Москва. Февраль 1969 года
Михаил Андреевич Зубов без особого ущерба для своего здоровья пережил встречу Нового года и вплотную занялся изданием приказа о вокально-инструментальных ансамблях. Министр культуры после неудачи с концертом «Битлз» как-то охладела к этому жанру. Однако после звонка из ЦК решила поговорить лично с Зубовым в ее просторном кабинете. Перед ней предстал перепуганный чиновник в мятом пиджаке и неглаженых брюках.
— Ну, что у нас с приказом? — спросила министр.
— Работаем, проект приказа готов, прорабатываем и согласовываем приложения.
— Долго что-то вы со всем этим возитесь, — сказала министр.
— Да материал сложный, никто этим не занимался раньше, — скорее пролепетал, чем сказал Зубов.
— Ну да, конечно, — сказал министр с задумчивым видом.
Посмотрела на Зубова, словно вспоминая, зачем он здесь.
— Позвоните к себе в кабинет, пусть принесут материалы по приказу.
Минут через пять Верочка, запыхавшись, принесла в приемную голубую папку «Вокально-инструментальные ансамбли», которая, как всегда, без дела лежала у Зубова на столе. Теперь она лежала на столе у министра культуры СССР. А рядом стоял Зубов, теперь он уже не знал, кто он и что будет делать завтра, когда его уволят. Но министр неожиданно для Зубова посмотрела на часы и встала:
— Ну ладно, Михаил Андреевич, мне пора, обещала заехать в «Современник» — ждут!
Зубов добрался до дома в полнейшей панике. Он даже не сомневался — его уволят. Министр, наверное, уже обнаружила в папке чистые листы бумаги. Материалов толком там и не было. Так, переписка с филармониями, данные от ЦК ВЛКСМ, ну так, мелочи. Даже горячая вода в тазике, босые ноги и вальс «На сопках Маньчжурии» не успокаивали Михаила Андреевича. Не помогла и бутылка водки, выпитая почти залпом. Ночью ему снились гитаристы, много гитаристов, и где-то вдалеке один ударник.
Зубов каждый день приходил на работу, ожидая, что его вот-вот вызовут к министру или хотя бы к Полыниной. Но никто никуда не вызывал. Министр, правда, пригласила через три дня после беседы с Зубовым Полынину и, ничего не говоря, протянула ей увесистую папку — десять листов, имевших отношение к проекту приказа. Полынина отложила в сторону остальные листы, абсолютно чистые, посмотрела на министра.
— Да-да, — сказала она, — чистые листы. Ты почитай проект приказа.
Полынина пробежала глазами напечатанное. Все было бы ничего, только вот удивила фраза «тапочки и бальные платья в отдельных случаях приобретаются за счет участников кружка».
— Как тебе насчет тапочек? — спросила министр.
— Никак, — сказала Полынина, — эта фраза из приказа о бальных танцах, непонятно, при чем тут вокально-инструментальные ансамбли?
— Морочил он голову и нам, и ЦК КПСС, и комсомольцам, — зло сказала министр.
— И что теперь делать? — спросила слегка побледневшая Полынина.
— А ничего особенного, приказ надо издавать. Зубова отстранить. Где он у тебя до этого работал?
— Занимался кружками баянистов в отраслевых клубах, — как-то отрешенно сказала Полынина.
— Ну, пусть и дальше ими занимается.
— Ну а с приказом как? — спросила Полынина.
— Не знаю, буду думать. Ты, конечно, мне подсунула этого Зубова, не умен — надо признать, — сказала министр.
— Да так, вроде ничего был.
— Ну, может, среди баянистов и ничего, а здесь публика иная, творческая, интеллигентная. А что поют, что играют? Все ведь надобно упорядочить, кому что делать, телевидению и радио, кого записывать на пластинки. А твой клоун в мятых штанах что сделал? Дурачил всех.
— С бальными тапочками — это, наверное, не он, машинистка Верочка виновата, — предположила Полынина.