Достойная 

Он промедлил лишь миг, но Колючке этого было достаточно, чтобы врезать ему по яйцам кромкой своего щита.

Даже сквозь галдеж других парней, которые болели против нее, она слышала стоны Бренда.

Отец всегда говорил ей: миг, когда ты промедлишь, будет мигом твоей смерти. И всю свою жизнь, в радости, а чаще в горе, она жила, следуя этому совету. Так что, оскалив зубы в воинственном рыке – ее любимое выражение лица, в конце концов – она вскочила с колен и набросилась на Бренда еще сильнее.

Она врезалась в него плечом, их щиты столкнулись и заскрежетали, из-под ног у него посыпался песок, и он отшатнулся на берег с перекошенным от боли лицом. Он рубанул по ней, но Колючка нырнула под его деревянным мечом, низко махнула своим и попала ему по икре, прямо под качающимся краем кольчуги.

Надо отдать Бренду должное, он не упал, и даже не закричал, а лишь отпрыгнул назад, скривившись от боли. Колючка расправила плечи, в надежде, что мастер Хуннан назовет это победой, но он стоял молча, как статуи в Зале Богов.

Некоторые мастера над оружием вели себя так, словно тренировочные мечи были настоящими, и останавливали бой на ударе, который от стального меча был бы последним. Но Хуннан любил смотреть, как его учеников унижают, бьют и преподносят им жесткий урок. Видят боги, Колючка получила множество жестких уроков на площадке Хуннана. Она была рада сама немного поучить.

Так что она насмешливо улыбнулась Бренду – второе ее любимое выражение, между прочим – и закричала: «Ну давай, трус!»

Бренд был силен, как бык, и полон задора, но он хромал, устал, и Колючка убедилась, что уклон берега был на ее стороне. Она внимательно следила за ним, увернулась от одного удара, от другого, потом ускользнула от неуклюжего взмаха сверху, и бок Бренда открылся. Как всегда говорил отец:«Лучшие ножны для клинка – это спина твоего врага», но бок почти так же хорош. Ее деревянный меч со звуком раскалывающегося полена ударил в ребра Бренда, он беспомощно зашатался, и ухмылка Колючки стала еще шире. Нет в мире чувства лучше, чем хорошенько кому-нибудь врезать.

Она поставила сапог ему на задницу и пихнула. Бренд плюхнулся на четвереньки в последнюю волну, которая, шипя, подхватила его меч, смыла с берега, и тот остался болтаться среди водорослей.

Колючка подошла к нему ближе, и Бренд вздрогнул. Его мокрые волосы прилипли к лицу, а зубы были в крови от удара, который она ему нанесла раньше. Возможно, следовало пожалеть его. Но уже много времени прошло с тех пор, как Колючка могла позволить себе жалость.

Вместо этого она прижала зазубренный деревянный клинок к его шее и сказала:

– Ну?

– Ладно. – Он слабо отмахнулся, едва в силах дышать или говорить. – Я проиграл.

– Ха! – выкрикнула она ему в лицо.

– Ха! – крикнула она упавшим духом парням вокруг площадки.

– Ха! – крикнула она Мастеру Хуннану, триумфально подняла щит и меч и потрясала ими в моросящее небо.

Несколько вялых хлопков и бормотание, вот и вся награда. Другим аплодировали намного веселее, даже за победы куда более жалкие. Но Колючка была здесь не ради аплодисментов.

Она была здесь ради победы.

Мать Война иногда касается девушек, выводит их вместе с парнями на тренировочную площадку и учит сражаться. Там, среди маленьких детей, всегда есть немного девчонок. Но с каждым годом они становятся благоразумнее, потом их заставляют быть более благоразумными, потом на них кричат, их задирают и бьют, пока наконец позорные сорняки не выкорчуют совсем, и на площадке не останутся лишь славные цветы мужественности.

Конечно, если ванстеры пересекут границу, или островитяне совершат набег, или грабители прокрадутся в ночи, то женщины Гетланда быстро отыщут мечи и будут сражаться до смерти, и многие из них будут сражаться чертовски неплохо. Так всегда и было. Но когда последний раз женщина проходила испытание, произносила клятвы и получала место в набеге?

Были истории. Были песни. Но даже Старуха Топь, которая была самой старой в Торлби, а некоторые говорили, и в мире, никогда не видела ничего подобного за все свои бесчисленные дни.

До сих пор.

Сколько было работы. Сколько презрения. Сколько боли. Но Колючка их победила. Она закрыла глаза, почувствовала, как соленый ветер Матери Моря целует ее вспотевшее лицо и подумала, как гордился бы ее отец.

– Я прошла, – прошептала она.

– Еще нет. – Колючка никогда не видела улыбки Мастера Хуннана. Но никогда до этого она не видела, чтобы он хмурился так мрачно. – Я решаю, какие испытания тебе назначить. Я решаю, когда ты пройдешь. – Он посмотрел на ее сверстников. Им было по шестнадцать, некоторые уже раздувались от гордости из-за того, что прошли свои испытания. – Раук. Ты следующий сражаешься с Колючкой.

Брови Раука взметнулись, затем он посмотрел на Колючку и пожал плечами.

– Почему бы нет? – сказал он и шагнул между своими приятелями на площадку, туго закрепляя щит и размахивая тренировочным мечом.

Он был жестокий и опытный. Далеко не такой сильный, как Бренд, но намного менее склонный к колебаниям. В конце концов, Колючка его уже побеждала, и…

– Раук, – сказал Хуннан, его шишковатый палец двигался дальше, – Сордаф и Эдвал.

Пыл триумфа вытек из нее, как вода из рассохшейся бочки. Парни забормотали, когда Сордаф – большой, медлительный и со скудным воображением, но любитель потоптать тех, кто упал – неуклюже вышел на песок, застегивая толстыми пальцами пряжки кольчуги.

Эдвал – быстрый и узкоплечий, с копной русых кудрей – сразу не вышел. Колючка всегда считала, что он один из лучших.

– Мастер Хуннан, мы втроем…

– Если хочешь место в королевском набеге, – сказал Хуннан, – будешь делать то, что тебе велено.

Все хотели получить это место. Все хотели почти также сильно, как Колючка. Эдвал хмуро посмотрел налево и направо, но никто не заговорил. Он неохотно прошел между остальными и вытащил деревянный меч.

– Это нечестно. – Обычно Колючка напускала на себя храбрый вид, какими бы ни были шансы, но сейчас ее голос был похож на отчаянное блеянье. Как у овечки, которую бессердечно ведут на нож мясника.

Хуннан с фырканьем отмахнулся.

– Девочка, эта площадка – поле битвы. А битва честной не бывает. Считай, что это твой последний урок здесь.

Раздалось несколько редких смешков. Наверное от тех, кого она когда-либо опозорила, надавав тумаков. Бренд смотрел из-под прядей волос, прижав руку к кровоточащему рту. Остальные смотрели в землю. Все знали, что это было нечестно. Всем было плевать.

Колючка выпятила челюсть, прижала руку с щитом к мешочку на шее и плотно сжала. Она одна против всего мира – и это продолжалось дольше, чем она могла вспомнить. Если Колючка и была кем-то, то она была бойцом. Она даст им такой бой, который они не скоро забудут.

Раук кивнул остальным, и они начали расходиться, собираясь окружить ее. Может, это было и неплохо. Если она ударит достаточно быстро, то сможет вырубить одного из них, и дать себе осколок шанса на победу против двоих.

Она посмотрела им в глаза, пытаясь понять, что они сделают. Эдвал двигается неохотно, медлит. Сордаф настороже, поднял щит. Раук покачивает мечом, рисуется перед публикой.

Надо просто избавиться от этой улыбки. Сделать ее кровавой, и тогда Колючка будет довольна.

Его улыбка скривилась, когда Колючка выкрикнула боевой клич. Раук блокировал ее первый удар щитом, отступил, блокировал второй, полетели щепки, а потом она обманула его глазами, так, что он высоко поднял щит, а она в последний момент опустилась и ударила его в бедро. Он закричал, повернулся, так что перед ней оказался его затылок. И она уже снова поднимала свой меч.

Уголком глаза она заметила движение, и раздался сильный хруст. Она едва почувствовала, что упала. Песок неожиданно довольно сильно ее ударил, и она глупо уставилась на небо.

В этом-то и проблема, когда нападаешь на одного и игнорируешь двух остальных.

Чайки, кружась, кричали сверху.

Башни Торлби чернели на фоне яркого неба.

– Лучше вставай, – сказал ее отец. – Лежа на спине ничего не выиграешь.

Колючка перекатилась, вяло, неловко, мешочек выскользнул из-за ворота и качался на веревке. Все ее лицо сильно пульсировало.

Холодная вода поднялась на берегу до колен, она увидела, как Сордаф топает, и услышала треск, словно сломалась палка.

Она попыталась подняться, сапог Раука ударил ее по ребрам, и она, кашляя, откатилась.

Волна отступила, отошла, из верхней губы Колючки сочилась кровь и капала на мокрый песок.

– Прекращаем? – услышала она слова Эдвала.

– Разве я сказал прекратить? – донесся голос Хуннана, и Колючка крепко сжала рукоять меча, собираясь еще для одного рывка.

Она увидела, что Раук шагает к ней. Когда он пнул, она схватила его ногу, и притянула к груди. Резко дернула, он зарычал и свалился назад, молотя руками.

Она заковыляла к Эдвалу, скорее падая, чем нападая. Мать Море, Отец Земля, хмурое лицо Хуннана и лица наблюдающих парней качались и кружились. Он схватил ее, скорее удерживая, чем пытаясь уронить. Она вцепилась в его плечо, запястье вывернулось, и меч вырвался из ее руки, когда она споткнулась и упала на колени. Снова поднялась, щит болтался сбоку на порванных ремнях. Она повернулась, плюясь и ругаясь, и замерла.

Сордаф стоял, уставившись на нее, меч вяло болтался в его руке.

Раук лежал локтями на мокром песке, уставившись на нее.

Бренд стоял среди других парней, разинув рот, все уставились на нее.

Эдвал раскрыл рот, но из него вылетало лишь странное хлюпанье. Он уронил свой тренировочный меч и неуклюже поднял руку, касаясь шеи.

Там торчала рукоять меча Колючки. Деревянный клинок сломался, когда Сордаф его растоптал, и от него осталась лишь длинная щепка. Щепка проткнула горло Эдвала, ее конец блестел красным.

– Боги, – прошептал кто-то.

Эдвал плюхнулся на колени, и на песок потекла кровавая пена. Когда он стал заваливаться на бок, его поймал Мастер Хуннан. Бренд и другие собрались вокруг них, перекрикивая друг друга. Колючка с трудом различала слова сквозь громыхание своего сердца.

Она стояла, шатаясь, лицо пульсировало, волосы разметались и от ветра хлестали глаз. Она размышляла, не кошмар ли все это. Была уверена, что кошмар. Молилась об этом. Она плотно закрыла глаза, зажмурила их, зажмурила…

Так же, как зажмурилась, когда ее подвели к белому холодному телу отца под куполом Зала Богов.

Но все было на самом деле – и тогда, и сейчас.

Когда она распахнула глаза, парни все еще стояли на коленях вокруг Эдвала, так что ей были видны лишь его валяющиеся снаружи сапоги. На черном песке вились черные полоски, потом Мать Море послала волну, и они стали красными, потом розовыми, и, наконец, их смыло, и они исчезли.

И впервые за долгое время Колючка по-настоящему испугалась.

Хуннан медленно встал, медленно повернулся. Он всегда хмурился, и суровей всего на нее. Но сейчас в его глазах был блеск, которого она никогда не видела прежде.

– Колючка Бату. – Он указал на нее красным пальцем. – Нарекаю тебя убийцей.