ВОЗВРАЩЕНИЕ ВЕРЫ

(Перевод К. Егоровой)

Действие происходит перед событиями «Грозы из преисподней».

Хронологически это первая история цикла «Досье Дрездена» — и моя первая попытка написать рассказ на профессиональном уровне. Я сочинил его в качестве домашнего задания на курсе профессионального писательского мастерства в Университете штата Оклахома, более чем за два года до выхода в издательстве «Рок» «Грозы из преисподней».

Вряд ли этот рассказ удостоится награды — честно говоря, его создал новичок. Он стал всего лишь третьим или четвертым моим рассказом, считая проекты выпускных классов. Я тогда был едва оперившимся писателем, чего нельзя не заметить. Разумеется, редакторы, которым я разослал рассказ, решили, что он не пригоден для публикации, и теперь я с ними согласен.

Поэтому отнеситесь к этой истории как к тому, чем она на самом деле является, — первой работе жутко нервничающего начинающего писателя, созданной исключительно потехи ради.

Одной рукой пытаясь удержать завывающего ребенка, другой я засунул четвертак в телефон-автомат и — отнюдь не с первой попытки — набрал номер мобильного Ника.

— Бюро расследований «Бродячий ангел», — ответил Ник. В его голосе слышались напряжение и тревога.

— Это Гарри, — сказал я. — Расслабься. Я ее нашел.

— Правда? — спросил Ник и громко выдохнул. — Мой Бог, Гарри.

Дитя подняло ногу, обутую в оксфордскую туфельку, и метко пнуло меня в голень. Я подпрыгнул. Девочка, с ямочками на щеках и темными косичками, воплощала собой девятилетнюю мечту любого родителя — даже испачканная школьная форма не могла испортить это впечатление. И у нее были сильные ноги.

Ухватив покрепче извивающееся тельце, я снова оторвал строптивицу от земли.

— Ай! Успокойся!

— Отпусти меня, жердина! — крикнула она, яростно сверкнув глазами, после чего вновь принялась брыкаться.

— Послушай меня, Гарри, — сказал Ник. — Немедленно отпусти ребенка и уходи.

— Что? — переспросил я. — Ник, Асторы заплатят нам двадцать пять штук, если мы вернем ее до девяти вечера.

— Скверные новости, Гарри. Они не собираются нам платить.

Я поморщился.

— Черт. Тогда я просто сдам ее в ближайший полицейский участок.

— Это еще не все! Родители заявили о похищении. Копы передали в чикагское отделение приметы двух человек. Угадай чьи.

— Микки и Дональда?

— Ха-ха, — ответил Ник. Я услышал, как он щелкнул зажигалкой и затянулся. — Если бы.

— Полагаю, сбежавшие дети способны нанести больший урон имиджу Великих-и-Могучих господ, нежели похищенные.

— Черт, да они смогут месяцами обсуждать это похищение на своих вечеринках. И будут выглядеть богаче и знаменитее своих друзей. Правда, мы с тобой окажемся в тюрьме, но что с того?

— Они сами обратились к нам, — запротестовал я.

— Их версия окажется несколько иной.

— Проклятие, — сказал я.

— Если тебя поймают вместе с ней, у нас обоих будут проблемы. У Асторов есть связи. Брось девчонку и возвращайся домой. Ты и так целую ночь провел незнамо где.

— Нет, Ник, — возразил я. — Я не могу так поступить.

— Пусть ее отыщут парни в синем. Это снимет с нас подозрения.

— Я нахожусь на Норс-авеню, и уже темнеет. Я не оставлю девятилетнего ребенка одного на улице.

— Мне десять! — яростно завопила девчонка. — Десять, тупица!

Она снова принялась брыкаться, а я безуспешно пытался увернуться от ее ног.

— Судя по голосу, она милашка. Отпусти ее, Гарри, и пусть местные преступники трепещут в страхе.

— Ник.

— Гарри, твою мать! Ты опять читаешь мне мораль?

Я улыбнулся, но весьма криво, а мой желудок скрутило от злости.

— Послушай, мы что-нибудь придумаем. Только приезжай и забери нас.

— Что стряслось с твоей машиной?

— Сломалась сегодня днем.

— Снова? А как насчет метро?

— Я банкрот. Ник, мне нужна машина. Я не дойду с ней пешком до офиса и не хочу драться здесь, в общественной кабинке. Приезжай и забери нас.

— Мне вовсе не улыбается мотать срок ради очистки твоей совести, Гарри.

— А как насчет твоей собственной? — рявкнул я в ответ. Ник блефовал. Я прекрасно знал, что он бы тоже не оставил маленькую девочку одну в этой части города.

Ник пробормотал что-то не совсем пристойное, затем ответил:

— Так и быть. Но с переездом на тот берег могут возникнуть проблемы, поэтому я буду ждать на дальней стороне моста. От вас потребуется всего лишь пересечь реку, не попадаясь никому на глаза. Полицейские патрули в округе уже ищут вас, усек? Полчаса. Если тебя не будет на месте, я задерживаться не стану. Плохой район.

— Можешь не сомневаться, друг, я там буду.

Мы не стали прощаться.

— Ладно, детка, — сказал я. — Прекрати брыкаться, и давай поговорим как нормальные люди.

— Иди к черту, мистер! — взвизгнула она. — Отпусти меня, иначе я сломаю тебе ногу!

Поморщившись от звука ее голоса, я отошел от телефона, наполовину неся, наполовину волоча девочку за собой и нервно оглядываясь. Не хотелось бы иметь дело с толпой добропорядочных граждан, спешащих на выручку беззащитному ребенку.

Улицы были безлюдны, темнота быстро затопила пустоты, оставленные сломанными фонарями. В некоторых окнах горел свет, но никто не вышел посмотреть, в чем дело. Обитатели этого района, заслышав крики, обычно отворачивались в другую сторону и не лезли не в свое дело.

Ах, Чикаго! Огромные, расползшиеся как студень американские города просто нельзя не любить! Разве современная жизнь не прекрасна? Я мог бы быть настоящим психопатом, а не просто выглядеть таковым, и никто бы даже не глянул в мою сторону!

От этой мысли мне стало тошно.

— Послушай, я знаю, ты сердишься, но поверь, я поступаю так, как будет лучше для тебя.

Она перестала брыкаться и уставилась на меня с презрительной гримаской на лице.

— Откуда ты знаешь, что для меня лучше?

— Я старше тебя. Умнее.

— Тогда почему ты носишь это пальто?

Я посмотрел на свой объемистый черный пылеуловитель, тяжелый, длинный плащ, уныло хлопавший вокруг моей тощей фигуры.

— А что с ним не так?

— Да ему самое место в кино! — огрызнулась она. — И кого ты, на фиг, изображаешь? Икабода Крейна или ковбоя Мальборо?

— Я чародей! — фыркнул я.

Она одарила меня скептическим взглядом, на какой способны только дети, недавно обнаружившие, что Санта-Клауса не существует. (Как ни смешно, на самом деле он есть, просто больше не способен совершать поступки, из-за которых в него раньше все верили.)

— Ты верно шутишь, — сказала девочка.

— Но ведь я нашел тебя.

Она нахмурилась:

— Как ты меня нашел? Я думала, что отыскала превосходное укрытие.

Я снова двинулся к мосту.

— С этим не поспоришь. Однако вскоре тот мусорный контейнер наводнили бы голодные крысы.

Девочка слегка позеленела:

— Крысы?

Я кивнул. Быть может, мне еще удастся завоевать ее доверие.

— Хорошо, что у твоей мамы в сумочке нашлась твоя расческа. Я смог извлечь из нее пару волосков.

— И что?

Я вздохнул:

— Затем я использовал тавматургию, и она привела меня прямо к тебе. Правда, большую часть пути пришлось проделать пешком, зато я сразу нашел тебя.

— Тавма чего?

Вопросы всегда лучше пинков. Я ответил. Я вообще люблю отвечать на вопросы о магии. Возможно, все дело в профессиональной гордости.

— Тавматургия — это ритуальная магия. Ты рисуешь символические связи между реальными людьми, местами или событиями и воображаемыми моделями. Затем тратишь немного энергии, чтобы заставить что-либо произойти в малом масштабе, и это что-либо происходит также в реальном масштабе…

Как только я отвлекся, она наклонила голову и укусила меня за руку.

Я выкрикнул слова, которые, вероятно, не следует говорить при детях, и разжал пальцы. Девочка упала на землю, тут же вскочила, юркая, как обезьянка, и помчалась к мосту. Я потряс рукой, обругал себя и припустил за ней. Она неслась как угорелая, косички летели за спиной, туфельки и грязные гольфы так и мелькали.

Она достигла моста первой. Это было древнее двухполосное сооружение, изогнувшееся над рекой Чикаго. Девчонка взбежала на мост.

— Стой! — крикнул я ей вслед. — Не делай этого!

В отличие от меня она недостаточно хорошо знала этот город.

— Придурок! — весело крикнула она в ответ не останавливаясь.

Но тут огромная гибкая волосатая рука выскользнула из-под крышки люка в наивысшей точке моста и вцепилась жирными пальцами в лодыжку девочки. Та завопила от ужаса, упала на асфальт и ободрала обе коленки. Повернулась и начала брыкаться. В свете немногочисленных фонарей кровь на гольфах казалась черной.

Я тихо выругался и поспешил на помощь. Легкие работали на пределе. Рука сжалась крепче и потащила девочку к люку. Я услышал глубокий горловой смех, исходивший из темноты колодца, который вел к фундаменту моста.

— Кто это? Что это?! Заставь его отпустить меня! — визжала девчонка.

— Держись! — крикнул я в ответ. Подбежал к люку, подпрыгнул и всем весом опустился на волосатую руку, прямо на запястье, вонзая каблуки туристических ботинок в грязную плоть.

Из колодца донесся вопль, и пальцы разжались. Всхлипывая, девочка повернула ногу и, хотя это стоило ей одной дорогой туфельки и гольфа, освободилась. Я подхватил ребенка на руки и медленно попятился прочь, не сводя глаз с люка.

Вообще-то тролль не должен был выбраться из отверстия такого размера, но ему это удалось. Вновь показалась грязная рука, за которой последовали комковатое плечо, деформированная голова и омерзительное рыло. Тролль посмотрел на меня и зарычал, с легкостью выскользнув из люка. Теперь он стоял в центре моста между мной и дальним берегом, напоминая своим обличьем профессионального борца, пострадавшего от лап пластических хирургов. В одной руке он держал двухфутовый мясницкий тесак с костяной рукоятью. Тесак покрывали подозрительные темно-коричневые пятна.

— Гарри Дрезден, — пророкотал тролль. — Чародей лишает Гогота его законной добычи. — Он помахал тесаком. Лезвие со свистом рассекло воздух.

Я выпятил подбородок. Никогда не позволяйте троллю понять, что вы его боитесь.

— О чем ты, Гогот? Ты прекрасно знаешь, что смертные больше не являются законной добычей. Это записано в Соглашении неблагих сил.

Морду тролля прорезала на редкость отвратительная ухмылка.

— Непослушные дети, — проворчал он. — Непослушные дети по-прежнему мои. — Он прищурился, и в его глазах вспыхнул злобный голод. — Отдай! Сейчас! — Тролль заковылял ко мне, набирая скорость.

Я поднял правую руку, сосредоточился, и серебряное кольцо на среднем пальце засияло чистым холодным светом, затмившим уличные фонари.

— Закон джунглей, Гогот. — Я говорил спокойно, стараясь не выказывать страха. — Выживание сильнейших. Еще шаг — и присоединишься к тем, кому не хватило ума, чтобы выжить.

Не останавливаясь тролль зарычал и поднял тяжелый кулак.

— Пораскинь мозгами, темное отродье! — рявкнул я. Льющийся из кольца свет приобрел адский, почти радиоактивный оттенок. — Еще шаг — и ты испаришься.

Тролль неуклюже замер, его резиновые слизистые губы оттянулись назад, открыв зловонные клыки.

— Нет! — прорычал он, не отрывая глаз от девочки. Слюна стекала по клыкам и капала на асфальт. — Она моя! Чародея это не касается.

— Да неужели? — спросил я. — Тогда смотри. — С этими словами я опустил руку (вместе с источником пронзительного серебристого света), одарил тролля моей лучшей ухмылкой и, развернувшись в вихре черной кожи, уверенными шагами двинулся обратно к Норс-авеню. Девочка круглыми глазами смотрела через мое плечо.

— Он идет за нами? — тихо спросил я.

Она оторвала глаза от тролля и посмотрела на меня.

— Нет. Просто таращится.

— Хорошо. Если пойдет, скажи мне.

— И ты его испаришь? — спросила она дрожащим голосом.

— Черт, нет. И мы побежим.

— А как же?.. — Она коснулась кольца на моей руке.

— Я солгал, детка.

— Что?!

— Солгал, — повторил я. — Я не слишком хороший лжец, но тролли туповаты. Это всего лишь световое шоу, однако он купился, и остальное нас не заботит.

— А ведь сказал, что чародей, — упрекнула она меня.

— Я и есть чародей, — раздраженно ответил я. — Чародей, которому пришлось до завтрака провести сеанс экзорцизма. Затем я отыскал два обручальных кольца и ключи от машины, а остаток дня потратил на беготню за тобой. Я выдохся.

— И ты не сумел бы взорвать этого… эту штуку?

— Это тролль. Разумеется, сумел бы, — широко улыбнулся я. — Если бы не так устал и смог достаточно сосредоточиться, чтобы не взорвать себя вместе с ним. Когда я устаю, у меня нелады с прицелом.

Мы достигли конца моста и, как я надеялся, территории Гогота. Я хотел было опустить девочку на землю — она оказалась слишком тяжелой. Потом заметил голую ногу и окровавленные коленки. Вздохнул и продолжил путь по Норс-авеню. Если за полчаса я сумею добраться до следующего моста, расположенного в квартале отсюда, и вернуться по той стороне реки, возможно, мы еще успеем застать Ника.

— Как твоя нога?

Девочка пожала плечами, хотя ее лицо сморщилось от боли.

— Думаю, в порядке. Эта штука была настоящей?

— Спрашиваешь! — ответил я.

— Но это было… Это ведь не было…

— Человеком, — закончил я. — Нет. Но черт побери, детка, вокруг не так уж много настоящих людей. Оглянись. Банди, Мэнсон ^[1]и прочие твари. Прямо здесь, в Чикаго, существуют Варгасси с Маленькой Италией, ямайские банды и тому подобное. Животные. Мир просто кишит ими.

Девочка шмыгнула носом. Я посмотрел на нее. Она казалась печальной и слишком серьезной для своего возраста. Мое сердце оттаяло.

— Я знаю, — сказала она. — Мои родители такие же. Немного. Они правда ни о ком не думают. Только о себе. Даже друг о друге не думают — только о том, что можно сделать друг с другом. А я для них — игрушка, которую можно засунуть в чулан и достать, когда придут гости, чтобы продемонстрировать, что я красивее и лучше их игрушек. Остальное время я им просто мешаю.

— Эй, ну ладно тебе, — возразил я. — Ведь все не так плохо, верно?

Она посмотрела на меня, отвела взгляд.

— Я к ним не вернусь, — сказала она. — Мне плевать, кто ты такой и что умеешь делать. Ты не сможешь заставить меня вернуться к ним.

— Вот тут ты ошибаешься, — ответил я. — Я тебя здесь не оставлю.

— Я слышала, как ты говорил со своим другом, — сказала она. — Мои родители пытаются вас подставить. Почему ты вообще этим занялся?

— Мне нужно еще шесть месяцев проработать на лицензированного сыщика, прежде чем я смогу получить собственную лицензию. И у меня есть слабое место: одинокие детишки в большом гнусном ночном городе.

— Здесь хотя бы никто не пытается убедить меня в том, как я им дорога. Я видела кучу диснеевских фильмов о родителях, обожающих своих детей. О волшебной связи, которую якобы создает любовь. Но это туфта. Как ты и тролль. — Девочка положила голову мне на плечо, обмякла, и я почувствовал, насколько она устала. — Магии не существует.

Я молчал. Нелегко слышать подобное от ребенка. Мир десятилетней девочки должен состоять из музыки, и смеха, и дневников, и кукол, и грез — а не жестокой, голой, пресыщенной реальности. И если света нет даже в сердце ребенка — такой крошки, как эта, — на что нам вообще надеяться?

Еще через несколько шагов я осознал нечто, в чем не хотел себе признаваться. Тихий ледяной голосок пытался сообщить мне то, что я не хотел слушать. Я занимался чародейством, чтобы помогать людям, чтобы сделать мир лучше. Но сколько бы мрачных духов я ни победил, сколько потенциальных темных колдунов ни выследил, в темноте меня всегда будет поджидать новое, более ужасное зло. Сколько бы потерянных детей я ни нашел, десятки других сгинут навеки.

Сколько бы я ни сделал, сколько бы мусора ни убрал, это лишь капля в океане.

Весьма неприятные мысли для усталого, потрепанного парня, чьи руки заняты десятилетней девочкой.

Мелькающие огни заставили меня поднять голову. Вход в один из проулков между зданиями был перетянут желтой полицейской лентой, поблизости стояли четыре полицейские машины с включенными мигалками. Фельдшеры выносили из проулка накрытые носилки с телом. Сверкали фотовспышки.

Я в нерешительности остановился.

— Что? — пробормотала девочка.

— Полиция. Может, следует сдать им тебя.

Я почувствовал, как она устало пожала плечами.

— Они отвезут меня домой. Мне все равно. — Она снова обмякла.

Я сглотнул. Асторы принадлежали к чикагской элите. Они обладали достаточным влиянием в старом городе, чтобы навсегда избавиться от посредственного будущего частного сыщика. И они могли позволить себе дорогих адвокатов.

— Это паршивый мир, Дрезден, — сообщил мне тихий ледяной голосок. — И хорошим парням не победить, если у них нет денег на дорогого адвоката. Ты окажешься в тюрьме, не успев и глазом моргнуть.

Мои губы искривила горькая улыбка. Один из копов, женщина, заметил меня и, нахмурившись, принялся рассматривать. Я развернулся и пошел в другую сторону.

— Эй, — сказала женщина. Я продолжал идти. — Эй! — повторила она, и я услышал торопливые шаги за спиной.

Я поспешно укрылся в тенях и свернул в первый попавшийся проулок. Тени за грудой ящиков создавали отличное укрытие, и я затаился в них вместе с девочкой. Скорчился в темноте, подождал. Шаги приблизились, потом начали удаляться.

Я сидел, ощущая, как тяжесть и мрак въедаются в мою кожу, в мою плоть. Прижавшаяся ко мне девочка дрожала и не шевелилась.

— Оставь меня, — наконец сказала она. — И перейди через мост. Тролль пропустит тебя одного.

— Да, — ответил я.

— Тогда иди. Когда ты уйдешь, я выйду к полицейским. Или что-то вроде этого.

Она лгала. Не знаю почему, но я в этом не сомневался.

Она пойдет к мосту.

Мне говорили, что храбрость — это когда делаешь то, что должен, даже если тебе страшно. Но иногда я задумываюсь, на самом ли деле все так просто. Иногда мне кажется, что храбрость — это снова встать на ноги, когда силы твои иссякли. Обработать еще одну пачку документов, когда не хочется. А может, это обычное упорство. Я не знаю.

Для меня это не имеет значения. Я чародей. На самом деле я не принадлежу к этому миру. Наш мир отвратителен. Возможно, он годится для троллей, и вампиров, и всех прочих мерзких злобных существ, что наводняют наши кошмары (в то время как мы прижимаем к груди учебники по физике и уверяем себя, что этих тварей не существует), — но не для меня. Я не стану его частью.

Я сделал глубокий вдох в темноте и спросил:

— Как тебя зовут?

Она ответила не сразу. Потом произнесла дрожащим голосом:

— Вера.

— Вера, — повторил я. И улыбнулся так, чтобы она почувствовала мою улыбку. — Меня зовут Гарри Дрезден.

— Привет, — прошептала она.

— Привет. Ты когда-нибудь видела что-либо подобное? — Я сложил руку чашечкой, призвал последние остававшиеся у меня капли силы, и кольцо на правой руке замерцало теплым светом. Он озарил лицо Веры, и я увидел на ее гладких щеках дорожки от беззвучно пролитых слез.

Она покачала головой.

— Вот, — сказал я и снял кольцо. Надел его на правый большой палец девочки, где оно немного болталось. Свет погас, и мы снова оказались в темноте. — Сейчас я тебе кое-что покажу.

— Батарейка села, — пробормотала она. — У меня нет денег на новую.

— Вера, ты можешь вспомнить самый лучший день в своей жизни?

Минуту она молчала. Потом едва слышно прошептала:

— Да. На Рождество. Когда бабуля была еще жива. Бабуля хорошо ко мне относилась.

— Расскажи мне, — тихо попросил я, накрыв ее руку своей.

Она пожала плечами:

— Бабуля приехала в сочельник. Мы играли. Она любила играть со мной. И сидели возле елки, ждали Санта-Клауса. Она разрешила мне открыть в сочельник один подарок. От нее.

Вера со всхлипом втянула воздух:

— Это была куколка. Настоящий ребеночек. Мама с папой подарили мне Барби, всех, что выпустили в том году. Сказали, что если не вынимать их из коробок, потом они будут стоить кучу денег. Но бабуля всегда заботилась о том, чего хотелось мне самой. — И тут я услышал это, слабую улыбку в ее голосе. — Бабуля любила меня.

Я убрал руку: кольцо мерцало мягким розоватым светом, уютной, заботливой теплотой. Вера удивленно вздохнула, а потом на ее губах заиграла радостная улыбка.

— Но как? — прошептала она.

Я подмигнул малышке:

— Магия. Самая лучшая! Огонек в ночи.

Она посмотрела на меня, внимательно изучая мое лицо, мои глаза. Проницательность ее взгляда пугала.

— Я должна вернуться, да? — спросила она.

Я смахнул прядь волос с ее лба:

— Есть люди, которые любят тебя, Вера. Или однажды полюбят. Даже если сейчас их нет рядом с тобой, они существуют. Но если ты позволишь темноте ослепить тебя, то никогда их не найдешь. Поэтому не помешает иметь при себе небольшой огонек. Запомнишь?

Она кивнула, свет от кольца озарял ее лицо.

— Если станет слишком темно, подумай обо всем хорошем, что было и есть в твоей жизни. Это поможет. Я обещаю.

Она потянулась ко мне и бесхитростно, доверчиво обняла. Я ощутил, как вспыхнули мои щеки. Ну и ладно.

— Нам пора, — сказал я. — Мы должны перебраться через мост и встретить моего друга Ника.

Она закусила губу, и ее лицо мгновенно стало встревоженным.

— Но там же тролль!

— Предоставь его мне, — подмигнул я.

На обратном пути девочка уже не казалась такой тяжелой. Приближаясь к мосту, я внимательно разглядывал его. Быть может, если повезет, я смогу перебежать на ту сторону, не попавшись троллю.

Ну да. А может, в один прекрасный день я отправлюсь в музей искусств и стану эрудитом.

Тролли специализируются на мостах. Уж не знаю, в магии здесь дело или в чем ином, но нельзя перейти мост, не встретив тролля. Такова жизнь.

Я опустил девочку на землю и шагнул на мост.

— Запомни, Вера, — сказал я, — что бы ни случилось, бегом беги на ту сторону. Мой друг Ник вот-вот там появится.

— А как же ты?

Я состроил гримасу бесшабашного парня.

— Я чародей. Я могу с ним справиться.

Вера одарила меня еще одним первоклассным скептическим взглядом и нащупала в темноте мою руку. Ее пальцы в моей ладони казались очень маленькими и горячими, и я ощутил прилив отчаянной решимости. Я не позволю причинить вред этому ребенку.

Мы зашагали по мосту. Немногочисленные фонари погасли — без сомнения, поработал Гогот. Ночь окутала мост, а внизу текла, побулькивая, река Чикаго, гладкая, черная и холодная.

— Мне страшно, — прошептала Вера.

— Он всего лишь здоровенный волосатый хулиган, — ответил я. — Дай ему отпор, и он сбежит.

Я очень надеялся, что так оно и будет. Мы продолжали идти, по широкой дуге огибая люк в наивысшей точке моста. Я держался между Верой и входом в логово тролля.

Должно быть, Гогот на это и рассчитывал.

Я вновь услышал крик Веры и, стремительно повернувшись, увидел толстую волосатую ручищу тролля, вытянувшуюся из-за края моста, за который, словно гигантский жирный паук, цеплялось чудовище. Зарычав, я снова наступил Гоготу на пальцы, и он взвыл от ярости. Вера высвободилась, и я потащил ее к тому берегу.

— Вера, беги!

Рука тролля ударила меня по ногам, лишив опоры, а сам он перевалился через ограждение моста, чересчур подвижный и быстрый для своего веса. Пылающие глаза сосредоточились на бегущей Вере, из пасти снова закапала склизкая слюна. Тролль взмахнул тесаком и присел, готовясь прыгнуть за девочкой.

Я поднялся и с криком бросился на ногу тролля, обвив ее своими конечностями. Тролль взревел, и мы вместе рухнули на мостовую. Я услышал собственный смех и окончательно удостоверился, что у меня поехала крыша.

Тролль ухватил край моего плаща и швырнул меня в ограждение, да с такой силой, что перед глазами заплясали звезды.

— Чародей! — рыкнул Гогот, брызжа слюной и пеной. Тесак вновь рассек воздух, и тролль заковылял ко мне. — Теперь ты умрешь, и Гогот обглодает твои кости!

Я поднялся на ноги, но было слишком поздно. Я не успевал ни убежать, ни спрыгнуть с моста.

— Гарри! — вскрикнула Вера, и ослепительная вспышка розового света озарила мост, заставив тролля повернуть уродливую башку к дальнему берегу. Я нырнул влево и побежал к девочке. Подняв глаза, увидел машину Ника, мчавшуюся к мосту на бешеной скорости: мой напарник явно заметил неладное.

Тролль погнался за мной, и хотя я опережал его на несколько шагов, не было никаких сомнений, что в беге мне с ним не состязаться. Тесак со свистом рассек воздух, и я почувствовал, как что-то пронеслось рядом с головой. Вильнул вправо, пригнувшись, и следующий удар прошел совсем близко. Затем я споткнулся, упал, и тролль в мгновение ока навис надо мной. Я повернулся и увидел, как он заносит свой окровавленный тесак. Слюна тролля забрызгала мою грудь.

— Чародей! — взревел тролль.

Раздался вопль, а затем коп, женщина, что преследовала нас, прыгнула троллю на спину и прижала дубинку к его горлу. Уверенным движением повернула ее, и глаза тролля вылезли на лоб. Огромный тесак выпал из руки Гогота и со звоном ударился о мостовую.

Женщина откинулась назад, заставив позвоночник тролля выгнуться дугой… но тролль — это вам не человек. Монстр повернул голову, наклонился и высвободился, после чего распахнул челюсти и бешено заревел, сдув фуражку с головы копа. Женщина попятилась, ее глаза широко раскрылись от ужаса. Тролль в ярости стукнул кулаком о мостовую, раскрошив асфальт, и замахнулся, чтобы раскроить копу череп.

— Эй, урод! — позвал я.

Тролль успел обернуться, чтобы увидеть, как я с кряхтением поднимаю его тяжеленный тесак.

Гнилая грязная плоть под ребрами раскрылась. Гогот откинул голову и тонко, пронзительно завизжал. Я попятился, зная, что сейчас произойдет.

Бедная женщина-полицейский, побелев от ужаса, смотрела, как рана на теле тролля расширяется, и из нее выползают десятки, сотни, тысячи крошечных извивающихся существ, пищащих и завывающих. Огромное тело чудовища сдулось, словно старый мяч, и опало, а миллиарды крошечных троллей с уродливыми головами не больше монеты заполонили мост. Волнующаяся, копошащаяся орда изливалась из Гогота.

Щеки тролля ввалились, глаза исчезли. Рот широко распахнулся, и когда поток крошечных троллей начал иссякать, Гогот грязным кожистым мешком осел на мостовую.

Женщина не отрывала глаз от троллей, ее губы безмолвно шевелились — она то ли молилась, то ли ругалась. Фары машины Ника озарили мост, и, издав многоголосый протестующий вопль, крошечные тролли рассыпались во все стороны.

Несколько секунд спустя на мосту остались только мы с Верой, коп и Ник, приближавшийся к нам с другого берега. Вера бросилась ко мне и крепко обняла. Ее глаза блестели от возбуждения.

— Никогда не видела ничего отвратительней! Когда вырасту, хочу стать чародеем!

— Это… это был… — произнесла женщина-полицейский. Она была низкорослой и коренастой, а слетевшая фуражка открыла светлые волосы, заплетенные в тугую косу.

Я подмигнул Вере и кивнул полицейскому.

— Тролль. Я знаю. — Я поднял ее фуражку и отряхнул. Несколько троллей с визгом бросились прочь. Женщина проследила за ними ошарашенным взглядом. — Спасибо за помощь, офицер… — я скосил глаза на значок, — Мёрфи. — И с улыбкой вернул ей фуражку.

Женщина взяла ее онемевшими пальцами.

— О Боже. Я и правда ее потеряла. — Она несколько раз моргнула, а затем, нахмурившись, уставилась на меня. — Вы. Это вы похитили ребенка Асторов.

Я открыл рот, чтобы оправдаться, однако меня опередили.

— Вы что, шутите? — фыркнула Вера Астор. — Этот… чудило? Похитил меня? Да он не смог бы украсть сигару у ковбоя Мальборо. — Тут она повернулась ко мне и подмигнула. Затем протянула обе руки Мёрфи. — Признаю, офицер, я убежала. Посадите меня за решетку, а ключ выкиньте.

К чести Мёрфи, для человека, который только что встретил монстра из своих ночных кошмаров, она совсем неплохо справлялась с ситуацией. Подобрав дубинку, она подошла к Вере, чтобы осмотреть девочку на предмет травм, после чего с подозрением оглядела нас с Ником.

— Ну вот, приятель, — вздохнул Ник, пристраиваясь рядом со мной. — О чем я и говорил. Ты можешь занять верхнюю койку, дылда, однако я не собираюсь подбирать за тебя мыло в душе.

Мёрфи снова посмотрела на нас. Затем на девочку. Затем, задумчиво, на кожаный мешок, оставшийся от тролля Гогота. Потом ее взгляд вернулся ко мне и Нику, и она спросила:

— Это не вы заведуете «Бродячим ангелом», бюро, которое занимается поиском пропавших детей?

— Я управляю бюро, — покорно ответил Ник. — Он работает на меня.

— Да, все так и есть, — вставил я, просто чтобы Ник знал, что мы заодно.

Мёрфи кивнула и вновь перевела взгляд на девочку.

— Ты в порядке, милая?

Шмыгнув носом, Вера улыбнулась Мёрфи:

— Немного голодна, мэм, а царапины не помешало бы чем-то обработать. Но в остальном я в порядке.

— И эти двое не похищали тебя?

Вера фыркнула:

— Я вас умоляю!

Мёрфи кивнула, затем ткнула в нас с Ником своей дубинкой:

— Я должна сообщить о случившемся. Постарайтесь испариться до прибытия моего напарника.

Она подмигнула Вере. Вера ответила широкой улыбкой.

Мёрфи повела девочку к дальней стороне моста и полицейским нарядам. Мы с Ником зашагали к машине. Открытое, честное лицо Ника светилось нервной радостью.

— Поверить не могу, — сказал он. — Не могу поверить, что это произошло на самом деле. Это был тот самый тролль? Как его звали?

— Это был Гогот, — весело ответил я. — И теперь на протяжении долгого, долгого времени тролли на этом мосту смогут досаждать разве что хлебным крошкам.

— Поверить не могу, — повторил Ник. — Я думал, нам крышка. С ума сойти.

Я оглянулся. На той стороне моста стояла девочка и, поднявшись на цыпочки, махала рукой. Кольцо на большом пальце ее правой руки сияло мягким розовым светом. Женщина-полицейский задумчиво смотрела на меня. Затем она улыбнулась.

От современной жизни тошнит. И сотворенный нами мир — дрянное место. Однако хотя бы не придется торчать здесь в одиночку.

Я обнял Ника за плечи и ухмыльнулся.

— Все как я говорил, друг. Нам нужна вера.