на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



Глава четырнадцатая

Крики внутри пустого грузовика, усиленные неровным металлическим полом и стальными стенами, становились все громче, и эта ария агонии заставляла Боба, стоявшего позади крана, отводить глаза и не смотреть на то, как живые трупы ковыляли к открытому кузову, влекомые шумом и запахом страха. Бобу как никогда хотелось выпить. Выпивка была необходима ему. Ему нужно было напиться до беспамятства.

По меньшей мере девяносто процентов стада – всех форм и размеров, на разных стадиях разложения, с искаженными неконтролируемой жаждой крови лицами – приближались к задней части грузовика. Первый мертвец добрался до сходен и упал на них лицом вниз. Остальные не заставили себя ждать и шаг за шагом поднимались в кузов, где орал вконец обезумевший Стинсон.

Первые ходячие, шаркая, забрались внутрь в предвкушении трапезы, и грузный гвардеец, прикованный к дальней стенке кузова упаковочной лентой и цепями, описался.

Снаружи Мартинес со своими людьми следил за отбившимися от стада мертвецами, большинство которых бесцельно ковыляло в свете вольфрамовых ламп, обратив серые лица и мутные глаза к небу, словно крики доносились именно оттуда. Всего около дюжины ходячих упустили свой шанс поесть. Бойцы у пулеметов 50-го калибра прицелились и ждали приказа, чтобы убить этих скитальцев.

Грузовик все наполнялся образцами – для растущей губернаторской коллекции лабораторных крыс, – пока Стинсона не окружило около трех дюжин ходячих. Началась чудовищная трапеза, невидимая другим, и крики превратились в слабые, захлебывающиеся предсмертные стоны. Последний зомби тем временем поднялся по сходням и исчез в мобильной скотобойне. Звуки, доносившиеся из трейлера, стали практически животными: Стинсон теперь лишь хныкал и визжал среди этой бойни, пока его раздирали на части гнилые зубы и ногти мертвецов.

В холодной темноте улицы Боб почувствовал, как все его внутреннее существо сжалось, подобно сужающемуся зрачку. Ему так необходимо было выпить, что голова пульсировала. Он едва расслышал громоподобный голос Губернатора:

– Отлично, Тревис! Теперь давай, захлопни ловушку! Вперед, закрывай их!

Водитель грузовика с опаской обошел подрагивавший кузов смерти и схватил веревку, прикрепленную к створке двери. Он дернул ее сильно и резко, и створки захлопнулись со ржавым скрипом. Тревис быстро защелкнул замок и попятился от грузовика, как от бомбы с часовым механизмом.

– Вези их на трек, Тревис! Встретимся там через пару минут!

Губернатор развернулся и подошел к Мартинесу, который стоял в ожидании у подножия крана.

– Ну вот, теперь можешь позабавиться, – сказал Губернатор.

Мартинес нажал на переключатель рации:

– Так, ребята, укладывайте всех остальных.

Боб подпрыгнул от неожиданного залпа тяжелой артиллерии. Грохот и искры пулеметов прорезали ночь.

Трассирующие пули оставляли за собой ярко-розовый след, пересекая лучи белого света прожекторов и поднимая облако темного, маслянистого кровавого тумана вокруг своих целей. Боб снова отвернулся, не желая смотреть на то, как расстреливали ходячих. Губернатор, однако, чувствовал себя совсем иначе.

Он поднялся на несколько ступенек приваренной к крану лестницы, чтобы лучше видеть представление.

Трассирующие бронебойные пули быстро косили мертвецов. Раскалывались черепа, частицы мозгового вещества разлетались в ночи, дробились зубы, хрящи и кости, сгорали волосы. Некоторые зомби падали не сразу, и пули вертели их в жуткой пляске смерти, заставляя их руки трястись в свете прожекторов. Прорывались животы. Наружу вываливались блестящие влажные ткани.

Пальба закончилась столь же неожиданно, как и началась, и тишина ударила по ушам Боба.

Губернатор пару секунд осматривал последствия бойни. Далекое эхо выстрелов растворялось среди деревьев. Едва доносился стук капель. Последние несколько ходячих повалились на землю грудами кровавой материи и мертвой плоти, лишь отдаленно напоминая человеческое мясо. От некоторых в холодный воздух поднимались облачка пара, но источником их было вовсе не тепло тел, а трение пуль. Губернатор слез со своего наблюдательного пункта.

Когда грузовик «Пиггли Уиггли» с целым кузовом живых трупов тронулся с места, Боб с трудом сдержал рвотный позыв. Жуткие звуки в трейлере поутихли, Стинсон уже превратился в обглоданный скелет с жалкими остатками плоти. Теперь, пока грузовик, тарахтя, приближался к парковке гоночного трека, из кузова долетало лишь чавканье прожорливых зомби.

Губернатор подошел к Бобу:

– Похоже, тебе бы не помешало выпить.

Боб не нашел в себе сил ответить.

– Пойдем, нальем чего-нибудь, – предложил Губернатор, похлопав Боба по спине. – Я угощаю.


К утру северные предместья вычистили, убрав любые свидетельства бойни. Люди вернулись к своим занятиям, как будто ничего и не случилось, и остаток недели прошел без происшествий.

За следующие пять дней еще несколько ходячих забрели в радиус действия пулеметов, привлеченные звуками стада, но в основном все было спокойно. Наступило Рождество, которое практически не праздновали. Большинство обитателей Вудбери уже не следило за календарем.

Несколько слабых попыток устроить праздник, казалось, только усилили всеобщее уныние. Мартинес с ребятами украсили елку в вестибюле здания суда и повесили мишуру на беседку на площади, но этим все и ограничилось. Губернатор проигрывал рождественские песни через громкоговорители гоночного трека, хотя они скорее лишь раздражали жителей. Погода оставалась относительно благоприятной – снега не было, а температура колебалась в районе пятидесяти[38] градусов.

В канун Рождества Лилли пришла в госпиталь, чтобы доктор Стивенс проверил ее раны, и после осмотра тот пригласил девушку остаться на небольшую и незапланированную вечеринку. К ним присоединилась Элис, и они открыли жестянки с ветчиной и бататом и даже вытащили ящик каберне, который Стивенс припрятал в чулане. Они пили за былые времена, за лучшие дни и за Джоша Ли Хэмилтона.

Лилли замечала, что доктор внимательно следит, не проявляет ли она признаки посттравматического расстройства – нет ли у нее депрессии или каких-либо психических отклонений. Но, как ни странно, Лилли еще никогда в жизни не чувствовала себя более определившейся и твердо стоящей на ногах. Она знала, что нужно было сделать. Она понимала, что больше так жить не в силах, и выжидала время, пока не появится возможность вырваться. Впрочем, вероятно, на каком-то глубинном уровне наблюдения делала как раз Лилли, а не доктор.

Быть может, она бессознательно искала союзников, сподвижников, сообщников.

В какой-то момент пришел Мартинес – Стивенс пригласил его ранее заглянуть на огонек, – и Лилли узнала, что была не единственной, кто хотел сбежать отсюда. После нескольких коктейлей Мартинеса потянуло на разговоры, и он признался, что боится, как бы Губернатор не завел их всех в пропасть. Они поспорили, какое из зол меньше – мириться с безумием Губернатора или болтаться по миру безо всяких гарантий, – но не пришли ни к каким выводам. И выпили еще.

В конце концов вечер перерос в пьяную вакханалию нестройных рождественских гимнов и воспоминаний о былых праздниках, и все это только сильнее расстроило каждого из присутствовавших. Чем больше они пили, тем хуже чувствовали себя. Но среди всех этих возлияний Лилли узнала много нового – и важного, и неважного – о каждой из трех потерянных душ. Она заметила, что доктор Стивенс поет хуже всех, кого она когда-либо слышала, что Элис без ума от Мартинеса и что Мартинес скорбит по бывшей жене, оставшейся в Арканзасе.

Но главное – Лилли почувствовала, что все четверо сплотились в своем общем горе и что эти узы могли сослужить им хорошую службу.


На следующий день на рассвете, проведя ночь на кушетке в госпитале, где она и отключилась накануне, Лилли Коул вышла на улицу и часто заморгала от резкого зимнего солнца, сиявшего над пустынным городом. Было рождественское утро, и бледно-голубое небо, казалось, только усиливало ощущение Лилли, что она завязла в болоте. В голове у девушки болезненно пульсировало. Она застегнула свою флисовую кофту на все пуговицы и пошла по тротуару на восток.

В этот час не спало всего несколько жителей. В преддверии рождественского утра все затаились по своим домам. Лилли чувствовала себя обязанной посетить игровую площадку у восточных границ города, к которой через рощу голых диких яблонь вела пустынная тропинка, протоптанная по голой земле.

Лилли нашла могилу Джоша. Песчаный холм по-прежнему возвышался над землей рядом со сложенной из камней пирамидой. Лилли встала на колени у края могилы и опустила голову.

– С Рождеством, Джош, – прошептала она, и ветер подхватил ее слова.

Голос ее был низким и хриплым со сна и с похмелья.

Ответом ей стал лишь шорох ветвей. Она глубоко вздохнула.

– То, как я поступала… как относилась к тебе… я этим не горжусь. – Она тяжело сглотнула, стараясь не заплакать. Ее захлестывала печаль, но Лилли отгоняла слезы. – Я просто хотела, чтобы ты знал… ты погиб не зря, Джош… Ты научил меня кое-чему очень важному… Ты изменил мою жизнь.

Лилли смотрела вниз, на грязно-белый песок под ее коленями, и отказывалась плакать.

– Ты научил меня больше никогда не бояться, – пробормотала она самой себе, земле, холодному ветру. – Теперь мы лишены такой роскоши… поэтому сейчас… я готова.

Ее голос сорвался, и она еще долго стояла на коленях, не замечая, что правой рукой вцепилась в свою ногу так крепко, что до крови расцарапала кожу прямо под джинсами.

– Я готова…

Приближался Новый год.

Однажды ночью, охваченный зимней меланхолией, человек, известный под именем Губернатор, закрылся в задней комнате своей квартиры на втором этаже с бутылкой дорогого французского шампанского и оцинкованным контейнером, полным всяческих человеческих органов.

Крошечный зомби, прикованный к стене прачечной, задергался и захрипел при виде него. Когда-то ангельское личико девочки теперь было испещрено трупными пятнами, кожа ее была желтой, как заплесневевший сыр, а губы обнажали ряды почерневших молочных зубов. В прачечной с потолка свисали лампочки, видна была изоляция из стекловолокна и воняло грязью, прогоркшей смазкой и плесенью, а теперь еще и смрадом, идущим от мертвеца.

– Успокойся, милая, – тихо пробормотал человек с несколькими именами и сел на пол напротив нее, поставив бутылку с одной стороны от себя, а контейнер – с другой. Вытащив из кармана латексную хирургическую перчатку, он надел ее на правую руку. – У папочки есть для тебя кое-что вкусненькое, чтобы ты была сытой и довольной.

Он выловил из контейнера красновато-коричневый кусок и кинул его зомби.

Маленькая Пенни Блейк рванулась к человеческой почке, которая с чавкающим звуком приземлилась прямо перед ней, и цепь, звякнув, натянулась. Девочка взяла орган обеими руками и стала пожирать его с диким остервенением, пока кровавая желчь не потекла сквозь ее пальчики и не окрасила ее лицо следами, по консистенции напоминавшими шоколадный соус.

– С Новым годом, милая, – сказал Губернатор и принялся за пробку шампанского. Она не поддавалась. Он надавил на нее большими пальцами, и в конце концов раздался хлопок, и через край на старую плитку полилась золотистая пена. Губернатор понятия не имел, правда ли был канун Нового года. Он знал, что этот день приближался… Вполне возможно, он настал как раз сегодня.

Губернатор смотрел на лужу шампанского, которая разливалась по полу. Пенные потоки превращались в тонкие ручейки. Мыслями он унесся в былые времена, к новогодним празднествам его детства.

Тогда он месяцами ждал Нового года. А потом, в Уэйнсборо им с приятелями тридцатого числа доставляли целую свинью, и они начинали жарить ее на медленном огне позади дома его родителей, обложив очаг кирпичами, как на гавайской вечеринке, – и праздновали два дня. Всю ночь напролет играла местная блюграсс-группа «Клинч Маунтин Бойз», и Филип доставал отличную травку, и они веселились все первое января, и Филипу обязательно перепадало, и он прекрасно проводил время с…

Губернатор моргнул. Он не мог вспомнить, кто так проводил новогодние вечера – Филип Блейк или же Брайан. Он не мог понять, где кончался один брат и начинался другой. Он смотрел в пол, моргал и в шампанском видел тусклое, мутное, искаженное отражение собственного лица. Усы-подкова были черны как смоль, а глубоко посаженные глаза мерцали искрами какого-то безумия. Он смотрел на себя и видел, как на него смотрит Филип Блейк. Но что-то было не так: Филип мог разглядеть еще и призрачный слой, наложенный поверх его лица, бледный, испуганный образ по имени Брайан.

Тихие, искаженные звуки трапезы Пенни отошли на второй план и стали практически неразличимы, как только Филип сделал первый глоток шампанского. Терпкая жидкость обожгла его горло и холодным потоком устремилась вниз по пищеводу. Вкус напомнил ему былые времена. Он напомнил ему праздники, семейные посиделки, встречи родных и близких после долгих разлук. И сердце его облилось кровью. Он понимал, кем был: Губернатором, Филипом Блейком, человеком, который делает дела.

Но.

Но…

Брайан заплакал. Он выронил бутылку, и на плитку вылилось еще больше шампанского, которое потекло прямо к Пенни, не замечавшей невидимой войны, происходившей в этот момент в голове ее опекуна. Брайан закрыл глаза. Слезы полились из-под его век и потоками заструились по лицу.

Он плакал о тех новогодних праздниках, которые остались в прошлом, о счастливых моментах, разделенных с друзьями… и братом. Он плакал о Пенни и о ее печальном состоянии, в котором винил сам себя. Он никак не мог избавиться от картинки, которая всегда стояла перед его внутренним взором – от образа Филипа Блейка, лежащего холодной, окровавленной грудой рядом с девочкой у кромки леса к северу от Вудбери.

Пока Пенни ела, чавкая и причмокивая мертвыми губами, а Брайан тихо всхлипывал, с другого конца комнаты послышался неожиданный звук.

Кто-то стучал в дверь Губернатора.


Звук заметили не сразу. Он раздавался сериями коротких ударов – осторожных, неуверенных – и продолжался довольно долго, прежде чем Филип Блейк понял, что кто-то стоит в коридоре и барабанит в его дверь.

Кризис личности тут же миновал, и разум вернулся к Губернатору столь же стремительно, как включается электричество после аварии.

Именно Филип поднялся теперь, снял хирургические перчатки, отряхнулся, вытер влажный подбородок рукавом свитера, натянул высокие сапоги, откинул с глаз длинные иссиня-черные пряди, обуздал свои чувства и вышел из прачечной, заперев за собой дверь.

Именно Филип пересек гостиную своей фирменной важной походкой. Сердцебиение его замедлилось, легкие наполнились кислородом, сознание полностью вернулось в режим Губернатора, взгляд стал ясным и резким. Филип открыл дверь, когда постучали в пятый раз.

– Какого черта может быть так важно в это время, что нельзя было…

Не вполне узнав женщину, стоявшую за дверью, Губернатор осекся. Он ожидал увидеть кого-то из своих людей – Гейба, Брюса или Мартинеса, – которые пришли сообщить ему о каком-нибудь незначительном пожаре, который нужно было потушить, или об очередной бредовой драме между взрывными горожанами, которую необходимо было успокоить.

– Я не вовремя? – промурлыкала Меган Лафферти, мечтательно прислонив голову к дверному косяку. Блузка под ее джинсовой курткой была расстегнута и щедро выставляла напоказ ложбинку между грудями.

Губернатор смерил ее своим непоколебимым взглядом.

– Милочка, не знаю, какую игру ты ведешь сейчас, но я тут кое-чем занят.

– Просто подумала, что компания вам не помешает, – сказала она с притворной невинностью в голосе. Она напоминала карикатурную шлюху: винного цвета кудри растрепались и манящими локонами падали на ее одурманенное лицо, на котором было слишком много косметики – почти как грима на клоуне. – Но я, конечно, пойму, если вы заняты.

Губернатор вздохнул и улыбнулся уголком рта:

– Сдается мне, ты пришла не за тем, чтобы одолжить чашку сахара.

Меган глянула через плечо. Все в ней выдавало волнение: ее лицо, то, как она переводила взгляд с мрачного коридора к двери, то, как были сложены ее руки, одной из которых она неосознанно царапала китайский иероглиф, вытатуированный на локте. Никто никогда не приходил сюда. Личные покои Губернатора были недосягаемы даже для Гейба и Брюса.

– Я просто… Я подумала… Я… – запиналась она.

– Нет причин бояться, дорогая, – наконец сказал Губернатор.

– Я не хотела…

– Почему бы тебе не зайти? – сказал он и взял ее под руку. – От греха подальше.

Он втянул ее внутрь и закрыл дверь на щеколду. Лязг запора заставил Меган вздрогнуть. Ее дыхание участилось, и Губернатор не мог не заметить, как поднимались и опускались под ее декольте удивительно полные груди, какая у нее была роскошная, напоминавшая песочные часы фигура, какие пышные бедра. Девчонка была готова к спариванию. Губернатор пытался вспомнить, когда он в последний раз пользовался презервативом. Был ли у него еще? Остался ли хоть один в его шкафчике с лекарствами?

– Налить тебе выпить?

– Конечно. – Меган разглядывала спартанскую обстановку гостиной: обрезки ковра, разнокалиберные стулья и диван, словно вытащенный из грузовика «Армии спасения». На миг она насупилась и повела носом, возможно заметив запахи, разносившиеся по квартире из прачечной. – Есть водка?

Губернатор усмехнулся:

– Думаю, найдется.

Он подошел к шкафу, стоявшему у занавешенного центрального окна, вытащил оттуда бутылку и налил немного в два бумажных стаканчика.

– Где-то у меня был апельсиновый сок, – пробормотал он, нащупав полупустую канистру.

Со стаканами в руках он снова подошел к Меган. Она осушила свой одним отчаянным глотком. Казалось, будто она несколько дней плутала в пустыне и это был первый за долгое время глоток жидкости. Она вытерла рот и слегка отрыгнула.

– Простите… виновата.

– Ты очаровательна, – с ухмылкой сказал ей Губернатор. – Знаешь, Бонни Рэйтт и рядом с тобой не стояла.

Меган смотрела в пол.

– Я зашла потому, что хотела узнать…

– Да?

– Парень в продовольственном центре сказал, что у вас может быть немного травки или «Демерола».

– Дуэйн?

Она кивнула.

– Сказал, у вас может быть неплохая дурь.

Губернатор глотнул из своего стакана.

– Интересно, откуда Дуэйн об этом узнал?..

Меган пожала плечами:

– Не знаю. Но дело в том…

– Почему пришла ко мне? – Губернатор пристально глядел на нее своими темными глазами. – Почему не к своему дружку Бобу? У него же целый сундук лекарств в трейлере.

Девушка снова пожала плечами:

– Не знаю, я просто подумала, что мы с вами могли бы… устроить обмен.

Теперь она смотрела прямо на него, покусывая нижнюю губу, и Губернатор почувствовал, как кровь приливает к его чреслам.


Меган оседлала его в залитой лунным светом соседней комнате. Полностью обнаженная, покрытая холодным потом, с прилипшими к лицу волосами, она ходила вверх и вниз на его возбужденном члене с пустым неистовством лошадки на карусели. Она не ощущала ничего, кроме болезненных толчков. Она не чувствовала ни страха, ни возбуждения, ни сожаления, ни стыда. Ничего. Только механическую гимнастику секса.

Свет в комнате был выключен, и единственным источником освещения была узкая полоска окна повыше драпировок, сквозь которую проникал серебристый луч зимней луны, пятнами ложившийся на пыльный пол и голую стену за огромным потрепанным креслом Губернатора.

Мужчина развалился в кресле, его обнаженное тощее тело извивалось под Меган, голова откинулась назад, а вены на шее пульсировали. Но он почти не издавал никаких звуков и не выказывал особого удовольствия от секса. Он ожесточенно толкался в Меган снова и снова, но девушка слышала лишь его монотонное дыхание.

Кресло было поставлено так, что краем глаза Меган видела стену позади себя. Она не отвела от нее взгляда, даже почувствовав приближение кульминации, ощутив, как близок Губернатор был к оргазму. В комнате не было фотографий, журнальных столиков или торшеров – виднелись только слабые отблески прямоугольных предметов, выстроившихся у стены. Сперва Меган приняла их за телевизоры, решив, что они были развешаны, как в магазине электроники. Но зачем этому парню могло понадобиться две дюжины телевизоров? Вскоре Меган поняла, что слышит низкое эхо белого шума, производимого предметами.

– В чем дело, черт возьми? – проревел под ней Губернатор.

Меган обернулась, глаза ее привыкли к лунному свету. Она разглядела, как что-то двигалось в прямоугольных контейнерах. Ужаснувшись этому движению, она одеревенела, и лоно ее сжалось.

– Ничего… ничего… прошу прощения… Я просто… Не могу не…

– А, чертова баба!

Он потянулся и зажег питающийся от батареек походный светильник, установленный на ящике возле кресла.

На свету показались ряды аквариумов, заполненных отрезанными человеческими головами.

Меган потрясенно выдохнула и соскользнула с члена Губернатора, скатившись на пол. Дыхание ее перехватило. Растянувшись на влажном ковре и покрывшись мурашками, она не могла оторвать глаз от стеклянных ящиков. В аккуратно установленных друг на друга контейнерах, заполненных жидкостью, на обрубках шей подергивались лица зомби. Рты их открывались, как у рыб, лишенных кислорода, а молочно-белые глаза невидяще вращались за прозрачными стенками.

– Я не закончил! – Губернатор подошел к Меган, перевернул ее и рывком раздвинул ей ноги. Эрекция еще не спала, и он жестоко вошел в девушку. Яростные толчки отдавались болью в ее позвоночнике. – Лежи тихо, черт тебя дери!

В крайнем слева аквариуме Меган разглядела знакомое лицо и окаменела при виде него. Она лежала на полу ничком, как громом пораженная, повернув голову набок и с ужасом смотря на это узкое, окруженное пузырьками лицо в последнем аквариуме, пока Губернатор снова и снова безжалостно погружался в нее. Она узнала высветленные волосы, расплывшиеся в жидкости, образовав что-то вроде короны из водорослей вокруг мальчишеских черт, открытого рта, длинных ресниц и курносого носа.

Меган узнала отрезанную голову Скотта Муна как раз в тот момент, когда внутрь нее ворвалась горячая струя, ознаменовавшая, что Губернатор все-таки кончил свое дело.

Что-то глубоко внутри Меган Лафферти оборвалось столь же окончательно и бесповоротно, как замок из песка обрушивается под весом волны.


Секунду спустя Губернатор сказал:

– Можешь вставать, милочка… Приведи себя в порядок.

Он сказал это без какой-либо злобы или неприязни, так, как преподаватель может проинформировать студентов в конце экзамена, что время истекло и пора отложить карандаши.

Затем он заметил, что она уставилась на аквариум с головой Скотта Муна, и понял, что настал момент истины, представился шанс, наступил критический поворот этого веселого вечера. Решительный человек вроде Филипа Блейка всегда знает, где искать шансы. Он знает, когда извлекать выгоду из своего превосходства. Он никогда не сомневается, никогда не отступает и никогда не стесняется грязной работы.

Губернатор потянулся, нащупал резинку своих трусов, которые были спущены до лодыжек, и снова натянул их. Встав во весь рост, он посмотрел на женщину, скорчившуюся у него на полу в позе эмбриона.

– Давай, милочка… Давай-ка приведем тебя в порядок и немного поговорим с глазу на глаз.

Меган уткнула лицо в пол и пробормотала:

– Пожалуйста, пощадите меня.

Губернатор наклонился, ущипнул ее за заднюю часть шеи – не больно, просто чтобы привлечь внимание, – и сказал:

– Я больше просить не буду… Быстро дуй в ванную!

Она с трудом поднялась на ноги, держась так, словно в любой момент могла рассыпаться.

– Сюда, милочка.

Он грубо сжал ее обнаженную руку и провел Меган по комнате, через дверь, в соседнюю ванную.

Стоя на пороге и наблюдая за ней, Губернатор сожалел, что так грубо обошелся с Меган, но в то же время понимал, что Филип Блейк в такие времена никогда бы не сдался. Филип бы сделал то, что должен был, был бы сильным и решительным, и та часть Губернатора, которую когда-то звали Брайаном, должна была соответствовать.

Меган склонилась над раковиной и трясущимися руками взяла мочалку. Включив воду, она нерешительно стала обмываться, по-прежнему дрожа.

– Клянусь богом, я никому не скажу, – бормотала она сквозь слезы. – Я просто хочу домой… просто хочу побыть одна.

– Как раз об этом я и хочу с тобой поговорить, – сказал ей от двери Губернатор.

– Я не скажу…

– Посмотри на меня, милочка.

– Я не…

– Успокойся. Сделай глубокий вдох. И посмотри на меня. Меган, я сказал, посмотри на меня!

Она взглянула на него. Подбородок ее подрагивал, по щекам лились слезы.

Губернатор посмотрел на нее:

– Теперь ты с Бобом.

– Не поняла… что? – Она вытерла слезы. – Что я?

– Ты с Бобом, – ответил он. – Помнишь Боба Стуки, того парня, с которым ты приехала?

Меган кивнула.

– Теперь ты с ним. Поняла? С этого момента ты с ним.

Она еще раз медленно кивнула.

– Да, и еще кое-что, – тихо добавил Губернатор, словно чуть не забыв. – Расскажешь кому-нибудь хоть что-то… и твоя хорошенькая головка окажется в аквариуме рядом с этим наркоманом.


Через несколько минут Меган Лафферти вышла из квартиры и исчезла в темноте коридора. Дрожа и тяжело дыша, она натянула свою куртку, а Губернатор тем временем вернулся в боковую комнату. Он опустился в кресло и устремил свой взгляд на мозаику аквариумов.

Некоторое время он просидел так, смотря на аквариумы и чувствуя себя опустошенным. Сквозь стены до него долетали приглушенные стоны. Маленькая тварь, которая когда-то была девочкой, снова проголодалась. К горлу Губернатора стала подкатывать тошнота, все внутри него сжалось, глаза заслезились. Он задрожал. Ужас того, что он натворил, настиг его и обратил все его мускулы в лед.

Спустя мгновение он рванулся вперед, соскользнул с кресла и упал на колени. Его с шумом вырвало. Остатки его ужина расплескались по грязному ковру. Все содержимое его желудка вылилось на его руки и колени, а затем он откинулся на подножку кресла, хватая ртом воздух.

Часть него – глубоко похороненная часть по имени Брайан – чувствовала, как его поглощала волна отвращения. Он не мог дышать. Не мог думать. И все равно он заставил себя смотреть на раздутые, пропитанные водой лица, глядевшие на него в упор, клацавшие челюстями и пускавшие пузырьки в аквариумы.

Ему хотелось отвернуться. Хотелось выйти из комнаты и сбежать от этих дергающихся, булькающих оторванных голов. Но он понимал, что должен продолжать смотреть на них, пока его чувства не притупятся. Ему нужно было стать сильным.

Ему нужно было подготовиться к грядущему.


Глава тринадцатая | Дорога в Вудбери | Глава пятнадцатая