О’кей, вот вам жизненный урок. Не пытайтесь переделать торт с помощью кетчупа. Даже корректор был бы лучше. Когда папа его вынес, у мамы отвисла челюсть. Не от радости. Если белый торт полить кетчупом, он начинает напоминать последствия резни бензопилой. Мы излишне громко запели хором «С днем рожденья тебя», и как только закончили и мама задула свечу (единственную), папа сказал: – Отлично, давайте я теперь это сниму и разрежу… – Погоди, – остановила его мама. – Что ЭТО такое? Не кетчуп ли? – Это по рецепту Хестона Блументала[2], – ответил папа и глазом не моргнув. – Он экспериментальный. – Ага. – Мама все еще недоумевала. – Но… – И не успели мы ее остановить, как она начала соскребать кетчуп салфеткой. – Я так и знала! Под ним что-то написано. – Ничего там нет, – поспешно сказал папа. – Есть глазурь! – Она стерла кетчуп до конца, и все мы молча уставились на покрытый красными пятнами белый торт. – Крис, – наконец каким-то неровным голосом, – почему тут написано 39? – Нет! 38. Смотри. – Папа провел пальцем по остаткам кетчупа. – Восьмерка. – Девять, – с уверенностью возразил Феликс. – Цифра девять. – Феликс, восемь, – резко поправил папа. – Восемь! Братишка в таком изумлении смотрел на торт, что мне стало его даже несколько жаль. Как он что-нибудь выучит с такими чокнутыми родителями? – Девять, Феликс, – прошептала я ему на ухо. – Папа шутит. – Ты что, думал, что мне 39 лет? – Мама уставилась на папу. – Я что, выгляжу на 39? Ты так считаешь? – Она обхватила собственное лицо руками, сурово глядя на него. – У меня лицо тридцатидевятилетней женщины? Ты это хотел мне сказать? Кажется, лучше бы папа выбросил торт. Поэтому в тот вечер он повел маму в ресторан по случаю дня рождения – это стало ясно по облаку парфюма, внезапно окутавшему лестницу. Когда они куда-нибудь выходят, мама не особенно скромничает. Как она сама постоянно говорит – ее выходы в свет из-за наличия троих детей практически свелись к нулю, так что когда это все же происходит, она компенсирует все упущенное, пуская в ход и духи, и подводку для глаз, и лак для волос, и высокие каблуки. Когда она на согнутых ногах спускается вниз, я замечаю у нее на ноге каплю автозагара, но молчу. Не скажу же я такое в ее день рождения. – Дорогая, ты ведь справишься, да? – Она обнимает меня за плечи и обеспокоенно смотрит в глаза. – Номера наши у вас есть. Если что, сразу скажи Фрэнку, чтобы звонил. Мама знает, что я с телефонами не особо лажу. Поэтому официальной няней назначен Фрэнк. – Ничего не случится, мам. – Разумеется, – соглашается она, но меня все не отпускает. – Не переживай, родная. Ложись спать пораньше. – Хорошо, – обещаю я. – Фрэнка это тоже касается. – Когда он выскакивает в холл, она поднимает на него взгляд. – Ты будешь заниматься только уроками. Потому что это я забираю с собой. Она победоносно размахивает кабелем, у Фрэнка открывается рот. – Ты что… – Лишила компьютер питания? Именно так, молодой человек. Не хочу, чтобы ты включал его даже на наносекунду. Если сделаешь все уроки, можешь посмотреть телевизор или книжку почитать. Диккенса, например! – Диккенса, – с презрением вторит брат. – Да, Диккенса! Что ты имеешь против? Я в твоем возрасте… – Знаю, – обрывает Фрэнк. – Ходила на его выступления. И это было так круто. – Очень смешно, – отвечает мама, закатив глаза. – Так! Где наша именинница? – Папа поспешно спускается по лестнице, а за ним – шлейф лосьона после бритья. И почему родителям хочется пахнуть так сильно? – Дети, у вас все в порядке? – Он смотрит на нас с Фрэнком. – Мы всего лишь за угол. Они просто не могут уйти из дома. Маме надо в последний раз посмотреть на Феликса, а папа вспоминает, что не выключил поливальник на улице, затем мама идет проверять, точно ли запишется ее сериал «Жители Ист-Энда». Мы со своими подшучиваниями наконец вынуждаем их уйти и переглядываемся. – Вернутся уже через час, – предвещает Фрэнк и уходит в нору. Я за ним, потому что мне делать больше особо нечего, так что, может, почитаю его новый комикс про Скотта Пилигрима. Брат подходит к компьютеру, роется в школьном рюкзаке и извлекает из него кабель питания. Включает и запускает «Завоевателей». – Ты что, знал, что мама унесет с собой провод? – Я под впечатлением. – Она уже так делала. У меня их штук пять. – Взгляд у Фрэнка становится стеклянным, и я понимаю, что разговаривать с ним уже смысла нет. В поисках комикса я натыкаюсь на большую пустую упаковку от «Хула-Хупс», а потом устраиваюсь на диване и принимаюсь читать. Секунду спустя я поднимаю взгляд и вижу в дверях маму на каблуках. Как это вышло? – Мама? – Я удивленно хлопаю глазами. – Ты же вроде ушла? – Вернулась за телефоном. – Голосок у нее сладкий и пугающий. – Фрэнк? Ты что делаешь? Ой. Фрэнк. Фрэнк! Я в мрачном предчувствии резко поворачиваю голову. Он сидит в наушниках и все еще водит мышкой. – Фрэнк! – рявкает мама, и он поднимает взгляд. – А? – Что ты делаешь? – повторяет она все тем же сладким угрожающим голосом. – Иностранный, – уверенно отвечает он. – Ино… что? – Мама сконфужена. – Домашку по французскому. Тут программа проверки вокабуляра. Пришлось старый кабель искать, чтобы включить. Я подумал, что ты вряд ли станешь возражать. Фрэнк показывает на экран, на котором плавает красное слово «armorie», а за ним синий перевод «шкаф». Ого. Вот это скорость! В общем, «Завоеватели» действительно развивают реакцию. То есть все по-настоящему. – И ты все это время занимался языком? – Мама смотрит на меня, сощурившись, и я отворачиваюсь. Впутываться не желаю. – Я Скотта Пилигрима читала, – честно отвечаю я. Мама снова переключается на брата. – Фрэнк, ты меня обманываешь? – Обманываю? – Он делает вид, что обиделся. – Не надо! Ты что, положа руку на сердце готов мне сказать, что делал только домашнее задание и больше ничего? Фрэнк секунду пристально смотрит на нее. Затем с опечаленным видом качает головой. – Эх вы, взрослые. Думаете, что подростки врут. Вы исходите из этого. Такова ваша отправная точка. И это так угнетает. – Я ничего не думала, – начинает мама, но он ее перебивает: – Думала! Вы, лентяи, не утруждая себя, исходите из очевидной посылки, будто любой, кому нет восемнадцати, патологический лжец и недочеловек без цельной структуры личности. Но мы такие же люди, как и вы, а этого вы как будто не понимаете! – И он смотрит на нее с таким вдохновенным видом. – Мам, ты хоть раз способна допустить, что твой сын делает все правильно? Не можешь продемонстрировать ко мне хоть каплю доверия? Нет, если ты хочешь, чтобы я выключил комп и не учил французский, все нормально. Я завтра так и скажу учителю. Фрэнков монолог маму ошеломил. Даже как будто обуздал ее пыл. – Я не говорила, что ты лжешь! Я лишь… слушай, если ты учишь французский, все хорошо. Продолжай в том же духе. До скорого. Она уходит, цокая каблуками, и через несколько секунд за ней закрывается входная дверь. – Ты больной, – говорю я, не поднимая взгляд от комикса. Брат не отвечает. Он уже снова с головой ушел в игру. Под его бормотание я переворачиваю страницу, задумавшись, не сделать ли себе горячего шоколада, как вдруг кто-то начинает ужасно громко колотить в окно с улицы. – ФРЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭНК!!! Я подскакиваю на целый километр и тут же начинаю задыхаться. За окном мама с чудовищно ужасным лицом. В такой ярости я ее никогда не видела. – Крис! – вопит она. – ИДИ СЮДА! Я ЗАСТАЛА ЕГО С ПОЛИЧНЫМ! Как она вообще там оказалась? Окна норы же где-то на высоте двух с половиной метров. Я бросаю взгляд на брата, он слегка, но искренне раздосадован. Он успел закрыть игру, но она ее видела. Не иначе. – Попал ты, – говорю я. – Черт, – возмущается он. – Не думал, что она будет за мной шпионить. – Крис! – продолжает орать мама. – Помоги! ААА! Ее лицо исчезает, после чего раздается громкий грохот. Боже мой. Что случилось? Я вскакиваю на ноги и несусь к задней двери. Окна норы выходят на сад за домом, я выбегаю, но мамы нигде не видно. Потом замечаю, что к окну придвинут домик Феликса. Крыша у него как будто сломана и… Нет. Не может быть. Оттуда торчат мамины ноги, она все еще в туфлях на каблуках. На ступеньках появляется Фрэнк и видит то же, что и я. Он зажимает рот рукой, а я пихаю его в бок. – Молчи! Она, наверное, поранилась. Мам, ты там как? – кричу я, подбегая к домику. – Энн! – появился и папа. – Что произошло? Что ты тут делала? – Смотрела в окно, – раздается ее приглушенный голос. – Вытащи меня отсюда. Я застряла. – Мам, а я думал, что становиться на домик нельзя, потому что это подаст Феликсу дурной пример, – деликатно говорит Фрэнк, и кто-то яростно ахает. – Ты, мелкий… – Наверное, хорошо, что маму едва слышно. Вытаскивать маму приходится всем троим, и не могу сказать, что после этого ее настроение улучшилось. Она поправляет прическу, просто сотрясаясь от гнева. – Так, молодой человек, – говорит она Фрэнку, который мрачно смотрит в землю. – Ты сам вырыл себе яму. Отныне тебе запрещается играть в компьютерные игры… Крис, как думаешь, сколько? – Целый день, – уверенно произносит папа, одновременно с тем, как мама называет «два месяца». – Крис! – возмущается мама. – Один день? – Ну я не знаю! – защищается папа. – Я так с ходу не могу решить! Родители отходят, начинают перешептываться, а мы с Фрэнком ожидаем в неловкости. Я, наверное, могла бы уже вернуться в дом, но мне хочется узнать, чем все кончится. Хотя вообще-то глупо стоять здесь и слушать их шепот: «Чтобы наконец дошло», «Все серьезно». Когда у меня будут дети, я сначала продумаю наказание. – Ладно. – Папа наконец отделяется от мамы. – Десять дней. Ни компьютера, ни телефона, ничего. – Десять дней? – Фрэнк бросает на папу взгляд, похожий на луч смерти и на мольбу «пожалуйста, умрите сейчас же». – Это вообще неадекватно. – Адекватно, – отвечает мама, вытянув руку. – Телефон, пожалуйста. – А как же моя команда? Я не могу их подвести. Ты сама мне сколько идиотских лекций прочитала о том, как важен командный дух и все за одного? И я теперь всех подведу? – Какая команда? – не понимает она. – С кем ты бегаешь по пересеченной местности? – «Завоеватели»! – не сдается Фрэнк. – Мы готовимся к соревнованиям, я же тебе миллион раз рассказывал. – Соревнования по компьютерной игре? – Мама полна презрения. – Международный чемпионат по «Завоевателям»! Приз – шесть миллионов долларов! Линус ради этого приходит все время! Что я ему скажу? – Скажи, что занят, – резко отвечает мама. – Я бы вообще-то предпочла, чтобы он больше не появлялся. Тебе стоит найти друзей не с таким ограниченным кругом интересов. К тому же он расстроил Одри. – Линус мой друг! – Фрэнк вот-вот взорвется. – Друзей-то, бля, ты запретить не можешь! «Бля» было ошибкой. Мама становится похожа на кобру, готовую нанести удар. – Фрэнк, не ругайся, пожалуйста, – ледяным голосом говорит она. – Запретить могу. Это мой дом. Я решаю, кто сюда приходит. Ты знаешь, что из-за него у Одри случился приступ? – Больше приступов не будет, – немедленно отвечает брат. – Она к Линусу уже привыкает, да, Одри? – Да, все нормально, – еле выговариваю я. – Обсудим, – говорит мама, бросая на Фрэнка еще один ледяной взгляд. – А пока можно ли верить, что ты будешь сегодня учить уроки, а не достанешь еще один кабель, или мне отменить мой праздничный ужин, которого мы с папой ждали целый месяц и который уже наполовину испорчен? – Она смотрит на ноги. – Колготки однозначно выбрасывать. После таких формулировок точно себя виноватым почувствуешь. То есть даже мне стыдно, хотя я ничего и не делала, так что Фрэнку, наверное, еще хуже. Хотя насчет него уверенности нет. – Прости, – наконец выговаривает он, и мы молча смотрим на удаляющихся родителей. Хлопают дверцы машины, и они уезжают. – Десять дней, – произносит через некоторое время брат, закрыв глаза. – А могло бы быть и два месяца, – напоминаю я, стараясь его подбодрить, и немедленно понимаю, что сказала досадную глупость. – То есть… извини. Отстойно, конечно. – Ага. Потом я иду на кухню, ставлю чайник, чтобы сделать горячий шоколад, и издалека доносится голос Фрэнка: – Слушай, Одри, ты просто обязана привыкнуть к Линусу. – Ох. – Внутри что-то вздрагивает. Это имя. Линус. Как я на него реагирую. – Надо, чтобы он мог приходить. Он тренироваться должен. – Мама же запретила тебе играть. – Всего на десять дней. – Фрэнк нервно машет рукой. – А потом придется как следует вложиться. Скоро отборочные соревнования. – Угу. – Я сыплю порошок в чашку. – Так что если увидишь его, не психуй. Нет, ладно, не «не психуй», – исправляется он, увидев мое лицо. – Но без приступов. Или как там это назвать. Я в курсе, что у тебя ситуация серьезная. Знаю, что это болезнь и все дела, знаю. Фрэнка пару раз затаскивали на групповую семейную терапию. Вообще-то он на этих сборищах был очень милый. Говорил приятные вещи. Обо мне, о том, что случилось, и… Ну так вот. – Но дело в том, что Линус должен быть здесь и чтобы мама не давила, – продолжает брат. – Надо, чтобы ты могла на него смотреть и не убегать и так далее. Хорошо? Пауза. Я лью в чашку кипяток, наблюдая, как порошок начинает кружиться, за несколько секунд превращаясь из пыли, практически небытия, в прекрасный шоколадный напиток. Всего один дополнительный элемент – и происходит такая трансформация. Я каждый раз об этом думаю, когда шоколад завариваю. А это, кстати, плохо. Слишком много я думаю. Сли-и-иишком. С этим все согласны. – Хотя бы постарайся, – не унимается Фрэнк. – Пожалуйста! – Хорошо, – говорю я, пожав плечами, и делаю глоток.МОЕ БЕЗМЯТЕЖНОЕ ЛЮБЯЩЕЕ СЕМЕЙСТВО – РАСШИФРОВКА ФИЛЬМАИНТЕРЬЕР. РОУЗВУД-КЛОУЗ, 5. ДЕНЬКамера наезжает на закрытую дверь.ОДРИ (за кадром):А это папин кабинет. Он там работает помимо своего офиса.Какая-то рука открывает дверь. Мы видим ПАПУ: он лежит на столе и тихонько храпит. На экране машина «Альфа-Ромео».ОДРИ (за кадром):Пап! Ты спишь?Папа подскакивает и поспешно закрывает монитор.ПАПА:Я не спал. Я думал. Ты подарок для мамы завернула?ОДРИ (за кадром):Я поэтому и пришла. У тебя есть оберточная бумага?ПАПА:Да.Он достает рулон бумаги и отдает Одри.ПАПА:Посмотри, что у меня еще есть!Он извлекает белую коробку из кондитерской, открывает, и в ней оказывается большой торт. На нем большие белые цифры «39». Повисает пауза.ОДРИ (за кадром):Пап, ты зачем написал «тридцать девять» на торте?ПАПА:Такой торт в любом возрасте можно сделать.(Он подмигивает в камеру.)Уж мне точно можно было бы.ОДРИ (за кадром):Но маме не тридцать девять.ПАПА (озадаченно):Тридцать девять.ОДРИ (за кадром):Нет.ПАПА:Да…Папа ахает. Он охвачен ужасом. Он переводит взгляд на торт, затем снова в камеру.ПАПА:Боже мой. Она будет недовольна? Нет. Разумеется, она будет довольна. Всего какой-то год, не велика разница…ОДРИ (за кадром):Папа, она будет ОЧЕНЬ недовольна.Папа в панике.ПАПА:Нужен новый торт. Сколько у нас времени?Внизу хлопает дверь.МАМА (за кадром):Я вернулась!Папа перепуган.ПАПА:Одри, что делать?ОДРИ (за кадром):Можно поправить. На тридцать восемь.ПАПА:Чем?Он берется за «корректор».ОДРИ (за кадром):Нет!Раздается стук в дверь, входит ФРЭНК.ФРЭНК:Мама пришла. Когда чай с тортом будем пить?Папа снимает колпачок с маркера.ПАПА:Тогда так.ОДРИ (за кадром):Нет! Фрэнк, иди на кухню. Нам нужна какая-нибудь глазурь. Что-нибудь съедобное, чем можно писать. Но чтобы мама не узнала.ФРЭНК (ошарашенно):Съедобное, чем можно писать?ПАПА:Быстро!Фрэнк исчезает. Камера фокусируется на торте.ОДРИ (за кадром):Как ты мог перепутать возраст? Как?ПАПА (хватается за голову):Не знаю. Я целый месяц писал финансовые прогнозы на следующий год. И уже настроился на него. Наверное, я где-то год потерял.Фрэнк влетает в комнату с бутылкой кетчупа.ОДРИ (за кадром):Кетчуп? Ты что, серьезно?ФРЭНК (обороняясь):Я же не знал!Папа хватает бутылку.ПАПА:Можно «9» переделать на «8» кетчупом?ФРЭНК:Я бы не стал ее так накалывать.ОДРИ (за кадром):Перепиши кетчупом всю цифру. Будет торт с кетчупом.ФРЭНК:А зачем вам кетчуп на торте?ПАПА (поспешно рисуя кетчупом):Мама его любит. Все нормально. Все просто отлично.