На ту сторону

Внутри зеленца кропил тихий медленный дождик. Снаружи шёл снег. Тоже тихий, неспешный… однако упорный и настолько обильный, что веток небось наломает хуже бурана.

Ветер давно уже не выпускал Лутошку в лес сам. Это делал Лихарь, иногда Беримёд, а то вовсе младшие ученики вроде Хотёна со Скварой. Сегодня Ветер снова не показался. Не подразнил кабального иверинами на краю свитка…

Лутошке некогда было об этом раздумывать.

Он бежал краем болота, иногда придерживая шаг послушать кругом. В недвижном воздухе опадала снежная пыль, на каждой веточке росло тонкое белое лезвие, обращённое вверх. Покинутый след сразу начинал заплывать, сглаживаться. Время от времени кабальной резко останавливался, с силой бил за спину посохом. Потом оглядывался.

Дома он уже чистил бы тропки к дальним ухожам да сетовал про себя, махая лопатой: ну нет бы дождаться хоть скончания снегопада, прежде чем его из дому гнать! А в это время Маганка…

Лутошка дёрнул головой, прибавил шагу. С Маганкой он даже сдружиться, по праву младшего деверя, как следует не успел. Когда кончится его кабала, за Лиску уже будут сватать другую. Длинную и темноволосую, вроде Неустроевой захребетницы. Такую, чтобы не глянулась Лихарю. Или уж зн'aтую непутку найдут… чтоб мораничей не дичилась…

Нет уж. Когда Ветер бросит свиток в огонь, Лутошка в острожок не вернётся. Он на запад побежит, он за Киян-море уйдёт, он… а как вкусно Маганка рыбу коптила… водяной горох жарила…

Сзади прошуршало.

Лутошка крутанулся убить, потом умереть.

Сзади выпрямлялась берёзка, в недвижном воздухе белой тенью трепетало облачко снега. Лутошка вслух выругался. Хотел – грозно. Получилось – плаксиво до отвращения.

– Эй! – заорал он на всю круговеньку. – Выходи! Я тебя вижу!..

Никто не ответил ему. Да он не особо и ждал.

На ветви берёзки взамен облетевшего садился новый снежок.

Лутошка встряхнулся, побежал дальше, одолевая рыхлый уброд.

Его бабушка уже лет пять всё усаживалась на смертные сани, всё пеняла домашним: «Ажно схватитесь, как некому станет копытца вам вычинять…»

По Маганке отвыли погребальный плач волки, вороны, лисы и кабаны: им досталась рыбёшка из осквернённого её смертью пруда. А кто по нему, Лутошке, восплачет, когда он в бесконечных побоях душу изронит? Брат с отцом ему, винному, руки вязали, мать верёвку подавала, старики перстами грозили. Только Маганка ни слова поносного не сказала…

А кабы она с самого начала Лихаря не приветила?..

Стень ведь не сильничал. Это он после, за обиду, со становиками явился, а спокону Маганка сама его обняла… Лутошка шмыгнул носом. Сама? Такому Лихарю поди откажи. Он – моранич, ему – воля!

Но кабы Лиска к водимой поласковей был… Кабы деверёнок меньше важничал перед робкой невесткой, кабы милым братом сразу ей стал…

Если бы да кабы!

Лутошка разгонисто миновал поляну, где ему в самый первый раз оборвал след дикомыт. По левую руку простиралась Дыхалица. Губа страшных Неусыпучих топей, питавшихся ядовитыми кипунами.

Кабальной снова остановился. Лес молчал. Снег менял знакомый огляд, приметные деревья были чужими, вдали тянулись кудлы тумана. Лутошка пригляделся… вдруг понял: на самом деле там брели люди.

Люди по ту сторону, за гранью Беды. Облачённые в белое, они шествовали на иной берег Смерёдины, навстречу теплу, воле и счастью. Махали ему крылатыми рукавами, звали с собой.

Лутошка протяжно всхлипнул, заплакал, прыжком повернул лыжи влево. Ударил посохом, понёсся прямо через Дыхалицу. Вдогон светлому ходу, где среди иных теней скользила Маганка.

Когда под лапками не стало опоры, Лутошка пережил мгновение полёта…

…Провалился сразу по шею, заорал, забился в промоине, хватая ледяные обломки. Он всю жизнь ходил по зимним болотам и спасался из воды не впервые. Он выбросил на лёд самострел, брыкнул ногами. Снегоступы мешали ему, он скинул дельницы, схватился за край, стал сбрасывать юксы. Ремень на правой ноге распустился сразу, на левом Лутошка дёрнул не тот конец, узел стянуло, парень заспешил, содрал лыжу с валенком. Наконец повернулся в сторону, откуда пришёл, вскинул руки на лёд, рванулся…

Лёд, ещё хранивший его следы, а значит, вроде надёжный, лопнул с глухим хлопком. Лутошка вытаращил глаза, аршинная льдина встала дыбом, опрокинулась, сбросила в маину лапки и самострел. Рыжак вынырнул снова, сорвал с головы шапку, словно она была причиной злосчастью. Выкинул подальше на снег. Где-то плавали рукавицы, он их больше не видел.

– Сквара!.. – крикнул он что было силы. – Эй!.. Кто живой есть, помоги!..

На самом деле он уже знал: ответа не будет. Ничто не шевельнулось на берегу, не отозвалось. Глубоко в животе зародился страх, потому что переимщику порно было подоспеть. Лутошка забился сильней, укладывая тело вдоль края, бросил на лёд правую руку, выпростал коленку… рука тут же съехала, а ножа – воткнуть, зацепиться – у него не было.

– Эй! Эй, кто там!..

Маганка, наверно, храбрей была, когда стояла на мостках, обнимая грузный мешок… Может, и для него убивающий холод сейчас сменится теплом рыбного озерка?.. Лутошка вновь лёг плашмя. Тело застывало, слабело. Ношеный обиванец, удобный для быстрого бега, стал неподъёмным. Надо избавиться от него. Извиваясь и дёргаясь, парень червяком выпростался на лёд…

Он полз, пластаясь, пресмыкаясь, загребая коленями и локтями, всё чувствуя под собой готовую обломиться скорлупу… пока с маху не внёс голову в обросший снежными махрами ствол. Перед глазами полыхнули звёзды. Кабальной обмяк, заплакал. Слёзы были горячими на остывших щеках. Когда он попытался двинуться с места, руки и ноги веригами отяготил снег.

Вот так оно и случается. Человек без сторонней подмоги вылезает из полыньи, переползает на десяток шагов… да там и остаётся – сытить волков.

– Эй… – позвал он совсем тихо.

– Вставай, – сказала Маганка.

Тёплая рука обхватила руку Лутошки, отогнала онемение. Парень зашевелился, приподнялся на колени.

Потом он негнущимися пальцами распутывал пояс. Маганка помогала ему. Он слупливал зипун, тельницу, остальную одежду. Временами глухо вспоминал, что впору срамиться, но стыда не было. Сшибал об дерево лёд, отжимал, натягивал снова. Зубами отрывал рукав от заплатника – обуть левую ногу. Лутошка развёл бы костёр, но огнива с собой не принёс, а тереть казалось скучно. Влажные порты начали помалу греться у тела. Маганка тихо улыбнулась, поплыла прочь, снова обращаясь кудлой тумана. Полетела на тот берег Смерёдины, к воле и свету.

Лутошка потащился прочь от Дыхалицы, раскидывая уброд, то и дело проваливаясь без лапок. В теле постепенно воскресал жар. Кабальной даже вспомнил про переимщика и смутно загоревал, понимая, что остался беспомощным, беззащитным, голыми руками бери. Не видать ему сегодня иверины, как есть не видать, даже если возгривого Шагалу пошлют…

Когда приходят мысли не только о том, как сделать ещё шаг, значит не столь уж плохи дела.

Снег всё сыпал, молчаливо добавляя новый слой к скорбному покрывалу земли. Переимщик не появлялся. Лутошка вязнул, терял равновесие, барахтался встать. А вдруг посланный моранич сам доискался в лесу беды? Вдруг позволил бы головой своей завладеть?.. Ну нет, сразу столько везения не бывает. Унот крадётся по следу, он наслаждается муками кабального и не спешит, нарочно мыслит взять его у самых ворот…

Съезжая с высоченного сугроба на торную дорогу, Лутошка потерял опорку с левой ноги, но не стал возвращаться. Совсем рядом висел туман зеленца. Оттепельная земля хлюпала, парень хромал, торопился, каждый миг ожидая сильных и торжествующих рук из-за спины. Попасться переимщику становилось всё обиднее. Лутошка понуждал себя шевелиться быстрей, но не мог.

Когда он миновал туман и вышел под корявое дерево, где когда-то лежал спутанным и избитым, с Наклонной башни пластом обрушился иней. Замученный Лутошка отупел уже до такой степени, что даже не сразу узнал этот звук – короткий шёпот, тотчас сменившийся грохотом обвала. Он понял, что погиб, шарахнулся в сторону, пригибаясь, ощериваясь, вскидывая руки со скрюченными пальцами, готовыми царапать и рвать…

Сообразил оплошку, уронил руки, поплёлся к воротам, всхлипывая и трясясь. Переимщик так и не появился.

На пряслах, под мокрым корьём навесов, прохаживались дозорные. В остальном крепость глядела странно пустой. Ни учеников во дворе, ни слуг у поварни… Лутошка смутно, из последних сил удивился безлюдью. Куда все подевались?

Уже на входе в чёрный двор навстречу попался Белозуб. Страх трепыхнулся застывающей рыбёшкой на льду. Губы не слушались, но Лутошка сумел их разлепить:

– Господин…

Опалённый посмотрел сквозь него единственным глазом. Даже не остановился. Что ж, по крайней мере, он видел: Лутошка вернулся ободранный, без лапок и самострела… но не на тяжёлке!

Чтобы сделать ещё шаг, кабальному пришлось схватиться за стену. Он совсем не чувствовал левой ступни, а правую, в болтающемся мокром валенке, – словно издалека. Стряпки могли дать горячей воды, но последних двух саженей было не одолеть. Доковыляв до кладовочки, Лутошка съехал на пол и сидел целую вечность, тупо глядя перед собой. Клонило в сон, было холодней, чем в лесу, хотелось закрыть глаза и больше не открывать. Вздрогнув, кабальной ещё одну вечность выпутывался из мокрых портов. Свалив тряпьё на пол, голяком зарылся в колючую подстилку, натянул одеяло… Одежду надо было развесить в сушильне, но Лутошка иссяк. Сбился в клубок, обхватил себя руками, сплёл ноги… Искорка тепла, сберегавшаяся внутри, никак не разгоралась. Лутошке стало жаль себя, он опять всхлипнул:

– Маганка…

Она не отозвалась. Наверное, кроткой маленькой тени не было ходу в Чёрную Пятерь. По полу бродили стылые сквозняки. Одеяло лежало на спине сухим листком, паутинкой, неспособной согреть.

На лес падал бесконечный снег, по крышам и каменным стенам сбегали разговорчивые струйки…

К полуночи со стороны моря задуло. Наклонная башня снова завыла.

Только на другое утро Лутошка узнал, что накануне умерла Мотушь.