на главную | войти | регистрация | DMCA | контакты | справка | donate |      

A B C D E F G H I J K L M N O P Q R S T U V W X Y Z
А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я


моя полка | жанры | рекомендуем | рейтинг книг | рейтинг авторов | впечатления | новое | форум | сборники | читалки | авторам | добавить



9. Рабство без послушания, освобождение без свободы

Поддержка системы рабовладения американским правительством основывалась исключительно на всепоглощающем практицизме. В 1790 г. на Юге производилось 1 тыс. тонн хлопка в год. К 1860 г. — уже 1 млн тонн. За тот же период количество рабов возросло с 500 тыс. до 4 млн. Рабовладельческая система, измотанная восстаниями невольников и заговорами, такими, как заговоры Габриэла Проссера (1800), Денмарка Вези (1822), восстание под руководством Ната Тернера (1831), разработала в южных штатах методы контроля, опирающиеся на законы, суды, вооруженные силы и расовые предрассудки политических лидеров нации.

Чтобы разрушить столь глубоко укоренившуюся систему, потребовались бы либо всеобщее восстание рабов, либо полномасштабная война. Первое могло выйти из-под контроля, а гнев — обратиться не только против института рабства, но и против самой успешной в мире системы капиталистического обогащения. Если бы разразилась война, то те, кто ее развязал, должны были бы устранять ее последствия. Поэтому именно рабов освободил Авраам Линкольн, а не Джон Браун. В 1859 г. последний был повешен (при участии федеральных властей) за то, что путем небольшого насилия попытался добиться того, что всего через несколько лет совершил Линкольн при более крупномасштабном насилии, — положить конец рабству.

При его отмене по приказу правительства, которое действительно подталкивали к этому свободные чернокожие жители и рабы, а также белые аболиционисты, ликвидация данного института могла быть организована таким образом, чтобы ограничить освобождение определенными рамками. Свобода, даруемая сверху, может простираться лишь настолько, насколько это позволяют интересы господствующих групп.

И если на волнах войны и риторики крестового похода свобода расширяет свои границы, то потом ее можно вернуть в безопасные рамки. В результате, хотя отмена рабства и привела к реконструкции национальной политики и экономики, она была не радикальной, а осторожной и, на деле, выгодной.

Плантационная система, основанная на выращивании табака в Виргинии, Северной Каролине, а также в Кентукки и риса в Южной Каролине, распространилась на новые плодородные земли, пригодные для возделывания хлопка, в Джорджии, Алабаме и Миссисипи и потребовала новых рабов. Однако ввоз в страну невольников был запрещен в 1808 г. Но, как пишет Дж. Х. Франклин в своей книге «От рабства к свободе», «с самого первого дня этот закон не исполнялся». «Огромное неохраняемое побережье, существование рынка сбыта и перспективы баснословных прибылей не давали американским торговцам покоя, и они поддавались искушению…» По оценкам Франклина, примерно 250 тыс. рабов были нелегально ввезены в страну до начала Гражданской войны.

Можно ли описать, что такое рабство? Наверное, трудно это представить тому, кто не испытал его сам. В изданном в 1932 г. учебнике-бестселлере два либеральных историка с Севера рассматривают данный институт как «необходимость [для негров] при переходе к цивилизованному образу жизни». Экономисты или клиометристы (историки, изучающие статистику) пытались дать оценку рабству, рассчитав, сколько денег было потрачено на питание и оказание медицинской помощи невольникам. Но говорит ли это о том, чем являлось на самом деле рабство для человека, который жил в нем? Являлись ли условия пребывания в рабстве таким же важным фактором, как само существование этого института?

Бывший раб Джон Литтл писал:


Говорят, что рабы были счастливы, поскольку они смеялись и веселились. Я и еще трое или четверо невольников однажды получили по 200 плетей, а наши ноги заковали в кандалы; тем не менее ночью мы пели песни и танцевали и заставляли других смеяться над тем, как звенят наши оковы. Вот уж какие мы были счастливцы! Мы делали это, чтобы заглушить наше несчастье и чтобы не дать нашим сердцам разорваться от горя: и это такая же правда, как и слова проповеди! Посудите сами — могли ли мы были быть тогда очень счастливы? И тем не менее я сам делал это — дурачился и выкидывал коленца, находясь в цепях.


В списке умерших, который вели в журнале на плантации (сейчас он находится в архивах Университета Северной Каролины), обозначены возраст и причина смерти тех, кто скончался с 1850 по 1855 г. Из 32 человек, которые умерли в этот период, только четверо дожили до 60 лет, еще четверо — до 50, семь человек умерли после 40, семь скончались в 20 -30-летнем возрасте, и девять — до того, как им исполнилось 5 лет.

А может ли статистика зафиксировать, что значило для семей разделение, когда хозяин ради получения прибыли продавал мужа или жену, сына или дочь? В 1858 г. раб по имени Абрим Скривен был продан своим господином. Он писал жене: «Передай отцу и матери, что я люблю их и что я прощаюсь с ними, и если в этой жизни нам больше не суждено увидеть друг друга, то я надеюсь, что мы встретимся на небесах».

В одной из недавно вышедших книг, посвященных рабству (Р. Фогел и С. Энгерман «Время на кресте»), говорится о порках в 1840–1842 гг. на луизианской плантации Бэрроу, где находилось около 200 рабов: «Записи свидетельствуют о том, что за два года к наказанию плетью прибегали 160 раз, в среднем на одного работника в год приходилось по 0,7 порки. Около половины работников за весь период ни разу не подвергались этому наказанию». Но кто-то может сказать: «Половину рабов пороли». И это уже совсем другой разговор. Цифра (0,7 порки на невольника в год) показывает, что это наказание редко применялось к любому индивидууму. Но если взглянуть иначе, то получится, что некоторых рабов пороли каждые четыре-пять дней.

По описаниям его биографа, Бэрроу как плантатор был не хуже и не лучше остальных. Он тратил деньги на одежду для рабов, позволял не работать в праздники, построил зал для танцев. И он же воздвиг тюрьму и «постоянно придумывал хитроумные наказания, ибо понимал, что неуверенность в будущем — важное подспорье, для того чтобы держать невольников в узде».

Порки, другие наказания служили средствами укрепления трудовой дисциплины. И тем не менее Г. Гатман в своем труде «Рабство и игра в цифры», критически разбирая статистические данные Р. Фогела и С. Энгермана, обнаружил, что «в 1840–1841 гг. четверо из пяти сборщиков хлопка оказывались вовлечены в один или более актов нарушения порядка.

«В составе группы несколько больший процент женщин, чем мужчин, совершали нарушения 7 или более раз». Таким образом Гатман опровергает утверждения Фогела и Энгермана о том, что невольники на плантации Бэрроу стали «преданными, трудолюбивыми и ответственными рабами, для которых собственное благополучие и благополучие хозяев были неразделимы».

Восстания рабов в Соединенных Штатах были не так часты и не так масштабны, как на островах Карибского моря или в Южной Америке. Крупнейшее выступление, очевидно, произошло в стране в 1811 г. в окрестностях Нового Орлеана. От 400 до 500 рабов объединились после бунта на плантации майора Эндри. Вооруженные мачете, топорами и дубинками восставшие ранили хозяина, убили его сына и двинулись от плантации к плантации. Число мятежников все возрастало. Армия США и отряды местной милиции атаковали их; в итоге 66 человек были убиты на месте, 16 — осуждены, а затем расстреляны.

Заговор под руководством свободного негра Денмарка Вези был раскрыт в 1822 г. до того, как его удалось реализовать. Согласно плану, шестой по величине город в стране — Чарлстон (Южная Каролина), должен был дать толчок к восстанию рабов в этом регионе. По словам некоторых свидетелей, тысячи чернокожих были в той или иной степени вовлечены в заговор. По оценкам Г. Аптекера, они заготовили около 250 наконечников копий и штыков и более 300 кинжалов. Но план был раскрыт, и 35 негров, включая Д. Вези, повешены. Опубликованную в Чарлстоне стенограмму заседания суда было приказано уничтожить вскоре после ее выхода в свет как слишком опасную для того, чтобы ее могли увидеть рабы.

Восстание под предводительством Ната Тернера в графстве Саутгемптон (Виргиния), разгоревшееся летом 1831 г., повергло рабовладельческий Юг в панику и заставило предпринять решительные действия, чтобы укрепить безопасность системы рабства. Тернер, утверждавший, что ему являются религиозные видения, собрал вокруг себя около 70 невольников, с которыми совершал яростные набеги на многочисленные плантации и убил по крайней мере 55 мужчин, женщин и детей. Число восставших росло, но все они были взяты в плен, когда кончились боеприпасы. Тернер и примерно 18 его сторонников были повешены.

Задержали ли эти выступления освобождение, которого в тот момент требовали некоторые умеренные аболиционисты? Ответ дан сторонником рабства Джеймсом Хэммондом в 1845 г.:


Если ваша точка зрения полностью отличается от нашей — даже если нектар сочится с ваших губ и ваши слова звучат как прекрасная музыка, — то каким образом, по-вашему, вы можете убедить нас отказаться от миллиардов долларов, которые составляют стоимость наших рабов, и еще от миллиардов долларов за обесценение наших земель…?


Рабовладелец понимал это и готовился. Г. Трейгл, автор книги «Саутгемптонское восстание рабов 1831 г.», пишет:


В 1831 г. Виргиния представляла собой вооруженный до зубов гарнизон… При том что население штата составляло 1 211 405 человек, она была способна выставить отряды милиции численностью 101 488 человек, включая кавалерию, артиллерию, гренадеров, стрелков и легкую пехоту! Несомненно, в некотором отношении это была «бумажная армия», и полки графств не имели полного вооружения и экипировки, но все равно сам этот факт является удивительным свидетельством состояния общественного сознания того времени в этом штате. В тот период, когда ни один штат, ни нация в целом не испытывали никакой внешней угрозы, мы видим, что Виргиния ощущала необходимость в содержании силы безопасности численностью около 10 % всего населения штата: черных и белых, мужчин и женщин, рабов и свободных!


Восстания, хотя и редкие, были источником постоянного страха для рабовладельцев. Автор классического труда «Рабство американских негров» южанин У. Филлипс писал:


Огромное число южан во все времена придерживались твердого убеждения в том, что негритянское население настолько покорно, столь мало сплочено между собой и в основном настолько дружественно расположено по отношению к белым и столь удовлетворено своей жизнью, что сколько-нибудь серьезные восстания черных исключены.

Но в целом было гораздо больше беспокойства, чем о том сообщают историки…


Ю. Дженовезе в своем масштабном исследовании рабства «Беги, Джордан, беги» обнаруживает упоминания об «одновременном приспособлении и сопротивлении рабству». Последнее выражалось в кражах имущества, саботаже и затягивании работ, убийствах надсмотрщиков и хозяев, поджогах зданий на плантациях и в бегстве. Даже от приспособления «веяло угрозой и замаскированной подрывной деятельностью». Большая часть акций сопротивления, как подчеркивает Дженовезе, не дотягивали до организованного восстания, но их значение для хозяев и рабов было огромно. Побеги по сравнению с вооруженными выступлениями были делом более реальным. В 50-х годах XIX в. 1 тыс. рабов ежегодно бежали на Север страны, а также в Канаду и Мексику. Тысячи сбегали на некоторое время. И все это происходило, несмотря на ужасы, ожидавшие беглецов. По их следу пускали собак, которые «кусали, рвали, калечили и, если животных не оттаскивали вовремя, убивали свою жертву», — пишет Дженовезе.

Гарриет Табмен[90], рожденная в рабстве, получившая травму головы от надсмотрщика в возрасте 15 лет и в одиночку вырвавшаяся в молодости на свободу, впоследствии стала самым знаменитым проводником «Подземной железной дороги»[91]. Она совершила 19 опасных рейсов туда и обратно, часто меняя внешность, и вывезла на свободу более 300 рабов. Всегда носившая при себе пистолет, Табмен говорила беглецам: «Вы будете свободными — или умрете». Свою философию она выразила так: «Есть две вещи, на которые я имею право, — свобода или смерть, и если я не получу одну из них, то мне достанется вторая; но живой я не сдамся…»

Надсмотрщик сказал посетителю плантации, что «некоторые негры устроены так, что никогда не позволят белому человеку выпороть их и будут сопротивляться, если вы попытаетесь это сделать. Разумеется, в таком случае вам придется их убить».

Одной из форм сопротивления было уклонение от изнурительного труда. Об этом писал У. Дюбуа в своей работе «Душа черного народа»:


Подобно тропическому плоду, чувствительному к восприятию красоты окружающего мира, он [негритянский народ] не столь легко превратился в механическую ломовую лошадь, как это произошло с рабочими на севере Европы. Он… был склонен к такой работе, при которой результаты труда доставляли ему удовольствие, и он отказывался работать либо думал о том, что следует отказаться, когда духовная отдача от труда казалась ему неадекватной. Таким образом, его легко было обвинить в лености и относиться к нему как к рабу, хотя на самом-то деле [этот народ] привносил в современный физический труд обновленные жизненные ценности.


У. Филлипс описывал «прогулы», «побеги», «отпуска на рабочем месте» и «упорные попытки бегства из рабства». Он также сообщал о коллективных действиях:


Время от времени, однако, рабы отказывались от работы целыми группами в знак протеста против жестокости. Такого рода эпизод упоминается в письме надсмотрщика из Джорджии своему отсутствующему нанимателю: «Сэр, я пишу Вам несколько строк, с тем чтобы сообщить, что шестеро Ваших рабов покинули плантацию — все, кроме Джека.


Мне не понравилось, как они работают, и я дал некоторым из них по нескольку плетей, в том числе и Тому. Утром в среду они исчезли». Случаи, когда белые бедняки помогали рабам, встречались нечасто, но их было достаточно, для того чтобы продемонстрировать необходимость стравливания одной группы с другой. Ю. Дженовезе пишет:


Рабовладельцы… подозревали тех, у кого не было невольников, в том что они подстрекают рабов к неповиновению и даже к восстанию не столько из чувства симпатии к чернокожим, сколько из ненависти к богатым плантаторам и из чувства ущербности в связи со своей собственной бедностью. Белые иногда были вовлечены в повстанческие заговоры рабов, и каждый такой случай разжигал новые страхи.


Это помогает объяснить жестокость полицейских мер, направленных против белых, по-братски относившихся к чернокожим.

Г. Аптекер цитирует отчет губернатора Виргинии по поводу заговора рабов в 1802 г.: «Я только что получил информацию о том, что трое белых имеют отношение к заговору: у них под домами были спрятано оружие и боеприпасы, и они собирались предоставить неграм помощь, когда те выступят». Один из рабов-заговорщиков сказал, что для вовлеченных в заговоры «белых бедняков это было обычным делом».

В свою очередь черные помогали белым в случае необходимости. Чернокожий беглец рассказывал о рабыне, которая получила 50 ударов хлыстом за то, что передавала еду белой соседке — бедной и больной женщине.

Когда в Джорджии строился Брансуикский канал, чернокожих невольников и белых ирландских рабочих разделили, оправдывая это тем, что данные группы могут допустить насилие по отношению друг к другу. Возможно, так и было, однако, Фанни Кембл, известная актриса того времени и жена плантатора, писала в своем дневнике:


Но ирландцы не только скандалисты, бунтовщики, драчуны, пьяницы, с презрением относящиеся к ниггерам. Это пылкие, импульсивные, щедрые люди с горячим сердцем, подверженные вспышкам яростного возмущения, которое вырывается наружу внезапно, когда молчанием ничего не добьешься. При том что в их легких уже находится достаточная доза американского воздуха, сдобренная необходимым количеством горячительных напитков, они, хотя об этом и не говорится, на самом деле могут сочувствовать рабам, и я оставляю вас наедине с размышлениями о возможных последствиях. Я уверена, вы поймете, что ни при каких обстоятельствах им не позволялось работать вместе на строительстве Брансуикского канала. Необходимость контроля над невольниками привела к изобретению оригинального механизма: беднякам, которые сами не раз становились источником проблем на протяжении 200-летней истории Юга, платили за то, чтобы те были надсмотрщиками над неграми и таким образом служили буфером, о который разбивается ненависть чернокожих.


Для осуществления контроля использовалась и религия. Главной для многих плантаторов была «Книга записей и расчетов хлопковой плантации», в которой содержались следующие инструкции для надсмотрщиков: «Вы обнаружите, что один час, посвященный каждое воскресное утро моральному и религиозному воспитанию, принесет вам огромную пользу в деле улучшения положения негров».

Что касается чернокожих проповедников, то, как пишет Ю. Дженовезе, «они произносили речи достаточно дерзкие, для того чтобы поддерживать толпу в приподнятом состоянии духа, но отнюдь не столь зажигательные, чтобы воодушевить слушателей на те битвы, которые им не суждено выиграть, и не столь крамольные, чтобы вызывать гнев властей». Практицизм побуждал принимать решение: «Сообществам рабов, находящимся в окружении численно превышающих и обладающих военной мощью белых, следовало проявлять терпение, принять то, что нельзя изменить, упорно сохранять жизнеспособность черной общины и пребывание ее в добром здравии, т. е. рекомендовалась стратегия выживания, в которой, как и в ее африканском прототипе, главной была способность жить в этом мире».

Некогда считалось, что рабство разрушило негритянскую семью, и поэтому на положение черных непрочность этого института повлияла в большей степени пагубно, чем бедность и предрассудки. Чернокожие — лишенные семей, беспомощные, без родственных связей и ощущения собственной индивидуальности — не могли обладать волей, достаточной для сопротивления. Но опросы бывших рабов, проведенные в 30-х годах XX в. в ходе реализации Федерального писательского проекта для Библиотеки Конгресса (в рамках Нового курса), свидетельствуют об ином. Дж. Равик делает в работе «От заката до рассвета» такой вывод:


Сообщество рабов действовало как одна расширенная семья, в которой все взрослые заботились обо всех детях, и при этом разница между «моими детьми, за которых я отвечаю» и «твоими детьми, за которых в ответе ты» весьма невелика… Система внутрисемейных отношений, при которой старшие дети несут большую ответственность за младших, очевидно, в большей степени способствует интеграции и приносит пользу рабам, чем модель соперничества с младшими, а нередко и их неприятия, которая часто проявляется в современных нуклеарных семьях представителей среднего класса, состоящих из людей, в высокой степени являющихся индивидуалистами… На самом деле активность рабов в создании моделей семейной жизни, которые были направлены на интеграцию, делала больше, чем просто предотвращала разрушение личности… Как мы можем убедиться, семья являлась неотъемлемой частью социального процесса, результатом которого стало появление «черной гордости», самоидентификации чернокожих, их культуры, черного сообщества и бунта черных в Америке.


В старых письмах и записях, которые нашел историк Г. Гатман («Негритянская семья в рабстве и на свободе»), обнаруживается упрямое сопротивление семей рабов дезинтеграции. Одна женщина писала своему сыну, с которым была в разлуке 20 лет: «Я так хочу увидеть тебя на старости лет… Теперь, мой дорогой сынок, я молюсь о том, чтобы ты приехал повидать свою дорогую старую Маму… Я люблю тебя, Като, и ты любишь свою Мать. Ты мой единственный сын…»

А муж обращался к своей жене, проданной вместе с детьми и разделенной с ним: «Пришли мне локоны детских волос, завернутые в отдельные бумажки, и напиши на бумажках их имена… Я готов был бы пережить любые невзгоды, лишь бы не оказаться в разлуке с тобой и детьми… Лора, я по-прежнему люблю тебя…»

Просматривая записи о браках рабов, Гатман обнаружил, насколько широко распространенным явлением они были и насколько стабильными оказывались. Историк изучил необычайно подробные списки, хранившиеся на одной из плантаций в Южной Каролине. Он нашел свидетельства о рождении 200 рабов, которые велись с XVIII в. до Гражданской войны. Эти записи говорили о тесных родственных связях, прочных браках, необычайной верности и о сопротивлении насильственным бракам.

Рабы твердо придерживались своего уклада, своей любви к семье, цельности. Сапожник с островов Си-Айлендс в Южной Каролине выразил это по-своему: «Я потерял руку, но для моего мозга она не утрачена». Эта внутрисемейная солидарность дошла и до XX в. Знаменитый чернокожий фермер-южанин Нейт Шоу вспоминал, как после смерти его сестры, оставившей сиротами троих детей, его отец предложил разделить заботу о них, и он ответил:


Я согласен, Папа… Давай поступим с ними так: мы будем растить двух малышей — младших братьев — в твоем доме, а старшего мальчика у меня и не станем держать их отдельно друг от друга, не давая возможности видеться. Я буду приводить старшего мальчика, который остался в моем доме, к тебе к другим двоим. И ты будешь отправлять их ко мне, так чтобы они могли расти вместе и чувствовать, что они братья. Не надо разлучать их, чтобы они забыли друг о друге. Не делай этого, Папа.


Подчеркивая силу духа чернокожих даже в условиях рабства, Л. Левайн в своей книге «Культура и самосознание черных» описывает богатую культуру рабов — сложное сочетание адаптации и сопротивления — через такую форму творчества, как рассказы и песни:

Мы растим пшеницу,

Они дают нам кукурузу;

Мы печем хлеб,

Они дают нам корки;

Мы подаем им еду,

Они дают нам кости;

Мы разделываем мясо,

Они дают нам шкурки;

Таким вот образом Они надувают нас.

Мы снимаем накипь с котла,

Они дают нам жир, на котором что-то жарилось.

И говорят, что этого достаточно для ниггера.

Это пародия. Поэт Уильям Каллен Брайант, присутствовавший в 1843 г. в Южной Каролине на лущении кукурузы, рассказывал о танцах рабов, которые превратились в подобие военного парада, в «некий тип бурлеска, пародирующего маневры нашей милиции». Духовные песни (спиричуэлс) часто содержали скрытый подтекст. При исполнении песни «О Ханаан, милый Ханаан, я связан с землею твоею, Ханаан» нередко подразумевалось, что рабы отправятся в свой Ханаан на Север. Во время Гражданской войны невольники стали сочинять новые духовные песни со смелыми заявлениями: «Прежде чем стать рабом, я буду погребен в могиле и отправлюсь домой к моему Господу, и буду спасен». Или спиричуэл под названием «Идут многие тысячи»:

Хватит с меня, хватит с меня сборов кукурузы,

Хватит с меня, хватит с меня хлыстов погонщика…

Д. Левайн пишет о «дополитическом» сопротивлении рабов, проявлявшемся в бесчисленной череде действий в повседневной жизни и в культуре. Музыка, магия, искусство, религия — все это, по его словам, средства, с помощью которых невольники старались сохранить свою человеческую природу.

Пока рабы на Юге сопротивлялись, свободные негры на Севере (а их было около 130 тыс. в 1830 г. и 200 тыс. в 1850 г.) агитировали за отмену рабства. В 1829 г. Дэвид Уокер[92], сын раба, но рожденный свободным в Северной Каролине, переехал в Бостон, где занялся торговлей подержанными вещами. Написанный им памфлет «Призыв Уокера» был издан и получил широкую известность. Эта публикация вызвала ярость рабовладельцев Юга. Джорджия обещала в награду 10 тыс. долл. тому, кто передаст Уокера властям штата живым, и 1 тыс. долл. любому, кто убьет его. Нетрудно понять причину этого, если прочитать текст «Призыва».

Уокер писал, что никогда в истории человечества, даже во времена пребывания израильтян в Египте, не было рабства худшего, чем невольничество чернокожих в Америке: «… покажите мне страницу религиозной или светской истории, где упоминается о том, что египтяне осыпали невыносимыми оскорблениями детей Израилевых, говоря им, что они не из рода человеческого».

Уокер в уничижительном тоне обращался к тем чернокожим, которые ассимилировались: «Я искренне хотел бы, чтобы меня поняли… я не дал бы и ломаного гроша за брак с любым из представителей белой расы, которых я встречал в жизни».

Он говорил, что черные должны сражаться за свою свободу:


Пусть наши враги продолжают свои кровавые бойни, и однажды их чаша переполнится. Никогда не пытайтесь отвоевать свободу и добиться своих естественных прав у жестоких угнетателей и убийц, до тех пор пока путь не станет вам ясен, — и когда этот час настанет и вы выступите, не бойтесь или не пребывайте в замешательстве… Господь даровал нам пару глаз, пару рук и ног и разум в наших головах, столь же хороший, сколь и у них. У них столько же прав держать нас в рабстве, сколько и у нас, чтобы сделать их невольниками… Нашим страданиям наступит конец, несмотря на всех американцев по эту сторону вечности. Потом мы захотим, чтобы все те из нас, кто обладает познаниями и талантом и, возможно, еще чем-то большим, управляли нами. «Будет и на нашей улице праздник», время [белых] американцев заканчивается.


Летним днем 1830 г. Дэвид Уокер был найден мертвым у дверей своей лавки в Бостоне.

Некоторым рожденным в рабстве людям удавалось реализовать несбывшиеся мечты миллионов. Фредерик Дуглас, отправленный на работу в Балтимор в качестве слуги и рабочего на верфи, каким-то образом обучился чтению и письму и в 1838 г., в возрасте двадцати одного года, бежал на Север, где стал самым знаменитым чернокожим своего времени, являясь лектором, редактором газеты и писателем. В автобиографии «Рассказ о жизни Фредерика Дугласа» он вспоминал о своих первых детских размышлениях по поводу собственного положения:


Почему я раб? Почему одни люди рабы, а другие хозяева? Было ли когда-нибудь иначе? С чего начались такие отношения?

Однако, однажды заинтересовавшись этим вопросом, я не слишком стремился найти правдивый ответ. Дело было не в цвете кожи, а в преступлении, не в Боге, а в человеке, который давал правдивое объяснение существованию рабства; не слишком стремился я и к познанию еще одной важной истины, а именно: то, что может сделать человек, он может и изменить…

Я отчетливо помню, что даже тогда идея о том, что однажды возможно обрести свободу, поразила меня. Эта ободряющая уверенность была несбывшейся мечтой моего человеческого начала — постоянной угрозой рабству, — и никто, даже обладающий всем могуществом рабовладельца, не смог бы ее заглушить или загасить.

Закон о беглых рабах, принятый в 1850 г., был уступкой южным штатам в обмен на вступление в состав США в качестве свободных штатов тех территорий, которые были получены в результате войны с Мексикой (особенно Калифорнии). Закон облегчил для рабовладельцев поимку беглецов или просто захват негров, которые якобы убежали. Чернокожие жители Севера сопротивлялись упомянутому Закону, выступая с обвинениями в адрес президента М. Филлмора, который его подписал, и сенатора Даниэла Уэбстера, поддерживавшего этот документ. Одним из таких людей был Дж. У. Логен, сын чернокожей рабыни и белого хозяина. Он убежал на свободу из дома своего хозяина, поступил в колледж и теперь был священником в городе Сиракьюс (Нью-Йорк). Выступая на городском митинге в 1850 г., он сказал: Пришло время сменить покорный тон на вызывающий и предложить господам Филлмору и Уэбстеру, раз уж они собираются применить такие меры против нас, спустить на нас своих гончих псов… Я получил свою свободу с Небес, и вместе с нею пришло и обязательство защищать мое право на нее… Я не признаю этого закона, не боюсь его и не собираюсь выполнять! Он объявляет вне закона меня, а я объявляю вне закона его… Я не буду жить в рабстве, и если меня силой попытаются снова обратить в раба, то я предприму меры, чтобы встретить этот критический момент, как подобает человеку… Ваше решение сегодня в пользу сопротивления даст выход духу свободы, и оно разобьет партийные шайки, и крик радости разнесется по всему Северу… Сказано на Небесах, что такой благородный и отважный поступок будет свершен однажды где-то, и пусть по милости моего Господа Сиракьюсу будет дана возможность стать этим прославленным местом, откуда раздастся грозный голос, который услышат по всей земле!


На следующий год этому городу представилась такая возможность. Беглый раб по имени Джерри был пойман и привлечен к суду. Толпа, используя ломы и таран, ворвалась в здание суда и, невзирая на вооруженных приставов, освободила этого человека.

Логен превратил свой сиракьюсский дом в крупную «станцию» «Подземной железной дороги». Рассказывают, что он помог 1,5 тыс. рабов перебраться в Канаду. Воспоминания Логена о рабстве попали на глаза его бывшей хозяйке, которая написала беглецу письмо с просьбой либо вернуться, либо прислать ей в качестве компенсации 1 тыс. долл. Ответ Логена был опубликован в аболиционистской газете «Либерейтор»:


Миссис Сара Лог… Вы пишете, что вам сделали предложение по поводу того, чтобы купить меня, и что вы меня продадите, если я не пришлю вам 1 тыс. долл. в качестве компенсации, и на одном дыхании, буквально в том же предложении, вы говорите: «Вы знаете, что мы растили вас так же, как и наших собственных детей». Женщина, разве вы растили своих детей для продажи на рынке? Вы растили их для позорного столба? Вы растили их для того, чтобы их уводили караваном скованных цепями?… Да постыдитесь!

Но вы утверждаете, что я вор, потому что увел старую кобылу.

Не приходило ли вам в голову, что я имею больше прав на эту старую кобылу, как вы ее называете, чем Манассет Лог имеет на меня? И неужели я согрешил больше, когда украл его лошадь, чем согрешил он, когда выкрал меня из колыбели у моей матери?… Не приходило ли вам в голову, что права у людей общие и взаимосвязанные и если вы отнимаете мою жизнь и свободу, то утрачиваете свою собственную свободу и жизнь? Пред Богом и Небесами существует ли закон, который является таковым для одних людей и не является таковым для других?

Если вы сами или кто-либо иной, стремящийся спекулировать моим телом и правами, захочет узнать, как я отношусь к своим правам, то надобно всего лишь приехать сюда и попробовать вновь поработить меня…

Ваш и т. д., Дж. У. Логен


Фредерик Дуглас знал, что стыд за рабство присутствовал не только на Юге, что вся нация выражала свое соучастие. Четвертого июля 1852 г. он выступил с речью, посвященной Дню независимости:


Сограждане! Простите меня и разрешите задать вам вопросы: почему меня пригласили выступить сегодня? что у меня или у тех, кого я представляю, общего с вашей национальной независимостью? распространяются ли на нас великие принципы политической свободы и естественной справедливости, содержащиеся в Декларации независимости? и могу ли я, таким образом, быть приглашен, для того чтобы принести наши скромные дары на национальный алтарь, признать преимущества и выразить искреннюю признательность за блага, дарованные нам вашей независимостью?

Что значит для американского раба ваше Четвертое июля? Я отвечу. Это день, в который более, чем в любой другой день года, перед ним открывается огромная несправедливость и жестокость, жертвой которых он постоянно является. Для него ваши празднования — это притворство; свобода, которой вы похваляетесь, — это нечестивая разнузданность; ваше национальное величие — раздутое тщеславие; звуки вашего ликования пусты и бездуховны; ваше обличение тиранов — бесстыдство, выставленное напоказ; ваши крики о свободе и равенстве — пустое притворство; все ваши молитвы и гимны, проповеди и благодарственные молебны вместе со всей вашей религиозной помпезностью и торжеством являются для него лишь напыщенностью, фальшью, жульничеством, нечестивостью и лицемерием — тоненькой вуалью, прикрывающей преступления, которые лежат позором на нации варваров. Ни один из народов на Земле не виновен в действиях столь шокирующих и кровавых, как народ сегодняшних Соединенных Штатов. Отправляйтесь в любой уголок света, ищите там, где только можете, совершите путешествие по монархиям и деспотиям Старого Света, отправьтесь в Южную Америку, отыщите все случаи проявления жестокости и, когда вы соберете все факты, сопоставьте с тем, что совершает ежедневно эта нация, и вы не сможете не согласиться со мной в том, что по отвратительному варварству и бесстыдному лицемерию Америке нет равных…


Десять лет спустя после восстания Ната Тернера на Юге не было никаких признаков бунтов чернокожих. Но в 1841 г. произошел инцидент, продемонстрировавший живучесть идеи восстания. Рабы, которых перевозили на судне под названием «Креолка», взбунтовались, убили одного из членов экипажа и уплыли в британскую Вест-Индию (где рабство было отменено в 1833 г.). Англия отказалась вернуть невольников (в стране шла активная агитация против рабства в Америке), и это привело к бурному обсуждению в Конгрессе вопроса войны с Великобританией, особенно усердствовал госсекретарь Даниэл Уэбстер. Газета «Колорд пипл пресс», развенчивавшая «хулиганскую позицию» Уэбстера и вспоминавшая о событиях Войны за независимость и англо-американской войны 1812–1814 гг., писала:


Если будет объявлена война… Станем ли мы сражаться, чтобы защитить правительство, которое отказывает нам в осуществлении самого драгоценного права гражданства?… Те штаты, где мы проживаем, уже дважды получили выгоду от нашей добровольной помощи, и они отплатили нам цепями и рабством. Будем ли мы и в третий раз целовать стопу, топчущую нас? Если да, то мы заслуживаем своих цепей.


По мере того как нарастало напряжение, на Севере и Юге чернокожие становились все более воинственными. Фредерик Дуглас говорил в 1857 г.:


Позвольте мне сказать вам несколько слов о философии реформ. Мировая история развития свободы человечества показывает, что все уже сделанные в соответствии с ее величественными требованиями уступки родились в борьбе… Без борьбы нет прогресса. Те, кто призывает к свободе и в то же время осуждает агитацию, — это люди, которые хотят получить урожай, не возделав землю. Они хотят дождя без грома и молний. Им нужен океан без ужасающего рокота его волн. Борьба может быть моральной, или физической, а может быть одновременно и моральной и физической, но это должна быть борьба. Власть ничего не уступает по своей воле. Так было всегда и так будет впредь…


Между Дугласом и белым аболиционистом и редактором «Либерейтора» У. Л. Гаррисоном существовали тактические разногласия, отражавшие типичные различия между черными и белыми аболиционистами. Первые больше склонялись к вооруженному восстанию, но в то же время были в большей степени готовы использовать существовавшие на тот момент политические механизмы — голосование, Конституцию, — все, что могло содействовать их целям. Они не уделяли моральному воздействию столь важного места в своей тактике, как это делали сторонники Гаррисона. Чернокожие знали, что моральное давление само по себе ничего не даст; потребуются разные виды тактики — от выборов до восстания.

Насколько насущным для негров, проживавших на Севере, был вопрос рабства, можно увидеть на примере чернокожих детей в финансировавшейся неграми частной школе в городе Цинциннати. Детям предлагалось ответить на вопрос: «О чем вы думаете чаще всего?» Сохранилось лишь пять ответов, и все они имеют отношение к невольничеству. Семилетний ребенок писал:


Дорогие одноклассники, следующим летом мы собираемся купить ферму и работать там часть дня, и учиться в другую часть дня, если мы до этого доживем, и приходить домой в другую часть дня, чтобы повидаться с нашими мамами, сестрами и кузинами, если они у нас будут, и чтобы увидеть наш добрый народ и быть хорошими детьми, и когда у нас будет человек, который освободит бедных рабов от оков. Мне было так жаль услышать о том, что затонуло судно… с 200 несчастными рабами, которое спускалось с верховьев вниз по реке. О, мне было так жаль услышать об этом, что мое сердце разрывалось от горя, и я мог мгновенно потерять сознание.


Белые аболиционисты мужественно прокладывали путь, используя лекторские трибуны, газеты, «Подземную железную дорогу». Чернокожие аболиционисты, которые в меньшей мере были публичными персонами, составляли основу антирабовладельческого движения. До того как Гаррисон начал издавать в Бостоне свой знаменитый «Либерейтор» в 1831 г., уже был проведен первый национальный конвент[93] негров, Д. Уокер уже написал свой «Призыв» и уже появилась газета черных аболиционистов «фридомс джорнэл»[94]. Среди первых 25 подписчиков «Либерейтора» большинство составляли чернокожие.

Неграм постоянно приходилось бороться с подсознательным расизмом белых аболиционистов. Кроме того, они настаивали на существовании собственного независимого голоса. Ф. Дуглас писал для «Либерейтора», но в 1847 г. основал в городе Рочестере свою газету «Норт стар», что привело к разрыву отношений с У. Л. Гаррисоном. В 1854 г. на негритянской конференции было объявлено: «… нет сомнений в том, что это наша борьба, и никто, кроме нас, не будет за нас сражаться… Наше отношение к антирабовладельческому движению должно измениться, и оно уже изменилось. Вместо того чтобы зависеть от него, мы должны возглавить его».

Некоторым негритянкам приходилось преодолевать тройную преграду: в качестве аболиционисток в рабовладельческом обществе, в качестве чернокожих в окружении белых реформаторов и, наконец, как женщинам в реформистском движении, где доминировали мужчины. Когда Соджорнер Трут взяла слово на 4-м национальном съезде в защиту прав женщин, состоявшемся в городе Нью-Йорке в 1853 г., все эти три барьера возникли перед ней одновременно. В зале находилась враждебно настроенная толпа, кричавшая, освистывавшая и угрожавшая ей. Трут сказала:


Я знаю, не очень-то приятно, когда цветная женщина поднимается на трибуну и начинает вам что-то объяснять и говорить о правах женщин. Нас всех сбросили в глубокую пропасть. Никто и не ожидал, что мы сможем когда-нибудь выбраться наверх… Но… вот мы выпрямляемся. Поэтому я здесь, перед вами… Мы получим свои права, вот увидите. И вы не сможете помешать нам… Вы можете шипеть сколько угодно. Но так будет… Я здесь среди вас и наблюдаю за вами.

И время от времени я буду появляться, чтобы сказать вам, который теперь час ночи.


После жестокого восстания под руководством Ната Тернера и кровавых репрессий в Виргинии система безопасности на Юге стала строже. Вероятно, только у чужака могла возникнуть мысль о возможности организовать здесь бунт. И такой человек появился. Им стал невероятно смелый и целеустремленный белый, Джон Браун, чьим дерзким планом было захватить федеральный арсенал в Харперс-Ферри (Виргиния), а затем устроить восстание рабов на всем Юге. Гарриет Табмен, потерявшая несколько зубов негритянка пяти футов ростом, ветеран бесчисленных секретных миссий по сопровождению в качестве проводника черных рабов, была связана с Брауном и знала о его намерениях. Но она не смогла примкнуть к нему из-за болезни. Ф. Дуглас также встречался с Брауном. Он возражал против задуманного с точки зрения шансов на успех, однако сам болезненный, высокий, сухопарый шестидесятилетний седовласый старик вызвал у Дугласа восторг.

Дуглас оказался прав: план не сработал. Отряды местной милиции, к которым присоединилась сотня морских пехотинцев под командированием Роберта Э. Ли, окружили мятежников. Несмотря на то что его люди погибли или были захвачены в плен, Джон Браун отказался сдаться; он забаррикадировался в небольшом кирпичном здании у ворот арсенала. Дверь выбили, и ворвавшийся в нее лейтенант морской пехоты ударил Брауна шпагой. Раненный и больной, он подвергся допросу. У. Дюбуа в своей книге «Джон Браун» пишет:


… представьте себе картину…: истекающий кровью старик, полумертвый от ран, полученных им всего несколько часов тому назад; он лежит в холоде и грязи; он провел без сна и почти без пищи 55 напряженных часов; недалеко от него лежат тела двух его убитых сыновей и изуродованные трупы его семерых товарищей; дома его напрасно ждут жена и близкие; его сердце стынет от сознания, что мечта всей его жизни погибла безвозвратно…


Лежа там, допрашиваемый губернатором Виргинии, Браун заявил: «Вы бы лучше — все южане — готовились к решению этого вопроса… Со мной вы можете покончить очень просто — я уже почти покойник, но вопрос надо решать; я имею в виду этот негритянский вопрос, он пока не закрыт».

Дюбуа дает такую оценку действиям Брауна:


Если его вылазка была делом рук горстки фанатиков, возглавляемой безумцем и отвергнутой рабами, то тогда правильнее всего было бы игнорировать этот инцидент, без шума наказать наиболее тяжких преступников, а их вождя или простить, или отправить в сумасшедший дом… Однако, утверждая, что рейд был слишком безнадежен и смехотворно малочисленен, для того чтобы достичь каких-либо результатов, штат, тем не менее, потратил 250 тыс. долл., чтобы наказать захватчиков, отправив на место событий от одной до 3 тыс. солдат и ввергнув страну в пучину беспорядков.


В последнем обращении Джона Брауна, написанном в тюрьме незадолго до казни, говорится: «Я, Джон Браун, теперь совершенно уверен, что преступления этой греховной страны не могут быть искуплены иначе, как кровью».

Ралф Уолдо Эмерсон, который не являлся сторонником активных мер, считал, что казнь Брауна «сделает виселицу такой же священной, как и крест».

Из 22 участников повстанческого отряда пятеро были чернокожими. Судьба последних такова: двое — убиты на месте, один бежал, а двое — повешены властями. Перед казнью Джон Коупленд написал своим родителям:


Помните, что если мне суждено умереть, то я погибну, пытаясь освободить часть моего бедного и угнетенного народа из рабства, в котором я был сам и которое проклято Богом и Священным Писанием…

Меня не страшит виселица…

Я представляю, что слышу всех вас: мать, отца, сестер и братьев.

Слышу, как вы говорите: «Нет такой цели, ради которой мы с меньшей горечью восприняли бы твою смерть». Верьте мне, когда я говорю вам, что, хотя я и заперт в тюрьме и приговорен к смерти, я провел здесь больше счастливых часов, чем когда-либо в жизни, и… я почти охотно умру сейчас, как и в любое другое время, ибо чувствую, что готов ко встрече с Создателем…


Джон Браун был казнен властями штата Виргиния при одобрении федерального правительства. Это оно, хотя и являлось слишком слабым для обеспечения соблюдения Закона о прекращении работорговли, настойчиво ужесточало законы, обеспечивающие возврат беглецов в рабство. Это федеральное правительство при администрации Э. Джексона сотрудничало с Югом в том, чтобы предотвратить попадание аболиционистской литературы в почтовую корреспонденцию в южных штатах. Это Верховный суд США объявил в 1857 г., что раб Дред Скотт[95] не может отстаивать в суде свою свободу, поскольку является не личностью, а имуществом.

Такое национальное правительство никогда бы не смирилось с отменой рабства посредством восстания. Оно пошло бы на ликвидацию этого института только на подконтрольных белым условиях и только когда этого потребовали бы политические и экономические интересы предпринимательских верхов Севера. Человеком, который великолепно скомбинировал потребности предпринимательства, политические амбиции новой Республиканской партии и гуманистическую риторику, стал Авраам Линкольн. В списке его приоритетов отмена рабства занимала не первое место, но достаточно высокую позицию, для того чтобы в нужный момент выдвинуться на передний план под давлением аболиционистов или в угоду прагматичным политическим выгодам.

Линкольн смог мастерски объединить интересы самых богатых людей с чаяниями чернокожих в тот момент истории, когда они пересеклись. И он смог связать эти интересы с растущим слоем американского общества — белым, предприимчивым, стремящимся к экономическому процветанию, политически активным средним классом. Вот как пишет об этом Р. Хофстедтер:


Типичный представитель идей среднего класса, он выступил от имени тех миллионов американцев, которые начали свою жизнь как наемные рабочие — помощниками на фермах, клерками, учителями, механиками, лодочниками и лесорубами — и перешли в ряды фермеров-землевладельцев, процветающих бакалейщиков, юристов, торговцев, врачей и политических деятелей.


Линкольн мог здраво и страстно спорить по поводу моральных аспектов рабовладения, но был осторожен в практической политике. Он верил в то, что «институт рабства возник вследствие несправедливой и плохой политики, но распространение аболиционистских идей скорее способствует, чем препятствует этому злу». (Ср. это с заявлениями Ф. Дугласа о необходимости борьбы или высказыванием У. Л. Гаррисона: «Сэр, рабство не может быть низвергнуто без волнений, чрезвычайных волнений».) Линкольн строго следовал Конституции США в том, что Конгресс, согласно действовавшей 10-й Поправке (о сохранении за штатами прав, отчетливо не делегированных федеральному правительству), не может конституционным путем запретить рабство в штатах.

Когда прозвучало предложение об отмене невольничества в федеральном округе Колумбия, который не обладал правами штата, а находился непосредственно под юрисдикцией Конгресса, Линкольн заявил, что это будет конституционно, но только в случае, если этого захочет население округа. Поскольку большинство составляли белые, идея была загублена. Об этом заявлении Линкольна Р. Хофстедтер пишет, что оно «дышит жаром бескомпромиссного требования умеренности».

Линкольн отказывался публично денонсировать Закон о беглых рабах. Он писал другу: «Признаюсь, мне больно смотреть, как на этих несчастных созданий идет охота… но я кусаю губы и молчу». И когда в 1849 г. в качестве конгрессмена он выступил с резолюцией об отмене рабства в округе Колумбия, то ввел в нее и положения, предписывающие местным властям заключать под стражу и возвращать беглых рабов, приезжающих в Вашингтон. (Вследствие этого бостонский аболиционист Уэнделл Филлипс назвал его позже «тем самым охотником на рабов из Иллинойса»). Линкольн являлся противником рабства, но не мог рассматривать чернокожих в качестве равных, и потому постоянной темой его выступлений было освобождение рабов с последующей отправкой их обратно в Африку.

Во время избирательной кампании 1858 г. в Иллинойсе в ходе борьбы со Стивеном Дугласом за место в сенате Линкольн говорил разное в зависимости от взглядов своей аудитории (а также, возможно, и в зависимости от приближения дня выборов). Выступая на севере Иллинойса (в Чикаго) в июле, он сказал:


Давайте отбросим софизмы насчет человека этого и того, расы этой и той, будто другая раса низшая, и потому ее представители должны занимать низшее положение. Давайте отбросим все эти вещи и объединимся как один народ, населяющий эту страну, пока мы вновь не сможем заявить: все люди созданы равными.


Через два месяца в городе Чарлстон на юге Иллинойса Линкольн заявил своим слушателям:


Итак, я скажу: я не выступаю и никогда не выступал за установление в какой-либо форме ни социального, ни политического равенства белой и черной рас (аплодисменты); не выступаю и никогда не выступал за предоставление неграм права голоса или права быть присяжными заседателями, занимать должности, вступать в брак с белыми…

До тех пор пока эти расы не могут жить таким образом, хотя и вынуждены оставаться рядом, должно быть разделение на высшие и низшие. Я, так же как и всякий другой человек, выступаю за то, чтобы высшее положение сохранялось за белой расой.


Выходу южных штатов из состава США после избрания президентом кандидата от новой Республиканской партии Линкольна осенью 1860 г. предшествовала серия политических стычек между Севером и Югом. Столкновения не касались рабства как морального института — большинство северян вопросы рабства заботили не настолько, чтобы идти на какие-либо жертвы, а тем более подвергнуться лишениям войны. Это было не борьбой простых людей (большинство белых жителей на Севере не имели богатств и не влияли на политику; большинство белых южан составляли бедные фермеры, не принимавшие решений), а столкновением элит.


Народная история США: с 1492 года до наших дней

США накануне Гражданской войны (1861 — 1865)  


Верхушка северян жаждала экономической экспансии: свободных земель, свободной рабочей силы и свободного рынка, высоких протекционистских тарифов для производителей и создания национального банка Соединенных Штатов. Со всем этим не совпадали интересы рабовладельцев: они понимали, что при Линкольне и республиканцах продолжение их спокойной жизни и процветания станет невозможным.

Поэтому, когда Линкольн был избран, семь южных штатов вышли из состава Союза. Президент повел себя враждебно, попытавшись вновь овладеть федеральной базой Фортом Самтер в Южной Каролине, а к отделившимся присоединилось еще четыре штата. Конфедерация была сформирована. Началась Гражданская война.

В первой инаугурационной речи Линкольна, произнесенной в марте 1861 г., звучало стремление к примирению с Югом и отделившимися штатами: «… у меня нет никаких намерений прямо или косвенно вмешиваться в функционирование института рабства в тех штатах, где оно существует. Я считаю, что не имею законного права делать это, и не склонен делать это». В ходе продолжавшейся уже четыре месяца войне, когда находившийся в Миссури генерал Джон Фримонт объявил военное положение и заявил, что рабы, принадлежавшие хозяевам, которые оказывали сопротивление Соединенным Штатам, будут освобождены, президент отменил его приказ. Он очень хотел удержать в составе Союза сохранившие лояльность рабовладельческие штаты: Мэриленд, Кентукки, Миссури и Делавэр.

И только когда война стала более ожесточенной, когда возросло количество жертв, а стремление к победе усилилось, когда критика аболиционистов грозила обрушить стоявшую за Линкольном коалицию сил, он стал выступать против рабства. Р. Хофстедтер описывает это так: «Как чуткий барометр он регистрировал перемены давления, и когда давление со стороны радикалов усилилось, он тоже полевел». Уэнделл Филлипс говорил, что если Линкольн и был способен к росту, то «потому, что мы его поливали».

Расизм на Севере укоренился столь же глубоко, как и рабовладение на Юге, и понадобилась война, чтобы поколебать и то и другое. Черные в Нью-Йорке не имели права голоса, если не обладали имуществом стоимостью 250 долл. (такое ограничение по отношению к белым не применялось). Предложение об отмене этого ценза, поставленное на голосование в 1860 г., было отклонено при соотношении 2:1 (несмотря на то, что Линкольн победил в штате Нью-Йорк с преимуществом в 50 тыс. голосов). Фредерик Дуглас так комментировал это: «Считалось, что черный младенец избирательного права для негров был все еще слишком уродлив, для того чтобы быть выставленным напоказ в столь представительном собрании. Чернокожего запрятали подальше, как некоторые люди убирают с глаз долой своих обезображенных детей, когда приходят гости».

Уэнделл Филлипс при всем критическом отношении к Линкольну признавал, что с его избранием открываются новые возможности. Выступая в бостонском храме Тремонт на следующий день после выборов, Филлипс сказал:


Если телеграф нас не обманывает, то впервые в истории рабы выбрали президента Соединенных Штатов… Не аболиционист и едва ли противник рабства, мистер Линкольн согласился представлять анти-рабовладельческие идеи. Пешка в политической шахматной партии, он ценен именно своей позицией, и мы можем разменять его на коня, слона или ферзя, а потом очистить доску. (Аплодисменты.)


Консерваторы из бостонского высшего общества хотели примирения с Югом. Вскоре после избрания Линкольна они напали на собрание аболиционистов в том же самом храме Тремонт и требовали пойти на уступки в отношениях с южанами в «интересах коммерции, промышленности и сельского хозяйства».

Даже после того как началась война, витавший в Конгрессе дух проявился в резолюции, принятой летом 1861 г. всего при нескольких голосах «против»: «… эта война не ведется… ни в коей мере в целях… низвержения или влияния на права сформировавшихся институтов этих штатов, но… ради сохранения Союза».

Аболиционисты активизировали свою кампанию. В 1861–1862 гг. петиции об отмене рабства поступали в Конгресс непрерывным потоком.

В мае 1862 г. У. Филлипс говорил: «Возможно, Авраам Линкольн этого и не хотел, но не мог предотвратить; возможно, нация этого не желала, но и нация не смогла это прекратить. Мне нет дела до того, чего человек хочет или желает; негр — это камешек, застрявший в зубчатом колесе, и машина не заработает, если его не вытащить».

В июле Конгресс принял Закон о конфискации, который позволял освобождать рабов, принадлежавших тем, кто выступал против Соединенных Штатов. Но он не проводился в жизнь генералами Армии Союза, а Линкольн смотрел на это сквозь пальцы. У. Л. Гаррисон называл политику президента «спотыкающейся, уступчивой, уклончивой, нерешительной, слабой и затуманенной», а У. Филлипс говорил, что Линкольн — «первоклассный второсортный человек».

Переписка между президентом и редактором нью-йоркской газеты «Трибюн» Горасом Грили в августе 1862 г. давала возможность высказать свои точки зрения. Грили писал:


Уважаемый сэр. Не хотелось бы быть назойливым, поскольку Вы уже наверняка знаете сами, но огромное число тех, кто ликовал, когда Вы были избраны президентом… жестоко разочарованы и глубоко огорчены в связи с той политикой, которой Вы, создается впечатление, придерживаетесь в отношении рабов, принадлежащих мятежникам.

… Мы требуем от Вас, как от первого слуги Республики, ИСПОЛНЯТЬ ЗАКОНЫ, так как это Ваша особая и первостепенная обязанность.

… Мы полагаем, что Вы странным и угрожающим образом пренебрегаете своими обязанностями… в отношении обеспечения освобождения рабов в соответствии с новым Законом о конфискации…

Мы полагаем, что Вы находитесь под чрезмерным влиянием советников… некоторых политиков из пограничных рабовладельческих штатов.


Грили ссылался на практическую необходимость победы в войне. «У нас на Юге должны быть чернокожие разведчики, проводники, шпионы, повара, извозчики, землекопы и лесорубы, вне зависимости от того, позволим ли мы им сражаться на нашей стороне или нет… Я умоляю Вас проявить искреннюю и недвусмысленную верность законам этой страны».

Линкольн уже продемонстрировал свое отношение, оказавшись не в состоянии отменить приказ одного из своих командиров, генерала Генри Хэллека, который запретил беглым рабам вступать в ряды своей армии. Теперь он отвечал Г. Грили:


Уважаемый сэр… я не хочу, чтобы у кого-либо оставались сомнения.

… Моя главная цель в этой борьбе — сохранение Союза, а не сохранение или уничтожение рабства. Если бы я мог сохранить Союз, не освободив ни одного раба, я бы сделал это; если бы для его сохранения потребовалось освободить всех невольников, я бы пошел на это; и если бы я смог достигнуть своей цели, освободив часть рабов, но других оставив в рабстве, я бы тоже это сделал. То, что я делаю по отношению к рабству и к расе цветных, я делаю потому, что считаю, что это поможет сохранить Союз, а то, что я запрещаю, я запрещаю потому, что полагаю, что это не может помочь сохранить Союз… Здесь я заявил о своей цели, соответствующей моим представлениям о моих официальных обязанностях, но я не намереваюсь менять своего личного стремления, о котором говорил ранее, к тому, чтобы все люди во всем мире могли быть свободными. Искренне Ваш. А. Линкольн.


Итак, президент разграничивал свое «личное стремление» и свои «официальные обязанности».

Когда в сентябре 1862 г. Линкольн выпустил предварительный текст Прокламации об освобождении, это было тактическим шагом, предоставляющим Югу четыре месяца на то, чтобы прекратить мятеж, так как в ее тексте содержалась угроза освободить рабов, в случае если сопротивление продолжится, и обещание оставить без изменений систему рабовладения в штатах, которые примкнут к Северу:


Что в 1-й день января в год от Рождества Христова 1863 все лица, содержащиеся как рабы на территории любого штата или определенной части штата, население которого находится в состоянии мятежа против Соединенных Штатов, отныне и навечно объявляются свободными.


Таким образом, когда Прокламация об освобождении была опубликована 1 января 1863 г., она объявила свободными невольников в тех областях, которые все еще сопротивлялись Союзу (все они подробно перечислены), и ничего не говорила о рабах, находившихся за пределами территорий, занятых Армией Союза. Как выразился Р. Хофстедтер, в Прокламации «было столько же морального величия, сколько в документе о фрахте». Газета «Лондон спектейтор» обобщала: «Основная идея не в том, что один человек не может на законных основаниях владеть другим, а в том, что он не может владеть в случае нелояльности Соединенным Штатам».

При всех своих ограничениях Прокламация об освобождении придала новую силу движению за отмену рабства. К лету 1864 г. было собрано и отправлено в Конгресс 400 тыс. подписей под требованием принятия законодательства о ликвидации невольничества. Это было беспрецедентным событием в истории страны. В апреле того же года сенат принял 13-ю Поправку к Конституции США, провозгласившую отмену рабства, а в январе 1865 г. за ним последовала и палата представителей.

В связи с Прокламацией в Армию Союза начали принимать черных. И чем больше цветных участвовало в боевых действиях, тем сильнее казалось, будто борьба ведется за их освобождение. Чем больше страданий выпадало на долю белых, тем сильнее становилось их чувство обиды, особенно среди белой бедноты на Севере, которую забирали в армию по призыву в соответствии с законом, позволявшим богатым освободиться от несения воинской службы после уплаты 300 долл. И когда в 1863 г. вспыхнули бунты против призыва, а также волнения озлобленных белых в городах на Севере страны, объектом ненависти восставших стали не богачи, находившиеся где-то далеко, а чернокожие, которые оказывались рядом. Это была оргия смерти и насилия. Черный житель Детройта описывал, что видел: толпа с бочонками пива на повозках, вооруженная дубинами и кирпичами, прошествовала через весь город, нападая на чернокожих мужчин, женщин и детей. Он слышал, как один человек произнес: «Если нам приходится погибать за негров, то в этом городе мы перебьем их всех до одного».

Гражданская война была на тот момент самой кровавой в истории человечества: потери в 600 тыс. убитыми с обеих сторон при населении в 30 млн человек равносильны тому, как если бы в Соединенных Штатах в 1978 г. при населении 250 млн погибло 5 млн человек. По мере того как сражения становились все более ожесточенными, высились горы трупов и усталость от войны нарастала, пребывание около 4 млн негров на Юге являлось все большей помехой для южан и расширяло возможности для северян. У. Дюбуа в книге «Черная Реконструкция» указывал:


… в руках этих рабов была огромная сила. Просто перестав работать, они могли поставить Конфедерацию перед угрозой голода. Переходя на сторону федеральных войск, они показывали сомневающимся северянам легкий путь своего применения, но одновременно лишали врагов Севера возможности использовать [черных рабов] в том же качестве…

Именно этот выбор из двух зол привел к тому, что Ли внезапно сдался. Либо Юг должен был договориться со своими рабами, освободить их, направить на борьбу против Севера и с этого момента никогда не относиться к ним как к невольникам, либо следовало сдаться, полагая, что после войны северяне должны помочь сохранить рабство, как это было и ранее.


Социолог и антрополог Дж. Равик описывает положение чернокожих до и во времена Гражданской войны:


Рабы прошли путь от запуганных существ, оказавшихся в кругу чужаков, который включал в себя и других таких же невольников, не приходившихся им родственниками, не говоривших на их языке, не понимавших их обычаев и привычек, до событий, которые У. Дюбуа охарактеризовал однажды как всеобщую забастовку, в ходе которой тысячи рабов покинули плантации, лишив Юг возможности снабжать свою армию.


Чернокожие женщины играли во время войны важную роль, особенно ближе к концу военных действий. С. Трут, легендарная бывшая рабыня, активистка движения за права женщин, занималась набором негров в Армию Союза. Тем же занималась Жозефина Сен-Пьер Раффин из Бостона. Г. Табмен совершала рейды на плантации, возглавляя военные отряды белых и черных, и в ходе одной операции освободила 750 рабов. Женщины следовали за цветными полками, которые росли по мере того, как Армия Союза двигалась по южным штатам, помогая своим мужьям, претерпевая все тяготы длительных военных маршей-бросков, во время которых умирало много детей. Они разделили судьбу солдат, когда в апреле 1864 г. в Форте Пиллоу (Кентукки) конфедераты устроили жестокую бойню, уничтожив сдавшихся в плен солдат-северян — белых и цветных, а также женщин и детей, находившихся в лагере неподалеку.

Иногда утверждается, что доказательством принятия чернокожими рабства является тот факт, что во время Гражданской войны, когда представилась возможность бежать, большинство невольников оставались на плантациях. На самом деле сбежало около 0,5 млн человек — практически каждый пятый, — и это много, если принимать во внимание все сложности, связанные с тем, что было непонятно, куда идти и как дальше жить.

Владелец огромной плантации, раскинувшейся на территориях Южной Каролины и Джорджии, писал в 1862 г.: «Эта война научила нас тому, что неграм нельзя оказывать никакого доверия. Слишком во многих случаях те, кого мы уважали больше других, покидали нас первыми». В том же году лейтенант Армии Конфедерации, некоторое время занимавший пост мэра города Саванна (Джорджия), писал: «Я глубоко опечален известиями о том, что негры до сих пор продолжают перебегать на сторону врага».

Священник из штата Миссисипи сообщал осенью 1862 г.: «Приехав, я был удивлен, узнав, что все или многие наши негры сбежали к янки прошлой ночью… Кажется, все, за редкими исключениями, уйдут к ним. Наверняка это относится к Элизе и ее семье. Она не скрывает своих мыслей и демонстрирует их, ведя себя высокомерно и оскорбительным образом».

Женщина, жившая на плантации, писала в своем дневнике в январе 1865 г.:


На плантации никто не работает, большинство делает что хочет. Многие слуги доказали свою преданность, а другие — свою лживость и неповиновение властям и ограничениям… Среди них царит настоящая анархия и дух бунтарства. Они сделались непримиримыми антагонистами своих владельцев, всякого управления и контроля… Практически все дома покинуты слугами, и с большинства плантаций они ушли все сразу.


В том же, 1865 г. некий плантатор из Южной Каролины писал в нью-йоркской газете «Трибюн», что


поведение негров во время последнего кризиса в наших делах убедило меня в том, что мы все пребывали в заблуждении… Мне казалось, будто эти люди довольны, счастливы и привязаны к своим хозяевам.

Но ход событий и собственные рассуждения вынудили меня изменить эту точку зрения… Если они [рабы] были довольны, счастливы и привязаны к своим хозяевам, то почему покинули их в трудный момент и убежали к врагам, которых совсем не знали, оставив своих, возможно, очень хороших хозяев, которых они знали с младенчества?


Ю. Дженовезе отмечает, что война не привела к всеобщему восстанию рабов, но: «В графстве Лафайет (Миссисипи) невольники ответили на Прокламацию об освобождении изгнанием надсмотрщиков и разделом между собой земли и орудий». Г. Аптекер пишет о заговоре негров в Арканзасе в 1861 г. с целью расправы над поработителями. В том же году в Кентукки чернокожие поджигали дома и амбары, а в Нью-Касле, по газетным сообщениям, рабы прошествовали через весь город, «распевая политические песни и выкрикивая лозунги в поддержку Линкольна».

После обнародования Прокламации об освобождении черный официант из города Ричмонд (Виргиния) был арестован за то, что возглавлял «заговор рабов», в то время как в Язу-Сити (Миссисипи) невольники сожгли здание суда и 14 домов.

Были и особенно интересные случаи: Роберт Смоллс (в дальнейшем ставший конгрессменом от Южной Каролины) и другие чернокожие захватили пароход «Плэнтер» и, пройдя сквозь огонь ружей конфедератов, доставили это судно в распоряжение военного флота Союза.

Большинство рабов не подчинялись, но и не бунтовали. Они продолжали работать, выжидая, что будет дальше. Когда предоставлялась возможность, невольники убегали и часто присоединялись к Армии Союза. Двести тысяч цветных числились в армии и военно-морском флоте, 38 тыс. из них было убито. Историк Дж. Макферсон пишет: «Без их помощи северяне никогда бы не выиграли войну столь быстро, а возможно, вообще не одержали бы в ней победу».

То, что происходило с неграми в Армии Союза и в городах на Севере страны во время войны, позволяет получить некоторое представление о том, насколько частичным было их освобождение, даже после полной победы над конфедератами. На солдат, находившихся в увольнительной в северных городах, совершались нападения, как это случилось в феврале 1864 г. в Зейнсвилле (Огайо), где раздавались крики: «Убей ниггера!» Чернокожих солдат использовали на самой тяжелой и грязной работе: они копали траншеи, тащили волоком бревна и пушки, грузили боеприпасы, выкапывали колодцы для армейских частей, состоявших из белых. Рядовой с белым цветом кожи получал 13 долл. в месяц, а негритянский солдат — 10.

Ближе к концу войны чернокожий сержант 3-го отдельного Южно-каролинского волонтерского полка Уильям Уокер привел свою роту к палатке капитана и приказал своим товарищам сложить оружие и уволиться с военной службы в знак протеста против того, что он считал нарушением контракта, а именно против неравной оплаты. Его отдали под трибунал и расстреляли за мятеж. В конце концов в 1864 г. Конгресс США принял новый закон, гарантировавший солдатам-неграм жалованье, равное тому, что получали белые.

В последний период войны Конфедерация пребывала в отчаянном положении, и некоторые ее лидеры предложили, чтобы рабов, которые все больше становились препятствием для дела Юга, начали призывать в армию, прибегать к их помощи и освобождать. В конце 1864 г. после серии поражений военный министр конфедератов Джуда Бенджамин писал редактору чарлстонской газеты: «… Хорошо известно, что генерал Ли, который обладает таким большим доверием народа, является убежденным сторонником того, чтобы негров использовали для нужд обороны и с этой целью отпускали на свободу, если необходимо…» Один генерал возмущался: «Если из невольников получатся хорошие солдаты, то вся наша теория о рабстве неверна».

В начале 1865 г. давление усилилось, и в марте президент Конфедерации Джефферсон Дэвис подписал Закон о солдате-негре, позволявший принимать рабов на воинскую службу в качестве солдат и освобождать их с согласия хозяев и правительств штатов. Но прежде чем проявились какие-либо существенные последствия принятия этого Закона, война окончилась.

Бывшие невольники, которых в 30-х годах XX в. проинтервьюировали в рамках Федерального писательского проекта, вспоминали об окончании военных действий. Сьюзи Мелтон рассказывала:


Я была маленькой девочкой лет десяти, когда мы услышали, что Линкольн собирается освободить ниггеров. Наша миссис сказала, что ничего подобного не будет. Потом солдат-янки сообщил кому-то в Уильямсберге, что Линкольн подписал освобождение. Это было зимой, по ночам стояли сильные холода, но все начали собираться уходить. Никому не было дела до миссис — все уходили к Армии Союза. И всю ночь ниггеры танцевали и пели прямо на холоде. На следующее утро, на рассвете, мы все тронулись в путь, взгромоздив на спины одеяла, одежду, горшки и сковородки, кур, потому что миссис сказала, что нам нельзя забрать лошадей или повозки. И когда солнце показалось из-за деревьев, ниггеры начали петь:

Солнце, ты остаешься здесь, а я ухожу,

Солнце, ты остаешься здесь, а я ухожу,

Солнце, ты остаешься здесь, а я ухожу,

Прощай, прощай, не скорби обо мне,

Даже с тобой я местами не поменяюсь,

Прощай, прощай, не скорби обо мне,

Ведь ты остаешься здесь, а я ухожу.


Анна Вудс сообщала:


Мы не очень долго пробыли там, в Техасе, до того, когда пришли солдаты и сказали нам, что мы свободны… Я помню одну женщину. Она запрыгнула на бочку и закричала. Потом она спрыгнула с криком. Она снова запрыгнула на бочку и опять что-то орала. И так она делала долго, просто запрыгивала на бочку и снова спрыгивала вниз.


Энни Мей Уэзерс говорила:


Я помню, как мой отец рассказывал, что, когда кто-то пришел и закричал: «Вы, ниггеры, наконец-то свободны», он уронил мотыгу и сказал не своим голосом: «Хвала Богу за это».


В архивах Федерального писательского проекта есть рассказ бывшей рабыни Фанни Берри:


Ниггеры кричали, хлопали в ладоши и пели! Повсюду с воплями носились дети! Все были счастливы. Шо тоже радовался, прибежал на кухню и кричал в окно:

«Мама, больше не надо готовить. Ты свободна! Ты свободна!»

Многие чернокожие понимали, что их статус после окончания войны невзирая на то, каково положение с юридической точки зрения, окажется в зависимости от возможности стать собственниками той земли, на которой они трудились, или же их вновь сделают полурабами, работающими для других. В 1863 г. черный житель Северной Каролины писал, что, «если исходить из строгого закона права и справедливости, то вся окружающая меня земля — это заповедное наследие американцев африканского происхождения, приобретенное неоценимым трудом наших предков в течение всей их жизни, полной слез и страданий, под плетьми и ярмом тирании».


Однако заброшенные плантации были сданы в наем их бывшим хозяевам или белым северянам. Одна газета для цветных писала: «Из рабов сделали крепостных, приковав их к земле… Эта и была та хваленая свобода, которую получили цветные из рук янки».

В соответствии с политикой, принятой Конгрессом и одобренной Линкольном, собственность, изъятая во время войны по Закону о конфискации от июля 1862 г., должна была быть возвращена наследникам хозяев-конфедератов. Доктор Джон Рок, чернокожий врач из Бостона, выступая на митинге, сказал: «К чему говорить о компенсации хозяевам? За что им положена компенсация? Что вы им должны? Что должны им рабы? Что должно им общество? Компенсации хозяевам?… Это рабам надо давать компенсации. Собственность Юга по праву является собственностью рабов…»

Под предлогом того, что не были выполнены налоговые обязательства, часть земли экспроприировали и продали с аукциона. Но лишь единицы среди чернокожих могли позволить себе такую покупку. На островах Си-Айлендс в Южной Каролине из 16 тыс. акров, выставленных на продажу в марте 1863 г., освобожденные рабы, сложив вместе все свои деньги, могли купить 2 тыс. акров, а все остальное приобрели инвесторы с Севера и спекулянты. Один из упомянутых черных с Си-Айлендс продиктовал письмо своей бывшей учительнице, на тот момент проживавшей в Филадельфии:


Моя дорогая юная миссис. Пожалуйста, моя миссис, скажи Линкуму [Линкольну], что мы хотим землю — ту самую, которая обильно полита потом, стекавшим с наших лиц и кровью, капавшей с наших спин.

… Мы бы купили все, что мы хотели, но они сделали участки слишком большими и вытеснили нас.

Сам масса Линкум сказал, чтобы мы брали свои участки и содержали их, засевали, а он будет следить, чтобы мы получили эти земли и каждому человеку досталось по 10 или 20 акров. Мы очень рады. Мы обозначили перечень земель, но, когда пришло время сева, эти комиссионеры продали белым людям лучшую землю. И где ж Линкум?


В начале 1865 г. генерал Уильям Шерман провел в Саванне (Джорджия), совещание с двадцатью чернокожими священниками и представителями церкви, большинство из которых составляли бывшие рабы. Во время этой встречи негры говорили о своих нуждах: «Наилучшим способом для нас позаботиться о самих себе будет владение землей, которую мы будем обрабатывать…» Четыре дня спустя Шерман выпустил Специальный боевой приказ № 15, в соответствии с которым вся южная береговая полоса шириной в 30 миль отводилась исключительно под поселения черных. Освободившиеся рабы могли обосноваться там, занимая не более 40 акров на семью. К июню 1865 г. 40 тыс. получивших свободу людей поселились на новых фермах. Но президент США Эндрю Джонсон в августе 1865 г. снова вернул эти земли владельцам-конфедератам, а чернокожих заставили их покинуть, в том числе и под угрозой штыков.

Бывший раб Томас Холл рассказывал участникам Федерального писательского проекта:


Линкольна почитают в качестве нашего освободителя, но разве он нас освободил? Он дал нам свободу, не дав ни единого шанса самостоятельно жить, и до сих пор мы должны зависеть от белых южан в вопросах работы, еды и одежды; он же, исходя из своей необходимости и потребностей, держал нас в состоянии крепостных, которое не многим лучше рабства.


В 1861 г. американское правительство вступило в борьбу с рабовладельческими штатами не ради того, чтобы положить конец рабству, но с целью сохранения огромной территории страны, ее рынка и ресурсов. Но для победы был нужен крестовый поход, и его энергия привела на общенациональную политическую сцену новые силы: чернокожих, желавших, чтобы их свобода обрела свое истинное значение, белых, будь то чиновники из Бюро освобожденных[96] или учителя на Си-Айлендс, а то и «саквояжники»[97], движимые или стремлениями к гуманизму, или личными амбициями. Все они так или иначе были озабочены вопросами расового равноправия. К тому же в рамках Республиканской партии существовал мощный стимул к сохранению контроля над федеральной властью с учетом перспективы того, что голоса черного населения Юга помогут осуществлению этих планов. Бизнесмены-северяне, видевшие для себя выгоду в политике республиканцев, в течение некоторого времени были согласны с таким положением.

Результатом явился непродолжительный период после окончания Гражданской войны, во время которого негры из южных штатов стали голосовать и избирались в законодательные собрания штатов и в Конгресс США, когда на Юге вводилось бесплатное и совместное для представителей разных рас государственное образование. Была выстроена законодательная база. Тринадцатая Поправка к Конституции страны объявила рабство вне закона: «В Соединенных Штатах или в каком-либо месте, подчиненном их юрисдикции, не должно существовать ни рабство, ни подневольное услужение, кроме тех случаев, когда это является наказанием за преступление, за которое лицо было надлежащим образом осуждено». Четырнадцатая Поправка аннулировала довоенное решение по делу Дреда Скотта, объявив, что «все лица, родившиеся или натурализованные в Соединенных Штатах», являются гражданами страны. Она также явилась сильным доводом в пользу расового равноправия, существенно ограничившим «права штатов»:


Ни один штат не должен издавать или применять законы, которые ограничивают привилегии и льготы граждан Соединенных Штатов; равно как ни один штат не может лишить какое-либо лицо жизни, свободы или собственности без надлежащей правовой процедуры либо отказать какому-либо лицу в пределах своей юрисдикции в равной защите закона.


В 15-й Поправке говорилось: «Право голоса граждан Соединенных Штатов не должно отрицаться или ограничиваться Соединенными Штатами или каким-либо штатом по признаку расы, цвета кожи либо в связи с прежним нахождением в подневольном услужении».

В конце 60-х — начале 70-х годов XIX в. Конгресс принял ряд законов, проникнутых тем же духом. Они объявляли преступным ущемление негров в их правах, требовали от представителей официальных властей контроля за исполнением таких законов, предоставляли чернокожим право вступать в договорные отношения и покупать собственность без какой-либо дискриминации. А в 1875 г. Закон о гражданских правах ликвидировал запрет на вход неграм в отели, театры, на железнодорожный транспорт и в другие общественные места.

При таком законодательстве, находясь под защитой Армии Союза в южных штатах, а также при помощи гражданской армии чиновников Бюро освобожденных, чернокожие Юга воспрянули, начали голосовать, сформировали политические организации и стали открыто выражать свое мнение по вопросам, представляющим для них интерес. Все это было весьма затруднительно в годы, когда у власти находился Эндрю Джонсон, который при Линкольне являлся вице-президентом, а после убийства последнего в конце войны стал президентом страны. Джонсон накладывал вето на законы, которые были направлены на помощь чернокожему населению; он облегчал возвращение в Союз штатов Конфедерации, не предоставляющих гарантий равных прав для негров. В годы его президентства эти штаты ввели в действие «черные кодексы», которые превратили освобожденных рабов в крепостных, по-прежнему трудившихся на плантациях. Например, штат Миссисипи в 1865 г. запретил этим людям арендовать или сдавать в аренду землю и предусматривал для них работу по трудовым контрактам, которые они не могли разорвать под страхом тюремного заключения. Он также давал судам право приговаривать чернокожих, не достигших 18 лет, — сирот или детей бедняков, — к принудительному труду, так называемому статусу подмастерья, наказывая тех, кто бежал.

Э. Джонсон вступал в отчаянные схватки с сенаторами и конгрессменами, которые в одних случаях из соображений справедливости, а в других — следуя политическому расчету поддерживали идеи равноправия и права голоса для бывших рабов. Противники президента в Конгрессе практически добились его импичмента в 1868 г., использовав в качестве предлога нарушение Джонсоном незначительного законодательного акта. Однако сенату не хватило одного голоса для того, чтобы набрать две трети голосов, необходимые для снятия его с поста президента. В ходе выборов 1868 г. с преимуществом в 300 тыс. голосов новым главой государства был избран республиканец Улисс Грант, которого поддержало 700 тыс. чернокожих, и таким образом Джонсон перестал быть препятствием. Теперь южные штаты могли вернуться в состав США, лишь одобрив новые Поправки к Конституции страны.

В то время как политики Севера действовали в своих интересах, черные жители Юга должны были постараться извлечь максимальную пользу из своего освобождения, несмотря на недостаток земли и ресурсов. Изучая жизнь негров в Алабаме в первые послевоенные годы, историк П. Колчин обнаружил, что они сразу начали отстаивать свою независимость, создавая собственные церкви, становясь политически активными, укрепляя родственные связи, стараясь дать своим детям образование. Колчин оспаривает утверждение некоторых исследователей относительно того, что рабство создало ментальность покорных «самбо». «Как только они получили свободу, эти, как мы полагали, зависимые, словно дети, негры начали действовать как независимые мужчины и женщины».

Теперь черных избирали в законодательные органы южных штатов, хотя нигде они не составляли большинства, за исключением нижней палаты легислатуры Южной Каролины. Масштабная пропагандистская кампания (та самая, которая продолжилась и в XX в. в американских школьных учебниках по истории) охватила Север и Юг. В ее ходе утверждалось, что чернокожие инертны, ленивы, нечисты на руку и мешают работе администраций южных штатов, когда находятся во властных органах. Без сомнения, коррупция существовала, но нельзя утверждать, будто черные изобрели политическое попустительство, особенно в условиях причудливого климата финансовых махинаций, распространившихся на Севере и Юге после Гражданской войны.

Действительно, государственный долг Южной Каролины, составлявший 7 млн долл. в 1865 г., в 1873 г. возрос до 29 млн долл., однако вновь избранная легислатура впервые в истории штата открыла бесплатные государственные школы. К 1876 г. в них обучалось не только 70 тыс. чернокожих детей, которые раньше не учились; 50 тыс. белых детей тоже пошли в школы, в то время как в 1860 г. белых школьников насчитывалось только 20 тыс. человек.

Участие негров в выборах в период после 1869 г. привело к тому, что двое чернокожих (Хайрам Ревеле и Бланш Брюс, оба от штата Миссисипи) стали сенаторами Конгресса США, а 20 человек — членами палаты представителей, включая восьмерых от Южной Каролины, четверых от Северной Каролины, троих от Алабамы, а также еще по одному от каждого штата, ранее входившего в Конфедерацию. (Этот список стал быстро сокращаться после 1876 г., и последний чернокожий покинул Конгресс в 1901 г.)

В XX в. ученый из Колумбийского университета Дж. Барджесс описывал Черную Реконструкцию следующим образом:


Вместо правительства из наиболее образованных и добродетельных членов общества, действовавших во благо тех, кем они управляют, существовало правительство из наиболее безграмотных и порочных представителей населения… Черная кожа означает принадлежность к расе людей, которые никогда не могли подчинить страсть рассудку и вследствие этого никогда не создавали никакой цивилизации.


В качестве контраргумента этим словам можно вспомнить лидеров послевоенного Юга. Например, Генри Макнил Тернер[98], который в 15 лет сбежал, являясь пеоном[99] на плантации в Южной Каролине, самостоятельно научился читать и писать, читал юридическую литературу, когда работал курьером в адвокатской конторе в Балтиморе, и книги по медицине, будучи разнорабочим при Балтиморской медицинской школе, служил капелланом в негритянском полку, а потом был избран в первое послевоенное законодательное собрание Джорджии. В 1868 г. легислатура этого штата проголосовала за исключение из своего состава всех черных — 2 сенаторов и 25 представителей. Тогда Тернер выступил с речью в палате представителей Джорджии (чернокожая аспирантка Университета Атланты позже сделала эту речь доступной для широкой публики):


Господин спикер… Я хотел бы, чтобы члены этой палаты поняли мою позицию. Я считаю себя членом этого собрания. Поэтому, сэр, я не буду ни вилять хвостом и раболепствовать перед какой-либо из сторон, ни умолять их о моих правах… Я здесь для того, чтобы потребовать соблюдения моих прав и чтобы метать гром и молнии в тех, кто осмелился преступить порог моего человеческого достоинства…

Сцена, разыгранная сегодня в палате, не имеет аналогов в мировой истории… Никогда еще в мире человек не представал перед лицом собрания, облеченного законодательными, юридическими или исполнительными функциями, обвиняемый в преступлении, которое заключается в том, что оттенок его кожи темнее, чем у остальных…. На это сподобился штат Джорджия, в середине XIX в. привлекший человека к суду и обвинивший его в деянии, в котором он повинен настолько же, насколько повинен он в том, что носит голову на плечах. Англосаксонская раса, сэр, воистину удивительна… Я не знал, что этой расе свойственны такая трусость или такое малодушие… Я заявляю вам, сэр, что это вопрос, который не исчезнет сегодня. Об этом событии потомки будут помнить вечно, пока солнце будет подниматься на небеса…

… нам говорят, что если черные хотят сказать, пусть делают это через белые рупоры, если черные хотят выразить свои чувства, то они должны быть фальшивыми и посланы через белых курьеров, которые скаламбурят, скажут двусмысленно и ускользнут столь же быстро, как качается маятник часов…

А главный вопрос, сэр, следующий: человек ли я? И если да, то я требую соблюдения прав человека…

Почему, сэр, мы хотя и не белые, но достигли многого? Здесь мы проложили путь цивилизации, мы построили вашу страну, мы работали на ваших полях, собирали ваш урожай на протяжении 250 лет! И что мы просим взамен? Разве мы просим расплатиться с нами за пот, пролитый для вас нашими отцами, за пролитые из-за вас слезы, за разбитые вами сердца, за безвременно прерванные жизни, за пролитую вами кровь? Разве мы требуем возмездия? Нет, мы считаем, пусть мертвые хоронят своих мертвецов, но мы просим сегодня соблюдения наших ПРАВ…


Когда негритянские дети пошли в школу, черные и белые учителя поощряли их к тому, чтобы учащиеся высказывали свои мысли и чувства свободно, иногда в форме вопросов и ответов. Вот архивные записи одной из школ Луисвилла (Кентукки):


Учитель: А теперь, дети, скажите, как вы думаете: белые люди лучше вас, потому что у них прямые волосы и белые лица?

Ученики: Нет, сэр.

Учитель: Да, они ничем не лучше, но они отличаются от нас, у них в руках большая власть, они сформировали это великое правительство, они контролируют эту огромную страну… А что делает их столь отличными от вас?

Ученики: Деньги!

Учитель: Да, но что дает им возможность получить эти деньги? Как они получают эти деньги?

Ученики: Они забирают у нас, они всех нас обкрадывают!


Восстанавливать послевоенный Юг помогали чернокожие женщины. Фрэнсис Эллен Уоткинс Харпер из Балтимора, которая с 13 лет сама зарабатывала себе на жизнь, работая сначала няней, а потом читая лекции на аболиционистскую тематику и собственные поэтические произведения, после войны выступала по всем южным штатам. Она была феминисткой, участницей съезда в защиту прав женщин в 1866 г. и одной из основательниц Национальной ассоциации цветных женщин[100]. В 90-х годах XIX в. Фрэнсис Харпер стала первой чернокожей писательницей, опубликовавшей роман («Айола Лерой, или Сумерки сгущаются»), В 1878 г. она рассказала, что ей довелось увидеть и услышать на Юге в последние годы:


Одна моя знакомая, которая живет в Южной Каролине и была вовлечена в миссионерскую деятельность, сообщает, что женщины являются оплотом семьи, что в штате две трети работ по промышленному огородничеству выполняется ими, что и в городах они усерднее мужчины… Когда мужчины теряют работу из-за своих политических убеждений, женщины стоят на их стороне и говорят: «Отстаивай свои принципы».


На протяжении всей борьбы за равные права для чернокожих некоторые негритянки выступали, заявляя о своем особом положении. Соджорнер Трут на митинге Американской ассоциации за равноправие[101] говорила:


Вопрос о предоставлении цветным мужчинам их прав многократно перемалывался, но ни слова не было сказано о правах цветных женщин, и если цветные мужчины получат свои права, а цветные женщины — нет, то, вот увидите, цветные мужчины останутся хозяевами своих женщин, и будет столь же худо, как и раньше. Поэтому я за то, чтобы продолжать, пока вопрос еще перемалывается, так как, если мы дождемся, когда все будет перемолото, окажется слишком трудно начинать заново…

Мне больше 80 лет, и мне уже пора на покой. Я провела 40 лет в рабстве и 40 лет на свободе, и мне бы еще 40 лет, чтобы добиться для всех равных прав. Я думаю, что нахожусь все еще с вами потому, что мне еще предстоит кое-что совершить; я думаю, что еще могу помочь разорвать цепи. В жизни я много трудилась, не меньше мужчин, но мне платили меньше. Я работала в поле и вязала снопы, присматривая за колыбелькой, а мужчины трудились не больше меня, однако получали вдвое больше… Мне кажется, я практически единственная цветная женщина, которая выступает в защиту прав цветных женщин. Я хочу, чтобы дело двигалось сейчас, когда лед уже дал трещину…


Были приняты Поправки к Конституции США и законы о расовом равноправии; чернокожие начали голосовать и избираться во властные органы. Но пока негры оставались зависимыми от привилегированных белых в вопросах получения работы и жизненно важных вещей, их голоса можно было купить или отобрать с помощью угроз применения силы. Поэтому законы, касающиеся равенства в правах, стали бесполезны. Пока Армия Союза, включая и полки цветных, оставалась на Юге, этот процесс был приостановлен. Однако устойчивое равновесие власти военных стало нарушаться.

Белая олигархия южных штатов использовала свои экономические возможности, для того чтобы создать Ку-клукс-клан[102] и другие террористические группы. Политики-северяне начали взвешивать, с одной стороны, преимущества от получения политической поддержки чернокожей бедноты, чье право голосовать и занимать государственные посты держалось исключительно на силе, а с другой — выгоду от создания более стабильной ситуации на Юге при возвращении к господству белых, согласившихся подчиняться республиканцам и законодательству в области бизнеса. Возврат чернокожих к положению, очень напоминавшему рабство, был лишь вопросом времени.

Насильственные действия начались буквально сразу после окончания войны. В мае 1866 г. в Мемфисе (Теннесси) разъяренные белые убили 46 негров, большинство из которых являлись ветеранами Армии Союза, а также двоих сочувствовавших им белых. Пять чернокожих женщин изнасиловали. Девяносто домов, 12 школ и 4 церкви были сожжены. Летом 1866 г. в Новом Орлеане во время другого антинегритянского бунта погибло 35 чернокожих и 3 белых.

Сара Сонг давала следующие показания перед комитетом Конгресса по расследованиям:


Вы были в рабстве?

Да, я была рабыней.

Что вы видели во время бунта?

Я видела, как они убили моего мужа. Это было ночью во вторник, между 10 и 11 часами. Ему выстрелили в голову, когда он больной лежал в кровати… Их было 20 или 30 человек… Они вошли в комнату… Затем один отошел и застрелил его… он находился от него на расстоянии не более одного ярда; он направил пистолет на его голову и выстрелил три раза… Потом один из них толкнул моего мужа ногой, а другой еще раз выстрелил в него, когда он упал… После того как он [муж] упал, он больше не говорил. Потом они убежали и больше не возвращались…


В конце 60-х — начале 70-х годов XIX в., когда Ку-клукс-клан начал организовывать налеты, линчевания, избиения и поджоги, число случаев проявления насилия существенно возросло. Только в одном штате Кентукки в период с 1867 по 1871 г., по сведениям Национального архивного управления, имели место 116 случаев проявления насилия. Вот примеры:

1. 14 ноября 1867 г. Банда побывала в Харродсберге в графстве Мерсер, чтобы освободить из тюрьмы человека по имени Робертсон…

5. 28 мая 1868 г. Сэм Дэвис повешен бандой в городе Харродсберге.

6. 12 июля 1868 г. Уильям Пирс повешен бандой в городе Кристиане.

7. 11 июля 1868 г. Дж. Роджер повешен бандой в городе Брадсфордвилле, графство Мартин… 10. Сайлас Вудфорд, 60 лет, сильно избит бандой в масках…

109. 14 января 1871 г. Негр убит Ку-клукс-кланом в графстве Хэй.

Чернокожий кузнец по имени Чарлз Колдуэлл, рожденный в рабстве, избранный в сенат легислатуры штата Миссисипи и известный белым как «пресловутый буйный негр», в 1868 г. был ранен сыном белого судьи из этого штата. Колдуэлл выстрелил в ответ и убил нападавшего. Сенатора судило жюри присяжных, состоявшее только из белых. Он настаивал на самообороне и был оправдан, став первым чернокожим, убившим белого человека в Миссисипи и оправданным в ходе судебного разбирательства. Однако в Рождество 1875 г. Колдуэлл был застрелен белой бандой. Это являлось знаком. Старые белые правители опять брали в свои руки политическую власть в штате и по всему Югу.

Когда в 70-х годах XIX в. проявление насилия со стороны белого населения стало все более распространенным, национальное правительство, даже при президенте У. Гранте, стало испытывать гораздо меньше энтузиазма по поводу защиты черных и, безусловно, не было готово вооружать их. Верховный суд сыграл роль гироскопа, направляя все остальные ветви власти обратно к гораздо более консервативному стилю управления, если они заходили слишком далеко. Суд начал трактовать 14-ю Поправку к Конституции США, принятую исключительно для обеспечения расового равноправия, таким образом, чтобы сделать ее недейственной для достижения поставленной в ней цели. В 1883 г. Закон о гражданских правах 1875 г., объявивший противозаконной дискриминацию негров в общественных местах, фактически был сведен на нет Верховным судом, который постановил: «Посягательство одного индивида на права другого индивида не является предметом Поправки». Суд объявил, что 14-я Поправка касается исключительно действий штатов: «Ни один штат не должен…»

Удивительное инакомыслие проявил член Верховного суда Джон Харлан (сам бывший некогда рабовладельцем в Кентукки), который написал, что существует конституционное оправдание запрещения дискриминации на личностном уровне. Он обратил внимание на то, что 13-я Поправка к Конституции США, отменившая рабство, касалась индивидуумов — владельцев плантаций, а не штатов. Потом этот член Суда привел довод о том, что дискриминация была признаком рабовладения, а следовательно, также противозаконна. Кроме того, Харлан обратил внимание на первую фразу 14-й Поправки, в которой говорится, что все люди, родившиеся в Соединенных Штатах, являются гражданами этой страны, а также на следующее положение Раздела 2 Статьи 4 Конституции: «Гражданам каждого штата предоставляются все привилегии и льготы граждан других штатов».

Дж. Харлан сражался с более мощной силой, чем логика или справедливость: настроения Верховного суда отражали интересы новой коалиции промышленников Севера и бизнесменов-плантаторов Юга. Кульминацией этих настроений стало решение по делу «Плесси против Фергюсона», принятое в 1896 г. и устанавливавшее, что на железных дорогах возможна сегрегация белых и негров, в случае если предоставляемые им условия одинаковы:


Целью Поправки, было, без сомнения, обеспечение абсолютного равенства двух рас перед лицом закона, но на самом деле она и не могла быть направлена на то, чтобы отменить различия по цвету кожи или на то, чтобы обеспечить социальное, в отличие от политического, равенство, либо на то, чтобы объединить две расы на неприемлемых для них условиях.


Харлан опять был не согласен: «Наша Конституция слепа к цвету кожи…»

То, что происходило, было абсолютно ясно и нашло наглядное подтверждение в 1877 г. В начале года президентские выборы, прошедшие в ноябре 1876 г., вызывали ожесточенную дискуссию. Кандидат от демократов Сэмюэл Тилден набрал 184 голоса выборщиков, и для победы ему был необходим еще один: у него оказалось на 250 тыс. больше голосов избирателей. Кандидат от республиканцев Разерфорд Хейс получил 166 голосов выборщиков. В трех штатах, обладавших 19 голосами выборщиков, подсчет еще не был произведен, и если бы Хейс получил их все, то набрал бы в сумме 185 голосов и стал бы президентом. Эту проблему и ухитрились решить руководители его избирательной кампании. Они пошли на уступки Демократической партии и белому населению Юга, включая соглашение о выводе из региона подразделений Армии Союза, которые являлись последним препятствием на пути восстановления прежнего господства белых.

Политические и экономические интересы Севера требовали наличия могущественных союзников и стабильности в преддверии национального кризиса. С 1873 г. страна находилась в состоянии экономической депрессии, и к 1877 г. начались фермерские и рабочие волнения. Как пишет К. Ванн Вудворд в своем исследовании «Воссоединение и реакция», посвященном Компромиссу 1877 г. [103]:


Это был год экономической депрессии — наихудший год самой глубокой на тот момент истории депрессии. На Востоке страны рабочие и безработные пребывали в ожесточении и ярости… С Запада поднималась волна аграрного радикализма… И с Востока, и с Запада звучали угрозы в адрес тщательно разработанной системы протекционистских тарифов, национальных банков, субсидирования железных дорог и монетаристских мероприятий, которые являлись основами нового экономического порядка.


Это было время примирения элит Севера и Юга. К. Ванн Вудворд спрашивает: «… вынужден ли будет Юг объединиться с консерваторами-северянами и вместо угрозы стать опорой нового капиталистического порядка?»

Утратив миллиарды долларов вследствие освобождения рабов, старый Юг лишился богатства. Теперь южане надеялись на помощь федерального правительства в получении кредитов и субсидий, а также при подготовке проектов по предотвращению наводнений. В 1865 г. Соединенные Штаты потратили 103 294 501 долл. на общественные работы, из которых Юг получил лишь 9 469 363 долл. Например, в то время в штат Огайо было направлено более 1 млн долл., соседнему Кентукки, расположенному на южном берегу реки Огайо, досталось лишь 25 тыс. долл. Если штат Мэн получил 3 млн долл., то штат Миссисипи — всего 136 тыс. В то время как 83 млн долл. было субсидировано на строительство железных дорог «Юнион Пасифик» и «Сентрал Пасифик», в результате чего проложили трансконтинентальную железную дорогу по северной части страны, никаких подобных средств Югу не выделялось. Таким образом, одна из надежд последнего возлагалась на федеральную помощь строительству Техасско-Тихоокеанской железной дороги.

К. Ванн Вудворд пишет: «С помощью ассигнований, субсидий, грантов и долговых обязательств, которыми Конгресс столь обильно поливал капиталистические предприятия на Севере, Юг тоже мог бы улучшить свое положение или по крайней мере увеличить состояние привилегированной элиты». Предполагалось, что существование этих привилегий будет опираться на поддержку белых фермеров, при участии которых сформируется новый альянс против чернокожих. Фермеры нуждались в железных дорогах, обустроенных гаванях, системе контроля за наводнениями и, разумеется, в земле. Однако они еще не знали, каким образом все это будет использовано с целью эксплуатации их самих.

Например, первым актом нового капиталистического сотрудничества Севера и Юга стала отмена южного гомстед-акта, согласно которому все федеральные земли, т. е. треть территории Алабамы, Арканзаса, Флориды, Луизианы и Миссисипи резервировалась за фермерами, которые должны были там поселиться. Это позволило отсутствовавшим на местах спекулянтам и торговцам древесиной скупить значительную часть этих земель.

Итак, сделка состоялась. Сенат и палата представителей Конгресса США создали соответствующий комитет, который должен был решить, кому отойдут голоса выборщиков. Приняли решение: голоса принадлежат Р. Хейсу и таким образом он становится президентом.

К. Ванн Вудворд подводит итог:


Компромисс 1877 г. не был направлен на реставрацию на Юге прежних порядков… Он обеспечивал господствующим белым политическую автономию и невмешательство в вопросы расовой политики и обещал долю благ нового экономического порядка. В свою очередь Юг становился по существу сателлитом доминирующего региона…


Важную роль нового капитализма в ниспровержении власти чернокожих в южных штатах после [Гражданской] войны подтверждает исследование Х. М. Бонда, посвященное Реконструкции в Алабаме и показывающее «борьбу между различными финансовыми группами» после 1868 г. Действительно, расизм являлся фактором, но «накопление капитала и концентрация контролирующих его людей находились вне зависимости от предрассудков, которые, вероятно, существуют. Без сантиментов и эмоций, те, кто рассчитывал на получение прибыли от эксплуатации природных ресурсов Алабамы, обратили человеческие предрассудки и отношения в свою пользу, и сделали это искусно, с крепкой деловой хваткой».

Это был век угля и энергетики, а на севере Алабамы имелось и то и другое. «Банкиры из Филадельфии и Нью-Йорка, а также из Лондона и Парижа знали об этом уже почти 20 лет. Единственным, чего им недоставало, был транспорт». И вследствие этого в середине 70-х годов XIX в., как отмечает Х. М. Бонд, имена финансистов-северян начали появляться в справочных изданиях южных железнодорожных компаний. Дж. П. Морган к 1875 г. числился членом советов директоров нескольких железных дорог в Алабаме и Джорджии.

В 1886 г. главный редактор газеты «Атланта конститьюшн» Генри Грейди выступал на ужине в Нью-Йорке. В аудитории находились Дж. П. Морган, Г. М. Флэглер (компаньон Дж. Д. Рокфеллера), Рассел Сейдж и Чарлз Тиффани. Речь Г. Грейди называлась «Новый Юг», и основными ее тезисами были: пусть прошлое останется в прошлом; давайте жить в новой эре мира и процветания; негры были процветавшим рабочим классом; они полностью защищались законами и дружеским отношением южан. Оратор пошутил по поводу северян, которые продавали рабов Югу и говорили, что Юг не в состоянии теперь решать свою расовую проблему. Ему бурно аплодировали, а духовой оркестр играл «Дикси»[104].

В том же месяце в нью-йоркской «Дейли трибюн» появилась статья, где говорилось:


Ведущие на Юге производители угля и черных металлов, которые находились в нашем городе в течение последних десяти дней, отправятся домой на Рождественские праздники, удовлетворенные развитием бизнеса в этом году, и с надеждами на будущее. И у них на это есть причины. Наконец настало время, которого они ждали почти 20 лет, время, когда капиталисты-северяне убедились не только в безопасности, но и в возможности получать колоссальные прибыли от инвестиций в развитие сказочно богатых ресурсов угля и железа в Алабаме, Теннесси и Джорджии.


Надо заметить, что Северу не потребовалось совершать переворот в сознании, для того чтобы согласиться с подчиненным положением негров. Когда закончилась Гражданская война, в 19 из 24 штатов черное население не было допущено к участию в голосовании. К 1900 г. все южные штаты в своих новых конституциях и новых статутах узаконили ущемление в гражданских правах и сегрегацию чернокожих. В редакторской колонке газета «Нью-Йорк таймс» писала: «Северяне… больше не осуждают лишение негров права голоса… Необходимость этого перед лицом высшего закона самосохранения искренне признана».

Хотя на Севере это и не было отражено в законах, схожие расистские настроения и практика присутствовали и там. Вот небольшая заметка из бостонской «Транскрипт» от 15 сентября 1895 г.:


Прошлой ночью по подозрению в дорожном грабеже был арестован цветной, называющий себя Генри У. Тернер. Сегодня утром его отвезли в студию Блэка, где сфотографировали для полицейского фотоархива. Это разозлило его, и он вел себя настолько отвратительно, насколько мог. Несколько раз по дороге к фотографу он оказывал сильное сопротивление полиции, так что его пришлось избить дубинками.


В послевоенной литературе образы негров в основном создаются белыми писателями-южанами, например Томасом Нелсоном Пейджем, который в своем романе «Красная скала» характеризует чернокожих как «гиен в клетке», «рептилий», «ничтожных созданий», «диких зверей». А исполненный отеческих поучений о дружбе с неграми Джоэл Чэндлер Харрис в своих «Сказках дядюшки Римуса» вкладывает в уста дядюшки Римуса следующие слова: «Дайте учебник арфаграфеи в руки ниггеру, и он сразу разучится пахать. Я магу взять ха-а-рошу палку и за адну минуту вбить ему в башку гаразда больша, чем все школы отседа и да Миджигана».

При таких настроениях неудивительно, что те негритянские лидеры, которых приняло белое сообщество, такие, как, например, Букер Т. Вашингтон, который однажды побывал в Белом доме в гостях у Теодора Рузвельта, способствовали политической пассивности негров. Приглашенный белыми организаторами Международной выставки и экспозиции хлопковых штатов в Атланте в 1895 г., Б. Т. Вашингтон убеждал черных Юга «поставить свою корзину на землю там, где вы сейчас находитесь», что означало призыв остаться на Юге, стать фермерами, ремесленниками, слугами и даже, возможно, приобрести какую-то профессию. Он призывал белых работодателей нанимать черных, а не иммигрантов с «незнакомым языком и привычками». Негры «без забастовок и трудовых конфликтов» являются «наиболее спокойными, преданными, законопослушными и необидчивыми людьми, каковых только видел мир». Б. Т. Вашинтон говорил: «Наиболее мудрые люди моей расы понимают, что агитация по вопросам социального равенства — это экстремистская глупость».

Возможно, он видел в этом тактику, необходимую для выживания во времена, когда по всему Югу негров вешали и поджигали их дома. Для черного населения Америки это был очень тяжелый период. Томас Форчун, молодой чернокожий редактор нью-йоркской газеты «Глоб», в 1883 г. давал показания сенатскому Комитету по поводу положения негров в Соединенных Штатах. Он говорил о «повсеместной бедности», о предательстве со стороны правительства и о безнадежных попытках черных заняться самообразованием.

По словам Форчуна, средняя оплата труда негра на ферме составляла 50 центов в день. Обычно она выдавалась не в деньгах, а в «чеках», которые следовало использовать лишь в магазине, контролируемом плантатором, — и это была «система мошенничества». Чтобы получить средства под будущий урожай, чернокожий должен был пообещать отдать его магазину, а когда к концу года все складывалось вместе, он оказывался погрязшим в долгах. В результате весь собранный этим фермером урожай постоянно принадлежал кому-то другому, а сам он был привязан к земле, при том что учет велся плантаторами и лавочниками таким образом, чтобы негры были «обмануты и навеки оставались должниками». Что же касается мнимой лени, то: «Я удивлен, что большинство из них не ходит ни на рыбалку, ни на охоту и не шатается без дела».

Т. Форчун говорил о «пенитенциарной системе Юга, печально известной своими скованными общей цепью группами каторжников в кандалах… это служило устрашением для чернокожих и поставляло жертвы для подрядчиков, которые покупали у штата труд этих бедняг по стоимости песен, которые они пели… Белый, застреливший чернокожего, всегда выходил сухим из воды, в то время как негр, укравший поросенка, попадал в каторгу на 10 лет».

Многие чернокожие бежали. Около 6 тыс. человек покинули Техас, Луизиану и Миссисипи, отправившись в Канзас, дабы избежать бедности и проявлений насилия. Фредерик Дуглас и некоторые другие лидеры полагали, что такая тактика ошибочна, но мигранты не слушали советов. «Мы поняли, что никому, кроме Бога, не стоит верить», — сказал один из них. Генри Адамс, еще один черный переселенец, неграмотный ветеран Армии Союза, в 1880 г. сообщил сенатскому Комитету, почему он покинул город Шривпорт (Луизиана): «Мы увидели, что весь Юг — все южные штаты — попал в руки тех же самых людей, которые держали нас в рабстве».

Даже в самые тяжкие времена негры Юга продолжали собираться и сплачиваться в целях самообороны. Г. Аптекер воспроизводит 13 текстов протоколов собраний, петиций, обращений черных, датируемых 80-ми годами XIX в. в городе Балтиморе, а также в Луизиане, обеих Каролинах, Виргинии, Джорджии, Флориде, Техасе и Канзасе, которые показывают дух неповиновения и сопротивления, свойственные чернокожим по всему Югу. И это в то время, когда в течение года совершалось более 100 линчеваний.

Несмотря на очевидную безнадежность ситуации, некоторые негритянские лидеры все же полагали, что Б. Т. Вашингтон был не прав, пропагандируя осторожность и умеренность. Джон Хоуп, молодой чернокожий из Джорджии, который слышал речь Вашингтона на Международной выставке и экспозиции хлопковых штатов, выступая перед студентами негритянского колледжа в городе Нэшвилле (Теннесси), сказал:


Если мы не прилагаем усилий для борьбы за равноправие, то ради чего мы существуем? Я считаю малодушием и позором для любого цветного говорить белым или цветным, что мы не боремся за это… Да, друзья мои, я требую равноправия, не более и не менее… А теперь прервите дыхание, ибо я использую прилагательное: Я говорю, что мы требуем социального равенства… Я не дикий зверь и не грязное животное. Вставайте, братья! Давайте мы станем хозяевами этой земли… Будьте недовольны. Будьте не удовлетворены… Будьте же столь неугомонны, как бурные волны в безбрежном море. Пусть волна нашего недовольства поднимется высоко над стеной предрассудков и размоет самые ее основы.


Другой чернокожий, приехавший преподавать в Университет Атланты, У. Дюбуа, полагал, что предательство по отношению к неграм в конце XIX в. являлось всего лишь звеном в цепи событий истории Соединенных Штатов, где такое происходило не только с бедными чернокожими, но и с белыми бедняками. В своей книге «Черная Реконструкция», написанной в 1935 г., он отмечал:


Бог рыдал, но это было не очень важно в век безверия. Что было важно, так это то, что рыдал весь мир, и до сих пор рыдает, ослепнув от слез и крови. Отсюда в Америке в 1876 г. начался подъем нового капитализма и новый этап порабощения труда.


Дюбуа считал этот новый капитализм частью процесса эксплуатации и подкупа, которые имели место во всех «цивилизованных» государствах мира:


Рабочие, живущие в культурных странах, умиротворенные и введенные в заблуждение голосованием, жестко ограничившим диктатуру крупного капитала, были подкуплены высокими зарплатами и политическими постами, чтобы объединиться в эксплуатации белых, желтых, коричневых и черных рабочих в менее развитых государствах…


Был ли прав Дюбуа, утверждая, что вследствие роста американского капитализма до и после Гражданской войны белые, так же как и чернокожие, в некотором смысле становились рабами?


8.  «Слава Богу, мы не захватчики!» | Народная история США: с 1492 года до наших дней | 10.  Другая Гражданская война