Чекист

Война шла своим чередом. Ранним утром «метеошник» с недельной небритостью наконец выполз из своей станции и заковылял к командиру эскадрильи давать «метеодобро» на полеты. База вновь ожила.

Пилот: — Нолъ-семнадцатому взлет?

Руководитель полетов: — Ноль-семнадцатому взлет разрешаю.

Пилот: —Понял. Взлет разрешен.

Правый летчик вел отсчет времени разгона:

— 70, 80, 90, 100, НО… Отрыв! Левым!

Ноль-семнадцатый борт взлетел по-самолетному с креном тридцать градусов левьм разворотом. А за ним еще три «вертушки» ушли на очередной утренний облет.

Порыскав безрезультатно полчаса в указанном афганцем-информатором квадрате, четверка унеслась на север для самостоятельной прочески кандагарки. Два автобуса, шедших на подозрительно большой скорости, были моральным вознаграждением за неделю нелетной погоды.

— Витек! Ветер, — попросил командир вертолета.

Из носового пулемета ударила очередь по дороге. Определив по взбитой пыли направление ветра, командир борта Коля вдруг ни с того ни с сего запросил у «двадцатьчетверки» залп «нурсами» (неуправляемыми реактивными снарядами) перед автобусами с требованием остановиться.

— А что, мы без высадки? — спросил Виктор.

— Холодно, Витек. Пусть «духи» вылезут, а мы посмотрим на них свысока. Не понравится — сядем.

Залповая гроздь ракетами не вразумила водителей, как это обычно случалось с мирным транспортом. Автобусы напротив еще торопливее запетляли по дороге. Ситуация приобретала совершенно немирный расклад. Колька раздражался.

— Толя! — приказал он. — Еще залп! Последний предупредительный.

— Понял, — ответил Толя, командир "двадцатьчетверки".

Вздыбленная следующим густым пуском перед носом первого автобуса земля, вновь не заставила машины подчиниться.

— Точно — «духи»! Толя, мы — в круг, а ты — отработай! — скомандовал Николай.

— Понял: отработать, — ответил Анатолий. Уступив место зашедшему с высоты около тридцати метров для стрельбы «нурсами» и пушками вертолету, остальные три борта наблюдали за ситуацией. Залп!.. И десяток ракет кучно сошли с направляющих «двадцатьчетверки». От прямого попадания первый автобус переломился пополам. Продолжающая самостоятельно двигаться его носовая часть обильно усыпала дорогу фигурками людей. Вторая часть, нехотя перевалившись, рухнула в кювет.

Пронесшись над разрубленным транспортом, Толик уступил позицию для атаки второму борту. Второй автобус постигла та же участь, что и первый. Высадившаяся группа досмотра замешкалась, не решаясь сразу приступить к растаскиванию огромной кучи орущих, катающихся в огне людей.

— Ну, что зарылись?! Растаскивай!!! — заорал Виктор.

— Вот это дел-а-а…

Взамен ушедшей на дозаправку первой четверке вертолетов пришла следующая. Пара «восьмерок» приземлилась пулеметами в сторону навороченного. «Двадцатьчетверки» носились по кругу. Десантники с черными от сажи лицами, в прожженной одежде и автоматами за спинами растаскивали кого куда попало.

Хуже всего было то, что в разбитом транспорте среди подозрительных пассажиров-мужчин оказалось немало женщин и детей. Их в первую очередь засыпали снегом, чтобы хоть как-то остудить обожженные места на теле. На подмогу вызвали пару восьмерок царандоя, афганской милиции. Они забрали самых обожженных в Кабул. Других доставили на «Чайку» к Игорьку.

В час ночи командиры бортов, развалившие автобусы, Виктор и командир десантной группы под присмотром чекистов писали объяснительные в Кабуле. Еще и еще раз прокручивалась запись радиообмена. Действия водителей этих двух злосчастных автобусов совершенно противоречили официальным приказам афганских властей немедленно прекращать движение гражданского транспорта по первому требованию советских или царандоевских военных. Нашим вертолетчикам был приказ уничтожать все подозрительные транспорты, так как разведсводки сообщали, что «духи» наметили широкую передислокацию своих банд. Исходя из этого, вина за происшедшее полностью ложилась на афганских водителей.

Но Толика, как сделавшего первый залп, упорно допрашивал вальяжно развалившийся на диване, в расстегнутой камуфляжке оперуполномоченный. Шел уже третий час ночи. Офицеры «Скобы», находясь хоть и порознь в разных комнатах, держались уверенно. Они понимали, что произошла страшная ошибка, повлекшая за собой гибель и ранения мирного населения, женщин, детей. Такие ошибки почти неизбежны в условиях «партизанской» войны, когда «духи» при первой же возможности прикрывались живым щитом из гражданских соотечественников, но со стороны пилотов вертолетов состава преступления не было.

Анатолий спокойно объяснил правомерность своих действий и попросил отпустить его на отдых. Опер не реагировал. Толя повторил просьбу. Гладкий майор, не самой удачной московской начинки, выдал то, что в его лубянковских мозгах, видимо, выглядело смертельным приговором:

— Вы, капитан, будете отправлены в Союз…

Капитан — кавалер ордена Ленина, ордена Красного Знамени, двух орденов Красной Звезды

рявкнул на это:

— Ты, что, опер, решил меня Родиной напугать?!

За ночь «скобари» от злости нахлесталась у друзей в «полтиннике». Одно дело беседа с чекистами, одно дело законы военного времени, и другое дело — собственной совести — смерть и страдания мирных жителей. Конечно, в такой ситуации единственным утолением душевной горечи была безудержная пьянка.

В совсем не теплой комнате голый по пояс и босиком Толик порывался найти своего чекиста, затащить его в вертолет и покатать над еще ночным Кабулом. Еле отговорили.

Мало-помалу все угомонились и, осоловев, забылись в нервных снах. От грохота открытой пинком двери все разом вскочили, как будто и не спали вовсе. Посреди комнаты стоял незнакомый подполковник и, теряя последние капли самообладания, держал на вытянутых руках висевшего, как кишка, вдрызг пьяного и сладко спавшего Толика.

— Ваш? Ваш?! Что молчите?! Чей тогда?!

— Наш, — первым очухался Виктор. — Наш, да опусти ты его. Чего разорался, как свинья перед дождем?!

Брошенный на пол неугомонный пилот сладко спал, свернувшись калачиком.

— Ну, вы даете, мужики! Особистам еще никто не выдавал такие штучки… — подполковник с гортанным звуком жадно пил воду из кружки. Все знали, что Толик был человеком слова и дела, но не ожидали, что однополчанин так жаждал исполнить свое обещание парню с Лубянки.

Дело оставалось за малым — найти его. Толя не знал, где живет московский гость, но, потратив час на расспросы местных из «полтинника», вышел точно на цель, стремительно трезвея по пути от холода. «Цель» спала в жарко натопленной комнате гостиницы на правом боку лицом к стене.

Яства, наваленные на столе, сбили с толку обязательного в своих намерениях «афганца». Особенно его удивило и пришлось по вкусу редкое в этих местах шампанское. Чекист проснулся от чавканья и запаха стойкого перегара. Разомлевший и сыто икающий Толик запивал колбасу шампанским. Туго набитым ртом летчик просипел:

— Пошли!

Чекист помотал головой, вновь открыл глаза и, убедившись, что не спит, молниеносно выхватил из-под подушки пистолет «Стечкина» и засадил очередь в потолок. При этом он проорал:

— Ложись!

Толик послушался и бухнулся прямо на него, не выпуская из рук кружку с недопитым шампанским и кусок недоеденной колбасы.

Через минуту их растаскивали сослуживцы опера, повылетав на выстрелы из соседних комнат. Так бездарно рухнул гениальный план воздушной прогулки над Кабулом.

Днем результаты расследования положили на стол высокому руководству.

Внимательно изучив представленные материалы и побеседовав с подследственными предварительного расследования, оно вынесло решение: "Действия группы досмотра признать правильными".