Глава 18

В конце февраля София проснулась от накатившей на нее тошноты. Может быть, накануне вечером она съела что-то несвежее? К полудню она чувствовала себя отлично, но на следующее утро все повторилось, и ее сильно рвало.

— Я не знаю, что со мной, Мария, — пожаловалась она, когда они с кузиной замешивали тесто для торта по случаю дня рождения Панчито. — Я сейчас чувствую себя замечательно, но утром со мной творилось что-то невероятное.

— Похоже на симптомы беременности, — засмеялась Мария, подмигнув кузине и не заметив, как та побледнела.

— Еще одно непорочное зачатие, — проговорила София с напряженной улыбкой. — Думаю, меня ни за что не выбрали бы на такую почетную роль.

— А что ты ела вчера вечером?

— И позавчера вечером?

Она пыталась обратить все в шутку, но на самом деле ей хотелось плакать при мысли о том, что она может оказаться беременна. Их роман с Санти длился не более полутора месяцев, и они всегда были очень осторожны. София знала это, потому что научилась с виртуозным мастерством управляться с презервативами. Она решительно отбросила предположение о беременности, убедив себя в том, что драматизирует ситуацию.

— Думаю, это все из-за рисового пудинга Соледад, — бросила она, приходя в себя.

— У вас был рисовый пудинг? — с завистью воскликнула Мария, смазывая жиром форму для торта. — Энкарнасион! — закричала она.

Старая горничная появилась в кухне с корзиной, полной белья.

— Да, сеньорита Мария?

— На сколько минут нам надо поставить тесто?

— Я думала, что сеньорита София уже профессионально печет торты. Выпекать двадцать минут, а потом проколоть тесто, и если оно окажется не готово, то оставить торт еще на десять минут. О нет, Панчито! — воскликнула она, когда мальчик заскочил вслед за ней в кухню. — Возьми меня за руку. Давай посмотрим, есть ли на террасе драконы.

И она вывела его на солнечный свет.

— Драконы? — вопросительно посмотрела на Марию София.

— Ящерицы. Панчито думает, что это драконы.

— Можно сказать и так. Маленькие драконы.

Мария следила за кузиной. Та слизывала сладкое тесто со стенок глубокого блюда. Она заметила, что София словно сияет изнутри. Она подняла волосы наверх и перехватила их резиновой лентой, но несколько прядей выбились и упали, красиво обрамляя ее лицо. Даже в переднике кухарки София выглядела, как сказочная принцесса.

— На что ты смотришь, красавица? — улыбнувшись, вымолвила София.

Мария улыбнулась в ответ.

— Ты счастлива, разве нет?

— Да, я счастлива, потому что готовлю с тобой торт.

— Но с Анной ты тоже стала ладить.

— Она не такая уж плохая, хотя и худая, как щепка.

— София, она прекрасно выглядит.

— Слишком худая, — язвительно ответила София, протягивая Марии блюдо.

— Я бы хотела, чтобы обо мне такое сказали, — пожаловалась Мария, решив вдруг, что не станет слизывать остатки сладкой смеси. София пожала плечами и поставила блюдо в мойку, зная, что Энкарнасион потом все вымоет.

— Мария, ты само совершенство. Тебе не надо быть худой — ты женственная, сияющая здоровьем и у тебя все на месте. Разве ты сама не видишь, что обещаешь быть шикарной дамой?!

Они обе рассмеялись.

— София, не смеши меня.

— Я говорю правду. Я всегда говорю только правду. Ты хороша именно такая, какая есть.

Мария благодарно улыбнулась ей.

— София, ты особый человек в моей жизни, — призналась Мария.

— Ты тоже играешь в моей жизни особую роль, Мария, ведь ты моя лучшая подруга.

Девушки обнялись, растроганные неожиданным проявлением нежности.

— Так что же, будем готовить торт или нет? — освобождаясь от объятий Марии, спросила София.

Она вытащила форму с толстыми стенками и наполнила ее жидким тестом, а потом наклонилась и вдохнула аромат:

— О, пахнет божественно!

— Бог ты мой! Надо поторопиться, иначе торт не будет готов вовремя.

Чикита пригласила всех маленьких друзей Панчито из соседних ферм. Она собиралась устроить ему сюрприз. Послеполуденное солнце окрасило террасу в розовый цвет. Дети бегали вокруг стола, и их испачканные шоколадом лица выглядели уморительно. За детьми пристраивались собаки, которые незаметно ловко подхватывали остатки торта.

Фернандо, Рафаэль, Августин, Себастьян, Анджел и Никито тоже заскочили на минуту, чтобы полакомиться тортом и печеньем, перед тем как отправиться в парк поиграть мячом. Санти задержался немного дольше. Он наблюдал за Софией, которая болтала с матерью и тетушками в тени акаций. Ему нравилось смотреть, как она жестикулирует во время разговора, как одаривает собеседника взглядом из-под густых ресниц цвета шоколада, как будто собирается открыть какую-то шокирующую тайну и поджидает удобного момента. Санти понял, что София заметила, как он наблюдает за ней, потому что уголки ее губ дрогнули в улыбке. Прошло мгновение, и она взглянула на него. Он дважды моргнул, не меняя выражения лица. Она вернула послание и улыбнулась так широко, что ему пришлось просигналить ей взглядом, чтобы она была осторожнее. София не отрывала от него глаз, словно купаясь в лучах любви. Ей было дорого в нем все: его лицо, его губы, его сильные руки. Он отвернулся первым, понимая, что если кто-нибудь заметит их сейчас, то сразу распознает в них любовников. Он надеялся, что и ей достанет благоразумия последовать его примеру. Но когда, не выдержав, он снова взглянул на нее, она все еще смотрела в его сторону с прежней высокомерной улыбкой. Мария была слишком занята, чтобы увидеть, как ее брат и кузина обмениваются нежными взглядами. Она занималась детьми: подавала им сандвичи и конфеты, убирала со стола чашки и пустые упаковки из-под апельсинового сока, отгоняла собак, когда те подбирались слишком близко к еде.

Позже вечером Санти и София сидели на скамейке неподалеку от дома. Было темно, и они позволили себе взяться за руки. Когда он сжимал ее ладонь два раза подряд, то это, как и моргание накануне, означало признание в любви. Она отвечала ему тем же. Они готовы были соревноваться друг с другом даже в этом. Вся семья уже спала, в доме было тихо, в воздухе разливалась долгожданная прохлада. Приближалась осень, и верным ее признаком был свежий ветер, нагонявший меланхолию.

— Я чувствую перемены, — сказала София, прижимаясь к Санти.

— Терпеть не могу, когда кончается лето.

— А мне все равно. Я люблю темные вечера у открытого огня, — призналась она, поежившись.

Он привлек ее к себе и нежно поцеловал в лоб.

— Представь, какие безумства мы совершали бы перед камином и как была бы шокирована мама, если бы узнала, — пробормотал он.

— Вот видишь, зима не такое уж и плохое время.

— С тобой все окрашивается в яркие краски. С тобой, Софи, не страшна никакая зима.

— Я не могу дождаться, когда буду знать, что и зима, и лето — наши. Мне хочется жить и состариться вместе с тобой, — мечтательно проговорила она.

— Мне тоже.

— Даже если я стану такой же невыносимой, как дедушка?

— Ну, тогда... — протянул он, покачав головой.

— У меня ведь ирландские корни.

— Об этом-то я и беспокоюсь.

— Ты любишь меня, потому что я не такая, как все. Ты сам мне говорил!

Она рассмеялась и прильнула к нему. Он поднял ей подбородок и погладил по щеке.

— Разве можно не влюбиться в тебя? — вздохнул он и поцеловал ее.

Она закрыла глаза и отдалась знакомому чувству: у нее кружилась голова, а по всему телу разливалось тепло от его поцелуев.

— Давай отправимся к дереву омбу, — предложила она, и он многозначительно улыбнулся.

— Только подумать, эта девочка была воплощением невинности всего пару месяцев назад, — пошутил он, целуя кончик ее вздернутого носа.

— А ты оказался змеем-искусителем, — лукаво проговорила она.

— Софи, неужели во всем только моя вина?

— Ты ведь мужчина, Санти, поэтому на тебе вся ответственность за совершаемые безумства. Ты должен оберегать мою честь.

— Честь, — усмехнулся он. — Что от нее осталось?

— Поверь мне, тебе еще есть над чем поработать.

— Софи, как я мог быть таким беззаботным? Немедленно отправляемся к дереву омбу, и я избавлю тебя от остатков чести раз и навсегда, — пошутил он, взял ее за руку, и они оба исчезли в темноте.

На следующее утро София проснулась от тех же позывов к рвоте, что и в остальные дни. Быстро побежав в ванную, она склонилась над туалетом и извергла из своего желудка все приготовленное Энкарнасион и съеденное во время ужина накануне. Потом почистила зубы и помчалась в комнату матери.

— Мама, я больна! Меня тошнит! — мелодраматически воскликнула она, падая на большую белую кровать.

Анна потрогала лоб дочери и покачала головой.

— По-моему, у тебя нет температуры, но я все же позвоню доктору Хиггинсу. Наверное, это какая-то инфекция.

Она поторопилась к телефону.

София лежала на кровати, но вдруг ее словно стальной рукой сжал за горло ужас. Что, если она беременна? Не может быть! Она отбросила эту мысль, ведь они ни разу не занимались сексом без презерватива. Кроме того, научно доказано, что презервативы на девяносто девять процентов уберегают от беременности. Не может она быть беременна. Но страх разоблачения уже закрался в ее душу. Она задрожала при мысли, что может принадлежать к этому несчастливому одному проценту.

Доктор Игнасио Хиггинс был семейным врачом Соланасов уже много лет. Его вызывали, и когда у Рафаэля случился приступ аппендицита, и когда Панчито заболел ветрянкой. Он ободряюще улыбнулся Софии и, расспросив о каникулах, принялся обследовать ее. Доктор задавал ей много вопросов, каждый раз понимающе кивая, когда получал ответ. Когда его старое сморщенное лицо покинула улыбка, и на нем отразилось глубокое беспокойство, София чуть не расплакалась.

— О, доктор Хиггинс, не говорите мне, что это что-то серьезное, — умоляюще произнесла она, и ее большие карие глаза наполнились слезами, ибо она уже знала ответ.

Иначе с какой стати он стал бы расспрашивать ее о менструальном цикле?

Доктор Хиггинс взял Софию за руку и с чувством похлопал по ладони. Покачав головой, он сказал:

— Боюсь, София, что ты беременна.

Он знал, что она не замужем. Он знал и о том, как ее семья отреагирует на такую новость, учитывая, что Софии едва исполнилось семнадцать лет.

Его слова выбили у нее почву из-под ног, и она ощутила пустоту в области солнечного сплетения, как бывает, когда машина быстро спускается под гору. В таких случаях ее папа раньше говорил, что она потеряла животик. Какая ирония судьбы! Больше всего она хотела бы сейчас «потерять животик». Обессиленно опустившись на подушки, она уставилась в потолок, глотая слезы. «Этот проклятый один процент», — с тоской думала она.

— Беременна! О, Бог ты мой! Вы уверены? Что же мне делать? — кусая ногти, вымолвила она. — Что же мне теперь делать?

Доктор Хиггинс попытался успокоить ее, но она была безутешна. Радужные картины будущего исчезали в темной дымке. Она не знала, что ее ждет.

— Ты должна рассказать об этом своей маме, — посоветовал доктор Хиггинс, когда она немного успокоилась.

— Маме? Вы, должно быть, шутите, — ответила она, бледнея. — Вы же знаете, какая она.

Доктор сочувственно кивнул седой головой. Он много раз был свидетелем подобных ситуаций: доведенные до отчаяния девочки с ужасом ждали того момента, когда тело начнет выдавать их деликатное положение, хотя при других обстоятельствах это событие было бы поводом для праздника. Он понимал, какая это драма для семьи, тем не менее, сердце его не очерствело, и он каждый раз сочувствовал будущим молодым мамам. Его серые глаза затуманились, и он пожалел, что не может дать таблетку от беременности.

— София, ты не справишься с этой ситуацией сама, тебе потребуется поддержка твоих родителей, — сказал он ей.

— Они придут в ярость. Они никогда мне этого не простят. Мама убьет меня. Нет, я не смогу ей сказать, — почти в истерике произнесла она, и ее губы, на которых всегда была улыбка, задрожали в гримасе боли.

— Но что же делать? Они узнают об этом рано или поздно, София. Ты не сможешь долго скрывать свое положение.

Она инстинктивно положила руку на живот и закрыла глаза. Внутри нее жил ребенок Санти. Она несла в своем теле частицу возлюбленного. Эта новость стала для нее большим ударом, но все равно ее сердце согревалось теплом при мысли о том, что у них с Санти будет ребенок. Она боялась разоблачения, потому что не представляла реакции родителей, но у нее не было другого выхода — ей придется открыться им.

— А вы могли бы сообщить им о моей беременности? — робко спросила она.

Он кивнул. Так всегда и происходило. Эту неблагодарную работу должен был выполнить доктор. Он знал, как опечалит известие ее родителей. Многие родители, не в силах принять явное, часто набрасывались на посланника плохих вестей.

— Не волнуйся, София, все будет в порядке, — мягко сказал он, вставая. Повернувшись к ней, он добавил: — София, ты можешь выйти замуж за этого мужчину, моя дорогая?

Как только он заметил боль в ее глазах, он понял бестактность своего вопроса.

София покачала головой. Она не в силах была осознать всего происходящего и разразилась рыданиями. Как отреагирует ее мама? Она не представляла себе, что теперь ей сулит будущее. Почему ей так не повезло? Они всегда были так осторожны! София часто дразнила маму, отправляясь в танцевальный клуб вместо школы, но все это были невинные шалости по сравнению с тем, что сообщат родителям сейчас. На этот раз гнев ее матери будет понятным и оправданным. Если она узнает о Санти, она убьет их обоих.

Дверь распахнулась, и в комнату влетела Анна. Ее лицо было белее, чем у Христа на пугающих картинах Эль Греко. Ее губы дрожали, и София поняла, насколько мать разъярена.

— Как ты могла? — закричала она пронзительным голосом, и ее лицо залил густой румянец. — Как ты могла? После всего, что мы для тебя сделали! Что подумают наши родственники? Почему ты допустила, чтобы это произошло? Плохо, что ты не сумела сохранить себя до свадьбы, а тут еще и это...

Она начала заикаться.

— Беременна! Я так разочарована в тебе, София!

Она опустилась на стул и опустила глаза, словно смотреть на бесстыдное лицо своей дочери было выше ее сил.

— Я воспитывала тебя в повиновении законам Божьим. Пусть Господь простит тебя.

София молчала. Воцарилась тишина. Кровь отлила от лица Анны, как у обескровленного, только что зарезанного животного, а ее голубые глаза смотрели в окно, словно она ожидала увидеть своего Бога среди равнин под лазурным небом. Она в отчаянии покачала головой.

— Где мы свернули с праведного пути? — воскликнула она, ломая руки. — Мы слишком тебе избаловали. Я знаю, что папа и Пако относились к тебе, как к принцессе, но я вела себя иначе.

София разглядывала узоры на покрывале, пытаясь понять их сложный рисунок. Ситуация была сюрреалистической, чтобы восприниматься серьезно. Не может быть, чтобы она сейчас слушала все это.

— О, наверное, я была слишком строгой? — горестно продолжала восклицать ее мать. — Да, я была слишком строгой. Ты ощущала себя, как в клетке, поэтому тебе хотелось вырваться, выйти за установленные правила. Это все моя вина. Твой отец говорил, чтобы я была мягче, но я его не слушала. Я боялась, чтобы меня не обвинили в том, что я плохая мать...

София почти не слышала ее. Ей было противно и стыдно. Если бы эта ситуация произошла с Марией, Чикита постаралась бы понять дочь. Она предложила бы ей помощь, а не искала бы виноватых. Ее же мама повела себя, как истовая католичка. София хотела сказать ей, чтобы она сошла с креста, но сейчас было не самое лучшее время для перепалок.

— Кто же отец ребенка? Кто? Кто это может быть, Бога ради?! Ты же ни с кем не встречалась, кроме своей семьи.

София в ужасе ждала, когда мама сама найдет ответ. Выражение ее лица изменилось. На нем не осталось и следа жалости к дочери. Ее вытеснили открытое отвращение и брезгливость.

— Бог ты мой, это Санти?!

Она произнесла его имя с ирландским акцентом, вложив в интонацию всю свою ярость.

— Я права, да? О, как же я была слепа! Вы оба отвратительны мне. Как вы могли быть такими безответственными? Он мужчина, как он мог соблазнить семнадцатилетнюю девочку?

Она разразилась слезами, а София равнодушно взирала на мать, думая, какой же уродливой она становится, когда плачет.

— Мне надо было догадаться, что ты способна нанести нам такой удар. Вы же похожи на двух воров в темноте. Вы — со своим грязным секретом! Я не знаю, что нам делать. Ребенок, наверное, родится умственно отсталым, ведь вы в таком близком родстве. Я должна поговорить с твоим отцом! Не выходи из своей комнаты, пока я тебе не позволю.

София услышала, как хлопнула дверь. Ей отчаянно хотелось побежать к Санти, но у нее не было сил ослушаться матери. Она лежала без движения и ждала прихода отца.

Был рабочий день, и Пако вызвали из Буэнос-Айреса. Анна сказала, что не может обсуждать возникшую у них проблему по телефону, и он должен приехать в Санта-Каталину. Анна не стала ходить вокруг да около, а сразу перешла к делу, после чего они принялись обсуждать ситуацию. Это отняло у них около двух часов. Пако спорил с женой, но, в конце концов, сдался на ее уговоры. Анна сумела убедить мужа в том, что ребенок родится неполноценным. Софии надо прервать беременность. Когда он переступил порог комнаты дочери, она уже спала, свернувшись калачиком. Его сердце сжалось при виде дочери — для него она все еще была маленькой девочкой. Присев на край кровати, он провел рукой по ее влажным волосам.

— София, — прошептал он.

Когда она открыла глаза, он посмотрел на нее с такой любовью, что она бросилась к нему в объятия и спрятала лицо у него на груди.

— Мне так жаль, папа, так жаль, — рыдала она, и ее трясло от стыда и страха.

Он прижал ее к себе и раскачивал, как ребенка, пытаясь унять и ее боль, и свою собственную.

— Все в порядке, София. Я на тебя не сержусь. Все в порядке. Все будет хорошо.

Его объятия успокаивали ее, так как отец давал ей понять, что готов разделить с ней непосильный груз ответственности.

— Я так люблю его, папа.

— Я знаю, София, но он твой двоюродный брат.

— Но разве есть закон, который запрещает жениться двоюродным брату и сестре?

— Не в этом дело. Мир живет по своим законам. Ты знаешь, что у нас не принято заключать брак между близкими родственниками. А в вашем случае это все равно, что жениться на собственном брате. Это постыдно. Ты не можешь стать женой Санти. Кроме того, твое чувство пройдет, как наваждение, ведь ты еще так молода.

— Нет, папа. Я знаю, что люблю его.

— София, — покачав головой, мрачно произнес отец, — ты не можешь выйти замуж за Санти.

— Мама меня ненавидит, — прорыдала София, — она всегда так ко мне относилась.

— Нет, милая, она просто разочарована. И я тоже. Мы с твоей матерью долго обсуждали эту ситуацию. Мы сделаем все, чтобы твои интересы не пострадали. Доверься мне.

— Мне так жаль, папа, — со слезами в голосе повторила София.

Она направилась в гостиную, где ее ждали родители, чтобы объявить о своем решении. Присев на софу, она опустила взгляд. Анна в длинном платье сидела у окна, поджав губы и напряженно скрестив ноги. Она была бледной и выглядела уставшей. Пако, с крайне озабоченным лицом, нервно мерил шагами комнату. Он словно постарел в один миг. Двери в коридор и столовую были плотно закрыты. Рафаэль и Августин, которых мучило любопытство, неохотно подчинились приказу отца и убрались в дом Чикиты смотреть телевизор вместе с Фернандо и Санти.

— София, твоя мать и я решили, что ты не должна сохранять этого ребенка.

Отец говорил суровым голосом, и, когда София хотела его прервать, он взмахом руки показал ей, что требует молчания.

— Через несколько дней ты уедешь в Европу. Как только ты...

Он поколебался, не зная, как выразить свою мысль, потому что прерывание беременности противоречило и его вере, и его принципам и он знал, что этот эпизод тяжелым бременем ляжет на его совесть.

— После того как ты почувствуешь себя лучше, ты все равно останешься там, потому что университет Буэнос-Айреса теперь для тебя не такое привлекательное место учебы, как раньше. Вам с Санти надо побыть по разные стороны океана. Когда твои чувства немного поутихнут, ты можешь вернуться домой. Никто не должен знать о том, что случилось, понятно? Мы должны сохранить эту тайну во имя нашей семьи.

Он не стал посвящать ее в то, что она остановится у Антони и Доминик в Женеве, а потом отправится учиться в Лозанну, чтобы она не могла заранее сообщить об этом Санти.

— Больше я не допущу, чтобы ты позорила доброе имя нашей семьи, — жестко добавила мама, которая думала только о том, как этот скандал может отразиться на будущем ее сыновей.

Она с горечью вспоминала, как изменилась в последнее время София, которой она даже начинала гордиться. Теперь эти чувства казались ей смешными и вызвали у нее болезненную реакцию.

— Вы хотите, чтобы я сделала аборт? — медленно проговорила София.

Ее рука невольно легла на живот, и когда она опустила взгляд, то заметила, как она дрожит.

— Твоя мама... — начал Пако.

— О, так это ты! — поворачиваясь в сторону матери, зло бросила София. — Ты отправишься прямиком в ад! Ты ведь католичка. Почему же ты такая лицемерная? Почему ты допускаешь, чтобы я поступила так по отношению к своему ребенку? Ты забываешь о своей вере, когда тебе это выгодно!

— Не смей разговаривать с матерью в таком тоне, София, — строго сказал отец, и она услышала в его голосе стальные нотки, чего раньше никогда не было.

Она перевела взгляд с отца на мать и поняла, что не знает этих чужих людей.

— Ребенок родится с отклонениями, София. Разве это справедливо рожать его, если ты заведомо знаешь об опасностях, которые его подстерегают, — с нарочитым спокойствием железным тоном произнесла мама.

Смягчив голос, она выдавила из себя улыбку и добавила:

— Это для твоего же блага, София.

— Я не стану делать аборт, — упрямо заявила София. — Мой ребенок родится абсолютно здоровым и нормальным. Ты беспокоишься только о репутации своей семьи, а не о том, каким может быть этот младенец. Ты думаешь, что никто ничего не узнает? Но это ведь смешно! — И она презрительно рассмеялась.

— София, ты злишься сейчас, но со временем все поймешь.

— Я никогда не прощу тебе этого, — выкрикнула она, сложив руки на груди.

— Мы волнуемся только о тебе, — сказал ее отец. — Ты наша плоть и кровь, и мы хотим тебе добра. Мы любим тебя, поэтому доверься нам.

— Я так и думала раньше, — ровным голосом произнесла София.

Аборты — это для проституток. Они были постыдными и опасными. Что, если падре Джулио узнает? Она навсегда будет обречена гореть в геенне огненной? Вдруг она подумала, что лучше бы ей было прислушиваться к проповедям, чем предаваться мечтам о сексе с Санти. Раньше она считала, что религия придумана для слабовольных людей, таких как Соледад, которые нуждаются в поводыре, или для фанатиков, вроде ее матери, которым удобно с помощью веры манипулировать другими людьми, но теперь София боялась, что Бог взирает на нее с небес. Пока она мечтала, вера бросила семя в ее душу, и теперь, когда она больше всего нуждалась в утешении, неожиданно возникшие мысли о вечном наказании испугали и потрясли ее.

— Мне надо попрощаться с Санти, — выдавила она, наконец, глядя в пол.

— Думаю, это не стоит даже обсуждать, — холодно вымолвила ее мать.

— Я не понимаю, почему нет, мама. Ведь я уже беременна!

— София, не надо со мной так разговаривать. Здесь не над чем смеяться. Все это очень серьезно. Я не разрешаю тебе ни с кем встречаться до отъезда, — решительно повторила мама, расправляя складки на платье.

— Папа, это несправедливо. Что плохого, если я встречусь с Санти?

Она умоляла его, и Пако отошел к окну, чтобы не встретиться с дочерью взглядом. Его вина была слишком велика. Он знал, что сейчас речь идет не о скандале, а о том романе в далеком 1956 году, когда Пако предал Анну. Теперь ее доверие предала дочь. Он не мог допустить и мысли, что потеряет мир с женой навсегда. Он видел обиду в ее глазах. Все дело в том, что Анна не принадлежала ни этой стране, ни этой семье. У него не оставалось выбора, как только стать на сторону Анны.

— Я думаю, что твоя мама права, — выговорил он после долгих размышлений. — Завтра Джакинто отвезет тебя в аэропорт. Поэтому тебе надо пойти и собрать свои вещи, ведь тебя не будет довольно долгое время.

София услышала, как его голос сорвался, но в нем не было ни жалости, ни сочувствия к дочери.

— Я не отправлюсь никуда, пока не увижу Санти, — крикнула она, покраснев от напряжения. — Вы думаете не обо мне, а только о репутации, об имени семьи! Да разве это правильно, что вам плевать на чувства собственной дочери? Я вас ненавижу, обоих!

София выбежала из комнаты на террасу. Она не останавливалась, пока не достигла густой чащи. Укрывшись среди деревьев, она прислонилась к одному из них и начала рыдать, сетуя на несправедливость мира и оглядывая родные места, не ощущая в этот миг ничего, кроме ненависти.

Когда она вернулась в кухню, до нее донеслись голоса родителей, которые остались в гостиной. Они ссорились. Ее мать громко кричала на отца по-английски и рыдала. София не стала ждать.

— Соледад, — прошептала она.

Горничная подняла глаза от плиты и заметила заплаканное лицо своей любимицы.

— Что такое?

Она рванулась к девушке, как если бы увидела свою родную дочь плачущей. Когда она крепко прижала ее к себе, София заметила, что стала выше своей горничной.

— О Соледад, я попала в такой переплет. Ты сделаешь мне одолжение?

Ее глаза блестели, как в лихорадке. Она придумала план, и никто не мог помешать ему. Она подбежала к буфету и нацарапала карандашом короткую записку.

— Отнеси эту записку Санти. Никому ничего не говори, поняла? Ни слова!

Соледад, заинтригованная тем, что ее участию придают такое значение, подмигнула и положила записку в карман передника.

— Я ухожу, сеньорита София. Не волнуйтесь. Сеньор Сантьяго получит эту записку через минуту.

С этими словами она исчезла из дома.

Когда Рафаэль и Августин появились в доме Чикиты, они сразу же разболтали, что в доме назревает гроза и София попала в очередной переплет.

— Она напрашивалась на неприятности уже несколько недель, — радостно сообщил Августин.

— Не надо говорить о ней гадости, — заметила ему Мария. — Твоя мать только несколько дней назад сказала, что они стали ладить. Не надо злорадствовать.

— Сколько все это продлится? — с волнением спросил Санти.

— Зная Софию, могу предположить, что она соберет вещи и убежит, — сказал Рафаэль, переключая каналы и плюхаясь на софу. — Мария, ангел мой, принеси мне пива, хорошо?

— Хорошо, — вздохнула Мария. — Чего-нибудь еще?

— Нет, только пива.

Санти стоял у окна, глядя на свое отражение в стекле, не в состоянии скрыть своего беспокойства. Все смотрели телевизор, но Санти не мог расслабиться. Через полчаса его напряжение достигло предела, и он поспешно вышел из дому. Спускаясь с террасы, он заметил Соледад. Она раскраснелась и вспотела, торопясь поскорее выполнить поручение своей юной хозяйки.

— Соледад! — перехватив ее руку, взволнованно воскликнул Санти.

— О, благодарение небесам, — сказала она, перекрестившись. — Это письмо от сеньориты Софии для вас, сеньор Сантьяго. Она очень расстроена и просила никому ничего не говорить. Это тайна. Она плачет, и я должна бежать к ней.

Соледад промокнула белым кружевным платком потный лоб.

— Что с ней? — спросил он, осознавая, что их тайна, должно быть, раскрыта.

— Я не знаю, сеньор Сантьяго. Я ничего не знаю. Все в письме.

Прежде чем он успел вымолвить хоть слово, она исчезла, словно привидение, среди деревьев.

В тусклом свете веранды он раскрыл записку. Там было всего одно предложение: «Встретимся под деревом омбу».