Глава шестнадцатая

Предать забвению щекотливую тему

Все началось, как и многие вещи, с красноречивого письма газете Times в Лондоне. Еще задолго до окончания войны двое из самых выдающихся историков Британии, сэр Льюис Нэмир и Ллевеллин Вудворд, потребовали опубликовать немецкие и британские документы о событиях, приведших к вторжению Германии в Польшу в сентябре 1939 года и к началу Второй мировой войны. В их письме 23 сентября 1943 года, они утверждали, что никогда больше не следует позволять немцам интерпретировать недавнее прошлое, как было с прошлым конфликтом.

Этот аргумент упал на благодатную почву и в Лондоне, и в Вашингтоне, Союзники остро осознавали, что немецкий народ должен понять и оценить их коллективную ответственность за конфликт. Окончательное перевоспитание германской нации было основной целью войны, Вудворд повторял свои аргументы на встрече дипломатов и историков за 6 месяцев до окончания войны, предлагая опубликовать авторитетную коллекцию документов, связанную с немецкой внешней политикой. Влияние материала, связанного с немецким Министерством иностранных дел и другим официальным материалом министерств, было наглядно продемонстрировано на Международном военном трибунале, который начался в Нюрнберге в ноябре 1945 года, где ведущие нацистские лидеры были осуждены на основании своих же собственных документов. Из 42 опубликованных томов разбирательств в суде, 17 были посвящены документам.

Как выразился историк Джон Уилер-Беннет: «Это был фундаментальный принцип политики среди союзных держав, чтобы немецкий народ должен неопровержимо убедиться в причине, масштабах и последствиях их поражения. Не должно существовать опасности повторения ошибок, сделанных в конце Первой мировой войны, когда это так и не было донесено до Германии».

К январю 1946 года предложение обсуждалось Министерством иностранных дел, который в свою очередь прощупывал Госдепартамент в Вашингтоне. Самым важным было узнать, был ли департамент «готов поддержать политику полного раскрытия информации», даже если некоторые документы могли дискредитировать правительство.

И Дин Ачесон, и Джон Хикерсон, заместитель госсекретаря и помощник министра по европейским делам, ответили положительно, Хикерсон прокомментировал: «Мне кажется, что этому правительству не следует рассматривать публикацию коллекции немецких официальных документов от своего имени, если оно не готово рассказать всю историю в соответствии с лучшими критериями исторического исследования». Казалось, что желание Хикерсона, который был разочарован британским почтением к монархии, предать немецким документам гласность, вот-вот исполнится.

Эти благородные идеалы были систематизированы в соглашении между Британией и США – Россия отказалась от участия – 19 июня 1946 года. В соглашении говорилось, что выбор и редактирование должны «осуществляться на основе самой высокой научной объективности» и что проект доверялся ученым с самой хорошей репутацией.

Чтобы вдвойне подчеркнуть свободу ученых, читатели были проинформированы во вступлении первых 4 томов, что: «Редакторы хотели бы заявить в самом начале, что им не только было разрешено, но было предписано сделать выбор только на этой основе (научной объективности)». Было предусмотрено, что 20 томов примерно в 800–1000 страниц будут опубликованы на немецком и английском, за период 1918–1945 годов.

Для историков и других ученых, которые были связаны британским «правилом 50 лет» до выпуска официальных документов – в 1968 году период сократили до 30 лет – возможность исследовать важные современные документы, хоть и другой страны, была удивительной возможностью. Как вспоминал Джордж Кент, член американской исторической команды: «Это было золотое дно. Мы могли взглянуть в самые сокровенные тайны внешней политики Германии». Без Нюрнбергского процесса и решения показать немецкому народу причину войны, этого никогда бы не произошло. Историк из Гарварда Уильям Лангер отметил: «Историк обычно не может рассчитывать на то, чтобы получить доступ к таким записям менее чем через 50–100 лет после непосредственных исторических событий, и только военная фортуна принесла этот клад информации к нашим берегам».

У британцев позицию главного редактора несколько неохотно принял Джон Уилер-Беннетт, историк из правящих кругов с хорошими связями. А Раймонд Зонтаг из Калифорнийского университета в Беркли, был назначен американским главным редактором. В апреле 1947 года профессор Сорбонны Морис Бомон присоединился к ним как французский главный редактор. Так начались нелегкие отношения, пронизанные недоверием и подозрением. Например, когда важный файл 1937 года – апогей британского стремления к миру и частная беседа герцога Виндзорского с Гитлером во время его визита в Германию – пропал, Зонтаг заподозрил, что подполковник Роберт Карри Томпсон похитил его от имени британского правительства. Позже было обнаружено, что файл был неправильно маркирован.

На самом деле, историки едва успели начать работу, когда скандальный Виндзорский файл, который также называли «Марбургским файлом», «особым файлом» или «исключительной трудностью», попал в поле зрения, в этот раз благодаря статье в Newsweek осенью 1946 года. В ней сообщалось, от части ошибочно, что публикация документов немецкого Министерства иностранных дел откладывалась Госдепартаментом из уважения к британским желаниям, связанным не только с подавлением документов касательно «довоенных идей герцога Виндзорского и европейской политики и Третьего Рейха», но и к другим темам. Это могли быть отсылки на обеспокоенность по поводу сэра Освальда Мосли.

Эта статья вызвала резкий протест нового британского посла, лорда Инверчэпла, друга королевы, который был обеспокоен тем фактом, что отсылка к герцогу Виндзорскому указывала на нарушение секретного договора между двумя правительствами.

В «Сверхсекретном и личном» письме Дину Ачесону, он написал:

«Я в растерянности от того, какое объяснение я могу дать Министерству иностранных дел по поводу этой утечки с учетом особых мер предосторожности, которые Ваш отдел согласился предпринять».

В его ответе 18 ноября 1946 года, Ачесон выразил сожаление и пообещал провести расследование, чтобы найти источник утечки. Существование «файла, о котором нельзя упоминать» было естественным источником беспокойства для британского и американского главных редакторов, которые стремились разыскать этот почти мифический документ. Когда Уилер-Беннет навел справки, ему сообщили, что файл был вывезен из Марбурга по приказам самого Эйзенхауэра. Он и Зонтаг согласились, что их позиции в качестве независимых редакторов будет «представлена смехотворной», если они позволят документам быть скрытыми. Более того, отставка выдающихся историков из-за очевидного вмешательства правительства уничтожит цель всего процесса, так как фундаментальными принципами были непредвзятость и редакторская свобода.

По оценкам Уилера-Беннетта, американцы захотят опубликовать этот материал, тем более учитывая интерес СМИ, а противостояние этому только выставит британцев «глупцами».

Его друг Роберт Брюс Локхарт записал в своем дневнике 23 ноября 1946 года, что Уилер-Беннетт не намеревался «принимать вмешательство, только если оно не исходило от короля Георга». Неделю спустя чиновник из Министерства иностранных дел Орм Сарджент сказал Брюсу Локхарту, что «Джек Уилер-Беннетт не имел свободы действий с документами. Этот вопрос решало правительство Его Величества».

По рассказу Уилера Беннетта, он связался с заместителем госсекретаря, Ормом Сарджентом, из Министерства иностранных дел, который знал о существовании файла, но был «в ужасе, что он исчез». Он сказал, что они должны поговорить с министром иностранных дел Эрнестом Бевином, который, как было описано выше, отважно пытался уничтожить файл с того момента, как его обнаружили в конце войны. Выслушав объяснения Уилера-Беннета о последствиях пропажи файла, Бевин сказал: «Это щекотливая тема. Мы должны вернуть этот файл, и вы должны взглянуть на него и с вашим американским другом решить, что с ним делать». Он добавил, что им нужно сообщить об этом Букингемскому дворцу. На следующий день Орм Сарджент и Уилер-Беннетт отправились во дворец, чтобы встретиться с сэром Аланом Ласеллсом, который убедил их, что король разделит позицию министра иностранных дел.

Как вспоминал Уилер-Беннетт: «Важным последствием любопытного инцидента было то, что Марбургский файл быстро вернули под нашу опеку, и мы должным образом включили основную часть его содержимого в Серию D, том Х».

На самом деле, файл, с одобрения Георга VI, был возвращен в Берлин, где проходил первоначальную сортировку документов в июле 1947 году. До того, как король согласился на такую меру, он предупредил человека в центре этого спора, его брата герцога Виндзорского. Согласно Годфри Томасу, личному секретарю герцога, когда он был принцем Уэльским, он не воспринял серьезно всю проблему, «предполагая, что немецкий посол выдумывал историю, которая бы угодила его начальнику фон Риббентропу».

Тем не менее, печально известный файл не отправился в Берлин без попытки Эрнеста Бевина уничтожить его. Министр иностранных дел с его резкими высказываниями, в плохо сидящем костюме и рукой, будто застрявшей в кармане, даже когда он приветствовал короля, стал знакомой фигурой, волочащей ноги по коридорам Букингемского дворца. Его манера называть вещи своими именами становилась темой насмешек, но она скрывала налет хитрости и коварства. В марте 1947 года, согласно биографу Георга VI Саре Брэдфорд, Бевин вновь по-донкихотски бился с этими дипломатическими мельницами. В Москве на встречу министров иностранных дел он послал срочную просьбу американскому госсекретарю генералу Джорджу Маршаллу о Виндзорском файле.

В свою очередь, Маршалл отправил сверхсекретную «Лично в руки, только для ваших глаз» телеграмму Дину Ачесону в Госдепартамент. В ней стояла дата, полночь, 15 марта и в ней говорилось:

«Бевин проинформировал меня, что Департамент или Белый дом имеют копию-микрофильм документа, касающегося герцога Виндзорского. Бевин сказал, что другая копия была уничтожена Министерством иностранных дел и просит, чтобы мы уничтожили нашу во избежание возможности утечки информации к большому смущению брата Виндзора (Георга VI). Пожалуйста, займитесь этим вопросом и ответьте мне лично».

Поиск ответа не дал результатов, хотя известно, что Ачесон отправил телеграмму спустя два дня.

Так как Бевина формально проинформировали, что ни Госдепартамент, ни любой чиновник правительства не мог уничтожить официальные документы без голосования Конгресса, кажется, что это был последний инстинктивный акт почтения лояльного британского подданного его королю.

В настоящее время британская политика поменялась: теперь они хотели не уничтожить Виндзорский файл, а воспрепятствовать его публикации. Это была совершенно законная позиция. Когда Уилер-Беннетт принял позицию главного редактора, он хвастливо сказал Oxford Mail в начале 1947 года: «Мы начнем где-то с 1937 года и дойдем до конца нацистского режима. Думаю, потом мы будем работать в обратном порядке от 1937 года до эпохи Бисмарка».

Учитывая умопомрачительное количество материала, через которое историкам надо было пробираться для каждой главы, пройдет несколько лет прежде чем они доберутся до лета 1940 года, когда немецкий посол в Испании и Португалии отправил фон Риббентропу потенциально скандальные доклады о герцоге и герцогине и их взглядах на войну.

В то же время отношения герцога с остальной частью королевской семьи продолжали ухудшаться. Его надежды получить должность в британском посольстве в Вашингтоне испарились, Бевин сказал герцогу, что не мог порекомендовать никакую формальную позицию. Даже его схема поощрения образовательных связей между двумя странами, идея, которую поддержал в то время лидер оппозиции Уинстон Черчилль, упала на каменистую почву. Хоть король предлагал ему жить в Америке и найти работу неофициально, герцог и герцогиня, возненавидевшие американскую прессу и были обеспокоены потерей своих налоговых льгот, предпочли жить в Ла-Крое, их арендованном доме на юге Франции. Дворец остался глух мольбам герцога и герцогини возвращаться в Англию на несколько месяцев в год.

Все, что касалось Англии, казалось проклятым. Осенью 1946 года они на месяц остановились в Эднам-лодж, загородном доме Эрика, графа Дадли, около Виндзорского парка. Это был первый визит герцогини в Англию после начала войны, который запомнился только умопомрачительной кражей ее драгоценностей стоимостью 13 миллионов фунтов (20 миллионов долларов) по сегодняшним расценкам. Дерзкое ограбление в Эднам-лодж породило популярные слухи. Считалось, что герцог во время его ухаживаний подарил Уоллис Симпсон семейные побрякушки, поэтому ограбление было делом рук королевской семьи, чтобы отвоевать обратно свое и вернуть имущество дочерям короля, принцессе Елизавете и принцессе Маргарет, семейное имущество, которое принадлежало им по праву.

Это были бессмысленные предположения, но это показало, что общественность инстинктивно знала о полном расколе королевской семьи, разрыв, который никакие уловки придворных не смогли бы скрыть.

Когда племянница герцога принцесса Елизавета вышла замуж за принца Греции и Дании Филипа в Вестминстерском аббатстве в ноябре 1947 года, герцог и герцогиня, а также нацистские родственники Филипа, в список гостей не попали. Два года спустя в декабре 1949 года герцог в последний раз гневно попросил его брата дать герцогине титул Ее Королевское Высочество. Король был непреклонен, как и насчет их пререканий по поводу пособия. Королева написала своей дочери перед Рождеством:

«Пришел дядя Давид и опять закатил истерику, ходил туда-сюда по комнате и несправедливо говорил, что так как Папа не сделает (и не может) определенной вещи, то Папа, должно быть, ненавидит его. Это так несправедливо, потому что Папа настолько скрупулезно справедливый и чуткий, и искренний по поводу всего произошедшего. Намного легче кричать, принижать и критиковать, чем сдерживать и строить, и думать на трезвую голову, не так ли».

Решение герцога написать свои мемуары до момента своего отречения разозлило его брата, мать, а также старших королевских придворных. Король был «подавлен», согласно Гарольду Николсону, потрясен тем, что его брат готов продать самый болезненный период его жизни тому, кто заплатит самую высокую цену.

Дворец отказался сотрудничать, даже отклонил просьбу его литературного раба, американского журналиста Чарльза Мерфи, посетить дом его детства Йорк-коттедж в Сандрингеме. Когда книга «История короля» была опубликована в апреле 1951 года, она стала международной сенсацией, однако восторг герцога был омрачен известиями, что его жене был поставлен диагноз рак матки, из-за чего ей пришлось пройти гистерэктомию^[22].

Можно было подумать, что смерти Георга VI 6 февраля 1952 года и его матери королевы Марии годом позже, залечат разрыв в семье, когда молодое поколение пришло к власти королевства. Не тут-то было. «Небрежное» поведение герцога на похоронах брата привлекло неблагоприятные комментарии. Было ясно, что он не может дождаться, когда расстанется с семьей – «эти хладнокровные стервы», как он нелюбезно описал королевских леди в письме своей жене.

В подобном тоне он написал своей жене письмо год спустя на похоронах его «бесчувственной» матери королевы Марии 31 марта 1953 года: «Какие же у меня отвратительные самодовольные родственники, ты никогда не видела таких старых потрепанных ведьм, которыми они стали».

Новая елизаветинская эра держала герцога и герцогиню за пределами ворот дворца, ни герцог, ни герцогиня не были приглашены на коронацию королевы Елизаветы II 2 июня 1953 года. Смена караула совпала, несколько иронично, с новой кампанией во главе с Черчиллем, который вновь вернулся в правительство и занял должность премьер-министра, чтобы стереть Виндзорский файл с лица земли. Он не только привлек своего друга, президента Эйзенхауэра, в это мероприятие, но также призвал Кабинет министров и нескольких выдающихся британских историков наконец отправить файл на свалку истории. Черчилль, чьи романтические взгляды на монархию обычно затуманивали его суждения, чувствовал, что герцог, его покойный брат Георг VI и «некая леди», а именно королева не должны быть смущены публикацией этих документов.

Как отмечает Сара Брэдфорд: «Королева видит себя защитником образа монархии, которую она так усердно создавала и поддерживала. Она считала ее священным доверием и не хотела, чтобы всплывали эти неприятные факты».

Хоть Виндзорский файл далеко спрятали, историки усердно к нему приближались, они дошли до критического периода июня 1940 года и нацистских махинаций относительно герцога и герцогини Виндзорских.

Виндзорский файл впервые появился на редакционной повестке 15 июня 1949 года на конференции историков под председательством Е. Пассана, библиотекаря Министерства иностранных дел. Профессор Малкольм Кэрролл из Университета Дьюка утверждал, что «основные документы необходимо опубликовать», в то время как его английский коллега г-н Пассан подтвердил, что Виндзорский файл действительно был доступен. Учитывая медленный темп проекта, этот процесс, даже без политического вмешательства, занял бы еще 5 лет.

Виндзорские документы были включены в том Х Серии D в Документах по внешней политике Германии, которые были переведены и отредактированы американской командой историков из Вашингтона. Щекотливая тема была готова предстать перед ждущим миром.

С постоянно растущим кругом тех, кто знал о Виндзорском файле, вопрос о его публикации становился вопросом национальной гордости. Бывший немецкий дипломат Эрих Кордт, отец современной немецкой дипломатии, обсудил существование документов и «бросил вызов Союзникам, чтобы опубликовать их». Американский историк, противостоящий вызову с помощью колонок с историческими рецензиями, пообещал, что они будут опубликованы.

Только если Эйзенхауэр и Черчилль не смогли бы с этим ничего поделать. Спустя месяц после коронации 3 июля 1953 года генерал Беделл Смит, заместитель госсекретаря и бывший начальник штаба у Эйзенхауэра в штабе верховного командования союзных экспедиционных сил, организовал встречу с Бернардом Ноублом, главой исторического подразделения в Госдепартаменте, в своем офисе в Вашингтоне. Единственной темой на повестке дня был том Х серии D. Ноубл позднее пересказал разговор с американским главным редактором, доктором Полом Свитом.

Он вспоминал, что генерал начал разговор очень формально, почти будто одно правительство разговаривает с представителем другого. Смит сказал: «Мне приказано сказать вам, что британское правительство собирается назвать перечень документов, который они бы хотели исключить из тома Х. Вы должны проинформировать редактора немецких документов, что когда он получит этот список, он должен согласиться с ним».

Когда Ноубл сообщил генералу, что фундаментальной основой всего проекта была редакторская независимость, Смит сказал ему, что администрация Эйзенхауэра не чувствовала уверенности в делах, в которые вступала администрация президента Трумана.

Так как спорные документы еще не будут опубликованы какое-то время, профессор Свит был озадачен таким грубым политическим вмешательством. Он вслух задавался вопросом, стоял ли Черчилль, которого по иронии только наградили Нобелевской премией по литературе, за этой обновленной попыткой избавиться от Виндзорского файла. Ноубл подтвердил этот факт, отметив, что генерал Смит действовал по приказу Эйзенхауэра, который, в свою очередь, общался с Черчиллем.

Если бы администрация Эйзенхауэра продолжила эту новую линию цензуры, то единственным оружием в арсенале историков было увольнение. Той ночью Свит сказал своей жене, что он вскоре может уйти со своей должности.

Инстинкты Свита оказались верны. Спустя всего несколько дней после малого инсульта, Черчилль написал Эйзенхауэру письмо в три страницы 27 июня 1953 года, и попросил использовать все свое влияние, чтобы не допустить публикацию Виндзорского файла.

Историческое значение эпизода ничтожно мало и утверждения опираются только на заявления немецких и прогерманских официальных лиц, которые из ничего сделают шумиху. Я уверен, что ваше чувство справедливости не даст навредить публикацией этих документов тому, кто так долго наслаждался добротой и гостеприимством США.

Он добавил, что связался с французскими властями для их согласияс тем, чтобы «не позволять официальной публикации… никому за пределами тайных кругов».

Ответ президента не заставит себя долго ждать, 2 июля он написал, что «совершенно потрясен», что микрофильм вообще существовал. Он вспомнил, что когда ему впервые сказали о существовании документов в 1945 году, он приказал послу Винанту и члену его собственной разведки «тщательно проверить» их.

«Они полностью согласились, что в них не было ценности, что они были выдуманы для немецкой пропаганды и ослабления сопротивления Запада, и что они были несправедливы по отношению к герцогу». В следующей записке он выразил надежду, что вопрос разрешится «честно, справедливо и окончательно».

На пике Холодной войны, когда Корейская война билась в предсмертной агонии и сенатор Маккарти начал свою охоту на коммунистов, геев и других, это единогласное решение двух Союзнических лидеров должно было решить судьбу Виндзорского файла раз и навсегда. Даже хотя атмосфера 1950-х благоприятствовала подавлению и репрессиям, историки не оказались такими податливыми. Беделл Смит сообщил, что «американскому главному редактору явно не понравилась идея делать то, что ему сказали».

В саркастической записке президенту Эйзенхауэру Беделл Смит написал: «Так как все историки (включая тех, кто занимается этим проектом) считают, что история важнее, чем что-либо еще, некоторые из них будут против». Его предположение оказалось верным, историки были в ужасе от такой смены политики.

В письме Бернарду Ноублу, обладатель Пулитцеровской премии в области истории Бернадот Э. Шмитт, изложил «катастрофические» последствия, если британское, американское и французское правительства продолжат идти по дороге цензуры и замалчивания:

«Я отказываюсь верить, что правительство США будет виновно в отказе продолжать дело, данное американскому главному редактору… Если Том Х появится без документов, о которых идет речь, редакторы не смогут сказать, что наслаждались свободой действий… Появится множество вопросов, и я полагаю, что правительства будут в затруднении дать удовлетворительные ответы».

Что касается Британии, текущий главный редактор, достопочтенная Маргарет Ламберт указала, что будет обязана уйти в отставку, если ей запретят опубликовать документы. Несмотря на то, что историк происходила из консервативной политической семьи – ее отец виконт Джордж Ламберт был членом парламента под руководством Гладстона и часто принимал Черчилля и его семью у себя дома в Девоне – изначально стойко сопротивлялась политическому вмешательству.

В их арьергардных действиях им помогало поведение французов. После двух месяцев ожидания ответа на его письмо относительно Виндзорского файла, Черчилль отправил Уолтера Монктона в Париж, чтобы лично поговорить с французским министром иностранных дел Жоржем Бидо.

В своем «сверхсекретном и личном» докладе 1 сентября 1953 года Монктон вернулся с плохими вестями. «Во время разговора, – докладывал Монктон, – г-н Бидо показывал очевидное расположение, чтобы помочь, хотя, по его мнению, он не мог приказать историкам опустить эти документы». Будучи историком, сам Бидо потрудился проконсультироваться с учеными, работающими с документами. Французы придерживались того же мнения, что и их американские коллеги:

Историками не должны командовать. Если в данном случае это попытаются сделать, то французские историки уйдут в отставку. Он сказал, что в данных обстоятельствах сокрытие документов было невозможным, но согласился, что возможно отложить публикацию, если сначала заняться документами другого периода.

Черчилль, который стал ответственным за внешнюю политику в апреле, когда Энтони Иден взял отпуск по болезни на 6 месяцев, все еще выступал за цензуру. Он выяснил мнение лорда Бивербрука, который прочел Виндзорский файл 18 июля в своем загородном доме в Черкли Корт. К сожалению, нет никакой информации о его ответе, хотя он не изменил мнения премьер-министра, который, как сообщил Джон Колвилль, «все еще выступал за сокрытие».

На заседании Кабмина 25 августа, спустя несколько дней после доклада Монктона о позиции Франции, Черчилль утверждал, что публикация документов «причинит боль герцогу Виндзорскому» и не имеет исторической ценности. «Я предлагаю поговорить с британским главным редактором и предложить отложить публикацию по крайней мере на 10 или 20 лет, а желательно в течение всей жизни герцога». Лорд Солсбери, президент совета, выступал за публикацию и сказал, что сокрытие документов «только создаст впечатление, что они еще более разрушительны, чем на самом деле».

В ходе обсуждения кабинета лорд Солсбери заявил, что поговорил с британским главным редактором, мисс Ламберт, и считает, что она может быть более сговорчивой, чем предполагалось. Хоть она и не одобряла никаких правительственных попыток ограничить редакционную свободу историков, она сама предложила, чтобы публикация этой спорной переписки была отложена, если документы более раннего периода, а именно Веймарской республики, были бы опубликованы раньше тома Х серии D. Таким образом, Виндзорский файл будет откинут далеко в сторону.

Вооружившись новой британской позицией, премьер-министр в компании министра труда сэра Уолтера Монктона – который сидел в первых рядах во время разворачивающихся событий в Лиссабоне 1940 года – и лорда Солсбери, встретился с Маргарет Ламберт 16 сентября 1953 года. Сразу после встречи на Даунинг-стрит она проинформировала американского и французского редакторов, Пола Свита и Мориса Бомона, о радикальных изменениях в плане: теперь им надо сосредоточиться на Веймарской республике и остановить работу над практически законченным томом Х серии D.

В письме Свиту 8 октября 1953 года Ламберт изложила реальные причины, почему она, другие известные историки и премьер-министр желали отложить публикацию Виндзорского файла. Аргумент носил в себе отпечаток романтизированного отношения Черчилля к монархии.

Ламберт объяснила, что изначально согласилась на публикацию Виндзорских документов, хоть и вся эта история была представлена «абсурдной и лживой». Она продолжила: Но в то же время мне стало понятно, что появление этих бумаг в официальных публикациях в ближайшем будущем принесет много боли скорбящей леди, которая со своим покойным мужем упоминается в них. После таких упоминаний ожидаемо, что все накинутся на нее и информация будет использована особенно неприятными способами. Мы не можем предотвратить это. Было высказано мнение, что нужно дать ей время.

Другие историки, а именно Джон Уилер-Беннетт, который теперь работал над официальной биографией короля Георга VI в офисе Букингемского дворца, «всем сердцем поддерживал» смену политики – отложить серию D и сосредоточиться на Веймарской республике. Этот курс действий, одобренный Черчиллем, который считал, что было «очень ценно и важно» понять, что пошло не так после Локарнского договора 1925 года. Что касается серии D, работа дошла до падения Франции в июне 1940 года, таким образом Виндзорский файл отсрочивался, но не подвергался цензуре.

Неделю спустя, 15 октября, консультативный комитет историков Ламберт, выдающаяся группа уважаемых ученых, единодушно согласилась с изменением акцентов. Слон в комнате – Виндзорский файл – упомянут не был. Как и «некая недавно овдовевшая леди». Это, пожалуй, в высшей степени иронично, так как королева-мать, которая ненавидела герцога и герцогиню настолько, насколько и они ее презирали, была использована в качестве щита для Виндзоров от неблагоприятной гласности.

Слезливая королевская просьба сосредоточиться на чем угодно, только не на Доме Виндзоров почти не произвела никакого впечатления на американского главного редактора. Доктор Свит вспоминал: «Они (Виндзорские документы) были частью исторических записей, даже если они были нежелательными для королевской семьи. Это оскорбило мои чувства. Все это было подстроено».

Потом последовала раздражительная переписка Свита и Ламберт, все эти годы американских подозрений о двойственности британцев и сокрытия правды выливалась на поверхность. Свит описал решение об изменении направления и отхода от 1940 и 1941 годов как «сокрушительное» и сказал Ламберт: «Если публикация тома Х надолго задержится, это вызовет неудобные вопросы, которые поставят под сомнение целостность всего проекта».

Спустя месяц его тон был еще более обличительными: «Мне кажется, что определенные решения были сделаны по политическим мотивам, которые меня, как историка, просят оправдать. Так, например, политическое решение сделано с вашей стороны по отношению к исключению публикации серии D вне тома VIII. Мне не кажется, что меня должны спрашивать о причинах такого решения, как историка».

Как профессор Свит позднее признал, его письмо отражало «значительное раздражение» по отношению к британцам. Его отсылка к «британскому решению по политическим мотивам» обострила ситуацию. Мисс Ламберт сообщила, что слово «политическим» следовало заменить «не историческим». Когда коллега Свита, Бернард Ноубл, собирался в Лондон в ноябре для дальнейших обсуждений с британцами, Свит вручил ему меморандум, в котором говорилось, что американская команда была возмущена тоном переписки и что британцы придерживались «недопустимой» стратегии. Он написал с угрозой: «У нас нет намерения продолжать участвовать в проекте, если отныне так будут вестись дела».

Принципиальные разногласия дошли до руководства, Свит вызвал Джозефа Филлипса, заместителя помощника госсекретаря по связям с общественностью, который сказал ему, что британский посол сэр Роджер Макинс заявил, что если он и мисс Ламберт не достигнут согласия, премьер-министр поднимет этот вопрос во время предстоящего саммита с президентом Эйзенхауэром на Бермудах.

В более умиротворяющем ключе мисс Ламберт высказалась о вопросе отставки, утверждая, что отставка для официального историка – все равно, что потеря уверенности в правительстве. «На самом деле, – написала она, – я была впечатлена с какой тщательностью к моим взглядам относился премьер-министр и нижестоящие личности». Она считала, что использование отставки из-за изменения акцентов, а не из-за сокрытия информации, было недопустимым.

Сначала Ламберт удалось получить согласие на пересмотренный план, Бернард Ноубл сказал Свиту, что у него не было выбора, кроме как одобрить остановку работы над серией D. Тем не менее, Свит надеялся на изменения политического климата с отставкой британского премьер-министра и продолжил работать над почти законченной серией.

Черчилль, однако, все еще был на тропе войны. Он был настолько одержим этим вопросом, что он звонил мисс Ламберт поздно ночью для расспросов о проклятом файле.