9

Виноградов завербовал Сергея Тарасевича не по долгу службы. И даже не на потребу какой-нибудь из расплодившихся в городе преступных группировок, хотя за «ручного» опера из Регионального управления по оргпреступности можно было бы получить неплохие деньги… Владимир Александрович сделал это из любви к искусству, великому и прекрасному искусству тайной войны. Ну и, конечно, чтобы рассчитаться за ту историю…

Прошло уже больше года, но капитан отчетливо помнил: очередной изнурительный допрос, возвращение в камеру — и вдруг азартная, неуместная мысль… А что, если? Если этого опера, такого худого и очкастенького, упивающегося собственной властью и неподкупностью, — да на «крючок»? И под себя его, под себя…

Долгий рассказ редко бывает интересным. И в этой истории не было пудов исписанной бумаги, установок по месту жительства, согласований, подписок и расписок — просто так получилось, что в конце концов капитан Виноградов получил право спрашивать, а старший оперуполномоченный РУОПа Тарасевич уже не мог отказать ему в редких и необременительных просьбах.

Справедливости ради стоит отметить, что Владимир Александрович никогда не использовал полученные сведения в ущерб интересам службы — так, для внутреннего пользования… и из профессионального тщеславия. Но на этот раз все было значительно серьезнее.

— Ну так что? Врет?

— По мелочи… Главное другое. Главное, что Маренича твоего они не трогали!

— Не понял?!

— Вот так! Насчет сейфа — они, но насчет твоего босса… — мимо!

— Давай тогда поподробнее.

— Ты когда со своей просьбой опять прорезался, мы группу эту, банковскую, уже разрабатывали. «Корки» были заведены, все чин-чином: телефончики на «прослушке», в кемпинг кое-чего засунули, в офис их…

— Че ж молчал?

— Проверить надо было, уточнить… Те или не те, да и вообще: у нас в полном объеме материалом никто не владеет, так, по частям…

— Блин! Ну и?.. Чьи они?

— Вообще-то формально — «поволжские», бригадир их, Сима, деньги туда в «общак» отдает. Но они работают «на долях» и со старышевскими и с тамаринскими.

— Сима? Я что-то не слышал, — наморщил лоб Виноградов.

— Поэтому и не слышал! Сейчас «команд» развелось… Не уследить, хоть десять компьютеров подключай.

— Ага! Старышева вы «приземлили»? А других серьезных людей? Ведь теперь каждый прыщ свою политику гнет!

— Ладно! Не будем…

— Согласен. Времени нет. — Владимир Александрович вздохнул, прекращая свой извечный спор с Тарасевичем. В принципе, Сергей был с ним согласен — он тоже помнил первое поколение рэкетменов, обладавшее своеобразным кодексом чести, «доившее» только теневиков. Это были враги, но враги, добивавшиеся своего с помощью отчаянной храбрости и собственных бицепсов — в старышевской гвардии, например, в конце восьмидесятых штрафовали за пропущенную тренировку или явку «на работу» с запахом вчерашней пьянки! А сейчас? Сопляк, на футболку — свитер, на свитер — спортивный костюм, сверху еще что-нибудь вязаное, потом уже кожаная куртка, чтоб поздоровее казаться. Побрился покороче, кепку нацепил: я бандит! Слабость порождает жестокость, пистолет в кармане — иллюзию «крутизны»… Поколение гоблинов, как недавно написал один опер, против таких учебник криминалистики не поможет, если только им не бить достаточно долго по стриженой башке… И Виноградов, и Тарасевич относились к нынешнему накату оргпреступности одинаково, но сотрудник «регионалки» вынужден был оберегать честь мундира.

— А что банк? Этот, Олег Иванович?

— Ну, с тем все ясно — бывший комитетчик. Его номер — шестнадцатый, подпевала при Симе. В основном группа промышляла «кидняками», в наглую: брали ссуды или товар в фирмах, якобы под банковскую гарантию, потом выяснялось, что банк вроде как ни при чем… Ну и другие там всякие варианты, я подробностями не интересовался, это наши «экономисты» крутят…

— По моему вопросу-то что?

— Ты когда рассказывал суть, я кое-что сопоставил, распечатки с «прослушки» посмотрел… Все совпадает. Кожина они «сделали», он им на твоего шефа наводку слепил — действительно, семьдесят тонн «зелени». Планировалось этого лоха на следующий день вроде как для расчета вытащить и, естественно, грохнуть — есть запись разговора Зеленцова с Симой. Там все намеками, с разной мишурой, так что в качестве доказательства не пойдет, но по смыслу ясно. Но Маренич, как я понимаю, его куда-то спрятал?

— Да. Мы его из города увезли: точно ничего не знали, но так на всякий случай.

— Вот! Тогда они и засуетились.

— Еще бы… Свидетель живой, в милицию его не потащат, но если Чижик займется! Это ж война.

— Что и получилось… Они рассчитывали — концы в воду, чтоб никаких «разборок» — а тут на тебе! Когда вчера чижиковские на них все-таки вышли, я так понял: и Сима, и Олег Иванович готовы были по-хорошему «развести» — бабки вернуть, может, там даже какие-нибудь штрафные санкции, необидные… Но ни тот ни другой понять не могли, почему им за Маренича «предьявы делают». То есть, кто такой Виктор, они знали, но трогать-то его — не трогали!

— Уверен?

— Да они полдня на телефонах провисели! Да и так, между собой… Я вечером записи слушал, а сегодня с утра — вчерашние. И Сергеич со своими ребятами зря погиб. И Корзун этот ваш…

— Откуда фамилию его знаешь?

— Так… секрет фирмы. Так что предупреди там: с утра займемся «Нефтегазойлом», зайдем побеседовать.

— Спасибо. Учту… Сука, гадская жизнь! Просил же его не суетится, не лезть! Нет — с ходу захотел, первым! И сам лег, и людей загубил. Мальчишка… — Виноградову было почти до слез, до грязной матерщины обидно, он почему-то жалел бестолкового и храброго начальника службы безопасности, так и недоигравшего в казаки-разбойники.

— Идти надо. — Тарасевич Корзуна не знал, а конец «команды» Чижа был для него всего-навсего новой коррективой в криминальном пасьянсе оперативно обслуживаемого города.

— Да, конечно! Я тебе что-то должен? — Деньги в их отношениях почти не присутствовали, но соблюсти установившийся ритуал Виноградов был обязан.

— Нет… Но теперь мы в расчете?

Владимир Александрович чуть помедлил:

— Хорошо. Счастливо тебе…

— До свидания.

— Это уж точно! Питер — город маленький… Увидимся.

— Пока!

— Удачи тебе…

Когда топот каблуков руоповца затих где-то внизу, Виноградов поправил чуть съехавший на сторону ремень и отправился искать телефонный аппарат.

…Трупы для похорон выдали на удивление быстро — уже на второй день. Одними деньгами, судя по всему, эта проблема не решалась, были задействованы каналы и связи в высших эшелонах: как потом узнал капитан, судмедэксперты и вообще все, задействованные на это мероприятие, трудились в режиме наибольшего благоприятствования, впоследствии были поощрены — и не только по линии официальных структур, в связи с чем о выполненной работе хранили гордое молчание.

При всем при том ни о какой фальсификации и речи не было, просто покойных, как при жизни, пропустили без очереди и обслужили по высшему разряду.

На отпевание Виноградов не пошел — он вообще предпочитал бывать в церкви один, а смотреть на всю эту толпу старательно и неуклюже пытающихся продемонстрировать свою причастность к православию тем более не хотелось. Он вообще не слишком верил в искренность новых русских, прямо из храма отправляющихся вновь убивать, блудить, брать взятки…

Путь от метро до кладбища напоминал окрестности Кировского стадиона перед кубковым матчем — сплошной поток двигался в одном направлении, но если на футбол стремилась в основном пешая рабоче-крестьянская масса, то тут преобладали «навороченные» иномарки или по крайней мере «волжанки» и последние модели экспортных «Жигулей». На дальних подступах пришлось миновать несколько сиротливых стриженых фигур. Если бы не злые цепкие взгляды, обшаривающие прохожих, да не топорщащиеся под куртками радиостанции, можно было бы подумать, что ребята интересуются лишним билетиком. Охрипший краснорожий гаишник пытался навести порядок на переполненной площадке перед входом, а сдвоенные милицейские патрули меланхолично покуривали по периметру, стараясь не терять из виду друг друга и канареечный «уазик» штаба. Прямо посреди всего этого шума и суеты демонстративно высился решетчатый кузов грузовика с эмблемами отряда, как символ того, что власть в городе и стране еще не до конца принадлежит обладателям валютных счетов и плохо выбритых скул: несмотря на тесноту, ни одна из шикарных бандитских машин не осмеливалась припарковаться ближе чем на четыре-пять метров. У Виноградова был сегодня выходной, и он имел возможность со стороны посочувствовать запертым в тесном бронированном пространстве бойцам: скинув тяжеленные «модули» и «сферы», они резались на пристроенных щитах в карты, курили, читали, пытались дремать или просто трепались ни о чем, готовые в любой момент высыпать наружу и оправдать затраченные на их обучение деньги трудящихся.

— Здорово, Саныч!

Мишка Манус, старинный приятель, борец-фанатик и, по счастью, несостоявшийся бандит, стоял в окружении лидеров так называемой «еврейской» группировки: по вполне понятным причинам ни в церковь, ни к могилам они не пошли, дожидаясь снаружи.

Кое-кого Владимир Александрович знал: костяк группировки составляли динамовские самбисты и дзюдоисты, и хотя большая часть старой гвардии сидела либо на зоне, либо в каком-нибудь брайтонском кабаке, Костя Лотман или, например, Олег Дустер в определенных кругах «весили» достаточно.

— Приветствую.

— Какими судьбами? По службе? Или как? — Единственный, кто не подал руку, был Витя Шейн: года три назад Виноградов отправил его с Морвокзала в «Кресты» за вымогательство. Приговор ожидался тяжелый и вполне заслуженный, никаких просьб или претензий со стороны общих знакомых не поступало… Но уже очень скоро парень гулял «под подпиской», а потом и вовсе дело прекратили «за отсутствием события преступления».

— Или как…

— Да, точно! Ты же Сергеича знал… — кивнул, вспомнив, Дустер.

— Классный был мужик.

— Вот! Ты — мент, да? Ну так согласись, что… — Шейн все не унимался.

— Отвяжись от человека, поц! — осадил приятеля Мишка и тут же был поддержан Дустером:

— Тоже — нашел время! У тебя, Саныч, кажется, проблемы были? Сидел даже, говорят?

— Так… краем зацепило. — Владимир Александрович вздохнул и кивком головы показал на открытые ворота. — Бывает и хуже!

С кладбища как раз начали выходить люди — охрана, заплаканные женщины в черном, дети… Кто-то из гостей торопливо закуривал, деньги нищим и калекам кидали почти все, и многие из убогих уже считали этот день весьма удачным.

— Я пойду! — сказал Манусу Виноградов, когда казавшийся нескончаемым человеческий поток немного поредел.

— В кабаке будешь?

— Наверное.

— Пока!

У могил уже никто не толпился — пять свежих холмиков, заваленных цветами, самая большая пирамида венков, естественно, предназначалась Володе Кривцанову… Владимир Александрович вспомнил бедные, на грани пристойности похороны погибших милиционеров и умерших через год-два после выхода на пенсию сыщиков и некстати подумал, что — да, отличный мужик был, справедливый, честный по-своему, но… Но ведь бандит! Как ни крути — просто бандит… И еще подумал, что Кольку-психа, подстреленного патрулем, того самого, что «завалил» всех лежащих — его ведь тоже по их, по воровским, понятиям, хоронить надо с помпой… И еще подумал, что по логике событий будут скоро еще одни поминки — по Олегу Ивановичу, Бог ему судья… Если, конечно, будет что хоронить.

— Корзуна могила — эта.

Капитан обернулся и увидел подошедшего сзади Дениса.

— Иваныч мать его повел к машине, а я тебя увидел, вернулся.

— Спасибо. — Виноградов аккуратно положил на землю четыре гвоздики, постоял еще немного и спросил:

— Все поедете?

— Нет. Договорились, что только я.

— С собой прихватишь?

— Для этого и вернулся! — Они уже шли по дорожке, Зайченко пытался прикурить, но зажигалка только беспомощно искрила. — Тут, я тебе скажу, такие рожи! Я б один сюда вообще не сунулся… Но ты меня познакомишь с кем надо? Если уж есть повод, грех не воспользоваться!

Пока ехали, выглянуло солнце. Стали заметнее сырые стены домов вдоль проспекта, неохватные лужи и равнодушное любопытство заполнивших тротуары прохожих.

Охрана при входе была, но, видимо, получила установку себя не обозначать без крайней необходимости — вряд ли кому придет в голову сунуться сюда просто так… Как в старом кино: «Чужие здесь не ходят». Виноградовская короткая стрижка и взгляд исподлобья воспринимались бойцами как нечто само собой разумеющееся. Несколько не вписывался в общую картину Зайченко — в нем безошибочно определили «барыгу» или «дойного», удел которого исправно платить и в тяжелый год быть зарезанным. Но сегодня случай был исключительный — Денис был другом одного из погибших и на время как бы сравнялся по социальному статусу с «братвой»… Преисполненный решимости не упустить свой шанс, он промчался вслед за капитан внутрь.

— Спасибо, что пришли. Угощайтесь.

Роль распорядителя выполнял один из старышевских «бригадиров», одноклассник Чижика по спортинтернату — Виноградов видел его пару раз мельком, но чаще натыкался на знакомую фамилию в криминальной газетной хронике.

— Это Денис. Друг того парня, который вместе с вашими…

— A-а, понял… Примите соболезнования. — Он явно не знал, что делать с такими нестандартными гостями.

— Не беспокойтесь. Мы сами.

Выпив по рюмке водки, они отошли в сторону, и минут через десять Владимиру Александровичу удалось сплавить своего спутника с рук на руки безотказному Манусу и его звероподобным соплеменникам: на некоторое время можно было быть спокойным, что Зайченко не свернут под горячую руку челюсть за какое-нибудь «неправильно» сказанное слово или просто, «чтоб так не смотрел».

Поминки как раз вступили в ту стадию, когда, по русскому обычаю, под воздействием обильных возлияний сам печальный повод встречи уже вспоминался все реже, вытесняемый из громких разговоров темами насущными и перспективными. В этом не было неуважения к покойным или уж тем более к их родным и близким — просто так уж устроен человек…

Отойдя в сторону, Виноградов получил возможность спокойно пронаблюдать ресторанный зал. У заваленных разнообразной жратвой и выпивкой столов почти никто не сидел — народ в основном кучковался небольшими группами, охотно снимая с подносимых официантами подносов рюмки, бокалы и жирно намазанные икрой бутерброды. Кое-где уже прорывались первые вспышки смеха, зазвенело разбитое стекло.

«Расклад» узнаваемых лиц и их поведение могли многое сказать человеку искушенному. Собственно, именно возможность получить новую пищу для размышления и прогноза ситуации была основной причиной, приведшей Виноградова в этот кабак…

Вот сам Тамарин беседует со Снежинским, «правой рукой» Александра Ивановича Старышева, коротающего дни в ожидании суда на Арсенальной. Еще недавно их боевики проламывали друг другу черепа в территориальных спорах, но теперь, судя по всему, сферы влияния поделены… Интересно! Надолго ли?

Бородатый Петр Генин, финансист и разбойник, что-то втолковывает холеному усачу в рубашке с расстегнутым воротом — единственному здесь коронованному «вору в законе», Сереге Черепу. Поговаривают, что первый держит бандитский «общак», а второй вообще поставлен из Москвы «смотрящим» по городу. Что ж, это еще раз подтверждает выводы о тенденциях сближения чисто уголовного мира и мира организованной преступности: расчеты на их антагонизм и полное взаимное неприятие не оправдались…

Вообще, гадючник, конечно, еще тот! Чем-то похоже на коллегию Главка… И по взаимной насыщенности агентурой — тоже.

Виноградов привычно выделил в людской суете: «старышевские», «тамаринцы», «евреи», «уральские»… представители нескольких более мелких преступных группировок… Ни одного «черного». Ни одного «поволжского». Ага, вот появились припозднившиеся «татары»!

Пища для размышления: если с кавказцами традиционно в Питере отношения у бандитов не складывались, то отсутствие Симы и «поволжских» могло означать только одно — «перетереть» мирно не удалось, грядут кровавые деньки.

Владимир Александрович еще выпил и со смаком закусил. Пора было убираться восвояси, долг памяти выполнен, да и с профессиональной точки зрения программа себя исчерпала.

— Пойдешь? — поинтересовался он у Дениса.

Зайченко отрицательно мотнул головой — он уже определил для себя цель и медленно, от группы к группе, подбирался к Генину, по мере продвижения все больше пьянея и расслабляясь.

— Смотри… — Дениса можно было понять, знакомство с таким авторитетом могло стать лично для него и дня фирмы баснословно выгодным. Но могло и — наоборот.

— Уже уходите? — Оказывается, капитан был не только зрителем. По чьему-то указанию его также не выпускали из-под присмотра.

— Да. Пора! — Он пожал вежливо протянутую распорядителем руку и, раздав на прощание несколько кивков знакомым, выбрался на улицу.

— Володя! Иди сюда! — Метрах в десяти от входа, наполовину высунувшись из машины, махал рукой Орлов. Не было нужды учиться на психолога, чтобы по возбужденному лицу и нервному голосу директора понять: что-то случилось.

— Что? Ну?

— Володя, только что позвонили… По каналам Профессора… В «Паласе» задержаны двое, с кредитной карточкой шефа!

— Где — в «шопе»? Кто задержал? — Виноградов уже плюхнулся на сиденье, стукнув с размаху дверцей.

Обычно Орлов очень болезненно реагировал на такое неделикатное обращение с его ненаглядной «вольвочкой», но сейчас ему было явно не до этого.

— Да, в валютнике, в беспошлинном… Тормознула «секьюрити», пока в ментовку не отдают, сразу нам отсемафорили.

— Там ведь из «Заслона» стоят? Следковские?

— Не знаю. Я в них не разбираюсь, вы уж сами…

В отличие от Дениса Орлов предпочитал держаться подальше от разного рода силовых структур — как официальных, так и теневых. Вот и сейчас, он не то чтобы кривил душой — нет, он просто заранее устранялся от возможно грядущих «разборок»: в действительности, нельзя было заниматься в Питере бизнесом и не знать ничего об ассоциации «Заслон».

Образно говоря, если в начале всех начал было Слово, то в начале существования ассоциации было дело… Точнее — целый ряд громких и отчаянных дел, принесших славу командиру Резерва особого назначения ГУВД Саше Следкову. Газеты и телевидение взахлеб описывали освобождение редких тогда еще заложников, бескровные захваты целых банд, ежедневные многочасовые тренировки и фантастическую боевую подготовку этого милицейского спецназа. По количеству правительственных наград на служивую душу следковское подразделение равных не имело, но… Орденами и медалями сыт не будешь, поэтому и возникла в деятельности Резерва такая сторона, о которой прочитать можно было только в панических сводках Инспекции по личному составу.

Преступный мир предпочитал с ним не связываться: ну действительно, что можно сделать против «команды», достаточно многочисленной, прекрасно подготовленной физически и технически, обладающей всеми правами милиции, но отнюдь не связанной условностями милицейской законности и этики? Да еще к тому же вооруженной по последнему слову науки и техники на законных, заметьте, основаниях.

Поэтому, особенно на первоначальных этапах, организованная преступность почти безропотно уступала Следкову гостиницы, казино, рестораны… Резерв избавлял бизнесменов от необходимости «разбираться» с рэкетом, получая взамен всего лишь малую толику доходов. Спрос намного превышал предложение — в очередь по «крышу» спецназовцев выстраивались уже целые корпорации, районы и даже иностранные представительства. Соответственно, росли и расценки.

Именно на этом этапе Следков, заслуживший к тому времени почетную кличку Папа, кто-то из мэрии и один лихой, но оставшийся не у дел милицейский генерал учредили малое государственное предприятие «Заслон». Объем работы возрос так, что Папе даже пришлось уволиться из органов, но изредка пытавшиеся «прощупать» ситуацию конкуренты сразу же убеждались — за его могучей спиной стоит несокрушимая орда голодных и злых милиционеров. От следковских щедрот кормились не только они, перепадало и доброй половине больших начальников, а когда обделенная половина попыталась возмутиться, было уже поздно: на смену малому государственному предприятию пришла аж целая ассоциация с тем же гордым именем «Заслон».

Виноградова со Следковым и его соратниками связывала, помимо искренней симпатии, целая череда взаимных услуг, уходящая корнями в те давние и веселые годы, когда Владимир Александрович наводил порядок на своем Морском вокзале. Но в последнее время они почти не виделись — милицейское в «Заслоне» все больше уступало место… противоположному.