ГЛАВА 23

— Я себя чувствую совершенно дерьмово. — Лениво подняв на макушку темные очки, Рита посмотрела на себя в зеркало заднего обзора. Оттуда на нее глянула пара заплывших, налитых кровью глаз. — И выгляжу, как последнее дерьмо. — Охая и вздыхая, она снова опустила свои очки и откинулась на сиденье своей «Жар-птицы».

Фрэнки полулежала рядом с ней на пассажирском сиденье, спинка которого была опущена до максимального уровня, и попыталась — правда, без всякого успеха — проигнорировать, забыть про свою пульсирующую головную боль. Она чуть-чуть приоткрыла глаза, и ослепительно яркий солнечный свет, исполненный поутру особенно зловредного ультрафиолета, тут же ударил ей в глаза и едва не ослепил. Не спасали даже темные очки.

— Со мной то же самое, — проворчала она, снова зажмуриваясь как можно крепче и нахлобучивая на лицо козырек своей бейсболки.

Это было утро после той самой бурно проведенной ночи, и они стояли в пробке посередине бульвара Заходящего Солнца — и все благодаря Рите, которую с утра осенила свежая идея поехать в Малибу. Через два часа эта идея уже не казалась им обоим такой свежей. Они плохо рассчитали время и угодили в самый час пик, что автоматически означало, что, вместо того чтобы валяться на пляже, загорать, слушать прибой и вдыхать в себя полные легкие насыщенного озоном морского воздуха, они, как приклеенные, торчали перед светофором около Архивной башни, потели алкоголем во временно превращенной в сауну машине, слушали звуки автомобильных гудков и вдыхали выхлопные газы. Похмелье нависало над ними темной тучей, в которой, как фурии, носились хищные вороны и периодически вонзали в них с высоты свои острые когти.

Фрэнки увидела, что красная стрелка на шкале давления воды в радиаторе машины приближается к самой верхней отметке. Это значило, что каждую минуту машина может перегреться, а при такой жаре и при отсутствии внутреннего кондиционера также означало, что то же самое незамедлительно произойдет и с ними. Она открыла пятилитровую бутылку с водой, предназначенной для радиатора, и жадно вылила в себя едва ли не половину из нее, пытаясь утолить свою нестерпимую похмельную жажду. Она чувствовала себя ужасно. Слишком много алкоголя, слишком мало сна. Она понятия не имела о том, когда вернулась вчера домой. Все, что она могла вспомнить, это то, как она ушла с танцплощадки и увидела Риту, распростертую на барной стойке рядом с ведерком со льдом и пустой, непомерно большой бутылкой шампанского. Вокруг нее, как грифы, столпились мужчины, с полдюжины, как минимум. Она решила, что лучше сейчас же увезти подругу домой, пока кто-нибудь из мужчин не сделал это вместо нее. То есть на самом деле все это было не совсем правдой. Она могла вспомнить еще кое-что — или, вернее, кое-кого. Она помнила Рилли.

Как фотоснимок, перед ее мысленным взором блеснула картина их вчерашних танцев, и в ней тут же словно открылись невидимые шлюзы паники, вины, замешательства, возбуждения. Она не могла в точности вспомнить, что же все-таки тогда произошло. Или, вернее, не могла сложить вместе все детали. Текила и шампанское сыграли с ней злую шутку, затуманили мозги, выветрили представление о времени, стерли из памяти слова. Часть ее внутреннего я испытывала даже некоторую благодарность. Слава богу, что она не помнит некоторых особенно пикантных эпизодов. Все это было настолько унизительно, если вспомнить, как она вешалась ему на шею, обнималась с ним в медленном танце перед лицом всего Ковбойского дворца. Когда она проснулась сегодня утром, то в ее голове пронеслись целые вихри беспорядочных образов и некоторые обрывки их разговоров. Кстати, ничего особенного, все вполне прилично. Она даже почувствовала некоторое облегчение. Но по мере того как завеса памяти приподнималась все выше и выше, она поняла, что вчерашняя ночь поставила ее перед лицом двух проблем: перед страшным похмельем и перед клубком весьма противоречивых эмоций.

Все это было совершенно запутанно. Она просто не знала, что и подумать, как переварить все случившееся. Может быть, между ними, помимо слов, произошло нечто серьезное? Но они не трахались, теперь она это наконец ясно вспомнила, но, с другой стороны, она точно так же ясно вспомнила, что они этого очень хотели. Это открытие привело ее в крайнее возбуждение. Значит ли это, что она внезапно влюбилась в Рилли? Или это был классический случай алкогольного синдрома, куража, тоски по Хью и желания любви? В конце концов, столько времени прошло с тех пор, как она в последний раз целовала мужчину, неважно, с сексом или без секса, кто посмеет ее обвинить в том, что ей захотелось немного пообниматься? Даже если она это делала не с тем мужчиной. А Рилли, безусловно, был для нее не тем мужчиной. Она хотела быть только с Хью. Хотела, чтобы ее обнимал только Хью. Целовал ее только Хью. Теперь ей стало ясно, что в прошлую ночь она просто напилась. От одиночества. От отчаяния. И на самом деле ей нравится только Хью, всегда Хью, и никто кроме Хью. И никакого Рилли она знать не знает, и он ей не нравится абсолютно, решительно, на сто процентов, бесповоротно.

Светофор переключился, и машины на бульваре пришли в движение. Заметив впереди себя свободное пространство, Рита нажала на газ и обогнала «Рендж Ровер» с затемненными окнами — любимую машину основной массы голливудских знаменитостей, которые желают, чтобы их все видели, а сами никого не желают видеть. Оставив позади себя магазины и рестораны, наши героини очень скоро оказались в районе Беверли-Хиллз с его вылизанными газонами и колоссальными домами и поехали по улицам, обсаженным пальмами, мимо мексиканских мальчишек с одинаковыми бело-голубыми рекламными плакатиками в руках, предлагающими за два доллара «Карту звездного неба Голливуда» — давно устаревший справочник адресов местных знаменитостей, предназначенный для настырных туристов, которые обожают соваться на своих взятых напрокат «Мустангах» во все закоулки, чтобы посмотреть, где когда-то жила Джулия Эндрюс или где находится пользующийся дурной славой отель «Беверли-Хиллз», в котором Элизабет Тейлор и Ричард Бартон жили во время своего первого брака. А может быть, второго?

Лениво глядя по сторонам сквозь очки, Фрэнки в который раз решила проигнорировать свой похмельный синдром и наслаждаться окружающим видом. Именно таким, по ее представлениям, и должен представать перед сторонним наблюдателем Лос-Анджелес, отделенный от всех тремя непреодолимыми преградами: первая — это темные линзы солнцезащитных очков (ужаснувшись отсутствию у Фрэнки очков, Дориан одолжил ей пару Версаче последнего сезона в черепаховой оправе); вторая — ветровое стекло автомобиля; и третья, разумеется, — это смог. Смог представлял собой плотную коричневую завесу между горизонтом и пятном голубого неба над головой. Первый раз Фрэнки его увидела в самый первый день, когда ее самолет приземлился на аэродроме Лос-Анджелеса. Самое забавное, что никто, кроме нее, по всей видимости, этой завесы не замечал. Очевидно, потому, что все были крайне озабочены загрязнениями окружающей среды другого рода: сигаретным дымом. Курение считалось смертельным занятием, оно сажает легкие и представляет опасность для общества. Но смог… Что такое смог?

Через пять недель после приезда в Лос-Анджелес Фрэнки поняла, что для местного населения смог представляет собой оптическую иллюзию. Он всегда «где-то там, далеко», почти так же, как радуга, хотя, в отличие от радуги, он представляет собой не волшебный мост в сказочную страну, а отравленное диоксидами и углеводородами ядовитое облако. Но, как сказала Рита, чтобы акклиматизироваться в кинематографической столице мира, в городе, занятом производством иллюзий, необходимо поверить в чистое, восхитительное, вечно безоблачное, синее-синее небо… потому что это самая большая иллюзия на свете.

— Мне кажется, меня тошнит. — Рита вцепилась обеими руками в руль и начала угрожающе раскачиваться из стороны в сторону.

— Ты что, шутишь? — Фрэнки с трудом выплыла из своего полубессознательного состояния.

— Ничуть. — Рита надула щеки и замотала головой.

— Может, нам подъехать к тротуару?

— Ты что, хочешь, чтобы меня вывернуло на асфальт?

— Но это все же лучше, чем на меня! — Потуже завернувшись в свой любимый саронг, Фрэнки отодвинулась от нее подальше, к самой дверце машины.

— Но я же не могу, мы же в самом центре Бев… Хи…

— Какая разница, в центре мы или не в центре?

— Разница огромная. В этом месте на квадратный дюйм площади приходится больше кинозвезд, продюсеров и режиссеров, чем в любом другом месте земного шара. — Рита склонила голову, схватила то, что осталось от воды для радиатора, и вылила это в себя, не глотая, как будто в бочку, — как пьют «Сангрию» из плетеной бутылки с ручкой и со стеклянным носиком в некоторых фильмах про сельскую жизнь. — Если я говорю, что собираюсь оставить свой след в Голливуде, то это не значит, что я под этим подразумеваю «стошнить на подъезде к дому Стивена Спилберга».

К счастью, после обильного полива внутренностей Ритин рвотный рефлекс несколько отступил, и к ее лицу начала вновь приливать кровь, так что даже не пришлось делать экстренную остановку. Они скользили вдоль бесконечных тенистых пригородов, пока наконец не выехали на кромку холма, где солнце палило нещадно, не встречая на своем пути никаких преград. Перед ними открывался умопомрачительный вид, как в рекламном буклете, и впервые в жизни Фрэнки увидела Тихий океан — блестящую синюю полоску на горизонте. Они долго петляли по дороге, и с каждым поворотом величественная панорама разворачивалась перед ними все шире и шире, как на широкоформатном киноэкране, пока наконец они не выехали на побережье и весь пейзаж не заполнил уже собой весь экран без остатка, так что его невозможно даже было охватить одним взглядом.

Рита остановила машину на обочине прибрежной Тихоокеанской автострады — грязного и загруженного шестирядного шоссе, которое уходило в сторону Сан-Франциско. Фрэнки почувствовала приступ разочарования. Неужели это и есть знаменитые пляжи Малибу? Где же их волшебное очарование? Где роскошные, многомиллионные дома знаменитостей? Единственное, что она видела перед собой, это сплошные глухие стены высотой в десять футов с охраняемыми электроникой воротами.

— Неужели это оно и есть? — спросила она, вылезая из машины и пристраиваясь вслед за Ритой, которая нетвердой походкой вошла в какие-то ворота и начала спускаться по обнесенной металлическими перилами лестнице, такой крутой, что у Фрэнки заболели икры. — Ты мне рассказывала, что Малибу — это нечто блистательное.

— Кончай ныть, — тяжело дыша, одернула ее Рита, которая не выпускала из рук сигарету, несмотря на то что одной рукой ей приходилось все время крепко сжимать перила, чтобы не скатиться с лестницы вниз головой. Внутренний голос ей подсказывал, что пора заняться своим здоровьем, начать делать гимнастику и бросить курить. Она сделала еще одну глубокую затяжку, вытянулась на очередном повороте лестницы и спустила свои очки на самый кончик носа. — А теперь что ты скажешь? Пожалуй, это получше, чем Брайтон, а?

Сбросив свои старые сандалии, Фрэнки шагнула босыми ногами на влажный желтый песок и почувствовала, как он струится, рассыпается под ее отвыкшими от подобных ощущений подошвами. Перед ней разворачивался огромный пляж, совершенно пустынный — если не считать нескольких бегунов трусцой и одну пожилую пару, выгуливающую на поводке свою собачку. Как и все в Америке, пляж был огромен, простирался, судя по всему, на многие мили, сколько хватало глаз, а может и дальше, за виднеющимся вдали скалистым мысом, рядом с которым каталась на волнах группа серфингистов. Вполне возможно, что этот пляж шел до самого Сан-Франциско. Всего в нескольких футах от полосы прибоя стоял ряд роскошных загородных вилл с видом на океан, каждая из которых имела совершенно неповторимый, уникальный облик. Вот четырехэтажное здание, полностью сделанное из голубого стекла, возвышается над желтым песком, как произведение авангардного искусства; вот готический замок с прихотливыми башенками и водосточными трубами, словно перенесенный сюда из парка Диснейленда; а там дальше побеленная гасиенда в мексиканском стиле, с обширными балконами на каждом этаже и малиново-красной бугенвиллией, пышно обвивающей одну из стен.

— Пожалуй, немного лучше, — зачарованно пробормотала Фрэнки, расстилая на песке свое пляжное полотенце. Она почти упала на него, положила голову на локти и начала оглядываться кругом. Это был тот самый пляж Малибу, о котором она грезила. Тот самый Малибу-пляж, по которому бежала в фильме Бо Дирек с бусами в волосах. Тот самый роскошный пляж, на котором проходят роскошные пикники с участием роскошных женщин с роскошными фигурами, одетых в роскошные бикини. Тот самый пляж, о котором она читала еще в юношеские годы во всех этих дрянных романах Джекки Коллинз. В течение стольких лет это место было для нее чем-то фантастическим, и вот наконец фантастика превратилась в реальность. Она оказалась в самом ее сердце, бедная маленькая Фрэнки из Фулхема. Конечно, ее бикини нельзя назвать особенно роскошным — клетчатая двухгодичной давности модель с чашечками на косточках и с весьма закрытым низом, не то что эти крошечные треугольнички на бретельках, и ее фигура по сравнению с Бо Дирек больше напоминает каланчу. Но — боже мой! — какое это имеет значение, если она принимает солнечные ванны на Малибу-пляже! Она глубоко вздохнула, перевернулась на спину и подставила лицо солнцу.

— Я обожаю этот пляж! — вздохнула Рита, сворачиваясь рядом с ней на песке. — Он в сто раз лучше, чем все эти забитые людьми пляжи Венеции или Санта-Моники. Там людей, как сардин в банке, и полно вездесущих англичан… — Не замечая собственной иронии, она принялась рыться в своей сумочке и достала оттуда лосьон для загара, бигуди, бритву, гигиеническую помаду, очки для Купания, сигареты и свое последнее приобретение — учебник по самосовершенствованию под названием «Забудьте про мужчин, повернитесь лицом к жизни». Рита была сама не своя, если не развивала в каждый момент времени бурную деятельность. — Да и пейзаж, что ни говори, гораздо лучше. — Она махнула рукой в сторону серфингистов в отдалении, чьи атлетические тела ясно обрисовывались под плотно облегающими мокрыми купальными костюмами.

— А я думала, что ты с мужчинами покончила.

— Я и покончила, но кому от этого будет плохо, если я посмотрю. — Она улыбнулась. — Или на меня посмотрят. — Она расстегнула бюстгальтер своего купальника и начала натирать себя кремом для загара, не забывая при этом про живот. — Ты не можешь натереть мне спину?

Фрэнки села и начала размазывать кремовые завитушки по Ритиным плечам и спине. Несмотря на постоянные усилия, солнечные ванны, искусственный загар, отпуска, проведенные в Тенерифе, и четыре месяца в Калифорнии, Рита все еще была бледной, как рассольный сыр. Будучи рыжеволосой, она никогда не загорала, а только обгорала, покрывалась веснушками и облезала, как печеный помидор.

— Ну, вот теперь все. — Фрэнки вернула ей флакон с лосьоном. — Теперь у тебя такой вид, словно ты собралась переплыть Ла-Манш. — Рита была вся покрыта толстым слоем белого крема.

— Да вот, тебе хорошо говорить, потому что у тебя самой оливковая кожа, — не осталась в долгу Рита. — Повезло же тебе с такой кожей! Интересно, у меня есть хоть что-нибудь, чего нет у тебя?

— Сиськи. — Фрэнки улыбнулась, снова повернулась на живот и начала извиваться, как рыба на песке, чтобы расстегнуть верх бикини: на спине не должно оставаться никаких незагорелых следов от купальника. В отличие от Риты, она чувствовала себя слишком застенчивой, чтобы загорать топлес. Не то чтобы у нее были комплексы относительно размера своей груди — 34Б. К счастью, размер вполне приличный. И не то чтобы вокруг них собралась толпа народа, жаждущего поглазеть на ее голые груди: кроме плавающих в отдалении серфингистов, вокруг не было ни души, да и тем вполне хватило бы вдосталь насладиться зрелищем Ритиных телес. Просто Фрэнки от природы была слишком робкой и стеснительной. Хью однажды сказал, что у нее «очаровательный бюст… величиной с ладошку», а в последний год, когда они вместе отдыхали на юге Франции, он сам предложил ей позагорать топлес. Но она решилась это сделать только однажды. И то ей все время казалось, что на нее тут же уставился весь пляж. Она сама не знала почему. По существу, пляж в Жан Ле Пен был просто цветником голых грудей. Хью еще тогда назвал ее закомплексованной. В чем он, разумеется, хватил лишку, принимая во внимание, что это говорил мужчина, который решался надеть на себя шорты, только если они были длиной не меньше, чем до колен.

Фрэнки взяла Ритину книгу по самосовершенствованию и начала рассеянно пролистывать главу под названием «Неприятные мужские привычки». Глава была длиной в шестьдесят страниц.

— Как ты себя чувствуешь? — Теперь Рита смазывала кремом свои ноги.

— По-черному, — промямлила Фрэнки, не поднимая головы.

— Я тоже. Я никогда не могу нормально перенести похмелье. Наверное, все дело в этих проклятущих «Маргаритах».

— И шампанском, — злорадно напомнила ей Фрэнки.

Рита с оханьем закончила обрабатывать свои ноги, закрыла флакончик с лосьоном и растянулась на спине на полотенце, у которого в углу была вышита эмблема отеля «Клуб Ибица». Полежав немного, она как бы про себя хихикнула:

— Ну и нализалась же я вчера, судя по всему. Насколько я помню, я едва не согласилась потрахаться с Дорианом.

— Неужели до этого дошло?! — Фрэнки даже перестала читать о «неприемлемом поведении мужчин в ванной комнате». То, что сказала Рита, было гораздо интереснее профессиональных рассуждений доктора Бернштейна о той психологической травме, которую получает женщина, когда ее партнер не закрывает за собой отверстие стульчака.

— Не сходи с ума! — Рита презрительно усмехнулась. — Разумеется, до этого не дошло! У меня голова, конечно, болит, но все равно она у меня еще пока на месте. — Внезапно у нее в мозгу, как вспышка, промелькнуло воспоминание о том, как она задирает кверху свою юбку и показывает красную дьявольскую татуировку на своей заднице. Господи, да она, наверное, совсем спятила! Нет у нее никакой татуировки — ни красной, ни какой бы то ни было еще! — Как я сказала, так и есть: мужчин послала ко всем чертям. — Она решила сменить солнцезащитные очки: лучше надеть без оправы, потому что она не хочет иметь глаза, как у панды. — А ты, судя по всему, прекрасно провела время.

— Что ты имеешь в виду? — Фрэнки моментально ощетинилась.

— Я имею в виду Рилли, на танцплощадке. Ты казалась такой счастливой.

Рилли. Ведь она же решила, что больше не будет о нем думать. Все чувства, которые по каким-то причинам нахлынули на нее прошлой ночью, были ошибкой. Она любит Хью, только Хью, и должна об этом всегда помнить.

— Ты так думаешь? — Все-таки она не смогла удержаться и спросила.

— Я это знаю, я вас видела… еще до того, как окончательно отключилась. Если бы я не была в курсе, то могла бы подумать, что между вами назревает что-то серьезное.

— Не говори глупостей!

— Я и не говорю, я просто высказываю свое мнение… — Рита знала, что ступает на шаткую почву. Фрэнки иногда бывает такой обидчивой и чувствительной. — Я знаю, что тебя он мало интересует… — Она щелчком сбросила муравья со своего кольца в пупке. — Так что это даже хорошо.

— Что именно?

Поняв, что она играет с огнем, Рита попыталась побыстрее замять эту тему.

— Ну, то, что было бы ужасно, если бы ты действительно вдруг в кого-нибудь влюбилась.

— Это еще почему? — Почему-то, неизвестно почему, но они вдруг с Ритой поменялись местами.

— Господи, Фрэнки, глядя на тебя, можно подумать, что ты действительно им интересуешься!

— Разумеется, я не интересуюсь, — обрезала Фрэнки. Она подняла ракушку и начала рисовать ею на песке. — Просто мне любопытно, вот и все. Почему это тебе кажется столь ужасным?

— Потому что он сволочь!

— Сволочь! С каких это пор? — Фрэнки была потрясена. И тут же мысленно заняла оборонительную позицию. — Что-то ты быстро сменила свой привычный мотивчик. Насколько я помню, еще совсем недавно он тебе нравился.

— Так и было, вплоть до прошлой ночи.

— Интересно, что же такое случилось прошлой ночью? — Ее мысли в панике забегали в голове. — Может быть, я что-то пропустила?

Рита села, сдвинула на макушку очки и начала стирать с лица белый налет от крема.

— Ты знаешь, я просто не хотела тебе говорить…

Черт! Рита никогда не могла держать язык за зубами.

— …но, зная, что тебя он совершенно не интересует…

Перевернувшись на спину и придерживая свой топ от бикини, Фрэнки взглянула на Риту.

— Продолжай, что же ты? Сколько еще ты собираешься держать меня в напряжении?

— Ну, ты знаешь, дело не такое уж важное…

— Рита!

Рита перестала стирать крем и обреченно вздохнула.

— Ну, хорошо, по всей видимости, он сказал Дориану, что совершенно не интересуется… тобой… — Последнее слово она добавила как бы нехотя.

Фрэнки ничего не ответила. Она потеряла дар речи.

— То есть я хочу сказать, какое это имеет значение? Вот если бы у него были шансы и он их упустил… — Рита усмехнулась, взяла зеркальце и посмотрела на свое отражение. — Это же совершенно не твой тип…

Фрэнки чувствовала себя так, словно ее сбил автобус. И не простой, а двухэтажный.

— Когда он это сказал? — спросила она едва слышно. Она ошеломленно смотрела на Риту, которая поправляла на ресницах тушь.

— Вчера вечером.

Вчера вечером. Голова Фрэнки шла кругом. Ей казалось, что она находится в состоянии свободного падения. Вчера вечером он обнимал ее на танцплощадке… Вчера вечером он смотрел на нее и говорил, что держит в руках самую восхитительную женщину в мире… Вчера вечером… Она взяла себя в руки. Одну минуточку. Да что же такое случилось вчера вечером, что имело для нее такое огромное значение? И почему это должно иметь значение для Рилли? И что из того, что он ею не интересуется? Почему это должно ее так волновать? Она тоже им совершенно не интересуется. Она села, скрестив ноги, застегнула свой топ и почувствовала на своей коже горячие лучи солнца. Рядом с ней расстилается Тихий океан, разбиваются о берег волны. Она глубоко вдохнула в себя морской воздух, почувствовала на губах соленый привкус, и это окончательно привело ее в чувство.

Рита зажгла сигарету и посмотрела на нее с любопытством.

— С тобой все в порядке? Я ведь не оскорбила твоих нежных чувств своей грубостью, не правда ли?

— Не будь идиоткой, я в норме. Я даже рада, что Рилли нет до меня дела. — Она теребила в руках ремешок от часов, то застегивала его, то расстегивала. — Конечно, что там говорить, мне было бы лестно, если бы я ему понравилась. В конце концов, если женщину отвергают, то это не особенно способствует ее хорошему самочувствию и уверенности в себе…

— О, черт! Я знала, что не стоило затевать разговор на эту тему!

Фрэнки продолжала:

— Но я даже не хочу ему нравиться. Это очень осложнило бы все наши дела. Вроде как у вас с Дорианом.

Рита закатила глаза.

— Господи, да какие тут сложности! Просто Дориан хотел меня трахнуть, а я ему не дала. Вот и все. Все примитивно просто.

Фрэнки засмеялась. У нее поднялось настроение.

— Ты понимаешь, что я хочу сказать. Мы с Рилли просто друзья. — Она прекратила теребить свои часы и начала сгребать ладонями песок, наблюдая, как он течет сквозь ее пальцы. — Единственный мужчина, который меня интересует и о котором я могу сказать, что мне хочется, чтобы он мной интересовался, это Хью.

— Фрэнки!

— Да-да, я понимаю. — Она улыбнулась и подняла вверх руки. — Сдаюсь! Можешь меня стрелять!