I

Лежа на кровати, Беллами глядел в потолок. Какое-то время спустя он осознал, что в комнате холодно. Встал, зажег электрокамин и бросил подбитое мехом пальто. Подвинул кресло к камину, сел, нащупал в кармане сигарету, из которой наполовину высыпался табак, закурил и стал думать о Фреде.

В голове его роились самые разные мысли и фантазии. Он стал перебирать их, исследуя одну, другую, пытаясь выстроить из них логическую цепочку. Это было нелегко.

Одна мысль доминировала. Если существовала на свете женщина, которая, казалось, никогда не могла попасть в какие бы то ни было гнусные обстоятельства, могущие привести к убийству, то это была Фреда.

Тем не менее, кто-то ее убил.

Глубоко затянувшись и медленно выпуская дым колечками, Беллами стал размышлять о женщинах, которых убили. Слова "женщины, которых убили" задержали его внимание. Большинство женщин, погибших насильственной смертью, каким-то образом, вольно или невольно, отчасти были виновны в своей гибели.

Если мотивом преступления была ревность, значит, они дали повод к ревности. Если грабеж, значит, у них было что-то настолько ценное, что это делало риск убийцы оправданным. Сколько бы ни напрягал свое воображение Беллами, единственное, что ему пришло в голову в качестве причины убийства Фреды, была месть.

Размышляя таким образом, Беллами вдруг осознал, как в сущности мало люди знают друг о друге. Когда кого-нибудь убивают, больше всего поражены бывают его близкие родственники и друзья, которые считали, что знают абсолютно все об образе мыслей жертвы, ее привычках, знакомых, и общей атмосфере, ее окружавшей.

И они всегда так удивляются, когда происходит убийство, что это лишний раз доказывает, как мало на самом деле они знали о специфических, интимных и зловещих обстоятельствах, опутывавших несчастную жертву.

Когда речь идет о насильственном убийстве, правда неизменно оказывается невероятнее любой фантазии. Люди, пишущие о преступлениях и расследующие их, утверждают, что убийство всегда логично, имеет вполне определенный мотив и ведет к нему строгая последовательность событий.

Но в действительности так бывает редко. С точки зрения обычного здравого смысла, убийство представляется нелогичным и очень часто бессмысленным. Несколько дней тому назад он сам читал в газете, как некий человек в ночном клубе подошел к другому, которого он даже не знал, и ударил его по голове бутылкой шампанского. Это был пусть алогичный, но факт. В романе же он выглядел бы смешно.

Беллами представить себе не мог, что кому-то понадобилось убить Фреду. Это было невозможно, насколько он знал и насколько его знакомство с Фредой позволяло ему судить об этом. Она была красивой, замкнутой и хладнокровной женщиной, всегда изысканной, всегда в хорошем настроении, никогда попусту не обремененной заботами о чем бы то ни было и о ком бы то ни было, насколько он знал, у нее не было никаких странных и таинственных склонностей или связей, которые могли бы привести к ситуации, чреватой убийством.

И Фреда казалась счастливой. Достигнув возраста, когда большинство женщин начинают беситься, пытаясь то ли обрести что-то, то ли избавиться от чего-то, становясь то чересчур любвеобильными, то мужененавистницами, она являла собой почти уникальный пример человека, удовлетворенного своей жизнью. Беллами был уверен, что никто не мог хотеть убить Фреду, но легкая сардоническая улыбка искривила его рот при мысли о том, что кто-то был вынужден убить ее.

Улыбка, однако, исчезла с его лица, когда он осознал, что сам имеет отношение к обстоятельству, о котором старался не думать, неприятному для него обстоятельству, зловещему и компрометирующему. Заключалось оно в том, что кто бы ни убил Фреду, все сложилось так, что подозрение падет на него, на Беллами.

Он загасил сигарету, встал, прошел в столовую и налил себе большой стакан виски с содовой. Ему нужно было выпить. Потом вернулся в спальню и снова сел у камина. Пошарив в кармане, он достал листок дымчатой бумаги, вырванной из блокнота Фреды, и перечитал записку: "Дорогой Ники, мне нужно повидать Вас ради Вашей собственной…" Она была написана аккуратным решительным и неторопливым почерком Фреды. Слова "ради Вашей собственной" заинтересовали его. Можно было предположить, что она собиралась написать "ради Вашей собственной пользы". Он печально усмехнулся. Даже если это было ради его собственной пользы, он уже никогда не узнает, зачем она хотела его видеть.

Что же случилось? Фреда начала писать записку. Затем вдруг почему-то внезапно остановилась. Может быть, она решила, что писать не следует, что дело такое неотложное, что нужно увидеться немедленно и позвонила Кэроле, попросив его приехать сейчас же?

Сначала Беллами подумал, что убийство произошло как раз в тот момент, когда она писала записку, и бумага с ручкой выпали у нее из рук. Но по размышлении эта идея оказалась маловероятной, если не вовсе невозможной. Трудно было представить, что Фреда писала, лежа на кровати в меховом пальто, Беллами вспомнил, что в комнате было очень тепло.

Он снова закурил, хотя у него уже и так пересохло и было кисло во рту от бесконечного курения. Потом подошел к окну, отдернул занавеску и вперился в темноту ночи. Он ничего не видел, не слышал, как дождь барабанит по стеклу. Унылая ночь, подумал он, и вернулся к камину.

Через несколько минут он подошел к телефону и позвонил в "Малайский клуб". Он узнал голос блондинки барменши на другом конце провода. Беллами прикрыл микрофон носовым платком и сказал:

– Алло, это – мистер Браунинг. Мистер Берингтон не у вас?

Блондинка ответила, что ее нет. Беллами спросил, не собиралась ли она прийти, добавив, что он – старый друг миссис Берингтон. Барменша сообщила, что миссис Берингтон не собиралась приходить, но звонила и сказала, что идет в клуб Мотта. Беллами поблагодарил и повесил трубку.

Несколько минут он стоял посреди спальни и смотрел на дверь. Затем выключил камин, взял шляпу и вышел. Он пошел на Пикадилли, и взял такси, велел водителю ехать в клуб Мотта.