ПРЕДИСЛОВИЕ

Адольф Рифлинг, — мне пришлось познакомиться с ним в прошлом году в Берлине, — молодой, начинающий — блестяще начинающий — гейдельбергский доктор философии. Гейдельбергский — значит неокантианец, романтик, мечтатель, человек не от мира сего. Человек сейчас неуместный, — он был бы уместен в сороковых годах прошлого столетия. И философический блеск его, и этот стиль блестящий, и эта тонкость, эта хрупкость, этот взгляд грустно-мечтательный, задумчиво устремленный в туманну даль, — все, все это совсем, совсем неуместно. На фоне Берлина 1923 года — Берлина шиберов, кокоток, шимми, нищеты и голода — доктор Рифлинг был живым, бьющим в глаза анахронизмом. Человек с луны.

Основная характеристика Рифлинга: он — сочувствующий. Он — «не», но он сочувствует. Он не коммунист, но он сочувствует коммунизму. Он не революционер, но он сочувствует революции. Он — в сторонке… Он влюблен в Москву. Он боготворит Ленина. Понимает ли он Москву и Ленина? Да, — но по-своему. Совсем, совсем не так, как мы понимаем.

Превалирующая эмоция Рифлинга — страх. Страх перед этим миром — перед этим капиталистическим, империалистическим миром, в котором он — чужой. Страх перед грядущей войной. Страх перед грядущим вообще, — он мучительно напряженно думает о будущем… Страх — и грусть. Грустный страх, печальный страх — тонкое что-то, нежно-романтическое…

Интеллигент до мозга костей… Переживания, настроения…

И в этой книжке тоже — на первом плане переживания и настроения, грусть и страх…

Рифлинг не химик, он — философ. В химии он дилетант. И эта книжка не претендует даже на научность. Вполне возможно, что с точки зрения химии в ней — грубые ошибки… Но это неважно. Достоинство этой книжки не в том, что она дает какие-нибудь положительные знания, — она не дает никаких положительных знаний, — а в том, что она вводит нас в атмосферу будущей войны, химической войны. Это введение в атмосферу очень и очень полезно. Очень и очень нужно. Необходимо… Вы прочтете эту книжку — и химическая война станет для вас реальной возможностью. Вот, это-то нам и нужно: чтобы люди в СССР научились думать о химической войне, как о реальной возможности.

Мы конечно, не разделяем взглядов, — вернее, мечтаний, — доктора Рифлинга, проскальзывающих там и сям в этой книжке. Эти мечтания беспочвенны — уже потому, что почтенный доктор совершенно упускает из виду ту колоссальную роль, которую играет в войне экономика. Экономику-то господин доктор не приметил! На философском факультете Гейдельбергского университета экономика в загоне… Мечты о том, что «война обессмыслится», «война сама изживет себя», конечно, смешны, конечно, жалки…

Но у Рифлинга — живое воображение, и он ярко, остро пишет. Этого с нас, в данном случае, довольно.

А. Меньшой.