XLIV

Через десять дней пути караван перешел, наконец, горный перевал и вступил в страну, совершенно не похожую на прежнюю. Перед ним была широкая равнина, кое-где только покрытая невысокими холмистыми складками, а по большей части совершенно ровная. Растительность совершенно переменилась. Не было огромных деревьев, одиноко или по нескольку вместе возвышавшихся над волнующейся поверхностью высокой травы. Кое-где торчали только на значительном расстоянии друг от друга акации, источающие каучук, со стволами кораллового цвета или зонтикообразные, но с редкой и дающей мало тени листвой. Между холмами термитов то тут, то там тянулись кверху молочаи с ветвями, напоминавшими разветвления подсвечников. Под самым небом парили ястребы, а ниже перепархивали с акации на акацию птицы из породы ворон, с черными и белыми перьями. Трава уже пожелтела и выколосилась, точно зрелая рожь. Однако эта сухая степь доставляла, по-видимому, обильную пищу большому количеству животных, так как путешественники встречали по нескольку раз в день довольно большие стада антилоп гну и особенно зебр. Жара на открытой, лишенной деревьев равнине стала невыносимой. Небо было без облаков, дни знойные, а ночи приносили мало отдыха. Путешествие становилось с каждым днем все труднее. В деревнях, попадавшихся на пути каравану, необычайно дикое население встречало его со страхом и по большей части недружелюбно. И если бы не значительное число вооруженных «пагази» и не присутствие белых, Кинга и Саба, путешественникам угрожала бы немалая опасность.

Стасю удалось узнать через Кали, что дальше совсем нет деревьев и что страна там совершенно безводна. Трудно было этому поверить, потому что многочисленные стада, попадавшиеся им навстречу, должны же были где-нибудь утолять свою жажду. Тем не менее рассказы о пустыне, в которой нет ни рек, ни даже луж, напугали негров, и среди них началось дезертирство. Первыми показали пример М’Куние и М’Пуа. К счастью, их побег был вовремя замечен, и конная погоня настигла их недалеко от лагеря. Когда их привели обратно, Кали своей бамбуковой дубинкой показал им всю неуместность их поступка. Стась, собрав всех «пагази», обратился к ним с речью, которую молодой негр переводил на местный язык. Воспользовавшись тем, что во время предыдущей стоянки львы всю ночь рычали вокруг лагеря, Стась старался убедить своих людей, что кто убежит, тот, без сомнения, станет их добычей, а если даже они будут ночевать на акациях, то там их найдут еще более страшные вобо. Затем он говорил, что там, где живут антилопы, должна быть и вода, а если в дальнейшем и попадутся пространства, лишенные воды, то ее можно будет набрать на два, на три дня в мехи, сшитые из шкур антилоп. Негры, слушая его слова, повторяли поминутно один другому: «О мать, как это верно!» Но все-таки в следующую ночь сбежало пять самбуру и двое ва-хима, а потом после каждой ночи тоже кого-нибудь недосчитывались.

Страна, однако, становилась чем дальше, тем все суше, а солнце немилосердно жгло степь. Не было видно даже акаций. Стада антилоп продолжали появляться, но в значительно меньшем количестве. Осел и лошади находили еще довольно корма, так как под высокой высохшей травой скрывалась во многих местах более низкая, зеленая еще и свежая. Кинг, однако, хотя и не был разборчив, похудел. Когда на пути встречалась акация, он ломал ее своей головой и тщательно объедал листья и сучья, даже прошлогодние. Каравану, правда, попадалась еще каждый день вода, но часто плохая, так что ее приходилось фильтровать, или соленая, совсем негодная для питья. Потом случилось и так, что посланные Стасем вперед люди возвращались под предводительством Кали, не найдя ни лужи, ни какого-нибудь ручья, спрятавшегося где-нибудь в расселине, и Кали с огорченным видом сообщал: «Мади апана»^[46].

Стась понял, что это последнее большое путешествие будет нисколько не легче предыдущих, и начал беспокоиться о Нель, так как и с ней произошла перемена. Личико ее вместо того, чтобы загорать на солнце и ветре, становилось с каждым днем бледнее, а глаза теряли свой обычный блеск. Посреди сухой равнины, свободной от комаров, ей, правда, не угрожала лихорадка, но видно было, что невыносимая жара истощает силы девочки. Стась с жалостью и со страхом смотрел на ее маленькие ручки, которые стали белы как бумага, и горько упрекал себя за то, что, потратив слишком много времени на приготовление и на обучение негров стрельбе, заставил ее путешествовать в такое знойное время года.

Так, среди этих опасений, проходил день за днем. Солнце высасывало влагу и жизнь из земли все жаднее и беспощаднее. Трава сбилась и ссохлась настолько, что рассыпалась трухою под ногами антилоп, так что немногочисленные стада, пробегая по степи, поднимали огромные клубы пыли. И все же путешественникам удалось еще раз набрести на речонку, которую они узнали издали по длинным рядам деревьев, росших вдоль ее берегов. Негры вперегонки туда помчались и, добежав до воды, легли все грудью на землю, наклонили головы и стали пить с такой жадностью, что перестали только тогда, когда крокодил схватил одного из них за руку. Остальные бросились спасать товарища и в одну минуту вытащили отвратительного гада, который, однако, не хотел выпустить руки человека, хотя негры старались открыть ему пасть пиками и ножами. Дело разрешил только Кинг, который поставил на крокодила ногу и раздавил его с такой легкостью, точно это был старый, гнилой гриб.

Когда люди утолили наконец жажду, Стась велел устроить в мелкой воде круглую загородку из высоких бамбуковых палок с одним только входом с берега, чтоб Нель могла безопасно выкупаться. И то еще, на всякий случай, он поставил у входа Кинга. Это значительно освежило девочку, а отдых после купания вернул ей отчасти силы.

К большой радости всего каравана и Нель, «Бвана Кубва» решил остаться два дня у этой воды. Услышав об этом, все пришли в веселое настроение и сразу забыли пережитые невзгоды. Выспавшись и подкрепившись, некоторые негры стали бродить между деревьями по берегу, ища пальм, на которых растут дикие финики и так называемые слезы Иова, из которых делаются ожерелья. Некоторые из них вернулись в лагерь перед заходом солнца, неся какие-то квадратные белые предметы, в которых Стась узнал своих же собственных змеев.

На одном из этих змеев был номер седьмой. Это свидетельствовало о том, что он был пущен еще с горы Линде, откуда дети пустили их несколько десятков. Стася эта находка очень обрадовала и придала ему бодрости.

– Я и не думал, – заявил он Нель, – что наши змеи могли залететь так далеко. Я был уверен, что они застрянут на вершинах Карамойо, и пускал их только так, на всякий случай. Ну а теперь я вижу, что ветер может понести их, куда захочет. А те, что мы послали с гор, окружающих Бассо Нарок, теперь, с пути, долетят, пожалуй, до самого океана.

– Наверное, долетят, – ответила Нель.

– Хорошо бы! – вздохнул мальчик, думая об опасностях и трудностях дальнейшего пути.

Караван тронулся с берегов речонки на третий день, набрав в кожаные мехи большие запасы воды. Еще до наступления вечера путники вступили в выжженную солнцем страну, где не росли акации, а земля в некоторых местах была гладка, как ток, на котором молотят хлеб. Кое-где только попадались пассифлоры со стволами, сидящими глубоко в земле и похожими на огромные дыни, аршина два в диаметре. Из этих огромных шаров вырастали тонкие, как бечевки, лианы, которые покрывали огромные пространства, образуя такую непроходимую чащу, что даже мышь с трудом могла бы через нее пробраться. Но, несмотря на красивый зеленый цвет этих растений, напоминающих европейский остролист, ни Кинг, ни лошади не могли питаться ими вследствие множества острых колючек. Только осел пощипывал их, да и то с осторожностью.

Но иногда на протяжении нескольких миль они не видели ничего, кроме низкой шершавой травы и невысоких растений, похожих на иммортели, которые рассыпались даже от легкого прикосновения. После первого ночлега весь следующий день небо дышало живым пламенем. Воздух трепетал, как в Ливийской пустыне. На небе не было ни одного облачка. Земля была так залита светом, что все казалось белым. И ни один звук, даже жужжание насекомых, не нарушал этой мертвой, пронизанной зловещим сверканием тишины.

Люди обливались потом. Время от времени они складывали в одну большую кучу свои узлы с сушеным мясом и щиты, чтобы найти под ними хоть немного тени. Стась отдал приказ экономить воду, но негры, как дети, не привыкли думать о завтрашнем дне. Пришлось приставить стражу к тем, которые несли запасные мехи, и выдавать воду каждому отдельно. Кали занимался этим делом очень добросовестно, но это отнимало очень много времени и задерживало движение, отдаляя возможность найти какой-нибудь новый водопой. При этом самбуру жаловались, что больше воды достается ва-хима, а ва-хима упрекали в том же самбуру; последние стали угрожать, что вернутся домой, но Стась объявил им, что Фару их жестоко накажет, а сам велел своим стрелкам никого не пускать.

Второй ночлег пришлось провести среди совершенно голой равнины. Бомы, или, как в Судане называют, зерибы не строили, потому что не было материала. Стражу составляли Кинг и Саба. Ее было вполне достаточно, но слон, получавший воды в десять раз меньше, чем ему было нужно, трубил, требуя ее, до самого восхода солнца, а Саба, высунув язык, обращал глаза на Стася и Нель с немою просьбой дать ему хоть одну каплю. Девочка хотела, чтобы Стась дал ему хоть немного из гуттаперчевой фляжки, которую он получил от Линде и носил на бечевке через плечо. Но он хранил эти остатки для ребенка на черный день и отказал. На четвертый день, к вечеру, осталось уже только пять небольших мехов с водой, то есть на каждого приходилось едва по полрюмки. Так как ночи прохладнее дней и жажда тогда не так мучит, как под палящими лучами дневного солнца и так как люди получили еще утром по небольшому количеству воды, то Стась велел сохранить эти мешки на следующий день. Негры роптали на это распоряжение, но их страх перед Стасем был еще слишком велик, и они не решились наброситься на этот последний запас, тем более что при нем стояла стража из двух вооруженных ремингтонами человек, которые должны были сменяться каждый час.

Ва-хима и самбуру обманывали свою жажду, вырывая из земли жалкую траву и жуя ее корешки, но в них не было почти ни капли влаги, потому что неумолимое солнце выжало ее даже из глубины земли.

Сон хотя и не утолял жажду, но позволял, по крайней мере, забыть о ней, и когда наступала ночь, утомленные и изнуренные дневным путешествием люди падали, как мертвые, где кто стоял, и засыпали глубоким сном. Стась тоже заснул, но душа его была слишком полна забот и тревог, чтоб он мог спать спокойно и долго. Несколько часов спустя он проснулся и начал размышлять о том, что будет дальше и откуда взять воду для Нель и для всего каравана. Положение было тяжелое, пожалуй, даже ужасное, но смелый мальчик не предавался отчаянию. Он стал перебирать в памяти все события, начиная от похищения их из Файюма до последней минуты: первое длинное путешествие через Сахару, ураган в пустыне, попытку бегства, Хартум, Махди, Фашоду, освобождение из рук Гебра, дальнейший путь после смерти Линде до озера Бассо Нарока и до того места, где им сейчас приходилось ночевать.

«Сколько мы перенесли и выстрадали, – думал он про себя. – Столько раз мне казалось, что уже все пропало и что я ничего больше не могу сделать, и все-таки каждый раз я находил выход. Неужели возможно, чтобы после такого длинного пути и стольких страшных опасностей мы погибли в этом последнем переходе? Сейчас еще есть немного воды, а эта страна ведь не Сахара…»

Его надежду поддерживало главным образом то, что на юго-востоке он заметил через подзорную трубу в течение дня какие-то туманные очертания как бы гор. До них оставалось, может быть, несколько сот миль, может быть, даже больше. Но если бы им удалось до них добраться, – они были бы спасены, потому что горы редко бывают безводны. Но сколько потребуется для этого времени, он не мог рассчитать, потому что это зависело от высоты гор. Высокие вершины в таком прозрачном воздухе, как африканский, видны на громадном расстоянии. Необходимо было найти воду раньше. Иначе грозила гибель.

– Необходимо, необходимо найти во что бы то ни стало! – повторял он про себя.

Хрипящее дыхание слона, который, как мог, выдыхал зной из легких, поминутно прерывало размышления мальчика. Но через некоторое время ему показалось, будто он слышит какой-то звук, похожий на стон, доносившийся с другого конца лагеря, где лежали покрытые на ночь травою мехи с водой. Стон повторился несколько раз. Желая узнать, что там случилось, Стась встал и направился к небольшому возвышению, находившемуся шагах в пятидесяти от палатки. Ночь была так ясна, что он издали уже увидел два темных тела, лежавших рядом, и два блестевших при лунном свете дула ремингтонов.

«Негры всегда остаются неграми, – подумал он. – Они должны были беречь эту воду, которая теперь для нас дороже всего на свете, а взяли да развалились и храпят, точно у себя дома. Да, дубинке Кали будет завтра много работы».

Подумав это, он подошел и толкнул ногой одного из караульщиков, но тотчас же отскочил с ужасом.

Негр, который, казалось, спал, на самом деле лежал убитый, а рядом с ним другой – тоже.

Два меха с водой исчезли, а три остальных лежали среди раскиданной травы надрезанные и опустевшие.

Стась вдруг почувствовал, что волосы становятся у него дыбом.