7

Матвей Кальян не лез в чужие дела. Любопытство-то его одолевало, но одним из важных аспектов профессионального мастерства являлось умение ценить, уважать и охранять интересы клиентов. Историями гребцов все заслушивались, особенно после таких рейсов, но знали, что по части тайн на них можно положиться. Пусти кто слух, мол, капитан Кальян болтливый — не поверят; но подтвердись слух — и всё, на профессии можно ставить крест. Однако вопросов к Хардову набралось не только у Рыжей Анны. Сегодня их сильно прибавилось.

Из всех манящих тайн канала больше всего Матвея интересовали скремлины. В ответе на вопрос, божьи ли они твари или порождения тьмы, он всё же склонялся к первому. Но у многих был свой взгляд на вещи. Сегодня Ева спасла Матвея, отвела беду. Девчонка не только взяла скремлина на руки, что само по себе невероятно, она излечила его. Но как? Почему? Кто она такая? Даже гиды были изумлены. Кальян видел это.

И видел кое-что другое: всё больше задумчивых взглядов были как бы украдкой обращены к Еве. Плохой симптом. Ева — удивительная, восхитительная девушка, и Матвей Кальян никогда не забудет того, что произошло сегодня. Но… команда. Те, кто в лодке. Первое ошеломление и восторг от того, что совершила Ева, прошли. Как скоро появятся те же недоверие, подозрительность и опаска? И хоть команду набирал сам Тихон и вроде бы «своих» гребцов, что давно работали с гидами, всё же… Матвей Кальян прекрасно разбирался в людях, он чувствовал гребцов и знал, как управляться с любой командой. А сейчас он чувствовал, что это уже начинает происходить. Червячок сомнений зашевелился в головах многих, а когда он пролезет в сердца, справиться с этим станет почти невозможно. Боязливая подозрительность, страх чуждого, недоверие не могут быть внутри лодки.

Итак, впереди всем хватит по полной. Недоверие — не лучшая атмосфера, чтобы соваться в пекло, которое их ждёт за линией застав. Матвей ходил туда. Знал, что голоса канала там настолько сильны, что гребцы прозвали их «сиренами». И главная сирена — скульптура морячки с корабликом в руках, что стоит сразу на выходе из пятого шлюза. Она очень сильна, иногда добра к гребцам, но чаще чрезвычайно опасна. Она умеет показывать «картины», и вот это самое плохое. Однако Матвей Кальян считался везучим капитаном, поэтому его услуги и стоили так дорого. За всё время только лишь раз она показала что-то по-настоящему плохое, но Матвей Кальян говорил с ней, шептал, упрашивал прекратить, пока купцы обливались потом, воняющим страхом, и морячка вняла ему, послушалась.

В тот рейс купцы из благодарности и с перепугу даже добавили ему гонорара. А рейс был хлебным. От дальнего водохранилища, от Пироговского речного братства купцы везли в Дмитров дефицитные товары — настоящий чай, драгоценнейший кофе и натуральное виноградное вино и кое-что ещё. Матвей не совал своего носа, но давно полагал, что слухи о каких-то действующих складах с несметными богатствами, что контролируют пироговские, — не пустая брехня, и артефакты ушедшего мира попадают на канал именно оттуда. Да только вести дела с братством, особенно после раскола, было крайне опасно.

Они следовали каким-то неведомым ритуалам, иногда с ними что-то происходило, и они снаряжали человека с жёлтой повязкой на голове. Тот встречал купеческие лодки и требовал под страхом смерти поворачивать, возвращаться на канал несолоно хлебавши. Да и сам встречающий выглядел неадекватно. Что-то неуловимо странное (вот уж где чуждое!) было в его глазах, и воспоминание об этом до сих пор вызывает у Матвея неприятный холодок. Так что всякие сношения с ними являлись занятием весьма небезопасным.

Не говоря уж про путь туда и обратно.

Правда, судачили о каких-то других пироговцах, подавшихся после раскола братства ближе к загадочной Москве, куда никто из известных Матвею гребцов не добирался.

Существует ли пиратская вольница в действительности или всё это романтические бредни, на канале толком не ведали, но Хардов намекал, что взялся доставить Еву именно туда. Гид ни на чём не настаивал, лишь обтекаемые намёки. Да только Матвей Кальян действительно неплохо разбирался в людях, давно смекнул, что всё несколько иначе, чем рисовалось вначале.

И вот тут, за всем этим мелькало кое-что гораздо более весомое и значимое: истинная цель рейса. На перемену гидов в отношении Фёдора Кальян обратил внимание уже некоторое время назад. И поначалу она его обрадовала. Но теперь лишь добавила вопросов. Со случайно оказавшимся на борту Фёдором неожиданно начинают носиться как с писаной торбой, хотя совсем недавно грозились ссадить на берег за малейшую оплошность. Ева уступает ему свою каюту, прихворавшего мальчишку тащат с собой за Тёмные шлюзы, да ещё их двоих явно прячут. Если же учесть, что отец беглянки Евы (то ли от одного жениха, то ли к другому) — один из самых влиятельных людей на канале… Вопросы, вопросы… А вкупе с тем, что произошло сегодня, их количество явно не уменьшилось.

Матвей Кальян бросил быстрый взгляд на Хардова, что шептался о чём-то с Рыжей Анной, и тихо усмехнулся. Потом он прикрыл глаза и вытянул ноги. Сейчас Матвей мог позволить себе эту короткую передышку. Фёдор… Всё более странные мысли лезли в голову капитана Кальяна. Потому что существовало ещё кое-что, неизвестное Фёдору. Однако об этом давно знал Матвей, старинный приятель его отца Макара. Точнее — его приёмного отца Макара. Потому что Фёдор был найдёнышем.

Так уж случилось, что у прославленного дубнинского гребца Макара Нестерова и жены его Варвары не было детей. Вещь, увы, нередкая; говорят, за год до падения Икши в ней родилось всего четыре ребёнка. И вот когда они совсем отчаялись, канал послал им Фёдора. Малыша нашли брошенным в утлой лодочке в зарослях тростника там, где Волга сливается с Дубной, и он даже не плакал. День был яркий, солнечный, и счастливая Варвара упросила мужа дать мальчику имя, означавшее когда-то «дар божий».

Кальян чуть пошевелился, устраиваясь поудобнее. Вообще-то Макар давно собирался открыть сыну правду, неладно, чтобы парень узнал от посторонних, да мать всё умоляла с этим потянуть. Макар не желал расстраивать жену, однако твёрдо решил поговорить с Фёдором после весенней ярмарки. Только, судя по всему, мальчишка сбежал в рейс, так и не узнав тайны своего происхождения.

А потом появляется Рыжая Анна. Да ещё эти странные взгляды, которыми Хардов одаривал Фёдора (Кальян сразу заметил!), — то осуждающие, то явно неприязненные, но иногда в них мелькало что-то… нежность?

Странно, очень странно.

«А уж не Хардов ли настоящий отец Фёдора?» — вдруг подумал Кальян и от удивления даже открыл глаза и уставился на гида. Тот перехватил его взгляд, не менее удивлённый, затем сказал что-то рыжей красотке.

Кальян снова прикрыл веки. И неожиданно эта ошеломительная мысль перестала казаться такой уж невозможной. А что, по возрасту подходит. Гидам явно не до взращивания младенцев. Но молодая пара (очевидно, что у Хардова с Рыжей что-то было) нагуляла чадо, что ж тут поделать. Вот и подкинули малыша семье Макара. И всё это время тайно наблюдали за взрослением, а когда пришёл срок…

— Капитан, как я понимаю, вам не дают покоя гидовские тайны?

Матвей открыл глаза и успел подумать: «Как всё-таки он бесшумно двигается». Хардов сидел рядом и с доброжелательной улыбочкой смотрел на него.

— Не то чтобы тайны. — Матвей кашлянул. — Просто… Вроде мы на «ты»?

Хардов весело кивнул.

— Просто впереди Тёмные шлюзы, — сказал Матвей. — И очень много всего…

— Ты прав, капитан. — Зрачки у Хардова сузились, потемнели, и теперь его глаза казались больше голубыми, чем серыми. — Думаю, пора поговорить.