III

й грязи, среди намасленныхъ половыхъ и купеческой икоты.

якимъ объясненіемъ съ дамами.

Бобылковъ вдругъ нагнулся къ самому уху Вассы Андреевны и добавилъ полушопотомъ:

наскоро распростившись, вышелъ.

еной Николаевной, снова вернулся въ кабинетъ.

Васса Андреевна стояла предъ зеркаломъ и поправляла прическу, стараясь надвинуть сбившіеся волосы на лобъ такимъ образомъ, чтобъ получилось выраженіе, которое она называла вакхическимъ.

– Вакханка, совершенная вакханка! – воскликнулъ Бобылковъ, знавшій, что она любитъ, когда ее такъ называютъ. – Ахъ, вотъ кстати, – продолжалъ онъ тотчасъ же, подса

И онъ вытащилъ изъ кармана довольно большой футляръ, въ которомъ оказался мундштукъ изъ слоновой кости, съ двумя тонко выточенными фигурами, изображавшими весьма веселый сюжетъ.

– Вакханка и сатиръ, – сказалъ Козичевъ, съ серьезнымъ видомъ разсматривая художественную группу.

– Сатиръ! Сатиръ! – почти взвизгнулъ Бобылковъ, всплескивая руками и колотя ногами по полу.

Сатиръ, очевидно, напомнилъ ему Сатира Никитича, и это повергало его въ необузданную веселость.

– Даму не знаю-съ; незнакомая… – проговорилъ онъ.

– Позови сюда Бобылкова, – приказалъ Ерогинъ.

Бобылковъ немножко растерялся, но тотчасъ оправился.

на минутку.

– Кто съ нимъ? – подступила къ нему Елена Николаевна.

– Что вы врете! Говорите сейчасъ.

– Голубушка, какъ я скажу? Графиня, полька какая-то…

 – говорилъ онъ.

– Mesdames, какъ вамъ не стыдно… – басилъ онъ.

– Какой историческій день! Боже, какой историческій день!