С боковыми колесиками, но очень быстро

Пинлян стал для меня особенным городом с тех пор, как я впервые побывал здесь два года назад. Я приехал тогда на поезде из Сиань и два дня ничего не делал, просто слонялся без цели. Я пожирал дыни и радовался охровой пыли на ботинках. Все это было в тысячу раз лучше, чем сидеть в душной аудитории на языковых курсах в Пекине.

В тот раз я познакомился со старым крестьянином Юанем. Я проходил мимо его ворот, и он пригласил меня на чай. Сначала я хотел отказаться, но потом передумал. Я хотел отучиться прятать за вежливостью свою застенчивость. По двору носились внуки крестьянина, а мы сидели и пили чай.

Мы беседовали о Германии. Он поведал, что его очень интересует история моей страны, потому что после переворота стал очевиден окончательный отказ от социализма. Восточная Германия стала бедной и коррумпированной, и это просто чудо, что удалось воссоединить ее с Западной Германией.

Тут он испуганно глянул на меня. Не из Восточной ли я Германии? Он не хотел меня обидеть! Я поперхнулся своим чаем.

– Дедушка Юань, а откуда вам все так хорошо известно?

Вокруг раздавалось тихое кудахтанье кур. Центр Пинляна был далеко отсюда. Он улыбнулся:

– Я много читаю. Эта тема меня очень интересует.

Я думал о Пекине и о бестолковых разговорах, в которых мне довелось поучаствовать там. В столице было полным-полно студентов, у которых в каждой руке торчало по телефону. Они болтали на нескольких языках и несли при этом полную чушь. Например: «В конце пятидесятых потому было так много голодных, что крестьяне забыли собрать урожай. На радостях, что у них коммунизм». Они так же невежественны, как и те европейцы, которые враждебно относятся к Китаю, полагая, что здесь нет ничего, кроме боевых искусств и буддизма.

Однако старый крестьянин Юань был совсем другим. Сидя в своей пыльной деревне, он размышлял о мире просто потому, что ему это было интересно. И мысли его были так же умны, как и мягки его оценки. Увы, я не могу вновь найти его. Целый день я провожу в поисках и в конце концов сдаюсь. Быть может, города в Китае меняются слишком быстро, или я просто плохо ориентируюсь на местности.

Зато я нашел кое-что другое: мост над вокзалом. Когда я его узнал, то сердце подскочило у меня в груди. Этот мост не такой красивый, как Мост Марко Поло в Люгоу, и не такой огромный, как тот, по которому я проходил над Желтой рекой пару месяцев назад в Фэнлинду. Но я люблю его не меньше. Я спешу к нему, свешиваюсь через перила, но надпись исчезла.

Когда я гулял здесь два года назад, в разгаре лета, река почти полностью пересохла. Я стоял на мосту и смотрел вниз, как вдруг заметил надпись. «Почему влюбленные не могут быть вместе?» – было написано там, а рядом по-английски: «love you». Кто-то выложил слова из больших камней.

Прошло два года, и, конечно, надпись исчезла. Я уже хотел отвернуться, как вдруг обнаружил новую. Ее трудно разобрать, потому что камни были перемешаны: «Я люблю…», – написано там грубыми иероглифами, а рядом: «…пять лет…» Остальное уже нельзя прочесть. Пинлян для меня – это город доброго крестьянина Юаня и грустных любовных посланий на реке.

В своем почтовом ящике я нахожу емэйл от немецкого детского журнала. Они узнали обо мне из газет. Как я отношусь к тому, чтобы писать для них маленькие истории о детях и фотографировать их?

Я вспоминаю о своих маленьких друзьях у рыбного пруда и о цветочном венке, который они для меня сделали. О внучке дедушки Лю в угольном краю Шаньси и о том, как она восхищалась чистотой воздуха в Пекине. И обо всех маленьких личиках, которые смотрели на меня с обочины, когда я шел по дороге, одни весело, другие недоверчиво и большинство – с огромным любопытством. Конечно, я соглашаюсь.

На следующий день, когда я блуждаю по городу в поисках подходящего ребенка, я вдруг натыкаюсь на господина Ли.

– Ты здесь? – радостно кричит он, когда я захожу в киоск. Мы познакомились пару дней назад на шоссе. Он шел на работу к электростанции.

Господин Ли рад видеть меня снова и во что бы то ни стало хочет оплатить мои покупки. Он говорит, что хозяин магазина – его родственник, и покровительственно добавляет:

– Что бы тебе ни понадобилось в Пинляне, дай только знать!

И мне сразу пришло на ум, что мне в самом деле нужно в городе.

…Кеке смеется так, как можно смеяться лишь в четыре года.

– Немецкий дядя! – снова и снова кричит она, сияя глазками, и с каждым разом эти слова звучат все веселее.

У нее короткая стрижка, переходящая сзади в конскую гриву, и сейчас она моя фотомодель и собеседник. Ее мать работает вместе в господином Ли. Он стоит рядом и довольно улыбается. О чем же можно спросить четырехлетнего ребенка?

Я пытаюсь вспомнить собственное детство. Нарукавники для плавания, разбитые колени, слезы. О моем милом папе у меня осталось лишь одно воспоминание: бородатый мужчина держит в руках воздушный шарик. Потом кое-что все-таки приходит мне в голову.

– Ты любишь играть с маленькими цветными штучками из пластмассы, из которых можно что-нибудь построить? – спрашиваю я. Китайское название конструктора «лего» вылетело у меня из головы. Кеке смотрит на свою маму, потом качает головой и смеется. Немецкий дядя опять сказал что-то забавное.

Мы проводим вместе два дня. Я прихожу к ней в детский сад и на занятия каллиграфией, слушаю, как она учится играть на пианино и знакомлюсь с ее бабушкой и дедушкой. А однажды господин Ли отвозит нас на машине в горы Конгтон, которые битком набиты даосскими и буддистскими храмами.

Я фотографирую разные моменты из жизни Кеке и записываю все, что узнал.

Любимая еда – цзяоцзы. Любимая игрушка – Нини, зеленый талисман Олимпийских игр. Любимое занятие – катание на велосипеде. С боковыми колесиками, но очень быстро.

Любимый цвет – желтый. Любимое животное – кошка. Когда я спрашиваю ее маму, чего она больше всего желает для своей дочери, она задумывается и говорит, что было бы здорово, если бы Кеке выросла уверенной в себе и независимой женщиной.