12

Чего, собственно, хочет янки? Почему волнуется Сергей Антонович? Что нужно другому человеку, подключившемуся к проводу? Все это — вопросы, которые возникают перед Вернером в душном и жарком бункере, где расположен центр управления связи. А Йохен Неблинг узнает лишь, как могут пригодиться грибы, если собираешься залезть на телеграфный столб.

Можно было только удивляться, что они собирались использовать Йохена Неблинга не там, где у него были наиболее сильные позиции, не на его предприятии. Наши первые выводы по этому поводу шли в двух направлениях. Во-первых, следовало предположить, что в нашем новом секторе военной электроники один «глаз» они уже успели внедрить. Мы начали шаг за шагом, если можно так выразиться, простукивать стены в поисках пустого места — разумеется, крайне осторожно, чтобы невзначай не затронуть систему их сигнализации и не вызвать тревоги. Это навлекло бы подозрения на их нового агента. Во-вторых, следовало предположить, что Неблингу предстоял длительный путь по инстанциям фирмы. Почему они хотят использовать его в качестве оперативного военного шпиона? Порученное ему рискованное дело не соответствовало ни структуре его личности, ни его квалификации. Это задание нисколько не хуже мог выполнить любой более или менее мобильный радиолюбитель. Но они, вероятно, строили планы не только в расчете на сегодняшний день. А может быть, они еще не приняли окончательного решения? Или приступили к созданию стратегического резерва? Но тогда для какой надобности? Мы решили отложить все эти вопросы до тех пор, пока не будем знать больше.

Когда Йохен, вернувшись с первой встречи с Баумом из того странного кафе для любителей го, делал свой первый доклад, я обратил внимание на его способность подмечать детали. Мы немного посмеялись над его страхами по поводу гипотетических дырок в носках. Он хорошо помнил, что ботинки, снятые посетителями перед входом, все без исключения были консервативного — и довольно дорогого — «будапештского» покроя. Интерьер задних комнат он описывал так подробно, что восточноазиатский стиль «модерн» прямо-таки вставал перед глазами. И о человеке, с беззастенчивой откровенностью представившемся ему как доктор Баум, я также смог составить точное представление. Я будто видел, как он жонглирует двумя фишками го, перебрасывая их с ладони на ладонь, слышал, как вызывающе они клацают друг о друга.

Это была не просто небольшая придурь, не просто двигательная расторможенность. Я истолковал это как снобистский жест убежденного скептика, испытывающего радость от игры в рулетку судьбы. Этот тип гибкого, легко перестраивающегося интеллектуала в аппарате секретных служб противника был сравнительно нов. В известной мере тем самым подтверждались наши выводы относительно более утонченных методов работы, к которым перешла, западноберлинская резидентура ЦРУ. Мы должны были настроить себя на отнюдь не безобидную для пас смену персонала в стане противника. В своих собственных кругах эти молодью парни, которым была присуща изрядная доля самоуверенной надменности и снисходительно-покровительственного отношения к другим, получили прозвище «яйцеголовых». Так их презрительно именовали старые практики. Однако нетрудно было представить .себе, что «яйцеголовые» могут измыслить совсем другие вещи, чем старые рубаки, которые в основном только и умели, что подложить гранату-лимонку под нужный стул. В общем, судя по впечатлениям Йохена Неблинга, было не похоже, чтобы этот человек мог испугать и отпугнуть его. Это было одновременно и хорошо и плохо. Они оба явно присматривались друг к другу.

С ухмылкой, скорее всего для того, чтобы немного попровоцировать меня, рассказал Йохен о пожеланиях успеха и счастья, которыми его снабдил Баум на дорожку перед предстоящим визитом к «старшему брату». Я же лишь отметил про себя, что он обладал не только глазами, умевшими четко видеть, но и ушами, способными хорошо слышать.

Однако вначале дело со «старшим братом» пришлось иметь мне, поскольку было очевидно, что без основанного на полном доверии взаимодействия с советскими военными властями и органами безопасности у нас ничего не выйдет. Действовать надо было незамедлительно. Сроки, поставленные доктором Баумом, оказались очень жесткие. Между прочим, это свидетельствовало с том, что речь идет о намерении по-настоящему проверить Йохена Неблинга. Все это требовало крайней осторожности и тщательной подстраховки.

Прибегая к такой проверке, они, вероятно, исходили из следующих соображений. Если новый человек не подставной, то у него возникнут лишь трудности личного порядка, обусловленные спецификой полученного задания. Если же он подставной и действует по заданию противника, то последний должен провести столько координированных и подготовительных мероприятий, что непременно попадет в цейтнот. Выполнение задания в срок явится, таким образом, ответом сразу на два вопроса: годен ли человек для порученного дела и не является ли он «двойником»?

С моим советским партнером я познакомился непосредственно на месте предстоящего действия. Он был коренаст и грузен и на первый взгляд производил впечатление человека угрюмого, лишенного чувства юмора. Впрочем, может, он просто плохо выспался. Знакомясь со мной, он ухитрился произнести слов меньше самого необходимого минимума. А заглянув в его холодные серые глаза, я решил, что этот человек в довершение ко всему еще и вспыльчив. Он был старше меня по званию, но ничем это не подчеркивал — вел себя как хозяин, принимающий гостя. Мне он представился Сергеем Антоновичем.

В бункере было чересчур жарко натоплено для этого времени года и потому невыносимо душно. Однако, поскольку радист, молодой блондин с коротко остриженной шарообразной головой, и выделенный в наше распоряжение переводчик, старший лейтенант с восточными чертами лица, даже не подумали расстегнуть воротники своих гимнастерок, я тоже постеснялся расстегнуть свой гражданский пиджак. Атмосфера в этих бетонных стенах была строгой и напряженной.

На карте с обозначениями линий и объектов связи я еще раз показал местонахождение нашего человека на границе между лесными участками 243 и 244. Нам нужно было быть уверенными, что там в течение ближайших двух часов патруль не появится. Сергей Антонович заверил меня, что этого не случится. Я указал также на отмеченную голубым воздушную телефонную линию, проходившую по лесистой местности от полигона к расположению штаба, чтобы еще раз убедиться, что товарищи подготовили именно ту, а не другую линию. Сергей Антонович отвечал обстоятельно и неторопливо, даже пожалуй, как-то тяжеловесно, будто в этой бетонной парилке ему вообще было трудно говорить.

— Мы будем вести передачи только в течение двух часов из штаба в подразделение, которое согласно приказу уже четыре дня располагается вот здесь, — ткнул он иголкой циркуля в карту. — Мы передадим долгосрочный прогноз погоды, который, как обычно, не оправдается. — На его лице при этих словах не появилось ни тени улыбки. — Потом последует информация о текущих делах: назначение на должности, перемещения, поощрения. Далее последуют сообщения, касающиеся снабжения и сроков ремонта техники. Все это им абсолютно ничего не даст. Передача пойдет в обычной форме — частично открытым и частично зашифрованным текстом. — И он указал взглядом на столик телефониста, где висели кодовые таблицы на сегодняшний день.

У нас еще было достаточно времени. Я нервничал и как раз подумывал о том, не набить ли мне про запас табаком успокоения ради парочку трубок, когда телефонист у коммутатора предупреждающе поднял руку. Сергей Антонович надел лежавшие наготове наушники, но тотчас же сорвал их с головы, сказав:

— Он подключился.

Я посмотрел на часы и убедился, что это невозможно. Было слишком рано. Я еще раз попросил сверить часы. Наши часы показывали одно и то же время.

Сергей Антонович протянул мне вторую пару наушников, сказав по-русски:

— Уверяю вас, он подключился. Я знаю, что говорю.

Старший лейтенант вежливо перевел:

— Товарищ полковник подчеркивает: он подключился.

Прислушиваясь, я размышлял вслух:

— Это не может быть наш человек. Это кто-то другой. Подключился кто-то, кто, вероятно, контролирует нашего человека.

Переводчик перевел быстро, почти синхронно:

— Что вы предлагаете? Товарищ полковник заявляет, что он не будет делить с вами свою ответственность, но и перекладывать на свои плечи вашу ответственность не собирается.

Я понял, что мой партнер умеет погасить в себе вспыльчивость, которую я с самого начала в нем предположил. Что-то должно было произойти. Командовал здесь, так сказать, он, но инициатива была за мной. Сорвав наконец с себя пиджак, я потребовал начать операцию досрочно.

Сергей Антонович колебался. Наличие «контролера» в сети ошеломило пас. Я не мог даже представить себе, что на такой вот открытой местности противник решится посадить на пятки своему новому агенту второго человека. В какой-то мере это обстоятельство меня радовало, поскольку оно свидетельствовало о том, какое значение противная сторона придавала операции. Однако в данный момент все это не облегчало нам поиски выхода. Согласовывая наши мероприятия, мы не предусмотрели такой вариант. В случае чего нам пришлось бы отвечать за все головой.

Сергей Антонович предложил подумать о последствиях на тот случай, если наш человек так и не включится в операцию.

Я решил продемонстрировать уверенность, каковой у меня на деле не было.

— Наш человек подключится, как договорено, — сказал я, — точно в назначенное время.

Сергей Антонович сердито посмотрел на меня:

— Ваш человек! — Сказал он это по-немецки.

Затем он сел к столу телефониста и отдал команду о начале операции. Надевая вновь наушники, я чувствовал, как стук сердца отдается у меня в ушах. В новой ситуации все шло по старому плану. Вначале шифром передавался длинный прогноз погоды. Сергей Антонович все время поглядывал на часы. Критический момент приближался. Когда солдат у коммутатора поднял руку, я не смог совладать с собой и торжествующе воскликнул:

— Наш человек!

Теперь уже и Сергей Антонович снял китель. Несколько мгновений мы еще прислушивались к монотонному голосу, гнавшему по проводу винегрет из цифр. Затем солдат у коммутатора поднял руку в третий раз. Я сразу даже не сообразил почему. Сергей Антонович с досадой выдохнул из себя несколько слов, значения которых я не понял. Переводчик, чеканя фразы, громко перевел:

— Один из двоих отключился. Отключился слишком рано. Должно быть, что-то произошло.

— Можно установить, кто отключился: первый или второй?

— Нет.

Несколько минут спустя отключился и второй человек. Мне не хватало фантазии, чтобы представить, что же могло случиться там, в лесу. Я забеспокоился, мне нужно было время, чтобы обдумать происшедшее. Сергей Антонович стоял против меня в стойке боксера, собирающегося войти в клинч. Осторожненько я предложил свою версию:

— Первым отключился наш человек. По крайней мере, так должно быть по логике вещей.

Да, мне пришлось отключиться раньше оговоренного срока.

До станции (то ли Майхов, то ли Мельхов) я доехал поездом. Мой велосипед путешествовал в багажном вагоне. На полянке рядом с полотном железной дороги я набрал белых польских грибов и сыроежек, которые положил в большую корзину поверх лежавшей там рации, стальных кошек и соединительных кабелей. Весь этот технический скарб я извлек сегодня утром из тайника, который они устроили на свалке, в старой погнутой бензиновой бочке. После часа езды на велосипеде я добрался до места проведения операции. Был полетный день, и реактивные истребители с ревом проносились, почти касаясь верхушек деревьев. Каждый раз я непроизвольно втягивал голову в плечи.

По карте место проведения операции представлялось мне другим, а именно, более укромным. Воздушная линия связи проходила вдоль разъезженной гусеничной техникой лесной просеки. Это совпадало с тем, что было на карте. Но лес, старый сосновый лес, был прореженный и светлый. Молодой березняк, в котором я спрятал свой велосипед, прикрывал меня с одной стороны. Я принялся было уже пристегивать кошки, как вдруг услышал за своей спиной металлический звук. Я осторожно пошел на шум и метров через двести обнаружил очередной сюрприз. О вырубке, к которой я вышел, при подготовке к операции не было и речи. И на старых картах она не значилась. Прямо посередине поляны стоял груженный большими термосами советский военный вездеход. Ребята, видно, решили немного отдохнуть. Конечно же, они это заслужили. Но ведь мы об этом не договаривались! Раздевшись до пояса, они радовались солнцу, словно резвые щенята. Их было двое — шофер и его помощник. Они заехали в лес, чтобы немного посачковать. Обутые в тяжелые солдатские сапоги, они бегали тяжело и выглядели довольно неуклюже. Наконец один настиг другого и они затеяли какую-то монгольскую борьбу, сопровождая ее оханьем и выкриками. Я взглянул на часы — время подпирало. Если они сию минуту не уберутся отсюда, все полетит к черту.

Что мне оставалось делать? Я забрался в кусты малины, втянул голову в плечи и засунул в рот оба средних пальца. Свист прозвучал пронзительно, как военный сигнал. Они отпустили друг друга и оторопело уставились в мою сторону, а затем вскочили в машину и умчались так, что это походило на бегство. Наконец-то мне никто не мешал. Мне никогда не приходилось заниматься тем, что я делал сейчас. И было просто удивительно, как легко все получалось. С кошками на ногах, словно майский жук, я взобрался по столбу, присоединил кабель, забросил на дерево антенну и дал усиление. И в тот же миг вся эта тарабарщина, передававшаяся на русском языке по проводам, вероятно, была принята и записана на пленку американцами в Целендорфе. Я сделал то, что от меня требовалось. Классная работа! Оставалось только надеяться, что в диапазоне коротких волн не будет помех и мои новые начальники будут мной довольны.

По проводам передавали какие-то ряды цифр, когда сквозь листву берез я заметил приближавшуюся по просеке группу велосипедистов. Я рванул вниз кабель и антенну, зашвырнул их концы так далеко, как только смог, быстренько уложил кошки и рацию в корзину и насыпал сверху грибов. И велосипедисты, подъехав ближе, обнаружили грибника, сортировавшего свою добычу. Впереди ехали двое детей. Мальчик, спрыгнув с велосипеда, крикнул тормозившему сзади отцу:

— Посмотри-ка, какие у него грибочки! А у нас ничего! Почему мы до сих пор ничего не нашли?

Папаша уставился на меня с завистью и недоверием.

— Чудесные грибы, — сказал он.

— Да, — подтвердил я, — к тому же совсем не тронутые червем. В этом году они появились раньше обычного. — И я продолжал хладнокровно чистить грибы, одновременно разглагольствуя по поводу методов их сбора.

А девочке прямо-таки не стоялось на месте от нетерпения.

— Где, где вы их нашли? Вы не хотите нам показать?

Я сделал довольно неопределенный жест:

— Там. Езжайте туда. Здесь ничего нет: слишком сухо. А вон там, недалеко, дорога спускается вниз.

Дети мигом вскочили на велосипеды. Мальчик уже тронулся с места, а девочка, устремившаяся было за ним, зацепилась педалью за провод, который я спустил вниз по столбу.

— Дурацкая проволока! — крикнула она.

Отец кивнул мне на прощание:

— Большое спасибо.

Затем он стал помогать девочке выпутаться из провода. Он дергал и яростно рвал его до тех пор, пока до него не дошло, что это за провод. Он поднял глаза к верхушке столба, однако так и не смог оторвать второй конец. Изрыгнув проклятие, он швырнул спутанный провод в траву:

— Типично русская манера. Все время что-то чинят и все вокруг расшвыривают. В немецком-то лесу!

Это был один из тех типов, которые всегда все знают и видят на три метра под землей. Когда смолкло попискивание его велосипеда, я посчитал, что операция закончена. По крайней мере, для меня. День прошел, и слава богу. Что бы там ни было, но в моей корзине лежали прекрасные грибы, которые я в качестве алиби мог предъявить Ренате.

Сидя в бункере, мы, конечно же, не могли знать, что произошло. Сергей Антонович еще какое-то время продолжал операцию, а .затем дал отбой. Когда мы поднялись наверх и остановились возле машины, которая должна была отвезти нас, он, перед тем как сесть в нее, посмотрел на меня долгим взглядом. Казалось, льдинки в его серых глазах похолодели еще на несколько градусов. Он сказал очень сдержанно, а старший лейтенант быстро перевел:

— Вы ведете чертовски опасную игру.

Я выдержал его взгляд и намеренно тихо проговорил:

— Это не игра, товарищ полковник.

В машине он курил «Беломор», делая глубокие затяжки, и что-то беспрестанно говорил переводчику, сидевшему рядом с водителем. У меня уже не было желания вслушиваться. Что прошло, того теперь не вернешь. Можно только либо поумнеть, либо поглупеть. Однако Сергей Антонович вдруг протянул мне пачку папирос, а старший лейтенант, повернувшись ко мне, с особым выражением перевел:

— Товарищ полковник убежден: вы знаете, что делаете. Он просит извинить его за резкость. Был очень напряженный день. Сейчас он приглашает вас на подведение итогов. Он говорит, что считает операцию совместной, что убежден: наш человек там, в лесу, сделал все, что мог.