«Нам не остается ничего, кроме как воспользоваться его жаждой деятельности»^[192]

Получается, что муж королевы был обречен на бездеятельность? Альберт опасался сразу же возвращаться в Лондон. Виктория с жадностью погрузилась в королевские заботы, а принцу оставалось предаваться ничегонеделанию. Когда она каждый день подолгу беседовала с премьер-министром, Альберт томился от скуки, печалился, что не имел права на депеши (ему пришлось ждать декабря, чтобы получить ключ к знаменитым красным ящикам). Даже относительно домашних дел Виктория держала его в неведении – ими ведала баронесса Лехцен – и советовалась с ним лишь после того, как выслушивала Мельбурна и правительство. Принца не только держали подальше от официальных дел, но и не позволяли решать даже личные дела. «В семейной жизни я очень счастлив и всем доволен… – писал он, – однако я просто муж, а не хозяин дома». Даже в «мелкой» (по его выражению) политической деятельности Альберт с горечью чувствовал недоверие со стороны жены.

Несмотря на любовь, Виктория наотрез отказалась допустить, чтобы муж делил с ней власть: о нем не упоминала ни одна из государственных бумаг, королева не приглашала его на встречи с министрами и не обсуждала с ним политические вопросы. А просвещенные люди негативно оценивали вынужденное бездействие принца. Леопольд Бельгийский, знавший качества племянника, советовал поставить их на службу королеве: «Следует стать ее ходячей энциклопедией, сообщать ей обо всем, что она упустила из виду… Не следует ничего скрывать от нее, ни по какому поводу». Наверное, на его суждения влияли распространенные в то время предрассудки о мужском превосходстве. Но особенно его огорчала мысль о том, что таланты Альберта останутся невостребованными. Лорд Мельбурн вскоре заметил их. Когда он понял, что скромный и спокойный принц обладал позитивным влиянием на жену, он предложил Виктории показать Альберту те самые государственные бумаги, которые его интересовали. Более того, премьер-министр стал обсуждать с принцем официальные дела, прежде всего международные.

Несмотря на мудрые советы Мельбурна, Виктория не всегда уступала. Ее раздражал сам интерес мужа к правительственным вопросам. Может, она сомневалась в своем превосходстве в этой сфере? Или не желала привносить в бесценные часы, которые она проводила со своим «дорогим ангелом», серьезные моменты? Ее авторитарность приводила к супружеским ссорам, которые она надеялась сгладить забавными поблажками: «Альберт помогает мне с пресс-папье, пока я подписываю бумагу».

Хотя Виктория никогда не забывала, что она – королева Англии и глава Англиканской церкви, в не меньшей степени она была женщиной и хотела дать Короне наследника. Она с радостью встретила свою первую беременность, позабыв, насколько это положение обязывало ее опереться на мужа. Ожидая ребенка, она представляла себе худшее: смерть при родах. У всех в памяти был один эпизод. В 1817 г. дочь Георга IV принцесса Шарлотта, будущая его наследница, умерла вместе с появлением на свет мертворожденного сына; именно из-за ее кончины Виктория попала на трон. Такой страх должен был изменить статус Альберта. По просьбе Короны обе палаты парламента единодушно назначили его регентом в случае необходимости. «Вы понимаете значение этого шага, – писал Альберт брату, – и того, что она придает моему положению в стране совершенно новое значение». На самом деле это «повышение» представляло собой просто перестраховку на случай трагедии.

В ответ Виктория решила порадовать мужа и сделала несколько уступок, тешащих его самолюбие: Альберт получил кресло возле королевского трона на одной из парламентских церемоний, а в рабочем кабинете Ее Величества рядом с ее письменным столом поставили бюро для принца. Виктория одобрила несколько официальных обязанностей, порученных мужу. Альберта выдвинули в председатели общества сторонников отмены рабства, и в июне 1840 г. он произнес первую публичную речь на английском языке, которым еще не овладел в совершенстве. Принц был известным меломаном: и ему поручили организацию концертов старинной музыки. Эти почетные должности, как и романтические столы-близнецы, не позволяли пока Альберту дублировать беременную королеву. Скоро Виктория попросила мужа разобрать содержимое красных ящиков и зачитать ей важные сообщения. Так под наблюдением жены Альберт получил доступ к государственным документам. «Я очень доволен этими последними словами Виктории, – признался он. – Она сердилась всего дважды… В целом, она каждый день оказывает мне все больше доверия».

Окрыленный таким доверием и страстно увлеченный общественными делами принц осмелел настолько, что стал составлять ежедневные записки, предназначенные лорду Мельбурну по поводу дипломатического кризиса, в результате которого в 1840 г. Англия и Франция ополчились друг на друга. То, что предлагал Альберт в этих записках, премьер-министр не исполнял, но все же сообщал о них и называл «наблюдениями принца». Альберт пока не приобщился к власти, но по крайне мере к ней приблизился. Рождение 21 ноября 1840 г. первенца – девочки, которую окрестили Викторией в честь матери, а дома называли Викки – улучшило его положение. Вынужденная сидеть дома государыня поручила Альберту представлять ее на закрытом Совете и переложила на него дюжину внешнеполитических вопросов. Принц ликовал.

«Я совершенно счастлив, – похвалился он брату, – ведь я участвую в политических делах наравне с Викторией».

Знакомство с документами совершенно естественно привело к тому, что Альберт дал жене несколько советов, рискуя разгневать Ее Величество. Едва оправившись от родов, королева забеременела снова, и ее физическое и психологическое здоровье были слабы. Поддержка мужа была для нее неоценима, но ее в то же время сердило, что он занял такое важное место во власти. И когда в середине лета 1841 г. победа тори на выборах в палату лордов заставила Мельбурна уступить пост Роберту Пилю, смена большей части правительства грозила повторением «кризиса в спальне». Что если Виктория снова, несмотря на обычай, отказалась бы расстаться с несколькими фрейлинами и спровоцировала бы конституционный конфликт? При поддержке уходящего премьер-министра, Альберт стал добиваться перемирия. Только наиболее близкие к вигам придворные дамы должны были расстаться с должностью. Виктория уступила, но упрекнула и принца, и Мельбурна, что они вынудили ее к компромиссу.

Целиком и полностью преданный тому, что составляло королевские прерогативы жены, Альберт отказался нарушать политические традиции своей новой родины. А они запрещали монарху выходить на политическую арену и афишировать свои предпочтения. Стоять выше партий являлось, как был убежден принц, условием для сохранения законности конституционной монархии. Кто бы ни победил на выборах, тори или виги, монарх был обязан сотрудничать с ними и не поддаваться искушениям предвзятости. В меморандуме Альберт заявил: «Я не считаю необходимым принадлежать к какой-либо партии… Будет выгоднее и мудрее поддерживать того, на чьей стороне беспристрастное мнение». Однако Виктория была не готова выслушивать подобные речи. Со свойственным ей упрямством она отказалась в августе 1841 г. председательствовать на открытии первого заседания парламента, где преобладали консерваторы. Она неосмотрительно продолжила, несмотря на правила, общаться с Мельбурном, своим прошлым премьер-министром. Он же играл роль королевского советника, которую по закону мог исполнять только новый руководитель парламентского большинства сэр Роберт Пиль. Осознавая, насколько повредит королеве скандал, Альберт настаивал, чтобы Мельбурн прекратил переписываться с ней. Министр согласился и предложил Виктории, чтобы она полагалась на руководство мужа.

Отныне принц снискал всеобщую симпатию. Располагали к себе его скромность и серьезность. Хладнокровие, которое он продемонстрировал во время первого покушения на королевскую чету в июне 1840 г., заработало ему большую популярность^[193]. Мельбурн не скрывал от Виктории, что у него «сложилось наилучшее мнение о суждениях и характере» принца и, что «самым лучшим с ее стороны будет ими воспользоваться». Новый премьер-министр не отставал с комплиментами. Роберт Пиль советовался с Альбертом о формировании своего кабинета и в последние месяцы беременности королевы каждый вечер отправлял принцу отчеты о дебатах в палате общин и ее правительственных решениях. Вынужденная оставаться у себя Виктория, казалось, была довольна местом, которое занял ее муж. «Мой дорогой ангел стал мне поддержкой и опорой, – говорила она. – Он проявляет самый живой интерес ко всему, что происходит в политической жизни». И еще Ее Величество превозносила, пусть с ноткой высокомерия, желание Альберта как можно лучше разобраться в общественных делах, но строго следила, чтобы он не начал гнуть свою линию.

Хотя Виктория очень неохотно давала мужу крупицы власти, в семейной жизни, где оба супруга были равны, споры между ними случались часто. Когда в ноябре 1841 г. родился сын, будущий Эдуард VII, Англия ликовала. Виктория, как замечала Моника Шарло, стала первой правящей королевой, родившей принца Уэльского^[194]. Однако баронесса Лехцен стала занимать в королевском доме все более видное положение, что не одобрял Альберт. Это настраивало супругов друг против друга, вело к конфликтам, угрожающим благополучию четы. Едва оправившаяся от родов, не успевшая восстановиться Виктория переживала также и из-за постоянно ухудшавшегося здоровья Викки. Королева приписывала это состояние маленькой принцессы процессу кормления, Альберт винил во всем неправильный уход, которым ведала баронесса. В январе 1842 г. слабая и исхудалая девочка была еле жива. Родители спорили у изголовья, какое средство применить. Королева вспылила на мужа, никогда она еще не произносила таких суровых слов. Альберт сумел овладеть собой, но после второй жестокой ссоры, когда Виктория расплакалась, он перечислил обвинения, не заботясь о чувствах жены: «Доктор Кларк плохо заботился о ребенке… а вы ее не докармливаете. Я не желаю больше в этом участвовать. Заберите девочку и делайте все, что хотите. Если она умрет, то ее смерть будет на вашей совести». И он назвал баронессу Лехцен «интриганкой, сумасшедшей, вульгарной и глупой, одолеваемой жаждой власти», обвинил королеву в том, что она бездумно к ней привязалась, а еще указал Виктории, которую растили преимущественно гувернантки, на «недостатки ее воспитания».

Альберт угрожал покинуть двор. Перепуганная Виктория принесла публичное покаяние: она признала, что наговорила лишнего. «Когда я в гневе, – сказала она, – он [Альберт] не должен верить тем глупостям, которые я говорю, например, когда я жалуюсь на то, что вышла за него замуж, и другим вещам, что приходят мне в голову, когда я не в себе». Собственная раздражительность огорчала и ранила ее, но Виктория добавила: «Я научусь владеть собой». По поводу вопроса, приведшего к конфликту, королева решила: принцип ухода за ребенком будет изменен, а баронесса фон Лехцен покинет дворец. Принц победил.