешь, конец переулку Пог-Хилл. — У миссис Симмондс чесался язык. — Собираются понастроить тут шикарных квартир. Да уж, капелька шика не помешает после всего, что мы пережили.

Джей не обращал на нее внимания.

— Джо, я знаю, что ты там! Выходи! Выходи, твою мать!

— Придержи язык, — возмутилась миссис Симмондс.

— Джо! Джо! Открывай! Джо!

— А ну, потише, сынок, а то полицию вызову. Джей примирительно раскинул руки.

— Ладно. Ладно. Извините. Уже ухожу. Извините.

Он подождал, пока она уйдет. Затем прокрался обратно и обошел дом, по-прежнему не сомневаясь, что Джо где-то рядом — злится, наверное, и ждет, пока паренек сдастся и свалит. В конце концов, однажды он уже обманулся. Он обыскал заросший огород, ожидая увидеть, как Джо инспектирует деревья или возится в оранжерее в сигнальной будке; в последнее время здесь явно никого не было, кроме него самого. И лишь когда понял, что именно исчезло, истина ошеломила его. Ни единой руны, ни ленточки, ни знака, нацарапанного на дереве или камне. Красные саше исчезли с оранжереи, со стены, с веток. Старательно выложенные на дорожках узоры из щебня разметаны, превратились в бессмысленный мусор. Лунные календари, прибитые к стенам сарая и оранжереи, арканы таро, приклеенные скотчем к веткам, — все символы, что разместил Джо, окончательное решение его проблем, исчезли. Парники обрушились, и растениям внутри пришлось самим о себе позаботиться. Фрукты в саду сбило ветром, серовато-коричневые, они наполовину вплавились в твердую землю. Сотни фруктов. Груши, яблоки, сливы, вишни. Лишь тогда Джей по-настоящему поверил. Когда увидел эти фрукты. Джо уехал.

Задняя дверь была закрыта неплотно. Джей умудрился подцепить ее, открыть и влезть в пустой дом. Пахло разложением, точно фрукты оставили гнить в погребе. На кухне помидоры чудовищно вымахали в темноте, хрупкие побеги дотянулись до узкой полоски света у окна, а затем умерли от растяжения и жажды и рухнули на раковину. Джо бросил все как попало: чайник на конфорке, коробка для печенья — еще с печеньем, черствым, но съедобным, — куртка на вешалке у двери. Электричества в погребе не было, но дневного света, сочившегося из кухни, хватало, чтобы разглядеть ряды бутылок, банок и оплетенных бутылей, ровно выстроившихся на полках и мерцавших, как затонувшие сокровища в подводном полумраке.

Джей обыскал дом. Почти ничего не нашел; пожитков у Джо было не так уж много, и, насколько Джей мог судить, старик почти ничего не взял. Пропали старая сумка для инструментов, «Травник» Калпепера и несколько одежек — в частности, шахтерские кепка и ботинки. Комод с семенами по-прежнему стоял у кровати, но Джей обнаружил, что содержимое исчезло. Семена, корешки, пакеты, конверты и аккуратно подписанные фунтики мятой коричневой бумаги словно испарились. В комоде осталась только пыль.

Куда бы Джо ни уехал, он забрал семена с собой.

Но куда он уехал? Карты по-прежнему висели на стенах, подписанные и помеченные мелким старательным почерком Джо, но ничем не намекали, куда он мог отправиться. Многочисленные маршруты не складывались в определенный узор, цветные линии соединялись в десятках разных точек: Бразилия, Непал, Гаити, Французская Гвиана. Джей заглянул под кровать, но нашел лишь картонную коробку старых журналов. Вытащил их. Джо никогда особо не увлекался чтением, не считая «Травника» Калпепера и случайных газет. Джей редко заставал его за чтением, а если и заставал, то видел, как Джо, хмурясь, медленно водит пальцем по строчкам с видом человека, бросившего школу в четырнадцать лет. А эти журналы были старыми, выцветшими, но их аккуратно уложили в коробку и прикрыли куском картона, чтобы уберечь от пыли. Даты на обложках были откровением: 1947, 1949, 1951, 1964… Старые журналы с обложками, окрашенными в неизменные, знакомые желтый и черный. Старые номера «Нэшнл джиографик».

Джей несколько минут сидел на полу и переворачивал хрустящие от времени страницы. Было что-то успокаивающее в этих журналах, словно простое прикосновение к ним приближало Джо. Вот они, места, где Джо побывал, люди, среди которых Джо жил, — своего рода сувениры долгих лет на дороге.

Французская Гвиана, Египет, Бразилия, Южная Африка, Новая Гвинея. Некогда яркие обложки бок о бок ложились на пыльный пол. Джей видел, что некоторые абзацы помечены карандашом, другие прокомментированы. Гаити, Южная Америка, Турция, Антарктида. Вот они, его путешествия, многолетние маршруты его бродяжничества. Каждый датирован, подписан, зашифрован разными цветами. Датирован и подписан.

Холодный язык подозрения лизнул его по спине.

Сперва медленно, затем быстрее листая страницы с растущей кошмарной уверенностью, Джей начал понимать. Карты. Анекдоты. Старые номера «Нэшнл джиографик», вышедшие сразу после войны…

Он таращился на журналы, стараясь придумать другую причину, все объяснить иначе. Но объяснение было только одно.

Не было никаких скитаний. Джо Кокс был шахтером, всегда был шахтером, с того дня, как покинул школу, и до ухода на покой. Когда шахту на Дальнем Крае закрыли, он перебрался в муниципальную лачугу в переулке Пог-Хилл, жил на шахтерскую пенсию — а может, и на пенсию по инвалидности, раз левая рука изувечена, — и мечтал о путешествиях. Весь его опыт, его анекдоты, его приключения, промахи, хулиганские выходки, гаитянские леди, странствующие цыгане — все они родом из этой стопки старых журналов, все они так же фальшивы, как и его волшебство, его любительская алхимия, его драгоценные семена, вне всякого сомнения купленные у других садоводов или выписанные по почте, пока он плел свои выдумки — свою ложь — в одиночестве.

Ложь. Все ложь. Фальшь и ложь.

Внезапно Джея охватил дикий, неразумный гнев. Вся боль и смятение последних месяцев: уход Джилли и предательство Джо; родители, он сам, его школа; Зет; Гленда и ее шайка; осы; его злость на все на свете — на мгновение слились в единый всплеск боли и ярости. Он разбросал журналы по полу, пиная и давя страницы. Он оторвал обложки, втоптал картинки в грязь и пыль. Содрал карты со стен. Перевернул пустой комод для семян. Сбежал в погреб и уничтожил все, что нашел: бутылки, банки, фрукты и спирты. Под его ногами хрустело битое стекло.

Как мог Джо лгать?

Как он мог?

Джей забыл, что это он сбежал, это он потерял веру. Обман Джо — вот и все, о чем он мог думать. Кроме того, он ведь вернулся? Он вернулся. Но если здесь и было волшебство, оно давно ушло.

Спина болела — должно быть, потянул, когда бушевал в погребе, — и он вернулся в кухню, вялый и бесполезный. Он порезал руку осколком стекла. Попытался смыть кровь в раковине, но воду уже отключили. И лишь тогда заметил конверт.

Конверт был аккуратно прислонен к сушилке у окна, рядом с высохшим куском дегтярного мыла. Имя Джея было написано на конверте мелкими, шаткими прописными буквами. Слишком большой для обычного письма, конверт казался разбухшим, как небольшой пакет. Джей неуклюже его разорвал: может, вот оно, Джо все-таки его не забыл; это наверняка какое-то объяснение, знак… Амулет.

Письма в конверте не оказалось. Он проверил дважды, но в нем даже полоски бумаги не было. Зато был пакетик — Джей опознал один из пакетиков Джо с семенами из комода, блекло подписанный красным карандашом. «Особые».

Джей оторвал уголок. Внутри лежали семена, крошечные, похожие на черных мошек семена, штук сто, а то и больше, он катал их в неловких пальцах и пытался понять. Ни записки. Ни письма. Ни инструкций. Просто семена.

Что он должен с ними сделать? Злоба снова захлестнула его. Посадить их в своем саду? Вырастить волшебный боб и взобраться по нему в Волшебную страну? Он яростно хохотнул. Что именно он должен с ними сделать?

Семена бессмысленно катались в его пальцах. Злые слезы брызнули из глаз, Джей горько засмеялся.

Он вышел на улицу и забрался на заднюю стену. Разорвал пакетик, выпустил семена над выемкой, и они черными мошками закружились на влажном зимнем ветру. Разорванный на клочки конверт полетел следом. Джей кисло торжествовал.

Позже он подумал, что, может, зря, может, в этих семенах все-таки было волшебство, но было уже поздно. Что бы Джо ему ни оставил, Джей этого не нашел.